Семен Подъячев, Горький Максим, Год: 1923

Время на прочтение: 6 минут(ы)
Максим Горький

Семён Павлович Подъячев — крестьянин Московской губернии, Дмитровского уезда. Ему теперь седьмой десяток лет, он живёт в деревне обычной мужицкой жизнью, которая так просто и страшно описана в его книгах. У него огородный надел земли, которую он сам обрабатывает, плохонькая избёнка, малограмотная жена — всё, как следует у настоящего мужика.
В 1902 году в ‘Русском богатстве’ были напечатаны очерки ‘Мытарства (В работном доме)’, подписанные новым именем — Семён Подъячев. Либеральная печать, рассматривая эти очерки как материал ‘обличительный’, подняла шум, обрушилась на ‘отцов города’ Москвы с упрёками по поводу порядков в ‘работном доме’, что вызвало ревизию этого учреждения. Эти правдивые очерки принесли немало похвал автору, — хвалили его за уменье просто и бесстрашно писать жестокую правду.
Очень хорошо помню, что первое чтение этих новых очерков вызвало у меня впечатление не лестное для автора: так писали и пишут многие. Но отдел беллетристики ‘Русского богатства’ редактировал В.Г.Короленко, его оценкам я верил, а очерки Подъячева были напечатаны ‘на первом месте’, — этим редакторы подчеркивали значительность произведения, предлагаемого читателю.
Прочитав очерки ещё раз, я уловил в тоне рассказа Подъячева нечто напоминающее мне ‘Нравы московских закоулков’ Воронова и Левитова — писателей, которым были чужды сентиментализм и слащавость народопоклонников. А кроме этого, почуялось и ещё что-то от самого Подъячева, что-то почти неуловимое, но своеобразное.
Следя за его дальнейшими рассказами, я понял, что пишет их человек ‘простой’, но чуткой души, горестно недоумевающий перед жизнью. Семён Подъячев рассказывал о деревне подлинно русским языком Московской области, не стараясь приукрашивать его чужими словами, рассказывал задумчиво, не громко и всегда как бы в тоне вопросов: ‘Разве это всё можно считать человеческой жизнью? Разве такими должны быть люди? Но разве в этих условиях могут они быть иными?’
Я тогда ещё не знал, что он ‘мужик’, живёт в деревне, ‘крестьянствуя’, что он очень беден, а однодеревенцы не любят его и смеются над ним за то, что он ‘пишет’. В тихом тоне его рассказов я слышал странную беспощадность, в которой однако не чувствовалось жестокосердия. Рассказывая, как честный свидетель, он не берёт на себя роль судьи, но он суровее судьи в упрямой твёрдости, с которой изображает людей так, как видит и чувствует их. Он знает их, как мозоли на своей ладони труженика, как боль своих мускулов.
Подъячев написал и издал немало книг своих рассказов, продолжая жить так мучительно, как это изображено им во множестве произведений. Малограмотной жене, замученной работой, частыми родами, вознёю с детьми, чужд и непонятен муж, который по ночам, согнувшись в три погибели над столом, всё что-то пишет при тусклом свете керосиновой двадцатикопеечной лампы. Мужикам-однодоревенцам тоже непонятен и подозрителен этот человек, который и говорит и думает не так, как привыкли они. Впрочем, нет надобности рассказывать о жизни С. Подъячева, — он сам достаточно красноречиво говорит о ней.
Но вот какие мысли возбуждают его рассказы: лет пятьдесят почти все русские писатели усиленно и чувствительно изображали русского мужика как существо особого типа, которое прежде всего жаждет ‘божьей правды’, а затем земли. Писали как о пьянице ‘с горя и с радости’, о драчуне, для которого убить человека — пустое дело, а также как о ‘богоносце’, призванном спасти мир неисчерпаемой силой веры в торжество правды. Жизнь деревни писатели рисовали мягкими, светлыми красками, искренно и громко восхищаясь простотою деревенского быта, указывали, что в этой простоте таится великая мудрость, что из деревни снизойдёт на город ясный свет истины. Говорили даже о ‘святости’ деревенской жизни, указывая, что там надо учиться жить грешным и беспокойным людям, которые создали шумную, сложную, суетливую, распутную жизнь города и погибают, мучаются в ней, как в грязном аду. Многие восхищались способностью мужика ‘терпеть’, — терпеливый человек весьма полезен для людей, одержимых нетерпеливой жаждой спокойной жизни.
Особенно восхвалял мудрость деревенской жизни и детски ясную простоту мужицкой души великий Л.Н.Толстой, подражая его убедительному голосу, так же говорили ещё многие, например, Эртель и другие, менее значительные писатели смешанного толстовско-народнического направления, они убеждали читателя в правильности своих взглядов на деревню не качеством сладчайших рассказов о ней, а количеством их, для этой группы писателей деревня была идолом, которому они искренно и непрерывно служили торжественную литургию умиления, восхищения и сострадания.
В этом хоре славословий тонула даже предостерегающая речь великолепного наблюдателя деревенской жизни и великого умника Глеба Успенского, но всё-таки, благодаря его влиянию, а также силе идей социал-демократии, отношение к мужику и деревне постепенно изменяется, переходя в начале девяностых годов в более критическое и вдумчивое отношение. Это отношение было встречено публикой и журналистикой не очень приветливо, ибо трудно поколебать устойчивость привычных взглядов и настроений идолопоклоннических.
В художественной литературе первый сказал о мужике новое и веское слово В.Г.Короленко в рассказе ‘Река играет’, затем А.П.Чехов написал один за другим три замечательных рассказа: ‘Мужики’, ‘Новая дача’ и ‘В овраге’, — его рассказы были приняты народнически верующей публикой враждебно, как хула на мужиков. Но вслед за Чеховым ещё более определённо отрицательно начал писать о деревне И.А.Бунин, его отношение к ней и к мужику особенно сурово в рассказах ‘Ночной разговор’, ‘Сто восемь’, ‘Захар Воробьёв’ и в большой повести ‘Деревня’.
