Семья и воспитание детей
Семья и воспитание детей
Ответы на вопросы
Ответы на вопросы
Выступления по докладу
Выступления по докладу
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Семья и воспитание детей, Макаренко Антон Семёнович, Год: 1938
Время на прочтение: 32 минут(ы)
Макаренко А. С. Педагогические сочинения: В 8-ми т. Т. 4
М.: Педагогика, 1984.
Товарищи, я не совсем понимаю, как можно по этому важнейшему вопросу — воспитание детей, уложившись в какой-нибудь час, затронуть все самое главное. Люди работают над этим вопросом века, и каждый из вас этому вопросу посвящает в известной мере свою жизнь, и я посвятил жизнь этому вопросу. Мне нужно написать книгу для родителей, она задумана в четырех томах, я один том написал, а второй все пишу, пишу. Вы знаете — очень трудная задача — разработка педагогических проблем. А мне, вот, говорят — в течение одного часа все принципы изложить, подсчитать, подчеркнуть, подвести итоги, и все будет хорошо: ‘Вы, тов. Макаренко, прочтете лекцию, а родители пойдут домой и начнут правильно воспитывать’.
Как видите, даже в самой организации лекций по этим вопросам много еще всяких недоумений, потому что, если перечислить только названия тем, касающихся воспитания детей в семье, и то я в час едва ли уложусь. Поэтому мне хотелось в этой короткой беседе поговорить о главнейших вопросах, какие нас всех беспокоят, и в этом смысле, в смысле постановки некоторых основных вопросов воспитания, наша беседа может принести пользу в определении отправных позиций для ваших размышлений в этой важнейшей области. Почему? А вот почему. После того как вышла ‘Педагогическая поэма’, ко мне стали ходить педагоги, молодые люди и люди постарше, различного общественного положения, которые ищут новых советских моральных норм, хотят следовать им в своей жизни и спрашивают меня, как нужно поступить.
Представьте себе, пришел ко мне однажды молодой ученый-геолог и говорит: ‘Меня командируют для научной работы на Кавказ или в Сибирь, — что мне выбрать?’ Я ему ответил: ‘Поезжайте туда, где наиболее трудная работа’. Он уехал на Памир, и недавно я получил от него письмо, в котором он благодарил меня за совет.
Но после ‘Книги для родителей’ стали ходить родители-неудачники. Зачем ко мне пойдет родитель, у которого хорошие дети? А приходят вот какие родители, приходят отец и мать:
— Мы оба члены партии, общественники, я — инженер, она — педагог, и у нас был хороший сын, а теперь ничего с ним сделать не можем. И мать ругает, и из дому уходит, и вещи пропадают. Что нам делать? И воспитываем его хорошо, внимание оказываем, и комната у него отдельная, игрушек всегда было сколько хочешь, и одевали, и обували, и всякие развлечения предоставляли. А теперь (ему 15 лет): хочешь в кино, театр — иди, хочешь велосипед — вот велосипед. Посмотрите на нас: нормальные люди, никакой плохой наследственности быть не может. Почему такой плохой сын?
— Вы после ребенка постель убираете? — спрашиваю у матери. — Всегда?
— Всегда.
— Ни разу не пришло вам в голову предложить ему самому убрать постель?
Пробую отцу задать вопрос:
— А вы ботинки вашему сыну чистите?
— Чищу.
И я говорю:
— До свидания, и больше не ходите ни к кому. Сядьте на бульваре, на какой-нибудь тихой скамеечке, вспомните, что вы делали с сыном, и спросите, кто виноват, что сын вышел такой, и вы найдете ответ и пути исправления вашего сына.
Действительно, ботинки сыну чистят, каждое утро мать убирает постель. Какой сын может получиться?
Я много возился с ребятами, не то, что с беспризорными, а хуже — из семей избалованных и большей частью из семей интеллигентных и сплошь и рядом из семей ответственных работников. Дети таких родителей, самых лучших семей, какие только могут быть, через три-четыре года будут такими, как я рассказывал. Здесь дело не в каких-то педагогических законах, не в каком-то таланте воспитания, а в здравом смысле. Здравый смысл — это такая обыкновенная штука, которая есть у каждого человека, а у родителей начинает почему-то исчезать.
Второй том ‘Книги для родителей’ я посвящу этому вопросу, почему люди здравомыслящие, которые могут хорошо работать, учиться, даже получившие высшее образование, — значит, с нормальным разумом и способностями, общественники, которые могут руководить целым учреждением, ведомством, фабрикой или каким-нибудь другим предприятием, которые умеют с очень разнообразными людьми поддерживать нормальные отношения, и товарищеские, и дружеские, и какие угодно,— почему эти люди, столкнувшись со своим собственным сыном, делаются людьми, не способными разобраться в простых вещах? Потому, что они в этом случае теряют тот здравый смысл, тот жизненный опыт, тот самый разум, ту самую мудрость, которую они накопили за свою жизнь. Перед своими детьми они останавливаются как люди ‘ненормальные’, не способные разобраться даже в пустячных вопросах. Почему? Оказывается, единственная причина — любовь к собственному ребенку. Любовь — это самое великое чувство, которое вообще творит чудеса, которое творит новых людей, создает величайшие человеческие ценности, которые могут быть созданы только человеческим духом, — это самое чувство делается причиной брака, т. е. причиной создания негодных людей и, естественно, приносящих вред всему обществу, и прежде всего семье.
Если точно обозначить наш вывод, то придется просто и прямо сказать: любовь требует какой-то дозировки, как хинин, как пища. Никто не может съесть 10 килограммов хлеба и гордиться тем, что он так хорошо поел. И любовь требует дозировки, требует меры.
За что бы мы не ухватились в деле воспитания, мы везде придем к этому вопросу — к вопросу меры, а если сказать точнее — к середине. Это слово для нас неприятно звучит. Что такое середина, что такое средний человек? Многие педагоги, которые всегда так ‘восхищенно’ живут и мыслят, указывали мне на это как на мою ошибку: если вы рекомендуете середину, то будете воспитывать среднего человека: ни злого, ни доброго, ни талантливого, ни бесталанного, ни то ни се.
Такие возражения меня не смущали. Я начинал проверять, не ошибаюсь ли я, не воспитаю ли я таких средних людей, и если я говорю, что в моем педагогическом методе должна быть середина, то не выйдут ли из-под моей воспитательской руки люди средние, люди неинтересные, скучные, могущие благополучно жить, но не способные ни создать великое, ни пережить настоящие высокие человеческие душевные переживания? Я проверил это на деле, и за мои тридцать два года учительской и педагогической деятельности и последние восемь лет в трудовой коммуне им. Дзержинского я пришел к выводу, что этот метод правилен и приложим к семейному воспитанию.
Слово ‘середина’ может быть заменено другим словом, но как принцип это необходимо иметь в виду при воспитании детей. Мы должны создать настоящего человека, способного на великий подвиг, на великие дела и великие чувства, способного, с одной стороны, стать героем нашей эпохи, с другой стороны, вовсе не ‘шляпу’ и не человека, который все может раздать, без всего остаться и хвалиться — вот я какой добрый человек. Даже в нашем идеале, против которого никто не может спорить, присутствует принцип какой-то середины, какой-то меры, какой-то дозы. И я понял, почему слово ‘середина’ меня не смущает. Конечно, если сказать, что ‘середина — это смесь белого и черного, тогда — правильно, смешайте черную краску с белой, и получится краска серая. Такая середина как будто бы и убийственна. Но если вы не будете гнаться за словами, а просто подумаете о человеке, то вы сразу увидите, какого человека мы считаем самым лучшим, самым идеальным человеком, таким, какими должны быть и наши дети, и если мы не будем ни в какую сторону уклоняться, если мы не будем увлекаться никакой излишней словесной ‘философией’, мы всегда скажем, какими должны быть наши дети. Каждый скажет: я хочу, чтобы сын был способен на подвиг, чтобы это был настоящий человек с большой душой, с большими страстями, желаниями, стремлениями, и в то же время я хочу, чтобы это не был раззява, который может все раздать, потому что, видите ли, добрый очень, [может] остаться нищим и в нищете оставить жену и детей и растерять от такой доброты даже духовное богатство.
