Сестра Роза.
Сестра Роза.
Повсть.
(Переводъ съ рукописи).
Сестра Роза, Лео Андре, Год: 1869
Время на прочтение: 60 минут(ы)
Въ одинъ изъ октябрскихъ вечеровъ дв монахини шли по дорог къ маленькому городку Мортаню, неподалеку отъ Алансона. На нихъ были срыя широкія платья и блыя шляпы съ широкими полями. Смеркалось. Он все боле и боле ускоряли шаги, ихъ длинныя четки мрно болтались по платью. Уже значительная часть окаймленной вязами аллеи, вдоль которой лежалъ ихъ путь, осталась позади ихъ, а между тмъ он еще ничего не видли впереди кром блой, извилистой линіи, тонущей въ масс зелени. Он шли молча, только изрдка обмниваясь словомъ.
Одна изъ монахинь перекрестилась и перебирая четки, стала шептать молитву. Другая послдовала ея примру, но нсколько небрежно и не спуская разсяннаго взора своихъ голубыхъ, какъ лтнее небо, глазъ съ золотистыхъ облаковъ, облегавшихъ западъ, на которыхъ отчетливо рисовалась мягкая зелень вязовъ.
Одна изъ монахинь была старая, другая молодая. Первая, полная и даже тяжеловсная, имла черты лица, когда-то пріятныя и даже можетъ красивыя, но теперь расплывшіяся и запечатлнныя нравственною и умственною тупостью, он не выражали ничего кром какой-то набожной угрюмости.
Ея спутница была, напротивъ, высокая, стройная и скоре худощавая. Цвтъ ея лица былъ той прозрачной близны, которая нердко встрчается подъ этими широкими шляпами, куда не проникаютъ ни солнце, ни воздухъ. Впрочемъ щки молодой монахини не сдлались еще совсмъ безцвтными, он слегка оттнялись слабымъ и нжнымъ румянцемъ бенгальской розы. Глаза ея имли не то, чтобъ печальное, но нсколько томное выраженіе. Ротъ ея, довольно большой, изъ-за котораго случайно мелькнули блые, ровные зубы, несмотря на общій меланхолическій характеръ лица, сохранялъ слды веселой и живой юности.
Вдругъ посреди безмолвія, нарушаемаго только шелестомъ листьевъ и шумомъ быстрыхъ шаговъ монахинь, раздался легкій стонъ. Старшая монахиня вздрогнула, крпче сжала въ рукахъ четки и ускорила шагъ. Младшая остановилась, озираясь вокругъ.
Стонъ послышался со стороны поля, на окраин дороги.
— Господи исусе! воскликнула монахиня: чего вы тамъ остановились сестра? Въ это позднее время…
— Но это можетъ быть больной?
— Скажите лучше пьяный. Пойдемте, пойдемте скорй. Останавливаться ночью на дорог вовсе не безопасно.
Молодая монахиня, уступая убжденіямъ своей спутницы, сдлала нсколько шаговъ и снова остановилась.
— Нтъ, сестра, сказала она, было бы гршно оставить въ опасности человка, которому мы можетъ быть въ состояніи помочь.
— Это одна изъ вашихъ обычныхъ фантазій, съ досадой замтила старшая.
Въ эту минуту воздухъ огласился дтскимъ плачемъ, за которымъ послдовалъ новый стонъ и нсколько безсвязныхъ словъ.
— Слышите, сестра?
— Слышу, коротко и сухо отвчала пожилая монахиня, но минуту спустя какъ бы раскаиваясь въ своей жестокости, прибавила гораздо мягче:
— Ваша правда, сестра Роза, намъ слдуетъ пойти посмотрть, что это такое.
И он направились въ сторону, откуда слышались голоса и стоны.
Сестра Роза быстро и легко перескочила черезъ небольшую канаву, отдлявшую дорогу отъ сосдняго поля. Она внезапно очутилась возл женщины, которая полулежала на земл, держа у груди маленькаго спящаго ребенка. Рядомъ съ ней стояла двочка лтъ пяти, которая съ горькимъ плачемъ что-то говорила, чего изъ-за ея рыданій нельзя было разобрать.
Странное положеніе этой женщины, свидтельствовавшее о крайнемъ утомленіи, лихорадочный блескъ ея глазъ и щекъ мгновенно бросились въ глаза монахин.
— Вы больны? было ея первымъ словомъ незнакомк.
— Да, отвчала та, очень больна! А мои дти голодны и озябли. Сжальтесь надъ нами!
— Господи исусе! могла только воскликнуть молодая монахиня, всплеснувъ руками.
Она поспшно вернулась къ своей спутниц, которая, по всему видно, была ея начальницей. Толщина старухи, боле нежели ея сановитость, удерживала ее на противоположной сторон канавы, черезъ которую она не ршалась перескочить. Сестра Роза въ нсколькихъ словахъ описала ей печальное положеніе женщины и ея малютокъ.
— Кто она и откуда? спросила старшая монахиня.
И между нею и незнакомкой черезъ посредничество сестры Розы завязался слдующій разговоръ:
— Мы издалека, изъ окрестностей Сенъ-Бріена.
— Куда он идутъ?
— Въ Парижъ….
Незнакомка точно хотла еще что-то прибавить, но у нея вмсто словъ вырвался глубокій вздохъ.
— Зачмъ имъ туда?
— Соединиться съ моимъ мужемъ.
— Но разв у нея нтъ родныхъ? Возможно ли, чтобъ всю эту дорогу они прошли пшкомъ.
— У меня нтъ родныхъ…. по крайней мр близкихъ…… И всего только одна пріятельница въ Ренн. Остановившись тамъ, чтобъ повидаться—съ ней и дать отдохнутъ дтямъ, я замтила…. о, Господи!… что у меня дорогой украли… а можетъ быть я и сама потеряла… немного денегъ, которыя у меня еще оставались. Тогда мн поневол пришлось идти пшкомъ, прося ночлега въ тхъ мстахъ, гд насъ застигала ночь. Но часто, часто приходилось мн оставаться на холодномъ воздух безъ всякаго убжища!… Вроятно отъ этого, а также и отъ усталости со мной сдлалась лихорадка…. и я почувствовала теперь, что не могу идти дале.
— У васъ есть какія-нибудь бумаги?
Бдная женщина вынула и показала пачку писемъ отъ мужа, говорила она, — и боле ничего. У ней не было свидтельства отъ мера, что показалось весьма подозрительнымъ старшей изъ монахинь, которая начала по этому случаю выражать свое неудовольствіе.
— Сестра Анжелика, перебила ее младшая монахиня, эта женщина кажется очень больна.
— Гмъ!… Да, нечего длать, мы должны взять ее съ собой, хотя у насъ и безъ того не мало больныхъ!… Мы ее во всякомъ случа отведемъ къ матери игуменьи, а та уже поршитъ что съ ней, длать.
Услышавъ это, сестра Роза мгновенно схватила на руки ребенка и помогла бдной женщин встать. Затмъ он вс вмст отправились, въ путь. Имъ оставалось не боле четверти часа ходьбы до Мортаня. Но больная съ трудомъ передвигала ноги, которыя у нея страшно опухли. Кром того, она страдала почти нестерпимой головной болью и, по всему было видно, находилась въ лихорадочномъ состояніи, которое ее до крайности изнуряло. Что касается до маленькой двочки, то она продолжала плакать, хотя не такъ громко какъ прежде. Ее казалось испугалъ суровый тонъ, какимъ сестра Анжелика, беря ее за руку, приказала ей молчать.
— Обопритесь на меня сильне, шепнула сестра Роза на ухо незнакомк.
— Благодарю васъ…. вы очень добры. Васъ ужъ и безъ того стсняетъ мой мальчикъ.
— Нисколько, онъ очень легокъ! Который ему годъ?
— Ему всего восемь мсяцевъ и, къ сожалнію, вы правы: онъ вовсе не тяжелъ. Бдняжка очень исхудалъ! А между тмъ онъ прежде былъ такой здоровый и красивый ребенокъ! Но что длать, онъ все это время сосалъ дурное молоко.
Ребенокъ продолжалъ спокойно спать на рукахъ монахини, которая едва слышала его слабое дыханіе. При вход въ городъ, когда он вышли изъ-подъ тни густыхъ вязовъ, сестр Роз удалось разсмотрть личико ребенка. Она его нашла прелестнымъ, несмотря на его блдность и худобу.
На порог монастыря незнакомка, какъ будто бы для того, чтобы избжать новаго допроса и разнаго рода тяжелыхъ формальностей, упала въ обморокъ. Ее немедленно отнесли въ большую залу, гд стояло одиннадцать кроватей, изъ которыхъ многія были заняты. Маленькая двочка, страдая отъ холода и голода, не въ силахъ была доле удерживать своихъ рыданій и начала громко всхлипывать. Мальчикъ, внезапно проснувшись, послдовалъ ея примру.
— Пресвятая Два Марія! воскликнула игуменья: что намъ длать съ этими дтьми? Они разбудятъ всхъ больныхъ. Сестра Роза, уведите ихъ на кухню и дайте имъ тамъ пость
Молодая монахиня съ радостью повиновалась. Ей было бы тяжело отдать этихъ бдныхъ малютокъ на чье-либо другое попеченіе. Но мальчикъ со страхомъ ни нее смотрлъ и не переставалъ кричать. Его повидимому пугала шляпа сестры Розы.
Она сла въ уголокъ близъ печки и попросила кухарку, также изъ монахинь, дать ей для дтей немного супу. Вскор нсколько ложекъ горячаго кушанья и теплота комнаты успокоили двочку. Утоливъ свой голодъ, она совсмъ оправилась и вскор ея головка, прикрытая черной шапочкой, изъ-подъ которой выбиваясь блокурые локоны, склонилась на колни монахини: дитя не замедлило погрузиться въ сонъ. Но мальчикъ за то упорно отворачивался отъ ложки съ супомъ, которую ему подносили къ ротику, и съ крикомъ закидывая назадъ головку, повидимому искалъ материнской груди.
— Боже мой! произнесла сестра Роза: ему нужно бы дать молока. Нельзя ли добыть хоть немного, — обратилась она и старой монахин.