Всего красноречивее и убедительнее в пользу правдивости и верности наблюдений Бунина и Чехова над жизнью деревни говорит сама деревня устами писателей-мужиков: подмосковного мужика Семёна Павловича Подъячева и орловского — Ивана Егоровича Вольнова, в книге которого ‘Юность’ деревня окрашена ещё более мрачными красками, чем краски Бунина и Чехова.
Подъячеву и Вольнову надо верить: они сами деревенские люди, оба живут жизнью деревни и не могут не знать, не чувствовать её.
Тут возникает вопрос: почему же писатели-мужики так резко разошлись с Л.Н.Толстым и народниками в оценке деревни?
Несомненно, в деревне много грустной поэзии, она и увлекает нас по пути к ошибкам чувствительности, но неизмеримо значительнее и по существу и по объему проза деревни, её всё ещё животно-эпическая проза. Деревенские идиллии, которые так восхищали и умиляли ‘народников’ всех толков и направлений, слишком мало заметны в сплошной драме будничной жизни крестьянина.
Косность деревни может быть побеждена только крупной промышленностью. Нужно создать чудовищное количество сельскохозяйственных машин, — только они убедят мужика, что собственность — цепь, которой он скован, как зверь, что она духовно не выгодна ему, что неразумный труд — не продуктивен и что только дисциплинированный наукой, облагороженный искусством разум может явиться честным вожаком по пути к свободе и счастью.
Беспощадно изображая слепоту и глухоту русской деревни, Подъячев никогда не забывал, что пишет он о людях, хотя весьма ‘чёрненьких’, но о людях, из среды которых, несмотря на звериные условия её быта, всё чаще являются Чаплыгины, Есенины, Клюевы, Иваны Вольновы и т.д.
Не помню, кто писал — и написано ли? — о том, как мужик любит и ревнует, как он слагает песни от горя и печали своей жизни и вообще каков он внутри самого себя. Насколько я помню, Семён Подъячев первый очень просто и страшно показал в своём рассказе ‘Зло’, как мужик ревнует жену. Пробовал показать это А.Эртель (в рассказе ‘Две пары’), но, делая это лишь для того, чтобы уличить господ в духовной импотенции, он пересластил деревенского парня и девицу в такой мере, что получились не люди, а тульские пряники.
Когда я познакомился с С. П. Подъячевым, я увидел в нём одного из тех талантливых русских людей, которых я на путях моих встречал десятками. Много талантливых русских людей, как известно, погибает в бессмысленной каторге труда, в кабаках и трущобах, и немало среди них таких, которые гибнут лишь потому, что им лень сделать усилие для того, чтобы выкарабкаться из адовой жизни.
У Семёна Павловича Подъячева тоже были все условия для того, чтобы погибнуть. Но он выдержал суровый экзамен на крупного и полезного стране своей человека и рассказал нам о жизни деревенской много такого, чего другие не могли рассказать. Его имя останется в истории русской литературы как имя человека, изобразившего деревню во всей её жути, которая — надо верить — скоро и навсегда издохнет. Читая его книги, современная молодёжь не оглянется назад с тем сожалением, с каким старики шестидесятых — семидесятых годов оглядывались на крепостное право, а старики наших дней вспоминают житьишко до революции. Книги Подъячева возбуждают ненависть к прошлому, а в прививке этой оздоровляющей ненависти нуждается гораздо большее число людей деревни и города, чем думают оптимисты.
Семён Павлович Подъячев — русский писатель, правдивый и бесстрашный друг людей, он вполне достоин, чтобы его читали вдумчиво и много.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые напечатано (в другом варианте) в виде редакционного предисловия в книге С. Подъячева ‘Жизнь мужицкая’, издание 3.Гржебина, 1923.
Статья неоднократно перерабатывалась автором. В Архиве А.М.Горького хранится вариант статьи, повидимому, наиболее ранний. Рукопись предположительно может быть датирована 1922 годом. Текст первой публикации отличается от рукописного варианта, помимо многочисленных небольших изменений, тем, что в него включена полностью и почти без изменений статья М.Горького ‘Две культуры’, напечатанная в журнале ‘Коммунистический Интернационал’, 1919, номер 2, 1 июня.
В дальнейшем предисловие подвергалось новой переработке, причём текст статьи ‘Две культуры’ был исключён, кроме двух абзацев, сохранившихся в новом тексте. Эта редакция была опубликована за авторской подписью в виде предисловия к первому тому полного собрания сочинений С. Подъячева, изд. 5-е, ‘ЗиФ’, М.- Л. 1927. Под статьёй пометка М.Горького: ‘Неаполь (Италия)’.
В авторизованные сборники статья не включалась.
Печатается по тексту предисловия к пятому изданию собрания сочинений С. Подъячева. …очерки ‘Мытарства (В работном доме)’.
— Имеются в виду ‘Мытарства (Очерки Московского работного дома)’, напечатанные в номерах 8 и 9 журнала ‘Русское богатство’ за 1902 год. …’Нравы московских закоулков’ Воронова и Левитова…
— имеется в виду книга ‘Московские норы и трущобы. Собрали М.А.Воронов и А.И.Левитов’, тт.I и II, издание Н.Г.Овсянникова, СПб. 1866.
Источник текста: И.В.Вольнов. Юность. Повесть. Изд. ‘Земля и фабрика’ (ЗИФ), 1926 г. Цена 1 руб. 10 коп.
Оригинал здесь: http://www.maximgorkiy.narod.ru/s_pod.htm.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека