Сентиментальное путешествие по Франции и Италии, Стерн Лоренс, Год: 1768 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 116 минут(ы)

Лаврентій Стэрнъ.
Сентиментальное путешествіе по Франціи и Италіи

(Sentimental Journey)

Переводъ съ англійскаго
Д. В. Аверкіева

С-Петербургъ
Изданіе А. С. Суворина
1892

Отъ переводчика.

Л. Стернъ (1713—1768), одинъ изъ замчательныхъ англійскихъ юмористовъ прошлаго вка, принадлежитъ къ числу оригинальнйшихъ писателей. Во всемъ онъ чрезвычайно своеобыченъ: въ обработк сюжета, въ рисовк характеровъ, юмор и въ слог. Порой эта своеобычность переходитъ въ чудачество, но всегда держится своего собственнаго пути, не сбиваясь на чужой. Въ свое время, онъ пользовался громкой извстностью, и къ его поклонникамъ принадлежали такіе люди, какъ Лессингъ, Гете {Гете говоритъ, что онъ ‘безконечно обязанъ Стерну’.} и нашъ Карамзинъ. Позже, заподозривъ его личный характеръ и въ неискренности, нкоторые думали съ тмъ вмст свести его и съ литературнаго пьедестала. Но поздніе нападки на Стерна только доказали живучесть его таланта: писатели посредственные, особенно посл смерти, не возбуждаютъ ничьей злобы. Къ особенностямъ таланта Стерна слдуетъ отнести очень тонкій психическій анализъ и то, что Карамзинъ называлъ ‘чувствительностью’. Стернъ весьма охотно пускается въ анализъ самыхъ обиходныхъ обстоятельствъ, самыхъ обыкновенныхъ чувствъ и порывовъ, самыхъ незамтныхъ и деликатныхъ движеній сердца. Въ этомъ отношеніи работа его, кажущаяся съ перваго взляда нсколько кропотливой, а порою какъ бы спутанной, часто достигаетъ такого совершенства, такой изящной тонкости и отчетливости, что вызываетъ похвалу даже изъ устъ критиковъ, не особенно къ нему расположенныхъ, напр. Тена въ его ‘Исторіи англійской литературы’. Старинную ‘чувствительность’ не слдуетъ смшивать съ тмъ, что нынче разумется подъ именемъ сентиментализма. Сентиментализмъ есть скоре извстнаго рода умственное расположеніе, заставляющее людей усиленно отыскивать предметъ, по поводу котораго они могли бы проявить предполагаемую нжность своего чувства, ‘чувствительность же’ предполагаетъ нжное и способное къ состраданію сердце. И если порою можно упрекнуть Стерна въ нкоторомъ искусственномъ возбужденіи ‘чувствительности’, къ чему подчасъ даютъ поводъ рзкіе и нежданные переходы отъ нжности къ юмору, то ужъ никакъ нельзя вполн отвергать его искренности, какъ то длаютъ его безусловные порицатели.

Отъ Л. Стерна остались романъ ‘Тристрамъ Шенди’, ‘Сентиментальное Путешествіе’, нсколько томовъ ‘Проповдей’ (онъ принадлежалъ къ сельскому духовенству) и боле ста писемъ. Мн давно хотлось познакомить русскую публику именно съ ‘Сентиментальнымъ Путешествіемъ’ Л. Стерна, сочиненіемъ, гд имются на лицо вс его достоинства, и почти отсутствуютъ нкоторые не совсмъ удобные недостатки, напр. чрезмрная любовь къ неприличностямъ.

СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВІЕ ПО ФРАНЦІИ И ИТАЛІИ.

— Во Франціи это устроено лучше… сказалъ я.

— А вы были во Франціи? сказалъ мой собесдникъ, быстро поворачиваясь ко мн съ выраженіемъ самаго вжливаго превосходства надо мною.

‘Странно’, подумалъ я, разсуждая объ этомъ съ самимъ собою, ‘что переходъ подъ парусами въ двадцать одну минуту,— потому что отъ Дувра до Калэ ршительно не дальше,— можетъ дать человку такое преимущество!’ Надо удостовриться. И, прекративъ споръ, я прямо пошелъ домой и уложилъ полдюжины сорочекъ и черную пару шелковыхъ панталонъ.

— Кафтанъ сойдетъ и тотъ, что на мн, сказалъ я, взглянувъ на рукавъ, и взялъ мсто въ дуврскомъ дилижанс. Пакеботъ поднялъ паруса въ девять часовъ на слдующее утро, и въ три я уже сидлъ за столомъ передъ фрикасе изъ цыплятъ до того несомннно во Франціи, что умри я въ эту ночь отъ несваренія желудка, то и цлый міръ не избавилъ бы моихъ вещей отъ droits d’aubaine {Вс вещи иностранцевъ (за исключеніемъ швейцарцевъ и шотландцевъ), умершихъ во Франціи, конфискуются въ силу этого закона, хотя бы наслдникъ былъ на лицо, доходъ отъ этихъ случайныхъ выгодъ сданъ на откупъ, а потому исключенія ни для кого не полагается. Авт.}. Мои рубашка и пара черныхъ шелковыхъ панталонъ, мой чемоданъ и все, достались бы французскому королю, даже маленькій портретъ, который я такъ давно ношу и о которомъ я такъ часто говорилъ теб, Элиза, что унесу его съ собой въ могилу, и его бы сорвали у меня съ шеи! Что за скаредность! Какъ, завладть останками непредусмотрительнаго путешественника, котораго ваши подданные заманили на свой берегъ! Клянусь небесами, государь! это нехорошо, и меня весьма печалитъ, что я принужденъ убждать монарха такого образованнаго и вжливаго народа, столь славнаго своимъ умомъ и тонкими чувствами!.:

Но я едва вступилъ въ ваши владнія…

Калэ.

Пообдавъ и выпивъ за здоровье французскаго короля, ради того чтобъ убдить себя, что я не чувствую къ нему никакой злобы, а напротивъ высоко чту его за человчный характеръ,— я всталъ и, благодаря этому примиренію, выросъ на цлый дюймъ.

— Нтъ, сказалъ я,— Бурбоны никоимъ образомъ не жестокой породы, они могутъ заблуждаться, какъ и другіе люди, но въ ихъ крови есть кротость. При такомъ сознаніи я почувствовалъ, что кровь какъ-то нжне приливаетъ къ моимъ щекамъ, какъ-то тепле и человколюбиве, чмъ то могло произвести бургонское, по крайней мр то, какое я пилъ, по два франка за бутылку.

— Боже праведный! сказалъ я, отодвигая ногою въ сторону чемоданъ,— что же такое есть въ земныхъ благахъ, что изъ-за нихъ мы раздражаемся, что изъ-за нихъ походя такъ жестоко ссорится столько нжныхъ сердцемъ братьевъ?

Когда человкъ примирится съ человкомъ, то въ его рук тяжелйшій изъ металловъ кажется куда легче пуха! Онъ вынимаетъ кошелекъ, и весело, не сжимая, держитъ его, и поглядываетъ вокругъ, какъ будто ищетъ, съ кмъ бы раздлить его. И, поступая такъ, я чувствовалъ, что во мн расширяется каждая жилка, артеріи били въ радостномъ темп, и всякая поддерживающая жизнь сила совершала свое дло со столь незначительнымъ треніемъ,— что было отъ чего смутиться самой во всей Франціи свдущей по физик prcieuse, и она со всмъ своимъ матеріализмомъ едва ли назвала бы меня машиной.

— Я увренъ, сказалъ я,— что опровергнулъ бы ея ученіе.

Эта мысль въ тотъ же мигъ возвысила во мн природу до той высоты, на какую она только могла подняться, сперва я примирился съ міромъ, и кончилъ примиреніемъ съ самимъ собою.

— Будь я французскимъ королемъ, вскричалъ я, — то сирот не найти бы лучшей минуты, какъ сейчасъ, чтобъ просить меня о возвращеніи ему отцовскаго чемодана.

Монахъ.

Калэ.

Едва я проговорилъ эти слова, какъ въ комнату, за подаяніемъ на монастырь, вошелъ бдный монахъ ордена св. Франциска. Никто не обращаетъ вниманія на то, какъ его добродтели становятся игрушкой случайности, одинъ человкъ можетъ-быть великодушнымъ, а другой могущественнымъ,— sed non quoad hanc, — или какъ бы то ни было, потому что не существуетъ правильнаго сужденія относительно приливовъ и отливовъ въ расположеніи нашего духа, насколько я знаю, они могутъ зависть отъ тхъ же причинъ, что вліяютъ и на морскіе приливы,— и для насъ часто не было бы никакого безчестія въ такомъ предположеніи. По крайней мр, что надлежитъ до меня, то я во многихъ случаяхъ былъ бы гораздо боле доволенъ, еслибъ говорили, что ‘я подъ вліяніемъ мсяца совершилъ поступокъ, въ которомъ нтъ ни грха, ни стыда’, чмъ слышать, какъ выдаютъ за мое собственное дяніе и дло то, въ чемъ довольно и того, и другого.

Но какъ бы то ни было, въ тотъ мигъ, какъ я взглянулъ на него, я ршилъ не давать ему ни су, и, согласно съ этимъ, я положилъ кошелекъ въ карманъ, застегнулъ его, нсколько оправился и съ важнымъ видомъ пошелъ по направленію къ монаху. Опасаюсь, что въ моемъ взгляд было нчто отталкивающее, у меня, въ настоящую минуту, его лицо какъ передъ глазами, и я думаю, что въ немъ было нчто, заслуживавшее лучшаго обращенія. Монаху, судя по распространенію его тонзуры, отъ которой уцлли всего нсколько отдльныхъ сдыхъ волосковъ на вискахъ могло быть около семидесяти, судя же по глазамъ и по тому огню, который горлъ въ нихъ и былъ умренъ скоре выдержкой, чмъ годами, (ему не могло быть боле шестидесяти, правда можетъ быть на середин: ему, конечно, было шестьдесятъ пять. Такой счетъ подтверждалъ и общій видъ его лица, хотя казалось, что морщины на немъ появились отъ чего-то преждевременно.

То было одно изъ лицъ, какія часто рисовалъ Гвидо: кроткое, блдное, проницающее, свободное отъ всхъ пошлыхъ идей жирнаго и самодовольнаго невжества, смотрящаго внизъ въ землю, онъ глядлъ прямо впередъ, но такъ, какъ будто смотрлъ на нчто вн здшняго міра. Какъ такая голова досталась францисканцу, знаютъ лучше небеса гор, посадившія ее на монашескія плечи, она шла бы брамину, и еслибъ я повстрчалъ ее въ долинахъ Индостана, то проникся бы къ ней почтеніемъ.

Остальную его фигуру можно изобразить нсколькими чертами, ее можно бы дать нарисовать кому придется: въ ней не было ничего изящнаго, или чего нибудь такого, что не зависло бы отъ характера, или выраженія, она была тонка и худощава, нсколько выше средняго роста, но послднее преимущество скрадывалось тмъ, что онъ стоялъ склонясь впередъ, но у нея былъ умоляющій видъ, и теперь, являясь въ моемъ воображеніи, она скоре выигрываетъ, чмъ теряетъ отъ этого.

Сдлавъ по комнат три шага, онъ остановился, и прижалъ лвую руку къ груди (въ правой онъ держалъ тонкій походный посохъ), когда я близко подошелъ къ нему, то онъ кратко изложилъ исторію нуждъ своего монастыря и бдности ихъ ордена, и разсказалъ ее съ такой простотой и граціей, и въ его взгляд, и во всей его фигур было столько мольбы, что если я не былъ тронутъ ею, то вроятно отъ того, что былъ заколдованъ…

Важнйшей причиной было то, что я предршилъ не давать ему ни су.

Монахъ.

Калэ.

— Все это вполн справедливо, сказалъ я въ отвтъ на его приподнятый кверху взглядъ, которымъ онъ заключилъ свою рчь,— все то вполн справедливо и пусть небо поможетъ тмъ, у кого нтъ иныхъ средствъ, кром общественной благотворительности, но я опасаюсь, что ея запасовъ нехватитъ для удовлетворенія множества огромныхъ притязаній, которыя ежечасно предъявляются къ ней.

Когда я произносилъ слова огромныя притязанія, то онъ слегка глянулъ внизъ, на рукавъ своей рясы, я почувствовалъ всю силу этой аппеляціи.

— Согласенъ, сказалъ я,— что грубая одежда, которая выдается на три года, и постная пища — не великая вещь, но самое печальное въ томъ, что ихъ можно добыть при помощи небольшого труда, а вашъ орденъ желаетъ пріобрсти ихъ, черпая изъ того фонда, который составляетъ собственность хромыхъ, слпыхъ, престарлыхъ и немощныхъ, плнникъ, лежа на голой земл, считаетъ и пересчитываетъ дни своихъ мученій, и томится, въ ожиданіи своей доли изъ этого же фонда… И принадлежи вы не къ ордену св. Франциска, а къ ордену Милосердія, то, какъ я ни бденъ, продолжалъ я, указывая на свой чемоданъ,— я съ великою радостью открылъ бы его ради выкупа несчастнаго.

Монахъ поклонился мн.

— Но, заключилъ я,— изо всхъ несчастныхъ, наши соотечественники несомннно имютъ наибольшее право на помощь, а на нашемъ берегу тысячи остались въ крайности…

Монахъ сочувственно покачалъ головою, какъ бы желая сказать: ‘несомннно, въ каждомъ уголк земли столько же бдности, какъ и въ нашемъ монастыр’.

— Но мы, добавилъ я, дотронувшись, въ отвтъ на его аппеляцію, до рукава его рясы,— мы различаемъ, добрый отецъ, тхъ, кто желаетъ питаться только заработаннымъ хлбомъ, отъ тхъ, которые дятъ чужой хлбъ и не имютъ въ жизни иной цли, какъ влачить ее въ лности и невжеств, ради любви къ Богу.

Бдный францисканецъ ничего не отвчалъ, чахоточный румянецъ на мгновеніе появился на его щекахъ, и исчезъ. Природа въ немъ, повидимому, уже не обнаруживала чувства злобы: онъ ничмъ его не выказалъ, щнъ взялъ посохъ подъ мышку, и съ чувствомъ самоотреченія прижалъ об руки къ груди, и вышелъ.

Монахъ.

Калэ.

Сердце у меня екнуло, когда за нимъ затворилась дверь.

— Э!— съ беззаботнымъ видомъ трижды сказалъ я себ.

Но это не помогло, вс сказанныя мною злобныя слова толпились въ моемъ воображеніи, я подумалъ, что былъ въ прав только отказать бдному францисканцу, и что такого наказанія, безъ прибавки жесткихъ словъ, было бы вполн достаточно для обманутаго въ своихъ ожиданіяхъ. Мн вспомнились его сдые волосы, мн казалось, что его привтливый образъ снова входитъ и ласково спрашиваетъ меня: чмъ онъ меня обидлъ? и почему я дозволилъ себ такъ обращаться съ нимъ?— Я готовъ былъ заплатить двадцать фунтовъ адвокату за совтъ.

— Я велъ себя весьма дурно, сказалъ я про себя, — но я только что начинаю путешествовать, и въ дальнйшемъ пути научусь лучшему обращенію.

La dsobligeante,

Калэ.

Впрочемъ, когда человкъ не доволенъ самимъ собою, то отъ этого для него та выгода, что онъ приходитъ въ прекрасное расположеніе духа для заключенія торговой сдлки. Въ виду того, что по Франціи и Италіи нельзя путешествовать безъ коляски, а равно и того, что природа вообще направляетъ насъ къ предметамъ наиболе для насъ пригоднымъ,— я отправился на почтовый дворъ, чтобъ купить или взять на прокатъ что либо подходящее для моей цли. Старая la dsobligeante {Коляска, называемая такъ во Франціи потому, что въ ней можно помститься только одному. Авт.}, въ самомъ дальнемъ углу двора, сразу понравилась мн, я тотчасъ же влзъ въ нее, и найдя, что она въ достаточной степени гармонируетъ съ моими чувствами, приказалъ сторожу позвать monsieur Дессеня, хозяина гостинницы. Но monsieur Дессень ушелъ къ вечерн, а я, не желая встртиться съ францисканцемъ, который, какъ я видлъ, разговаривалъ на другой сторон двора съ дамой, только что пріхавшей въ гостинницу,— закрылся отъ него тафтяной занавской и, имя намреніе описать мое путешествіе, вынулъ перо и бумагу и сталъ писать предисловіе въ la dsobligeante.

Предисловіе.

Въ la dsobligeante.

Не одинъ перипатетическій философъ долженъ бы замтить, что природа своей непререкаемой властью положила извстные предлы и преграды ради ограниченія человческаго недовольства. Она достигаетъ своей цли самымъ спокойнымъ и легкимъ образомъ, налагая на человка почти непреодолимыя обязательства трудиться ради собственнаго спокойствія и переносить свои страданія въ своемъ отечеств. Только тутъ снабжаетъ она его наиболе подходящими лицами, принимающими участіе въ его благополучіи и несущими часть того бремени, которое, всюду иво вс времена, оказывалось слишкомъ тяжкимъ для одной пары плечъ. Правда, мы одарены не весьма совершенной способностью распространять свое благополучіе за указанные ею предлы, но порядокъ вещей таковъ, что вслдствіе незнанія языковъ, отсутствія сношеній и связей, а равно въ силу различія въ воспитаніи, въ нравахъ и обычаяхъ, мы встрчаемъ множество препятствій въ обнаруженіи нашихъ чувствованій вн собственной сферы, и эти препятствія часто переходятъ въ полную невозможность.

Отсюда непремнно слдуетъ, что балансъ умственнаго общенія всегда оказывается не въ пользу удалившагося изъ отечества искателя приключеній, то, въ чемъ онъ мало нуждается, ему приходится покупать по чужой цн: предлагаемое же имъ рдко идетъ въ обмнъ безъ большого учета, при этомъ, замтимъ мимоходомъ, онъ попадаетъ въ руки самыхъ честныхъ маклеровъ, на какихъ только наткнется, а потому не требуется особаго духа предвиднія, чтобъ угадать, въ какомъ онъ очутится обществ.

Это приводитъ меня къ предмету моего разсужденія и естественно ведетъ меня (насколько то дозволятъ покачиванія экипажа) къ изложенію дйствующихъ, а равно и конечныхъ причинъ путешествій.

Праздные люди, оставляющіе родину, дутъ заграницу по одному или многимъ резонамъ, которые могутъ проистекать изъ слдующихъ общихъ причинъ:

Телсная немощь,

Умственное безсиліе,

или же

Неотложная необходимость.

Первые два отдла заключаютъ въ себ всхъ, кто путешествуетъ по суш или по морю, страдая гордостью, любопытствомъ, тщеславіемъ или сплиномъ, они подраздляются и сочетаются in infinitum.

Третій отдлъ содержитъ въ себ цлую армію странствующихъ мучениковъ, особенно же тхъ путешественниковъ, которые пускаются въ дорогу, за исключеніемъ въ пользу духовенства {Benefit of clergy. Такъ назывался старинный законъ, по которому духовенство не подлежало свтскому суду. Пер.}, или въ качеств преступниковъ, путешествующихъ подъ руководствомъ надзирателей, рекомендованныхъ судомъ, или же въ качеств молодыхъ джентльменовъ, пересылаемыхъ, благодаря жестокости своихъ родителей и опекуновъ, и путешествующихъ подъ руководствомъ наставниковъ-надзирателей, рекомендованныхъ Оксфордскимъ, Абердинскимъ и Глазговскимъ университетами.

Есть еще четвертый классъ, но столь малочисленный, что не заслуживалъ бы упоминанія, еслибъ въ сочиненіи подобнаго рода не требовалось соблюдать величайшихъ точности и аккуратности, дабы избжать смшенія въ отличительныхъ признакахъ. Люди, о которыхъ я говорю, переплываютъ моря и пребываютъ въ иностранныхъ земляхъ, имя въ виду, по разнымъ причинамъ и подъ разными предлогами, сбереженіе денегъ, въ виду того, что они могли бы оберечь и себя и другихъ отъ множества безполезныхъ мученій, сберегая свои деньги дома, а равно потому, что причины для ихъ путешествій мене сложны, чмъ другихъ странниковъ, я обозначаю этихъ джентльменовъ именемъ

Простыхъ путешественниковъ.

Такимъ образомъ, полный циклъ путешественниковъ можетъ быть подведенъ подъ слдующія рубрики:

Праздные путешественники,

Любознательные путешественники,

Лгущіе путешественники,

Гордые путешественники,

Тщеславные путешественники,

Путешественники, страдающіе сплиномъ,

за симъ слдуютъ:

Путешественники по необходимости,

Путешественники по причин проступковъ и преступленій,

Несчастные и невинные путешественники,

Простые путешественники,

и наконецъ, посл всхъ (если вамъ угодно)

Сентиментальный путешественникъ

(тутъ я разумю самого себя), который предпринялъ путешествіе, о коемъ я теперь намреваюсь дать отчетъ,— на столько же по необходимости и par besoin de voyager, какъ и любой изъ этого отдла.

Въ то же время я прекрасно знаю, что въ виду того, что и мои путешествія, и мои наблюденія будутъ совсмъ въ иномъ род, чмъ любого изъ моихъ предшественниковъ, я могъ бы потребовать для себя цлаго особаго отдла, но желать обратить на себя вниманіе, пока не окажется для того лучшихъ основаній, чмъ простая новость моего экипажа, — значило бы вторгаться въ область тщеславнаго путешественника.

Читателю, если только онъ самъ путешествовалъ, вышеизложеннаго достаточно, чтобъ онъ, при помощи изученія и размышленія, былъ въ состояніи опредлить собственные мсто и рангъ въ каталог, такимъ образомъ, онъ сдлаетъ шагъ къ познанію самого себя, ибо имется большая вроятность, что онъ до настоящаго часа сохранилъ нкоторый оттнокъ или подобіе того, что гд нибудь поглотилъ или откуда нибудь вывезъ.

Человкъ, впервые пересадившій бургонскую лозу на Мысъ Доброй Надежды (замтьте: то былъ голландецъ), никогда не мечталъ о томъ, что онъ на Мыс будетъ пить то же вино, какое даетъ та же лоза на склонахъ французскихъ горъ, — для этого онъ былъ черезчуръ флегматиченъ, — но, несомннно, онъ надялся пить какую нибудь винную жидкость, онъ зналъ, впрочемъ, достаточно свтъ, чтобъ понимать, что будетъ ли вино хорошо, дурно или средняго качества, зависитъ не отъ его выбора, а отъ того успха, какой даруетъ ему нчто, обыкновенно именуемое случаемъ, однако, онъ надялся на лучшее. И въ такой надежд, при увренности въ крпости своей головы и глубин своего сужденія, мингееръ имлъ возможность потерять и то, и другое въ своемъ вертоград и, открывъ свою наготу, стать посмшищемъ для своихъ домочадцевъ.

То же случается и съ бднымъ путешественникомъ, который идетъ подъ парусами и скачетъ на почтовыхъ по самымъ просвщеннымъ королевствамъ земного шара, въ погоню за знаніями и усовершенствованіями.

Знанія и усовершенствованія могутъ быть, конечно, пріобртены, когда съ этой цлью идешь подъ парусами и скачешь на почтовыхъ, но будутъ ли то полезныя знанія и дйствительныя усовершенствованія — чистая лотерея, даже когда искателя приключеній будетъ сопровождать удача, то для извлеченія нкоторой пользы, придется съ осторожностью и умренностью обращаться съ пріобртеннымъ капиталомъ, но въ виду того, что какъ при пріобртеніи, такъ и при приложеніи, случайности какимъ-то чудомъ идутъ совершенно по другой дорог, я держусь мннія, что тотъ, кто превозможетъ себя и спокойно проживетъ безъ иностранныхъ знаній и безъ иностранныхъ усовершенствованій, — поступитъ умно, особенно, если онъ живетъ въ стран, которая не нуждается ни въ тхъ, ни въ другихъ.

Въ самомъ дл, часто и много разъ испытывалъ я сердечное сокрушеніе, наблюдая сколько шаговъ приходилось отмривать по лужамъ любознательному путешественнику, ради того, чтобъ взглянуть на видъ, или посмотрть на какое нибудь изобртеніе, когда все это онъ могъ видть дома и не промачивая ногъ, какъ говорилъ Санчо Панса Донъ-Кихоту. Нашъ вкъ такъ просвщенъ, что изъ какой бы страны или уголка Европы ни исходилъ свтъ, его лучи перекрещиваются и смшиваются съ другими. Знаніе, въ большинств своихъ отраслей и въ большинств случаевъ, все равно что музыка на итальянскихъ улицахъ, гд ею можно пользоваться безплатно.— Но нтъ народа подъ небесами,— и мн свидтель Богъ (передъ чьимъ судилищемъ я долженъ буду предстать и дать отчетъ за эту книгу), что я говорю безъ хвастовства, — но нтъ подъ небесами народа, столь богатаго самыми разнообразными знаніями, гд бы за наукой ухаживали боле достодолжнымъ образомъ и боле врнымъ способомъ пріобртали ее, какъ у насъ, гд искусство покровительствуется и скоро достигнетъ высокаго развитія, гд природу (беря ее цликомъ) ни въ чемъ нельзя упрекнуть и, въ заключеніе, гд больше остроумія и разнообразія въ характерахъ, способныхъ питать разумъ:

— Куда же вы стремитесь, дорогіе соотечественники?

— Мы просто хотли посмотрть коляску, отвчали они.

— Вашъ покорнйшій слуга, сказалъ я, выскакивая изъ la dsobligeante и снимая шляпу.

— Мы удивлялись, сказалъ одинъ изъ нихъ, котораго я призналъ за любознательнаго путешественника, что — могло быть причиной ея движенія.

— То было волненіе при писаніи предисловія, холодно отвчалъ я.

— Я никогда не слыхалъ, сказалъ другой, простой путешественникъ,— чтобъ предисловія писались въ la dsobligeante.

— Лучше бы писать ихъ въ vis—vis {Особаго рода двухмстная коляска, гд сдоки помщались другъ противъ друга.}, отвчалъ я.

Но англичанинъ путешествуетъ не для того, чтобъ видть англичанъ, а потому я ушелъ въ свою комнату.

Калэ.

Идя въ свою комнату, я замтилъ, что кто-то, сверхъ меня, затемняетъ корридоръ, дйствительно, то былъ m-r Дессень, хозяинъ гостинницы, онъ пришелъ отъ вечерни и весьма обязательно, со шляпой подъ мышкой, слдовалъ за мною, чтобъ напомнить мн о томъ, что мн требуется. Я дописался до того, что почувствовалъ отвращеніе къ la dsobligeante, и когда m-r Дессень сталъ мн говорить о ней, пожимая плечами, какъ о вещи для меня вовсе не подходящей, то мн немедленно пришло въ голову, что она принадлежала какому нибудь невинному путешественнику, который, возвратясь домой, поручилъ ее попеченію m-r Дессеня, дабы извлечь изъ нея возможную выгоду. Четыре мсяца прошло съ тхъ поръ, какъ она окончила свое странствіе по Европ въ углу двора m-r Дессеня, и въ первый-то разъ она съхала съ него въ починенномъ вид и хотя затмъ и была дважды сломана въ дребезги на Монъ-Сени, но немного выиграла отъ такого обстоятельства,— впрочемъ, ничуть не меньше, чмъ отъ стоянки безъ призора въ теченіе многихъ мсяцевъ въ углу двора m-r Дессеня. Многаго, конечно, нельзя было сказать въ ея пользу, но кое-что все-таки было можно. А когда нсколько словъ могутъ избавить несчастнаго отъ крайности, то я возненавижу человка, который поскупится на нихъ.

— Будь я хозяиномъ этой гостинницы, сказалъ я, дотрогиваясь концомъ указательнаго пальца до груди m-r Дессеня, — я неизбжно счелъ бы для себя за point d’honneur избавиться отъ этого несчастнаго экипажа, всякій разъ, какъ вы проходите мимо, онъ своимъ качаніемъ какъ бы упрекаетъ васъ.

— Mon Dieu! сказалъ m-r Дессень.— Это нисколько не касается моего интереса.

— Кром того интереса, сказалъ я,— который люди съ извстнымъ складомъ ума, m-r Дессень, почерпаютъ въ своихъ собственныхъ чувствахъ… Я увренъ, что у человка, который, какъ вы, принимаетъ къ сердцу чужія страданія, какъ свои собственныя, во всякую дождливую ночь,— какъ бы вы этого ни скрывали,— не можетъ быть спокойно на душ… Вы страдаете, m-r Дессень такъ же, какъ и этотъ экипажъ…

Я замчалъ, что когда въ комплимент столько же горечи, сколько сладости, то англичанинъ вчно теряется и не знаетъ, принять ли его или отвергнуть, французъ же никогда: m-r Дессень отвсилъ мн поклонъ.

— C’est bien vrai, сказалъ онъ.— Но въ такомъ случа, я только промнялъ бы одно безпокойство на другое и притомъ съ убыткомъ. Вообразите себ, что я далъ бы вамъ коляску, которая развалилась бы въ дребезги раньше, чмъ вы продете половину дороги до Парижа,— вообразите себ, какъ бы я долженъ былъ страдать отъ того, что оставилъ по себ дурное мнніе въ ум честнаго человка и когда мн несомннно пришлось бы просить пощады у un homme d’esprit.

Доза была какъ-разъ по моему рецепту, и мн пришлось проглотить ее и въ свою очередь отвсить поклонъ m-r Дессеню. Не вступая въ дальнйшія пререканія, мы вмст направились къ каретному сараю, чтобъ осмотрть складъ колясокъ.

На улиц,

Калэ.

Надо полагать, что тотъ міръ весьма склоненъ къ вражд, гд покупатель (хотя бы жалкой дорожной коляски) не можетъ выйти для улаженія торга съ продавцомъ на улицу безъ того, чтобъ не впасть въ то же расположеніе духа и не смотрть на вступающаго съ нимъ въ договоръ такими же глазами, какъ еслибъ онъ пробирался съ нимъ въ какой нибудь уголокъ Гайдъ-парка ради того, чтобъ драться на дуэли. Что касается меня, то, будучи плохимъ фехтовальщикомъ и никоимъ образомъ не соперникомъ ш-r Дессеня,— я чувствовалъ, что во мн зашевелились вс волненія, какія являются въ подобныхъ случаяхъ. Я присматривался къ m-r Дессеню, пока мы шли, я взглядывалъ на него въ профиль, потомъ en face, онъ мн казался то жидомъ, то туркой, мн не нравился его парикъ, я проклиналъ его всми моими богами, я посылалъ его къ чорту!..

И неужели все это загорлось въ моемъ сердц изъ-за какихъ нибудь несчастныхъ трехъ, четырехъ луидоровъ, на которые онъ можетъ надуть меня?

— Низкая страсть! сказалъ я, оборачиваясь, какъ то естественно длаетъ всякій при внезапномъ поворот мыслей.— Низкая, жестокая страсть! Твоя рука подъята на всхъ людей, и рука всякаго подъята на тебя!

— Избави Боже! сказала она, поднося свою руку ко лбу, потому что я повернулся лицомъ прямо къ дам, которую видлъ, какъ она разговаривала съ монахомъ. Она незамтно шла за нами.

— Въ самомъ дл, избави Боже! сказалъ я, подавая ей руку.

У нея на рукахъ были черныя шелковыя перчатки, съ открытымъ большимъ пальцемъ, среднимъ и указательнымъ. Она, не колеблясь, приняла мою руку, и я довелъ ее до дверей каретнаго сарая.

М-r Дессень разъ пятьдесятъ послалъ къ чорту ключъ, пока не замтилъ, что взялъ не тотъ, мы такъ же нетерпливо, какъ и онъ, ждали, скоро ли отопрется замокъ, мы были такъ поглощены препятствіемъ, что я, почти не сознавая того, продолжалъ держать ее за руку. Мы такъ и остались, держа другъ друга за руку и, оборотясь лицомъ къ воротамъ каретнаго сарая, когда m-r Дессень ушелъ, сказавъ, что вернется черезъ пять минутъ.

Въ подобномъ положеніи разговоръ въ пять минутъ стоитъ разговора въ теченіе столькихъ же вковъ, когда ваши лица обращены къ улиц. Въ послднемъ случа предметъ для бесды можно извлечь изъ вншнихъ предметовъ и обстоятельствъ: когда же ваши глаза устремлены на мертвое пустое мсто, то вамъ приходится черпать изъ самого себя. Промолчать всего секунду по уход m-r Дессеня было бы дломъ роковымъ въ такомъ положеніи, дама неминуемо бы ушла, а потому я тотчасъ же заговорилъ.

Но каковы были мои искушенія (я вдь пишу не ради того, чтобы оправдывать свои сердечныя слабости во время этого путешествія, а для того, чтобъ дать въ нихъ отчетъ),— я опишу съ тою же простотою, съ какой ихъ чувствовалъ.

У каретнаго сарая.

Калэ.

