Это письмо хотелось бы послать в самое широкое пространство, ибо во всем мире, за всеми морями и на всех высотах и континентах теперь находятся русские люди. Всем хотелось бы сказать несколько теплых, самых сердечных, но самых решительных слов вот по какому существенному поводу.
Как-то в начале июля 1933 г. в городе Сиэтле штата Вашингтон я читал лекцию о России для русских детей и в пользу Общества помощи детям русской эмиграции. Кроме детей зал наполнили, и даже переполнили, взрослые. Среди слушателей были и трехлетние малыши. Когда на экране вслед за историческими русскими картинками появились картины из Священного Писания и когда появилось изображение Христа, один маленький слушатель лет четырех встал и благоговейно перекрестился. Заметьте: встал. Я этого не мог видеть, так как следил за полотном и был занят своей речью, но слышал я, что в зале произошел всеобщий вздох восхищения. Было что-то необыкновенное в этом простом событии.
Этот случай произвел на меня, быть может, самое глубокое впечатление за все время моих двухлетних разъездов по американской Руси. Во-первых, было очень радостно, что есть семьи, в которых живет почитание Христа настолько, что самые малые дети проявляют к Нему молитвенное почитание. Дети в тот вечер на мой призыв собрали в пользу бедных детей 12 долларов. Деньги были получены сиэтлийским отделом Общества, устраивавшим лекцию.
Этот случай заставил меня задуматься над судьбою большинства русских детей и над судьбою всего русского народа как нации. И вспомнились слова Достоевского из его романа Бесы:
‘Атеист не может быть русским человеком’.
Из песни слова не выкинешь, но факт налицо: с лица земли стирается не только русская вера, но сама Россия, и русские люди, рассеянные по лицу всей земли, в большинстве своем относятся к основе своего бытия довольно равнодушно, а часто и небрежно.
В наши дни слова Достоевского оправдались в полной мере. Русскими оказываются только сохранившие духовные основы нашей великой культуры, но мало кто из русских людей задумывается над тем, как несерьезно до сих пор исповедовали мы свою веру и как быстро поэтому Святая Русь превратилась в Отверженную и Окаянную.
Желая быть правильно понятым, еще раз оговариваюсь, как это уже делал в своем Пасхальном обращении к христианам, что отнюдь не претендую на религиозное проповедничество, но твердо настаиваю на основном принципе всякой общественной, гуманитарной, просветительной и даже просто обиходной необходимости.
Какие бы авторитеты ни уверяли нас о предрассудочности старых методов общежития, мы не можем им поверить, так как вместо нас на все измышления о новых специальных формах жизни отвечает сама жизнь и отвечает не словами, а ударами в лицо. поэтому, если мы считаем себя русскими людьми, мы обязаны отдать сами себе отчет в том, почему мы русские и в чем самый смысл быть русскими, если главной основы этой русскости мы чуждаемся?
Это вовсе не праздный, не маловажный вопрос, и одними словами его разрешить нельзя. Вера без дела — мертва. В чем же дело? Только в том, что против силы зла мы все время противопоставляем свое бессилие и словами думаем заменить действие. Слова же часто насыщаем противоречивыми измышлениями разума, забывая о чудесном талисмане, данном нам при рождении — изумительном мериле всех добродетелей — сердце человеческом. Вот почему опять обращение наше не от разума и не к разуму направлено, но от сердца и к сердцу, человечности, к чувству сострадания, ибо говорим о самом важном и о самом неотложном — об утверждении главного смысла нашей жизни, о сохранении русскости, фундамента нашего личного бытия, веры во все высшее — то есть того самого идеала жизни, без которого наша жизнь скучна и бессмысленна.
Говорим о действии. Не только о действии во имя и для пользы других, но именно о действии во имя нас самих и в нашу собственную пользу — о сохранении главного принципа человеческого общежития, о выгодности для нас самих всякого доброго делания, в чем бы оно ни заключалось.
Но в данном случае у нас на очереди один из основных этапов этого действия — это прямая помощь обездоленным, больным, беспризорным и всячески несчастным детям. Нужно ли трогать все те ужасные причины, которые породили столько несчастья среди русских людей, но самыми невинными, самыми беспомощными жертвами этих причин являются всегда маленькие дети.
В каком сердце не отзовется их плач, их боль, их голод?
Кого не тронет детская покорность безропотно нести на себе грехи и наказания своих отцов и дедов, сотворивших годы ужаса нашей эпохи?
Никогда не забуду случая в Лос-Анджелесе во время последнего землетрясения, когда в загоревшийся дом бросилась девочка, игравшая в этот страшный момент на улице. Каким счастьем горели ее глазки, когда она вынесла на своих ручонках маленького котенка… Оказывается, она бросилась, забывши об опасности для себя, но помня о грозящей гибели для животного, и даже не знала, какой героизм и какой пример для взрослых она совершила, спасая из-под валящихся стен и из пламени своего любимца.
