СЕМЕЙСТВО СНЖИНЫХЪ
СЕМЕЙСТВО СНЖИНЫХЪ
РОМАНЪ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ГЛАВА I.
ГЛАВА I.
ГЛАВА II.
ГЛАВА II.
ГЛАВА III.
ГЛАВА III.
ГЛАВА IV.
ГЛАВА IV.
ГЛАВА V.
ГЛАВА V.
Семейство Снежиных, Лачинова Анна Александровна, Год: 1871
Время на прочтение: 244 минут(ы)
Дло было въ деревн, въ зимній святочный вечеръ, когда толпы наряженыхъ снуютъ по улицамъ при блеск новорожденнаго мсяца, слышится хрупкій звукъ саней, звенятъ бубны и колокола. Въ такіе вечера особенно пустынно и угрюмо смотрятъ помщичьи дома и усадьбы, потому что прислуга отпрашивается на праздникъ, а остающіеся обитатели запираются на вс замки и затворы, терпливо принося себя въ жертву безвыходной скук и одиночеству!
Сквозь щели ставень одного изъ такихъ домовъ мерцалъ огонь. Это былъ домъ Марьи Петровны Снжиной. Въ настоящую минуту семья собралась въ билліардной, единственной теплой комнат во всемъ дом, изъ которой сдлали залу, гостинную и диванную. Тутъ стояло и фортепьяно, и ломберные столы, и мягкія кресла, и рабочіе столики, и пяльцы съ начатыми работами.
Замерзшія окна, вс разрисованныя узорами, говорили о мороз, въ старинномъ камин весело трещали дрова и стнные часы показывали половину седьмого.
Противъ обыкновенія, оживленный разговоръ слышался въ комнат. За большимъ круглымъ столомъ сидли четыре женщины. Это были мать и три дочери.
Разговоръ велся живой, непрерывный, пересыпаемый раскатами молодого смха и очень рдкими выговорами со стороны матери. Странность этого небывалаго явленія нисколько не удивить, если мы скажемъ, что въ семь случилось не совсмъ обыкновенное событіе: старшая дочь Снжиной выходила замужъ и только вчерашній день объявлена была помолвка. Женихъ былъ помщикъ, сосдъ верстахъ въ 20-ти отъ нихъ, человкъ молодой, хорошій хозяинъ, съ порядочными средствами, однимъ словомъ партія, во всхъ отношеніяхъ, приличная. Марья Петровна, хозяйка дома, забыла свои нервныя боли, капризы и раздражительность и предалась заботамъ самаго интереснаго свойства. Дло шло о свадебныхъ приготовленіяхъ, о закупк приданаго, о бль и посуд, о приготовленіи всего, о чемъ должна позаботиться мать, имющая взрослыхъ дочерей.
Минута, которую она ждала съ самаго, можно сказать, рожденія первой дочери, минута, которую она привыкла считать цлью своей жизни, наступала для нее. Дочери ея были вс еще очень молоды, старшей, Саш, было только семнадцать лтъ. Она сидла теперь у стола и по праву невсты ничего не длала. Это была тоненькая, стройная двушка съ длинной, блокурой косой и робкимъ выраженіемъ въ большихъ темно-голубыхъ глазахъ. Она была правою рукою матери, ревностно помогала ей въ хозяйств и неохотно вызжала изъ дому, гд находила для себя тысячу предметовъ удовольствія и развлеченія. Младшія ея сестры — Надя, шестнадцати и Зина, пятнадцати лтъ, только-что выпущенныя изъ пансіона, гораздо больше самой невсты радовались случившейся въ ихъ дом перемн и горячія головы ихъ просто кружились отъ счастья.
Имъ предстояло въ первый разъ въ жизни быть на настоящемъ бал, имть множество кавалеровъ, длать побды и танцовать до упаду. Впрочемъ, всю эту блестящую картину и перспективу счастья, главнымъ образомъ, рисовала пылкая и неугомонная голова самой меньшей сестры, Зины, яркіе глаза которой уже блестли молодой развертывающейся жизнью. Надя, отъ природы довольно вялая двушка, тоже очень недурная собой, была увлекаема въ общій вихрь предположеній и плановъ меньшою сестрою.
