‘Колдовской цветок: Фантастика Серебряного века. Том IX’: Salamandra P.V.V., 2018
Не везло Ивану Самойлову: то на оленей мор нападет, то семужья ловля не задастся, — как ни гадай, все ничего не выходит. Ходил уж и на Пазу, и Борису-Глебу свечку ставил, и к преподобному Трифону в Печенгу ездил — не идет рыба, что ты хочешь делай. А бабка старая, ей уж девяносто стукнуло, все журчит да журчит: ‘Сходи-ка к нойде — он бубном потрясет, попляшет — все как рукой снимет’.
Послушался, пошел. Жил нойда {…нойда — шаман у саамов (лопарей).} в дальней тупе {…тупе — Тупа — традиционное лопарское жилище.}, поодаль погоста, — попа боялся. Так себе старичок, седенький, слабенький, а на лике словно олений мох нарос — морщинистый и коричневый. Послушал, посмеялся: ‘Погоди, сынок, ужо вызволим из беды’. Полез на лавку, достал бубен с гвоздика, и на нем все письмена да знаки. Ударил раз, закачался, мотнул головой и пошел ходить кругом — часто-часто ногами перебирать, древние слова причитывать, как полвека ему сбавили — легкий да радостный, словно зуек. Остановился, дышит часто-часто, да и говорит Ивану: ‘Трудно мне с тобой, сынок, ну, да приходи ужотка ко мне утречком, я тебе кашки сварю’. Подивился Иван, пошел спать. Наутро пришел к нойде — выносит ему колдунок большую чашку, а в ней каша сладкая да белая. ‘Возьми, — говорит, — кашу да пожди вечера: как марь по небу пойдет, так и правь карбас по Пазе вверх. А вечером-то сухой воды, гляди, не будет — ноне морянка дует, плыть-то хорошо. Минуешь падун, минуешь другой, чаль к берегу — иди в нагорье. Кашу ставь наверх, а сам кройся за пахтой. Дождешь утра — сам повидаешь’. Благодарил Иван нойду, видит — сумрак идет, марь стелется, отчалил карбас, поплыл. Паза-река — быстроводная, разве на куйпуге {…куйпуге — Куйпуга (также куйпога) — максимальная убыль воды при отливе.} не страшна, а как сбудет сухая вода — шумит и по озерам взводни водит. Небо зеленое, светлое — разве где ангельский глазок проглянет, отодвинет зеленую занавесочку в Божьей тупе на тундру да тайболу {…тайболу — Тайбола — густая лесная чаща, труднопроходимый лес.} поглядеть.
Плыл долго, миновал падун, миновал второй — волоком карбас тащил, а внизу дедушка-водяник смеется да седой бородой помахивает. Добрался до горы, чашку поставил, за пахту спрятался.
Смотрит, идут колдунки — видом маленькие, глаза, что у рыси, вострые, увидели кашу, как загалдят, ровно поморы на промыслах. Да и давай уплетать, поели, поели — тут и начни их вздувать. Вздувает, вздувает — да как животик-то лопнет, так серебро и посыплется, словно ручей по камушкам зажурчит.
Лопнули все до единого, смотрит Иван — никого в живых не осталось. Вылез из-за пахты, давай огребать. Да обрадовался больно и говорит: ‘Вот заживу-то — помоги Борис-Глеб, Мать Пресвятая Богородица’. Молвил это слово да крестом осенился — как дрогнет гора, визг да вой, а по тундре, словно сполохи, огненные ангелы пошли.
Старички-то, что носом вверх лежали, ушли Бог весть куда, а лежат пред ним камушки белые да серые. И сам-то, словно неразумный, камушков в руки набравши, сидит.
Так и своротился домой ни с чем. Пошел нойду искать — ни тупы, ни нойды — только березка мелколисточная на том месте выросла. Ходил к Борис-Глебу молиться, свечку ставить, а в углах старички смеются. Монахи у Трифона отчитывали — поехал рыбу ловить.
Нашел взводень, двинул раз, другой, плеснул зеленой бородой, не стало Ивана — пошел рыб кормить.
Паза — светловодная река, а ввечеру, как марь пойдет, Божьи ангелы из-за зеленой занавесочки на падун одним глазком глядят.
Паза-река, в погосте что у Бориса и Глеба.
Комментарии
Впервые: Голос жизни (Пг.). 1914. No 8, 30 ноября, за подписью ‘Димитрий Крючков’.
Д. А. Крючков (1887-1938) — поэт, критик. Учился в Петербургском ун-те на юридическом факультете, посещал класс пения в консерватории и пел в опере, затем работал в частном Международном банке. В нач. 1910-х гг. примыкал к петербургским эгофутуристам, выпустил кн. стихов Падун немолчный (1913) и Цветы ледяные (1914), путешествовал по России. После революции занимался редакц. работой, переводами, публиковался в периодике, вел православную миссионерскую деятельность, учился в Богословском ин-те, затем перешел в католичество. С 1923 г. судьба Крючкова сложилась трагически: в конце 1923 г. он был арестован и в мае 1924 приговорен к 10 годам тюрьмы по делу католических общин, после освобождения в 1932 г. преподавал вокал и иностранные языки в Ярославле, был вторично арестован в августе 1937 и расстрелян в январе 1938 г.
В сказках Д. Крючкова широко используются слова из северных народных говоров, некоторые из них разъяснены ниже.