То человеческое счастье, которое завоевала наша Великая пролетарская революция и которое будет увеличиваться с каждым годом, — это счастье должно принадлежать всем, и я — отдельный человек — на это счастье имею право. Я хочу быть героем и совершать подвиги, как можно больше дать государству и обществу, и в то же время я хочу быть счастливым человеком. Такими должны быть наши дети. Они должны отдать себя, когда это нужно, не оглядываясь, не подсчитывая, не имея никакой бухгалтерии действий, или счастья, или горя, а с другой стороны, они должны быть счастливыми.
Я, к сожалению, не вполне проверил, но вот что я вижу: самые лучшие дети бывают у счастливых родителей… Причем счастливые родители — это не значит, что квартира с газом, и ванна, и все удобства. Вовсе нет. Я вижу много людей, у которых квартира в пять комнат и с газом, и с горячей водой, и холодной водой, и две домашние работницы, но неудачные дети. То жена бросила, то муж бросил, то на службе не так, то хочется шестой комнаты или дачи отдельной. И я много вижу счастливых людей, у которых многого не хватает. Это я вижу и в моей собственной жизни, а я очень счастливый человек, и мое счастье не зависело ни от каких материальных благ. Вспомните свои самые прекрасные времена, когда и того, казалось, недостает, и другого еще нет, а есть духовное единение, силы в душе и влечет вперед.
Полная возможность такого чистого счастья, необходимость его, обязательность завоеваны нашей революцией и обеспечены советским строем. В единстве нашего народа, в верности партии… — счастье наших людей. Надо быть честным, партийным в своих мыслях и действиях человеком, потому что необходимый аксессуар счастья — это уверенность, что живешь правильно, что за спиной не стоит ни подлость, ни жульничество, ни хитрость, ни подсиживание, ни какая-нибудь другая скверна. Счастье такого открытого, честного человека дает большой процент не только этому человеку, а прежде всего его детям. Поэтому позвольте сказать вам: хотите, чтобы были хорошие дети, — будьте счастливы. Разорвитесь на части, используйте все свои, таланты, ваши способности, привлеките ваших друзей, знакомых, но будьте счастливы настоящим человеческим счастьем. А бывает так, что человеку хочется счастья, и он хватает какие-то камни, из которых потом счастье будет строиться. Я и сам одно время так ошибался. Мне казалось, что вот, если я возьму эту штуку, это еще не счастье, а на этой штуке потом счастье построится. Ничего подобного. Эти камни для фундамента, для того, чтобы потом на этих камнях построить дворец счастья, — эти камни потом очень часто обрушиваются на голову и оказываются просто несчастьем.
Нетрудно представить себе, что у счастливых родителей, которые счастливы своей общественной деятельностью, своей культурой, своей жизнью, которые умеют этим счастьем распоряжаться, — у таких родителей всегда будут хорошие дети, и они всегда их правильно воспитают.
В этом корень этой формулировки, о которой я сказал с самого начала: и в нашем педагогическом действии должна быть середина. Середина лежит между нашей большой, отдающей себя обществу работой и нашим счастьем, тем, что мы берем от общества. Какой бы метод семейного воспитания вы ни взяли, нужно найти меру, и поэтому нужно воспитывать в себе чувство меры.
Возьмем самый трудный вопрос (я так вижу, что у людей это считается самым трудным) — это вопрос о дисциплине. Строгость и ласка — это самый проклятый вопрос…
В большинстве случаев люди не умеют нормировать ласку и строгость, а это умение в воспитании совершенно необходимо. Очень часто наблюдается, что люди разбираются в этих вопросах, но думают: это правильно, строгости должна быть норма, ласке должна быть норма, но это нужно тогда, когда ребенку шесть-семь лет, а вот до шести лет можно без нормы. На самом деле главные основы воспитания закладываются до пяти лет, и то, что вы сделали до пяти лет, — это 90% всего воспитательного процесса, а затем воспитание человека продолжается, обработка человека п р.о должаете я, но в общем вы начинаете вкушать ягодки, а цветы, за которыми вы ухаживали, были до пяти лет1. И поэтому до пяти лет вопрос о мере строгости и ласки — самый важный вопрос. Даже в первый день жизни вашего ребенка вопрос о норме строгости и ласки, т. е. вопрос о дисциплине и вашей нежности, должен быть поставлен в порядок дня. Мы часто можем наблюдать, что ребенку то очень много позволяют плакать, и он кричит целый день, то совсем не позволяют плакать. Прямо хоть в Америку посылай за нормой строгости и ласки, может быть, американцы нормировали это дело. У нас люди не нормировали этого.
По многим вашим глазам я вижу, что у вас прекрасные дети. Но в пять, и в шесть, и в семь лет эта норма, эта золотая середина, какая-то гармония в распределении строгости и ласки должны быть всегда.
Мне на это возражали: вы говорите о мере строгости, а можно воспитать ребенка без всякой строгости. Если вы будете все делать разумно и ласково, так и жизнь проживете и никогда не будете строги с ребенком.
Я под строгостью не понимаю какой-нибудь гнев или какой-нибудь истерический крик. Вовсе нет. Строгость хороша только тогда, когда она не имеет никаких признаков истерики.
И в своей практике я научился быть строгим при очень ласковом тоне. Я мог сказать совершенно вежливо, ласково и спокойно слова, от которых бледнели люди — мои колонисты. Строгость не предполагает обязательно крик или визг. Это лишнее. А вот ваше спокойствие, ваша уверенность, ваше твердое решение, если вы его ласково выразите, оно производит еще большее впечатление. ‘Пошел вон’ — это производит впечатление, а сказать ‘будьте добры уйти’ — тоже производит впечатление, может быть, даже большее.
Первое правило — это правило какой-то нормы, особенно в вопросе о степени вашего вмешательства в жизнь ребенка. Это чрезвычайно важный вопрос, который в семье часто решается неправильно. Какую долю самостоятельности, свободы нужно предоставить ребенку, в какой мере нужно ‘водить его за ручку’, в какой мере и что можно ему разрешать, и что запрещать, и что предоставить собственной воле?
Мальчик вышел на улицу. Вы кричите: не бегай туда, не ходи сюда. В какой степени это правильно? Если представить себе безмерную свободу для ребенка, это пагубно. Но если ребенок должен обо всем спрашивать, всегда к вам приходить, всегда получать ваше разрешение и поступать, как вы сказали, то у ребенка не остается никакого простора для своей инициативы, для собственной находчивости и собственного риска. Это тоже плохо.