Зина росла совсмъ иною изъ всего семейства. Дти Снжиной отличались ровностью характера, послушаніемъ, тихостью и вообще всми домашними добродтелями, Зина же съ дтскихъ лтъ всегда слыла капризной, шаловливой двочкой, пугавшей своими порывами и чрезмрною живостью. Ей было едва пятнадцать лтъ и она была еще совершенный ребёнокъ, но въ глазахъ ея уже роился цлый міръ кокетства, игривости и очарованія. Блокурая, темноглазая, съ свжими, смющимися губами и сіяющей физіономіей, — она вся производила чрезвычайно живое, веселое впечатлніе. Изъ всего семейства она была всхъ дружне съ старшей сестрой.
— Вдь онъ сказалъ, что прідетъ? приставала она къ ней, положивъ локти на столъ и устремивши глаза свои въ задумчивые и тихіе глава своей сестры.
— Сказалъ! отвтила та однообразно.
— Зина, Зина! работай, перебила мать, смотри, ты еще и кантика не пришила… Что это за втреница!
— Какая скука, вполголоса замтила Зина, наклоняясь къ своему шитью, какъ ты счастлива, Саша, что выходишь замужъ, теб долго не надо будетъ ничего работать…
— А можетъ быть еще больше придется, сказала Саша.
— Да Андрей Петровичъ не будетъ тебя заставлять, ужъ это я знаю.
— Я сама буду заниматься, я люблю работать.
— А что же, по твоему мннію, Саш длать безъ работы и безъ занятій? насмшливо спросила мать, составляя выкройку изъ бумаги.
— О, если будетъ все тоже что теперь, тогда не для чего я выходить замужъ, возразила Зина ршительно.
— Мама, какъ ты выходила замужъ? спросила тутъ Надя, все время прилежно работавшая и вся превратилась въ слухъ, ожидая съ любопытствомъ отвта матери. Саша тоже перевела свои задумчивые глаза на мать.
Тнь унынія и печали пронеслась по болзненному и увядшему лицу матери. Какъ передать этимъ тремъ наивнымъ дтямъ, жадно ждавшимъ ея отвта, ту постыдную комедію торговли и подлавливанья, которую употребляли она и ея родители при выдаваніи ее замужъ? Марья Петровна отвтила односложно:
— Павелъ Петровичъ былъ офицеръ, папенька и маменька хорошо его принимали, онъ и сдлалъ предложеніе.
— И ты была очень съ нимъ счастлива, мама? спросила Саша.
Снжина опять затруднилась отвтомъ. Можно ли было назвать счастіемъ десять лтъ замужества, проведенные ею съ пьяпицею мужемъ, безсонныя ночи, въ которыя она поджидала его возвращенія съ веселой попойки, гд нердко проигрывались послднія деньги, — и въ квартир ихъ слышался, посл этихъ ночей, трескъ стульевъ, пьяныя ругательства и рыданія измученной жены?
— Да, отвтила она, только въ походахъ часто бывали непріятности, какъ вышелъ въ отставку, тутъ лучше стало.
— А ужь непремнно надобно замужъ? лукаво спросила Зина.,
— Что же хорошаго остаться старой двой?
— Но если будетъ свататься какой-нибудь противный, котораго и любить нельзя?
— Не вс выходятъ по любви, однако счастливо живутъ.
— Только не я…. По-моему, это подлость! рзко выговорила Зина.
— Терпть не могу, Зина, какъ ты начнешь разсуждать, раздражительно замтила мать, и бросивъ отъ себя ножницы, подошла къ Саш, и молча начала прилаживать выкройку къ ея плечу.
— Андрей Петровичъ! вдругъ сказала Саша, и рука ея такъ дрогнула, что бумажная выкройка отлетла отъ ея плеча.
Послышался въ самомъ дл далекій звукъ колокольчика.
— Какъ ты меня испугала! замтила Надя.
— Ну что же! проговорила мать, дрожащими руками собирая выкройку: ну что же, позвони въ колокольчикъ, надо огня въ переднюю… Зина, Надя, позовите Дуняшу.