Сказавъ читателю, что я не хотлъ выходить изъ la dsobligeante потому, что увидлъ монаха въ тайномъ совщаніи съ дамой, только что пріхавшей въ гостинницу,— я сказалъ правду, но я сказалъ ее не вполн, потому что былъ настолько же задержанъ появленіемъ и наружностью самой дамы, съ которой онъ говорилъ. Въ моей голов промелькнуло сомнніе и подсказало мн, что онъ разсказываетъ ей о томъ, что произошло между нами, внутри я почувствовалъ какой-то разладъ и пожелалъ, чтобъ монахъ былъ въ своемъ монастыр.

Когда сердце опережаетъ пониманіе, то оно спасаетъ нашъ умъ отъ гибели мученій. Я былъ увренъ, что она принадлежитъ къ высшему разряду существъ, впрочемъ, я больше о ней не думалъ и, удалясь, сталъ писать предисловіе.

Впечатлніе возобновилось, когда я встртилъ ее на улиц, сдержанная свобода обращенія, съ какой она подала мн руку, по-моему свидтельствовала объ ея хорошемъ воспитаніи и здравомъ разсудк, ведя ее за руку, я чувствовалъ вокругъ нея атмосферу увлекательности, которая исполняла меня спокойствіемъ.

— Боже мой! какъ хорошо бы обойти весь міръ, держа за руку такое существо!

Я еще не видлъ ея лица,— но то было не существенно: очеркъ былъ уже наброшенъ, гораздо раньше, чмъ мы дошли до воротъ каретнаго сарая, влюбчивая Мечтательность уже дорисовала ея головку, и такъ радовалась, признавъ ее за свою богиню, какъ еслибъ ради этого ей пришлось нырнуть на дно Тибра. Но ты — плутовка: ты увлекаешь и увлекаешься, и хотя ты по семи разъ въ день обманываешь насъ своими картинами и образами, все же ты рисуешь ихъ съ такою прелестью и украшаешь ихъ такимъ множествомъ ликовъ свтлыхъ ангеловъ, что было бы стыдомъ разссориться съ тобою.

Когда мы дошли до воротъ каретнаго сарая, она отняла руку отъ лба и дозволила мн увидть оригиналъ: то было лицо лтъ двадцати шести, слегка смуглое и прозрачное, безъ всякихъ прикрасъ, безъ румянъ и пудры, разбирая критически, оно не было красиво, но въ немъ было нчто, привлекавшее меня боле въ моемъ тогдашнемъ положеніи,— оно было интересно. Мн виднлись въ немъ признаки вдовства, и именно въ тотъ періодъ, когда два первые пароксизма горя уже прошли, и оно начинаетъ спокойно примиряться съ утратой, но тысячи другихъ несчастій могли провести т же черты, мн хотлось узнать, что это были за несчастія, и я готовъ былъ спросить ее (еслибъ было позволительно употреблять тотъ же разговорный bon ton, какъ во дни Ездры): ‘Что съ тобою? что опечалило тебя? и отчего смутился твой разумъ?’ Словомъ, я почувствовалъ къ ней расположеніе и ршилъ, тмъ или инымъ способомъ, предложить ей лепту, если не своихъ услугъ, то вжливости.

Таковы были мои искушенія. И именно въ та время, какъ я былъ расположенъ дать имъ ходъ, я и остался наедин съ дамой, держа ее за руку, причемъ наши лица были ближе къ воротамъ каретнаго сарая, чмъ то было абсолютно необходимо.

У каретнаго сарая,

Калэ.

— Конечно, прекрасная дама, сказалъ я, нсколько приподымая ея руку при начал рчи,— конечно, это одна изъ причудъ Фортуны: заставить взяться за руки двухъ незнакомыхъ лицъ, разнаго пола и, быть можетъ, съ разныхъ концовъ земли, — и вдругъ поставить ихъ въ такое сердечное положеніе, какое едва ли удалось бы устроить для нихъ и дружб, думай она надъ этимъ цлый мсяцъ…

— И ваше разсужденіе, monsieur, доказываетъ, въ какое затрудненіе она васъ поставила, благодаря этому… Когда положеніе совпадаетъ съ нашимъ желаніемъ, то вовсе не своевременно намекать на обстоятельства, которыя его породили… Вы благодарите Фортуну, продолжала она,— и вы правы, сердце чувствовало это и было довольно, но кто же кром англійскаго философа, довелъ бы объ этомъ до свднія разсудка, чтобъ онъ отмнилъ ршеніе сердца?

И говоря это, она отняла свою руку съ такимъ взглядомъ, который я почелъ достаточнымъ комментаріемъ къ тексту.

Я даю, конечно, жалкое понятіе о слабости моего сердца, сознаваясь, что оно почувствовало при этомъ такую боль, какой въ немъ не вызывали боле важныя обстоятельства. Я былъ огорченъ тмъ, что она отняла руку, и то, какимъ образомъ это случилось, не проливало ни вина, ни елея на мою рану. Я никогда въ жизни не страдалъ такъ жестоко отъ застнчивости.

Но чистое женское сердце никогда долго не торжествуетъ подобныхъ побдъ. Прошло весьма немного секундъ и она дотронулась рукою до обшлага моего кафтана, въ намреніи докончить свой отвтъ, такъ или иначе, Богъ знаетъ какъ, я вновь занялъ прежнюю позицію.

Ей нечего было прибавлять.

Я тмъ временемъ сталъ искать другого предмета для разговора, заключая по духу и нравоученію предыдущаго, что ошибся насчетъ характера дамы, но когда она повернулась лицомъ ко мн, то духъ, оживотворявшій ея отвтъ, исчезъ, мускулы осунулись и я увидлъ то же безпомощное выраженіе скорби, которое заставило меня заинтресоваться ею. Какъ печально видть, когда живость смняется тоской! Я отъ души пожаллъ ее, и хотя это можетъ показаться смшнымъ для черстваго сердца, я готовъ былъ, не красня, обнять и приласкать ее, хотя дло и происходило на улиц.

Біеніе артерій въ моихъ пальцахъ, когда я пожалъ ей руку, объяснило ей, что происходило въ моей душ. Она опустила глаза, нсколько мгновеній мы молчали.

Опасаюсь, что въ этотъ промежутокъ я сдлалъ небольшое усиліе, чтобъ крпче сжать ея руку, я сужу объ этомъ по тому тонкому движенію, которое почувствовалъ на моей ладони: не то, чтобъ она хотла высвободить свою руку, но она какъ будто подумала объ этомъ. Я неминуемо вновь лишился бы ея руки, еслибъ скорй инстинктъ, чмъ разумъ не заставилъ меня прибгнуть къ крайнему средству въ подобныхъ опасныхъ случаяхъ:— я сталъ держать ее свободно, точно готовъ былъ всякую минуту самъ выпустить ее. И она не отымала своей руки, пока не явился m-r Дессень съ ключемъ, между тмъ я сталъ обдумывать, какъ бы разсять то дурное впечатлніе, которое должно было запасть ей на душу въ случа, если бдный монахъ разсказалъ ей о нашемъ столкновеніи.

Табакерка.

Калэ.

Бдный старикъ-монахъ былъ въ шести шагахъ отъ насъ въ то мгновеніе, какъ мысль о немъ мелькнула въ моей голов,, онъ приближался къ намъ, но не по совсмъ прямой линіи, какъ бы сомнваясь: слдуетъ ли ему подойти, или нтъ. Впрочемъ, близко подойдя, онъ остановился съ выраженіемъ полнаго благодушія, у него въ рукахъ была роговая табакерка и, открывъ, онъ протянулъ ее ко мн.

— А вы попробуйте моего, сказалъ я, доставая небольшую черепаховую табакерку и передавая ее ему.

— Табакъ превосходный, сказалъ монахъ.

— Въ такомъ случа, отвчалъ я,— сдлайте мн одолженіе и возьмите себ табакерку. И когда вы будете брать изъ нея табакъ, то вспоминайте порою, что она дана вамъ въ знакъ примиренія съ человкомъ, который когда-то грубо обошелся съ вами, но не по сердечной злоб.

Бдный монахъ такъ и вспыхнулъ.

— Mon Dieu! сказалъ онъ, сжимая руки,— вы никогда со мной не обходились грубо.

— Это на него непохоже, сказала дама.

Я покраснлъ въ свою очередь, но отчего, предоставляю судить тмъ немногимъ, кто способенъ къ анализу.

— Виноватъ, madame, возразилъ я,— но я обошелся съ нимъ очень грубо и безо всякаго повода съ его стороны.

— Невозможно, сказала дама.

— Боже мой! вскричалъ монахъ съ такимъ, почти клятвеннымъ жаромъ, какого у него нельзя было и предполагать, — виновенъ былъ я самъ и моя неумренная ревность.

Дама не согласилась съ нимъ, и я сталъ ее поддерживать, утверждая, что невозможно, чтобъ такой воздержный, какъ онъ, человкъ могъ кого нибудь оскорбить.

Я не зналъ, что споръ можетъ производить такое сладостное и пріятное впечатлніе на нервы, какое я ощущалъ тогда. Мы замолчали и не чувствовали той глупой тоски, какая нападаетъ, когда, при подобныхъ обстоятельствахъ, приходится, не говоря ни слова, смотрть другъ на друга въ теченіе десяти минутъ. Пока это длилось, монахъ теръ свою табакерку о рукавъ рясы, когда отъ тренія она пріобрла нкоторый блескъ, онъ низко поклонился и сказалъ, что теперь уже поздно ршать, что вовлекло насъ въ споръ: слабость или доброта нашихъ характеровъ, но какъ бы то ни было, онъ проситъ меня помняться съ нимъ табакерками. Говоря это, онъ одной рукой поднесъ мн свою, а другою взялъ отъ меня мою и, поцловавъ ее, съ прекраснодушными слезами въ очахъ спряталъ ее на груди,— и простился съ нами.

Я храню его табакерку, какъ хранилъ бы вншніе символы моей религіи, ради того, чтобъ направлять свою душу къ лучшему. Я рдко выхожу безъ нея, и часто, и много разъ въ житейскихъ столкновеніяхъ я взывалъ къ вжливому духу ея владльца, дабы призвать къ порядку свой собственный. Эти-то столкновенія, какъ я узналъ изъ его исторіи, наполняли его жизнь лтъ до сорока пяти, когда, будучи дурно вознаграждннъ за военную службу и въ то же время обманутъ въ нжнйшей изъ страстей, онъ покинулъ и мечъ, и прекрасный полъ, и затворился не столько въ обители, какъ въ самомъ себ.

Я чувствую, какъ у меня холодетъ сердце, добавляя, что при послднемъ моемъ прозд черезъ Калэ, на вопросъ объ отц Лоренцо, я услышалъ, что онъ уже около трехъ мсяцевъ какъ умеръ и погребенъ, согласно его желанію, не въ монастыр, а на небольшомъ принадлежащемъ къ нему кладбищ, въ двухъ лье разстоянія. Мн страшно захотлось увидть, гд его положили, — и когда, вынувъ его маленькую роговую табакерку, я прислъ у его могилы и сорвалъ съ нея крапиву, другую, которой не къ чему было тамъ рости,— то все это такъ сильно подйствовало на мои чувства, что я разрыдался… Но я слабъ, какъ женщина, и прошу другихъ не смяться, но пожалть меня.

У каретнаго сарая,

Калэ.

Все это время я не выпускалъ руки дамы изъ своей, и держалъ ее такъ долго, что было бы неприлично, выпуская ее, не приложиться къ ней устами, въ ея лиц не было ни кровинки, ни жизни, но при этомъ он появились вновь.

Случилось, что въ эту критическую минуту т два путешественника, что говорили со мною на двор, проходили мимо, и увидвъ наше обоюдное обращеніе, естественно забрали себ въ голову, что мы по крайней мр мужъ и жена. Подойдя къ воротамъ каретнаго сарая, одинъ изъ нихъ, именно любознательный путешественникъ, спросилъ насъ, не отправляемся ли мы завтра въ Парижъ?

— Я могу отвчать только за себя, сказалъ я, а дама добавила, что она детъ въ Амьенъ.

— Мы вчера тамъ обдали, сказалъ простой путешественникъ.

— Вы продете черезъ этотъ городъ по дорог въ Парижъ, добавилъ другой.

Я хотлъ было тысячу разъ поблагодарить его за сообщеніе, что Амьенъ лежитъ на Парижской дорог, но, вынимая небольшую роговую табакерку бднаго монаха, чтобъ взять понюшку, я только просто поклонился имъ и пожелалъ обоимъ счастливаго перезда въ Дувръ. Они оставили насъ вдвоемъ.

— А какая будетъ бда, сказалъ я самому себ,— если я попрошу эту несчастную даму занять мсто въ моей коляск? или какой вредъ можетъ произойти отъ этого?

Вс грязныя страстишки и вс дрянныя наклонности моей натуры забили тревогу, едва я выразилъ такое предположеніе.

— Вамъ придется брать три лошади, сказала Скупость,— а за нихъ придется приплатить двадцать ливровъ изъ кармана.

— Вы не знаете, кто она такая, сказала Осторожностъ.

— И въ какія чрезъ то попадете затрудненія, шепнула Трусость.

— Подумайте, Йорикъ! сказала Скромность, вдь скажутъ, что вы ухали съ любовницей, что у васъ съ этой цлью было назначено свиданіе въ Калэ.

— Посл этого вамъ нельзя будетъ показаться въ свтъ! громко вскричало Лицемріе.

— Ни войти въ церковь, замтила Низость.

— И вы въ ней навсегда останетесь только паршивымъ пребендаріемъ! сказала Гордость.

— Но это вопросъ вжливости, сказалъ я.

Я обыкновенно дйствую по первому побужденію, и вслдствіе этого рдко слушаю подобные наговоры, которые ведутъ только къ тому, чтобъ окружить сердце алмазной стной, — а потому я тотчасъ же повернулся къ дам.

Но въ то время, какъ происходили сказанныя пренія, она незамтно отошла, и пока я принялъ наконецъ ршеніе, уже успла сдлать по улиц десять, двнадцать шаговъ. И я бросился за нею, чтобъ высказать свое предложеніе самымъ наилучшимъ, какимъ только съумю, образомъ, но когда я увидлъ, что она ходитъ, подперши щеку рукою, въ задумчивости, медленными и небольшими шагами, опустивъ глаза въ землю,— то мн вдругъ пришло въ голову, что она сама обдумываетъ то же дло.

— Помоги ей Боже! сказалъ я, ей такъ-же, какъ и мн, приходится совтоваться объ этомъ дл съ какой нибудь свекровью, или теткой съ тартюфскими наклонностями, или же со старой дурой. И не желая прерывать ея размышленій, полагая, что учтиве, если она сдастся на капитуляцію, чмъ взять ее приступомъ, я воротился, и раза два прошелся передъ воротами сарая, пока она ходила, раздумывая въ отдаленіи.

На улиц.

Калэ.

При первомъ взгляд на даму я ршилъ въ моемъ воображеніи, что ‘она принадлежитъ къ высшему разряду существъ’, затмъ, высказавъ вторую аксіому, столь же неоспоримую, какъ и первая, именно, что она вдова и носитъ на себ признаки несчастія,— я уже не пускался въ дальнйшія изысканія, у меня было достаточно почвы для занятія соотвтствующаго положенія, и пробудь она подл меня до полуночи, я оставался бы вренъ своей гипотез, и продолжалъ бы разсматривать ее только съ этой общей точки зрнія.

Едва она отошла отъ меня на двадцать шаговъ, какъ во мн зашевелилась потребность боле точнаго изслдованія, это привело меня къ мысли о будущей разлук: быть можетъ, я никогда больше не увижу ее. Сердцу всегда хочется сохранить что только можно, а у меня не было даже слдовъ, по которымъ мои желанія могли бы добраться до нея, въ случа еслибъ я лично очутился навсегда въ невозможности ее увидть. Словомъ, мн захотлось узнать ея имя, ея фамилію, ея состояніе, я зналъ уже, куда она теперь детъ, и желалъ знать, откуда она. Но вс эти свднія были для меня недоступны, сотни деликатныхъ соображеній загораживали мн дорогу. Я составлялъ двадцать плановъ. Нельзя же было мужчин прямо обратиться къ ней съ разспросами, это невозможное дло!

Простодушный французскій капитанъ, шедшій подпрыгивая по улиц, доказалъ мн, что это самое легкое въ свт дло. Пролетвъ стрлой между нами, какъ-разъ въ то время, когда дама возвращалась къ дверямъ каретнаго сарая, онъ отрекомендовался мн самъ, и раньше чмъ вполн возвстилъ о себ, попросилъ меня, чтобъ я сдлалъ ему честь и представилъ его дам.

— Но я самъ ей не представленъ…

И, повернувшись къ дам, капитанъ нашелся и самъ ей представился, прямо спросивъ ее: ‘не изъ Парижа ли она пріхала?’ Она отвчала, что нтъ, но что детъ по дорог въ Парижъ.

— Vons n’tes pas de Londres?

Она отвчала отрицательно.

— Въ такомъ случа вы хали черезъ Фландрію. Apparemment vous tes Flamande? спросилъ французскій капитанъ.

Дама отвчала утвердительно.

— Peut-tre de Lisle? прибавилъ онъ.

Она отвчала, что не изъ Лиля.

— Или изъ Арраса? изъ Камбрэ? не изъ Гента ли? не изъ Брюсселя ли?

Она отвчала, что изъ Брюсселя.

Онъ сказалъ, что имлъ честь быть при бомбардировк этого города въ послднюю войну, и что онъ удивительно расположенъ pour cela, и въ немъ много дворянства, когда имперіалисты были прогнаны французами… (Дама слегка присла)… И онъ разсказалъ ей о дл, и о томъ, какое участіе самъ принималъ въ немъ, затмъ попросилъ о чести узнать ея фамилію, и затмъ откланялся.

— Et madame a son mari? спросилъ онъ, сдлавъ два шага и оглядываясь назадъ.

И, не дождавшись ея отвта, запрыгалъ дальше по улиц.

Обучайся я семь лтъ хорошему обращенію, и тогда бы я не съумлъ сдлать этого.

Каретный сарай.

Калэ.

Когда маленькій французскій капитанъ ушелъ, явился m-r Дессень съ ключемъ въ рукахъ и впустилъ насъ въ каретный сарай.

Первое, что мн попалось въ глаза, едва m-r Дессень отворилъ ворота сарая, была старая оборванная dsobligeante и не смотря на то, что она была совершеннымъ подобіемъ той, которая такъ плнила мое воображеніе на двор всего часъ назадъ,— теперь самый видъ ея шевельнулъ во мн непріятныя чувства. И я подумалъ, какая грубая скотина былъ тотъ, кому впервые пришла въ голову мысль построить такой экипажъ, столь же безпощадно отнесся я и къ тому, кому онъ могъ понадобиться.

Я замтилъ, что дам онъ понравился не больше моего, и m-r Дессень подвелъ насъ къ пар стоявшихъ рядомъ колясокъ, и, расхваливая ихъ, сказалъ, что они были куплены милордомъ А. и Б. pour le grand tour, но дозжали только до Парижа, а потому во всхъ отношеніяхъ были все равно что новыя. Коляски были слишкомъ хороши, а потому я перешелъ къ третьей, которая стояла сзади, и тотчасъ сталъ торговаться.

— Но въ ней двумъ будетъ тсно, сказалъ я и, отворивъ дверцы, влзъ въ коляску.

— Будьте добры, сударыня, войдите и вы, сказалъ m-r Дессень, предлагая ей руку.

Дама поколебалась съ полъ-секунды и вошла, въ это время сторожъ кивнулъ m-r Дессеню, что ему нужно сказать что-то, и тотъ, захлопнувъ за нами дверцы коляски, ушелъ.

Каретный сарай.

Калэ.

— C’est bien comique, это пресмшно, сказала дама, улыбаясь при мысли, что вотъ уже во второй разъ мы остались наедин вслдствіе скопленія нелпыхъ случайностей.— C’est bien comique.

— Чтобъ оно стало вполн комично, сказалъ я,— недостаетъ только комическаго приложенія, которое пристегнула бы къ нему любезность любого француза: въ первый же моментъ объясниться въ любви, а во второй — предложить самого себя…

— C’estleurfort, отвчала дама.

— По крайней мр вс того мннія. Право не знаю, какъ это могло случиться, продолжалъ я,— но за ними утвердилась та слава, будто они и понимаютъ въ любви больше, и любятъ лучше, чмъ вс другіе народы на земл, впрочемъ, что касается меня, то я считаю ихъ за простыхъ шелопаевъ и самыхъ плохихъ стрлковъ, какіе только истощали терпніе Амура… И вздумается же объясняться въ любви при помощи чувствъ!.. Это было бы все равно, еслибъ вздумалось сшить изящную пару платья изъ обрзковъ. Приступить такъ — трахъ!— съ перваго взгляда къ объясненію значило бы подвергнуть и свое предложеніе, и самого себя, со всми les pour и les contre, разбору холоднаго ума.

Дама молчала, какъ будто ожидая продолженія моей рчи.

— Примите въ соображеніе, madame, продолжалъ я, кладя свою руку на ея.—

‘Что степенные люди ненавидятъ любовь ради имени,

‘Что себялюбивые ненавидятъ ее ради самихъ себя,

‘Ханжи — ради небесъ,

‘И что вс мы, и старые, и молодые, въ десять разъ больше боимся молвы, чмъ самаго зла, то какой же недостатокъ знанія обнаруживаетъ въ этой отрасли человческихъ отношеній тотъ, кто дозволяетъ сказать себ слово раньше, чмъ пройдетъ часъ, другой съ тхъ поръ, какъ его молчаніе объ этомъ предмет станетъ мучительнымъ! Цлый рядъ небольшихъ, спокойныхъ услугъ, не на столько скрытныхъ, чтобъ остаться незамченными, отъ времени до времени нжный взглядъ, нсколько словъ или даже полное молчаніе на счетъ самаго главнаго,— все это предоставляетъ вашу возлюбленную природ и она все это примнитъ по-своему…

— Въ такомъ случа, покраснвъ, сказала дама, я торжественно объявляю, что все это время вы мн объяснялись въ любви.

Каретный сарай.

Калэ.

М-r Дессень явился, чтобъ выпустить насъ изъ коляски, и сообщилъ дам, что ея братъ, графъ де-Л., только что прибылъ въ гостинницу. Хотя я безконечно желалъ дам всего хорошаго, но не могу сказать, что это извстіе сердечно обрадовало меня, я не удержался и высказалъ ей это, добавивъ, что оно оказалось роковымъ для того предложенія, которое я желалъ ей сдлать.

— Вамъ не зачмъ говорить, въ чемъ состояло бы это предложеніе, отвчала она, и положила свою руку въ об мои, какъ бы желая прервать меня.— Мужчин рдко удается сдлать любезное предложеніе женщин, о чемъ бы она не догадывалась за нсколько мгновеній…

— Природа, сказалъ я,— одарила ее этимъ оружіемъ для непосредственнаго предохраненія…

— Но полагаю, сказала она, глядя мн въ лицо,— мн бояться было нечего, и, говоря откровенно, я уже ршила принять его. Въ такомъ случа (она остановилась на мгновеніе), вся опасность состояла бы въ томъ, что ваше расположеніе заставило бы меня разсказать вамъ исторію, которая вызвала бы состраданіе…

И, говоря это, она дозволила мн дважды поцловать свою руку, и съ сочувствіемъ и сожалніемъ во взгляд вышла изъ коляски и простилась со мною.

На улиц.

Калэ.

Никогда я не кончалъ столь поспшно торга въ двнадцать гиней. Какъ только дама ушла, время потянулось для меня, и зная, что каждая минута будетъ мн казаться за дв, пока я не отправлюсь, я тотчасъ же приказалъ, чтобъ привели почтовыхъ, и пошелъ въ гостинницу.

Боже мой! сказалъ я, услышавъ, какъ городскіе часы пробили четыре, и вспомнивъ, что я всего съ часъ въ Калэ.

Какой огромный томъ приключеній въ теченіе такого небольшого кусочка нашей жизни можетъ насбирать тотъ, кто сердечно всмъ интересуется, тотъ, у кого есть глаза, чтобъ видть все то, что время и случай безпрерывно предлагаютъ ему по дорог, и кто не упускаетъ ничего, что честнымъ образомъ можетъ присвоить себ.

Если изъ этого ничего не выйдетъ, то выйдетъ въ другой разъ, нтъ нужды. Я изслдую человческую природу, за мои старанія мн награда мой трудъ, и этого довольно. Удовольствіе, которое мн доставлялъ опытъ, возбуждало мои чувства и лучшую часть моей крови, все же грубое во мн спало.

Я сожалю человка, который, прохавъ отъ Дана до Вирсавіи, восклицаетъ: ‘какъ все бесплодно’. И дйствительно, безплодно, но таковъ и весь міръ для того, кто не хочетъ возвращать предлагаемыхъ ему плодовъ.

— Я объявляю, вскричалъ я, весело всплескивая руками, что, будь я въ пустын, и тамъ бы я отыскалъ, чмъ вызвать наружу чувство. За неимніемъ лучшаго я привязался бы сердцемъ къ благоуханному мирту или печальному кипарису, я бы ухаживалъ за ихъ тнью и нжно благодарилъ ихъ за защиту, я вырзалъ бы на нихъ мое имя и поклялся, что они прекраснйшія деревья во всей пустын, я привыкъ бы грустить, когда увядаютъ ихъ листья, и оживлялся бы, когда они начинаютъ оживать.

Ученый Смельфунгусъ прохалъ отъ Булони до Парижа, изъ Парижа въ Римъ, и такъ дале, но онъ отправился путешествовать со сплиномъ и желтухой, и все, мимо чего онъ ни прозжалъ, казалось ему безцвтнымъ или безобразнымъ. Онъ сдлалъ описаніе своего путешествія, но то простое описаніе самыхъ жалкихъ чувствъ.

Я встртилъ Смельфунгуса подъ большимъ портикомъ Пантеона, онъ выходилъ изъ храма.

— Огромная арена для птушиныхъ боевъ, сказалъ онъ {Vide Путешествія С. (Смоллета). Авт.}.

— Надюсь, вы не хуже отозвались о Медицейской Венер, отвчалъ я, ибо проздомъ черезъ Флоренцію слышалъ, что онъ безстыдно набросился на богиню и обошелся съ нею хуже, чмъ съ уличной потаскушкой, и притомъ безо всякаго повода.

Я снова столкнулся съ Смельфунгусомъ въ Турин, когда онъ уже возвращался на родину, и горькую повсть о грустныхъ приключеніяхъ разсказалъ онъ мн, ‘гд говорилось о трогательныхъ случаяхъ на суш и вод, и о канибалахъ, пожирающихъ другъ друга: объ антропофагахъ’ {Слова въ ковычкахъ взяты изъ рчи Отелло передъ сенатомъ. Пер.}. Всюду, гд онъ ни останавливался, съ него съ живого сдирали кожу, его терзали и мучили хуже, чмъ св. Вароломея.

— Я разскажу объ этомъ міру! кричалъ Смельфунгусъ.

— Лучше скажите объ этомъ своему доктору, сказалъ я.

Мундунгусъ, человкъ съ огромнымъ состояніемъ, совершилъ большое путешествіе, онъ прохалъ изъ Рима въ Неаполь, изъ Неаполя въ Венецію, изъ Венеціи въ Вну, въ Дрезденъ и Берлинъ, и не могъ разсказать ни объ одномъ великодушномъ поступк, ни одного забавнаго анекдота, но онъ халъ все прямо, не глядя ни направо, ни налво, изъ опасенія, что Любовь или Состраданіе собьютъ съ пути.

Да будетъ міръ съ ними, если они только съумютъ найти его, но и само небо, если только туда можно попасть съ такими характерами, не угодило бы на нихъ: кроткіе ангелы на крыльяхъ любви полетли бы на встрчу при всти о ихъ прибытіи, и душамъ Смельфунгуса и Мундунгуса пришлось бы слышать только новые радостные антифоны, только новые восторги любви, да новыя поздравленія съ общимъ счастіемъ!— Я сердечно сожалю о нихъ, они не принесутъ съ собою способности наслаждаться этимъ, и если на долю Смельфунгуса и Мундунгуса выпадутъ самыя счастливыя обители на небесахъ, то тогда они будутъ настолько далеки отъ блаженства, что души Смельфунгуса и Мундунгуса будутъ предаваться тамъ вчному раскаянію.

Монтрэлъ.

Мой чемоданъ свалился съ коляски, и мн дважды приходилось вылзать въ дождь, при чемъ разъ по колни въ грязь, чтобъ помочь почтарю привязать его, а я все-таки не догадывался, чего мн недостаетъ. И только пріхавъ въ Монтрэль, при вопрос хозяина гостинницы, не нуженъ ли мн слуга, я понялъ, что его-то мн и недоставало.

— Слуга! да мн въ немъ горькая нужда, сказалъ я.

— А у насъ, сударь, сказалъ хозяинъ,— есть ловкій молодой парень, который станетъ гордиться тмъ, что будетъ имть честь служить у англичанина.

— Почему же именно у англичанина, а ни у кого нибудь другого?

— Они такіе щедрые господа, отвчалъ хозяинъ.

— Пусть меня разстрляютъ, если сегодня же вечеромъ мн не придется вынуть лишній ливръ изъ кармана, сказалъ я про себя.

— И есть имъ изъ чего быть щедрыми, добавилъ онъ.

За это еще ливръ, подумалъ я.

— И не дальше какъ вчера, сказалъ хозяинъ,— qu’un mylord anglais prsentait un cu la fille de chambre.

— Tant pis pour mademoiselle Jeanneton, сказалъ я.

Жаннетонъ была дочерью хозяина, и онъ, считая меня новичкомъ во французскомъ язык, возымлъ смлость замтить, что слдовало бы сказать не tant pis, а tant mieux..

— Tant mieux toujours, monsieur, сказалъ онъ, когда есть какая нибудь выгода, и tant pis — когда ея нтъ.

— Это выходитъ на одно, сказалъ я.

— Pardonnez-moi, сказалъ хозяинъ.

У меня не будетъ лучшаго случая для замчанія разъ на всегда, что въвиду того, что tant pis и tant mieux суть два главныхъ шарнира, на которыхъ вертится французскій разговоръ, иностранцу слдуетъ до прізда въ Парижъ хорошенько освоиться съ употребленіемъ этихъ реченій.

Проворный французскій маркизъ, за обдомъ у нашего посланника, спросилъ мистера Юма, не поэтъ ли онъ Юмъ?

— Нтъ, кротко отвчалъ мистеръ Юмъ.

— Tant pis, возразилъ маркизъ.

Кто-то замтилъ, что это Юмъ историкъ.

— Tant mieux, отвчалъ маркизъ.

И мистеръ Юмъ, человкъ съ превосходнымъ сердцемъ, поблагодарилъ за оба отзыва.

Наставивъ меня на этотъ счетъ, хозяинъ гостинницы позвалъ Лафлера,— такъ звали молодого человка, о которомъ онъ говорилъ,— первоначально замтивъ, что насчетъ его талантовъ онъ не осмливается ничего говорить: вдь monsieur можетъ самъ лучше разсудить, что именно ему требуется, но что касается врности Лафлера, то онъ готовъ ручаться за него всмъ своимъ состояніемъ.

Хозяинъ высказалъ это такъ, что я немедленно ршился, и Лафлеръ, стоявшій все это время за дверью, въ бездыханнымъ ожиданіи, которое вс мы, дти природы, испытывали въ свою очередь, вошелъ въ комнату.

Монтрэль.

Я способенъ съ перваго взгляда увлекаться всякаго рода людьми, особенно же въ тхъ случаяхъ, когда бднякъ является съ предложеніемъ услугъ такому бдняку, какъ я, зная за собой такую слабость, я всегда предоставляю разсудку сдлать извстную скидку съ этого счета, большую, или меньшую, смотря по случаю и по наличному расположенію моего духа, а равно, прибавлю, по полу того лица, господиномъ котораго я становлюсь.

Когда вошелъ Лафлеръ, то посл всхъ вычетовъ въ пользу недоврчивости, его открытый взглядъ и видъ сразу ршили дло въ его пользу, я сперва нанялъ его, а потомъ спросилъ, что онъ уметъ длать.

— Впрочемъ, подумалъ я,— я узнаю его способности по мр того, какъ буду нуждаться въ нихъ: прітомъ, французъ годится на всякое дло.

Бдный Лафлеръ, однако, умлъ только барабанить да играть на флейт маршъ, другой. Я ршилъ, что эти таланты пригодятся, и никогда еще моей слабости не доставалось такъ отъ моей мудрости, какъ при этой попытк.

Лафлеръ рано вступилъ на житейское поприще столь же храбро, какъ большинство французовъ, онъ пробылъ нсколько лтъ въ военной служб и, удовлетворивъ свое самолюбіе, сверхъ того замтилъ, что честь быть барабанщикомъ заключаетъ въ самой себ свою награду и не открываетъ иныхъ путей къ слав, а потому удалился ses terres и жилъ comme il plaisait Dieu, то есть безъ копйки.

— И такъ, сказала Мудрость,— вы наняли барабанщика для услугъ во время вашего путешествія по Франціи и Италіи.