— Въ эту позднюю пору! Что вы? отвчала кухарка, старая, немного глухая монахиня, продолжая заниматься своимъ дломъ и не обращая ни малйшаго вниманія на то, что вокругъ нея длалось.
А ребенокъ между тмъ страдалъ и сестра Роза вмст съ нимъ. Ей было невыразимо тяжело слышать его крики и знать, что она не можетъ ему дать того, чего онъ просилъ у нея. Личико мальчика посинло, открытый ротикъ выказывалъ необыкновенно красный языкъ и десна, а крики его становились все пронзительне и наконецъ перешли въ хрипоту. Нсколько ложекъ молока его мгновенно успокоили бы.
Но если въ монастыр боле не оказывалось молока, то его, безъ всякаго сомннія, еще можно было найти въ город у сосдей. Къ несчастію, монастырскія правила запрещали монахинямъ выходить въ этотъ поздній часъ….
Не обратиться ли за позволеніемъ къ матери игуменьи? О, нтъ, наврное откажетъ… правила не нарушаются изъ-за такихъ бездлицъ. Разв человкъ не для того родится, чтобъ страдать? Да, но дти!…
Малютка кричалъ такъ жалобно! Въ его плач явно слышалось: я такъ малъ, такъ слабъ, такъ нуждаюсь въ помощи! Вы все это видите и оставляете меня умирать!
Сестра Роза сама едва удерживалась отъ слезъ. Замтивъ, что ножки мальчика были холодны, она принялась ихъ согрвать. Онъ на минуту умолкъ, но когда она попыталась поднести ему къ ротику ложку съ бульономъ, онъ снова началъ кричать и отворачивать головку. По глазамъ его было видно, что онъ искалъ мать.
Терзаемая желаніемъ облегчить малютку, сестра Роза мысленно видла кринки съ молокомъ, которые стояли у сосдей на полкахъ. Чего бы она не дала за одну изъ нихъ! Наконецъ, не въ силахъ доле выносить взглядовъ страдальческихъ глазокъ ребенка, сестра Роза потихоньку переложила спящую двочку на скамью, а сама встала и, рискуя согршить, вышла изъ кухни. Подъ воротами она нашла привратницу, которой и разсказала свое горе.
Та была немного болтливая, но очень добрая женщина.
— Погодите, сказала она. Отсюда только-что вышла сосдка Жиль. Я ее позову назадъ.
Она высунулась въ форточку и громко кликнула вслдъ сосдк. Та вернулась на зовъ и охотно согласилась принести молока. Об монахини льстили себя надеждой, что он не согршили, такъ какъ ни одна изъ нихъ не сдлала ни шагу за порогъ монастыря.
Сосдка Жиль вскор вернулась не только съ молокомъ, но и съ сахаромъ, и минуту спустя сестра Роза уже подчивала ими ребенка.
Мальчикъ и тутъ было-вздумалъ противиться, упорно закидывая назадъ головку, но почувствовавъ на язык пріятную теплоту молока, тотчасъ измнилъ свое намреніе. Онъ пилъ съ жадностью и немного оправясь, самъ схватилъ рученкой ложку, чмъ не мало замедлялъ утоленіе своего аппетита. Затмъ глазки его сомкнулись и онъ заснулъ.
Страннопріимный домъ въ Мортан давалъ убжище только взрослымъ и потому въ немъ ничего не было приспособлено для дтей. О томъ, чтобъ оставить ихъ на ночь въ больничной зал, гд находилось нсколько горячечныхъ больныхъ, не могло быть и рчи. Къ тому же докторъ, призванный къ лишившейся чувствъ незнакомк, строго запретилъ ей кормить своего ребенка и спать вмст съ нимъ. Вслдствіе этого ребенокъ былъ оставленъ на попеченіи сестры Розы, между тмъ какъ двочку поручили другой монахин.
Сильно ошибаются т, которые полагаютъ, будто жизненныя силы вызываются въ людяхъ важностью событій, входящихъ въ составъ ихъ существованія. Есть люди, которые въ самыхъ драматическихъ положеніяхъ остаются спокойными и равнодушными, — другіе, напротивъ, отъ малйшей бездлица приходятъ въ волненіе. Изъ этого слдуетъ, что жизнь не возбуждается явленіями вншняго міра, но таится въ самомъ существ, въ которомъ замтно ея присутствіе, и пользуется для своего проявленія всякимъ удобнымъ случаемъ, или предметомъ: тростью за неимніемъ дуба, животнымъ или растеніемъ за отсутствіемъ человка, мечтой за недостаткомъ факта. Мелкія страсти, которыя обыкновенно преслдуются насмшками и презрніемъ въ тхъ, кого судьба поставила въ среду, чуждую высокихъ и сильныхъ страстей, въ сущности одного съ ними происхожденія, съ тою только разницей, что он не нашли почвы, годной для ихъ произрастанія и развитія.
Суровое воспитаніе, полученное сестрой Розой въ монастыр, и ея стснительный, затворническій образъ жизни загнали далеко въ сердце вс любящія способности ея души. А между тмъ въ ней было много нжности, но чувство ея такъ робко я скромно говорило въ ней, что она часто сама не могла дать себ отчета въ ускоренномъ біеніи своего сердца. Такъ было и теперь, когда она несла ребенка въ свою келью. Заботы о малютк, которыя сестра Анжелика взяла бы на себя съ покорностью, какъ крестъ, возложенный на нее Богомъ, возбуждаля въ молодой монахин сильное, но чрезвычайно пріятное волненіе. Осторожно раздвъ ребенка и уложивъ его на свою кровать, она стала его разсматривать. Мальчикъ спокойно спалъ, наклоненное положеніе его головки выказывало всю худобу его крошечной шейки, изъ его полураскрытаго ротика выходило слабое, но мрное дыханіе. Сестра Роза подумала, что ребенокъ спитъ такъ спокойно, благодаря, ей, и сердце ея радостно забилось. Затмъ она встала на колни и никогда молитва ея не была такъ горяча, какъ въ этотъ день. Ей не рдко случалось упрекать себя въ холодности, но въ настоящій вечеръ она легла спать въ высшей степени счастливая своей любовью въ Богу.
Ей приснился странный сонъ: она была монахиней ордена, который занимался отыскиваніемъ покинутыхъ дтей съ цлью давать имъ пріютъ. Вдругъ ее разбудилъ легкій крикъ. Она тотчасъ же вскочила и бросилась къ ребенку. Мальчикъ, при слабомъ свт едва мерцавшей лампы, принялъ монахиню за свою мать. Вцпившись въ нее рученками, онъ ротикомъ искалъ груди и усиливался раздвинуть скрывавшее ее полотно. Смущенная такого рода ошибкой, монахиня отшатнулась назадъ и поспшила поднести къ губамъ ребенка чашку съ молокомъ, произнося при этомъ ласковыя и нжныя слова. Но мальчикъ, услышавъ незнакомый ему голосъ, въ свою очередь откинулся назадъ, тмъ боле, что холодное молоко, коснувшись его ротика, произвело въ немъ непріятное ощущеніе. Не зная чмъ его успокоить, сестра Роза въ отчаяніи взяла его на руки и начала ходить съ нимъ по кель, качая его и въ полголоса напвая гимнъ. Она видла матерей, которыя такимъ образомъ няньчили своихъ дтей. Ребенокъ мало-по-малу успокоился, глазки его закрылись и онъ опять заснулъ. Но онъ не пилъ и можно было ежеминутно ожидать, что онъ снова проснется и начнетъ кричать отъ голода. Сестра Роза съ невыразимымъ страхомъ ожидала услышать повтореніе этого крика, который переворачивалъ ей душу. А малютка, какъ нарочно, и во сн продолжалъ по временамъ жалобно всхлипывать. Чтобъ прекратить его страданія и вполн удовлетворить его, надо было согрть молоко, такъ чтобъ оно хоть отчасти напоминало вкусъ и теплоту того, которое онъ привыкъ добывать изъ материнской груди. Странно, что это ей раньше не пришло въ голову!
Но какъ этого достигнуть? Монастырскія правила запрещали монахинямъ выходить ночью изъ своихъ келій. Такъ, но вдь правила не налагали также и имть у себя въ кель ребенка и въ настоящемъ случа… Что это, сестра Роза начинала разсуждать!
Мало того:, побуждаемая страхомъ снова услышать плачъ ребенка, который пугалъ ее боле всякой личной опасности, она осмлилась открыть дверь, сойти въ кухню и развести тамъ огонь. Все это были такіе поступки, что еслибъ ихъ кто-нибудь подсмотрлъ, они произвели бы настоящій скандалъ. Но совсть сестры Розы во время всхъ этихъ приготовленій мучила ее гораздо мене страха, чтобъ ребенокъ не проснулся въ ея отсутствіи. Она тревожно прислушивалась, но до нея не доходилъ ни малйшій звукъ. И вотъ она вскор босикомъ отправилась въ обратный путь, прикрывая рукой свчу и спрятавъ за пазуху бутылку съ теплымъ молокомъ для того, чтобъ оно не успло остыть. Хорошо ли все это было? Но она положительно не могла удержаться. За то какъ сильно билось у нея сердце.
Вскор мальчикъ напился и скоро опять заснулъ. Сестра Роза была вн себя отъ радости… Но въ тоже время, какое сильное, непривычное волненіе овладло ею!… Стараясь успокоить ребенка, она произносила ласковыя, нжныя слова, которыя вырывались у ней какъ будто помимо ея воли. Точно въ ея сердц мгновенно что-то порвалось и потокъ нжности, хлынувъ къ ея устамъ, съ неудержимой силой излился на это маленькое и безпомощное существо. Она даже не разъ безсознательно касалась губами личика малютки,— она, которой никогда не суждено быть матерью! Слдовало ли ей такъ поступать? Она краснла отъ стыда, между тмъ какъ въ глазахъ у ней стояли слезы радости, а лицо ея, освщенное утренней зарей, сіяло непривычнымъ счастьемъ. Но тутъ же въ сердц ея вкрадывалось сомнніе: чиста ли она передъ Богомъ? Права ли, тратя столько заботъ и попеченій на преходящее существо?.. Но вдь это маленькій, невинный ребенокъ! Богъ слишкомъ великъ и милосердъ, чтобъ ревновать къ нему. Онъ безъ сомннія тоже жалетъ его, Онъ, который такъ любитъ невинность. Къ тому же Ему, какъ Царю небесному подобаетъ такъ много почтенія и любви, что Онъ никакъ не можетъ считать за оскорбленіе себ крохи нжности, которыя одна изъ Его смиреннйшихъ невстъ удляетъ этому маленькому, страждущему, покинутому существу.