Я сказал слово ‘риск’. Ребенок в семь-восемь лет должен уже в своем поведении иногда и рисковать, и вы должны видеть этот риск, и вы должны допускать известную долю риска, чтобы ребенок был смелым, чтобы он не приучился все под вашу ответственность складывать: мама сказала, папа сказал, они все знают, им и книги в руки, а я буду поступать так, как они скажут. При такой предельной степени вашего вмешательства сын не вырастет настоящим человеком. Иногда из него вырастет безвольный, не способный ни на какое решение, не способный ни на какой риск и дерзания человек, а иногда бывает наоборот, он подчиняется, подчиняется вашему давлению до какого-то предела, но силы, бурлящие и требующие исхода, иногда взрываются, и дело кончается домашним скандалом: ‘Был хороший мальчик, а потом что-то с ним сделалось’. А на самом деле с ним делалось это все время, когда он подчинялся и слушался, но силы, заложенные в нем природой и развивающиеся по мере роста и учебы, производили свое действие, и сначала он тайно начинает сопротивляться, а потом явно. Дать точный рецепт в такой короткой лекции я не могу, да и никогда не смогу. Я пишу об этом второй том ‘Книги для родителей’.
Если вы внимательно присмотритесь к таким явлениям, вы найдете тот предел, дальше которого идти нельзя.
Бывает и другая крайность, тоже часто встречающаяся, когда считают, что ребенок должен проявлять полную инициативу и поступать как хочет, и совсем не обращают внимания на то, как дети живут и что они делают, и они приучаются к бесконтрольной жизни, мышлению и решениям. Многие думают, что в таком случае у ребенка развивается большая воля. Как раз нет. Никакой воли не развивается в таком случае потому, что настоящая большая воля — это вовсе не умение чего-то пожелать и добиться. Большая воля — это не только умение чего-то пожелать и добиться, но и умение заставить себя отказаться от чего-то, когда это нужно. Воля — это не просто желание и его удовлетворение, а это и желание и остановка, и желание и отказ одновременно. Если ваш ребенок упражняется только в том, что он свои желания приводит в исполнение, и не упражняется в тормозе, у него не будет большой воли. Без тормоза не может быть машины, и без тормоза не может быть никакой воли.
Мои коммунары очень хорошо были знакомы с этим вопросом. ‘Почему ты не затормозил себя, ты знал, что здесь нужно остановиться?’ — спрашивал я у них. И требовал в то же время: ‘Почему ты успокоился, почему ты не решился, ждал, пока я скажу?’ Тоже виноват.
В детях нужно вырабатывать умение остановить, задержать себя. Конечно, это не так просто. В своей книге я подробно об этом напишу.
Наряду с этим нужно вырабатывать чрезвычайно важную способность, которую не так трудно выработать: это способность ориентировки. Она проявляется сплошь и рядом в пустяках, в мельчайших деталях. В раннем детстве обращайте внимание вашего ребенка, как нужно ориентироваться. Он что-нибудь говорит. В это время кто-то пришел чужой или, может быть, не совсем чужой, но дополнительный элемент вашего общества, вашей семьи: посетитель, гость, тетя и бабушка. Дети должны знать, что нужно и чего не нужно сейчас говорить (например, не нужно говорить при пожилых людях о старости, так как им это неприятно. Сперва выслушать человека, а потом разговаривать самому и пр.). Умение детей чувствовать, в какой они обстановке, и чувствовать моментально, — это умение чрезвычайно важно воспитывать и нетрудно воспитать. Достаточно остановить внимание на двух-трех случаях и поговорить с сыном или дочерью, как ваш толчок произведет полезное действие. Способность ориентировки очень полезна и приятна и для окружающих, и для того, кто ею обладает и владеет.
Для меня в коммуне это было более трудное дело, чем в семье. В коммуне было много детей, и обстановка была гораздо сложнее. Всегда на людях: приходили и свои, и посторонние, инженеры, рабочие, строители, коммуну постоянно посещали гости, экскурсии и т. д. И то я добивался в этом деле довольно хороших результатов, а в семье таких результатов можно добиться еще быстрее. Это — умение ощущать вокруг себя изменяющуюся обстановку — проявляется везде: мальчик перебегает улицу, он должен видеть, где кто идет или едет, и на работе он должен видеть, где самые опасные и благополучные места. Такая способность ориентировки помогает ему выбрать, где нужно пустить в ход свою смелость и волю, а где нужно пустить тормоз. Все это сегодня поясняю в грубой форме, а на самом деле ориентировка нюансируется, утончается, когда дело доходит до жизни.
Возьмите такой пример. Ваши дети вас любят, и им хочется эту любовь выразить. И вот тут то же: выражение любви — это тот же закон о действии и тормозе. Как неприятно видеть девочек (это у них большей частью бывает) — подруг: одна в восьмом классе одной школы и другая — в восьмом классе другой школы, они виделись два раза в жизни, на даче, а при встрече они уже целуются, они уже стонут от любви друг к другу. Вы думаете, что они на самом деле любят друг друга? Очень часто это воображаемое чувство, игра в чувство, а иногда это уже делается привычной формой такого любовного цинизма, неискреннего выражения чувств.
У нас есть знакомые семьи, где есть дети, вы знаете, как выражают дети любовь к родителям. В некоторых семьях это постоянные лобзания и нежные слова, постоянное проявление чувств, постоянное настолько, что возникает подозрение, есть ли за внешними проявлениями какая-нибудь любовь, или это привычная игра.
В других семьях какой-то холодный тон, как будто бы все живут отдельно. Мальчик пришел, довольно холодно обратился к отцу или к матери, ушел по своим делам, как будто нет никакой любви. И только в редких приятных случаях вы можете видеть, как при внешне сдержанных отношениях мелькнет любовный взгляд и скроется. Это настоящий сын, который любит отца и мать. Умение воспитывать, с одной стороны, чувство любви откровенное, искреннее, от души, а с другой стороны — сдержанность в проявлении любви, чтобы любовь не подменялась внешней формой, не подменялась лобзаниями, — это чрезвычайно важная способность. На этой способности, на проявлении любви к отцу и матери можно воспитать прекрасную человеческую душу.
Коммунары любили меня так, как можно любить отца, и в то же время я добивался того, чтобы никаких нежных слов, нежных прикосновений не было. Любовь вовсе не страдала от этого. Они учились проявлять свою любовь в естественной, простой и сдержанной форме. Они находили способ проявить любовь ко мне без всяких лобзаний и нежных слов. Я думаю, что вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Это важно и не только потому, что воспитывает человека внешним образом. Это важно и потому, что сохраняет силу искреннего движения, закладывает тормозы, которые пригодятся в каком угодно деле.
Здесь мы опять подходим к основному принципу: это — норма, чувство меры.
Это же чувство меры проявляется и в такой сложной, трудной области, как вопросы деловых, материальных отношений. Недавно ко мне пришла группа женщин из одного дома. В доме произошла драма. Две семьи дружили, и в той и в другой семье были дети. Мальчика Юру (он учился в седьмом классе) подозревали, что он взял что-то у себя дома без спросу, какую-то вещь или деньги. Друзьям этот случай был известен.
И вот у этих друзей пропала дорогая готовальня. Юра был частым гостем и своим человеком в этой семье. Никого чужого, кто мог бы взять готовальню, в доме не было, кроме этого мальчика. Подозрение пало на него. И эти две семьи, очень культурные, вполне отвечающие за свои поступки люди, как-то вдруг, неожиданно для себя, увлеклись процессом следствия. Им нужно было во что бы то ни стало установить: украл Юра готовальню или не украл. Они три месяца занимались этим делом. Правда, они не вызвали собаку, не вызвали никакой посторонней помощи, но они проверяли, допрашивали, подсылали и. находили каких-то свидетелей, вели тайные разговоры и довели Юру до болезни. Наконец они стали требовать:
— Скажи, мы тебя не будем наказывать.
Отец бил себя кулаком в грудь.
— Пожалей меня, я хочу знать, вор у меня сын или не вор!
Про мальчика забыли. Отец стал главным объектом, его нужно было спасать от страданий. Пришли ко мне:
— Что дальше делать? Мы так не можем жить!..