Молодыя двушки исчезли за дверью.
Мать, между тмъ, заботливо начала оправлять туалетъ Саши, сняла съ нея коленкоровую пелеринку и поспшно набросила тюлевую, приготовленную заране.
— Какая ты блдная, неавантажная! говорила она, и пожалуйста брось эти пансіонскія замашки: Андрей Петровичъ тебя цалуетъ, а ты лицо воротишь!
— Да какъ же, мама, я не привыкла!
— Вздоръ, когда мама теб приказываетъ, ты должна слушаться.
Дверь отворилась и, въ сопровожденіи Нади, несшей свчу, вошелъ женихъ, Андрей Петровичъ Невровъ. Это былъ высокій и красивый брюнетъ, лтъ двадцати семи, съ нсколько рзкими, но нелишенными пріятности, чертами, насмшливой улыбкой и небольшой мягкой бородкой, вообще личность съ перваго взгляда довольно замтная и оригинальная.
Зина, при первомъ извстіи о прізд Андрея Петровича, сама не зная отчего, опрометью бросилась въ дтскую. Ея маленькое сердечко сильно билось и рзвыя ноги дрожали. Она притаилась у замерзшаго окна въ дтской, и внутренно смясь, прислушивалась къ неяснымъ звукамъ, долетавшимъ до нея. Она не понимала, отчего ей было такъ невыразимо весело, такъ хорошо, что даже духъ захватывало и порывистое дыханье сильно колебало ея грудь.
Въ углу комнаты горла лампада передъ образомъ и освщала три постели, стоявшія вдоль стнъ. Это была комната трехъ сестеръ. Блыя стны, мебель въ блыхъ чахлахъ, спущенныя блыя сторы придавали комнат какой-то туманный отблескъ. Стройная фигура притаившейся двушки довершала очарованіе. Вдругъ она услыхала шаги, и не оборачиваясь, угадала приближеніе Неврова.
Невровъ искалъ ее. Онъ воспользовался первымъ случаемъ и, спросивъ позволенья у Снжиной, отправился искать ее въ дтскую. Надо замтить, что только нсколько дней тому назадъ, когда онъ уже сдлалъ предложеніе и сталъ совершенно своимъ въ дом, ему удалось нсколько поближе ознакомиться съ младшими сестрами невсты, которыхъ до того времени какъ-то держали въ черномъ тл, въ тни, въ глубин дтской, вроятно для того, чтобъ все вниманіе сосредоточивалось на Саш, всегда на виду у всхъ, и за чайнымъ столомъ, и въ гостиной, и за фортепьяно.
Въ эти нсколько дней, когда мать съ радости ослабила бразды правленія, Зина, очутившись на вол, тотчасъ же привлекла къ себ вниманіе Неврова, успла съ нимъ и поболтать, и поспорить, и затронуть въ немъ чувство интереса, быть можетъ даже нчто боле….
Теперь, когда онъ вошелъ въ комнату, она схватила со стула какое-то вязанье и прилежно начала постукивать спицами.
Дв широкія руки тихо схватили сзади ея свтлорусую головку.
— Знаю, знаю, что это вы! отвтила она вся пылающая,— и нисколько не испугалась! Ну зачмъ вы пришли? Пустите, а то я петлю спущу!
И упрямая двочка вертла лицо свое въ его ласковыхъ рукахъ.
— Зачмъ пришелъ? Она еще спрашиваетъ! А долгъ-то?
— Какой это?
— Вчерашній поцалуй… забыла? Кто не хотлъ меня поздравить? А?
— Еще бы при всхъ… Ни за что на свт!
— А теперь? Можно?
— Теперь? въ раздумья повторила Зина и чулокъ упалъ къ ея ногамъ.
Онъ воспользовался ея смущеніемъ и, привлекши ее въ себ, жарко поцаловалъ.
— Еще! упрашивалъ онъ, удерживая вырывавшуюся Зину.
Но ей стало вдругъ такъ жутко и, вмст съ тмъ, такъ весело, что она неудержимо захохотала, вывернулась изъ объятій Неврова и убжала въ корридоръ.