— Ба! отвчалъ я, разв половина нашего дворянства не совершаетъ того же пути въ сопровожденіи тараторящаго compagnon de voyage, да сверхъ того платитъ и флейтщику, и чорту, и дьяволу.

Кто съуметъ при помощи экивока выпутаться изъ такого неравнаго спора, тотъ выпутается не дурно.

— Но вы умете длать еще что нибудь, Лафлеръ? спросилъ я.

— Oh! qu’oui.

Онъ умлъ длать камаши и немного игралъ на скрипк.

— Браво! сказала Мудрость.

— Что-жъ, я самъ играю на контрабас, сказалъ я,— и мы отлично поладимъ. А умете ли вы брить и убирать парикъ?

Онъ изъявилъ готовность длать все на свт.

— Для неба этого достаточно, сказалъ я,— прерывая его, и я долженъ довольствоваться тмъ же.

Пришло время ужина, и у меня оказались не одну сторону стула рзвая англійская болонка, а по другую французскій слуга съ такой веселостью въ лиц, какой природа не наводила сильне ни на чьемъ другомъ лиц. И я до полноты сердечной былъ доволенъ своимъ достояніемъ, еслибъ и монархи знали, чего они желаютъ, то и они были бы также довольны, какъ я.

Монтрэль.

Лафлеръ объхалъ со мною всю Францію и Италію и часто будетъ появляться на сцен, а потому, чтобъ заинтересовать читателя въ его пользу, я скажу, что въ томъ, что я послдовалъ первому побужденію, никогда мн не приходилось мене раскаиваться, какъ по отношенію къ этому молодцу. То была самая врная, любящая и простая душа, какой когда либо приходилось идти по стопамъ философа, не взирая на его таланты, выбивать дробь на барабан и длать камаши, таланты, сами по себ прекрасные, но которыми мн не пришлось особенно пользоваться, его веселость ежечастно приносила мн пользу. Она возмщала вс его недостатки, въ его взглядахъ я постоянно находилъ утшеніе во всхъ моихъ затрудненіяхъ и огорченіяхъ, я чуть было не прибавилъ и въ его собственныхъ, но Лафлера ничто не могло обезпокоить. Что бы ни приходилось переносить Лафлеру во время нашихъ странствованій, голодъ, или жажду, холодъ или недостатокъ въ одежд, или безсонныя ночи, или иныя превратности судьбы, это ничуть не отражалось на его лиц: оно вчно оставалось тмъ же. И хотя я нсколько философъ, о чемъ отъ времени до времени твердитъ мн сатана, но гордость такого сознанія постоянно умаляется при мысли, сколько я обязанъ вполн природной философіи этого бднаго малаго, и я стыжусь, что моя философія не лучшаго сорта. Со всмъ тмъ Лафлеръ имлъ склонность къ франтовству, но боле природную, чмъ искусственную, впрочемъ, раньше, чмъ я пробылъ съ нимъ три дня въ Париж, онъ мн вовсе не казался франтомъ.

Монтрэль.

На другое утро Лафлеръ вступилъ въ исполненіе своихъ обязанностей, и я передалъ ему ключъ отъ чемодана съ инвентаремъ полъ-дюжины рубашекъ и пары черныхъ шелковыхъ панталонъ и приказалъ ему привязать все это къ верху коляски, а равно велть закладывать и сказать хозяину гостинницы, чтобъ онъ явился со счетомъ.

— C’est un garon de bonne fortune, сказалъ хозяинъ, указывая въ окно на полъ-дюжины двушекъ, которыя окружали Лафлера и очень нжно прощались съ нимъ, пока почтарь закладывалъ лошадей. Лафлеръ поочередно и по нсколько разъ цловалъ имъ руки, и трижды отиралъ глаза, и трижды общалъ привести всмъ индульгенціи изъ Рима.

— Весь городъ любитъ этого молодого человка, сказалъ хозяинъ.— Врядъ ли есть уголокъ въ Монтрэл, гд не почувствуютъ, что онъ ухалъ. У него только одно несчастіе, добавилъ онъ:— онъ вчно влюбленъ.

— Сердечно тому радъ, сказалъ я,— это избавитъ меня отъ труда прятать каждую ночь панталоны подъ подушку.

Говоря это, я воздалъ хвалу не столько Лафлеру, сколько самому себ, потому что всю мою жизнь былъ влюбленъ то въ ту, то въ другую принцессу и надюсь, что такъ оно и будетъ продолжаться до самой моей смерти, — ибо я твердо убжденъ, что если я когда либо сдлаю низость, то именно въ промежутк между двумя страстными увлеченіями, во все время подобнаго междуцарствія, я чувствую, что у меня сердце занерто на ключъ, — и почти не расположено пожертвовать шесть пенсовъ на бдность. Поэтому, я всегда стараюсь какъ можно скоре выйти изъ подобнаго состоянія и, лишь во мн вновь возгорится пламя страсти, я вновь становлюсь самимъ великодушіемъ, самимъ благожелательствомъ и готовъ тогда сдлать все для кого угодно или съ кмъ угодно, если только мн будетъ доказано, что тутъ нтъ грха.

Говоря это, я, однако, хвалю не самого себя, а страсть.

Отрывокъ.

…Городъ Абдера, не взирая на то, что въ немъ жилъ Демокритъ и истощалъ всю силу ироніи и смха, дабы исправить въ немъ нравы,— былъ наигадчайшимъ и распутнйшимъ городомъ во всей ракіи. Благодаря отравленіямъ, заговорамъ и убійствамъ, а равно ругательствамъ, пасквилямъ и бунтамъ, въ немъ не было проходу днемъ, ночью было еще хуже.

И вотъ, когда положеніе вещей ухудшилось до крайности, случилось, что въ Абдер было дано представленіе Андромеды Эврипида, жители были въ восторг, но изо всхъ рчей, которыя восхищали ихъ, ничто такъ не подйствовало на ихъ воображеніе, какъ т нжныя и полныя естественности черты, которыя поэтъ изобразилъ въ патетическомъ монолог Персея: ‘О, Эротъ, царь боговъ и людей’ и т. д. На слдующее утро почти вс заговорили чистыми ямбами, и ни о чемъ не было рчи, какъ только о патетическомъ восклицаніе Персея.

На всхъ улицахъ, во всякомъ дом только и слышалось: ‘О, Эротъ, царь боговъ и людей!’ Изо всхъ устъ, какъ естественныя ноты нжной мелодіи, которыя, хочешь ли ты, или не хочешь, вырываются сами собою: ‘О, Эротъ! Эротъ!’ Словомъ, ничего иного, кром: ‘О, Эротъ! царь боговъ и людей!’ Вспыхнуло,— и весь городъ, какъ одно сердце, открылся для любви.

Ни одинъ москательщикъ не продалъ и грана блены, ни одинъ оружейникъ не имлъ духа ковать смертоносное оружіе: Дружба и Добродтель встртились и облобызались на улиц, воротился золотой вкъ и воцарился въ город Абдер, вс абдериты взялись за свирли изъ овсяныхъ стеблей, и вс абдеритянки, бросивъ пурпурныя ткани, скромно сидли и внимали псн.

‘Совершить это’, сказано въ отрывк, ‘былъ въ силахъ только богъ, чья власть простирается отъ неба до земли и даже до глубинъ моря’.

Монтрэль.

Когда все готово, когда посл пререканій заплачено по всмъ статьямъ счета, то,— если вы огорчены такимъ приключеніемъ, — передъ тмъ какъ садиться въ коляску, у дверей гостинницы, приходится устроить еще одно дльце, именно съ сынами и дочерьми бдности, которые окружатъ васъ. Да никто не говоритъ: ‘Пусть убираются къ дьяволу!’ Къ чему отправлять въ такое жестокое путешествіе бдняковъ, у которыхъ и безъ того довольно горя? Я всегда думалъ, что лучше взять нсколько су въ руку, и всякому кроткому путешественнику совтую поступать также. Нечего быть точнымъ и исчислять мотивы для раздачи этихъ су,— они будутъ сочтены въ иномъ мст.

Что касается до меня, то я подаю меньше другихъ, потому что у немногихъ, насколько мн извстно, меньше денегъ для раздачи, но тутъ мн приходилось въ первый разъ публично проявлять благотворительность во Франціи, а потому я и обратилъ на это большее вниманіе.

— Чистая бда! сказалъ я, показывая имъ, сколько у меня денегъ въ рук,— у меня всего восемь су, а тутъ восемь мужчинъ и восемь женщинъ!

Бдный оборванецъ безъ рубашки тотчасъ же взялъ назадъ свою претензію, выступивъ на два шага изъ круга, и поклонился въ знакъ отказа. Еслибъ весь партеръ въ голосъ закричалъ: Place aux dames! то онъ изъ половину не выразилъ бы такъ ясно уступчивости въ пользу прекраснаго пола.

Праведное небо! по какимъ мудрымъ причинамъ ты такъ устроило, что нищенство и вжливость, столь между собою враждебныя въ другихъ странахъ, тутъ находятъ средство быть въ союз?

Я настоялъ, чтобъ онъ получилъ су чисто за вжливость.

Маленькій живой карликъ, стоявшій въ кругу прямо противъ меня, сначала сунулъ подъ мышку нчто, бывшее нкогда шляпой, и затмъ, вынувъ изъ кармана табакерку, великодушно предложилъ сосдямъ по понюшк табаку, то было предложеніе черезчуръ щедрое, и оно было скромно отклонено. Бдный карликъ съ привтливымъ поклономъ настаивалъ на своемъ. ‘Prenez en, prenez’, говоритъ онъ, глядя въ другую сторону, и они взяли по понюшк.

— Жаль, если въ его табакерк когда нибудь не окажется табаку, сказалъ я самъ себ, и положилъ ему въ табакерку пару су, предварительно взявъ понюшку, дабы тмъ возвысить цнность денегъ. Онъ почувствовалъ значеніе второго одолженія боле чмъ перваго: вдь имъ я оказалъ ему честь, а первое была простая милостыня. И онъ отвсилъ мн поклонъ до земли.

— Возьми! сказалъ я старому однорукому солдату, который до смерти износился въ походахъ.

— Vive le roi! сказалъ старый служивый.

У меня осталось всего три су. Одно я подалъ просто pour l’amour de Dieu,— на основаніи чего оно и выпрашивалось: у бдной женщины было вывихнуто бедро, а потому другого мотива для подаянія не могло и быть.

— Mon cher et tr&egrave,s-charitable, monsieur… Нельзя противостоять такому воззванію, сказалъ я.

— My, Lord anglais,— уже самый звукъ стоилъ подачки, и я отдалъ за него послднее су.

Но въ горячности раздачи, я проглядлъ un pauvre honteux (стыдливаго нищаго), за котораго некому было попросить, и который, полагаю, скорй бы умеръ, чмъ попросилъ самъ, онъ стоялъ у самой коляски, нсколько вн общаго круга, и утиралъ слезу на лиц, которое, казалось, видало лучшіе дни. ‘Боже мой!’ подумалъ я, ‘а у меня не осталось и су, чтобъ подать ему’.— Но у тебя ихъ тысяча!’ вскричали, пробуждаясь во мн, вс силы природы! И я подалъ ему, все равно,— сколько, теперь мн стыдно сказать, какъ много, а тогда было стыдно подумать, какъ мало. Но если читатель съуметъ отгадать мое настроеніе, то имя въ виду дв указанныя данныя, онъ можетъ ршить сколько именно я подалъ, считая отъ ливра до двухъ.

Остальнымъ я ничего не могъ предложить, кром Dieu vous benisse.

— Et le bon Dieu vous benisse encore, отвчали солдатъ, карликъ и прочіе. Стыдливый нищій ничего не могъ произнести, онъ вынулъ небольшой платочекъ и, отворотясь, отиралъ лицо. Я подумалъ, что онъ сильне всхъ поблагодарилъ меня.

Le bidet {Почтовая лошадь. Авт.}.

Устроивъ вс эти длишки, я слъ въ коляску, боле довольный, чмъ когда либо въ другой разъ во всю мою жизнь, когда мн приходилось садиться въ коляску. А Лафлеръ, помстивъ одну огромную ботфорту по одну сторону маленькаго bidet, а другую по другую (ибо его ноги я не беру въ счетъ), затрусилъ впереди короткимъ галопомъ, столько же счастливый и держась столь же прямо, какъ какой нибудь принцъ.

Но что такое наше счастіе! Что величіе на этой раскрашенной жизненной сцен! Не успли мы сдлать и лье, какъ мертвый оселъ внезапно остановилъ стремленіе Лафлера. Его лошаденка никакъ не хотла пройти мимо, между ними возникло преніе, и при первомъ же брыканіи бдный малый былъ выброшенъ изъ ботфортъ.

Лафлеръ поступилъ, какъ французъ и христіанинъ, вскрикнувъ ни боле, ни мене, какъ Di able! Онъ тотчасъ же поднялся и, перейдя въ наступленіе, вскочилъ на лошаденку, и сталъ колотить ее такъ, точно колотилъ по барабану.

Лошаденка бросалась съ одной стороны дороги на другую, затмъ опять назадъ, затмъ то туда, то сюда, кратко, повсюду, за искюченіемъ того мста, гд лежалъ оселъ. Лафлеръ настаивалъ на своемъ, и лошаденка сбросила его.

— Что такое случилось съ твоимъ bidet, Лафлеръ? спросилъ я.

— Monsieur, отвчалъ онъ — c’est un ch eval le plus opinitre du monde.

— Что-жъ, сказалъ я, если она такая высокомрная скотина, то дозволь ей самой выбрать дорогу.

И Лафлеръ, выпустивъ узду, звонко хватилъ ее, а лошаденка, поймавъ меня на слов, удрала обратно въ Монтрэль.

— Peste! сказалъ Лафлеръ.

Тутъ не будетъ mal—propos замтить, что хотя въ данномъ случа Лафлеръ воспользовался только двумя восклицаніями,— именно: Diable in Peste! тмъ не мене во французскомъ язык ихъ существуетъ три, и они изображаютъ какъ бы положительную, сравнительную и превосходную степени, и каждая изъ нихъ служитъ для различныхъ случаевъ, когда въ житейскихъ обстоятельствахъ кости выпадутъ неожиданнымъ образомъ.

Le Diable! то есть первая и положительная степень, вообще употребляется при обыкновенныхъ душевныхъ волненіяхъ, когда неважныя вещи выходятъ не такъ, какъ ожидается, напримръ, когда выкинешь въ костяхъ по единиц, или упадешь съ лошади, какъ Лафлеръ, и тому подобное, при полученіи роговъ также и по той же причин — Le diable!

Но въ томъ случа, когда въ неожиданности есть нчто вызывающее, напримръ, когда почтовая лошадь убжала и оставила Лафлера въ ботфортахъ пшимъ, очередь второй степени.

Итакъ, тогда: Peste!

Что касается до третьей…

Но тутъ сердце мое разрывается отъ жалости и и сочувствія при мысли, какія несчастія должны были выпасть на долю и какъ горько пришлось страдать такому образованному народу, что онъ былъ вынужденъ прибгать къ ея употребленію!..

О, вы, силы, одаряющія въ несчастіи нашъ языкъ краснорчіемъ! Какой бы ни выпалъ мн жребій, пошлите мн для восклицанія приличныя слова, и моя натура пойдетъ своимъ путемъ.

Но въ виду того, что такихъ словъ нельзя достать во Франціи, я ршился въ т минуты, когда меня постигнетъ несчастіе, обходиться безо всякихъ восклицаній.

Однако Лафлеръ, не заключавшій съ собой подобнаго условія, слдилъ за лошадью, покаона пескрылась изъ глазъ, и тутъ вы можете, если угодно, представить себ, какимъ словцомъ онъ заключилъ всю эту исторію.

Гнаться въ ботфортахъ за испуганной лошадью было нельзя, а потому приходилось помстить Лафлера либо за коляской, либо внутри.

Я предпочелъ послднее, и черезъ полчаса мы подъхали къ почтовой станціи въ Нанпон.

Мертвый оселъ.

Нанпонъ.

— А это, сказалъ онъ, кладя остатокъ хлбной корки въ котомку, а это была бы твоя порція, будь ты живъ, я раздлилъ бы ее съ тобой…

Судя по тону, я думалъ что онъ обращается къ своему ребенку, онъ же обращался къ ослу, и именно къ тому самому, чей трупъ мы видли на дорог и который былъ причиной несчастія Лафлера. Крестьянинъ, казалось, сильно сокрушался по немъ, и мн тотчасъ вспомнилось, какъ Санчо плакался по своемъ, но у этого были боле правдивыя и естественныя ноты.

Горюнъ сидлъ на каменной скамь у двери, а подл него лежали сдло и уздечка съ осла, онъ ихъ приподымалъ по временамъ и опять клалъ, глядлъ на нихъ и покачивалъ головою. Затмъ онъ снова вынулъ хлбную корку изъ котомки, точно хотлъ състь, но, подержавъ въ рук, вложилъ въ удила уздечки и, пристально посмотрвъ на то, что устроилъ, вздохнулъ.

Простота его горя собрала вокругъ него толпу, и въ ней стоялъ и Лафлеръ, пока перемняли лошадей, я не выходилъ изъ коляски и могъ все видть и слышать черезъ головы.

Онъ разсказывалъ, что теперь возвращается изъ Испаніи, куда попалъ съ крайнихъ предловъ Франконіи, и вотъ ужъ сколько прохалъ на обратномъ пути домой, какъ его оселъ умеръ. Всмъ, казалось, было любопытно узнать, что могло заставить такого бднаго и стараго человка предпринять столь далекое путешествіе.

Онъ сказалъ, что небу было угодно благословить его тремя сыновьями, самыми красивыми парнями во всей Германіи, но потерявъ въ одну недлю двухъ старшихъ отъ оспы, когда и младшій заболлъ той же болзнью, онъ испугался, что лишится всхъ трехъ, и онъ далъ обтъ, что если небо не возьметъ отъ него младшаго, то онъ въ благодарность сходитъ на поклоненіе къ св. Яго въ Испанію.

Дойдя до этого въ своемъ разсказ, горюнъ замолчалъ, чтобъ заплатить дань природ, и горько плакалъ.

Онъ сказалъ, что небо приняло его обтъ, и онъ отправился изъ своей хижины съ этимъ бднымъ животнымъ, которое было его терпливымъ дорожнымъ товарищемъ, оно всю дорогу ло съ нимъ одинъ хлбъ, и было для него за друга.

Вс, стоявшіе вокругъ, съ участіемъ слушали бднягу. Лафлеръ предложилъ ему денегъ. Горюнъ отвчалъ, что ему ихъ не нужно, онъ плакалъ не о томъ, что стоилъ оселъ, а о его смерти. Онъ сказалъ, что увренъ, что оселъ его любилъ, и затмъ разсказалъ имъ длинную исторію о томъ, какъ, при переход черезъ Пиренейскія горы, ихъ постигла бда, и они были въ разлук три дня, все это время оселъ разыскивалъ его такъ же точно, какъ онъ самъ разыскивалъ осла, и что они почти не ли и не пили, пока не отыскали другъ друга.

— У тебя, другъ, есть, сказалъ я, по крайней мр одно утшеніе въ потер осла: я увренъ, что ты былъ для него милостивымъ хозяиномъ.

— Ахъ! сказалъ горюнъ, я самъ такъ думалъ, пока онъ былъ живъ, а теперь, какъ онъ умеръ, я думаю иначе. Боюсь, что черезчуръ тяжело было ему нести и меня, и мое горе, это-то и сократило дни бдной твари, и боюсь, что мн придется отвчать за него.

— Стыдъ человчеству! сказалъ я про себя, еслибъ мы вс любили другъ друга, какъ этотъ бдняга своего осла, то это что нибудь да значило-бъ.

Почтарь.

Нанпонъ.

Печаль, въ которую меня повергла исторія бдняка, требовала нкоторой внимательности, но почтарь не проявилъ ни малйшей, и пустилъ во всю прыть по мостовой.

Существо, истомленное до крайности, въ самой песчаной аравійской степи не такъ сильно жаждетъ выпить чашку воды, какъ я желалъ спокойнаго и мрнаго движенія, и я возымлъ бы высокое мнніе о почтар, еслибъ онъ тронулся со мною, такъ сказать, задумчивымъ шагомъ. Онъ же, напротивъ, едва бдняга окончилъ свои причитанія, безжалостно хватилъ по лошадямъ и пустился съ грохотомъ, точно тысяча чертей.

Я кричалъ ему, насколько могъ громко, чтобъ онъ, ради неба, халъ потише, но чмъ я громче кричалъ, тмъ онъ безжалостне погонялъ лошадей.

‘Чтобъ чортъ его побралъ съ его рысью!’ подумалъ я, ‘онъ будетъ гнать, пока не разорветъ моихъ нервовъ въ клочки и не доведетъ меня до безумнаго бшенства, а затмъ ужъ подетъ тихо, чтобъ я почувствовалъ прелесть тихой зды’.

Почтарь выполнилъ все это въ точности, пока онъ дохалъ до подножія крутого холма, въ полъ-лье отъ Нанпона, онъ привелъ меня въ ярость противъ него, и затмъ я пришелъ въ ярость противъ самого себя за то, что сердился.

Мое положеніе потребовало тогда иного леченія, и хорошая скачка съ громомъ оказала бы мн настоящую услугу.

— Погоняй же, погоняй, пожалуйста, милый, сказалъ я.

Почтарь указалъ на холмъ. Тутъ я попробовалъ воротиться къ исторіи бднаго нмца и его осла, но нить была потеряна, и мн такъ же трудно было пуститься за нею на поиски, какъ почтарю пуститься вскачь.

— Чтобъ чортъ все побралъ! сказалъ я.— Я вотъ тутъ сижу и искренно расположенъ, какъ никогда не былъ человкъ, принимать самое худое за лучшее, а все идетъ мн наперекоръ.

Хорошо, что есть превосходное утоляющее боль средство, которое предлагаетъ намъ природа, я тотчасъ же ухватился за него, и заснулъ, и первое, что я услышалъ, просыпаясь, было: Амьенъ.

— Слава Богу! сказалъ я, протирая глаза, вотъ и городъ, куда похала моя дама.

Амьенъ.

Едва я произнесъ эти слова, какъ меня быстро обогнала коляска графа де-Л., и въ ней сидла его сестра. Она только успла кивнуть мн, какъ знакомому, и притомъ особеннымъ образомъ, изъ чего я заключилъ, что между нами не все еще кончено. Она оказалась столь же мила, какъ ея взглядъ, не усплъ я поужинать, какъ въ комнату вошелъ слуга ея брата съ запиской, въ которой стояло, что она позволяетъ себ прислать мн письмо, которое проситъ меня лично отдать г-ж R.— въ первое же утро, когда мн нечего будетъ длать въ Париж. Она прибавила, что ей очень жаль,— но умалчивала по какому penchant,— что она не разсказала мн своей исторіи, и что она занее остается у меня въ долгу. И если мой путь будетъ когда либо лежать черезъ Брюссель, и я не забуду какъ зовутъ m-me L., — то madame L. будетъ рада уплатить свой долгъ.

— Итакъ, я встрчусь съ тобой, прелестный ангелъ, въ Брюссел! сказалъ я. Вдь только стоитъ мн прохать, на обратномъ пути изъ Италіи, черезъ Германію въ Голландію, по Фландрской дорог, а это крюкъ всего въ десять станцій… но будь ихъ хоть десять тысячъ! Зато, какимъ нравственнымъ удовольствіемъ увнчается мое путешествіе, когда я приму участіе въ горестныхъ случаяхъ печальной повсти, разсказанной такою страдалицей! Я увижу ее въ слезахъ, и хотя я и буду не въ силахъ изсушить ихъ источникъ, все же я испытаю наслажденіе, утирая ихъ на щекахъ первой и красивйшей изъ женщинъ! и съ платкомъ въ рук, я молча просижу подл нея цлый вечеръ.

Въ этомъ чувств не было ничего дурного, а все же я немедленно упрекнулъ за него мое сердце въ самыхъ горькихъ и язвительныхъ выраженіяхъ.

Я уже говорилъ читателю, что однимъ изъ странныхъ даровъ счастія въ моей жизни было то, что я почти безпрерывно былъ безумно влюбленъ въ кого нибудь, моя послдняя страсть вдругъ погасла при внезапномъ поворот за уголъ, отъ порыва ревности, и я снова зажегъ ее у чистаго свтильника Элизы, три мсяца назадъ, и при этомъ поклялся, что оно не угаснетъ все время, пока я буду путешествовать. Но къ чему скрывать? Я поклялся ей въ вчной врности, она иметъ право на все мое сердце, раздлить съ другой мое чувство, значило бы уменьшить его, обнаружить его, значило бы рисковать имъ, а гд рискъ, такъ возможна и потеря. И какой отвтъ ты дашь тогда, Йорикъ, сердцу столь врному и полному доврія, столь доброму, нжному и снисходительному?

— Нтъ, сказалъ я, прерывая самого себя, я не поду въ Брюссель.

Но мое воображеніе продолжало работать. Я вспомнилъ ея взглядъ въ тотъ мигъ нашей разлуки, когда ни я, ни она не могли вымолвить: прощай! Я взглянулъ на портретъ, который она надла на черной лент мн на шею, и покраснлъ, взглянувъ на него. Я готовъ былъ отдать все на свт, чтобъ поцловать его, но мн было стыдно.

— И неужто этотъ нжный цвтокъ, сказалъ я, сжимая его въ рукахъ, будетъ пораженъ до корня, и пораженъ, Йорикъ, тобою, кто общалъ сохранить его на своей груди?

— О, вчный источникъ счастія! сказалъ я, опускаясь на колни, будь мн свидтелемъ, и вс вкушающіе его чистые духи, будьте и вы также моими свидтелями, что я не поду въ Брюссель, хотя бы эта дорога и привела меня на небо, пока Элиза не подетъ туда со мною!

Въ восторгахъ подобнаго рода, сердце, наперекоръ уму, всегда наговоритъ слишкомъ много.

Письмо.

Амьенъ.

Счастье не улыбалось Лафлеру, ему не было удачи въ рыцарскихъ подвигахъ и не представлялось еще ни одного повода обнаружить свою ревность на служб мн, съ тхъ поръ какъ онъ на нее поступилъ, то есть въ теченіе почти сутокъ. Бдняга сгоралъ отъ нетерпнія, приходъ слуги графа Л. съ письмомъ оказался первымъ удобнымъ случаемъ для этого, и Лафлеръ ухватился за него. Ради оказанія чести его господину, онъ увлекъ посланнаго въ заднюю комнату въ гостинниц и угостилъ его стаканчикомъ, другимъ лучшаго пикардійскаго вина, слуга графа Л., въ отвтъ на угощеніе и ради того, чтобъ не отстать въ вжливости отъ Лафлера, пригласилъ его въ домъ своего барина. Предупредительность Лафлера (его взглядъ служилъ ему паспортомъ) вскор заставила всю прислугу въ кухн смотрть на него, какъ на своего человка, и благодаря тому, что французъ, какими бы талантами онъ ни обладалъ, ни мало не стыдится ихъ показывать, не прошло и пяти минутъ, какъ Лафлеръ вынулъ свою флейту и, пустясь въ плясъ съ первой нотой, увлекъ за собой горничную, метръ-д’отеля, повара, поваренка, словомъ, всю прислугу, и собакъ, и кошекъ, и вдобавокъ старую обезьяну. Полагаю, что ни въ одной кухн не было такъ весело со временъ всемірнаго потопа.

Madame L., проходя изъ комнатъ своего брата въ свою, услышала, какъ сильно веселятся внизу, и позвонила горничную, чтобъ узнать о причин, узнавъ, что это слуга англійскаго джентельмена такъ развеселилъ всхъ своей флейтой, она приказала позвать его наверхъ.

Нельзя же было бдному малому явиться съ пустыми руками, а потому, подымаясь по лстниц, онъ нагрузилъ себя тысячами поклоновъ m-me L. отъ своего господина, прибавилъ къ нимъ цлый рядъ апокрифическихъ вопросовъ насчетъ здоровья m-me L. и сказалъ ей, что его господинъ au dsespoir, боясь, что она утомилась отъ путешествія, и въ довершеніе всего, что monsieur получилъ письмо, которое madame имла честь…

— И онъ сдлалъ мн также честь, прервала Лафлера m-me L., и прислалъ отвтъ?

Madame de-L. сказала это такимъ увреннымъ тономъ, что Лафлеръ не посмлъ обмануть ея ожиданій, онъ затрепеталъ за мою честь, а, можетъ быть, обезпокоился съ тмъ вмст и за свою собственную, какъ человка, который могъ поступить на службу къ господину, способному проступиться en gards vis—vis d’une femme! А потому, когда m-me L. спросила Лафлера, принесъ ли онъ письмо, онъ отвчалъ:

— Oh! qu’oui.

И положивъ на полъ шляпу и придерживая клапанъ у кармана съ правой стороны лвою рукою, онъ правой рукой сталъ искать письма, затмъ тоже, наоборотъ. Diable! Затмъ онъ, обыскавъ вс карманы одинъ за другимъ, не забылъ и карманчика для часовъ. Peste! Затмъ Лафлеръ выложилъ все изъ кармановъ на полъ, онъ вынулъ грязный галстухъ, носовой платокъ, гребень, наконечникъ отъ бича, ночной колпакъ, затмъ заглянулъ въ шляпу.— Quelle tourderie! Онъ забылъ письмо въ гостинниц на стол, онъ сейчасъ сбгаетъ за нимъ и вернется черезъ три минуты.

Я только что отужиналъ, какъ вошелъ Лафлеръ, чтобъ дать отчетъ о своемъ приключеніи, онъ разсказалъ всю исторію просто, какъ она случилась, и прибавилъ только, что если monsieur забылъ (par hasard) написать отвтъ madame, то обстоятельства дозволяютъ ему исправить этотъ faux pas. Если же нтъ, то пусть все остается попрежнему.

Я не былъ вполн увренъ, какъ слдовало поступить по правиламъ этикета: писать или не писать, но если мн слдовало написать, то и самому чорту не за что было бы разсердиться, то была простая служебная ревность къ моей чести со стороны благорасположеннаго ко мн человка, поступая такъ, онъ могъ, конечно, попасть не на ту дорогу и поставить меня въ затрудненіе, но его сердце въ этомъ было не виновно, мн не предстояло никакой необходимости писать, и самое главное, Лафлеръ вовсе не имлъ вида человка, поступившаго дурно.

— Все это прекрасно, Лафлеръ, сказалъ я.

Этого было достаточно. Лафлеръ, какъ молнія вылетлъ изъ комнаты и воротился съ перомъ, чернилами и бумагой въ рукахъ, подойдя къ столу, онъ сложилъ ихъ возл меня съ такимъ восторгомъ въ лиц, что я не могъ удержаться и взялся за перо.

Я нсколько разъ принимался за письмо и, хотя мн нечего было ей сказать, и это ‘ничто’ могло быть выражено полдюжиной строкъ, я съ полдюжины разъ на разные лады начиналъ письмо и ни однимъ не былъ доволенъ.

Кратко, я былъ въ нерасположеніи писать.

Лафлеръ вышелъ и принесъ воды въ стакан, чтобъ разбавить мн чернила, затмъ онъ сходилъ за пескомъ и сургучемъ. Ничто не помогало, я писалъ, и зачеркивалъ, и рвалъ, и жегъ, и снова начиналъ писать.

— Le diable t’emporte! сказалъ я на половину самому себ, я не могу написать этого проклятаго письма.

И, говоря это, я съ отчаянія бросилъ перо.

Едва я бросилъ перо, какъ Лафлеръ самымъ почтительнымъ образомъ подошелъ къ столу и, тысячу разъ извиняясь въ той вольности, которую позволяетъ себ, сказалъ, что у него есть письмо барабанщика ихъ полка къ жен капрала, которое, какъ онъ сметъ думать, подойдетъ къ настоящему случаю.

Я дозволилъ бдному малому удовлетворить свою фантазію.

— Пожалуйста, покажи же его, сказалъ я.

Лафлеръ немедленно вытащилъ небольшой засаленный бумажникъ, весь набитый письмецами и любовными записочками въ самомъ жалкомъ состояніи, и положилъ его на столъ, затмъ, развязавъ шнурокъ, чмъ они были связаны, пересмотрлъ ихъ одно за другимъ, пока добрался до искомаго письма.

— La voil, сказалъ онъ, всплеснувъ руками и развернувъ письмо, положилъ передо мною, и пока я читалъ, отступилъ на три шага отъ стола.

Письмо.

Madame!

Je suis pntr de la douleur la plus vive, et rduit en mme temps au dsespoir par ce retour imprvu du caporal, qui rend notre entrevue de ce soir la chose du monde la plus impossible.

Mais vive la joie! et toute la mienne sera de penser vous.

L’amour n’est rien sans sentiments.

Et le sentiment est encore moins sans amour.

On dit qu’on ne doit jamais se dsesprer.

On dit aussi que М. le caporal monte la garde mercredi: alors ce sera mon tour.