Я с ворами имел много дела, и для меня воровство давно перестало быть самым страшным делом. В коммуне ежедневно общие собрания, на которых разбирались разные проступки. Опоздал на час из отпуска старый коммунар:
— Что это такое? Что за дисциплина? Как ты смел опаздывать? На пять часов под арест!
Все:
— Правильно!
— Виноват. Есть пять часов под арест!
И следующий выходит: украл. Украл три рубля у товарища.
— Ну что же, еще раза два украдет. Можешь идти.
Никакого гнева, знают, привык человек красть. Все прекрасно знают и уверены, что он перестанет красть.
Воровство — это не такая страшная вещь. Это предрассудок, который идет от тех пор, когда собственность была священной и неприкосновенной.
Я попросил привести мальчика ко мне. Я не всегда по глазам вижу, украл он или не украл, но я сказал ему:
— Ты ничего не украл. Готовальни ты не брал и не позволяй больше задавать себе вопросов о готовальне.
А с родителями я поговорил особо:
— Бросьте об этом разговаривать. Готовальни нет, исчезла, кто бы ее ни украл. Вас мучит вопрос, вор у вас сын или не вор. Вы как будто читаете детективный роман, и вам хочется знать, чем кончилось, кто — вор. Отбросьте это любопытство. Дело идет о жизни вашего ребенка. И раньше мальчик что-то крал, и теперь, может быть, он украл. Эта наклонность есть у него, воспитывайте его. Но этот случай забудьте и не мучайте себя и мальчика.
В некоторых случаях как раз чрезвычайно важно, если вы проследите, что ребенок что-то украл, а если вы можете доказать это и чувствуете, что нужно поговорить,— поговорите. Но если у вас ничего нет, кроме подозрения, когда вы не уверены, что он украл, защищайте его от всех посторонних подозрений. Но сами будьте бдительны и усильте внимание к вашему ребенку.
Одна девочка в трудкоммуне, взятая мною из проституток, действительно украла. Я вижу, что украла. Я вижу, что и ребята все уверены в этом, и она смущается. Оставалось мне последнее слово сказать. Я знаю, что она так привыкла красть, что для нее это так обычно, что, если мы скажем ей — как тебе не стыдно, на нее это не произведет впечатления. И я в совете командиров — а это серьезные люди — сказал:
— Чего вы к ней пристали? Я убежден, что она не крала и у вас нет доказательств.
Они кричали, кричали, но мое взяло верх. Отпустили ее.
И что вы думаете? Эта девочка сначала страшно заволновалась, посматривала на меня серьезно, с расстроенным видом. Она тоже человек неглупый. Ведь дело ясное — как я так поверил, и неужели я поверил ей, как я мог так поверить? Я играл или я так глубоко убежден? И когда я должен был давать ответственные поручения, я давал ей.
Так продолжалось месяц. Девочка переживала боль моего доверия. Через месяц зашла ко мне, заплакала:
— Какое вам спасибо, как меня все обвиняли, вы один защищали меня. Все думали, что я украла, а вы один думали, что я не украла.
Я ей тогда сказал:
— Это ты украла, именно — ты, я прекрасно знаю это и знал. Вот теперь ты больше не украдешь. Я никому не скажу, и ты не украла, разговор между нами ‘замнем’.
Конечно, она после этого вовсе не крала.
Такие ходы — это тоже ходы нелживые, они исходят из чувства меры, и они должны найти применение в семье. Не всегда в семье нужно злоупотреблять правдой. Всегда детям нужно говорить правду, в общем это правильный закон, но в некоторых случаях приходится детям говорить неправду. В тех случаях, когда вы знаете, что он вор, но уверенности нет, скройте. А в некоторых случаях, когда вы убеждены и доказательства есть, сыграйте на вашем доверии. Это только чувство меры. Там, где вы касаетесь личности ребенка, там вы не можете выражать ваши чувства, ваше негодование, вашу мысль без меры.
Я уверен, что среди ваших детей нет воров. (Смех в зале.). Не видно, чтобы у вас это было. Но в других семьях это очень часто происходит.
И очень часто родители думают: отчего наши дети крадут?
Я убежден, что это самый легкий вопрос.
Так воспитать детей, чтобы они не крали, — это наиболее легкое дело. Гораздо труднее воспитать характер: смелость, тормоз, умение руководить своими чувствами, умение преодолевать препятствия. А воспитать уважение к вещам (не брать) — это легче всего. Если у вас в семье постоянный порядок и отец и мать знают, где что лежит, никогда в вашем доме воровства не будет. А когда вы сами не знаете, где что положили, бросили деньги на шкаф или буфет или положили кошелек под подушку и забыли, у вас дети могут начать красть. Раз в семье вы держите в беспорядке ваши вещи, то ясно, что и ребенок этот беспорядок видит. Он видит, что вся система вещей не находится в центре вашего внимания, и он уверен, что, если он какой-нибудь пустяк из этой беспорядочной системы возьмет, вы не заметите.
Первый случай детского воровства — это не воровство, это ‘взял без спросу’. А потом это делается привычкой — воровством. Если ваш ребенок точно знает, что он может взять без спросу, а о чем должен предварительно спросить, то это значит, что ребенок никогда не будет красть. Простая штука, какое-нибудь пирожное, оставшееся от обеда или после приема гостей, которое стоит в буфете, и не заперто, и никто не запрещает его взять. Но если ребенок взял его тайно, взял без спросу, это уже воровство. И если постановлено в доме так, что дети этого пирожного без спросу не возьмут, это хорошо. Хорошо, если они не будут выпрашивать у вас, а просто поставят вас в известность. В таком случае не разовьется и воровство.
Если же вы все запрещаете и пирожное ребенок будет просить с самочувствием человека, которому могут дать, а могут и не дать, и от этого иногда развивается воровство. Если вы позволяете все брать и выносить или если он ничего не может взять в доме, когда у него никакой воли нет, на все должно быть дано разрешение, и в том и в другом случае может развиваться воровство.
Кроме того, очень важно, чтобы в доме были порядок и чистота, отсутствие пыли, отсутствие лишних, изломанных, разбросанных вещей. Это все чрезвычайно важно, гораздо более важно, чем кажется. Если в доме много вещей, которые мешают жить, но которые жалко выбросить, либо потому, что они чего-то стоят, либо потому, что они что-то напоминают, и поэтому торчат и обрывки старых платьев, и ковер, который только потому лежит, что куда вы его денете, то в таких случаях воспитывается беспорядочность, отсутствие ответственности за вещи. Если в вашем доме только необходимые вещи, которые нужны действительно, которые чем-нибудь полезны и приятны, если не торчат старые, истрепанные, изношенные края, тогда воровство развивается с большим трудом. Эта ответственность, выражающаяся в вашем внимании к вещи, которую вы поставили или выбросили, когда она не нужна,— эта ответственность за вещь воспитывается и у ребенка, и принимает форму уважения к вещи, и служит иммунитетом воровства.
Я сказал о самом главном, что я считаю важным в нашей воспитательной работе: это чувство меры в любви и строгости, в ласке и в суровости, в вашем отношении к вещам и хозяйству. Это один из главных принципов, на которых я настаиваю.
Я подчеркиваю, что именно при таком воспитании можно вырастить людей, способных и к большому терпению, без жалоб и без слез, и к большому подвигу, потому что таким воспитанием вы будете вырабатывать волю.
Вопрос. У всех нас есть наболевшие вопросы, и нам всем интересно поговорить с А. С. Макаренко.
У меня два мальчика. Условия воспитания одинаковые, а ребята разные. Одного не интересуют деньги, а другой не может видеть денег, чтобы не взять. Никакие замки не помогают. Трудовая обстановка в семье, родители живут дружно. Но если оставить варенье, он обязательно съест. Если оставишь кошелек с 30—40 рублями, возьмет последнее.