— Что за прелестный, милый ребенокъ! подумалъ онъ про себя, и вошелъ, съ смющейся физіономіей, въ гостиную.
— Представьте себ, что длала плутовка, когда я вошелъ? сказалъ онъ, остановись среди комнаты, — вязала чулокъ въ темнот!
Онъ еще не кончилъ фразы, какъ у подъзда послышались колокольчики и визгъ саней по снгу.
— Гриша! Гриша пріхалъ! вскричали сестры, выбгая на встрчу.
— И не одинъ! съ нимъ еще кто-то! сказалъ Невровъ, отворяя форточку и смотря въ нее.
— Конечно Глафира Ивановна! подхватила Зина, давайте пари, что она?
— Она и есть! подтвердилъ Невровъ,— неизбжная спутница каждой свадьбы, похоронъ, крестинъ, родинъ и именинъ.
— Не извольте смяться! Я очень рада! возразила Снжина: — она всегда кстати!
— Еще бы! Кто же бы поврилъ свадьб, на которой не было Глафиры Ивановны!
Наконецъ дверь отворилась и вошелъ Гриша Снжинъ, единственный и любимый сынъ Марьи Петровны, недавно выпущенный въ офицеры. За нимъ шла Глафира Ивановна Ницкая, старая два, прожившая лтъ 45 въ одномъ и томъ же город и знавшая до тонкости вс обряды, гаданья, поврья, примты, она умла шить, кроить, и убирать головы, безъ нея дйствительно не обходилось ни одной свадьбы въ город.
Пріхавши, Гриша началъ выгружать привезенныя имъ изъ города покупки, и вс кинулись смотрть ихъ. Неврова, какъ мужчину, это мало занимало и онъ съ равнодушнымъ и утомленнымъ видомъ слъ въ кресла поодаль, и подозвалъ къ себ Сашу.
— Тебя очень занимаетъ это тряпье? съ улыбкой спросилъ онъ у своей невсты.
Первый разъ въ этотъ вечеръ они оставались одни. Первый разъ зазвучало въ ушахъ Саши это ‘ты’, такъ незнакомое и такъ привлекательное для двушки въ устахъ жениха… Щеки ея зардлись, красивыя губы разцвтились улыбкой и она проговорила съ робкимъ счастьемъ въ глазахъ: ‘о нтъ! я совсмъ перестала думать о тряпкахъ!’
— О чемъ же ты думаешь? Да пожалуйста не говори мн ‘вы’! пора уже привыкнуть теб не церемониться со мной…
— Я все еще не привыкла… Я просто не могу подумать, что я твоя невста…. говорила Саша, путаясь и красня, мама говоритъ, что ты любишь меня, если хочешь на мн жениться, я хочу спросить у тебя самого…
Рчь эта была до того ей непривычна и тяжела, что она совсмъ смутилась.
— Ну, конечно, люблю! отвтилъ Невровъ, и въ молчаніи, сталъ смотрть на ея лицо. Что таится въ этой хорошенькой головк? думалъ онъ.
Она манила его, какъ неразршенная загадка, какую часто представляютъ молоденькія двушки сдержаннаго и робкаго характера, отъ которыхъ ждутъ всего впереди, съ развитіемъ и годами. Въ этомъ случа ему суждено было ошибиться. Саша молчала и улыбалась. Міръ ея мысли былъ въ самомъ дл такъ узокъ, что могъ вертться только между банками варенья, зимними припасами, приказами повару и пр. и пр. Никакая мудреная идея, ни одно сомнніе, ни одинъ разладъ, какіе такъ часто мучатъ молодыя души, ни разу не потревожили ея спокойствіе.
— Саша, позвала Марья Петровна, ты еще не видала, душа моя, вотъ эту новую матерію, занялась съ женихомъ, а мы тутъ уже все пересмотрли! Поди сюда, вдь это будетъ не дурно, блое кружево на розовомъ пу-де-суа?
Саша подошла къ матери. Невровъ постоялъ около нихъ, въ недоумніи, стараясь понять женскій туалетный языкъ, задумчиво посмотрлъ на ихъ лица, сіявшія восторгомъ при исчисленіи оборочекъ, бантиковъ, кружевъ, — и началъ мрить комнату большими, медленными шагами.