Chacun а son tour.

En attendant — vive l’amour! et vive la bagatelle.

Je suis, Madame, avec tous les sentiments les plus respectueux et les pins tendres, tout vous.

Jaques Rocque*).

{*) Сударыня, я проникнутъ самой сильной печалью, и въ то же время приведенъ въ отчаяніе внезапнымъ возвращеніемъ капрала, которое превращаетъ наше свиданіе сегодня вечеромъ въ самую невозможную на свт вещь. Но, да здравствуетъ радость! а моя будетъ состоять въ томъ, чтобъ думать о васъ. Любовь ничто безъ чувства, а чувство безъ любви меньше. Говорятъ, что никогда не слдуетъ отчаиваться.— Говорятъ также, что г. капралъ въ среду пойдетъ въ караулъ, тогда настанетъ мой чередъ. У всякаго свой чередъ. Въ ожиданіи,— да здравствуетъ любовь! и да здравствуетъ шалость!

Пребываю, съ почтительнйшими и нжнйшими чувствами,
весь вашъ Жакъ Рокъ.}

Стоило только замнить капрала графомъ, и ничего не говорить относительно караула въ среду,— и письмо оказывалось ни хорошо, ни дурно. Чтобъ доставить удовольствіе бдному малому, который дрожалъ за мою честь и за свою собственную, и за честь своего письма, — я снялъ съ него сливки и, взбивъ ихъ по своему, запечаталъ письмо и отослалъ съ Лафлеромъ къ madame de-L. На слдующее утро мы отправились въ дальнйшій путь въ Парижъ.

Парижъ.

Тому, кто можетъ поддержать свое достоинство посредствомъ экипажа и расталкивать всхъ передъ собою при помощи полдюжины лакеевъ и пары поваровъ, — тому отлично въ такомъ город, какъ Парижъ, онъ можетъ разгуливать гд угодно.

Но для бднаго принца, у котораго слаба кавалерія и чья пхота не свыше одного человка, лучше оставить поле сраженія и прославиться въ своемъ кабинет, если только ему удастся взойти въ него, я говорю взойти, ибо, что бы ни думали о томъ многіе, нтъ средства опуститься перпендикулярно между ними и сказать: Me voici, mes enfants,— я здсь.

Сознаюсь, что мои первыя ощущенія, когда я остался наедин, въ своей комнат въ гостинниц, были далеко не столь лестнаго свойства, какъ я предполагалъ. Я важно подошелъ къ окну въ запыленномъ черномъ кафтан и, глянувъ на улицу, увидлъ, что вс, въ желтомъ, голубомъ и зеленомъ одяньи, несутся на зовъ удовольствія. Старики со сломанными копьями и въ шлемахъ съ потерянными наличниками, молодые въ блестящихъ, сіяющихъ какъ солнце латахъ, украшенные самыми пестрыми перьями Востока,— и вс, вс, ломая копья, какъ заколдованные рыцари старинныхъ турнировъ, ради славы и любви.

— Ахъ, бдный Йорикъ! вскричалъ я,— что теб тутъ длать? Въ этой блестящей сумятиц, при первой же сшибк, ты будешь превращенъ въ этомъ, ищи, ищи какой нибудь извилистой алейки, съ вертящейся рогаткой у входа, куда не зазжала карета, гд не видали блеска факела, тамъ ты можешь отвести душу въ сладостной бесд съ какой нибудь гризеткой, женою цирульника, и попасть въ подобное же общество!..

— Нтъ, скорй я погибну, чмъ поступлю такъ! сказалъ я, вынимая письмо, которое слдовало отдать madame de R.— Первымъ дломъ я отправлюсь къ этой дам.

И, позвавъ Лафлера, я приказалъ ему сходить за цирульникомъ, и затмъ, воротясь, вычистить мн платье.

Парикъ.

Парижъ.

Цирульникъ, придя, ршительно отказался имть какое либо дло съ моимъ парикомъ, онъ оказался или выше, или ниже его искусства, мн ничего не оставалось, какъ купить новый, по его выбору.

— Но я боюсь, дружокъ, сказалъ я, что этотъ локонъ распустится.

— Погрузите его въ океанъ, онъ и тогда не распустится, отвчалъ цирульникъ.

Однако, подумалъ я, на какой большой аршинъ мряютъ все въ этомъ город! Крайній предлъ идей англійскаго парикмахера не зашелъ бы дале: ‘окуните его въ кадку съ водой!’ Какая разница! время, по сравненію съ вчностью!

Сознаюсь, я самъ не терплю холодныхъ размышленій, а равно и пораждающихъ ихъ тщедушныхъ идей, я самъ до того пораженъ великими явленіями природы, что еслибъ то зависло отъ меня, я никогда бы не бралъ для сравненія предмета ниже, по меньшей мр, горы. Противъ французскаго выспренняго выраженія въ настоящемъ случа единственно можно сказать, что величіе боле заключается въ слов, чмъ въ самомъ предмет. Несомннно, океанъ возбуждаетъ въ насъ великія идеи, но Парижъ лежитъ глубоко въ материк, и мало вроятія, чтобъ я проскакалъ сотню миль на почтовыхъ ради производства опыта. И такъ, слова парижскаго цирульника ничего не значатъ.

Конечно, кадка съ водой, поставленная рядомъ съ неизмримой глубиной, представляется въ рчи весьма жалкой фигурой, но слдуетъ замтить, что она иметъ одно преимущество, именно то, что находится въ сосдней комнат, и въ ней правду относительно локона можно испытать въ одно мгновеніе, безо всякихъ хлопотъ.

По чистой правд, и по самомъ добросовстномъ разсмотрніи дла, французское выраженіе общаетъ больше, чмъ въ состояніи выполнить.

Мн кажется, что въ подобныхъ безсмысленныхъ мелочахъ легче усмотрть точные отличительные признаки національныхъ характеровъ, чмъ въ самыхъ важныхъ государственныхъ длахъ, гд великіе люди всхъ народовъ колобродятъ и болтаютъ до того на одинъ ладъ, что я за выборъ между ними не дамъ и девяти пенсовъ.

Цирульникъ провозился со мною такъ долго, что стало уже поздно и думать отправиться въ тотъ же вечеръ съ письмомъ къ madame de R., но когда человкъ одтъ для того, чтобъ выйти, то размышленія не много значатъ, и я, записавъ въ книжк названіе гостиницы ‘Модена’ {Въ прежней улиц Jacob. Комическая опера помщалась тогда въ улиц Mauconseil.}, гд я остановился, вышелъ, самъ не зная куда пойду.

— Я объ этомъ подумаю по дорог, сказалъ я.

Пульсъ.

Парижъ.

Хвала теб, милая житейская привтливость! ты сглаживаешь намъ путь жизни. Какъ грація и красота съ перваго взгляда зарождаютъ склонность къ любви, такъ ты отворяешь дверь и впускаешь въ домъ странника.

— Пожалуйста, madame, сказалъ я, будьте добры и скажите, какъ мн пройти къ Opra-Comique?

— Съ большимъ удовольствіемъ, monsieur, отвчала она, кладя свою работу въ сторону.

По дорог, я заглянулъ въ полдюжины лавокъ, отыскивая лицо, которое не обезпокоилось бы отъ такого спроса, наконецъ, это мн понравилось, и я вошелъ.

Она сидла на низенькомъ стульц въ глубин лавки, напротивъ двери, и вышивала манжеты.

— Tr&egrave,s-volontiers, съ большимъ удовольствіемъ, сказала она и, положивъ свою работу на стулъ рядомъ, встала съ низенькаго стульца, на которомъ сидла, съ такимъ привтливымъ движеніемъ и взглядомъ, что еслибъ мн пришлось издержать у нея пятьдесятъ луидоровъ, то и тогда бы я сказалъ: ‘что за миляя женщина’.

— Вамъ, monsieur, сказала она, подходя со мною къ дверямъ лавки и указывая по какой дорог мн слдуетъ идти, вамъ надо сперва повернуть налво, mais prenez garde, тамъ два поворота, пожалуйста, поверните во вторую улицу, пройдя по ней немного, вы увидите церковь {Коллегія Четырехъ Націй (Coll&egrave,ge des Quatre-Nations) теперь Академія (L’Institut).} и, миновавъ ее, потрудитесь повернуть прямо направо, и вы дойдете до Новаго моста (Pont-Neuf), черезъ который вамъ придется перейти, а тамъ ужъ всякій доставитъ себ удовольствіе и укажетъ вамъ дорогу.

Она трижды повторила свои наставленія, и въ третій разъ съ той же добродушной терпливостью, какъ и въ первый, если тонъ и манеры имютъ значеніе, а они несомннно имютъ его для всхъ, кром закрытыхъ для того сердецъ, то она, казалось, дйствительно интересовалась тмъ, чтобъ я не сбился съ дороги.

Не хочу и думать, чтобъ въ томъ впечатлніи, которое произвела на меня ея привтливость, участвовала женская красота, хотя она и была прелестнйшей гризеткой, какую, кажется, мн только приходилось видть, я помню одно: что когда я говорилъ ей, какъ много ей обязанъ, то смотрлъ ей прямо въ глаза, и повторилъ свою благодарность столько же разъ, сколько она свои наставленія.

Не усплъ я отойти отъ лавки и десяти шаговъ, какъ почувствовалъ, что забылъ до послдней буквы все, что она сказала, тогда, оглянувшись назадъ, и видя, что она все еще стоитъ у дверей лавки, какъ бы слдя, пойду ли я по настоящей дорог, или нтъ, я воротился, и спросилъ ее: куда слдуетъ повернуть въ первый разъ, направо или налво, потому что я ршительно забылъ.

— Возможно ли? спросила она, полусмясь.

— Весьма возможно, отвчалъ я,— когда мужчина больше думаетъ о женщин, чмъ о ея добромъ совт.

То была сущая правда, и она приняла ее, какъ женщины вообще принимаютъ должную имъ дань, съ легкимъ поклономъ.

— Attendez, сказала она, дотрогиваясь до моей руки, чтобъ удержать меня и, позвавъ мальчика изъ комнаты за лавкой, велла ему завернуть въ пакетъ перчатки.— Я только что хотла послать его, сказала она,— въ тотъ кварталъ съ пакетомъ, и если вамъ угодно подождать, то онъ будетъ готовъ черезъ минуту и проводитъ васъ до мста.

И такъ, я вошелъ вслдъ за нею въ лавку, какъ бы имя намреніе приссть, я взялъ манжеты, которыя она положила на стулъ, она сла на свое низенькое стульце, и я тотчасъ же слъ подл нея.

— Онъ будетъ готовъ черезъ минуту, сказала она.

— И въ эту минуту, отвчалъ я,— я весьма желалъ бы отплатить какимъ нибудь вжливымъ попоступкомъ за вс ваши любезности. Случайно всякій можетъ оказаться благожелательнымъ по отношенію къ другому, но у тхъ, кто постоянно выказываетъ благожелательность, она составляетъ принадлежность темперамента. И конечно, добавилъ я,— если та же самая кровь, которая исходитъ изъ сердца, достигаетъ до конечностей (тутъ я взялъ ее за запястье), то я увренъ, что у васъ пульсъ бьется лучше, чмъ у какой другой женщины на свт.

— Что-жъ, пощупайте его, сказала она, протягивая руку.

Я положилъ шляпу на полъ, взялъ кисть ея руки въ одну руку, и наложилъ на артерію два первые пальца другой.

О, еслибъ небесамъ было угодно, мой дорогой Евгеній, чтобъ ты проходилъ мимо, и увидалъ какъ я сижу въ черномъ кафтан и съ мрачнымъ выраженіемъ считаю, одно за другимъ, біенія пульса, съ такимъ же благоговніемъ, какъ еслибъ я слдилъ за ходомъ горячечнаго кризиса! Какъ бы ты посмялся, и какихъ бы наговорилъ нравоученій по поводу моего новаго занятія. А ты бы и посмялся, и поразглагольствовалъ!

— Поврь мн, дорогой Евгеній, отвтилъ бы я теб,— на свт есть занятія хуже чмъ щупанье пульса у женщины.

— Но у гризетки! сказалъ бы ты,— и притомъ въ открытой лавк, Йорикъ!

— Тмъ лучше: ибо, Евгеній, когда мои намренія прямы, то мн все равно, хотя бы цлый свтъ видлъ какъ я щупаю пульсъ.

Мужъ.

Парижъ.

Я насчиталъ двадцать біеній, и быстро подвигался къ сороковому, какъ ея мужъ нежданно вошелъ изъ задней комнаты въ лавку, и сбилъ меня нсколько со счета. Она сказала, что это только ея мужъ, и я принялся отсчитывать новые два десятка.

— Monsieur такъ добръ, замтила она, когда тотъ проходилъ мимо насъ,— что взялъ на себя трудъ пощупать мн пульсъ.

Мужъ снялъ шляпу и, кланяясь мн, сказалъ, что я оказываю ему слишкомъ большую честь, проговоривъ это, онъ надлъ шляпу и вышелъ.

— Боже мой! сказалъ я про себя по его уход,— и этотъ человкъ можетъ быть мужемъ этой женщины?

Пусть т немногіе, кто знаетъ, каковы были основанія моего восклицанія, не постуютъ на то, что я изъясню ихъ тмъ, которые того не знаютъ.

Въ Лондон, лавочникъ и лавочница кажутся одной костью и одной плотью, по отношенію къ различнымъ умственнымъ и тлеснымъ способностямъ, преимущество бываетъ то у одного, то у другой, но, вообще, они вровень другъ другу и прилажены другъ къ другу такъ, какъ и должны быть мужъ и жена.

Въ Париж врядъ ли есть два боле противоположные рода существъ: законодательная и исполнительная власти въ лавк не зависятъ отъ мужа, а потому онъ рдко въ нее заглядываетъ, онъ сидитъ, не входя ни съ кмъ въ сношенія, въ какомъ нибудь угрюмомъ и мрачномъ чулан, въ колпак изъ бумажныхъ охлопковъ,— такимъ же грубымъ сыномъ природы, какимъ она его создала.

Геній народа, салическій только въ монархіи {По салическому закону женщина не можетъ наслдовать престола.}, вполн уступилъ эту отрасль, со множествомъ другихъ, женщинамъ, благодаря постояннымъ сношеніямъ, съ утра до ночи, съ покупателями всякаго чина и вида, у женщинъ, какъ у булыжниковъ, которые долго бы трясли въ мшк, при помощи дружескихъ столкновеній, стерлись вс шереховатости и острые углы, и он не только округлились и стали гладкими, но нкоторыя изъ нихъ отшлифовались, какъ брилліанты. А monsieur le mari не много лучше камня на мостовой.

Истинно, истинно, человкъ! не добро теб сидть одному. Ты созданъ для общительности и нжныхъ сношеній, и доказательствомъ тому служитъ проистекающее отъ нихъ усовершенствованіе нашей природы.

— Какъ же онъ бьется, monsieur? спросила она.

— Съ тою именно благожелательностью, съ какой я и ожидалъ, отвчалъ я, спокойно глядя ей въ глаза.

Она хотла въ отвтъ сказать мн какую-то любезность, но въ лавку вошелъ мальчикъ съ перчатками.

— Apropos, сказалъ я, и мн нужна пара перчатокъ.

Перчатки.

Парижъ.

При этихъ словахъ хорошенькая гризетка встала, и зайдя за прилавокъ, достала свертокъ и развязала его, я сталъ противъ нея, вс оказались велики. Хорошенькая гризетка мрила ихъ пару за парой по моей рук, но размръ отъ того не измнялся. Она попросила, чтобъ я примрилъ пару, которая была меньше всхъ. Она держала перчатку открытой, моя рука мигомъ просунулась въ нее.

— Не годится, сказалъ я, слегка покачивая головой.

— Нтъ, сказала она, длая то же.

При обмн взглядами порой встрчается такое простоватое лукавство, въ которомъ прихотливость и умъ, серьезность и безсмыслица смшиваются до того, что, если спустить съ цпи вс языки Вавилонскаго столпотворенія, то и они не въ силахъ его выразить, взгляды эти сообщаются и схвативаются столь мгновенно, что почти нельзя ршать, съ которой стороны идетъ зараза. Пусть рчистый человкъ распространится объ этомъ на цлыя страницы, пока довольно повторить, что перчатки не годились. И мы оперлись руками о конторку, она была узка, и между нами могла умститься только пачка перчатокъ.

Хорошенькая гризетка смотрла на перчатки, затмъ въ сторону въ окно, потомъ опять на перчатки, и затмъ на меня. Мн не хотлось прерывать молчанія, и я слдовалъ ея примру, такимъ образомъ, я глядлъ на перчатки, затмъ на окно, потомъ на перчатки, и затмъ на нее. И такъ дале, поочередно.

Я чувствовалъ, что при всякой новой атак несу чувствительную потерю, у нее были живые черные глаза, и она стрляла ими сквозь такія длинныя и шелковистыя рсницы съ такой проницательностью, что заглядывала мн въ самое сердце и внутренности. Какъ то ни покажется странно, но я дйствительно чувствовалъ это.

— Все равно, сказалъ я, взявъ ближайшія ко мн дв пары, и пряча ихъ въ карманъ.

Я былъ увренъ, что хорошенькая гризетка запросила съ меня только по ливру за пару свыше цны. Мн хотлось, чтобъ она запросила еще лишній ливръ, и я ломалъ голову, какъ бы это устроить.

— Неужели выдумаете, mon cher monsieor, сказала она, обманываясь насчетъ моего смущенія, — что я могу запросить лишнее су съ иностранца, при томъ съ того, кто оказалъ мн честь своимъ довріемъ скорй изъ вжливости, чмъ нуждаясь въ перчаткахъ? М’en croyez-vous capable?

— О, конечно, нтъ, отвчалъ я,— но если бы вы и были на то способны, то все равно, вы доставили бы мн удовольствіе.

И, положивъ деньги ей на ладонь, я поклонился ей ниже, чмъ обыкновенно кланяются лавочницамъ, и вышелъ, мальчикъ съ пачкой пошелъ за мною.

Переводъ.

Парижъ.

Въ лож, куда меня помстили, сидлъ только любезный старый французскій офицеръ. Я люблю военныхъ не только потому, что уважаю человка, чей нравъ смягчается отъ рода занятій, которые способны дурного сдлать еще хуже, но потому еще, что я зналъ когда-то одного… его уже нтъ, но почему же мн не защитить отъ насилія страницы, написавъ на ней его имя и объявивъ міру, что то былъ капитанъ Товія Шэнди, самый дорогой изъ моихъ друзей и духовныхъ овецъ, о чьемъ человколюбіи я не могу вспомнить и теперь, когда уже прошло такъ много времени со дня его смерти, безъ того, чтобъ слезы не брызнули изъ моихъ глазъ {Товія Шэнди одно изъ дйствующихъ лицъ въ роман Стэрна, доброта капитана лучше всего характеризуется тмъ, что онъ, долго прогонявшись съ прострленной ногой за надодавшей ему мухой, поймавъ, выпустилъ ее въ окно, замтивъ, что въ мір довольно мста, чтобъ имъ больше не встрчаться. Пер.}. Благодаря ему, я чувствую пристрастіе ко всему корпусу ветерановъ, и такъ, перешагнувъ черезъ дв заднія скамейки, я помстился возл него.

Старый офицеръ въ большихъ очкахъ внимательно читалъ брошюру, быть можетъ оперное либретто. Какъ только я услся, онъ снялъ очки и, спрятавъ ихъ въ футляръ, положилъ и ихъ, и книжку въ карманъ. Я приподнялся и поклонился ему.

Переведите это на какой угодно образованный языкъ, и смыслъ будетъ таковъ:

‘Вотъ въ ложу вошелъ бдный иностранецъ, онъ, повидимому, никого не знаетъ, и врядъ ли съ кмъ познакомится, даже проживъ семь лтъ въ Париж, если всякій, къ кому онъ ни подойдетъ, не сниметъ съ носа очковъ, это значило бы захлопнуть прямо у него передъ носомъ дверь къ разговору, и поступить съ нимъ грубе нмца’.

Французскій офицеръ могъ бы все это высказать вслухъ, и поступи онъ такъ, я со своей стороны перевелъ бы свой поклонъ на французскій языкъ, и сказалъ бы ему, что ‘я весьма тронутъ его вниманіемъ, и благодарю его тысячу разъ’.

Ничто такъ не помогаетъ успхамъ общительности, какъ мастерство въ этого рода скорописи и быстрая передача словами извстныхъ оборотовъ во взглядахъ и жестахъ, со всми ихъ измненіями и оттнками. Что касается меня, то въ силу долгой привычки, я длаю это механически и, гуляя по лондонскимъ улицамъ, все время занимаюсь такого рода переводомъ, не разъ случалось мн стоять позади кружка людей, которые не обмнивались и тремя словами, а я уносилъ до двадцати разговоровъ, которые могъ бы прекрасно записать, и подтвердить подъ присягой.

Разъ вечеромъ, въ Милан, я отправился на концертъ Мартини, и только что хотлъ войти въ залу, какъ маркизина ди-Ф. стремительно вышла изъ нея, она почти наскочила на меня, раньше чмъ я ее увидлъ, и я отскочилъ въ сторону, чтобъ пропустить ее. Она сдлала то же, и въ ту же сторону: такимъ образомъ, мы стукнулись головами, она тотчасъ же двинулась въ другую сторону, чтобъ пройти. Со мной случилось то же несчастіе, что съ нею, именно я отскочилъ въ ту же сторону и вновь загородилъ ей проходъ. Мы оба уклонились въ другую сторону, и затмъ назадъ, и такъ дале. Это было смшно, мы оба покраснли до невозможности, пока я наконецъ не сдлалъ того, съ чего слдовало начать: я сталъ какъ пень, и маркизина уже не встртила препятствія. Я не могъ войти въ залу, пока не извинился передъ нею, по-крайней-мр, тмъ, что подождалъ и прослдилъ за нею глазами до конца корридора. Она дважды оглянулась, и шла ближе къ стн, какъ бы желая дать проходъ тмъ, которые подымались по лстниц въ залу.

— Нтъ, сказалъ я,— мой переводъ не годится: маркизина иметъ право на самое высшее извиненіе, на какое я только способенъ, и она даетъ мн къ тому возможность.

И я побжалъ, и попросилъ у нея извиненія за затрудненіе, въ которое ее поставилъ, сказавъ, что намревался уступить ей дорогу. Она отвчала, что имла то же намреніе по отношенію ко мн, и мы взаимно поблагодарили другъ друга. Она стояла на верху лстницы и, не видя подл нея чичисбея, я просилъ у нея позволенія проводить ее до кареты. Мы стали спускаться, останавливаясь черезъ каждыя три ступени, чтобъ поговорить о концерт и о нашемъ приключеніи.

— Честное слово, madame сказалъ я, подсаживая ее въ карету,— я сторонился шесть разъ, чтобъ дать вамъ возможность выйти изъ залы.

— А я шесть разъ, чтобъ дать вамъ возможность войти, отвчала она.

— И я желаю отъ души, чтобъ вы сдлали то же въ седьмой разъ, сказалъ я.

— Отъ всего сердца, сказала она, пропуская меня. Жизнь слишкомъ коротка, чтобъ застаиваться на формальностяхъ, я тотчасъ же влзъ въ карету, и она увезла меня къ себ. Что касается до концерта, то полагаю, что св. Цецилія {Покровительница музыки.}, которая вроятно тамъ присутствовала, знаетъ о немъ больше моего.

Что же до связи, которая возникла изъ сказаннаго ‘перевода’, то она доставила мн больше удовольствія, чмъ вс другія, какія только я имлъ честь завязать въ Италіи.

Карликъ.

Парижъ.

Я никогда въ жизни не слышалъ, чтобъ кто нибудь замтилъ это, кром одного лица, кто именно это замтилъ, вроятно, выяснится въ этой глав. И такъ, должны быть какія нибудь основанія, что я, взглянувъ на партеръ безо всякаго предубжденія, былъ пораженъ необъяснимой игрой природы, создавшей такое количество карликовъ. Несомннно, въ извстныя времена она забавляется почти въ каждомъ уголк вселенной, но въ Париж ея забавамъ нтъ конца. Богиня, повидимому, также весела, какъ и умна.

Перенесясь мысленно изъ Opra Comique, я сталъ мрить всхъ встрчавшихся мн на улиц. Печальное занятіе! особенно, когда ростъ чрезмрно малъ, лицо чрезмрно смугло, глаза живые, носъ длинный, зубы блы, челюсть выдается…

Видть такое множество несчастныхъ, выкинутыхъ силой обстоятельствъ изъ своего класса и отброшенныхъ на самый край другого, который мн тяжело назвать!… На три человка одинъ пигмей!.. Одни отъ того, что голова пострадала отъ англійской болзни и на спин горбъ, другіе отъ того, что ноги кривы, на третьихъ Природа наложила руку и они перестали рости на шестомъ или седьмомъ году, четвертые отлично и естественно сложены, но похожи на карликовыя яблони: имъ съ самаго начала и основанія не суждено быть выше.

Путешественникъ-медикъ можетъ приписать это плохимъ бандажамъ, путешественникъ, страдающій сплиномъ — недостатку воздуха, а любознательный путешественникъ, ради подтвержденія системы, можетъ вымрить высоту ихъ домовъ, узкость ихъ улицъ, а равно на сколькихъ квадратныхъ футахъ, въ шестомъ и седьмомъ этаж, дятъ и спятъ вмст многочисленные члены буржуазнаго семейства. Я, впрочемъ, вспоминаю, что мистеръ Шэнди старшій, который все объяснялъ по-своему, заврялъ, будто дтей, какъ и другихъ животныхъ, можно выростить почти до любого роста, только бы они явились въ должномъ вид на свтъ, но что бда въ томъ, что парижане такъ сбиты въ кучу, что у нихъ не хватаетъ мста для выводки дтей.

— По-моему, говорилъ онъ, это не значитъ выводить кого нибудь, это значитъ ничего не выводить.

— Нтъ, продолжалъ онъ, надбавляя доказательствъ,— это хуже, чмъ ничего не выводить, когда посл двадцати или двадцати пяти лтъ нжнйшихъ заботъ и потребленія самыхъ питательныхъ веществъ, въ конц концовъ они все-таки выйдутъ не выше моей ноги.

Мистеръ Шэнди былъ очень малъ ростомъ, а потому выразиться сильне невозможно.

Я пишу не ученое разсужденіе, а потому даю то ршеніе вопроса, которое самъ встртилъ, и довольствуюсь единственно правдивостью замчанія, которое подтверждается въ Париж на всякой улиц и во всякомъ переулк. Я какъ-то шелъ по улиц, которая ведетъ отъ Карусели къ Палэ-Роялю, и замтилъ, въ какомъ затрудненіи находится маленькій мальчикъ, благодаря бжавшему по средин ея ручью, я взялъ мальчика за руку и помогъ ему перейти. Приподнявъ его головку, чтобъ взглянуть ему въ лицо, я увидлъ, что ему около сорока.

— Все равно, сказалъ я,— какая нибудь добрая душа также поможетъ мн, когда мн будетъ девяносто.

У меня въ душ есть какое-то побужденьице, заставляющее меня сочувствовать этимъ маленькимъ поблеклымъ существамъ нашего рода, у которыхъ не хватаетъ ни роста, ни силы, чтобы выйти въ люди. Я не могу выносить, когда вижу, что ихъ топчатъ подъ ногами, и едва я услся подл стараго французскаго офицера, какъ мое негодованіе было возбуждено происшествіемъ въ этомъ род какъ-разъ подъ нашей ложей.

Въ конц креселъ, между ними и первой боковой ложей, есть небольшое мстечко, гд находятъ убжище зрители всякаго званія, когда театръ полонъ. Хотя тутъ стоятъ такъ же, какъ въ партер {Мста за креслами, теперь въ Париж во Французскомъ театр тутъ устроены скамьи, но въ Вн зрители помщаются стоя, по крайней мр такъ было лтъ двадцать назадъ. Партеромъ это мсто называется потому, что въ старину тутъ не было пола. Наши ‘кресла’ во Франціи зовутся ‘оркестромъ’, а въ Вн — ‘паркетомъ’. Пер.}, но платится какъ за кресла. Бдное беззащитное созданьице такого рода какимъ-то образомъ попало въ это злополучное мсто, въ театр было очень жарко, а его окружали существа на два съ половиною фута выше его. Карлику невыразимо доставалось со всхъ сторонъ, но больше всего его безпокоилъ высокій мясистый нмецъ ростомъ футовъ въ семь, онъ стоялъ какъ-разъ между нимъ и возможностью видть сцену или актеровъ. Бдный карликъ всячески старался хоть глазкомъ взглянуть на то, что происходило впереди, отыскивая, то съ той, то съ другой стороны хоть небольшого промежутка между руками и тломъ нмца, но нмецъ твердо стоялъ въ самомъ неблагопріятномъ, какое только можно представить, положеніи, карликъ съ такимъ же удобствомъ могъ бы помститься на дн глубочайшаго въ Париж колодца. Карликъ вжливо дотянулъ свою руку до рукава нмца и сказалъ ему о своемъ гор. Нмецъ повернулъ голову, взглянулъ на него, какъ Голіаъ на Давида, и безчувственно сталъ въ прежнее положеніе.

Я только взялъ понюшку изъ маленькой роговой табакерки.

— О, дорогой мой монахъ! съ какимъ бы участіемъ склонила бы свой слухъ твоя нжная и благосклонная душа, столь привыкшая все сносить и выносить, къ просьб этого бдняжки.

Старый французскій офицеръ, видя, съ какимъ волненіемъ поднялъ я глаза при этомъ воззваніи, спросилъ меня въ чемъ дло. Я разсказалъ ему все въ трехъ словахъ, и прибавилъ:

— Какъ это безчеловчно!

Тмъ временемъ карликъ былъ доведенъ до крайности, и въ первомъ порыв, который обыкновенно бываетъ безразсуденъ, сказалъ нмцу, что онъ отржетъ ему ножомъ его длинный хвостъ.

Нмецъ холодно оглянулся и отвчалъ, что желаетъ ему успха, если только онъ дотянется.

Несправедливость, усиленная обидой, кому бы она ни была нанесена, заставляетъ всякаго человка съ сердцемъ стать на сторону обиженнаго, я готовъ былъ выскочить изъ ложи, чтобъ добиться удовлетворенія въ данномъ случа. Старый французскій офицеръ сдлалъ то же съ меньшимъ безпорядкомъ, онъ нсколько высунулся изъ ложи и кивнулъ часовому, указывая ему въ то же время пальцемъ на карлика, часовой подошелъ. Тутъ не къ чему было излагать жалобы, само происшествіе говорило за себя, поэтому, быстро оттолкнувъ нмца мушкетомъ, часовой взялъ карлика за руку и поставилъ его впереди.

— Какъ это благородно! вскричалъ я, всхлопывая руками.

— И однако, сказалъ старый офицеръ, вы не позволили бы сдлать этого въ Англіи.

— Въ Англіи, сказалъ я, мы вс удобно помщаемся.

Въ случа, еслибъ я былъ въ разлад съ самимъ собою, то старый французскій офицеръ примирилъ бы меня, сказавъ, что это bon mot. А въ виду того, что bon mot всегда что нибудь да стоитъ въ Париж, онъ предложилъ мн понюшку табаку.

Роза.

Парижъ.

Насталъ и мой чередъ спросить стараго французскаго офицера: — Въ чемъ дло?— потому что крикъ: — Haussez les mains, monsieur l’abb, раздавшійся изъ двнадцати разныхъ мстъ въ партер, былъ для меня столь же не вразумителенъ, какъ для него мое воззваніе къ монаху.

Онъ сказалъ, что вроятно какой нибудь бдный аббатъ, желая видть оперу, сидлъ въ одной изъ верхнихъ ложъ, притаясь за парой гризетокъ, и что партеръ, замтивъ его, требовалъ, что онъ во время представленія держалъ руки поднявъ кверху.

— Но разв можно предположить, сказалъ я, — что духовное лицо залзетъ въ карманъ къ гризетк?

Старый французскій офицеръ улыбнулся, и говоря мн на ухо, сообщилъ мн свдніе, котораго я и не предполагалъ.

— Боже мой, сказалъ я, блдня отъ изумленія, возможно ли, чтобъ народъ, столь гордящійся чувствами, былъ въ то же время столь нечистоплотенъ, и такъ мало похожъ на самого себя!.. Quelle grossi&egrave,ret! прибавилъ я.

Французскій офицеръ сказалъ мн, что это неблагородная выходка противъ церкви, ведущая свое начало въ театр съ того времени, какъ въ немъ былъ данъ Тартюфъ Мольера, но мало-по-малу это исчезаетъ вмст съ другими остатками готическихъ нравовъ.