Утромъ первая вещь, представившаяся глазамъ сестры Розы при ея пробужденіи, былъ ребенокъ, который съ серьезнымъ удивленіемъ пристально на нее смотрлъ. Какую прелестную картину представлялъ онъ, цпляясь рученками за подушку и усиливаясь приподняться, чтобъ лучше видть. Его глазки такъ умно смотрли!… Сестра Роза не могла удержаться отъ восклицанія восторга и съ ласковой улыбкой, не зная какъ звать ребенка, сказала ему: Дружокъ! Маленькій дружокъ!
Мальчикъ оставался серьезенъ, но не плакалъ. Монахиня встала и, улыбаясь ему, принялась за его скромный туалетъ. Ребенокъ не спускалъ глазъ съ суетившейся около него молодой двушки въ ночной шапочк и короткой юбк, свжей и прелестной въ своей молодости и своемъ наивномъ невдніи. Онъ безъ сопротивленія далъ себя умыть и одть и когда посл того сестра Роза, взявъ его на руки, поднесла къ выходившему въ садъ окну кельи, онъ на ея улыбку отвчалъ тоже улыбкой…
Какая милость, и какъ монахиня была за нее благодарна!.. Уста ея, умершія для поцалуевъ, почти съ материнской нжностью прильнули къ личику ребенк.
Но когда минуту спустя она надла свой блый, туго накрахмаленный головной уборъ, который почти совсмъ скрывалъ ея блдное лицо и голубые глаза, мальчикъ посмотрлъ на нее съ неудовольствіемъ и вдругъ отвернулся и заплакалъ. Она съ трудомъ его успокоила и взявъ на руки, отправилась къ матери-игумень.
Тамъ ей отдали на попеченіе также и двочку. Мягкій, звучный голосъ сестры Розы и ласковый тонъ ея рчи не замедлили привлечь къ ней послднюю. Языкъ двочки быстро развязался и она объявила, что ее зовутъ Жозефиной, а брата Жаномъ. Затмъ она начала болтать объ отц, который далеко, далеко ухалъ…. но не проходило минуты, чтобъ она не спрашивала о своей матери.
А та въ свою очередь просила, чтобъ ей дали взглянуть на дтей, и сестра Роза повела ихъ къ ней, по приказанію доктора, который и встртилъ ее въ корридор близъ больничной залы. Докторъ этотъ, по имени Маринье, былъ человкъ небольшого роста, смуглый, живой, съ лысиной во всю голову. Онъ постоянно говорилъ, что оставилъ свои волосы подъ тропиками, такъ какъ одно время былъ хирургомъ на корабл, совершавшемъ кругосвтныя плаванія. Фигура его, очень худощавая въ молодости, съ лтами начала округляться. При встрч съ сестрой Розой, которая на одной рук несла мальчика, а другою вела двочку, онъ остановился. Лицо его озарилось привтливой улыбкой, а въ глазахъ мелькнулъ ласковый свтъ. Докторъ Маринье, подобно многимъ другимъ, любилъ обмняться словцомъ съ красивой и кроткой монахиней.
— Вотъ какъ! воскликнулъ онъ: вы сдлались настоящей маменькой.
Эти слова вызвали на щекахъ сестры Розы румянецъ смущенія и стыдливости. Она съ минуту не нашлась, что отвчать, потомъ освдомилась о здоровь бдной больной женщины.
Докторъ вмсто отвта многозначительно пожалъ плечами и сдлалъ гримасу, которая не предвщала ничего хорошаго.
— У ней воспаленіе въ боку, прибавилъ онъ, которое не было захвачено во время. Кром того, она уже страдала началомъ чахотки, которая теперь, съ помощью простуды, очень быстро развилась.
— Боже мой! вздрогнувъ проговорила монахиня. Бдныя дти! Что станется съ ними?
— Если у нихъ не найдется родныхъ, то они будутъ отданы въ пріютъ. Что касается до этого мальчика, прибавилъ докторъ, беря за ручку мальчика, то можно наврное сказать, что онъ тамъ не долго останется. Э, малютка!…
— Вы его находите слабымъ, не правда-ли? спросила сестр Роза, съ трудомъ переводя духъ.
— Мать кормила его, будучи уже въ чахотк… Я даже сомнваюсь…. Докторъ, приложивъ ухо къ груди мальчика, съ минуту слушалъ его дыханіе.
— Впрочемъ, нтъ, сказалъ онъ наконецъ, тутъ еще нтъ большой бды. Но ему нуженъ заботливый, въ полномъ смысл слова материнскій уходъ, а въ пріютахъ, вы знаете, выдерживаютъ только самые сильные… Эге! да какъ же онъ на меня смотритъ… точно все понимаетъ. У него преумные глазенки, у этого мальчугана.
И докторъ, желая быть любезнымъ, сдлалъ презабавную гримасу. Мальчикъ казался боле скандализированнымъ, чмъ испуганнымъ, и быстро откинулся на грудь монахини.
— Онъ васъ уже усплъ полюбить, замтилъ докторъ.
Затмъ онъ вмст съ ними вошелъ въ больничную залу и остановился у постели бдной женщины.
— Вотъ ваши малютки, сказалъ онъ ей. Он были въ хорошихъ рукахъ, объ нихъ заботилась молодая монахиня, которая очень любитъ дтей.
Силы бдной женщины, которая, наконецъ, вкушала позднее отдохновеніе, мгновенно измнили ей, подобно работникамъ, которые, чувствуя себ не подъ силу предлагаемый имъ чрезмрный трудъ, внезапно отъ него отказываются.
Она лежала въ постели почти безъ голоса и безъ движенія. Тмъ не мене она съ восторгомъ поцловала дтей, однимъ только взглядомъ выражая свою нжность и радость при свиданіи съ ними. Дти съ трудомъ ее узнали, до такой степени она измнилась въ одну ночь. Глаза ея ввалились, щеки впали и на нихъ игралъ яркій, лихорадочный румянецъ. Она окинула монахиню тревожнымъ взглядомъ, но узнавъ ее, тотчасъ же успокоилась.
— Ахъ, это вы! сказала она: благодарю васъ! Надюсь, что Фифина была умна и послушна, но маленькій Жанъ, я боюсь, надлалъ вамъ не мало хлопотъ. Онъ врно много кричалъ и плакалъ эту ночь. Чмъ вы его кормили?
— Не безпокойтесь, пожалуйста, теперь все идетъ какъ нельзя лучше, отвчала сестра Роза, и разсказала ей вс подробности прошедшей ночи.
У бдной матери отлегло на душ.
— Вы очень добрая, сказала она. Я это тотчасъ же узнала по вашему голосу. Ахъ, какъ я счастлива, что моихъ дтей поручили именно вамъ! Боже мой, Боже мой! Что съ ними теперь будетъ? добавила она съ грустью.
— Что съ ними будетъ? повторилъ докторъ. О нихъ пока позаботятся другіе, а когда вы выздоровете, вы возьмете ихъ съ собой.
Бдная женщина устремила на него пытливый взглядъ. Въ глазахъ ея сверкнулъ лучъ надежды, но тотчасъ же потухъ, уступивъ мсто сомннію.
— Я больна, очень больна… продолжала она. Я это знаю и чувствую…. ахъ, докторъ, матерямъ не слдовало бы умирать!
— Я девять дней буду за васъ молиться и поститься, задыхающимся отъ волненія голосомъ проговорила сестра Роза. Мы вмст съ Жозефиной станемъ умолять ангела-хранителя малютки, чтобъ онъ присоединился къ намъ и помолился за васъ Господу. Милосердый Богъ, вроятно, не откажетъ вамъ въ выздоровленіи.
Исполненный благодарности взглядъ былъ отвтомъ больной. Затмъ он продолжали все говорить о дтяхъ, пока не пришло время разстаться. Но и тутъ он сказали одна другой: ‘до свиданія’.
Съ этой минуты дти были окончательно отданы на попеченіе сестры Розы. Она не разлучалась съ ними даже занимаясь шитьемъ или работая въ саду, но постоянно неусыпно за ними смотрла. Двочка непремнно хотла ей помогать въ ея занятіяхъ, но вмсто того, конечно, только мшала доброй сестр. Впрочемъ та на это ни мало не стовала. Дтская грація и милая болтовня Жозефины вполн очаровали ее и длали ей трудъ пріятнымъ. А маленькій Жанъ въ этихъ случаяхъ обыкновенно сидлъ на коврик, разостланномъ въ саду на земл или въ столовой на полу, и безпрестанно обмнивался съ ними улыбками, которыя обыкновенно сопровождалъ своимъ непонятнымъ дтскимъ лепетомъ. Теперь онъ даже и ночи проводилъ спокойно, безъ всякаго сопротивленія пилъ теплое молоко, которое давала ему сестра Роза, снова засыпалъ и пробуждаясь утромъ, всегда весело ее привтствовалъ.
Разъ сблизившись и понявъ другъ друга, монахиня и ребенокъ съ каждымъ днемъ сильне и сильне привязывались — она къ своему воспитаннику, а онъ къ своей доброй попечительниц. Одного звука, знака, взгляда было достаточно между ними для изъявленія желаній и требованій. Малютка въ два-три дня посвятилъ монахиню во вс таинства той связи, которая существуетъ между матерью и ребенкомъ. И для полнаго сходства въ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ мальчикъ, видя постоянную заботливость къ себ сестры Розы, ея вниманіе къ своимъ нуждамъ и удовольствіямъ, читая въ ея глазахъ безграничную, материнскую преданность, становился все боле и боле требовательнымъ. Увренность, съ какою онъ выражалъ свои желанія, приводила сестру Розу въ неописанный восторгъ.