Парень хороший. У чужих не возьмет, свое отдаст. Не знаешь, как к нему подойти. Отец возмущается, когда об этом говоришь. Мальчику шестнадцать лет, а физически развит, как в восемнадцать. Старший — комсомолец, а этого комсомол не интересует. Очень красив собой. Девочки нравятся ему. Учиться не хочет и учился плохо с первого класса. Переходит из класса в класс на ‘посредственно’. Труд ему ненавистен, но он за все хватается.
— Что, ты хочешь учиться?
— Да.
— Почему же не учишься?
Молчит.
— Не хочешь учиться — иди работать. Чего ты вообще хочешь в жизни?
— Не знаю.
Футбол любит. Приходит домой в три часа ночи.
— Где ты был?
— Где был — там нет.
Чужим не грубит — в семье грубит. И вот это воровство.
Как быть с ним? Отец говорит — он не брал, а я говорю — брал. Отец играет на этом доверии, но никакого толку от этого нет.
Сейчас перешел в девятый класс.
Ответ. Почему вас постигли неудачи в воспитании младшего сына?
На ваш вопрос невозможно дать ответ заглазно. Если бы я познакомился с мальчиком, я мог бы поговорить и дать совет, но, не зная вашей обстановки, не зная ваших ошибок, ошибок в тоне и других, не зная ваших знакомств и быта, не могу взять на себя ответственности дать какой-либо совет.
Но вообще должен сказать — неутешительные факты. В ‘Книге для родителей’ я стараюсь говорить на одну тему: как нужно правильно воспитывать, а как нужно перевоспитывать, я ни в ‘Книге’, ни сегодня не пытался говорить. Для семьи это чрезвычайно трудная вещь. Чтобы перевоспитывать, необходимо изменить весь тон коллектива, в котором он живет, ваш сын в коммуне был бы самым легким мальчиком, поскольку он и грамотный, и нормальный, и красивый, а вы в семье действительно растерялись, что можно с ним сделать. Вы бросаетесь из стороны в сторону, вы то одно попробуете, то другое попробуете. Но я уверен, что если вы позовете меня к себе в гости и если мы с вами побеседуем, то мы придем к какому-нибудь результату. У меня много таких домов, где я бываю в качестве педагога-консультанта. Это и для меня важно: я расширяю сферу наблюдений. Причем прошу не стесняться: вы обращаетесь ко мне, а я оказываю вам какое-то содействие, вы мне поможете, а я вам помогу.
Вопрос. У меня девочка, ей шесть лет. Я хотела бы воспитать из нее смелую хорошую девочку, но, несмотря на все мои усилия, а я избегала запугивания ребенка, все-таки у меня ребенок несмелый, боязливый. Когда ложится спать, всегда спрашивает: ‘Какие мне будут сниться сны?’ Как будто бы она боится снов. Она просыпается, когда видит сны.
Каким образом воспитать смелость в ребенке? Я много старалась, но результатов нет.
Ответ. Вы спрашиваете, как бороться с несмелостью девочки?
Здесь вам нечего бояться. У девочек в шесть лет сплошь и рядом бывает повышенная восприимчивость, нервность. Девочка в шесть-семь лет несмелая, а в одиннадцать станет таким буяном, что не удержите.
Нет ли у вас в семье или по соседству людей, которые рассказывают всякие страхи. Чего она боится?
Я не представляю себе, что это за тип страха. А может быть, это воображение? Иногда это очень сильно развитое воображение.
Здесь врач больше поможет. Вы никаких данных для определения поведения девочки не даете. Не познакомившись с девочкой, было бы несерьезно с моей стороны говорить о ней. Вы разрешите зайти к вам, а сами лучше поговорите с врачом по нервным болезням.
Вопрос. Как быть в таком случае? Дома с мальчиком беседуешь, что можно, чего нельзя. Прививаешь ему хорошие навыки. И отпускаешь его к ребятам, т. е. не ограничиваешь его в том, чтобы он был среди ребят. Хотя знаешь, с какими разными детьми он общается, знаешь, что он может научиться ругаться, знаешь, что ребята разговаривают и о воровских делах. Не отпускать ребенка тоже нельзя, тогда его нужно засадить дома, смотреть за ним и лишить его всяких удовольствий. Отпускать его опасно потому, что от детей в нашем дворе можно ожидать много всяких неприятностей.
Ответ. Вопрос трудный, как оградить ребенка от посторонних вредных влияний. Как-то к нам в Союз приезжал один видный французский политический деятель, побывал он и в нашей коммуне2. Коммуна ему очень понравилась. Он плакал, пока оркестр коммунаров играл Бетховена. Он не мог себе представить, что бывшие ‘уличные мальчики’ играют ему Бетховена. Решил познакомиться ближе.
— Все бы хорошо,— сказал он,— но с одним я не согласен: как вы допускаете, что нормальные, хорошие дети воспитываются вместе с бывшими воришками и маленькими бродягами?
Ему я коротко ответил:
— А в жизни как — хорошие люди живут рядом с плохими? Особенно в капиталистическом обществе темные дельцы, мошенники среди честных людей?..
Готовить детей, чтобы они могли жить только в обществе идеальных людей, мы не можем. Такого мальчика воспитаете — он скиснет, как только попадет в общество3. Ваш мальчик должен приучаться к обществу самых различных людей. Он должен уметь и ладить с людьми, и сопротивляться, и чем он больше окружен всеми условиями жизни, тем лучше. Изолировать его, не пускать — это может принести большой вред. Он так приучится к семейному инкубатору, что каждый его сможет обмануть и провести. Нужно воспитывать сопротивление. Для этого есть прекрасный способ: это тон вашей семьи. Если в вашей семье настоящий хороший тон, если вы имеете авторитет, если мальчик верит, что его мать самая красивая, самая справедливая, самая аккуратная, самая веселая и в то же время самая серьезная, то не нужно его убеждать, потому что вы для него то высшее существо, авторитет которого — самое главное. А раз вы начинаете уговаривать и убеждать, он думает: ты, значит, не такое высшее существо, раз ты меня убеждаешь. Говорите совершенно просто: ‘Ты должен знать, что этого делать нельзя’. Если он все-таки поступил дурно, потребуйте от него: ‘Объясни’. Пусть он вам объясняет свое поведение, а не вы ему. Этот момент распоряжения, не подлежащего сомнению: ‘Нельзя’,— уже будет первым шагом вашего сына к умению сопротивляться.
Если мальчик, с которым ваш сын играет, плохой, вы не запрещайте сыну с ним играть, но подойдите поближе к этому мальчику, узнайте, чем он нехорош, и узнайте, в чем, когда проявляется это дурное. Сделайте так, чтобы не убеждать этого мальчика, а произведите на него впечатление вашей уверенностью, вашим спокойствием, чтобы сын видел, что вы не трепещете, что и он таким же дурным сделается. Здесь дело не только разума и души, но и глаза, умения помочь своему сыну и чужим детям, если это нужно. И сын уверенно пойдет за вашей силой, тогда вредные влияния не страшны, он будет легко преодолевать их.
Вопрос. У меня мальчик учится в четвертом классе. К родителям относится идеально. Если он заболевает, то не разрешит себе ночью позвать мать:
— Ты устала, я сам встану.
Ребенок дисциплинированный. В школе педагог периодически подсаживает к нему детей недисциплинированных. Я не имела ничего против этого. Но у ребенка развивается какая-то неприятная черта. Он приходит домой и говорит:
— Знаешь, а сегодня мой ‘питомец’ получил уже отлично. Так его, вероятно, пересадят, а ко мне Петрова или Иванова подсадят. Надо будет и его вытягивать.