— У всхъ народовъ, сказалъ онъ, — есть свои утонченности и грубости, въ которыхъ они по очередно первенствуютъ и теряютъ свое первенство.— Онъ былъ во многихъ странахъ, и всюду находилъ извстную утонченность въ нравахъ, которой не доставало другимъ.— Le pour et le contre se trouvent en chaque nation. Всюду есть извстный балансъ добра и зла, сказалъ онъ, — и только знаніе его можетъ освободить одну половину міра отъ предразсудковъ, которые она питаетъ относительно другой, выгода путешествія, по отношенію къ le savoir-vivre, состоитъ въ томъ, что видишь множество и людей, и нравовъ, это насъ научаетъ взаимной терпимости, а взаимная терпимость, заключилъ онъ, поклонясь мн, — научаетъ насъ взаимной любви.

Старый французскій офицеръ высказалъ все это со скромностью и здравомысліемъ, которые согласовались съ первымъ благопріятнымъ впечатлніемъ, которое онъ произвелъ на меня. Мн казалось, что я полюбилъ его, но я ошибался,— я любилъ просто свой собственный взглядъ на вещи, разница въ томъ, что я самъ не съумлъ бы выразить его и на половину такъ хорошо.

И для всадника, и для лошади равно тягостно, когда послдняя всю дорогу идетъ, настороживъ уши и тараща глаза на всякій невиданный ею предметъ. Я столь же мало подверженъ такимъ страданіямъ, какъ и любое живое существо, но я откровенно сознаюсь, что множество вещей причиняли мн мученія и я въ первый мсяцъ краснлъ отъ многихъ словъ, которыя во второй мн казались безразличными и вполн невинными.

Madame де-Рамбулье, посл полугодового знакомства со мною, сдлала мн честь и взяла меня съ собой въ карету, чтобъ създить за два лье отъ города. Изо всхъ женщинъ, m-me де-Рамбулье самая безупречная, и я не думаю, что увижу женщину боле добродтельную и съ боле чистымъ сердцемъ. На обратномъ пути, m-me де-Рамбулье попросила меня дернуть за шнурокъ. Я спросилъ, не нужно ли ей чего нибудь.— Rien que p….r, отвчала m-me де-Рамбулье.

Не печалься, нжный путешественникъ, что m-me де-Рамбулье п…… А вы, прелестныя и таинственныя нимфы, сорвите каждая по роз и разсыпьте ихъ на своемъ пути, потому что m-me de Рамбулье больше ничего не длаетъ. Я подалъ руку m-me де-Рамбулье, чтобъ помочь ей выйти изъ кареты, и будь я жрецомъ чистой Касталіи, я служилъ бы у ея источника ничуть не съ боле почтительнымъ благоприличіемъ.

Горничная.

Парижъ.

То, что старый французскій офицеръ говорилъ насчетъ путешествія, напомнило мн совты Полонія сыну по тому же поводу, отсюда я перешелъ къ Гамлету, а отъ Гамлета къ остальнымъ произведеніямъ Шекспира и, возвращаясь домой, остановился на набережной Конти, чтобъ купить себ его сочиненія.

Книгопродавецъ отвчалъ, что у него нтъ ни одного экземпляра.

— Comment! сказалъ я, беря одинъ изъ томовъ полнаго экземпляра, лежавшаго на прилавк.

Онъ отвчалъ, что книги были присланы къ нему только для переплета, и что завтра же утромъ онъ долженъ отправить ихъ обратно въ Версаль, графу де-Б.

— Разв графъ де-Б. читаетъ Шекспира? спросилъ я.

— C’est un esprit fort, отвчалъ книгопродавецъ. Онъ любитъ англійскія книги и, что еще боле длаетъ ему чести, monsieur,— онъ любитъ англичанъ.

— Вы выражаетесь такъ любезно, сказалъ я,— что одно это обстоятельство уже обязываетъ англичанина истратить луидоръ-другой въ вашей лавк.

Книгопродавецъ отвсилъ мн поклонъ и хотлъ что-то сказать, какъ въ лавку вошла скромная двушка лтъ двадцати, которая по виду и одежд, казалось, была горничной какой нибудь знатной ханжи, и спросила Les garements du coeur et de l’esprit. Книгопродавецъ тотчасъ же подалъ ей книги: она вынула небольшой зеленый атласный кошелекъ, обвязанный такой же лентой и, опустивъ въ него два пальца, вынула монету и заплатила. Мн больше было не зачмъ оставаться въ лавк и, такимъ образомъ, мы вышли вмст.

— Что вы, моя милая, сказалъ я,— будете длать съ Заблужденіями сердца? вдь вы почти и не знаете, что у васъ самихъ есть сердце. И вы увритесь въ томъ, что оно у васъ есть, только тогда, когда вамъ о томъ скажетъ любовь или когда его заставитъ страдать какой нибудь неврный пастушокъ.

— Dieu m’en garde! сказала двушка.

— Ваша правда, сказалъ я, если оно у васъ доброе, то будетъ жаль, если его украдутъ, для тебя оно сокровище и краситъ тебя лучше, чмъ жемчужный уборъ.

Двушка слушала съ покорнымъ вниманіемъ, держа все время атласный кошелекъ въ рук за ленточку.

— Кошелекъ небольшой, сказалъ я, дотронувшись до его нижняго конца, причемъ она мн его протянула,— и въ немъ немного денегъ, моя милая, но будь только такъ же добра, какъ ты красива, и небеса наполнятъ его.

У меня въ рук была горсть экю, которые я хотлъ заплатить за Шекспира, она совсмъ уже выпустила кошелекъ изъ рукъ и я положилъ въ него одно экю и, завязавъ ленту бантомъ, возвратилъ ей кошелекъ.

Двушка поклонилась не такъ низко, какъ почтительно. То былъ одинъ изъ тхъ тихихъ, благодарственныхъ поклоновъ, когда кланяется сама душа, а тло только передаетъ поклонъ. Я никогда въ жизни не дарилъ экю двушк и на половину съ такимъ удовольствіемъ.

— Мой совтъ, моя милая, сказалъ я,— былъ бы для васъ не дороже булавки, еслибъ я съ тмъ вмст не подарилъ вамъ этого, теперь же, взглянувъ на экю, вы вспомните и его, а потому не тратьте его на ленты.

— Даю вамъ слово, monsieur, что я на это неспособна, серьезно отвчала двушка и, говоря это, она подала мн руку, какъ то въ обыча при небольшихъ сдлкахъ на честное слово.— En vrit, monsieur, je mettrai cet argent part.

Когда между мужчиной и женщиной завязываются чистыя отношенія, то они освящаютъ ихъ самыя уединенныя прогулки, такъ, не смотря на темноту, мы совершенно спокойно пошли вмст по набережной Конти, потому что намъ было по дорог.

Передъ тмъ какъ мы тронулись, она еще разъ присла мн, и не успли мы сдлать двадцати шаговъ, какъ она, точно думая, что и этого не довольно, остановилась на минуту и повторила, что она благодаритъ меня.

— Это небольшая дань, сказалъ я,— которой я не могъ не заплатить добродтели и ни за цлый міръ я не желалъ бы ошибиться въ той, которой я принесъ ее, но на вашемъ лиц я вижу невинность, моя милая, — и да падетъ стыдъ на того, кто разставитъ ей сти!

Двушка, по той или другой причин, повидимому, была тронута моими словами, она подавила вздохъ, и я подумалъ, что не имю права справляться о его причин, а потому не говорилъ ни слова, пока не дошелъ до угла улицы Неверъ, гд намъ приходилось разстаться.

— Но пройду ли я здсь, моя милая, къ гостинниц ‘Модена’? спросилъ я.

Она отвчала, что пройду, но что я могу также свернуть и въ слдующую улицу Генего.

— Въ такомъ случа, моя милая, сказалъ я,— я пойду по улиц Генего и по двумъ причинамъ: вопервыхъ, мн самому будетъ пріятне, а во-вторыхъ, я буду вашимъ защитникомъ насколько можно дольше.

Двушка оцнила мою вжливость и сказала, что желала бы, чтобъ Моденская гостинница была въ улиц Святыхъ Отцовъ.

— А вы тамъ живете? спросилъ я.

Она отвчала, что она горничная m-me R.

— Боже мой! сказалъ я,— да это та самая дама, къ которой я привезъ письмо изъ Амьена.

Двушка отвчала, что, кажется, m-me R. ждетъ иностранца съ письмомъ и желаетъ поскоре его увидть. И я попросилъ двушку поклониться отъ меня m-me R. и передать ей, что, конечно, я буду у нея завтра же утромъ.

Пока это происходило, мы все стояли на углу улицы Неверъ. Затмъ мы опять остановились на минутку, пока она укладывала Les garements du coeur, которые неудобно было нести въ рукахъ, они были въ двухъ томахъ, а потому я подержалъ второй, пока она укладывала первый въ карманъ, а затмъ она придерживала карманъ, а я уложилъ въ него второй.

Какъ пріятно чувствовать, какими тонкими нитями связываются наши чувства.

Мы снова пошли и на третьемъ шагу двушка взяла меня подъ-руку. Я самъ хотлъ было предложить ей, но она сама сдлала это съ необдуманной простотою, показывавшею, что у нея вылетло изъ головы, что раньше она никогда меня не видала. Съ своей стороны, я былъ до того убжденъ въ нашемъ сходств, что не могъ удержаться и взглянулъ ей въ лицо, ища въ немъ чертъ родственнаго сходства.

— Э! сказалъ я, — разв мы вс не родственники?

Когда мы дошли до поворота въ улицу Генего, я остановился, чтобъ вполн проститься съ нею, двушка снова поблагодарила меня за компанію и за доброту. Она дважды сказала мн ‘прощайте’ и я столько же разъ. И наше прощанье было столь сердечно, что, будь дло гд нибудь въ другомъ мст, я не увренъ, что не запечатллъ бы его мирнымъ поцлуемъ, столь же теплымъ и святымъ, какъ поцлуй апостола.

Но въ Париж цлуются только мужчины, и я сдлалъ то же, но иначе: я молилъ Бога благословить ее.

Паспортъ.

Парижъ.

Когда я возвратился въ гостинницу, Лафлеръ сказалъ мн, что меня спрашивалъ полицейскій поручикъ.

— Чортъ его побери! сказалъ я, — я знаю зачмъ.

Время и читателю узнать о томъ, я не разсказалъ объ этомъ случа, когда онъ произошелъ, не потому, чтобы онъ вылетлъ у меня изъ головы, но потому, что, разскажи я его тогда, о немъ бы теперь уже забыли. А теперь онъ мн необходимъ.

Я выхалъ изъ Лондона съ такой поспшностью, что мн не пришло на умъ, что у насъ война съ Франціей, и только, когда я пріхалъ въ Дувръ и посмотрлъ въ подзорную трубу на холмы около Булони, то вспомнилъ объ этомъ, а слдомъ и о томъ, что нельзя хать безъ паспорта. Но стоитъ мн дойти до конца улицы и я уже чувствую смертельное отвращеніе возвращаться не умне, чмъ вышелъ, въ настоящемъ же случа, я сдлалъ одно изъ сильнйшихъ усилій для пріобртенія знаній, а потому не могъ вынести и мысли о возвращеніи назадъ. Услышавъ, что графъ N. нанялъ пакеботъ, я обратился къ нему съ просьбой, чтобъ онъ взялъ меня въ свою свиту. Графъ нсколько зналъ меня, а потому затрудненія почти не оказалось. Впрочемъ, онъ сказалъ мн, что желаніе оказать мн услугу не можетъ простираться дале Калэ, потому что онъ возвращается въ Парижъ черезъ Брюссель, что, впрочемъ, перехавъ въ Калэ, я могу безпрепятственно добраться до Парижа, но что въ Париж мн придется отыскать друзей и самому вывернуться изъ затруднительнаго положенія.

— Только бы мн дохать до Парижа, графъ, сказалъ я,— и все будетъ ладно.

Такимъ образомъ я слъ на пакеботъ и больше уже не думалъ объ этомъ дл.

Когда Лафлеръ сказалъ мн, что обо мн освдомлялся полицейскій поручикъ,— я вспомнилъ все это, въ то время, какъ Лафлеръ говорилъ мн, въ комнату вошелъ хозяинъ гостинницы, чтобы объявить о томъ же, съ прибавленіемъ, что особенно освдомлялись о моемъ паспорт, хозяинъ гостинницы добавилъ, что онъ надется, что у меня есть паспортъ.

— Конечно, нтъ, отвчалъ я.

Хозяинъ гостинницы, едва я объявилъ это, отступилъ отъ меня, какъ отъ зачумленнаго, на три шага, а бдный Лафлеръ сдлалъ три шага по направленію ко мн и съ такимъ видомъ, съ какимъ добрая душа спшитъ на помощь человку въ нужд. Я за это полюбилъ его и по одной этой черт я такъ хорошо узналъ его характеръ и такъ твердо могъ на него положиться, какъ еслибъ онъ врой служилъ мн семь лтъ.

— Monseigneur! вскричалъ хозяинъ гостинницы, но, опомнившись въ то время какъ произносилъ это восклицаніе, мигомъ перемнилъ тонъ…— Если у monsieur нтъ (apparemment) паспорта, то у него, повсей вроятности, есть друзья, которые помогутъ ему достать его.

— Насколько мн извстно, нтъ, отвчалъ я равнодушно.

— Въ такомъ случа, возразилъ онъ,— васъ посадятъ въ Бастилію или въ Шатлэ, au moins.

— Ну, сказалъ я,— французскій король человкъ добрый и никому не станетъ длать зла.

— Cela n’empche pas, сказалъ онъ, — васъ, конечно, завтра же утромъ свезутъ въ Бастилію.

— Но я нанялъ у васъ помщеніе на мсяцъ, отвчалъ я, — и не намренъ ради всхъ французскихъ королей вызжать и днемъ раньше.

Лафлеръ шепнулъ мн на ухо, что никто не можетъ воспротивиться французскому королю.

— Pardi, сказалъ хозяинъ, — ces messieurs anglais sont les’gens tr&egrave,s extraordinaires!

И сказавъ это, и побожившись въ томъ, онъ вышелъ.

Паспортъ.

Гостинница въ Париж.

У меня не хватило духа мучить Лафлера серьезнымъ разсмотрніемъ моихъ затруднительныхъ обстоятельствъ, а потому-то я и говорилъ о нихъ такъ свысока, чтобъ показать ему, какъ легко отношусь я къ этому длу, я пересталъ вовсе заниматься имъ. И пока онъ прислуживалъ мн за ужиномъ, я говорилъ съ нимъ съ большей, чмъ обыкновенно, веселостью о Париж и объ Opra-Comique. Лафлеръ также былъ тамъ и слдовалъ за мной по улицамъ до лавки книгопродавца, увидвъ, что я вышелъ оттуда съ молоденькой горничной и что мы пошли вмст вдоль набережной Конти, Лафлеръ почелъ ненужнымъ слдовать и на шагъ за мною. Размышляя объ этомъ, онъ пошелъ кратчайшимъ путемъ и явился въ гостинницу какъ-разъ во-время, чтобъ до моего прихода освдомиться о полицейской справк.

Какъ только честный малый собралъ со стола и пошелъ внизъ ужинать, я сталъ серьезно раздумывать о своемъ положеніи.

Тутъ, Евгеній, я знаю, что ты улыбаешься, вспомнивъ о небольшомъ разговор между нами какъ-разъ передъ моимъ отъздомъ. Надо разсказать о немъ.

Евгеній, зная, что я столь же мало обремененъ деньгами, какъ и заботливостью, отозвалъ меня въ сторону и спросилъ: много ли я беру съ собой. Когда я назвалъ точную сумму, то Евгеній покачалъ головой и сказалъ, что этого не хватитъ, слдомъ, онъ вынулъ свой кошелекъ, чтобъ опорожнить его въ мой.

— По совсти, Евгеній, съ меня довольно, сказалъ я.

— Право, Йорикъ, мало, возразилъ Евгеній,— я лучше вашего знаю Францію и Италію.

— Но, Евгеній, вы не принимаете того въ соображеніе, сказалъ я, отвергая его предложеніе,— что не пробуду я и трехъ дней въ Париж, какъ скажу или сдлаю что нибудь такое, за что меня упрячутъ въ Бастилію, и я проживу тамъ съ полгода вполн насчетъ французскаго короля.

— Извините, сухо отвчалъ Евгеній,— я совершенно забылъ о такомъ ресурс.

Теперь то, надъ чмъ я шутилъ, не шутя угрожало мн.

Не знаю, вслдствіе глупости, беззаботливости, философіи, или упрямства, или чего другого, но посл всего, когда Лафлеръ ушелъ внизъ и я остался одинешенекъ, — я не могъ думать объ этомъ иначе, какъ въ томъ же тон, какимъ говорилъ съ Евгеніемъ.

— Что касается Бастиліи, — то весь страхъ въ слов. Преувеличивайте, какъ угодно, разсуждалъ я съ самимъ съ собою,— а Бастилія значитъ то же, что и тюрьма, а тюрьма не боле какъ названіе дома, откуда нельзя выйти. Помилуй, Господи, подагриковъ! они дважды въ годъ бываютъ въ такомъ положеніи… Но съ девятью ливрами въ день, съ перомъ, чернилами, бумагой и терпніемъ, хотя бы человку и нельзя было выходить, все же можно удобно просидть, по крайней мр, мсяцъ или шесть недль. А въ конц этого времени, если онъ безвредный малый, его невинность обнаружится и онъ выйдетъ и лучше, и умне, чмъ вошелъ.

Пока я предавался этимъ вычисленіямъ, мн почему-то понадобилось (зачмъ, я забылъ) выйти на дворъ, и я помню, что, спускаясь съ лстницы, я не мало торжествовалъ, что пришелъ къ такому заключенію.

— Проклятіе мрачнымъ живописцамъ! надменно воскликнулъ я.— Я вовсе не завидую способности рисовать житейское зло въ такомъ жестокомъ и мертвенномъ свт. Умъ ужасается предметамъ, которые онъ же самъ и преувеличилъ, и очернилъ, возвратите имъ настоящую величину и цвтъ, и умъ и не замтитъ ихъ. Правда, сказалъ я, длая поправку,— Бастилія такое зло, которымъ пренебрегать нельзя. Но отымите отъ нея башни, засыпьте ровъ, снимите запоры съ дверей, — зовите ее просто мстомъ заключенія, вообразите, что васъ держитъ въ заперти тиранія не человка, а болзни, — и зло исчезнетъ и остальное вы перенесете безъ жалобъ.

Въ разгар этого монолога меня прервалъ голосъ, который я принялъ за дтскій, онъ жаловался, что не можетъ выйти. Я посмотрлъ по корридору въ об стороны и, не видя ни мужчины, ни женщины, ни дитяти, не обратилъ на него особаго вниманія.

Проходя назадъ по корридору, я услышалъ, что кто-то повторилъ т же слова дважды и, взглянувъ вверхъ, увидлъ скворца въ клтк.

— I can’t get out, I can’t get out {То есть: ‘Выйти не могу, выйти не могу’.}, говорилъ скворецъ.

Я остановился и сталъ смотрть на птицу, когда кто нибудь проходилъ по корридору, она, махая крыльями, бросалась въ ту сторону, откуда онъ шелъ, съ той же жалобой на свой плнъ.

— Выйти не могу! говорилъ скворецъ.

— Помоги теб Боже! сказалъ я,— чего бы то ни стоило, я тебя выпущу.

И я сталъ поворачивать клтку, отыскивая дверцу, она была плотно обвита, и притомъ дважды, проволокой, и ее нельзя было открыть, не сломавъ клтки въ куски. Я сталъ работать обими руками.

Птица подпорхнула къ тому мсту, гд я трудился ради ея освобожденія, и, просунувъ головку сквозь ршетку, она какъ бы въ нетерпніи прижалась къ ней грудью.

— Боюсь, бдное созданіе, что мн не удастся выпустить тебя на свободу, сказалъ я.

— Нтъ, заговорилъ скворецъ,— я выйти не могу, выйти не могу.

Сознаюсь, что никогда мои чувства не были возбуждены такъ нжно, я не помню ни одного случая въ моей жизни, когда бы разрозненные духи, для которыхъ мой умъ служитъ игралищемъ, были столь же быстро созваны домой. Какъ ни механичны эти ноты, он звучали въ такомъ врномъ природ тон, что въ одинъ мигъ ниспровергли вс мои систематическія размышленія насчетъ Бастиліи. И я сталъ тяжело подыматься по лстниц, отказываясь отъ каждаго слова, сказаннаго мною въ то время, какъ я спускался по ней.

— Переряживайся во что хочешь, Рабство, сказалъ я,— все же ты горькая чаша! И хотя во вс вка тысячи пили отъ тебя, ты не стала оттого мене горькой. Ты же, трижды сладкая и привтливая богиня, продолжалъ я, обращаясь къ Свобод,— ты, кого вс обожаютъ и открыто, и тайно, ты пріятна для всякаго вкуса, и вчно останешься такой, пока не измнится сама природа. Никакое грязное слово не можетъ запачкать твоей блоснжной мантіи, никакая химическая сила не обратитъ твоего скипетра въ желзо. Пастухъ, питающійся коркой хлба, только-бъ ты улыбалась ему, счастливе монарха, отъ двора котораго ты изгнана. Милосердое небо! воскликнулъ я, опускаясь на колни на предпослдней кверху ступеньк лстницы,— даруй мн, великій Раздаватель, только здоровье, и съ нимъ эту прекрасную богиню въ подруги, и расточай, если то покажется за благо твоему божественному Провиднію, мирты на головы тхъ, кто скорбитъ по нихъ.

Плнникъ.

Парижъ.

Птица въ клтк преслдовала меня и въ комнат. Я слъ около стола и, опершись головой о руку, началъ представлять себ вс горести заключенія. Я былъ весьма расположенъ къ этому, и далъ полную волю воображенію.

Я началъ съ милліоновъ такихъ же какъ я созданій, которыя отъ рожденія получили въ наслдство только рабство, но какъ ни трогательна была такая картина, я не могъ приблизить ее къ себ, и множество печальныхъ группъ, ее составлявшихъ, только развлекали меня.

Я избралъ одного заключеннаго, заключивъ его сперва въ тюрьму, я затмъ сталъ разсматривать его сквозь полумракъ ршетчатой двери, въ намреніи нарисовать его изображеніе.

Я увидлъ, что его тло наполовину истощено отъ долгаго ожиданія и заключенія, и почувствовалъ въ чемъ состоитъ сердечная болзнь, происходящая отъ неисполняющейся надежды. Вглядываясь ближе, я увидлъ, что лицо у него блдное и лихорадочное: тридцать лтъ западный втеръ ни разу не освжилъ его крови, за все это время для него не существовали ни солнце, ни луна, не прозвучалъ сквозь ршетку ни голосъ друга или родственника, его дти…

Но здсь мое сердце стало исходить кровью, и былъ принужденъ заняться другой частью его портрета.

Въ дальнемъ углу темницы, онъ сидлъ на полу, на жалкой соломенной подстилк, которая поочередно служила для него и кресломъ, и постелью, въ головахъ лежалъ календарикъ изъ небольшихъ соломинокъ, зазубренныхъ въ память объ угрюмыхъ дняхъ и ночахъ, которые онъ провелъ, одна изъ соломинокъ была у него въ рук, и онъ тупымъ ногтемъ намчалъ на ней еще день, чтобъ сложить и его въ кучу. Я нсколько затемнилъ тотъ слабый свтъ, который попадалъ къ нему, и онъ поднялъ безнадежный взоръ къ двери, и снова опустилъ его, покачалъ головой и продолжалъ свое печальное занятіе. Я слышалъ, какъ звякнула цпь у него на ногахъ, когда онъ повернулся, чтобъ положить соломинку въ кучу. Онъ глубоко вздохнулъ. Я видлъ, какъ желзо вошло ему въ душу. Я зарыдалъ, я не могъ вынести этой картины заключенія, нарисованной моимъ воображеніемъ. Я вскочилъ съ кресла и, позвавъ Лафлера, приказалъ ему нанять карету и, чтобъ она завтра въ девять часовъ была у дверей гостинницы.

— Я самъ прямо отправлюсь къ герцогу Шуазелю, сказалъ я.

Лафлеръ хотлъ уложить меня въ постель, но не желая, чтобъ честный малый замтилъ у меня на лиц что нибудь, отчего заскорбло бы его сердце, я сказалъ ему, что лягу самъ, и веллъ ему сдлать то же.

Скворецъ.

Дорога въ Версаль.

Я слъ въ карету въ назначенный часъ, Лафлеръ помстился сзади, и я приказалъ кучеру хатъ какъ можно скоре въ Версаль.

По дорог не встртилось ничего, по крайней мр ничего такого, чего я ищу во время путешествія, и я ничмъ не могу лучше наполнить небольшой проблъ, какъ краткой исторіей той самой птицы, которая послужила предметомъ для предыдущей главы.

Достопочтенному мистеру N. N. пришлось ждать въ Дувр попутнаго втра, и мальчикъ-англичанинъ, служившій у него грумомъ, поймалъ на скалахъ скворца, который еще не умлъ летать, мальчикъ не хотлъ его убивать и принесъ за пазухой на пакеботъ, взявъ его подъ свое покровительство и прокормивъ его день, другой, мальчикъ полюбилъ скворца и привезъ его въ цлости въ Парижъ.

Въ Париж мальчикъ истратилъ ливръ на клтку для скворца, въ теченіе пяти мсяцевъ, которые его баринъ прожилъ въ Париж, мальчику не было иного дла, а потому онъ и выучилъ скворца говорить на своемъ родномъ язык четыре простыя слова (и не боле того), за которыя я такъ много ему обязанъ.

Узжая съ бариномъ въ Италію, мальчикъ подарилъ птицу хозяину гостинницы. Но она пла о свобод на неизвстномъ въ Париж язык, апотому на нее мало обращали вниманія, и Лафлеръ вымнялъ ее для меня вмст съ клткой за бутылку бургонскаго.

По возвращеніи изъ Италіи, я привезъ ее съ собой въ ту страну, на язык которой она выучилась говорить, я разсказалъ ея исторію лорду А., и лордъ А. выпросилъ у меня птицу. Черезъ недлю лордъ А. подарилъ ее лорду В., а лордъ В. поднесъ ее въ подарокъ лорду С. Камердинеръ лорда С. продалъ ее за шиллингъ камердинеру лорда D., лордъ D. подарилъ ее лорду Е. и такъ дале, до половины алфавита. Изъ верхней палаты онъ перешелъ въ нижнюю и побывалъ въ рукахъ у многихъ изъ членовъ отъ общинъ. Но всмъ имъ требовалось попасть {Подразумвается: въ палату.}, а моему скворцу выйти, а потому на него изъ Лондон обращали столь же мало вниманія, какъ и въ Париж.

Невозможно, чтобъ многіе, изъ моихъ читателей не слышали о немъ, и если есть такіе, что случайно его видли, то съ ихъ позволенія я докладываю имъ, что это моя птица, или какая нибудь плохая копія съ нея.

Мн остается прибавить, что съ тхъ поръ я помстилъ скворца въ щитъ моего герба. И пусть герольдмейстеры сломятъ ему шею, если смютъ!

Прошеніе.

Версаль.

Не желалъ бы я, чтобъ врагъ заглядывалъ мн въ душу, когда я отправлюсь къ кому нибудь просить покровительства, поэтому, я вообще стараюсь самъ себ покровительствовать, но я отправился къ герцогу де-Шуазелю по-невол, отправься я къ нему по доброй вол, то, полагаю, я справился бы съ этимъ дломъ, какъ и другіе.

Сколько низкихъ плановъ, униженныхъ просьбъ составляло мое рабское сердце въ теченіе всей дороги! за каждый изъ нихъ меня стоило бы посадить въ Бастилію.

Когда Версаль сталъ уже виденъ, то я ничего не могъ длать, какъ складывать въ ум слова и фразы, и придумывать положенія и тонъ рчи, которые могли бы заслужить благосклонность герцога де-Шуазеля.

— Это подйствуетъ, сказалъ я.— Совершенно такъ же, возразилъ я самому себ, какъ кафтанъ, который преподнесъ бы ему портной, не снявъ съ него предварительно мрки! Дуракъ! продолжалъ я,— ты сперва взгляни герцогу въ лицо, постарайся разгадать по нему его характеръ, обрати вниманіе на позу, въ которой онъ станетъ тебя слушать, замть вс обороты и выраженія его туловища и конечностей, что же до тона, то теб его дастъ первое слово, которое сойдетъ съ его устъ. И на основаніи всего этого въ совокупности, ты сразу, на мст, составишь прошеніе, которое не можетъ не понравиться герцогу: вдь вс составныя части просьбы будутъ взяты у него же, и вроятно придутся ему по вкусу.

— Чудесно! сказалъ я,— а хорошо бы, еслибъ все уже было сдлано. О, трусъ! но если человкъ равенъ другому на всей поверхности земного шара, если онъ равенъ ему на пол, то почему же не въ кабинет, лицомъ къ лицу? И поврь мн, Йорикъ, что въ томъ случа, когда этого не бываетъ, человкъ самъ у себя десять разъ отымаетъ средства къ спасенію, а природа всего разъ. Явись къ герцогу со страхомъ Бастиліи въ глазахъ, и я ручаюсь головой, что ты будешь черезъ полчаса отосланъ назадъ въ Парижъ подъ конвоемъ.

— Я увренъ въ этомъ, сказалъ я.— А потому, клянусь небомъ! я войду къ герцогу съ самымъ веселымъ и беззаботнымъ видомъ.

— И тутъ ты ошибаешься опять, возразилъ я.— Когда на сердц легко, Йорикъ, то оно не вдается ни въ какія крайности, оно остается въ равновсіи.

— Ладно, ладно! восклицалъ я, когда кучеръ повернулъ въ ворота,— я чувствую, что все уладится.

И пока онъ прозжалъ по двору и подвезъ меня къ подъзду, я почувствовалъ, что данный мной самому себ урокъ пошелъ впрокъ, и я сталъ подыматься по лстниц не какъ жертва правосудія, которой на верхней площадк придется проститься съ жизнью, но и не такъ, какъ я лечу на встрчу жизни къ теб, Элиза! перепрыгивая черезъ дв ступеньки.

Когда я вошелъ въ залу, то меня встртила особа, которая могла быть и дворецкимъ, но боле походила на помощника секретаря, и она объявила мн, что герцогъ занятъ.

— Мн совершенно не извстно, сказалъ я, — какія формальности слдуетъ исполнить для полученія аудіенціи, потому что я иностранецъ, и вдобавокъ, — что при ныншнихъ обстоятельствахъ хуже всего,— англичанинъ.

Онъ отвчалъ, что это не усилитъ затрудненія. Я слегка поклонился ему, и сказалъ, что мн надо сообщить герцогу нчто важное. Секретарь посмотрлъ по направленію къ лстниц, какъ будто хотлъ пойти и сообщить объ этомъ кому нибудь.

— Но я не хочу вводить васъ въ заблужденіе, сказалъ я,— то, что я имю сказать, не важно для герцога, но весьма важно для меня самого.

— C’est une autre affaire отвчалъ онъ.

— Но не для благороднаго человка, отвчалъ я.— Но скажите пожалуста, mon cher monsieur, когда же иностранцу позволительно надяться на пріемъ?

— Не раньше какъ черезъ два часа, отвчалъ онъ, посмотрвъ на часы.

Число экипажей во двор, повидимому, подтверждало этотъ разсчетъ и не подавало надежды на боле скорый пріемъ. Но ходить взадъ и впередъ по зал, не имя ни души съ кмъ поговорить, стоило заключенія въ Бастиліи, а потому я мигомъ воротился въ карету и приказалъ кучеру везти меня въ Cordon Bleu, то есть въ ближайшую гостинницу.

Я полагаю, что тутъ было нчто роковое, я рдко попадаю въ то мсто, куда отправляюсь.

Le ptissier.

Версаль.

Раньше, чмъ я прохалъ половину дороги, я уже перемнилъ намреніе. Я попалъ въ Версаль,— подумалъ я, а потому не дурно осмотрть городъ. И, дернувъ за шнурокъ, я приказалъ кучеру прохать по главнымъ улицамъ.

— Городъ, кажется, не очень великъ, сказалъ я.

Кучеръ извинился, что долженъ поправить меня, и объявилъ, что городъ великолпный, и что у многихъ изъ первйшихъ герцоговъ, маркизовъ и графовъ тутъ есть свои дворцы. Мн тотчасъ же вспомнился графъ де-Б., о которомъ такъ прекрасно отзывался вчера вечеромъ книгопродавецъ.

— А почему бы мн не отправиться къ графу де-Б., подумалъ я,— онъ такого высокаго мннія и и объ англійскихъ книгахъ, и объ англичанахъ. Почему мн не разсказать ему моего приключенія?

И я во второй разъ перемнилъ намреніе. Въ сущности, уже въ третій: ибо я намревался быть сегодня у m-me R. въ улиц Святыхъ Отцовъ, и благоговйно просилъ ея горничную передать ей, что я сегодня наврно явлюсь къ ней. Но мною управляютъ обстоятельства, а я не могу управлять ими. И такъ, увидвъ, что по другую сторону улицы стоитъ человкъ съ корзиной, точно продаетъ что-то, я приказалъ Лафлеру пойти и спросить у него, гд дворецъ графа.

