СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ПОЕЗДКА МИСТЕРА БЕРТРАНА РЕССЕЛЯ В РОССИЮ
СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ПОЕЗДКА МИСТЕРА БЕРТРАНА РЕССЕЛЯ В РОССИЮ
Сентиментальная поездка мистера Бертрана Ресселя в Россию, Радек Карл Бернгардович, Год: 1920
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том первый
Государственное издательство ‘Художественная литература’, 1934
Многие из наших гостей изложили в статьях и книгах свои впечатления о поездке в дикую страну Московию. Как и надо было ожидать, левые английские делегаты высказываются с глубоким сочувствием о нашей борьбе и работе, правые же помогают своими докладами международной контрреволюции в ее борьбе с Советской Россией. Мы ничего другого и не ожидали.
Когда господин Том Шоу, известный английский оппортунист, с видом невинного ребенка спрашивал представителей советской власти, как же они могут предполагать, что такой высокородный человек, как right honourable Winston Leonard Spencer Churchill, внук седьмого герцога Мальборо, сын лорда Рандольфа Черчилля, может врать, то ясно было для каждого, что и обыкновенно рожденный холоп английской буржуазии, господин Шоу, будет врать против Советской России столько, сколько этого потребует английская буржуазия. И мы нисколько не удивились, когда господин Том Шоу выступил на съезде II Интернационала с громовой речью против советской власти, которая, мол, притесняет рабочих.
Если секретарь делегации, господин доктор Гест, публикует в самом желтом международном органе, в ‘Таймсе’, ряд ‘разоблачений’, направленных против Советской России, то доктор Гест подтверждает перед лицом английского пролетариата только то, о чем мы были предупреждены, когда разрешили въезд доктора Геста в Россию, а именно, что доктор Гест едет в Россию как информатор английского правительства. Для того, чтобы заполучить в Россию честных рабочих представителей, мы должны были допустить и обыкновенных шпионов, которые теперь имеют бесстыдство разоблачать самих себя, как таковых. Их разоблачения Советской России совсем не опасны, ибо всякий честный английский рабочий, который ежедневно читает, как ‘Тайме’ и вся печать лорда Нордклифа борется против английского пролетариата, знает цену разоблачений доктора Геста: они стоят столько, сколько сот фунтов стерлингов господин Гест получил за свое вранье. Достаточно сравнить статьи доктора Геста со статьями открытого английского шпиона Поля Дюка, помещенными в том же самом ‘честном’ органе, и всякий английский рабочий увидит, как однотонны доклады шпиков.
Если мадам Этель Сноуден, когда-то красивая пацифистка и представительница движения английских работниц, думала, что она нас очарует своими очаровательными движениями, то само собою понятно, что мы ни на один момент не предполагали, что сия буржуазная гусыня в состоянии понять революцию русского пролетариата. Как люди ‘галантные’, мы делали вид, что верим в искренность ее восторга, когда она, смотря на военный парад у театра, говорила нам, что такой милитаризм защиты рабочего государства она вполне признает. Но, как это уже сказал в своей статейке в заграничном бюллетене Коммунистического Интернационала т. Гильбо, мы знали, что суровая революция пролетариата — это дело не для деликатных нервов мадам Сноуден, что, вернувшись в Англию, она заплачет на груди мистера Филиппа Сноудена, который ей скажет: ‘Зачем ты ехала в эту варварскую страну, разве я тебе не говорил, что это не страна для прогулок английских дам? Лучше поезжай на отдых в Бельгию или в северную Францию смотреть на разрушения войны!’
О статьях, книгах, речах этих Шоу, Гестов, Сноуденов не стоит писать, но стоит задержаться на двух статьях, напечатанных Бертраном Ресселем в руководящем еженедельнике английских либералов, в ‘Нейшен’. Бертран Рессель — выдающийся философ, математик и честнейший человек. Он за свой пацифизм страдал в английской тюрьме, и поэтому то, что он пишет, не преследует никаких корыстных целей. Его статья ценна тем, что показывает всю узость даже самых лучших представителей буржуазии, всю неспособность их справиться с вопросами, которые история поставила перед человечеством.
Господин Рессель, описывая Советскую Россию, признает, что правительство не ставило никаких препятствий ему и его товарищам для объективного изучения положения в России. Что же он видел в России? О коммунистах он выражается очень хорошо. Он говорит, что они не щадят себя так же, как не щадят других, что они работают по 16 часов в день и забывают даже о праздниках, что они, несмотря на свою власть, живут скромно, не преследуют никаких личных целей, а только борются за создание новой жизни. И он приходит к убеждению, что русские коммунисты очень напоминают английских пуритан времен Кромвеля. Но ‘жизнь в современной России, как и в пуританской Англии, многим противоречит инстинкту человеческому. Если большевики падут, то это случится по тем же самым причинам, по которым пал английский пуританизм, потому что они дойдут до момента, в котором люди почувствуют, что радость жизни более ценна, чем все то, что дает пуританство’. Господин Рессель наверное ‘альтруист’: он это доказал своей жизнью. Но господин Рессель не отказался от своей удобной квартиры, тихого кабинета ученого человека, не отказался от поездки в субботу на дачу, от театра и всего другого, что дает человеку, имеющему сотни фунтов стерлингов ежемесячно, даже гибнущий капиталистический мир.
И поэтому нет ничего удивительного, если он думает, что революция, в которой роскошью является телефон, кусок белого хлеба, коробка конденсированного молока или — о, ужас! — автомобиль,— не хороша, что такую революцию господин Бертран Рессель может выдержать только две недели, и то при условии жизни в ‘Деловом Дворе’ и предоставлении ему всех других удобств. Поэтому господин Бертран Рессель не спрашивает себя, какую ‘радость жизни’ предоставили бы русским рабочим Колчак, Деникин, Юденич и Врангель, если бы они победили при помощи английского империализма!
Господин Рессель считает коммунистов молодой, полной жизненных сил аристократией новой России. Он говорит, что во многом Советская Россия напоминает ему платоновское государство. Так как имя Платона до этого времени не считалось ругательным именем, то остается благодарить Ресселя и за это. Но то, что кроется конкретно за мнением Ресселя о положении в России, он выражает следующими словами: ‘Когда русский коммунист говорит о диктатуре, то он употребляет это слово в буквальном смысле, но когда он говорит о пролетариате, то он употребляет это слово в пиквикском смысле. Он думает о классово-сознательной части пролетариата, т. е. о коммунистической партии. Он включает в это понятие людей, не имеющих ничего общего с пролетариатом по своему происхождению, как Ленин и Чичерин, но имеющих правильные взгляды. Он исключает настоящих рабочих, которые не придерживаются этих взглядов и которых он называет лакеями буржуазии’. Какой ужас видел в Советской России Бертран Рессель! Но для того, чтобы ему помочь понять то, что он видел, мы ему припомним знакомые ему английские отношения. Он сам, господин Рессель, происходит из высоко-аристократической семьи, ои принадлежит к классу буржуазии. Но когда он во время мировой войны, будучи пацифистом, не действовал так, как этого требовали интересы английской буржуазии, то (смотри-ка!) английская буржуазия, признав его взгляды неправильными, рассматривала его не как члена своего класса, а как врага, и посадила его в тюрьму. В то же время она обыкновенного рабочего, господина Гендерсона, который защищал ее интересы, сделала министром. Или вспомним пример более яркий. Одним из вождей чартистского движения в Англии являлся Эрнст Джонс, происходивший из аристократической семьи. Его крестным отцом был ганноверский король, который заботился о его воспитании. Джонс вырос при английском дворе, но когда он в 1846 г. принял участие в революционном движении английских рабочих, он был брошен в тюрьму, где пробыл два года в таких условиях, от которых его товарищи по страданиям погибли. И вот, оказывается, эта-то неслыханная вещь, которую господин Рессель видел в России, а именно, что пролетарским борцом считается только тот, кто борется за интересы пролетариата,— эта непонятная для Ресселя вещь характерна для всех борющихся классов: они считают своим только того, кто борется за их интересы, а не того, кто случайно происходит из их среды.
Господин Рессель заявляет, что он противник коммунизма по тем же самым причинам, по которым он пацифист. Гражданская война, как всякая война, приносит неслыханные бедствия, а польза ее очень проблематична. В борьбе погибает цивилизация — мы видим, как высоко ценит господин Рессель цивилизацию, которая породила четырехлетнюю империалистическую войну! Для того чтобы победить, надо создать сильную власть, а всякая сильная власть приводит к злоупотреблениям. Господин Рессель имеет перед собою два стремления к созданию сильной власти: он имеет перед собой английское капиталистическое правительство и союзные с ним правительства, которые бросили мир в международную бойню, которые теперь, по окончании этой войны, разрушают его дальше. Господин Рессель не любит Ллойд-Джорджа, еще менее любит он Черчилля. И он имеет перед собой власть Советской России, которая напрягает все силы, чтобы вывести народные массы из бедствий, созданных капитализмом. Он имеет перед собой власть, которая прилагает героические усилия, чтобы воссоздать основы человеческой жизни. Но, чтобы бороться против всего капиталистического мира, эта власть не может ограничится ведением партизанской войны. Ей приходится создавать Красную армию, громадный продовольственный аппарат, централизовать все усилия экономической жизни. Но господин Рессель говорит: и это не хорошо, это создает привилегии, комиссары,— как бы они скромны ни были,— имеют автомобиль, телефон, ходят в театр: разве это есть равенство, разве это есть свобода?
Но что же делать господину Ресселю между этими двумя злыми правительствами, концентрирующими власть? Он, вернувшись из своей сентиментальной поездки, выкупавшись и вымывшись, садится у камина,— как хороши камины в Англии! Ему, хотя он и не комиссар, наверное, не приходится страдать от отсутствия дров, в то время как бедняки в восточном районе Лондона мерзнут. И вот, господин Рессель надевает туфли, халат и почитывает в газетах о том, как за его отсутствие продолжалась агония Европы. Об этом пишет открыто даже мистер Гибс в ‘Дейли Хроникль’, органе Ллойд-Джорджа. И в груди господина Ресселя накопляется чувство неудовольствия, ибо какое удовольствие может испытывать умный, хороший, богатый человек, когда видит, что другие страдают!
И господин Рессель заявляет в ‘Нейшен’: ‘Если я не могу проповедывать мировую революцию, то я не могу освободиться от убеждения, что правительства руководящих капиталистических стран делают все, чтобы привести к ней’. Как плохи капиталистические правительства и как хорош господин Бертран Рессель! Он, вероятно, доведет еще до того, что его снова когда-нибудь запрут в тюрьму, и нам приходится только выражать надежду, что, благодаря хорошим семейным связям, его участь не будет чересчур тяжелой. Мы желаем ему всего хорошего,— ибо какой толк и какая цена его бессмысленным жертвам?
Во время своего пребывания в Москве Бертран Рессель заявил, что он охотнее пойдет в тюрьму, чем откажется от шутки. Мы думаем, что его философия, его пацифизм и его социализм, это все представляет собою форму, в которой чуткий сын английской аристократии шутит над грубыми формами ее политики, над грубыми формами ее грабежа. Вот устроили бы они это все ‘получше’, ‘потоньше’, чтобы господин Рессель, когда пользуется привилегиями своего положения, не чувствовал угрызения совести, ибо как неприятны все же эти угрызения!
Как выглядит капиталистический мир, если перед лицом грандиознейшей катастрофы целой исторической эпохи он не может изобрести философии покрупнее, чем философия господина Ресселя, напоминающая басню Эзопа о совершенно нефилософском существе, об осле, которому в одно корыто насыпали овса, а в другое положили сена, и он помер, философствуя над тем, что лучше. Мы извиняемся перед господином Ресселем за сравнение со столь нефилософским существом, но извиняемся также и перед серым тружеником за сравнение со столь паразитическим созданием, каким является мелкобуржуазный ‘философ’.
24 октября 1920 г.