Я не знаю, насколько это полезно для него или вредно и как ему объяснить, что все-таки он не педагог еще, а такой же мальчик.
Другой случай. В семье, которую мне пришлось наблюдать, рос мальчик. Я знаю его с полутора лет. Рос хороший мальчик. Задатки были хорошие. Отец был артистом. Мать — домашняя хозяйка. Отец умирает, мальчику двенадцать лет. Он остается некоторое время таким же хорошим. Сестра — очень хорошая девочка, когда она была маленькой, брат ее очень жалел. Сейчас он не жалеет ни мать, ни сестру. Почему так получилось, что после смерти отца из хорошего мальчика вдруг получился грубый, дерзкий шестнадцатилетний парень? А ведь мать очень любила детей и последнее им отдавала, она и сейчас сама не съест, а сына накормит.
Ответ. Если мать отказывает себе во всем, отдает сыну даже свою пищу,— это наибольшее преступление. Сын должен матери отдавать пищу, сын должен отказывать себе для матери. А в этой семье, о которой вы рассказали, пусть мать начинает борьбу. Это трудная борьба.
Я сторонник того, чтобы в трамваях дети уступали место взрослым. Это правильно, но по этому вопросу приходится часто спорить с родителями. А я убежденный сторонник того, чтобы в семье все лучшее было прежде всего родителям. Если у вас есть шелк, надо шить платье матери. Если у вас есть сто рублей и стоит вопрос, кому поехать прокатиться по каналу ‘Волга — Москва’— родителям или детям, то самое лучшее решение — в первую очередь родителям, а потом уже детям. Это вовсе не значит, что вы о детях перестанете беспокоиться. Вы можете о них заботиться, но так, чтобы они были убеждены, что в первую очередь должна быть забота о родителях.
Мне приходилось слышать такие рассуждения. Комсомолка, да еще отличница, говорит матери, когда решается вопрос, кому шить новое платье:
— Да что тебе нужно? Тебе тридцать восемь лет, сколько тебе осталось жить, а я молода, мне нужно жить!
У меня дочери нет, но племянница у меня жила и воспитывалась. Если у жены четыре платья, а у племянницы два, я настаиваю, чтобы жена сшила себе пятое платье, а девочка пусть подождет третьего. Я предложил бы девочкам до шестнадцати лет делать только ситцевые платья. А окончит десятилетку — получай простенькое шелковое. Имей два-три ситцевых платья, а еще сама их зашивай, и гладь, и перешивай, если нравится, и это норма. А если подруге сшили шикарное платье, так и мне нужно — это не годится. Так нужно сделать, чтобы дочь гордилась ситцевым платьем и гордилась тем, что матери уступила4.
Что же касается вашего сына, мальчика-‘педагога’, то раз здесь вмешались школа и учитель, что я могу сделать? Там ведь понимают, что делают, люди ученые.
Я сам поручал своим коммунарам наблюдение за более слабыми. Но это нужно инструментировать иначе. Другая инструментовка должна быть5. То есть я не говорил, что ты лучше, а тот хуже, а я говорил:
— Ты того-то не сделал, так я тебе даю нагрузку: повозись с этим отсталым человеком. И непременно добейся хороших результатов, а если не добьешься, будешь отвечать.
При такой постановке вопроса, оказывая помощь товарищу, он не чувствует себя педагогом, он исполняет данное ему поручение.
В вашем случае плохо то, что и другим мальчикам в классе не поручают того же, что и вашему сыну. Если одни другим помогают, то никто не будет воображать себя педагогом. Все это зависит от стиля учительской работы. Общего закона здесь придумать нельзя. Вредно, если ваш сын зазнается, очень вредно. Ему нужно сказать: ‘Учитель немножко ошибся, тебя самого нужно еще подтягивать’.
Если учитель делает ошибку — что я могу поделать? Это очень грубый, дешевый метод.
Тов. Л. Сегодня я с большим нетерпением сюда шла послушать т. Макаренко о воспитании детей, и все то, что сказал тов. Макаренко, полностью совпадает с воспитанием моих ребят. Это, очевидно, потому, что у меня не один ребенок, а трое.
Как понимать родительское счастье? Конечно, оно заключается не только в любви к детям и какой-то особой комфортабельности быта, а в том, чтобы родители работали и дети видели и ценили эту работу.
Мой муж работает, я тоже работаю — общественной работой занимаюсь. Я нахожу моральное удовлетворение в этой работе. Я счастлива, что мне ясна цель воспитания моих ребят.
Как я начала их воспитывать? Почему такое сходство с тем, что сказал т. Макаренко? Действительно, с пеленок, все трое ребят у меня с рождения никогда не были на руках. Ребенок лежит в коляске, его нужно кормить — беру, кормлю. Спать с собой никогда не кладу. Сажусь обедать или пить чай, ребенка не беру, в гости с собой никогда не брала. Проснулся ребенок, играет в кроватке. Если заплачет, я выясню причину и устраняю ее. И дети до года совершенно на руках не были. И этот режим строго соблюдался.
Сейчас старшему одиннадцать, второму восемь и третьему четыре года, три мальчика. Своих детей я очень люблю, все для них делаю: хорошо одеваю, кормлю, стараюсь доставить им приятное, хожу с ними в театр, в кино, в лес. А наказание заключается в том, что я лишаю ребенка какого-нибудь удовольствия, если он провинился.
Режим дня у меня точный.
Мы, родители, должны прежде всего воспитывать своих детей, а у нас зачастую бывает так: сегодня режим нарушили, а завтра уже новый распорядок. Это очень отражается на детях. Мне трудно бывает, но я не отклоняюсь от режима дня.
Если я куда-нибудь ухожу, я даю детям указания, что они будут делать без меня, а когда прихожу, то я премирую тех, кто лучше себя вел. Премирую хорошей конфеткой или игрушкой.
Родители должны иметь авторитет. А для этого мы должны свое слово всегда честно, правдиво приводить в исполнение.
Один маленький пример. Я вела общественную работу в школе. Был такой случай. Своих ребят, ребят школы, где учится мальчик, я водила неоднократно в театр. Я шефствовала над одним классом. Мне говорят, что там пять хулиганов. Я спрашиваю:
— Ребята, кто пойдет из вас в театр? Кто будет хорошо вести себя, всех в следующий раз возьму в театр.
Раз я говорю, я должна привести в исполнение.
На следующий раз, когда я прихожу в класс, обращаюсь к одному из тех мальчиков, которые считались хулиганами:
— Ну как, Сироткин, вел себя хорошо? Он вел себя хорошо.
— Деньги есть? Вынимает деньги.
Когда вела ребят в театр, мне говорят:
— Он убежит от вас. Каждый педагог говорит, что хулиган, хулиган — никто не сказал ему ласкового слова.
Когда приехали в детский театр, мне говорят — вы его одного не отпускайте. А я ему говорю:
— Иди и гуляй, но только знай свое место.
Когда в антракте я стала подходить к своему месту, я увидела позади себя мальчика: он ходил за мной и смотрел, куда я пойду.
Я на него не обращала внимания, но здраво говорила с ним, и он великолепно встал в пару и хорошо себя вел, а когда мы доехали на трамвае и стали расходиться по домам, он сказал мне:
— До свидания, тетя!
Индивидуальный подход к ребенку и ласка, прежде всего, должны быть.
В отношении своих ребят. Я довольна, что частица того, что сказал тов. Макаренко, отражается в моей жизни. Но мне кажется, я бываю строга.