От нас даже не требуется такого героизма. От нас нужен посильный для всякого из нас вклад, для нас же выгодный, ибо всякое добро всегда по законам равновесия воздается сторицею. Отдавая, всегда получаешь. Делая добро для других, еще более делаем для себя, для утверждения своего бытия в грядущем. Отдавая кусочек своего сердца будущему поколению, мы только утверждаем свое бессмертие, сохраняя непрерывность доброго начала нашего сердца, нашей духовной сущности.
Вот почему мне хотелось горячо приветствовать всех русских и нерусских людей, помогающих Обществу помощи детям русской эмиграции. Не могу попутно не выразить своего восхищения перед непрерывным подвигом этого Общества, несущего тяжелую работу собирания средств в эту ужасную эпоху общей безработицы и растерянности. Мне кажется, что это Общество не угашает духа и сострадания потому, что оно согрето женскими сердцами, как другое наше высокополезное Общество — Фонд помощи писателям и ученым. По крайней мере, пусть не обижаются мужчины — члены этих Обществ, ибо если они несут свою не менее тяжелую работу, то несомненно, что их ведут самоотверженные женские сердца.
Правда, нельзя не отметить и таких отдельных работников, как А. П. Дехтерев в Болгарии, где он ведет, вот уже десять лет, свою Маленькую Россию, воспитывая и спасая брошенных или беспомощных детей, но, как мне известно, и он это делает в значительной степени при помощи нашего нью-йоркского Общества помощи детям русской эмиграции: другими словами, в то время как многие организации чахнут и закрываются, приводя все резоны и всю логику невозможности их существования, в то время как все разумные мужчины исчерпали весь свой разум для продолжения борьбы за доброе начало бытия, когда вся борьба против общего врага — нашего духовного саморазложения всячески переключена на взаимоистребление, на измышления против ближних соратников, и в этом отношении пресловутый разум дошел до наготы клеветничества и законченного идиотизма. Посмотрите на наши взаимные расколы и нескончаемые распри — в это подлое время кое-где огоньки истинного исполнения трудного христианского долга и, главным образом, при помощи женского сердца: это они и в сестричествах помогают и облагораживают отношения к Храмам Божьим, они и в черной работе воспитания детей школьного и дошкольного возраста, они и в муках рождения и в радостях любви и семейного счастья, они и на голгофе материнства и горьких разочарований в своих возлюбленных, они и в язвах поношения за невольные ошибки, они и под камнями презрения за чужие грехи, они и на славных постах всякого утешения и скорой помощи страждущему отцу, мужу, брату, сыну, близкому и далекому другу и врагу, —
‘вся, иже прияша скорбию и любовию во имя Господне’…
В то время, когда мы в буднях нашего равнодушия ко всему страшному, совершающемуся вокруг нас, каждодневно проходим мимо голодного или обездоленного сироты, попробуем вспомнить не о муках и о страданиях этого ребенка, а о том, какою болью обливается где-то, быть может, в больнице или в заточении, пусть даже в вертепе, сердце матери такого ребенка…
Попробуем представить, как скорбит душа преждевременно ушедшей матери, покинувшей своих сирот в чужом краю, без единой родной души, без угла, без крошки хлеба, а на одну лишь волю Божию. И вот в нашем лице может выразиться эта воля Божия! От нас зависит воплотить в сердце слабого ребенка искру благодарности — этого начала красоты духовной. а Потому будем наполнять добрые начала нашего делания чувствами женского сердца, попробуем поставить себя на место матери, видящий плач голодного ребенка и не могущей дать ему хотя бы маленький сухарик. Попробуем на время отказаться от всех наших самых гениальных раздумий о том, чей это ребенок да почему он такой неприглядный или неблагодарный, а просто вспомним, что и у нас есть сердце, которое умеет чувствовать, жалеть, любить. И испытаем мало кому знакомое переживание — чувство новой, почти детской радости. Это будет доказательство того, что сердце умнее разума, ибо оно приближает к самому основному символу бытия человеческого — к радости жить, гореть и светить ближнему, а не копить и не подбрасывать соседу дохлых кошек.
‘Будем жить сердцем, чтобы не выродилась наша жизнь вдали от нашей родины и от народа, державшего на своих плечах всю нашу державу в течение целого тысячелетия до тех пор, пока его не научили наши западники жить разумом’…
Ибо мы теперь достаточно убедились в том, во что это вылилось для нашего народа.
Нет разительнее примера, как это наше великое ‘горе от ума’, а потому обратимся снова к самому простому, детски наивному, но всесозидающему Русскому Сердцу.