Лафлеръ воротился, слегка поблднвъ, и сказалъ мн, что то кавалеръ ордена Св. Людовика продаетъ пирожки.

— Не можетъ быть, Лафлеръ, сказалъ я.

Лафлеръ не лучше моего могъ объяснить такое явленіе, но настаивалъ на томъ, что видлъ крестъ, оправленный въ золото, и красную ленточку: а также, что, заглянувъ въ корзинку, онъ видлъ пирожки, которые продавалъ кавалеръ, такимъ образомъ, ошибки быть не могло.

Подобный переворотъ въ жизни человка возбуждаетъ чувство боле высокое, чмъ любопытство, я не могъ удержаться, чтобъ не смотрть на него въ продолженіе извстнаго времени изъ кареты, гд я сидлъ. Чмъ я больше глядлъ на него, тмъ сильне его крестъ и корзинка путались у меня въ мозгу. Я вышелъ изъ кареты и подошелъ къ нему.

Онъ былъ подвязанъ чистымъ полотнянымъ передникомъ, который ниспадалъ ниже колнъ, до половины его грудь была закрыта чмъ-то въ род дтскаго нагрудника. Вверху нагрудника, нсколько ниже рубца, вислъ крестъ. Корзинка съ маленькими пирожками была покрыта блымъ камчатнымъ полотенцемъ, а другое, такое же, было постелено на дн, все это было такъ чисто и опрятно, что можно было покупать у него пирожки не только изъ сочувствія, но и вслдствіе аппетита.

Онъ никому ихъ не предлагалъ, но спокойно стоялъ на углу и ждалъ покупателей, которые подойдутъ безъ зазыва.

Ему было около сорока восьми, онъ глядлъ степенно, даже почти важно. Я тому не удивился. Я подошелъ скорй къ корзинк, чмъ къ нему, и, приподнявъ салфетку, взялъ одинъ пирожокъ и попросилъ, чтобъ онъ объяснилъ мн тронувшія меня обстоятельства.

Онъ въ нсколькихъ словахъ разсказалъ, что лучшую часть жизни провелъ въ военной служб, что, проживъ небольшое имнье, онъ получилъ роту и вмст съ нею крестъ, но что при заключеніи послдняго мира, ихъ полкъ былъ расформированъ, и цлый отрядъ, вмст съ нкоторыми ротами другихъ полковъ, остался безо всякихъ средствъ. Онъ очутился въ широкомъ мір безъ друзей и безъ денегъ, въ самомъ дл, безъ ничего, кром этого, говоря это, онъ указалъ на крестъ. Бдный кавалеръ возбудилъ во мн жалость, а въ конц сцены и уваженіе.

Король, по его словамъ, великодушнйшій государь, но его щедрость не можетъ ни помочь всмъ, ни вознаградить всхъ, и ужъ его несчастіе, что онъ не попалъ въ число избранныхъ. У него, говорилъ онъ, есть милая жена, которую онъ любитъ, она уметъ печь пирожки… И онъ прибавилъ, что не чувствуетъ безчестья въ томъ, что принужденъ защищать и ее, и себя отъ нужды такимъ способомъ, — пока Провидніе не даруетъ ему лучшаго.

Было бы жестоко лишать удовольствія добрыя сердца, умолчавъ о томъ, что случилось мсяцевъ черезъ девять съ этимъ бднымъ кавалеромъ ордена Св. Людовика.

Кажется, что онъ обыкновенно стоялъ у желзныхъ воротъ, которые ведутъ ко дворцу, на его крестъ многіе обратили вниманіе, и многіе, подобно мн, распрашивали его. Онъ разсказывалъ ту же исторію, и постоянно съ такой скромностью и благоразуміемъ, что она дошла наконецъ до ушей короля, узнавъ, что кавалеръ былъ храбрый офицеръ, и что весь полкъ уважалъ его какъ человка чести и неподкупной честности, король прекратилъ его торговлю, назничивъ ему пенсію въ полторы тысячи ливровъ.

Я разсказалъ эту исторію ради удовольствія читателя, да будетъ же мн дозволено разсказать другую ради собственнаго удовольствія, хотя она тутъ и неумстна, об исторіи дополняютъ другъ друга, и было бы жаль разлучать ихъ.

Шпага.

Реннъ.

Если и у штатовъ, и имперій есть періоды упадка, и они въ свою очередь испытываютъ, что значатъ бдствіе и бдность, то не зачмъ мн умалчивать о причинахъ, которыя привели къ упадку домъ d’E. въ Бретани. Маркизъ d’E. съ великой твердостью боролся со своимъ положеніемъ, онъ желалъ сохранить и явить міру нкоторые остатки того, чмъ были его предки, но ихъ же безразсудство отняло у него къ тому возможность. Осталось довольно для скромнаго существованія въ тни, но у него было два сына, которые желали быть на виду, и онъ полагалъ, что они того заслуживаютъ. Онъ взялся за шпагу, но она не могла проложить ему дороги, ея оправа стоила черезчуръ дорого, и одной экономіи въ этомъ случа было недостаточно, оставалось одно средство — торговля.

Во всякой другой французской провинціи, кром Бретани, это значило бы навсегда срзать подъ корень то деревцо, процвтанія котораго желали и его гордость, и его сердце. Но въ Бретани есть для этого средство, и онъ имъ воспользовался, дождавшись случая, когда областные чины собрались въ Ренн, маркизъ, въ сопровожденіи обоихъ сыновей, явился въ засданіе. Потребовавъ исполненія стариннаго закона герцогства, который, по его словамъ, хотя рдко прилагался, но тмъ не мене не потерялъ силы,— онъ снялъ шпагу.

— Вотъ, возьмите ее, сказалъ онъ, — и будьте ея врными хранителями, пока для меня не настанутъ лучшія времена и я не буду въ состояніи потребовать ее обратно.

Президентъ принялъ шпагу отъ маркиза, онъ помедлилъ нсколько минутъ, чтобъ посмотрть, какъ ее сложатъ въ его родовой архивъ, и ушелъ.

На слдующій день маркизъ со всмъ семействомъ отправился на корабл на Мартинику, посл девятнадцати или двадцатилтней успшной торговли, при помощи нкоторыхъ непредвиднныхъ наслдствъ отъ дальныхъ втвей ихъ рода, онъ воротился домой и потребовалъ возвращенія дворянства.

По счастливой случайности, какія выпадаютъ на долю только сентиментальнаго путешественника, я былъ въ Ренн во время этого торжественнаго возстановленія правъ. Я назвалъ его торжественнымъ, таково оно было для меня.

Маркизъ вошелъ въ засданіе со всмъ семействомъ, онъ велъ подъ руку жену, а старшій его сынъ свою сестру, младшій былъ на другомъ крайнемъ конц линіи, подл матери. Маркизъ дважды подносилъ платокъ къ лицу.

Царствовало мертвое молчаніе. Когда маркизъ приблизился на шесть шаговъ къ трибуналу, онъ передалъ маркизу младшему сыну и, выступя на три шага впередъ отъ семейства, потребовалъ возвращенія шпаги. Шпага была возвращена ему, въ ту минуту, какъ онъ взялъ ее въ руки, онъ почти всю ее вытащилъ изъ ноженъ, то было блестящее лицо друга, отъ котораго онъ нкогда отказался. Маркизъ внимательно осмотрлъ во всю длину шпагу, начиная съ рукоятки, какъ бы желая убдиться, что она та самая, замтивъ небольшое ржавое пятнышко близъ острія, онъ близко поднесъ шпагу къ глазамъ и склонился надъ ней головой. Мн показалось, что я видлъ какъ слеза капнула на пятнышко, послдующее доказало, что я не ошибся.

— Я найду другое средство смыть его, сказалъ онъ.

Съ этими словами, маркизъ вложилъ шпагу въ ножны, поклонился ея хранителямъ, и вышелъ въ сопровожденіи жены, дочери и обоихъ сыновей.

О, какъ я завидовалъ его чувствамъ!

Паспортъ.

Версаль.

Графъ де-Б. принялъ меня безо всякихъ затрудненій. Экземпляръ Шекспира лежалъ на стол и онъ перелистывалъ его. Я подошелъ близко къ столу и, сперва взглянувъ на книги такимъ образомъ, чтобъ дать ему понять, что я ихъ знаю,— я сказалъ, что явился безо всякой рекомендаціи, увренный, что встрчусь въ его кабинет съ другомъ, который, надюсь, представитъ меня ему.

— И этотъ другъ, — мой великій соотечественникъ Шекспиръ, сказалъ я, указывая на его сочиненія, и взывая къ его духу, я прибавилъ:— Et ayez la bont, cher ami, de me faire cet honneur-l.

Графъ улыбнулся такой странной рекомендаціи и, замтивъ, что у меня лицо нсколько блдное и болзненное, настоялъ, чтобъ я слъ въ кресло, я услся и, чтобъ не заставлять его теряться въ догадкахъ на счетъ визита вн обычныхъ правилъ, я просто разсказалъ ему о случа въ книжной лавк, и какъ это заставило меня въ нсколько затруднительномъ положеніи, въ которомъ я очутился, обратиться охотне къ нему, чмъ къ кому либо иному во всей Франціи.

— А въ чемъ ваше затруднительное положеніе, разскажите, сказалъ графъ.

И я разсказалъ ему всю исторію точно такъ, какъ читателю.

— И хозяинъ гостинницы, сказалъ я въ заключеніе,— увряетъ, monsieur le comte, что меня непремнно посадятъ въ Бастилію. Но я не боюсь, продолжалъ я, — потому что, имя дло съ самымъ образованнымъ въ свт народомъ и будучи увренъ, что я честный человкъ и пріхалъ не ради того, чтобъ соглядать наготу страны {Библейское выраженіе. ‘И сказалъ Іосифъ, вы соглядатаи, вы пришли высмотрть наготу (слабыя мста) земли сей’ Быт. 42, ст. 9.}, я почти не допускаю мысли, что я въ его полной власти. Французской храбрости, monsieur le comte, сказалъ я,— не прилично проявляться противъ инвалидовъ.

При этихъ словахъ, щеки графа де-Б. вспыхнули живымъ румянцемъ.

— Ne craignez rien, не бойтесь, сказалъ онъ.

— Я и не боюсь, подхватилъ я,— притомъ,— слегка игриво продолжалъ я,— смясь я прохалъ всю дорогу отъ Лондона до Парижа, и я не думаю, чтобъ герцогъ де-Шуазель былъ настолько врагомъ веселости, чтобъ за мои вины отправилъ меня обратно въ слезахъ. Моя просьба къ вамъ, monsieur le comte de B. (я отвсилъ ему низкій поклонъ) и состоитъ въ томъ, чтобъ онъ этого не сдлалъ.

Графъ выслушалъ меня съ большой благосклонностью, — иначе я бы не сказалъ и половины — и разъ, или два проговорилъ:

— C’est bien dit.

Я этимъ и закончилъ свою просьбу, и ршилъ боле не говорить о ней.

Графъ завязалъ разговоръ, мы заговорили о другихъ вещахъ, о книгахъ и мужчинахъ, и наконецъ о женщинахъ.

— Да благословитъ ихъ всхъ Господь! сказалъ я посл долгаго разговора о нихъ.— Нтъ на земл человка, который любилъ бы ихъ больше моего. Посл всхъ слабостей, какія я замчалъ въ нихъ, посл всхъ сатиръ, которыя я читалъ на нихъ, я все-таки ихъ люблю, будучи твердо убжденъ, что мужчина, у котораго нтъ нкотораго влеченія ко всему ихъ полу, вовсе не способенъ полюбить ни одной какъ слдуетъ.

— Eh bien! monsieur l’anglais, весело сказалъ графъ,— я врю, что вы пріхали не затмъ чтобъ соглядать наготу нашей страны, и смю прибавить, не затмъ также, чтобъ видть таковую нашихъ женщинъ, но позвольте мн сдлать предположеніе: если, par hasard, он попадутся вамъ по дорог, то такая перспектива вдь не опечалитъ васъ?

Во мн есть нчто, почему я не могу выносить ни малйшаго неприличнаго намека: въ бглой болтовн я часто усиливался переломить себя въ этомъ отношеніи и отваживался съ великими мученіями въ присутствіи дюжины женщинъ говорить множество такихъ вещей, изъ которыхъ и малйшей не посмю сказать наедин, хоть бы тмъ заслужилъ спасеніе.

— Извините меня, monsieur le comte, сказалъ я,— что касается наготы вашей страны, то, замтивъ ее, я со слезами опущу глаза, что же касается до таковой вашихъ женщинъ (я покраснлъ отъ мысли, которую онъ возбудилъ во мн), то въ этомъ отношеніи я держусь такихъ евангельскихъ взглядовъ и питаю такое сочувствіе ко всмъ ихъ слабостямъ, что покрою ее одеждой, если только съумю надть ее, но я желалъ бы, продолжалъ я,— соглядать наготу ихъ сердецъ и подъ различными покровами нравовъ, климатовъ и религіи отыскать то, что въ нихъ хорошо, дабы образовать на такомъ основаніи свое собственное сердце. И вотъ за чмъ я пріхалъ.

— По этой-то причин, monsieur le comte, продолжалъ я,— я не видлъ ни Пале-Ройяля, ни Люксенбурга, ни фасада Лувра и не длалъ попытки увеличивать числа имющихся уже каталоговъ картинъ, статуй и церквей. Я смотрю на всякую красавицу какъ на храмъ и охотне пошелъ бы въ него ради осмотра оригинальныхъ рисунковъ и вольныхъ набросковъ, которые висятъ въ немъ, чмъ сталъ бы смотрть даже на само Преображеніе Рафаэля.

— Жажда этого, продолжалъ я, — столь же нетерпливая, какъ та, что горитъ въ груди знатока, привела меня изъ моего отечества во Францію, а изъ Франціи повлечетъ меня въ Италію. Это тихое путешествіе сердца въ поискахъ за Натурой и за возбуждаемыми ею ощущеніями, которыя заставляютъ насъ любить другъ друга и свтъ больше, чмъ мы любимъ.

Графъ по этому поводу наговорилъ мн множество любезностей и весьма вжливо добавилъ, что онъ очень благодаренъ Шекспиру за знакомство со мною.

— Но, -propos, сказалъ онъ,— Шекспиръ полонъ великихъ вещей, но онъ забылъ исполнить небольшую формальность и не сообщилъ мн вашего имени. И вамъ самимъ приходится сдлать это.

Паспортъ.

Версаль.

Для меня нтъ дла боле затруднительнаго, какъ объявить кому бы то ни было, кто я таковъ,— потому что врядъ ли есть человкъ, о которомъ я не огъ бы дать лучшій отчетъ, чмъ о самомъ себ, и я часто желалъ имть возможность отдлаться отъ этого однимъ словомъ и тмъ покончить. Мн представлялся теперь единственный въ жизни случай сдлать это кстати: на стол лежалъ Шекспиръ и, вспомнивъ, что моя фамилія есть въ его сочиненіяхъ, я взялъ Гамлета и тотчасъ же, отыскавъ сцену съ могильщиками въ пятомъ акт, я наложилъ палецъ на Йорика и, держа палецъ на его имени, поднесъ книгу графу.

— Me voici! сказалъ я.

Потому ли, что мысль о череп бднаго Йорика за наличностью моего собственнаго выскочила у графа изъ головы, или онъ какимъ нибудь волшебствомъ перескочилъ черезъ періодъ въ семьсотъ, восемьсотъ лтъ,— не важно для настоящаго разсказа, извстно, что французы лучше понимаютъ, чмъ соображаютъ. Я ничему не удивляюсь въ этомъ мір, а этому меньше всего, тмъ боле, что одно изъ первенствующихъ лицъ нашей церкви, къ чистосердечію и отеческимъ чувствамъ котораго я питаю высочайшее уваженіе, впалъ въ такую же ошибку и по тому же поводу. Онъ объявилъ, что ‘не въ силахъ заглянуть въ проповди, сочиненныя шутомъ Датскаго короля’.

— Добрый милордъ, сказалъ я, — но вдь есть два Йорика. Йорикъ, о которомъ думаетъ ваше преосвященство, умеръ и погребенъ восемьсотъ лтъ назадъ, онъ процвталъ при двор Горвендилла. Другой же Йорикъ — я самъ, и я не процвталъ ни при чьемъ двор.

Онъ покачалъ головой.

— Боже милостивый! сказалъ я,— да ваше преосвященство посл этого смшаете Александра Македонскаго съ Александромъ мдникомъ!

— Это все равно, отвчалъ онъ.

— Если-бъ Александръ, царь Македонскій, могъ перевести ваше преосвященство въ другую епархію, то вы наврно не сказали бы этого.

Бдный графъ де-Б. впалъ въ ту же ошибку.

— Et , monsieur,est il Yorick?вскричалъ онъ.

— Jе le suis, отвчалъ онъ.

— Vous?

— Moi mme qui ai l’honneur de vous parler, monsieur le comte.

— Mon Dieu! сказалъ онъ, обнимая меня,— Vous tes Yorick! {‘И вы Йорикъ!’ — Да.— ‘Вы?’ — Я, тотъ самый, что иметъ честь говорить съ вами.— ‘Боже мой! вы Йорикъ!’.}

Графъ мгновенно сунулъ Шекспира въ карманъ, и оставилъ меня одного въ комнат.

Паспортъ.

Версаль.

Я не могъ понять, зачмъ графъ де-Б. такъвнезапно вышелъ изъ комнаты, ни того, зачмъ онъ сунулъ Шекспира въ карманъ. Но тайны, которыя разъяснятся сами собою, не стоятъ траты времени, потребнаго на ихъ разгадываніе. Лучше было читать Шекспира. Я взялъ Много шуму изъ ничего, и мгновенно съ кресла, на которомъ сидлъ, перенесся въ Мессину въ Сициліи, и до того занялся Донъ-Педро, и Бенедиктомъ, и Беатриче, что забылъ и думать о Версали, граф и паспорт.

О, сладкая подвижность человческаго духа, ты сразу можешь подчиниться иллюзіямъ, которыя обманываютъ скучныя минуты ожиданія и горя! Давно, давно бы уже вы исчислили дни мои, еслибъ большую часть ихъ я не проводилъ на этой очарованной почв. Когда дорога становится черезчуръ тяжела для моихъ ногъ, или слишкомъ крута для моихъ силъ, то я сворачиваю на какую нибудь гладкую бархатистую тропинку, которую мечта усыпала пучками розъ всяческихъ утхъ, и, сдлавъ по ней нсколько туровъ, я возвращаюсь укрпленнымъ и освженнымъ. Когда зло сильно гнететъ меня, и нтъ отъ него на земл убжища, то я предпринимаю иное странствіе: я оставляю землю, и въ виду того, что у меня боле ясное представленіе объ Елисейскихъ поляхъ, чмъ о небесахъ, я, какъ Эней, вламываюсь туда силой, я вижу, какъ онъ встрчаетъ задумчивую тнь оставленной имъ Дидоны и хочетъ узнать ее, я вижу, какъ ея оскорбленный духъ качаетъ головой и молча отворачивается отъ виновника ея несчастій и безчестія, я забываю въ ея гор свое и теряюсь въ чувствахъ, которыя заставляли меня плакать о ней, когда я былъ въ школ.

По-истин, то не блужданіе суетной тнью, и не напрасно человкъ безпокоится объ этомъ, онъ чаще поступаетъ такимъ образомъ, ввряя исходъ своихъ волненій одному разуму. Я могу наврно сказать о самомъ себ, что я ничмъ не былъ въ состояніи такъ ршительно побдить какое нибудь дурное ощущеніе въ сердц, какъ призывая на помощь для борьбы съ нимъ, на его же собственной почв, какъ можно скоре, какое нибудь милое и нжное ощущеніе.

Когда я дочиталъ до конца третьяго акта, вошелъ графъ де Б. съ моимъ паспортомъ въ рукахъ.

— Герцогъ де-Шуазель, сказалъ графъ,— такой же, смю сказать, отличный пророкъ, какъ и государственный человкъ. Un homme qui rit, сказалъ герцогъ,— ne sera jamais dangereux {Кто смется, тотъ не опасенъ.}. И еслибъ паспортъ требовался не для королевскаго шута, то я его не добылъ бы и въ два часа.

— Pardonnez-moi, monsieur le comte, сказалъ я,— я вовсе не королевскій шутъ.

— Vous plaisantez?

Я отвчалъ, что я дйствительно шучу, но не получаю зато жалованья, я шучу вполн на свой счетъ.

— У насъ при двор нтъ шутовъ, monsieur le comte, сказалъ я:— послдній былъ въ распущенныя времена Карла II, но съ тхъ поръ, нравы постоянно утончались и теперь нашъ дворъ такъ полонъ патріотовъ, которые ничего не желаютъ, кром чести и благоденствія отечества, и наши дамы такъ чисты, незапятнаны, добры и богомольны, что шуту не надъ чмъ шутить.

— Voil du persiflage! вскричалъ графъ.

Паспортъ,

Версаль.

Паспортъ предписывалъ всмъ намстникамъ, губернаторамъ и городскимъ комендантамъ, командующимъ войсками, судебнымъ властямъ и чинамъ, чинить безпрепятственный проздъ г. Йорику, королевскому шуту, съ кладью при немъ, и я сознаюсь, что радость о полученіи паспорта не была ни мало омрачена ролью, которую мн приходилось разыгрывать. Но на свт ничего не бываетъ безъ нкоторой примси, и нкоторые изъ серьезнйшихъ богослововъ нашихъ даже доходили до утвержденія, что всякое наслажденіе сопровождается равнымъ вздохомъ, и что величайшее, какое они только знаютъ, оканчивается, вообще, не лучшимъ, какъ судоргой.

Я вспоминаю, что важный и ученый Беворискіусъ, въ своемъ комментаріи относительно поколній отъ Адама, весьма естественно прерываетъ его въ середин примчанія, дабы повдать міру о пар воробьевъ на вншнемъ кра окна, которые безпокоили его все время, пока онъ писалъ, и наконецъ совершенно отвлекли его отъ генеалогіи.

‘Странно, пишетъ Беворискіусъ,— но факты несомннны, потому что я отмчалъ ихъ перомъ одинъ за другимъ, воробей, въ теченіе того недолгаго времени, пока я оканчивалъ вторую половину настоящаго примчанія, дйствительно прерывалъ меня повтореніемъ своихъ ласкъ двадцать три съ половиною раза’.

‘Какъ милосердо небо, прибавляетъ Беворискіусъ, — къ своимъ созданіямъ’.

Злосчастный Йорикъ! серьезнйшій изъ твоихъ братьевъ былъ способенъ написать это въ поученіе міру, а ты краснешь только переписывая это въ своемъ кабинет.

Но это не относится къ моему путешествію, а потому я дважды, дважды прошу извиненія.

Характеръ.

Версаль.

— А какъ вы находите французовъ? спросилъ графъ де-Б., отдавъ мн паспортъ.

Читателю легко представить, что, посл такого обязательнаго доказательства вжливости, мн было не трудно сказать нчто пріятное въ отвтъ.

— Mais passe pour cela, будьте откровенны, сказалъ онъ,— находите ли вы у французовъ ту вжливость, въ которой весь свтъ отдаетъ намъ честь?

— Все, что я видлъ, сказалъ я,— подтверждаетъ такое мнніе…

— Vraiment, сказалъ графъ,— les Franais sont polis.

— До излишества, подтвердилъ я.

Графъ обратилъ вниманіе на слово излишество, и подумалъ, что я предполагалъ боле, чмъ высказалъ. Я долго, насколько умлъ, защищался противъ этого, онъ настаивалъ, что у меня была задняя мысль, и просилъ меня откровенно высказать свое мнніе.

— Я полагаю, monsieur le comte, сказалъ я,— что у человка, какъ у инструмента, есть извстный предлъ, и что общественныя и другія потребности имютъ надобность поочередно въ различныхъ его ключахъ, такимъ образомъ, если вы начнете съ очень высокой или со слишкомъ низкой ноты, то либо въ верхней, либо въ нижней части окажется недостатокъ для восполненія системы гармоніи.

Графъ де-Б. не зналъ музыки, а потому пожелалъ иного объясненія.

— Вжливая нація, любезный графъ, сказалъ я,— ставитъ всякаго въ число своихъ должниковъ, притомъ же сама вжливость, подобно прекрасному полу, обладаетъ столькими прелестями, что сердцу противно сознаться, будто отъ нея можетъ произойти какое либо зло, но все-таки я полагаю, что для человка, взявъ его въ цломъ, существуетъ извстный предлъ совершенства, до котораго онъ въ состояніи достигнуть, и перейдя его, онъ скоре промниваетъ, чмъ пріобртаетъ качества. Я не претендую на то, чтобъ ршить, насколько это подйствовало на французовъ въ томъ случа, о которомъ у насъ рчь, но достигни англичане въ ход усовершенствованія нравовъ, такой же вжливости, какою такъ отличаются французы, то мы, еслибъ и не потеряли la politesse de соеur, располагающей боле къ человчнымъ, чмъ къ вжливымъ поступкамъ, все же лишились бы по крайней мр того разнообразія и оригинальность и въ характерахъ, которое отличаетъ насъ не только другъ отъ друга, но и это всего остального міра.

У меня было въ карман нсколько шиллинговъ царствованія короля Вильгельма, и я, предвидя, что они могутъ послужить для разъясненія моей гипотезы, взялъ ихъ въ руку при слдующихъ словахъ.

— Взгляните, monsieur le comte, сказалъ я, вставая и кладя ихъ передъ нимъ на столъ,— звякая и отираясь другъ о друга то въ одномъ, то въ другомъ карман въ теченіе семидесяти лтъ, они такъ стали похожи одинъ на другого, что ихъ почти нельзя отличить.

— Англичане же похожи на старинныя медали: они держатся особнякомъ и проходятъ черезъ немногія руки, а потому сохраняютъ ту первичную рзкость очертаній, которую придала имъ искусная рука природы, они не такъ пріятны на ощупь, но зато на нихъ до того сохранилась чеканка, что съ перваго взгляда вы различите, чьи на нихъ образъ и надпись. Но французы, monsieur le comte, прибавилъ я, желая смягчить то, что высказалъ,— обладаютъ столькими совершенствами, что могутъ обойтись безъ этого, они самый врный, храбрый, великодушный, остроумный и добрый народъ подъ небесами. Если у нихъ и есть недостатокъ, то тотъ, что они слишкомъ серьезны…

— Mon Dieu! вскрикнулъ графъ, подымаясь съ кресла.— Mais vous plaisantez, сказалъ онъ, длая поправку къ своему восклицанію.

Я приложилъ руку къ груди и съ серьезной важностью уврилъ его, что таково мое установившееся мнніе.

Графъ сказалъ, что онъ чувствуетъ себя убитымъ, не имя времени выслушать мои доводы, потому что долженъ сейчасъ же хать на обдъ къ герцогу де-Шуазелю.

— Но если вамъ не покажется далеко пріхать въ Версаль, чтобъ откушать со мной, то пожалуйста, раньше вашего отъзда изъ Франціи, доставьте мн удовольствіе узнать: откажетесь ли вы отъ своего мннія, или чмъ вы станете его поддерживать. Но если вы его станете поддерживать, monsieur l’Anglais, добавилъ онъ,— то вамъ придется напрячь вс свои силы, потому что противъ васъ весь свтъ.

Я общалъ графу имть честь отобдать съ нимъ передъ отъздомъ въ Италію и затмъ откланялся.

Искушеніе.

Парижъ.

Когда я подъхалъ къ гостинниц, привратникъ сказалъ мн, что меня только что спрашивала молодая женщина съ корзинкой въ рукахъ.

— Не знаю, ушла ли она, или еще здсь, сказалъ привратникъ.

Я взялъ у него ключъ отъ комнаты и сталъ подыматься вверхъ, не дойдя десяти ступенекъ до площадки передъ моей дверью, я встртилъ ее, она потихоньку спускалась.

То была хорошенькая горничная, съ которой я шелъ по набережной Конти. Madame de R. послала ее съ какимъ-то порученіемъ въ модный магазинъ, въ двухъ шагахъ отъ гостинницы, въ виду того, что я не пришелъ къ ней сегодня, она поручила горничной узнать, не ухалъ ли я изъ Парижа, и если да, то не оставилъ ли письма къ ней.

Хорошенькая горничная не далеко отошла отъ моей двери, а потому воротилась и вошла со мной въ комнату, чтобъ подождать минуту, другую, пока я напишу записку.

Былъ чудный тихій вечеръ въ самомъ конц мая, кармазинныя занавски у оконъ (одинаковаго цвта съ занавсками у кровати) были спущены, солнце садилось и, проходя сквозь нихъ, отражалось такимъ теплымъ свтомъ на лиц хорошенькой горничной, что я подумалъ, будто она покраснла, отъ этой мысли я покраснлъ самъ, мы были совершенно одни, и у меня на лиц снова вспыхнулъ румянецъ, раньше чмъ сошелъ первый.

Есть особаго рода пріятный, но полу-грховный румянецъ, въ которомъ виновна боле кровь, чмъ человкъ, кровь при этомъ несдержимо бросается изъ сердца и вслдъ за нею устремляется и добродтель, но не ради того, чтобъ воротить ее, а для того, чтобъ ощущенье стало еще восхитительне для нервъ: он об въ заговор.

Но я не стану описывать… Я сначала почувствовалъ внутри себя нчто, не вполн согласное съ урокомъ нравственности, который я преподалъ ей вчера вечеромъ, я пять минутъ проискалъ карточку, хотя и зналъ, что у меня нтъ ни одной. Я взялъ перо и опять положилъ, руки у меня дрожали, въ меня вселился дьяволъ.

Я знаю не хуже другихъ, что этотъ противникъ, когда мы оказываемъ ему сопротивленіе, убгаетъ отъ насъ, но я рдко оказываю ему какое либо противленіе изъ страха, что даже въ случа моей побды, я все же буду раненъ въ борьб, поэтому я предпочитаю безопасность побд, и вмсто того, чтобъ обращать его въ бгство, обыкновенно самъ бгу отъ него.

Хорошенькая горничная близко подошла къ бюро, гд я искалъ карточку, она сперва подняла перо, которое я уронилъ, и затмъ предложила мн подержать чернильницу, она предлагала такъ мило, что я хотлъ было согласиться, но не посмлъ.

— Мн не на чемъ написать, моя милая, сказалъ я.

— Напишите, просто отвчала она, — на чемъ придется.

Я чуть не крикнулъ, что напишу на ея губкахъ!

— Если я это сдлаю, то погибну, сказалъ я про себя.

И взявъ ее за руку, я довелъ ее до двери и попросилъ ее не забывать моего урока. Она отвчала, что не забудетъ, и, съ нкоторой важностью произнеся эти слова, обернулась и положила об свои сложенныя ручки въ мою, въ такомъ положеніи нельзя было не пожать ихъ. Я хотлъ выпустить ихъ и все время, пока ихъ держалъ, въ душ упрекалъ себя за это. Черезъ дв минуты я подумалъ, что мн приходится начинать всю борьбу съ начала и при этой мысли почувствовалъ, что у меня трясутся и ноги, и все тло.

Край кровати приходился въ полутора ярдахъ отъ того мста, гд мы стояли. Я все еще держалъ ее за руки, и какъ то случилось, я не знаю, но я не просилъ ее, я не увлекалъ ее, я и не подумалъ о кровати, но какъ-то случилось, что мы оба сли.

— Я вамъ покажу сейчасъ, сказала хорошенькая горничная, — небольшой кошелекъ, который сшила сегодня для вашего экю.

И она опустила руку въ правый карманъ, который приходился съ моей стороны, и поискала въ немъ, затмъ въ лвомъ. ‘Она его потеряла’. Мн никогда не приходилось переносить испытанія такъ спокойно, наконецъ кошелекъ отыскался въ правомъ карман, она его вынула, онъ былъ изъ зеленой тафты со стеганной подкладкой изъ благо атласа и какъ-разъ такой величины, чтобъ помстить одно экю. Она положила мн его на руку, онъ былъ прелестенъ, я продержалъ его десять минутъ, причемъ тылъ моей руки упирался о ея колно, я взглядывалъ то на кошелекъ, то въ сторону.

У меня въ складкахъ галстуха лопнула стяжка, другая, хорошенькая горничная, не говоря ни слова, вынула свой несессеръ, вдернула нитку въ иголку и стала зашивать. Я предвидлъ, что рискую славой ныншняго дня, и въ то время, когда она при шить двигала туда и сюда рукой около моей шеи, я чувствовалъ какъ на моей голов колеблются лавры, которыми ихъ увнчало воображеніе.

Побда.

О, вы, чьи оледенлыя головы и чуть-тепленькія сердца могутъ разсужденіемъ побждать страсти или замаскировывать ихъ, — скажите, какой грхъ обладать ими? и въ чемъ человческая душа отвтственна передъ отцомъ духовъ, кром дйствій, которыя совершаетъ подъ ихъ вліяніемъ?

Если природа въ своемъ милосердіи такъ соткала ткань, что въ нее припуталось нсколько нитей любви и желанія,— то неужто ради того, чтобъ вытащить ихъ, слдуетъ разрывать всю ткань?