Нужно ли эту строгость продолжать в таком духе?
Макаренко. У меня впечатление, что к своим вы очень строги, а к чужим, вероятно, ласковы.
Тов. Л. Иногда ребенку чего-нибудь хочется, я отказываю, или ему хочется пойти, а я говорю: ‘Без меня не можешь пойти, не можешь самовольно уходить’ и т. д. Может быть, я не предоставляю такого широкого права. Ему одиннадцать лет.
В отношении воровства. Недавно был такой случай. Я взяла новую прислугу. Когда бабушка высыпала сахар и ребята его не таскали, она удивилась и говорит:
— У той хозяйки дети всегда таскали сахар.
У меня ничего не запирается и нет того, чтобы ограничивать ребят, но если ребенок что берет, он ставит меня в известность: я взял то-то.
С места. Ваш муж вам помогает или подрывает вашу дисциплину?
Тов. Л. Мой муж большой авторитет для детей. В длинные беседы он с ними не пускается, когда они провинятся. Недавно был такой случай. В выходной день утром он говорит:
— Ребята, одевайтесь, поедем на лыжах. А старшему (он провинился):
— Ты на лыжах не поедешь с нами.
Больше ничего не было сказано. Мы собираемся выходить. Сын подходит ко мне:
— Мама, я с вами пойду.
— Я ничего не знаю, спрашивай папу.
Отец сказал: ‘Нет’. Сын просил и плакал, но мы его так и не взяли кататься на лыжах, несмотря на то что это ему полезно. Мы считаем, что свое слово нужно всегда приводить в исполнение.
Макаренко. Это чрезвычайно интересно.
С места. Многие матери, в том числе и я, к чужим детям более ласковы, чем к своим, т. е. к своим строже. И сын делает мне замечание:
— Ты как будто бы того больше любишь. Я отвечаю:
— У него нет папы и мамы (на этот раз это было так), а у тебя есть мама. Хоть я тебя и поругаю, все-таки я твоя мама.
Макаренко. Потому что я тебя больше люблю, поэтому я строже.
С места. А у меня девочка четырнадцати лет. Она растет замкнутой. У нее нет подруг. Второй год она работает в кружке собаководов, она дрессирует собак. А мы с отцом смотрим на это так: ну что девочка с собаками возится. Когда начинаешь говорить девочке, когда ты кончишь гонять собак, она отвечает: или я собак буду дрессировать, или по задворкам буду гулять. Но отец и я смотрим, что это пустяковое занятие. Мы это очень переживаем.
На туалеты не обращает внимания, лишь бы было чистое. Перешла в седьмой класс, ‘посредственно’ имеет только по русскому письменному. Она хочет быть собаководом, работать по биологии.
Макаренко. Я удивляюсь вашему беспокойству. Такой замечательный случай. До чего неприятна та молодежь, которая ничем не интересуется, лишь бы только вечер провести. Это действительно самый несчастный случай. А если девочка увлекается собаками и заинтересовалась биологией, это шикарно, и пусть увлекается. Собаки — это прекрасные существа, их общество никогда не вредно.
С места. Одна из товарищей, говоря о воспитании своих детей, сказала, что она премирует ребят за хорошие поступки. Правильно ли это?
Макаренко. Я это записал. Что касается премирования шоколадкой, я против этого. В семье одно премирование должно быть: ‘Ты поступил правильно’. Вы можете дать шоколадку независимо от поступков.
Мои коммунары жили богаче, чем многие дети в семье. Они делали фотоаппараты. Мы построили прекрасное здание: паркет, зеркала, прекрасные картины. Вы можете прочитать ‘Флаги на башнях’, печатается в ‘Красной нови’. Этот вопрос о премировании меня всегда занимал. Как это просто — подкупить ребенка: сделаешь это — получишь премию. Я всегда сопротивлялся. Никакой премии. Самая большая премия: ‘Правильно поступил’. Еще большая премия — благодарность в приказе. Это высшая награда, и никто из коммунаров никакой другой награды не получал.
Если какой-нибудь мальчик поступил безобразно, некрасиво, я его наказывал. Как я мог наказывать? Под арест или в наряд, но лишить его пищи или сладкого, не дать чего-нибудь — этого я себе не позволял. Шоколад всем полагается, и ты получи, как бы ты ни был плох. Ни премирование, ни наказание при помощи сладостей не допустимы.
Это небольшая опасность, но это приучает к бухгалтерии, расчету. До одиннадцати лет эти ‘бухгалтеры’ себя не проявляют, а когда им будет 18—20 лет, вы увидите неприятные последствия. У вас прекрасная норма строгости и ласки, но в шоколадках что-то есть, что надо пересмотреть.
Тов. Л. Я не примирую их каждый день. Мне нужно идти на собрание, они остаются одни. Я им говорю:
— Ребята, будете вести себя хорошо, я вам вкусных вещей принесу.
Макаренко. В этом случае вы поступаете, как старомодная мамаша. Вы такая сильная мать, вы можете без этого обойтись. У вас это, может, вреда не приносит, потому что у вас и без того хорошо, а у кого слабовато, это может быть и вредно.
Тов. Л. Ведь лучших стахановцев на заводе премируют, и дети знают, что и папу премируют. Вот папа получил премию, а почему мне нельзя?
Макаренко. Если вы дадите длительное задание детям на год вперед,— за перевыполнение плана — премия. Но при этом должна быть не конфетка, не шоколадка, не велосипед, а что-нибудь такое, что ему нужно для работы: инструмент или молоток. Тут выбирать не так легко. А это — ‘будешь хорошо вести — дам конфетку’— я никогда не применял бы.
И часто вы хвалите. А если редко хвалишь, то похвала действует очень сильно. Иногда я приглашал того или другого коммунара официальной запиской: ‘Прошу прибыть в 11 часов’. Когда он приходил, я вставал и говорил в таких случаях: ‘Ты поступил правильно’,— и это для всей коммуны было событием. Я признал его поступок правильным.
И в семье это легко.
Я остановлюсь вот еще на каком вопросе. Муж и жена. Семья состоит не всегда из двух одинаковых компонентов: иногда жена мягче, муж строже, а иногда наоборот: муж такой сахарный, ласковый, что никакого спасения, а жена зато все в руках держит. Я прихожу к такому заключению: это как-то нужно упорядочить — в семье должны быть две инстанции — низшая и высшая. Кто больше в этой семье уделяет внимания детям? Если жена, то муж должен быть в запасе. Он должен посматривать и по поводу незначительных конфликтов с детьми говорить очень редко. Такой разговор в ‘высшей инстанции’ должен иметь вид маленького ‘скандала’. Когда ребенок немного провинился, лучше отцу не вмешиваться: мать одна разберется. А когда мальчик ‘перебрал’ в своем поведении, тогда можно позвать на помощь ‘тяжелую артиллерию’ — папу. Это необходимо.
А когда одновременно ‘набрасываются’ и отец и мать, это непосильная нагрузка детям. И здесь нужно распределить, кто будет апелляционной инстанцией, кто кассационной, а кто постоянно действующей.
С места. Что вы считаете излишним в семейной обстановке и что не считаете лишним? Если я буду воспитывать ребенка в ‘голой’ обстановке, правильно ли это? Допустим, много вещей не нужно, и все они должны лежать в строго определенном месте. Каждый из нас старается это делать, потому что непорядок в доме — это значит непорядочно воспитывать ребят.
Не скажу, чтобы у меня была скудная обстановка. Я сама художница, и у меня висят картины. Завесить всю комнату картинами — это, может быть, негигиенично, и не лучше ли будет, если бы я сняла картины?