Посреди этихъ двухъ наивныхъ, граціозныхъ созданій молодая монахиня пробуждалась къ новой жизни. Оставшись сиротой по двнадцатому году, она была взята на воспитаніе въ монастырь, изъ котораго уже боле и не выходила. Съ тхъ поръ какъ ея сестра, выйдя замужъ за маленькаго чиновника, ухала съ нимъ въ Парижъ, сестра Роза осталась совершенно одинокой, безъ родныхъ и друзей во всемъ город. Она легко поврила тому, что ей говорили объ опасностяхъ и соблазнахъ, какія осаждаютъ людей въ свт, и о тихихъ радостяхъ и душевномъ спокойствіи, которыя достаются въ удлъ людямъ, посвящающимъ себя исключительно божественной любви. Ея молодость прошла подъ снью монастыря на подобіе растенія, лишеннаго свта и тепла солнечныхъ лучей. Она росла посреди стсненій, налагаемыхъ монастырскимъ уставомъ, постоянно колеблясь между недовріемъ къ себ и страхомъ къ Богу. Удушливая атмосфера, въ которой она влачила свое безцвтное существованіе, причиняла ей безсознательное страданіе. Но когда настало время, она постриглась въ монахини безъ всякихъ сожалній или усилій.
Теперь она вдругъ почувствовала, какъ въ ней пробудила инстинкты досел дремавшей молодости. По ускоренному біенію своего сердца, она замтила, что до сихъ поръ на немъ лежала тяжесть, отъ которой она теперь впервые начала освобождаться. Ей свободне и привольне дышалось въ новой атмосфер, посреди которой она внезапно очутилась. Она была счастлива подъ вліяніемъ этихъ новыхъ впечатлній, несмотря на ея обычную робость, ее не смущали никакія сомннія. Разв Спаситель не благословлялъ маленькихъ дтей и не ставилъ ихъ невинность выше всего въ мір? И благочестіе сестры Розы становилось пламенне, чмъ когда-либо.
Конечно, это были не первыя дти, которыхъ пришлось видть молодой монахин. Ей и прежде уже случалось за ними ухаживать, но всегда мимоходомъ и при совершенно другихъ условіяхъ, чмъ теперь. Эти другія дти не нуждались такъ исключительно въ ея заботливости. Они имли матерей, услуги которыхъ были имъ пріятне услугъ посторонняго лица. До ее тмъ не мене постоянно влекло къ нимъ. Ей только до сихъ поръ не представлялось случая разсять страхъ и робость, которыя она имъ внушала. Эти же напротивъ, такія бдныя и несчастныя, посл непродолжительной борьбы, вполн отдались ей, какъ матери. Они только и чувствовали себя хорошо, когда были при ней. Въ своихъ огорченіяхъ или болзняхъ къ ней одной они обращались за помощью и защитой. Въ радости или въ изумленіи глаза ихъ постоянно искали ее. Она стала имъ необходима: они любили ее!..
Сестр Роз никогда и не снилось подобное счастье. Въ сердце ея проникъ лучъ свта и она вся точно преобразилась, но по какому-то внутреннему инстинкту, она при своихъ подругахъ потупляла взоръ, чтобъ скрыть отъ нихъ новый блескъ своихъ глазъ. Всякое истинное чувство цломудренно и кром того монахиня, находившаяся въ сред, враждебной всякой земной любви, безсознательно чувствовала необходимость быть осторожной.,
Эти дни имли для нея непривычную прелесть. Въ саду, гд сестра Роза проводила съ дтьми большую часть времени, солнце изливало потоки свта на виноградные листья, уже подернутые багровымъ оттнкомъ осени. На всей природ лежалъ отпечатокъ какой-то задумчивой прелести. Въ кустахъ еще не умолкли птицы, златоцвтъ и послднія розы наполняли воздухъ упоительнымъ благоуханіемъ. На устахъ монахини, страстно любившей природу, какъ одно изъ проявленій величія Божія, молитва постоянно соединялась съ улыбкой. Она чувствовала въ своемъ сердц присутствіе небесной благодати и мечтая о будущемъ блаженств, не могла себ представить его иначе, какъ въ обществ дтей въ саду, похожемъ на этотъ, и въ лучахъ точно такого же солнца, какъ то, которое теперь сіяло надъ ней.
Разъ она сидла на трав и занималась шитьемъ блья. Мальчикъ игралъ у нея на колняхъ, а Жозефина бгала около нихъ. Сестра Роза нжно говорила съ Жаномъ и повторяла ласковыя слова, которыя напваютъ дтямъ какъ музыку. Вдругъ ихъ взгляды встртились, въ глазахъ маленькаго Жана сверкнулъ лучъ,— первое пробужденіе жизни сердца. Ручки его обвились вокругъ шеи монахини, а губки прильнули къ ея щек въ первомъ поцалу.
Сестра Роза точно обезумла отъ радости. Она прижала мальчика къ груди и буквально осыпала его ласками и всми страстными словами, которымъ научилась въ молитвахъ: эти слова она обращала къ ребенку. Потомъ, трепеща отъ восторга и вмст стыдясь своего страстнаго порыва, она впала въ раздумье…
Не оскорбила ли она Бога? Вдь ей хорошо извстно, что она не должна любить ничего земного. Обращая свою мысль къ божественному жениху, она никогда не испытывала ничего подобнаго тому страстному движенію сердца, какое въ ней недавно вызвалъ ребенокъ. Сестра Роза сложила руки, поникла головой и стала молиться, чтобы Богъ простилъ ее… Но увидвъ улыбающееся личико Жана, она опять забыла свое раскаяніе.
Но посреди охватившей ее радости, отъ которой она тщетно отбивалась, въ ум ея мелькнула мысль, невольно опечалившая ее. Не ей же, думала она, слдовало принять первый поцалуй ребенка, а настоящей матери, которая въ это самое время лежала на одр тяжкой болзни. Поцалуй этотъ казался монахин точно украденнымъ у бдной женщины.
Подъ этими различными впечатлніями радости, страха, угрызеній совсти, сестра Роза залилась слезами.
Ей въ этотъ день вообще суждено было испытать гораздо больше волненій, чмъ она до сихъ поръ испытала въ теченіи всей своей предъидущей жизни.
Возвращаясь въ келью, она попалась на глаза игумень, которая строго и съ неудовольствіемъ взглянула на дтей.
— Этому конца нтъ, сказала игуменья, а между тмъ дти здсь намъ очень въ тягость… Они отнимаютъ у насъ все ваше время.
Сестра Роза молчала. Слова начальницы, какъ острый ножъ вонзились ей въ сердце и пробудили въ ней много мыслей, которыхъ у нея еще не было или которыхъ она избгала. Что станется съ дтьми посл смерти матери? Теперь не оставалось никакого сомннія, что ихъ отошлютъ изъ монастыря.— Куда? Сестр Роз было ясно, что отнын одинъ только пріютъ могъ служить убжищемъ несчастнымъ дтямъ. Монахиня вздрогнула при мысли объ этомъ мст, откуда дти выходили не иначе какъ мертвыя или на всю жизнь испорченныя. Разв недостаточно было отнять у нея дтей — зачмъ ихъ еще отправлять туда? Но нтъ, это невозможно, она ихъ не отпуститъ… она съ ними не разстанется… Ей казалось жестокимъ, преступнымъ покинуть дтей.
Не получая на свое замчаніе никакого отвта, игуменья съ изумленіемъ посмотрла на молодую монахиню. Увидя ее блдную и дрожащую, она догадалась о томъ, что происходило въ ея сердц. Лицо начальницы приняло суровое, жестокое выраженіе.
— Какъ? сказала она: неужели вы привязались уже къ этимъ дтямъ?
— О, мать-игуменья… право….
— Отвчайте на мой вопрос.
— Я думаю…. что да. Но, мать-игуменья, вдь они члены одной общей семьи, Господа нашего исуса!
— Конечно такъ. Но вы забываете, что должны любить въ нихъ одного только Спасителя, а ничуть не ихъ самихъ. Злой духъ хитеръ и прибгаетъ къ самымъ разнообразнымъ средствамъ, чтобъ отвратить душу отъ божественной любви. Я вижу, что мн теперь лучше поручить этихъ дтей сестр Анжелик. Пусть вс монахини поочереди о нихъ заботятся. Кстати, вотъ и сестра Анжелика идетъ. Отдайте ихъ ей.
Сестр Роз оставалось только повиноваться. Она, блдная какъ смерть, хотла передать мальчика своей подруг, но тотъ вцпился въ нее рученками и ни за что не хотлъ съ ней разставаться.
— Куда же ты, моя Лоза! въ свою очередь кричала маленькая двочка, тоже цпляясь за платье молодой монахини.
— Это наконецъ смшно! воскликнула игуменья, между тмъ какъ сестра Анжелика, весьма недовольная выпавшей ей на долю новой ролью, уводила дтей, щедро надляя ихъ щипками и пинками.
Трудно опредлить, что боле волновало въ эту минуту сестру Розу: горе или негодованіе. Она была блдна и вся дрожала, а въ глазахъ ея стояли слезы. Она сдлала шагъ, чтобъ удалиться.
— Куда вы? спросила игуменья.
— Въ капеллу.
— Теперь не время…. Впрочемъ, я вамъ это позволяю. Идите и у ногъ Спасителя вникните хорошенько въ свою душу. Разберите, достойны ли волнующія васъ чувства быть въ сердц одной изъ Его невстъ.
Сестра Роза отправилась въ капеллу и заперевъ за собою дверь, въ изнеможеніи опустилась на холодныя плиты передъ лихомъ Пресвятой Двы. Бдная двушка дрожала, грудь ея судорожно сжималась, въ горл что-то душило ее. Такое непривычное для нея состояніе сначала испугало монахиню, припоминая слова игуменьи, она дйствительно сочла себя недостойной находиться въ присутствіи Бога, и въ раскаяніи поверглась передъ нимъ на колни. Слезы въ изобиліи заструились по ея щекамъ и нсколько облегчили ее. Но тутъ она вспомнила о дтяхъ, ей живо представился ихъ плачъ, жестокое обращеніе съ ними сестры Анжелики, и новая буря поднялась у нея въ сердц. Разсудокъ не замедлилъ вступить въ свои права и безпощадными, логическими доводами еще боле началъ разжигать ея негодованіе.
Что могло быть дурного въ любви къ этимъ дтямъ? Неужели ихъ счастье могло оскорбить Бога? Конечно, любовь къ Нему должна быть сильне всякой другой, но разв Онъ самъ не повеллъ людямъ любить своихъ ближнихъ?