— О, бичуй такихъ стоиковъ, великій Правитель природы! сказалъ я самому себ, — куда бы Твое провидніе ни помстило меня ради испытанія моей добродтели, какая бы ни грозила мн опасность, каково бы ни было мое положеніе,— дозволь мн испытать т волненія, которыя проистекаютъ отъ нихъ и составляютъ мою принадлежность какъ человка, — и если я справлюсь съ ними какъ добрый человкъ, то вс послдствія я ввряю Твоей справедливости: не мы создали самихъ себя, но Ты создалъ насъ.

Окончивъ воззваніе, я вывелъ ее изъ комнаты, она стояла, подл меня, пока я не заперъ двери и не спряталъ ключа въ карманъ,— и тогда,— ибо побда была вполн ршительная — только тогда я прижался губами къ ея щек и, взявъ ее за руку, благополучно проводилъ до дверей гостинницы.

Тайна.

Парижъ.

Кто знаетъ человческое сердце, тотъ пойметъ, что для меня было невозможно тотчасъ же воротиться въ комнату, это значило при помощи бемоли на терціи перейти въ холодный тонъ посл музыкальной пьесы, возбудившей вс мои чувства, поэтому, опустивъ руку хорошенькой горничной, я нкоторое время простоялъ у дверей гостинницы, глядя на всхъ прохожихъ и длая на ихъ счетъ предположенія, пока мое вниманіе не обратилось на субъекта, который сосредоточилъ на себ вс мои мысли.

То былъ высокій мужчина съ философскимъ серьезнымъ и угрюмымъ лицомъ, онъ степенно ходилъ взадъ и впередъ по улиц, длая около шестидесяти шаговъ въ каждую сторону отъ дверей гостинницы. Ему было около пятидесяти двухъ, подъ мышкой у него была небольшая трость, онъ былъ одтъ въ темные каштановаго цвта кафтанъ, камзолъ и брюки, которые, повидимому, служили уже нсколько лтъ, впрочемъ, они были еще чисты и, вообще, онъ имлъ видъ бережливой опрятности. По тому, какъ онъ снималъ шляпу и подходилъ ко многимъ встрчнымъ, я догадался, что онъ проситъ подаянія, и я вынулъ изъ кармана су, или два, чтобъ подать ему, когда онъ поровняется со мною. Но онъ прошелъ мимо, не обратясь ко мн съ просьбой, а не дальше какъ за пять шаговъ ране онъ просилъ милостыню у дамы. А изъ насъ двухъ, я боле походилъ на человка, расположеннаго подать. Едва покончивъ съ одной дамой, онъ приподнялъ шляпу передъ другой, которая шла въ ту же сторону. Тихо прошелъ старый джентльменъ, а за нимъ молодой щеголь. Онъ пропустилъ обоихъ и не попросилъ у нихъ.

Я простоялъ около получаса, наблюдая за нимъ, за это время онъ прошелъ разъ двнадцать взадъ и впередъ, и я замтилъ, что онъ неизмнно слдовалъ тому же плану.

Въ этомъ были дв весьма странныя вещи, надъ которыми я ломалъ голову, но безъ результата, первое, почему этотъ человкъ обращается съ просьбою только къ прекрасному полу, во-вторыхъ, въ чемъ состоитъ это обращеніе и какого рода было его краснорчіе, что оно, смягчая женскія сердца, не дйствовало, какъ онъ зналъ, на мужчинъ.

Были еще два другія обстоятельства, которыя припутывались къ этой тайн. Одно, что онъ то, что желалъ сказать, говорилъ каждой женщин не иначе, какъ на ухо и такимъ образомъ, что казалось, будто онъ обращается не съ просьбой, а сообщаетъ ей секретъ, второе,— что его всегда сопровождалъ успхъ, всякая, кого онъ останавливалъ, вынимала кошелекъ и немедленно подавала ему что нибудь.

Я не могъ составить никакой системы для объясненія этого явленія.

У меня оказалась загадка для развлеченія на весь остальной вечеръ и я поднялся по лстниц въ свою комнату.

Дло совсти.

Парижъ.

Слдомъ за мной шелъ хозяинъ гостинницы, который, войдя за мной въ комнату, объявилъ, чтобъ я искалъ себ другую квартиру.

— Это почему же, дружокъ? спросилъ я.

Онъ отвчалъ, что сегодня вечеромъ, въ продолженіе двухъ часовъ, у меня пробыла молодая женщина, и что это противно правиламъ гостинницы.

— Прекрасно, сказалъ я, — въ такомъ случа, мы разстанемся друзьями: двушка оттого не стала хуже и я также не сталъ хуже, а вы останетесь такимъ же, какимъ я васъ узналъ.

Онъ замтилъ, что этого достаточно для того, чтобъ разрушить довріе къ его гостинниц.

Я попросилъ его отправиться на покой съ миромъ, что я и самъ располагалъ сдлать и прибавилъ, что за завтракомъ разочтусь съ нимъ.

— Я и слова не сказалъ бы, monsieur, сказалъ онъ,— приди къ вамъ двадцать двушекъ…

— Противъ моего счета, вы прибавили ровно два десятка, замтилъ я, прерывая его.

— Но только, чтобъ днемъ, добавилъ онъ.

— А разв разница въ часахъ дня производитъ въ Париж разницу и въ грх?

— Разница въ скандал, сказалъ онъ.

Я всмъ сердцемъ люблю всякія различенія и не могу сказать, чтобъ чрезмрно разсердился на хозяина.

— Я согласенъ, продолжалъ онъ,— иностранцу въ Париж необходимо, чтобъ ему представлялись случаи для покупки кружевъ, шелковыхъ чулковъ и манжетъ, et tout cela,— и нтъ бды, если придетъ женщина съ картонкой…

— Свидтельствуюсь совстью, сказалъ я,— и у нея была картонка, только я не заглянулъ въ нее.

— Въ такомъ случа, вы ничего не купили?..

— Ровно ничего, отвчалъ я.

— А я, сказалъ онъ,— могъ бы рекомендовать вамъ продавщицу, которая обошлась бы съ вами по совсти.

— Пусть она явится, но сегодня же вечеромъ, сказалъ я.

Онъ отвсилъ мн низкій поклонъ и вышелъ.

— И такъ, я восторжествую надъ хозяиномъ гостинницы, вскричалъ я,— а что-жъ затмъ? Затмъ я покажу ему, что знаю, что онъ дрянь. Ну, а затмъ что? Что затмъ!.. Я слишкомъ близокъ самому себ и не могъ сказать, что длаю это въ интерес другихъ… У меня не было въ запас добраго отвта. Въ моемъ проект было больше злобы, чмъ нравственной основы, и онъ опротивлъ мн раньше исполненія.

Черезъ нсколько минутъ вошла гризетка съ картонкой съ кружевами.

— А я все-таки ничего не куплю, сказалъ я самому себ.

Гризетка желала мн показать все. Но на меня было трудно угодить, она, повидимому, не замчала этого. Она открыла свой маленькій магазинъ и выложила передо мной, одно за другимъ, вс кружева, она ихъ свертывала и развертывала, одно за другимъ, съ самой терпливой кротостью. Куплю ли я или нтъ,— она желала продать мн все по той цн, которую я самъ назначу, бдняжка, казалось, сгорала отъ нетерпнія заработать хоть су, она во что бы то ни стало хотла заманить меня и я чувствовалъ въ ея обращеніи скорй простоту и ласку, чмъ искусственность.

Если человкъ не обладаетъ честной доврчивостью, то тмъ для него хуже, мое сердце смягчилось, и я столь же спокойно отказался отъ второго моего ршенія, какъ и отъ перваго. Зачмъ мн наказывать одного за проступокъ другого?

— Если ты данница этого тирана-хозяина, подумалъ я, глядя ей въ лицо,— то тмъ труднй теб добывать хлбъ.

Въ моемъ кошельк было не боле четырехъ луидоровъ, и я не могъ встать и указать ей на дверь, пока не выложилъ трехъ изъ нихъ за пару манжетъ.

Хозяинъ раздлитъ съ ней барышъ,— все равно… Въ такомъ случа, я просто поплачусь, какъ не одинъ бднякъ платился до меня, за поступокъ, котораго онъ не могъ совершить, и о которомъ и думать не могъ.

Загадка.

Парижъ.

Лафлеръ пришелъ прислуживать мн за ужиномъ и объявилъ, что хозяину гостинницы очень досадно, что онъ оскорбилъ меня предложеніемъ съхать съ квартиры.

Человкъ, которому дорогъ ночной покой, если только для него то возможно, не ляжетъ спать со злобой въ. сердц. И я веллъ Лафлеру передать хозяину, что мн со своей стороны досадно, что я подалъ поводъ къ тому.

— И если хотите, можете сказать ему, Лафлеръ, добавилъ я, — что если молодая женщина придетъ въ другой разъ, то я не приму ее.

То было жертвоприношеніе, — но не ему, а ради самого себя. Избжавъ съ такимъ трудомъ опасности, я ршилъ боле не подвергать себя риску, но, если возможно, ухать изъ Парижа столь же цломудреннымъ, какъ въхалъ въ него.

— C’est droger la noblesse, monsieur {Это значитъ отказываться отъ правъ дворянства.}, сказалъ Лафлеръ, отвшивая мн при этихъ словахъ поклонъ до земли.— Et encore, monsieur можетъ измнить свое ршеніе, сказалъ онъ — и если ему (par hasard) вздумается позабавиться…

— Я не вижу въ этомъ никакой забавы, сказалъ я, перебивая его.

— Mon Dieu, сказалъ Лафлеръ, — и былъ таковъ.

Черезъ часъ онъ пришелъ раздвать меня, и былъ офиціозне, чмъ обыкновенно, что-то вертлось у него на губахъ, онъ хотлъ что-то сказать или спросить о чемъ-то, но не смлъ, я не могъ себ представить, о чемъ именно, говоря правду, я не очень и раздумывалъ объ этомъ, у меня не выходила изъ головы другая, боле меня интересовавшая загадка о человк, просившемъ милостыню у дверей гостинницы. Я отдалъ бы все, чтобъ разршить ее, и вовсе не изъ любопытства,— оно вообще столь низкая причина для изслдованія, что ради его удовлетворенія я не далъ бы и двухъ су, — но я полагалъ, что секретъ, который такъ скоро и такъ наврняка умягчаетъ сердце всякой встрчной женщины, по крайней мр, равенъ тайн философскаго камня, владй я обими Индіями, я отдалъ бы одну, чтобъ узнать его.

Я почти всю ночь вертлъ и переворачивалъ его въ мозгу, но безо всякаго успха, и, проснувшись по утру, я нашелъ, что мой духъ былъ такъ же смущенъ снами, какъ нкогда духъ царя вавилонскаго, и я, не колеблясь, утверждаю, что ихъ разъясненіе столь же затруднило бы парижскихъ мудрецовъ, какъ нкогда халдейскихъ.

Le dimanche.

Парижъ.

Было воскресенье, Лафлеръ, вошедъ по утру съ кофеемъ, булкой и масломъ, оказался такимъ франтомъ, что я едва узналъ его.

Я условился съ нимъ въ Монтрэл, что, по прізд въ Парижъ, подарю ему шляпу съ серебряной пуговицей и галуномъ, и четыре луидора pour s’adoniser, и бдный малый, надо отдать ему справедливость, на эти деньги сдлалъ чудеса.

Онъ купилъ блестящій, чистый, отличный, краснаго цвта кафтанъ и пару такихъ же брюкъ.

— Оттого, что он поношенныя, он и на экю не стали хуже, сказалъ онъ.

Я пожелалъ, чтобъ его повсили за эти слова, платье на видъ было какъ новое, и хотя я и зналъ, что этого быть не можетъ, но лучше заставилъ бы себя вообразить, что купилъ для него новое платье, только бы не знать, что оно изъ larne de la Friрегіе {Съ толкучаго рынка, или изъ ветошнаго ряда.}.

Такая разборчивость не заставляетъ въ Париж страдать сердца.

Онъ, сверхъ того, купилъ хорошій атласный синій камзолъ, вышитый довольно причудливо, онъ былъ уже довольно подержанный, но пятна были выведены на чисто. Золото было вычищено, и вообще блестло, синій цвтъ былъ не ярокъ, а потому отлично подходилъ къ кафтану и брюкамъ, онъ выгадалъ себ изъ тхъ же денегъ новый кошелекъ и solitaire, и выторговалъ у старьевщика пару золотыхъ подвязокъ къ брюкамъ. За четыре ливра изъ своихъ собственныхъ денегъ, онъ купилъ пару муслиновыхъ манжетъ bienbrodes,— и за пять еще пару блыхъ шелковыхъ чулокъ, въ довершеніе всего, природа даровала ему красивую фигуру, не взявъ съ него за то ни гроша.

Въ такомъ наряд онъ вошелъ въ комнату, причесанный по послднему вкусу и съ красивымъ букетомъ на груди. Словомъ, все на немъ глядло по праздничному, такъ что мн сразу вспомнилось, что сегодня воскресенье, принявъ во вниманіе и то, и другое, я сразу догадался, что вчера вечеромъ онъ хотлъ просить у меня позволенія провести этотъ день какъ вс проводятъ его въ Париж. Едва я сообразилъ это, какъ Лафлеръ съ безконечной почтительностью, но съ доврчивостью во взгляд, что я не откажу ему, попросилъ меня отпустить его на сегодня pour faire le galant vis-vis de sa matresse.

Я самъ предполагалъ сдлать то же самое по отношенію къ madame de R. Я заказалъ для этого карету, и моя суетность не была бы опечалена тмъ, что на запяткахъ стоялъ бы слуга такъ же хорошо одтый, какъ Лафлеръ, никогда мн не было трудне обойтись безъ него.

Но въ подобныхъ затрудненіяхъ слдуетъ не разсуждать, а чувствовать, при найм, сыны и дочери службы разстаются со своей свободой, но не со своей природой! у нихъ есть плоть и кровь, у нихъ, въ ихъ невол, есть свои небольшія суетности и желанія такъ же, какъ у ихъ работодателей, безъ сомннія, они оцнили свое отреченіе, и ихъ ожиданія такъ не разумны, что мн часто хотлось обмануть ихъ, еслибъ ихъ положеніе не предоставляло мн для этого слишкомъ много власти.

Взгляни, взгляни, я рабъ твой!.. это въ одно мгновеніе лишаетъ меня всей господской власти.

— Можешь идти, Лафлеръ, сказалъ я.— Но гд ты могъ добыть въ такое короткое время возлюбленную въ Париж?

Лафлеръ приложилъ руку къ груди и сказалъ, что она une petite demoiselle въ дом графа де-Б. У Лафлера сердце было создано для общества и, говоря правду, онъ такъ же, какъ и его господинъ, не упускалъ случая, — и тмъ, или другимъ образомъ,— Богъ его знаетъ, какъ именно, — но завязалъ связь съ demoiselle на площадк у дверей, въ то время, какъ я хлопоталъ о паспорт, и если для меня времени оказалось достаточно, чтобъ расположить графа въ свою пользу, то и Лафлеръ съумлъ распорядиться такъ, что и у него хватило времени на то, чтобъ расположить двушку въ свою. Повидимому, все семейство располагало сегодня быть въ Париж, и онъ условился съ нею, и еще съ двумя, или тремя изъ графской прислуги, погулять по бульварамъ.

Счастливый народъ! они по крайней мр хотя разъ въ недлю уврены, что отложатъ вс свои заботы, и потанцуютъ, и попоютъ и, забавляясь, сбросятъ съ себя бремя печали, которое сгибаетъ до земли духъ другихъ націй.

Отрывокъ.

Парижъ.

Лафлеръ оставилъ мн нчто, чмъ я могъ развлечься цлый день сильне, чмъ разсчитывалъ, или чмъ то приходило ему или мн въ голову.

Онъ принесъ кружокъ масла на смородинномъ лист, но утро было жаркое, а нести было довольно далеко, а потому онъ выпросилъ листъ ненужной бумаги, чтобъ помстить его между смородиннымъ листомъ и ладонью. Такого блюдечка было вполндостаточно, а потому я приказалъ ему положить на столъ все, какъ было, разсчитывая остаться цлый день дома, я веллъ ему зайти къ le traiteur распорядиться на счетъ моего обда, сказавъ, что я позавтракаю безъ него.

Съвъ масло, я выкинулъ смородинный листъ за окно и хотлъ сдлать тоже и съ ненужной бумагой, но остановился, чтобъ сперва прочесть строчку, а это понудило меня прочесть и вторую, и третью, я подумалъ, что бумага заслуживаетъ лучшей участи, и, затворивъ окно и пододвинувъ къ нему стулъ, прислъ, чтобъ прочесть ее.

Она была написана на старинномъ французскомъ язык временъ Раблэ и, насколько я понимаю, могла быть написана имъ самимъ, сверхъ того, она была написана готическимъ почеркомъ, но до того вылиняла и стерлась отъ сырости и времени, что мн стоило невроятныхъ трудовъ извлечь изъ нея что нибудь. Я отбросилъ ее и написалъ затмъ письмо Евгенію, затмъ, я опять заглянулъ въ нее, и снова она истощила мое терпніе, и я, ради исцленія отъ нея, написалъ письмо Элиз. Но она не отставала отъ меня, и трудность ея пониманія только усиливала желаніе.

Я пообдалъ и, просвтивъ умъ бутылкой бургонскаго, вновь принялся за нее, и просидвъ, склонясь, надъ нею два или три часа, почти съ такимъ же вниманіемъ, съ какимъ когда либо сидли Гретеръ или Яковъ Спонъ надъ непонятной надписью, я подумалъ, что понялъ ее. Но ради того, чтобъ убдиться въ этомъ, по-моему, самое лучшее было перевести ее по-англійски и посмотрть, что тогда выйдетъ. И я досужливо принялся за работу, какъ то длаютъ порой праздные люди, записывая ‘мысли’, затмъ, раза два прохаживался по комнат, затмъ глядлъ въ окошко, что длается на свт, такимъ образомъ, я кончилъ работу въ девять часовъ, и затмъ я сталъ читать нижеслдующее:

Отрывокъ.

Парижъ.

Въ виду того, что жена нотаріуса слишкомъ горячо оспаривала этотъ пунктъ.

— Желалъ бы я, сказалъ нотаріусъ, бросая пергаментъ,— чтобъ тутъ былъ другой нотаріусъ, дабы записать и засвидтельствовать все это.

— А что бы вы стали длать затмъ, monsieur? сказала она, быстро вставая.

Жена нотаріуса была маленькая вспыльчивая женщина, и нотаріусъ полагалъ, что лучше предупредить бурю кроткимъ отвтомъ.

— Я пошелъ бы спать, отвчалъ нотаріусъ.

— Можете отправляться къ дьяволу! отвчала жена нотаріуса.

Случилось однако, что въ дом была всего одна кровать, ибо дв другія комнаты стояли безъ мебели, какъ то въ обыча въ Париж, и нотаріусъ, не желая лежать на одной и той же кровати съ женщиной, которая ни съ того, ни съ сего только что отправила его къ дьяволу, — вышелъ въ шляп, съ палкой и въ короткомъ плащ,— ибо на двор была ночь и сильный втеръ, — и не въ дух отправился по направленію къ le Pont-Neuf.

Вс проходившіе по le Pont-Neuf должны сознаться, что изо всхъ мостовъ, когда либо построенныхъ на свт, онъ самый благородный, самый изящный, самый величественный, самый легкій, самый длинный и самый широкій, какой когда либо соединялъ два берега на поверхности земного шара.

Изъ этого можно заключить, что авторъ отрывка будто и не былъ французомъ.

Величайшій его недостатокъ, на который могутъ указать богословы и доктора Сорбонны, состоитъ въ томъ, что въ то время, когда въ Париж или его окрестностяхъ втра полная шапка, — нигд, ни на одномъ открытомъ мст въ цломъ город, столько не кощунствуютъ и не sacre-Dieuствуютъ, какъ на немъ,— и по уважительной и убдительной причин, messieurs, ибо втеръ налетаетъ на васъ, не крича gardez-vous, и такими непредвиднными порывами, что въ числ немногихъ, которые переходятъ черезъ мостъ въ шляпахъ, нтъ и одного изъ пятидесяти, кто не рисковалъ бы двумя съ половиною ливрами, составляющими полную стоимость шляпы.

Бдный нотаріусъ, проходя какъ-разъ мимо часового, инстинктивно приложилъ палку къ своей голов, но, подымая палку, онъ концомъ ея задлъ за край шляпы часового и сбросилъ ее черезъ рогатины балюстрады прямо въ Сену.

— Скверенъ тотъ втеръ, который не надуетъ никому ничего добраго, сказалъ, подхватывая ее, лодочникъ.

Часовой, будучи гасконцемъ, немедленно вздернулъ усами и прицлился изъ аркебуза.

Но въ т дни изъ аркебузовъ стрляли при помощи фитилей, а фитиль часового взяла на подержаніе старуха, чтобъ засвтить бумажный фонарь, который задуло у нея на конц моста, отъ этого проистекло промедленіе, при чемъ кровь гасконца охладилась, и все происшествіе обратилось въ вящую его пользу.

— Скверенъ тотъ втеръ, сказалъ онъ, сдергивая съ головы у нотаріуса поярковую шляпу и узаконивая грабежъ при помощи присловья лодочника.

Бдный нотаріусъ перешелъ черезъ мостъ и, проходя по улиц Дофина въ С.-Жерменское предмстье, плакался на ходу слдующимъ образомъ:

— Несчастный я человкъ! говорилъ нотаріусъ, всю мою жизнь я былъ игралищемъ бурь! я родился на то, чтобы выносить грозныя рчи противъ себя и своего занятія всюду, куда ни явлюсь: подъ страхомъ грома церкви принужденъ я былъ жениться на бурливой женщин! я изгнанъ изъ дома домашними втрами и лишенъ шляпы втрами мостовыми! и вотъ я здсь въ втреную ночь съ непокрытой головой оставленъ на произволъ приливовъ и отливовъ случайныхъ обстоятельствъ!.. Гд я преклоню свою голову?.. Несчастный человкъ! Который же изъ тридцати двухъ втровъ компаса надуетъ и теб что нибудь доброе, какъ и другимъ, подобнымъ теб, созданіямъ?

Когда нотаріусъ, плачась такимъ образомъ, проходилъ мимо темной аллеи, то чей-то голосъ кликнулъ двушку, чтобъ она сбгала за ближайшимъ нотаріусомъ. Нашъ нотаріусъ былъ самый ближайшій и, пользуясь своимъ положеніемъ, прошелъ по алле къ двери и, миновавъ что-то въ род старинной залы, былъ введенъ въ обширную комнату, гд не было ничего, кром длиннаго боевого копья, кирасы, стараго ржаваго меча и перевязи, которые были развшены на стн въ равномъ другъ отъ друга разстояніи.

Старикъ, бывшій нкогда дворяниномъ, и нын дворянинъ, если только потеря состоянія не разблагораживаетъ крови, опершись головою на руку, лежалъ на кровати, какъ-разъ подл нея стоялъ столъ, и на немъ горла витая восковая свчка, а подл стола былъ поставленъ стулъ, нотаріусъ слъ на него и, вынувъ чернильницу и листъ, другой бумаги, которая была у него въ карман, разложилъ ихъ передъ собою и, обмакнувъ перо въ чернила и прислонясь грудью къ столу, приготовился вполн къ составленію послдней воли и завщанія дворянина.

— Ахъ! monsieur le notaire! сказалъ, нсколько приподнимаясь, дворянинъ, мн нечего завщать, что оплатило бы издержки по завщанію, кром моей собственной исторіи, а не оставивъ ея въ наслдство міру, я не могу умереть спокойно, выгоды, которыя проистекутъ отъ того, я завщаю вамъ за труды по ея написанію. Это до того необыкновенная исторія, что ее долженъ прочесть весь родъ человческій, она принесетъ счастіе вашему дому.

Нотаріусъ погрузилъ перо въ чернилицу.

— Всемогущій Направитель всхъ событій моей жизни! сказалъ старый дворянинъ, сосредоточенно глядя вверхъ и поднявъ руки къ небесамъ. Ты, чья десница, чрезъ лабиринтъ странныхъ переходовъ, привела меня къ этой скорбной сцен, помоги слабющей памяти хилаго старика съ разбитымъ сердцемъ!.. Да руководитъ духъ Твоей вчной правды моими устами, дабы этотъ посторонній человкъ не написалъ ничего, что не стоитъ въ той книг, по свидтельству которой,— сказалъ онъ, всплескивая руками, я буду осужденъ, или помилованъ!

Нотаріусъ подержалъ кончикъ пера между глазомъ и восковой свчкой.

— Эта исторія, monsieur le notaire, сказалъ дворянинъ,— возбудитъ вс естественныя чувства, она убьетъ людей гуманныхъ и исполнитъ жалостью сердце самой жестокости…

Нотаріусъ сгоралъ отъ нетерпнія и въ третій разъ опустилъ перо въ чернилицу. И старый дворянинъ, повернувшись нсколько къ нотаріусу, сталъ диктовать свою исторію въ слдующихъ выраженіяхъ…

— А гд же конецъ, Лафлеръ? спросилъ я, онъ какъ-разъ въ это время вошелъ въ комнату.

Отрывокъ и букетъ.

Парижъ.

Когда Лафлеръ подошелъ къ столу и я объяснилъ ему, чего не хватаетъ, онъ сказалъ, что было еще только два листа, въ которые онъ и завернулъ букетъ, чтобъ тотъ не развалился, букетъ же онъ поднесъ на бульвар demoiselle.

— Въ такомъ случа, пожалуйста, Лафлеръ, сказалъ я,— сбгай къ ней, въ домъ графа де-Б., и попытайся, нельзя ли добыть ихъ.

— Безъ сомннія, сказалъ Лафлеръ и убжалъ.

Весьма скоро бдный малый, едва дыша, воротился назадъ, съ боле глубокими признаками разочарованія во взорахъ, чмъ то могло произойти вслдствіе простой невозможности отыскать отрывокъ. Justeell! не прошло и двухъ минутъ, какъ бдняга простился съ ней, а неврная любовница уже подарила его gage d’amour, завернутый въ мой отрывокъ, одному изъ графскихъ лакеевъ, лакей молоденькой швейк, а швейка скрипачу. Наши несчастія были завернуты вмст. Я вздохнулъ, и вздохъ Лафлера, какъ эхо, отразился въ моемъ ух.

— Какое коварство! вскричалъ Лафлеръ.

— Какое несчастіе! сказалъ я.

— Я не былъ бы такъ убитъ, monsieur, еслибъ она его потеряла, сказалъ Лафлеръ.

— И я также, Лафлеръ, еслибъ я нашелъ его, сказалъ я.

Нашелъ ли я его, или нтъ, окажется впослдствіи.

Благотвореніе.

Парижъ.

Человкъ, который считаетъ ниже своего достоинства или боится войти въ темное мсто, можетъ быть отлично добрымъ человкомъ и способнымъ на сотни вещей, но изъ него не выйдетъ хорошаго сентиментальнаго путешественника. Я считаю за пустяки многое, что происходитъ среди благо дня на широкихъ и большихъ улицахъ. Природа застнчива и не любитъ проявляться передъ зрителями, но въ одномъ изъ такихъ укромныхъ уголковъ порой вы можете увидть, какъ она разыграетъ коротенькую сценку, которая стоитъ всхъ чувствъ дюжины сложенныхъ вмст французскихъ піесъ, и тмъ не мене он абсолютно превосходны. И всякій разъ, когда мн предстоитъ боле блестящая, чмъ обыкновенно служба, то въ виду того, что он равно годны какъ для проповдника, такъ и для героя, я обыкновенно заимствую изъ нихъ проповдь, что касается до текста, то ‘Каппадокія, Понтъ, Фригія и Памфилія’ столь же хорошъ, какъ и любой въ Библіи.

Есть длинный мрачный пассажъ, ведущій отъ Opra-Comique въ узкую улицу, по немъ отправляются немногіе, желающіе скромно обождать фіакръ {Извозчичья карета.} или потихоньку уйти пшкомъ по окончаніи оперы. Со стороны, ближайшей къ театру, онъ освщается сальнымъ огаркомъ, свтъ котораго почти исчезаетъ раньше, чмъ вы пройдете половину пути, но у дверей онъ становится скоре украшеніемъ, чмъ полезной вещью, вамъ онъ представляется неподвижной звздой мельчайшей величины, онъ горитъ, но міру, насколько намъ извстно, добра не приноситъ.

Возвращаясь по этому пассажу и не доходя пяти, шести шаговъ до двери, я усмотрлъ двухъ дамъ, которыя, прислонясь къ стн, стояли, держась за руки, и ждали, какъ я вообразилъ себ, фіакра, он были ближе моего къ двери, а потому я подумалъ, что за ними право первенства, я пробрался бочкомъ и тихо сталъ въ ярд или немного дальше отъ нихъ. Я былъ въ черномъ, и меня было трудно замтить.

Ближайшая ко мн дама была высокая и худощавая женщина лтъ тридцати, другая, такого же роста и сложенія, лтъ сорока, не было ни единаго признака ни въ той ни въ другой, что он замужнія или вдовы, он казались двумя истинными сестрами-весталками, не тронутыми ласками, уцлвшими отъ нжныхъ поцлуевъ, я могъ бы пожелать осчастливить ихъ, но было суждено, что счастье придетъ къ нимъ въ этотъ вечеръ съ другой стороны.

Между ними раздался низкій голосъ, весьма выразительный, съ пріятной каденціей, онъ, ради небесной любви, выпрашивалъ у нихъ монету въ двнадцать су. Мн показалось страннымъ, что нищій назначаетъ сумму подаянія и что она въ двнадцать разъ превышаетъ то, что обыкновенно подается въ темнот. Он об были, повидимому, удивлены не меньше моего.

— Двнадцать су! сказала одна.

— Монету въ двнадцать су! сказала другая.

И он не отвчали ему.

Нищій сказалъ, что онъ не понимаетъ, какъ можно меньше просить у такихъ знатныхъ женщинъ! И онъ до земли склонилъ голову.

— О! отвчали он,— у насъ нтъ денегъ.

Нищій помолчалъ секунду, другую и возобновилъ просьбу.

— Не закрывайте, прелестныя молодыя дамы, отъ меня своихъ добродтельныхъ ушей.

— Честное слово, милый человкъ, сказала младшая,— у насъ нтъ мелочи.

— Пусть же Господь благословитъ васъ, сказалъ нищій, — и умножитъ т радости, которыя вы можете дать другимъ и безъ мелкихъ денегъ.

Я замтилъ, что старшая сестра опустила руку въ карманъ.

— Я посмотрю, нтъ ли у меня су, сказала она.

— Су! дайте двнадцать, сказалъ проситель, — природа была щедра къ вамъ, будьте же щедры относительно бдняка.

— Будь у меня деньги, я подала бы ото всего сердца, сказала младшая.

— Милосердая красавица! сказалъ онъ, обращаясь къ старшей.— Чмъ же такъ сладостно блестятъ ваши очи, замняя свтъ дневной даже въ этомъ мрачномъ пассаж, какъ не добротой и человколюбіемъ? и что же заставило маркиза де-Сантерра и его брата, когда они проходили мимо, такъ много говорить о васъ?

Об дамы, казалось, были сильно взволнованы, и въ то же время, точно по какому-то побужденію, об опустили руки въ карманъ, и каждая вынула монету въ двнадцать су.

Споръ между ними и бднымъ просителемъ прекратился, онъ продолжался только между ними двумя: которая изъ нихъ должна подать милостыню въ двнадцать су. И для прекращенія спора, он об подали ее сразу, и нищій ушелъ.

Разгадка.

Парижъ.

Я спшно бросился за нимъ, то былъ тотъ самый мужчина, чей успхъ въ выпрашиваніи подаянія у женщинъ близъ гостинницы такъ изумилъ меня. Я сразу разгадалъ его секретъ или, по крайней мр, его основу, онъ заключался въ лести.

Сладостная эссенція! какъ ты освжающе дйствуешь на природу! какъ ревностно становятся на твою сторону вс ея силы и вс ея слабости! какъ сладостно ты смшиваешься съ кровью и помогаешь ей достигать до сердца по самымъ труднымъ и извилистымъ проходамъ!

Нищій, которому нечего было скупиться на время, въ данномъ случа преподнесъ ее въ большой доз, несомннно, во множеств спшныхъ случаевъ, которые встрчались ему на улиц, онъ обладалъ способомъ преподносить ее въ маломъ объем, но я не мучалъ ума вопросомъ, какъ ему удавалось ее видоизмнять, подслащать, сгущать и умрять, достаточно, что нищій получилъ дв монеты въ двнадцать су, и т, кто получалъ при ея помощи гораздо больше, могутъ лучше разсказать объ остальномъ.

Парижъ.

Мы преуспваемъ въ свт не столько оказывая услуги, сколько принимая ихъ, вы берете завялую втку и сажаете ее въ землю, и затмъ начинаете поливать ее, потому что посадили сами.

Графъ де-Б., единственно потому, что оказалъ мн любезность въ дл о моемъ паспорт, во время своего недолгаго пребыванія въ Париж, пожелалъ идти по той же дорог и оказать мн другую, познакомивъ меня съ нсколькими знатными лицами, а они должны были представить меня другимъ, и такъ дале.

Я овладлъ секретомъ какъ-разъ во-время, чтобъ обратить въ пользу нкоторыя изъ этихъ почестей, иначе, при обыкновенномъ положеніи длъ, я на-кругъ былъ бы приглашенъ на обдъ или на ужинъ разъ или два, и затмъ, переведя французскіе взгляды и жесты на простой англійскійязыкъ, я вскор увидлъ бы, что занималъ приборъ какого нибудь боле занимательнаго гостя, а потому постепенно долженъ былъ бы отказаться отъ всхъ единственно по той причин, что не могъ бы занимать ихъ. Но какъ дло обстояло, оно обстояло не слишкомъ дурно.

Я имлъ честь быть представленнымъ старому маркизу де-Б. Во дни оны, онъ отличился нкоторыми неважными рыцарскими подвигами la cour d’amour и съ тхъ поръ носился съ мыслью о сшибкахъ и турнирахъ. Маркизъ де-Б. желалъ всхъ уврить, что дло происходило гд-то вн его мозга. ‘Ему хотлось бы прокатиться въ Англію’ и онъ разспрашивалъ меня объ англійскихъ дамахъ.

— Умоляю васъ, monsieurle marquis, оставайтесь на мст, сказалъ я.— Les messieurs anglais едва могутъ добиться, чтобъ он любезно на нихъ взглянули.

Маркизъ пригласилъ меня на ужинъ.

Monsieur. Р., откупщикъ податей, столь же интересовался нашими налогами. Онъ слышалъ, что они весьма значительны.

— Только-бъ мы съумли собрать ихъ, отвчалъ я ему, отвшивая низкій поклонъ.

Никогда, ни при какихъ другихъ условіяхъ, я не получилъ бы приглашенія на концерты monsieur Р.

Меня ошибочно рекомендовали madame de B. какъ un bel esprit. Madame de B. сама была un bel esprit, она сгорала отъ нетерпнія увидть и услышать меня. Не усплъ я приссть, какъ увидлъ, что она и на су не интересуется тмъ, есть ли у меня умъ или нтъ. Она меня приняла за тмъ, чтобъ убдить меня въ своемъ ум. Призываю небеса во свидтели, что я ни разу не открылъ дверей устъ моихъ.

Madame de B. увряла всхъ, кого встрчала, будто ‘она никогда и ни съ кмъ не вела такой просвщенной бесды’.

Въ царствованіи всякой француженки имются три эпохи, она бываетъ кокеткой, затмъ деисткой и затмъ dvote (ханжей), она ни разу не лишается власти въ теченіе этихъ трехъ періодовъ, а только перемняетъ подданныхъ, когда тридцать пять или свыше лтъ уничтожатъ въ ея владніяхъ рабовъ любви, она ихъ населяетъ рабами неврія, а затмъ рабами церкви.

Madame de B. колебалась между двумя первыми эпохами, розовый цвтъ быстро увядалъ, ей слдовало сдлаться деисткой пятью годами раньше того дня, когда я имлъ честь явиться къ ней съ первымъ визитомъ.

Ради ближайшаго разсмотрнія религіознаго вопроса, она посадила меня на одну софу съ собою. Кратко madame de B. объявила мн, что ни во что не вритъ. Я отвчалъ madame de B., что, можетъ быть, таковы ея убжденія, но что не въ ея интересахъ разрушать наружныя укрпленія, безъ которыхъ я не могу представить себ защиты такой, какъ ея, цитадели, что для красавицы нтъ большей опасности, какъ быть деисткой, что я почитаю дломъ совсти не скрывать этого отъ нея, что я не просидлъ съ ней на соф и пяти минутъ, а уже началъ составлять планы,— и что же можетъ задержать ихъ стремленіе, кром религіознаго чувства и увренности, что оно живо въ ея груди?

— Мы не адаманты, сказалъ я, взявъ ее за руку,— и для насъ необходимы всяческія препятствія, пока не подкрадется старость и не наложитъ ихъ на насъ. Но, милая моя дама, еще слишкомъ… слишкомъ рано.

Объявляю, что во всемъ Париж утверждали, будто я наставилъ madame de B. на путь истины. Она увряла г. Д. и аббата М., что я въ полчаса сказалъ въ пользу откровенной религіи боле, чмъ вся ихъ энциклопедія противъ нея. Я былъ тотчасъ же внесенъ въ списки котеріи madame de B., и она отложила еще на два года періодъ деизма.

Помню, что именно въ этой котеріи, посреди разговора, въ которомъ я доказывалъ необходимость первичной причины, графъ де-Фенеанъ отвелъ меня въ самый дальній уголъ комнаты, чтобъ сказать мн, что мой солитеръ былъ пришпиленъ слишкомъ близко къ ше.

— Надо, чтобъ онъ былъ pins badinant, сказалъ онъ, глядя на свой.— Но для умнаго, monsieur Yorick, достаточно слова…

— Умнаго человка, съ поклономъ отвчалъ я.

Графъ де-Фенеанъ обнялъ меня горяче, чмъ когда либо другой смертный.

Три недли кряду я раздлялъ мннія тхъ, съ кмъ встрчался.

— Pardi ce monsieur Yorick a autant d’esprit que nous autres.

— Il raisonne bien, говорилъ другой.

— C’est unbon enfant, говорилъ третій.

И за эту цну я могъ бы въ Париж и сть, и пить, и веселиться во вс дни моей жизни, но то былъ безчестный заработокъ, я устыдился его. То былъ заработокъ раба, и вс честныя чувства возстали противъ него, чмъ я боле возвышался, тмъ сильне я былъ принужденъ слдовать систем нищаго, чмъ лучше была котерія, тмъ искусственне были ея члены. Я затосковалъ по дтямъ природы, и разъ вечеромъ, посл самой гнусной самопродажности дюжин разныхъ лицъ, я заболлъ и легъ въ постель, и приказалъ Лафлеру заказать на завтрашнее утро лошадей для слдованія въ Италію.

Марія.

Муленъ.

Досел я не чувствовалъ ни подъ какимъ видомъ что такое значитъ избытокъ богатствъ. И вотъ мн предстояло увидть его проздомъ черезъ Бурбонэ, лучшую провинцію Франціи, въ разгаръ сбора винограда, когда природа сыплетъ изобиліе во вс подолы и глаза у всхъ подняты кверху, путешествовать, когда на всякомъ шагу музыка бьетъ темпъ работ и вс ея дти радостно несутъ гроздья винограда, и прозжать мимо всего этого, когда мои чувства возгорались и воспламенялись отъ каждой встрчной группы, и каждая изъ нихъ была полна приключеній…

Праведное небо! да этимъ можно наполнить двадцать томовъ, но увы! въ этомъ том остается всего нсколько небольшихъ страничекъ, куда я долженъ все это втиснуть, — и половина ихъ должна быть посвящена бдной Маріи, которую мой другъ мистеръ Шэнди встртилъ близъ Мулена.

Разсказанная имъ исторія этой помшанной двушки не мало тронула меня при чтеніи, когда же я очутился по близости тхъ мстъ, гд она жила, то она вновь такъ живо возникла въ моемъ ум, что я не могъ противостоять побужденію, заставлявшему меня свернуть полъ-лье съ дороги, въ деревню, гд жили ея родители, чтобъ разспросить о ней.

Сознаюсь, это значило, подобно рыцарю Печальнаго образа, отправляться на поиски за скорбными приключеніями, не знаю какъ то происходитъ, только я никогда не бываю такъ убжденъ, что во мн есть душа, какъ въ то время, когда запутаюсь въ нихъ.

Старуха мать вышла къ дверямъ, ея глаза разсказали мн исторію раньше, чмъ она открыла ротъ. Она лишилась мужа, онъ умеръ, по ея словамъ, мсяцъ назадъ съ тоски, что Марія потеряла разсудокъ. Она прибавила, что сначала испугалась, какъ бы Марія не лишилась и послднихъ остатковъ ума, но, напротивъ, это привело ее немного въ чувство, только она не знаетъ покоя. Она сказала, что ея бдная дочь бродитъ гд нибудь, плача, близъ дороги.

Отчего мой пульсъ такъ томно бьется, когда я пишу это? и что заставило Лафлера, чье сердце, казалось, было склонно только къ радости, провести дважды тыломъ руки передъ глазами, пока женщина, стоя, разсказывала намъ это? Я кивнулъ почтарю, чтобъ онъ своротилъ опять на большую дорогу.

Когда до Мулена оставалось съ полъ-лье, то на перекрестк дороги, ведшей въ лсъ, я увидлъ Марію, она сидла подъ тополемъ. Она сидла опершись локтемъ о колно и склонивъ голову на руку и свсивъ ее въ сторону, близъ дерева бжалъ небольшой ручей.

Я приказалъ почтарю хать въ Муленъ, а Лафлеру заказать мн ужинъ, прибавивъ, что самъ пройдусь пшкомъ.

Она была одта въ бломъ, и такова, какъ ее описалъ мой другъ, только волосы, убранные прежде подъ шелковую стку, теперь падали на плечи. Она прибавила также къ своему корсажу блднозеленую ленту, которая черезъ плечо ниспадала до таліи, на конц ея висла свирль. Ея козликъ оказался такъ же невренъ, какъ и возлюбленный, и она достала вмсто него собачку, которая была привязана на шнурк къ ея поясу. Когда я взглянулъ на ея собачку, она притянула ее къ себ за шнурокъ.

— Ты вдь не бросишь меня, Сильвіо, сказала она.

Я взглянулъ въ глаза Маріи и увидлъ, что она больше думаетъ объ отц, чмъ о возлюбленномъ или о козлик, потому что когда она произносила эти слова, то слезы потекли по ея щекамъ.

Я слъ близко подл нея, и Марія позволила мн утирать платкомъ слезы по мр того, какъ он лились. Затмъ я смочилъ его своими, и опять ея, и опять своими, и затмъ снова отеръ ея слезы. И длая это, я чувствовалъ въ груди такое неописуемое волненіе, — что увренъ, что его невозможно объяснить никакими комбинаціями матеріи и движенія.

Я убжденъ, что у меня есть душа, и вс книги, которыми матеріалисты очумили міръ, никогда не будутъ въ состояніи убдить меня въ противномъ.

Марія.

Когда Марія нсколько пришла въ себя, я спросилъ ее, помнитъ ли она худощаваго бднаго человка, который, около двухъ лтъ тому, сидлъ между нею и ея козликомъ? Она отвчала, что въ то время была очень разстроена, но помнитъ объ этомъ по двумъ причинамъ: что какъ она ни была больна, она видла, что онъ жалетъ о ней, и еще потому, что козликъ укралъ у него платокъ, и она побила его за воровство, она прибавила, что платокъ она вымыла въ ручь и съ тхъ поръ держитъ его въ карман, чтобъ возвратить ему, если вновь когда либо увидитъ его, а онъ, по ея словамъ, полуобщалъ это. И, говоря это, она вынула платокъ изъ кармана, чтобъ показать мн, онъ былъ опрятно завернутъ въ два виноградные листа и перевязанъ вточкой. Открывъ его, я увидлъ въ одномъ изъ узловъ мтку ‘S’.

Она разсказала мн, что съ тхъ поръ побывала въ Рим и осмотрла храмъ св. Петра и воротилась назадъ, что она перешла одна черезъ Апеннины, прошла всю Ломбардію безъ денегъ и безъ башмаковъ по кремнистымъ дорогамъ Савойи, какъ она все это вынесла и чмъ жила, она не умла сказать.

— Для стриженной овечки, сказала Марія, — Богъ умряетъ втеръ.

— И вправду, стриженной! и до живого мяса, сказалъ я.— И будь ты на моей родин, гд у меня есть домъ, я взялъ бы тебя и пріютилъ въ немъ, ты ла бы мой хлбъ и пила бы изъ моей чаши, и я былъ бы добръ къ твоему Сильвіо, во всхъ твоихъ слабостяхъ и блужданіяхъ, я ухаживалъ бы за тобой и приводилъ бы тебя обратно домой, на закат солнца, я читалъ бы молитвы, а затмъ ты играла бы на свирли свою вечернюю псенку, и иміамъ моей жертвы не былъ бы принятъ хуже отъ того, что восходилъ бы на небо вмст съ иміамомъ разбитаго сердца.

Когда я говорилъ это, природа размягчилась во мн, и Марія, видя, что я вынимаю платокъ, который былъ уже черезчуръ смоченъ и потому не годился для употребленія, во что бы то ни стало хотла вымыть его въ ручь.

— А гд же вы высушите его, Марія? спросилъ я.

— Я высушу его на моей груди, сказала она,— и мн отъ этого станетъ легче.

— А разв у васъ все такое же горячее сердце, Марія? спросилъ я.

Я дотронулся до струны, съ которой соприкасались вс ея скорби, она нкоторое время съ болзненной внимательностью смотрла мн въ лицо, и затмъ, ничего не сказавъ, взяла свирль и съиграла на ней пснь Богоматери. Струна, до которой я дотронулся, перестала дрожать, черезъ секунду или дв Марія пришла въ себя, выпустила свирль изъ рукъ и встала.

— Куда вы идете, Марія? спросилъ я.

Она отвчала, что въ Муленъ.

— Пойдемте вмст, сказалъ я.

Марія взяла меня подъ руку и опустила подлинне веревочку, чтобъ собачк было удобне бжать, такимъ образомъ мы вошли въ Муленъ.

Марія.

Муленъ.

Хотя я не терплю привтствій и поклоновъ на рыночной площади, все же, когда мы дошли до середины ея, я остановился, чтобъ въ послдній разъ взглянуть на Марію и проститься съ ней.

Марія, хотя была и не высока ростомъ, тмъ не мене обладала перворазрядными изящными формами, скорбь придала ея взглядамъ нчто почти неземное, но все же она была женственна, и въ ней было такъ много того, что сердце желаетъ и глазъ ищетъ въ женщин,— что еслибъ слды прошлаго могли изгладиться въ ея мозгу, а черты Элизы въ моемъ, то Марія не только стала бы сть мой хлбъ и пить изъ моей чаши, но она спала бы на груди моей и была бы мн какъ дочь.

Прощай, бдная, несчастная двушка! пусть раны твои впитаютъ въ себя елей и вино состраданія, которые странникъ, идущій своею дорогой, проливаетъ въ нихъ, только существо, дважды поразившее тебя, можетъ закрыть ихъ на вки.

Бурбонэ.

Ни отъ чего я не ждалъ для себя такого радостнаго пиршества ощущеній, какъ отъ путешествія по этой части Франціи во время сбора винограда, но войдя въ нее чрезъ эти скорбныя ворота, я, благодаря страданіямъ, сталъ вовсе неспособенъ къ нему, во всякой радостной сцен я въ глубин картины видлъ Марію: она въ задумчивости сидла подъ тополемъ. И я почти дохалъ до Ліона, а все ея образъ не затемнился для меня.

О, милая чувствительность! неистощимый ключъ всего драгоцннаго въ нашихъ радостяхъ и всего достойнаго въ нашихъ скорбяхъ! ты приковываешь своего ученика къ соломенной постели и ты же возносишь его къ небесамъ!.. Вчный источникъ нашихъ чувствъ! здсь я иду по твоимъ слдамъ,— и ты то ‘божество, которое движется во мн’,— не потому, что въ иныя горькія и болзненныя мгновенія ‘моя душа сжимается и корчится и содрогается при мысли о разрушеніи’ {Слова въ ковычкахъ взяты изъ Катона Адиссона, дйствіе V, сцена 1.} — что за пустой наборъ словъ!— но потому, что я и вн себя чувствую великодушныя радости и великодушныя заботы. Все исходитъ отъ тебя, великій, великій sensorium міра! въ теб отражается даже то, когда волосъ падаетъ съ нашей головы на землю въ отдаленнйшей пустын твоего созданія. Тронутый тобою, Евгеній опускаетъ занавски, когда я боленъ, выслушиваетъ разсказъ о признакахъ моей болзни и бранитъ погоду за то, что у него разстроены нервы. Порою, ты удляешь часть ея самому грубому мужику, который переходитъ самыя открытыя для втровъ горы, онъ натыкается на зарзаннаго ягненка изъ чужого стада. Я видлъ, какъ въ это мгновеніе онъ, опершись головой о посохъ, съ видомъ сочувствія склонился надъ нимъ! ‘О, приди я минутою раньше!’ Ягненокъ смертельно исходитъ кровью, и его нжное сердце также исходитъ кровью!

Да будетъ миръ съ тобою, великодушный пастухъ! я вижу, какъ ты уходишь въ тоск, — но твои радости уравновсятъ ее, ибо счастлива твоя хижина, и счастлива раздляющая ее съ тобой, и счастливы прыгающіе вокругъ васъ ягнята!

Ужинъ.

На передней ног у коренной лошади, въ начал подъема на гору Тараръ, расхлябалась подкова, почтарь слзъ съ козелъ, оторвалъ ее и спряталъ въ карманъ, предстоялъ подъемъ въ пять, шесть лье, и на эту лошадь возлагалась самая большая надежда, а потому я сталъ настаивать, чтобъ подкову прикрпили какъ придется, но почтарь выбросилъ гвозди, а безъ нихъ молотокъ въ кузов коляски не могъ помочь горю, а потому пришлось хать дальше.

Не поднялись мы и на полъ-лье выше, какъ въ начал кремнистой дороги бдная лошадь потеряла вторую подкову и опять съ передней ноги. Тогда я самымъ серьезнымъ образомъ вылзъ изъ коляски и, увидвъ въ четверти лье разстоянія домъ, уговорилъ почтаря, хотя и съ великимъ трудомъ, свернуть къ нему. Видъ дома и всего, что его окружало, когда мы приблизились къ нему, скоро примирилъ меня съ несчастіемъ. То былъ небольшой фермерскій домъ, окруженный акрами двадцатью виноградника и хлбнымъ полемъ такой же величины, съ одной стороны, у самаго дома, на полутора акрахъ былъ разбитъ огородъ, гд было все, что можетъ принести изобиліе въ домъ французскаго крестьянина, съ другой стороны былъ небольшой лсокъ, доставлявшій дрова для стряпни овощей. Было около восьми часовъ, когда я добрался до дома, предоставивъ почтарю справиться, какъ онъ съуметъ, со своимъ дломъ, я тотчасъ же вошелъ въ домъ.

Семья состояла изъ сдовласаго старика и его жены, изъ пяти, шести сыновей и зятьевъ съ ихъ женами и веселымъ поколніемъ отъ нихъ.

Вс они сидли за чечевичной похлебкой, посреди стола лежалъ большой пшеничный хлбъ, а на каждомъ конц стояло по кружк вина, что общало веселье въ промежуткахъ между дой. То была трапеза любви.

Старикъ всталъ мн на встрчу и съ сердечной почтительностью пригласилъ меня ссть за столъ, мое сердце уже сло съ ними, какъ только я вошелъ въ комнату, и я услся между ними, какъ членъ семьи, чтобъ какъ можно скоре войти въ роль, я тотчасъ же попросилъ у старика ножъ и, взявъ хлбъ, отрзалъ себ кусокъ по-сердцу, когда я сдлалъ это, то въ глазахъ у всхъ увидлъ не только признаки того, что я желанный гость, но и благодарности за то, что я въ этомъ не сомнваюсь.

Отъ этого ли,— или скажи мн, природа, отъ чего другого, — только кусокъ показался мн очень вкусенъ, и какимъ волшебствомъ, питье, которое я налилъ себ изъ ихъ кружки, оказалось до того восхитительнымъ, что у меня до сихъ поръ сохранился на нб вкусъ и того, и другого?

Но если ужинъ пришелся мн по вкусу, то благодарственная молитва посл него еще больше.

Благодарственная молитва.

Когда ужинъ окончился, старикъ ручкой ножа постучалъ по столу,— чтобъ вс приготовились къ пляск. Какъ только былъ данъ сигналъ, женщины и двушки бросились гурьбой въ заднюю комнату, чтобъ подвязать волосы, а молодые люди къ дверямъ, чтобъ умыть лицо и снять деревянные башмаки, черезъ три минуты вс были готовы для пляски на небольшой площадк передъ домомъ. Старикъ и старуха вышли послдними и, посадивъ меня между собою, услись на дерновой скамь у двери.

Старикъ лтъ пятьдесятъ назадъ недурно игралъ на рыляхъ {Струнный инструментъ.}, и для своихъ лтъ довольно хорошо справлялся съ ними и теперь. Его жена повременамъ подпвала, затмъ умолкала и опять подпвала старику, а дти и внуки тмъ временемъ плясали передъ ними.

Только въ середин второй пляски, когда они, при перерывахъ въ движеніи, казалось, обращали взоръ къ небу, мн подумалось, что я подмтилъ подъемъ духа, отличный отъ того, который бываетъ причиной или послдствіемъ простой веселости. Словомъ, я подмтилъ, что къ пляск примшивается религіозное чувство, но я раньше никогда не видалъ подобнаго проявленія этого чувства, а потому почелъ бы его и теперь за иллюзію воображенія, которое вчно вовлекаетъ меня въ заблужденіе, — если бы старикъ по окончаніи пляски не сказалъ мн, что у нихъ ужъ такой обычай и что въ теченіе всей жизни онъ постановилъ за правило сзывать семью посл ужина для пляски и веселья, полагаю, прибавилъ онъ, что веселый и довольный духъ — лучшее благодареніе, которое непросвщенный крестьянинъ можетъ принести небу.

— И даже ученый прелатъ, сказалъ я.

Деликатное дло.

Когда вы достигнете вершины горы Тароръ, то станете спускаться къ Ліону, — и затмъ проститесь съ быстрымъ движеніемъ! Начинается осторожное путешествіе и для чувствъ лучше, что не приходится торопиться, поэтому я нанялъ ветурина, чтобъ онъ халъ съ какой ему угодно скоростью на пар муловъ, но доставилъ бы меня здравымъ и невредимымъ черезъ Савойю въ Туришь въ моей собственной коляск.

Бдный, терпливый, спокойный, честный народъ! не бойся ничего, свтъ не позавидуетъ твоей бдности и сокровищу твоихъ простыхъ добродтелей и не овладетъ насильственно твоими долинами. Природа! посреди твоихъ неустройствъ, ты все же дружелюбна къ созданной тобою скудости, не взирая на великія созданія вокругъ, ты здсь мало дала на долю косы и серпа, но этому малому ты обезпечила безопасность и покровительство, и счастливы жилища, обладающія такой защитой!

Пусть разбитый дорогой путешественникъ изливаетъ жалобы на твои крутые повороты и опасныя дороги, на твои скаты и пропасти, на трудные подъемы, на ужасные спуски, на неприступныя горы и водопады, которые сносятъ съ ихъ вершинъ громадные камни и повергаютъ ихъ по середин дороги. Крестьяне работали цлый день надъ тмъ, чтобъ удалить подобнаго рода обломки между С. Мишелемъ и Моданой, и когда мой извозчикъ дохалъ до этого мста, то требовалось еще проработать цлыхъ два часа, чтобъ продлать проздъ, приходилось терпливождать,— а ночь была дождливая и бурная, по этой причин, а равно и по случаю задержки, ветуринъ былъ вынужденъ остановиться за пять миль не дозжая до назначенной станціи у небольшой, впрочемъ, приличной харчевни, стоявшей около дороги.

Я мгновенно завладлъ спальней, приказалъ развести огонь посильнй, заказалъ ужинъ и возблагодарилъ небо, что дла обстоятъ не хуже, какъ подъхала карета съ дамой и горничной.

Другой спальни въ дом не было, а потому хозяйка, безъ особой щепетильности, ввела ихъ въ мою, объявивъ, когда он вошли, что тутъ никого нтъ, кром англійскаго джентельмена, что въ комнат дв хорошія постели и еще одна въ сосднемъ чулан. Тонъ, которымъ она говорила о третьей постели, не располагалъ въ ея пользу, впрочемъ, сказала она, имется три постели и всего три человка, и она посмла прибавить, что джентельменъ сдлаетъ все возможное, чтобъ уладить дло. Я не оставилъ даму и на мгновеніе въ сомнніи на этотъ счетъ и немедленно объявилъ ей, что сдлаю все, что только въ моей власти.

Я не дошелъ до абсолютной уступки спальни, а потому чувствовалъ себя въ ней еще настолько хозяиномъ, чтобъ имть право принять даму, я попросилъ ее садиться, уговорилъ ее ссть тамъ, гд потепле, приказалъ принести еще дровъ, выразилъ желаніе, чтобъ хозяйка прибавила кое-что къ ужину и угостила насъ самымъ лучшимъ виномъ.

Дама, погрвшись минутъ пять у огня, стала оборачиваться и посматривать на кровати, и чмъ чаще она обращала свои взоры въ эту сторону, тмъ они становились безпокойне. Я страдалъ за нее и за себя, черезъ нсколько минутъ, благодаря, какъ ея взглядамъ, такъ и самому положенію вещей, я почувствовалъ себя въ такомъ же смущеніи, въ какомъ могла быть и она.

Уже того, что кровати, на которыхъ приходилось спать, стояли въ одной и той же комнат, было достаточно для приведенія насъ въ смущеніе, но ихъ положеніе — он стояли параллельно и между ними могъ помститься только небольшой ивовый стулъ — еще сильне отягощало дло, притомъ, он были установлены ближе къ огню и выступъ камина съ одной стороны и широкій брусъ, проходившій черезъ всю комнату, съ другой,— образовали родъ ниши, которая нисколько не благопріятствовала деликатности нашихъ чувствъ, къ этому можно еще прибавить, что об кровати были слишкомъ узки, а потому не допускали и мысли, что дама и двушка могутъ лечь вмст, еслибъ одна изъ нихъ представляла къ тому удобство, то хотя мое спанье подл и не стало бы отъ того желательно, но все же не заключало бы въ себ ничего столь страшнаго, черезъ что воображеніе не могло бы переступить безъ особаго затрудненія.

Сосдняя комната не общала для насъ ничего утшительнаго, то былъ холодный сырой чуланъ съ полуоторванной ставней, и въ окн, для удержанія ночной непогоды, не было ни стекла, ни промасленной бумаги. Я не старался заглушать кашля, когда дама заглянула туда, такимъ образомъ, являлась альтернатива: либо дама должна была пожертвовать, ради деликатности, здоровьемъ, и отправиться спать въ чуланъ, а кровать подл моей предоставить горничной, либо горничная должна была лечь въ чулан, и такъ дале, и такъ дале.

Дама была изъ Пьемонта, лтъ тридцати, щеки ея такъ и пылали здоровьемъ. Двушка была изъ Ліона, лтъ двадцати, такая живая и подвижная, какъ ни одна французская двушка. Предстояли всяческія затрудненія, и камень на дорог, причинившій всю бду, какъ онъ ни казался великъ, когда крестьяне работали, чтобъ сдвинуть его въ сторону,— былъ просто булыжникомъ передъ тмъ, что теперь легъ намъ поперекъ дороги. Мн остается прибавить, что тягость, которую мы чувствовали на сердц, нисколько не уменьшалась отъ того обстоятельства, что оба мы были слишкомъ деликатны и не могли изъяснить другъ другу своихъ чувствъ по этому поводу.

Мы сли ужинать, и не будь у насъ лучшаго вина, чмъ то, которое можно достать въ савойской харчевн, наши языки не развязались бы, пока сама необходимость не дала бы имъ воли, но у дамы въ карет оказалось нсколько бутылокъ бургонскаго, и она приказала горничной принести парочку, такимъ образомъ, къ тому времени, какъ собрали со стола и мы остались вдвоемъ, мы почувствовали достаточный приливъ душевныхъ силъ, чтобъ по крайней мр заговорить безъ недомолвокъ о нашемъ положеніи. Мы переворачивали его на вс лады и вели пренія, и въ теченіе двухчасовой конференціи разсматривали его при всякомъ свт, въ конц, мы окончательно установили и обусловили извстные пункты, въ форм и по образу мирныхъ договоровъ,— и полагаю съ такой же добросовстностью и чистосердечіемъ съ обихъ сторонъ, какъ и въ любомъ трактат, который досел имлъ честь быть переданнымъ потомству.

Пункты были слдующіе:

1. Въ виду того, что право на комнату принадлежитъ monsieur и онъ полагаетъ, что постель, ближайшая къ камину, тепле, — онъ настаиваетъ на уступк со стороны дамы, именно чтобъ она заняла эту кровать.

Со стороны madame выражено согласіе, но подъ условіемъ, чтобъ, въ виду того, что занавски у этой кровати изъ тонкой и прозрачной бумажной матеріи, и, повидимому, довольно узки и не сходятся,— горничная либо сколола ихъ при помощи шпилекъ, либо сшила при помощи иглы и нитки, такимъ образомъ, что они образуютъ достаточную преграду со стороны monsieur.

2. Потребовано съ стороны madame, чтобъ monsieur спалъ всю ночь въ шлафрок.

Отвергнуто въ виду того, что у monsieur не имется шлафрока, у него въ чемодан всего шесть рубашекъ и пара шелковыхъ панталонъ.

Упоминаніе о шелковыхъ панталонахъ повлекло за собою полное измненіе пункта, панталоны были признаны равноцнными шлафроку, было условлено и постановлено, что я всю ночь буду спать въ шелковыхъ панталонахъ.

3. Со стороны дамы было потребовано и условлено, что посл того, какъ monsieur ляжетъ въ постель, свча будетъ потушена и огонь погашенъ, то monsieur во всю ночь не произнесетъ ни единаго слова.

Принято, съ тмъ условіемъ, чтобы произнесеніе monsieur молитвъ не было сочтено за нарушеніе договора.

Одинъ только пунктъ былъ опущенъ въ договор, а именно, какимъ образомъ дама и я должны будемъ раздться и лечь въ постель, существовалъ только одинъ способъ, какъ это устроить, и я предоставляю его догадливости читателя, протестуя заране, что если онъ окажется не самымъ деликатнымъ въ свт, то по вин его воображенія, — противъ чего мн приходится жаловаться не въ первый разъ.

Когда мы улеглись, то не знаю, отъ новизны ли положенія, или отъ чего другого, только я никакъ не могъ сомкнуть глазъ, я пробовалъ на одной сторон, и на другой, я вертлся и переворачивался до часу по полуночи, наконецъ истощились и природа и терпніе.

— О, Боже! сказалъ я.

— Вы нарушили договоръ, monsieur, сказала дама, которой спалось не больше моего.

Я попросилъ тысячу разъ извинить меня, но настаивалъ на томъ, что то было не боле, какъ молитвенное восклицаніе, она поддерживала, что договоръ нарушенъ вполн. Я поддерживалъ, что это предвидно примчаніемъ къ третьему пункту.

— Даю честное слово, madame, сказалъ я, протягивая руку въ знакъ клятвеннаго утвержденія.

Я хотлъ прибавить, что ни за цлый міръ, я не желалъ ни малйшимъ образомъ проступиться противъ благопристойности.

Но горничная, услышавъ, что мы разговариваемъ, и опасаясь, чтобъ затмъ не послдовали враждебныя дйствія, потихоньку выползла изъ чулана и, благодаря совершенной темнот, прокралась такъ близко къ кроватямъ, что очутилась въ узкомъ проход между ними и подвинулась въ немъ на столько, что была какъ-разъ между мною и своей госпожой.

Такимъ образомъ, когда я протянулъ руку, то схватилъ горничную за…. {На этомъ прерывается ‘Сентиментальное Путешествіе’ Оно осталось неоконченнымъ за смертію автора. Пер.}

Лаврентій Стэрнъ. Сентиментальное путешествіе по Франціи и Италіи

Отъ переводчика.

СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВІЕ ПО ФРАНЦІИ И ИТАЛІИ.

Монахъ.

Монахъ.

Монахъ.

La dsobligeante,

Предисловіе.

На улиц,

У каретнаго сарая.

У каретнаго сарая,

Табакерка.

У каретнаго сарая,

На улиц.

Каретный сарай.

Каретный сарай.

Каретный сарай.

На улиц.

Отрывокъ.

Мертвый оселъ.

Почтарь.

Письмо.

Письмо.

Парикъ.

Пульсъ.

Мужъ.

Перчатки.

Переводъ.

Карликъ.

Роза.

Горничная.

Паспортъ.

Паспортъ.

Плнникъ.

Скворецъ.

Прошеніе.

Le ptissier.

Шпага.

Паспортъ.

Паспортъ.

Паспортъ.

Паспортъ,

Характеръ.

Искушеніе.

Побда.

Тайна.

Дло совсти.

Загадка.

Le dimanche.

Отрывокъ.

Отрывокъ.

Отрывокъ и букетъ.

Благотвореніе.

Разгадка.

Марія.

Марія.

Марія.

Ужинъ.

Благодарственная молитва.

Деликатное дло.

Читайте также:

Лаврентій Стэрнъ.
Сентиментальное путешествіе по Франціи и Италіи