Но мой сын попал на квартиру к преподавателю математики. В классе этот преподаватель детям кажется сухим педантом, придирчивым, бездушным человеком. И какое же впечатление произвела на сына (мальчику восемнадцать лет) домашняя обстановка этого преподавателя!
— Я думал, что он сухой, неинтересный человек, а когда я к нему зашел, мне стало так приятно сидеть у него. У него висят хорошие картины, стоят старинные диваны, старинный стол, все это ласкает глаз — не хотелось уходить, а в классе ждешь не дождешься, когда он уйдет.
Другой случай. У меня для мальчиков ширмами выделена комната. Я старалась, чтобы в их комнате не было картин. А недавно, в пушкинский юбилей, один художник подарил нам портрет Пушкина. Я вставила его в раму и повесила у мальчиков в комнате.
— Как приятно — Пушкин!— сказали они.— Нельзя ли еще что-нибудь повесить?
Хорошая обстановка, хорошие вещи облагораживают ребят, а вы сказали — лишних вещей не нужно. Я боюсь, что я не так поняла. Что считать лишними вещами?
Макаренко. На этот вопрос вы сами как художник можете ответить. Лишние вещи — это вещи, которые лишние. Портрет Пушкина нравится, производит впечатление — это не лишняя вещь. Лишняя вещь — это та вещь, которая не нужна, никакого впечатления ни на кого не производит, торчит в комнате. Разве вы не знаете квартир, которые похожи на мебельный магазин. Иным это кажется — роскошь, а на самом деле мебельный склад. Если вы просто завесите вашу комнату картинами, то из них половина будет лишними.
Не должно быть вещей, пришедших в изношенность. Не должно быть книг, которых никто не читает, не должны лежать прошлогодние журналы, не должны стоять диваны, на которых никто не сидит и которые только загромождают комнату. Лишнего, пыльного, истрепанного быть не должно, а вообще красивая богатая обстановка — почему же, это не так плохо. То, что вы повесили мальчикам портрет Пушкина, это прекрасно.
С места. Я педагог. Мне приходится сталкиваться с детьми по линии учебной. Вызываешь родителей, говоришь, что ребенок несистематически готовит уроки. Родитель рвет и мечет. Но добиться, чтобы родители следили за дневником ребенка, усаживали регулярно за уроки, не удается. Один из важнейших принципов — не действовать наскоками на ребят, а проводить определенный метод воспитания, предъявлять к ребенку требования и постоянно соблюдать их.
У т. Макаренко именно этот принцип. Я была у него в колонии, когда была еще студенткой, и на всю жизнь вынесла яркое впечатление. Я видела, что ребята отлично знают, что они могут делать, чего не могут. Такой образцовый порядок, дающий возможность воспитывать ребят, должен быть в семье. Больше всего мешает эта несистематичность, когда мать то кричит на ребенка, то бьет его, то позволяет ему делать, что угодно. То, что обещания не выполняются, это тоже чрезвычайно вредно влияет.
Макаренко. Я заключительного слова говорить не буду. Этот вопрос закончить никогда нельзя, и мы долго можем об этом разговаривать.
На один только вопрос мне хочется ответить: это насчет материальной обеспеченности и необеспеченности семьи. Насчет карманных денег. Это корректив чрезвычайно важный в семье, когда вы не сами покупаете, а даете детям смету, и в эту смету они должны укладываться. Конечно, деньги нужно давать не в излишнем количестве.
Иногда говорят, что трудно воспитывать детей, когда нет материальной обеспеченности. Я не скажу, чтобы в семьях со скромным материальным достатком было худшее воспитание, чем в богатых. Процент брака в воспитании детей в тех и других семьях примерно одинаковый. Все это зависит от родительской заботы и родительского внимания. Мой коллега правильно заявил, что нужно систематически воспитывать детей, а не то, что раз в месяц воспитывать. Систематическое воспитание очень важно.
Что же касается школы и семьи, то я никогда не вызывал родителей. Я педагог. Шестнадцать лет учительствовал и считал, что если дети у меня воспитываются, я квалифицированный воспитатель, так я детей заставлю вносить положительное влияние в семью.
Попробуйте стать на эту точку зрения, и вы увидите, как будет легко, когда вы научите детей чувствовать ответственность за семью. Нужно детей в школе так воспитывать, чтобы они вносили в семью какую-то дополнительную здоровую струю, не то, чтобы перевоспитывали семью, а чтобы они шли в семью как представители государственной школы и несли эти идеи в жизнь.
Вопрос, конечно, еще дискуссионный. До следующего раза. Спасибо за внимание.
ЦГАЛИ СССР, ф. 332, оп. 1, ед. хр. 27, л. 33. Стенограмма лекции о воспитании детей, прочитанной А. С. Макаренко в редакции журнала ‘Общественница’ 22/VII 1938 г. Впервые опубликовано: Учительская газета, 1944, 29 марта (сокращенный вариант). Ответы на вопросы и выступления родителей с некоторыми сокращениями были опубликованы: Макаренко А. С. Избр. пед. соч. / Под ред. И. А. Каирова, Г. С. Макаренко. М., 1949.
Посвятив свое выступление проблемам семьи и воспитанию детей, А. С. Макаренко выдвинул важнейшее положение о необходимости рассматривать цель всестороннего и гармонического развития личности как диалектическое единство, казалось бы, противоположных свойств и качеств личности, как: активность и способность к ‘торможению’, щедрость и бережливость, доброта и строгость и т. д. Принцип меры он распространил и на средства воспитания: правильное соотношение самостоятельности ребенка и руководства взрослых, норма их строгости и ласки в отношении к детям и др. Выводы А. С. Макаренко, основанные на творческом применении диалектического материализма в исследовании педагогических явлений, имеют большое значение для разработки проблем воспитания.
1 Указание на ‘проценты’ А. С. Макаренко применяет, очевидно, с целью подчеркнуть важность первых лет жизни ребенка для последующего развития личности. Опыт колонии им. М. Горького и коммуны им. Ф. Э. Дзержинского свидетельствует о больших возможностях воспитания и перевоспитания подростков в возрасте 14—15 лет.
2 Эррио, Эдуард (1872—1957) — в 1932 г. премьер-министр и министр Франции. Посетил коммуну им. Ф. Э. Дзержинского в августе 1933 г. В книге посетителей коммуны записал: ‘С моим восхищением и признательностью. Э. Эррио’.
3 В настоящее время большинство советских педагогов придерживаются мнения, что педагогически запущенных и обычных детей надо воспитывать и обучать вместе.
А. С. Макаренко остро ставил вопрос о совместном воспитании плохих и хороших детей перед родителями потому, что многие из них поддерживали противоположную точку зрения.
4 Вопрос одежды А. С. Макаренко рассматривал как важный элемент педагогически целесообразной организации быта (см. с. 238, 308, 309 данного тома и с. 296—303 т. 1 настоящего издания).
5 ‘Инструментовка’, по Макаренко,— это различная мотивировка применения того или иного средства воспитания в общей логике параллельного педагогического действия.
Многие педагоги, в том числе Н. К. Крупская и С. Т. Шацкий, призывали нести культуру в семью через детей (см.: Опыт педагогической деятельности С. Т. Шацкого: Сб. статей / Под ред. В. Н. Шацкой, Л. Н. Скаткина. М., 1976).
А. С. Макаренко стремился, с одной стороны, выработать у воспитанников устойчивость к негативному влиянию среды, поставив их в активную позицию борьбы с отрицательными проявлениями (борьба с кражей леса, с самогоном и т. д.), а с другой — создать положительное воздействие трудовых коллективов на воспитанников колонии и коммуны. Это влияние на взрослых через детей осуществлял он по отношению к родителям.