Сестра Роза не могла отрицать того, что дти заняли большое мсто въ ея сердц… она даже боялась, не самое ли главное. Какъ часто старалась она возбудить въ себ любовь къ Богу, но… онъ былъ такъ далеко!… Онъ не нуждался въ ней подобно этимъ маленькимъ беззащитнымъ созданьямъ. Что сталось бы съ дтьми безъ любви?…. Вдь есть же на свт счастливыя женщины, для которыхъ любовь къ дтямъ составляетъ долгъ, а у этихъ бдняжекъ скоро не будетъ матери…
— Пресвятая Два! восклицала сестра Роза, устремляя полныя слезъ глаза на изображеніе Маріи, держащей въ рукахъ божественнаго Младенца:— Пресвятая Два, вдь ты любишь своего Сына, значитъ въ этомъ нтъ грха!
Она долго еще плакала и молилась, наконецъ, не въ силахъ доле выносить неизвстности насчетъ дтей, приготовилась выдти изъ часовни. На порог ее встртила пришедшая за ней монахиня.
— Сестра Роза, сказала она: идите скорй. Дти всхъ насъ сведутъ съ ума. Повидимому, вы одна умете съ ними справляться.
Монахиня побжала въ столовую, гд посреди крика дтей раздавался гнвный голосъ доктора Маринье.
— Наконецъ-то вы пришли! встртилъ онъ сестру Розу рзкимъ замчаніемъ. Вамъ бы слдовало получше выбирать время для молитвы. Эти дти точно обезумли: ршительно не понимаю, что здсь съ ними длали. Ихъ ждетъ къ себ мать… это вроятно будетъ ея послднее свиданіе съ ними… и нечего сказать, въ хорошемъ вид вы ихъ ей покажете. Вы знаете, заботиться о тл — еще не все, не слдуетъ же слишкомъ сурово отправлять бдную душу на тотъ свтъ.
Сестра Роза не возражала. Она прижимала въ сердцу маленькую двочку, которая, завидвъ ее, опрометью въ ней бросилась, и старалась успокоить Жана, который буквально повисъ у нея на ше. Личики обоихъ дтей вздулись отъ слезъ, они дрожали всмъ своимъ маленькимъ тльцемъ, а на щек Жозефины еще вдобавокъ виднлось красное пятно весьма подозрительнаго свойства.
— Это чистые чертенята! восклицала сестра Анжелика, сама съ трудомъ переводя духъ и сердито ворочая глазами. Лицо ея въ эту минуту вовсе не показывало въ ней святую.
Оставшись одна съ докторомъ и съ дтьми, сестра Роза не замедлила успокоить нжными словами и ласками дтей, которые повеселли уже при одномъ ея появленіи.
— Что такое здсь произошло? спросилъ докторъ, замтивъ, что на бдной монахин тоже лица не было.— Послушайте, прибавилъ онъ, не получая отвта, вы созданы быть доброй матерью семейства.
Но и это смлое замчаніе, подобно предъидущимъ, осталось безъ возраженія со стороны сестры Розы. Тмъ не мене, оно глубоко запало ей въ душу.
Немного спустя, она повела дтей къ матери.
Больная въ этотъ день была слабе обыкновеннаго. Глаза ея боле прежняго ввалились, а на вискахъ, около рта и ноздрей обрисовались новыя, глубокія морщины. Для того, чтобъ она могла поцловать дтей, ихъ надо было, поднять къ ней на постель. Малютки только съ трудомъ узнали въ этой умирающей свою нкогда любимую мать и въ теченіи получаса, назначеннаго для ихъ пребыванія въ больничной зал, не разъ выражали желаніе поскорй уйти. Бдная мать видла ихъ нетерпніе и не могла удержаться отъ движенія ревности въ отношеніи къ сестр Роз. Но съ другой стороны она находила большое утшеніе въ мысли, что дти ея нашли истинно материнское сердце.
— Послушайте, сказала больная сестр Роз, мн надо о многомъ съ вами поговорить и я чувствую, что должно сдлать это непремнно сегодня же… завтра, можетъ быть, будетъ уже поздно. Сядьте здсь, поближе ко мн. Я вамъ разскажу… вамъ одной…. всю мою жизнь… и, если можно… скажу вамъ, чего бы я отъ васъ надялась.
Сестра Роза сла у изголовья бдной женщины, прерывистое дыханіе и слабый голосъ которой возбуждали опасеніе, долго ли она будетъ въ силахъ говорить. Тмъ не мене она прерывающимися фразами успла передать свой разсказъ внимательно слушавшей ее сестр Роз. Больная въ теченіи разсказа часто взглядывала на часы, какъ бы опасаясь, чтобъ не слишкомъ скоро прошли полчаса, которые ей ежедневно позволяли отдавать материнской любви.
— Все мое несчастіе, начала она, произошло отъ того, что я почти со дня рожденія осталась сиротой. Родители, кром жизни, не дали мн ничего: ни воспоминанія, ни даже имени. Я была воспитана въ пріют. Еще ребенкомъ меня помстили на ферму смотрть за стадомъ. Я тамъ росла съ дтьми моихъ хозяевъ, которые въ сущности все-таки не были дурными людьми. Меня не били и не бранили, лишь бы я только исполняла свою обязанность. Правда, иной разъ мн напоминали пошлымъ названіемъ мое происхожденіе. Дочери ихъ, смотрли на меня свысока, но на сыновей я не могу пожаловаться. Младшій изъ нихъ, Жюльенъ, былъ ко мн особенно расположенъ. Всего только годомъ старше меня, онъ почти не разставался со мной. Мы вмст работали и вмст играли по праздникамъ. Съ лтами дружба наша усилилась и когда мн минуло восемнадцать лтъ, Жюльенъ объявилъ мн, что никогда не будетъ имть другой жены, кром меня. Я съ своей стороны была къ нему привязана всми силами моей души, но выслушавъ его признаніе, не могла удержаться отъ слезъ, предвидя, сколько горя принесетъ намъ наша любовь. И дйствительно, родители его пришли въ страшное негодованіе отъ того, что онъ хотлъ жениться на двушк, которая, подобно мн, ничего не имя на земл, казалась въ ихъ глазахъ лишнею на свт. Они прогнали меня и я принуждена была искать работы въ другомъ мст. Жюльенъ, считая себя оскорбленнымъ, тоже покинулъ ферму и чтобъ составить себ независимое отъ родителей положеніе, поступилъ въ ученье къ кузнецу.
— Мы видались съ нимъ по воскресеньямъ…. Я не имя духу прекратить сношеній съ человкомъ, который былъ моимъ единственнымъ другомъ на земл. Когда ему минуло двадцать лтъ и онъ началъ зарабатывать достаточно денегъ, Жюльенъ непремнно хотлъ со мной обвнчаться. Къ несчастью, онъ до двадцати-пяти лтъ не могъ жениться безъ согласія отца. Намъ приходилось ждать еще больше четырехъ лтъ! Онъ съ ума сходилъ отъ этого замедленія… а я, видя его въ такомъ состояніи… не имла мужества ему противорчить….
— Я ршилась ничего отъ васъ не скрывать. Мы поселяясь съ нимъ вмст какъ мужъ и жена, хотя не были ими передъ закономъ. Но мы глубоко, искренно любили другъ друга и намревались вмст воспитывать нашихъ дтей…. Это было за два мсяца до рожденія Жозефины. Вс меня презирая, обо мн говорили: ‘Яблоко упало не далеко отъ яблони’…. Увы, я ничего такъ не желала, какъ быть честной, еслибъ мн только хотли это позволить! Почему это отъ несчастныхъ всегда требуютъ гораздо больше, нежели отъ счастливыхъ? Не потому ли, что они слабе? Но гд же тогда справедливость?
— Жюльенъ меня любилъ и я, несмотря ни на что, не унывала. Но люди всячески хотли разрушить мое бдное счастіе, которое однако никому не мшало. Они прежде всего стараясь отвлечь отъ меня Жюльена, убждая его вступить въ другой бракъ. Если я и не была его женой — хотя мн это и казалось,— Жозефина все-таки была его дочь, и однако же, люди, которые совтовали ему бросить своего ребенка, сами были отцы и матери. Какъ странно люди часто понимаютъ вещи!
— Родные Жюльена тоже говорили противъ насъ и старались, гд только могли, намъ вредить. Кто оказывалъ намъ расположеніе или доставлялъ намъ работу, того они называли своимъ врагомъ. Ихъ боялись и вскор мы лишились всякой возможности что-нибудь заработывать. Немногое нужно, чтобы рабочій человкъ сталъ нищимъ. Работы не было, затмъ явилась болзнь и мы ни отъ кого не видли даже той ничтожной помощи, какую обыкновенно оказываютъ другъ другу самые бдные люди. Никто не хотлъ намъ ничего давать въ долгъ. Трудно пересказать, что мы за это время выстрадай.
— Наконецъ, потерявъ всякую надежду устроиться на родин, Жюльенъ ршился, хать въ Парижъ, гд, какъ онъ слышать, хорошіе работники получаютъ большія деньги. Онъ продалъ свою кузницу и ухалъ, оставивъ мн на пропитаніе небольшую сумму. Мы условились, что онъ вызоветъ меня къ себ, лишь только дла его пойдутъ хорошо и онъ успетъ кое-что отложить. Я съ своей стороны выбивалась изъ силъ, стараясь выработывать по нсколько су въ день и тратить по возможности меньше. Но много ли могла я сдлать съ маленькимъ Жаномъ на рукахъ, которому тогда было всего четыре мсяца?
— Я сама согласилась на разлуку съ Жюльеномъ, но когда онъ ухалъ, мужество покинуло меня и я стала невыразимо страдать. У меня не было друзей, мн не у кого было искать утшенія, я жила въ совершенномъ одиночеств. Но это не мшало, чтобъ до меня доходили злые толки сосдей, которые старались меня уврить, будто Жюльенъ меня покинулъ. Я конечно не врила, но печальныя мысли невольно закрадывались мн въ душу и я начала думать, что никогда боле не увижу Жюльена…. Вы видите, я не ошиблась!
Голосъ бдной женщины оборвался, но бросивъ тревожный взглядъ на часы, она продолжала:
— Жюльенъ мн писалъ. Ему наконецъ удалось найти работу, онъ получалъ значительную плату, но принужденъ былъ почти все тратить на собственное содержаніе. Тмъ не мене, онъ надялся, что черезъ мсяцъ успетъ сколотить сумму, необходимую для моего путешествія въ Парижъ.
— Это письмо мн прочелъ одинъ сосдъ. Меня не учили ни читать, ни писать. Вроятно это и было причиной краткости письма Жюльена, въ которое онъ включилъ, какъ мн казалось, весьма мало ласковыхъ и нжныхъ выраженій. Напрасно старалась я себя вразумить этой догадкой: мн приходили въ голову самыя страшныя предположенія и мое бдное сердце ни днемъ, ни ночью не имло покоя. Я захворала и малютка, котораго я кормила, конечно тоже сталъ слабымъ и хворымъ.
— Черезъ мсяцъ пришло другое письмо. Дла Жюльена не только не шли лучше, но напротивъ гораздо хуже: у него почти совсмъ не было работы. Злая усмшка мелькнула на губахъ сосда, читавшаго мн письмо.
‘Да, да, сказалъ онъ. Это всегда такъ бываетъ: молодой человкъ узжаетъ съ прекрасными мыслями и общаніями, но въ большихъ городахъ….’
— Нтъ! Нтъ! Жюльенъ не могъ меня обмануть и заплатить мн за всю мою любовь такой чрной неблагодарностью! повторяла я себ каждую минуту, но тмъ не мене жестоко страдала.
— Немного спустя, я получила еще письмо и немного денегъ. Хорошаго было мало: намъ слдовало еще ждать. Это были послднія извстія, которыя до меня дошли. Напрасно ожидала я другихъ и сама писала, то-есть заставляла писать сосдей…. О, какое лишеніе не быть въ состояніи самой говорить съ отсутствующимъ дорогимъ существомъ, быть вынуждену раскрывать свою душу передъ чужимъ, или безпрестанно улаживать на язык выраженіе чувства, которое жжетъ васъ внутри, передъ холоднымъ равнодушіемъ или насмшкой чужого!
— Съ этихъ поръ вся моя жизнь сосредоточилась на час, въ который почтальонъ обыкновенно разносилъ письма. Дни и ночи, проводника въ лихорадочномъ ожиданіи, тянулись непомрно долго, а затмъ, когда наступалъ желанный часъ, онъ постоянно приносилъ одно жестокое разочарованіе. Я начинала терять голову. Мн дйствительно стало казаться, что Жюльенъ меня забылъ…. обманулъ…. Не даромъ я такъ долго читала эту мысль въ глазахъ сосдей! Теперь она охватила все мое существо, я не имла силъ доле бороться съ ней и съ той минуты, какъ отдалась ей вполн, участь моя была ршена. Куда могла я обратиться за помощью или за совтомъ? Горе мое грызло мн сердце, но я скоре умерла бы, чмъ ршилась его кому-нибудь высказать. Я видла вокругъ себя одни только торжествующія лица, которыя радовались печальному концу нашей любви, а если кто и сожаллъ меня, то не иначе, какъ обвиняя меня.
— Вс эти страданія сушили меня, какъ знойное солнце въ лтнюю пору сушить скошенную траву. Не въ силахъ доле переносить такихъ мученій, я ршила, что должна или умереть, или соединиться съ Жюльеномъ. Я раздлила на дв части оставшіяся у меня деньги: одна предназначалась мной для путешествія, другая для прокормленія меня и дтей въ Париж, пока мы не найдемъ Жюльена. Первая часть вскор была у меня украдена, и я не ршалась коснуться второй, зная, что обрекла бы этимъ себя и дтей на врный голодъ съ перваго же дня, какъ мы будемъ въ Париж. Кто знаетъ, думала я, какъ скоро найду я Жюльена? Что если онъ болнъ?… Эта причина вполн объясняла его молчаніе и я старалась отгонять отъ себя мысль о всякой другой…. Вотъ почему я ршилась докончить свой путь пшкомъ, несмотря на то, что чувствовала себя уже усталой и больной. Зная, что путешественника по желзной дорог въ нсколько часовъ совершали перездъ отъ того мста, гд я была, и до Парижа, я не думала, чтобъ это могло быть такъ далеко….
— Я начала чувствовать голодъ, мн было холодно, я то дрожала отъ лихорадки, то съ меня лилъ потъ…. А теперь я знаю, что умираю.
— Сестра Роза, вы не должны дурно думать о Жюльен…. Онъ не способенъ покинуть своихъ дтей. Не знаю, что съ нимъ случилось, но клянусь вамъ, онъ вернется… станетъ насъ искать…. Пусть по крайней мр хоть дти будутъ ему отданы….
— Въ случа же, если онъ не вернется… если онъ умеръ… сестра Роза, заклинаю васъ, не отдавайте дтей въ пріютъ! Я, ихъ умирающая мать, запрещаю это и не повиноваться мн было бы преступленіемъ. Мое собственное несчастіе произошло именно отъ того, что я туда попала. Маленькій Жанъ, уже такой слабый и больной, не вынесетъ жизни въ пріют: они его тамъ непремнно уморятъ. А Жозефину по выход оттуда ожидаетъ одна участь со мной. Свтъ такъ устроенъ, что въ немъ нтъ мста слабымъ и беззащитнымъ. Кого люди подозрваютъ, того они не допускаютъ быть честнымъ. Это ужасно, отвратительно, но это такъ, я это знаю. Но чмъ виновато это бдное дитя? Сестра Роза, не отдавайте ее на поруганіе, спасите ее! Маленькій Жанъ, съ тхъ поръ, какъ вы о немъ заботитесь, уже усплъ поздоровть. Онъ васъ любитъ… какъ нкогда любилъ меня. О, общайтесь мн не покидать его…. Сестра Роза, умоляю васъ, возьмите этихъ дтей на свое попеченіе, защитите ихъ, не позволяйте ихъ отдать…. Говорю вамъ, отецъ ихъ непремнно за ними явится…. А если нтъ, вы и тогда ихъ не оставите?… Неправда-ли… не оставите, сестра Роза? Они милыя и добрыя существа и, когда немного подростутъ, могутъ быть во многомъ вамъ полезны. Имъ нужна любовь, вы видите, безъ этого можно сдлаться дурнымъ. И вы ихъ любите: я это вижу!… О, какъ я стану за васъ молиться! Говорятъ, что мертвые могутъ еще многое длать въ этомъ мір, я буду молиться за васъ, и Богъ наградитъ васъ всмъ. Какая заслуга можетъ быть въ его глазахъ выше той, которая на вки останется за вами, если вы сдлаете изъ этихъ дтей честныхъ и хорошихъ людей?… Сестра Роза, общайтесь мн это… общайтесь, говорю вамъ, иначе я стану проклинать Бога и погублю свою душу. Общайтесь….
Полчаса, назначенные для свиданія матери съ дтьми, прошли.
— Пора выходить изъ залы, сказала одна монахиня.
Сестра Роза плакала. Сердце ея ни минуты не колебалось, Но для того, чего отъ нея требовали, нужна была воля, а у нея не было воли. Но возможно ли отказать умирающей матери въ такой справедливой просьб? Подъ вліяніемъ одного изъ т’ сердечныхъ порывовъ, которые заставляютъ людей почти безсознательно кидаться въ огонь и воду, сестра Роза быстро схватила и крпко пожала исхудалую руку бдной женщины.
— Вы согласны! проговорила та едва слышно, но съ горячимъ чувствомъ.
— Да! отвчала монахиня, сама не зная, какъ она сдержитъ это общаніе, но въ тоже время твердо ршаясь сдержать слово.
Но она едва держалась на ногахъ, сердце ея сильно билось, она почти задыхалась отъ волненія.
Вдругъ холодный, металлическій голосъ, коснувшись ея уха, какъ лезвее кинжала пронзилъ ее:
— Сестра Роза, вы не помните, что длаете, полчаса давно прошло….
Это былъ голосъ игуменьи.
Молодая монахиня, проговоривъ безсвязное извиненіе, наклонила малютку къ матери, чтобъ та могла съ нимъ проститься. Больная воспользовалась этой минутой, чтобъ сунуть ей въ руку клочекъ бумаги, сопровождая свое движеніе умоляющимъ взглядомъ, который требовалъ молчанія: Затмъ бдная мать со вздохами и слезами стала обнимать и цловать своихъ дтей. Она еще долго не могла бы отъ нихъ оторваться, еслибъ не устремленный на нее холодный взглядъ игуменьи и повелительный тонъ голоса, которымъ она приказала увести дтей. Сестра Роза, по выход изъ больничной залы, сунула въ карманъ клочекъ бумаги и завернутое въ ней что-то твердое. Ей только вечеромъ удалось развернуть свертокъ. Она нашла въ немъ три золотыя монеты, и адресъ: ‘Жюльенъ Эмори, Гренеллъ, rue du March, 20’.
Столько непривычныхъ ощущеній и волненій лишили монахиню всякаго самообладанія. Растерянная, испуганная, она нигд не находила точки опоры для своихъ мыслей. Монастырскій уставъ!… обтъ покорности!… Сколько тяжкихъ грховъ совершила она, которая не имла права хранить про себя ни одной мысли, которая должна была все говорить, во всемъ признаваться, не имть ни воли, ни желаній!
До сихъ поръ сестра Роза, чего бы ей это ни стоило, всегда добровольно сознавалась передъ другими во всхъ, даже самыхъ мимолетныхъ грховныхъ побужденіяхъ своего сердца. Какъ только они въ ней возникали, она усиливалась вырывать ихъ съ корнемъ изъ своей души и нердко утомленная этимъ вчнымъ трудомъ, страдая отъ безпрестанно наносимыхъ себ собственной рукой новыхъ ранъ, впадала въ отчаяніе отъ своей грховности и проклинала жизненность силъ, которыя, несмотря ни на что, продолжали упорно въ ней жить и дйствовать. Но въ эти послдніе дни вс прежнія тревоги молодой монахини вдругъ смолкли, уступивъ мсто одной новой, всепоглощающей страсти, которая развивалась въ ней, и подобно втвямъ чудеснаго сказочнаго растенія простиралась на весь міръ. Но вмсто того, чтобъ упрекать себя за эту страсть и бороться съ ней, сестра Роза ее тщательно скрывала отъ всхъ и въ особенности отъ своего духовника, суроваго и непреклоннаго судьи, который, она хорошо знала, не преминулъ бы ее осудить. Нтъ, она не хотла и не могла боле вырвать изъ своего сердца новаго чувства, такъ глубоко пустившаго въ немъ корни. Бросить бдныхъ дтей!… никогда!
А Богъ?
Богъ! исусъ Христосъ! Пресвятая Два! Эти сверхъестественныя, мудрыя и благія Существа, заслуживающія безграничной любви и поклоненія, потому что они одни совершенны… Неужели она, осыпанная ихъ благостями и щедротами, отвернется отъ нихъ въ ту самую минуту, когда мысль ея, обращенная къ нимъ, наконецъ уже чувствовала ихъ присутствіе и трепетала любовью передъ ихъ безконечнымъ величіемъ? Какъ могла она быть до такой степени забывчива и неблагодарна!
Но она общалась, поклялась умирающей матери…
А разв клятва, которую она гораздо ране дала своему божественному жениху, ее ни къ чему не обязывала?
Ночь. Сестра Роза, согласно съ монастырскими правилами, погасила у себя въ кель огонь, и легла. Но тревожныя мысли не давали ей ни на минуту покоя. Она встала наконецъ въ темнот, бросилась на колни и со слезами и рыданіями стала молиться. Еслибъ она могла хоть на минуту выдти въ садъ, подышать свжимъ воздухомъ!… Опять преступное стремленіе къ свобод и простору! О, нтъ, нтъ! Ей ничего не надо: она будетъ спокойна и счастлива въ своей кель, лишь бы у нея не отнимали дтей. Она станетъ копать землю, трудиться до изнеможенія силъ, чтобъ доставить имъ пропитаніе, — пусть только ей позволятъ ихъ любить и воспитывать. Она отправится на богомолье… пойдетъ на колняхъ въ Римъ… Зачмъ? Ужели просить папу снять съ нея монашескій обтъ? Возможно ли? Отказаться отъ своей клятвы! Измнить своему божественному жениху!
Вдругъ точно чей-то посторонній голосъ шепнулъ ей: ‘законъ не признаетъ твоего обта’.
Она вздрогнула, точно совершивъ святотатство. Для нея во всемъ мір существуетъ только одинъ законъ, законъ ея собственной совсти. А клятвы… увы! Она ихъ дала дв, противорчащихъ одну другой. Она общалась бдной матери спасти и воспитать ея дтей…
Страшная неосторожность! Теперь, на что бы она ни ршилась, она во всякомъ случа клятвопреступница. Но разв она не обязана прежде всего повиноваться Богу? Конечно и ей теперь ничего боле не остается, какъ со слезами молить Его о прощеніи, а дтей предоставить Ему же, Его милосердію и святой вол. Онъ одинъ можетъ ихъ защитить и спасти. Да, но..
И сестра Роза, которая до сихъ поръ во всемъ сама полагалась на Провидніе и не колеблясь совтовала всмъ страждущимъ прибгать къ нему, какъ къ единственному врному убжищу… сестра Роза, теперь, когда дло коснулось дтей… она пугается… на нее нападаетъ сомнніе. На свт столько людей страдаетъ, въ этомъ надо сознаться… И теперь Провидніе какъ будто тоже покинуло этихъ, бдныхъ малютокъ… а сколько еще ихъ умираетъ…. Но зачмъ имъ умирать? Или он родились не для того чтобы жить? И въ глубин души сестра Розы шевельнулось нчто похожее на негодованіе противъ неумолимаго Провиднія, которое оставляло гибнуть дтей.
Что это? Она ропщетъ, богохульствуетъ? Нтъ, нтъ, это только ошибка! Провидніе никогда не дйствуетъ само, но выбираетъ себ орудія изъ среды людей и почему бы ей, сестр Роз…
Она вздрогнула отъ радости. Что, если Богъ избралъ ее орудіемъ спасенія бдныхъ сиротъ?
Она старалась себя въ этомъ уврить и наконецъ, успокоенная, подъ утро заснула.
Но съ пробужденіемъ къ ней вернулись вс ея тревоги и она тщетно усиливалась возбудить въ себ увренность, которая ночью на мгновеніе освтила водворившійся у нея въ сердц мракъ. Освженная сномъ, она сознательно взглянула на предметъ своихъ мученій и ясно увидла, что ей предстоитъ выборъ между двумя противоположными обязанностями, между двумя соперничавшими предметами любви. Она съ отчаяніемъ оглянулась вокругъ и глаза ея остановились на озаренномъ улыбкой личик Жана, который, приподнявшись на постельк, смотрлъ на нее. Она бросилась къ нему и схвативъ его на руки, съ восторгомъ прижала къ груди. Мальчикъ съ своей стороны обвилъ рученками шею своей пріемной матери, и какъ наканун, прильнулъ губками къ ея щек.
— Ахъ! воскликнула она: если нужно, я для тебя пожертвую спасеніемъ моей души.
Но тутъ снова изъ глубины души ея поднялось сомнніе, ужъ не дьяволъ ли, смущая ее, внушаетъ ей подобныя мысли и слова. Эта безконечная борьба влеченій сердца и возраженій вры, истомила ее, и наконецъ она могла только страдать. Теперь ее всего больше терзалъ страхъ, чтобъ у нея не вздумали, какъ наканун, отнять дтей.
Сойдя въ кухню, она нашла тамъ Жозефину, притаившуюся въ уголку. Увидвъ сестру Розу, двочка съ громкимъ крикомъ бросилась къ ней и повиснувъ у нея на ше, залилась слезами.
— Что съ тобой, дружокъ? О чемъ ты плачешь?
— Злая монахиня говоритъ, что мама умерла. Правда ли это? Что же съ ней сдлали? Я не хочу, чтобъ ей сдлали что-нибудь нехорошее.
Сестра Роза вздрогнула и принялась утшать двочку. Вскор явилась сестра Анжелика и подтвердила слова ребенка: бдная женщина дйствительно умерла ночью.
— Вы плачете, сказала сестра Анжелика, замтивъ, что молодая монахиня украдкой утерла слезу. Это была ваша родственница, или пріятельница?
— Нтъ, отвчала сестра Роза.
— Однако, посл того что произошло…
— Что такое произошло?
— Если мать игуменья вамъ ничего не сказала, то я не вправ объ этомъ говорить.
И сестра Анжелика вышла изъ комнаты, не говоря больше ни слова.
Но чтоже такое могло случиться? Ко всмъ тревогамъ сестры Розы прибавилось еще новое недоумніе. Такъ прошло утро до десяти часовъ. Около этого времени въ Монастырь обыкновенно являлся докторъ Маринье съ своимъ оффиціальнымъ визитомъ. Въ этотъ день на двор стояла мрачная осенняя погода. Шелъ дождь и сестра Роза съ шитьемъ въ рукахъ сидла въ столовой, между тмъ какъ дти играли около нея. Она увидла въ открытую дверь доктора, который щель по корридору, осторожно озираясь вокругъ. Войдя въ столовую и убдившись, что тамъ дйствительно никого не было кром сестры Розы, онъ быстро подошелъ къ ней и спросилъ:
— Вы знаете, что вчера вечеромъ здсь произошло?
— Нтъ, отвчала она, и съ умоляющимъ видомъ протягивай къ нему руки, прибавила: Умоляю васъ, скажите мн, въ чемъ дло!
— Ну, я такъ и зналъ, что они отъ васъ это скроютъ! воскликнулъ онъ,— а между тмъ это никого кром васъ не касается. Услужливый дуракъ Бернеро допустилъ игуменью быть вашей представительницей, что вовсе не законно. Я такъ ему и сказалъ.
— Господинъ Бернеро нотаріусъ?
— Онъ самый. Бдная Марія-Катерина… кажется, у нея не было никакого другого имени… посылала за нимъ вчера и въ присутствіи двухъ свидтелей, писаря и меня, назначила васъ опекуншей своихъ дтей до тхъ поръ, пока за ними не явится въ отецъ Жюльенъ… Мори, Амори… что-то въ этомъ род. Она выразила желаніе, чтобъ они остались здсь при васъ и никогда съ вами не разлучались, а главнымъ образомъ она запрещаетъ ихъ отдать въ пріютъ или, какъ она выражается, въ какое бы то ни было другое заведеніе, гд — говоритъ она — воспитываютъ дтей безъ матери. Мы подписали ея завщаніе. Я боялся, что отъ васъ это скроютъ, и непремнно хотлъ, чтобъ вы узнали… Смотрите только, не выдавайте меня. Что вы теперь станете длать?
— Боже мой, я сама не знаю. Ради Бога научите меня, что я могу!
— Вы можете… гмъ, вы можете все, что захотите. Но вы, вроятно, ничего не захотите, вслдствіе вашего обта… Знайте однако, что передъ закономъ вы свободны и еслибъ ршили…
— О, это невозможно! Вы забываете, что это было бы преступленіе!
— Все зависитъ отъ того, какъ кто смотритъ на вещи… Но подумаемъ, что же могли бы вы сдлать. У васъ, если я не ошибаюсь, есть маленькое состояньице. Воспользуйтесь этимъ средствомъ, чтобъ оставить дтей при себ. Къ несчастію, ваша мать-игуменья… хотя прекрасная женщина, въ томъ нтъ сомннья… бываетъ иногда упряма какъ чортъ. Но что, еслбъ вы имъ погрозили тмъ, что уйдете отсюда? Этимъ способомъ монахиня всего можетъ достигнуть.
— Господинъ Маринье! воскликнула сестра Роза, удерживая доктора, который уже собирался уйти. Господинъ Маринье, ни говорите, что маленькій мальчикъ очень слабъ… что онъ не вынесетъ…
— Ему необходимо по крайней мр шесть мсяцевъ хорошаго ухода, для того, чтобъ вполн окрпнуть. Отдать больного ребенка въ пріютъ! Мы знаемъ, что и изъ здоровыхъ тамъ выходитъ. Бдная мать говорила совершенную правду.
— Докторъ, вы мн поможете, не правда ли? Ради Бога, скажите да.
— А мое мсто при монастырской больниц?.. Спасибо!
— Господинъ Маринье! Подумайте только, бдныя дти…
— Да впрочемъ жалованье мое здсь не велико, а практика у меня есть…. Нужно однако дйствовать очень осторожно. У васъ, какъ я вижу, нтъ недостатка въ мужеств, ну и отлично! Не правъ ли я былъ, говоря, что вамъ надо быть матерью семейства, а не монахиней. Уходъ за больными слдуетъ поручать старухамъ, а вамъ, молодымъ да красивымъ, гораздо приличне возиться съ ребятами.
Сестра Роза въ смущеніи опустила голову, чтобъ скрыть яркій румянецъ, вспыхнувшій на ея щекахъ. А докторъ поспшилъ уйти также тихо, какъ пришелъ.
Поможетъ ли онъ ей?…
Сестра Роза возъимла смлую мысль идти наперекоръ игумень и, въ качеств опекунши дтей, заявить на нихъ свои права. Съ той минуты, какъ до нея дошло извстіе о смерти бдной женщины, она, еще не зная того, что ей сообщилъ докторъ, уже начала вполн сознавать всю важность отвтственности, которая на нее такъ неожиданно пала въ отношеніи беззащитныхъ дтей. Общаніе, унесенное умершей матерью въ могилу, получило въ глазахъ сестры Розы значеніе торжественной клятвы, которую она чувствовала себя неспособной нарушить. Колебанія ея прекратились, но она ужасалась собственной дерзости и не понимала, гд найдетъ силы, необходимыя для борьбы съ властью, передъ которой до сихъ поръ безпрекословно преклонялась, считая ее непогршимой и священной. Сказать нтъ святой матери-игумень! Ужасное, неслыханное преступленіе въ монастырскихъ лтописяхъ! Ропотъ… онъ еще возможенъ: послушаніе тяжело, а человческая природа слаба. Но идти прямо наперекоръ настоятельниц…. Нтъ, христіанское ученіе ни въ какомъ случа не допускаетъ этого. Впрочемъ, мысль сестры Розы отказывалась доходить до крайнихъ послдствій, къ какимъ ее могла привести борьба съ монастырскимъ начальствомъ. Она надялась, или лучше сказать, хотла надяться, что игуменья согласится оставить ей дтей, и старалась прогнать отъ себя всякую мысль о возможности отказа.
Она со страхомъ и трепетомъ ожидала дальнйшихъ событій.
На слдующее утро произошли похороны бдной матери, сестра Роза провела весь день въ молитвахъ о ней и ни на не разставалась съ дтьми. Ей не разъ казалось, что она чувствуетъ около себя присутствіе умершей и невольно вздрагивала при этомъ. У нея еще звучали въ ушахъ мольбы несчастной женщины, она не могла забыть сверканія ея глубоко впавшихъ глазъ и выраженія безграничной любви и страданія на ея лиц. Могла ли такъ быстро порваться столь крпкая связь? Нтъ, духъ матери конечно еще витаетъ здсь, около дорогихъ ей существъ, и сестра Роза была такъ въ этомъ уврена, что ей не разъ чудилось, будто за ней по пятамъ слдуетъ безпокойная, любящая тнь.
Вечеромъ, возвращаясь съ дтьми изъ сада, она была встрчена игуменьей:
— Сестра Роза, сказала та съ невозмутимымъ спокойствіемъ, вы завтра вмст съ сестрой Анжеликой отправитесь въ село Журделе ходить за больными.
Ударъ кинжала въ самое сердце не больне бы поразилъ молодую монахиню. У нея захватило духъ и она въ первую минуту не могла выговорить ни слова. Но, замтивъ, что игуменья собиралась идти дале, она сдлала надъ собой усиліе и воскликнула:
— Святая мать! А дти? Кто будетъ за ними смотрть? игуменья, строго взглянувъ на монахиню, отвчала:
— О дтяхъ не безпокойтесь. Я сама о нихъ позабочусь.
— Но, святая мать…. прошу васъ, скажите мн….
— Дочь моя, вы слишкомъ много у меня спрашиваете. Я уже говорила вамъ, что сердце ваше, сколько мн кажется, не вполн принадлежитъ Богу. Берегитесь!… Дти эти будутъ отданы, куда слдуетъ…. Я до нкоторой степени за нихъ отвчаю и я буду имть о нихъ свднія.
— Святая мать, ихъ не слдуетъ отсылать въ пріютъ!
— Сестра Роза, вы оказываете мн неуваженіе и неповиновеніе. Идите тотчасъ же въ вашу келью и оставайтесь тамъ два дни.
— Два дни? А за это время…. что станется съ дтьми?
Глаза игуменьи сверкнули гнвомъ и она, вооружась всей силой своей власти, грозно воскликнула:
— Вы разсуждаете со мной! Васъ обуялъ духъ, зла, идите, Идите въ свою келью и молитесь!
Сестра Роза смиренно преклонила голову, но сердце ея продолжало сопротивляться и она сказала:
— Святая мать, простите, но…. дти эти мн поручены. Я должна о нихъ заботиться… и даже, признаюсь… я поклялась въ этомъ….
— По какому праву? Разв воля ваша не въ моихъ рукахъ? Я одна могу распоряжаться ею и вами. Но кто передать вамъ послднюю волю этой гршницы? Она, по собственному признанію, оказалась низкой, презрнной тварью. Кто вамъ сказалъ, спрашиваю я?
— Святая мать, я не могу вамъ отвчать.
— Сестра Роза, вы оказываете открытое сопротивленіе и заслуживаете самаго строгаго наказанія. Вамъ не безъизвстно, что существуютъ мста заключенія для непокорныхъ сестеръ нашего ордена?
И открывъ дверь, игуменья громко позвала. Дв монахини прибжали на ея зовъ.
— Возьмите этихъ дтей, приказала игуменья. А вы, сестра Роза, ступайте въ вашу келью.
Блдная и дрожащая, молодая монахиня, повидимому, готова была упасть въ обморокъ. Но на дл она чувствовала въ себ достаточно силъ, чтобъ бороться, еслибы понадобилось, со всмъ монастыремъ. Тмъ не мене, повинуясь голосу разсудка, она въ эту минуту сочла за лучшее повиноваться. Несмотря на туманъ, застилавшій ея глаза, и на гнвъ, омрачившія ея мысль, она инстинктивно понимала, что ей надо искать помощи въ другой сил. Дти, не понимая въ чемъ дло, но испуганныя грознымъ тономъ игуменьи, начали громко плавать, а маленькій Жанъ въ особенности отчаянно бился, вырываясь изъ рукъ уносившей его монахини, вдругъ сквозь слезы воскликнулъ: ‘Ма…. мама!’ Его смоченное слезами личико было обращено къ сестр Роз.
Онъ въ первый разъ назвалъ ее этимъ именемъ. Радость и горе, мгновенно охвативъ ея сердце, чуть не лишили ее послднихъ силъ. Однако, она кое-какъ дошла до своей кельи.
Тамъ она, наконецъ, могла дать волю своему отчаянію, порывамъ гнва, ненависти и любви, всмъ страстнымъ движеніямъ сердца, которыя, поднявшись изъ глубины ея дотол кроткой, спокойной души, вдругъ разразились страшной бурей. Жизненныя силы, накопившіяся въ ней въ теченіи столькихъ лтъ однообразнаго и замкнутаго существованія, вс разомъ внезапно заговорили въ ней и вылились наружу въ вопляхъ и стонахъ, которыми он, повидимому, хотли отмстить за свое долгое молчаніе. Какое внезапное пробужденіе! Какая сила страсти! Вс способности ея души возмутились противъ тяготвшаго надъ ними ига и захотли протестовать, дйствовать, любить…. Въ груди монахини, подъ срымъ платьемъ вдругъ зашевелились страсти, жизнь забила ключемъ и стерла вс слды прежняго смиренія и покорности. Сестра Роза лежала на колняхъ въ углу передъ Распятіемъ, на хорошо знакомомъ ей мст, но вмсто обычныхъ словъ тихой молитвы, изъ груди ея вырывались громкія рыданія и она вздрагивала, подъ вліяніемъ волновавшихъ ее негодованія сомнній и тоски.
Наконецъ, испуганная силою собственныхъ ощущеній, сестра Роза нсколько овладла собой. Она боялась злого духа и стада молиться, затмъ стала размышлять о своей предъидущей жизни, которая за послдній часъ успла сдлаться ея прошлымъ. Произнесенный ею обтъ безпрекословнаго повиновенія, совты духовника, монастырскія правила — до сихъ поръ предметъ ея вры и уваженія — правила, первое требованіе которыхъ чуждаться всякаго чувства, убивать его въ зародыш…. Но это выше ея силъ… Она не понимала половины тхъ словъ, которыя она говорила самой себ, она думала только о дтяхъ, ей все казалось, что въ эту самую минуту у нея навсегда отнимаютъ этихъ дтей, и она хотла броситься за ними, вырвать дтей отъ ихъ преслдователей. Боже мой! Такъ мучить бдныхъ дтей!… Обрекать ихъ на смерть… Бозможно ли, чтобы Богъ повелвалъ такое преступленіе, или даже только допускалъ его!… Что могли люди имть противъ нихъ? Или все это длалось исключительно съ цлью разбить ея собственное сердце? Но въ такомъ случа она этого не допуститъ и во что бы то ни стало спасетъ сиротъ.
Весь страхъ, вс сомннія сестры Розы исчезли. Она боле ни о чемъ не думала, какъ только объ общаніи, которое дала умирающей матери, и о томъ, какъ спасти дтей.
Когда кротость есть слдствіе любви къ миру и желанія угождать ближнимъ, она иметъ гораздо мене общаго со слабостью, нежели эгоистическое упорство людей, отличающихся неуступчивымъ нравомъ. Такого рода характеры обыкновенно идутъ далеко по пути уступокъ. Но оскорбленные въ собственномъ достоинств или въ своихъ привязанностяхъ и доведенные до крайности нападками на ихъ понятія о долг, о чести и о справедливости, эти ягнята превращаются во львовъ и т самыя способности, которыя заставляли ихъ находить удовольствіе въ уступчивости, становятся въ нихъ источникомъ неукротимой энергіи.