Зачмъ Андрей Петровичъ Невровъ вздумалъ жениться въ Александр Павловн Снжиной? Вопросъ этотъ разршается самъ собою, если вникнуть въ обстоятельства его жизни и въ сущность его характера. Невровъ лишился отца еще въ дтств. Его воспитала мать, богатая женщина, страстно любившая и баловавшая сына, но она не могла дать ему основательнаго воспитанія, еще мене — образовать характеръ. Онъ вышелъ изъ рукъ ея страстнымъ и впечатлительнымъ юношей, искалъ идеаловъ, разочаровывался въ нихъ и становился суровъ и недоврчивъ къ жизни. Друзья, въ которыхъ онъ видлъ героевъ, оказывались простыми практическими людьми, въ женщинахъ онъ обманывался. Онъ переставалъ врить во все хорошее на земл. Пустота жизни, неудовлетворенность чувства мучили его такъ сильно, что онъ готовъ былъ на все, чтобъ избавиться отъ нихъ. У него образовалась своя собственная философія. ‘Если не способенъ на подвиги, такъ и живи какъ вс! говорилъ онъ себ со злостью, когда червячекъ недовольства сильне подступалъ къ его сердцу. Что за герой такой? Живутъ же люди, день за днемъ, и ничего себ, счастливы! А я чмъ заявилъ себя? Что сдлалъ? Выйду въ отставку, женюсь, и буду жить какъ вс…’ Съ этими мыслями онъ вышелъ въ отставку и поселился въ имніи. Мать у него давно уже умерла, онъ сталъ серьезно думать о женитьб, какъ о единственномъ средств спасенія отъ мучившей его тоски, его тянуло именно къ такой двушк, въ которой бы онъ не могъ разочароваться. Онъ искалъ только хозяйки, двушки съ ровнымъ и покойнымъ характеромъ, и уврялъ себя, что это все, что ему нужно. Съ чисто хозяйственной точки взглянулъ онъ на Сашу: ему нравилось, какъ она бгала съ ключами по кладовымъ и амбарамъ, записывала приходъ и расходъ, варила варенье и выдавала провизію повару. Потомъ ему представлялось, что въ семь Снжиныхъ былъ для него свой уголъ, свой пріютъ, что тамъ была молодежь, среди которой легче дышется и живется посл дрязгъ ежедневной жизни. При всемъ томъ, онъ не успокоивался…
Онъ подошелъ къ открытому фортепьяпо и, какъ бы въ раздумья, взялъ нсколько аккордовъ. Какъ по сигналу, явились тутъ же Гриша и Зина. Они любили пть втроемъ. Невровъ оживлялся, когда плъ. Его глаза длаллсь мягче, губы улыбались, злой умъ, свтившійся въ его чертахъ, уступалъ мсто задумчивой и тихой нг. Безсознательно поддавалась его вліянію веселая и рзвая Зина, и голоса ихъ сливались въ грустной мелодіи.
Гриша сидлъ, обнявъ рукой сестру. Онъ не замчалъ, или лучше сказать, замчалъ безъ удивленія, мягкіе взгляды, которые кидалъ Невровъ въ молодые задумчиво блестящіе глаза Зины.
Въ мелодическихъ звукахъ высказывалось то, что не смло бы высказаться ни въ какой другой форм, и волей-неволей, возбуждались нервы, кровь быстре пробгала по жиламъ и между пвцами завязывалась невидимая связь. Кругомъ нихъ была глушь деревни, одинокая комната, уединенный зимній вечеръ, — обстановка, въ которой каждое впечатлніе ложится на душу полне и глубже…
Между тмъ мать, утомившись толками о приданомъ, отошла отъ стола, и тутъ только обратила вниманіе на группу у фортепьяно.
Взглядъ ея упалъ на Зину, и она не узнала своей дочери. Вмсто дтскаго милаго личика она увидла глубокій, задумчивый взглядъ и взглядъ этотъ смотрлъ на одну точку, не перемняя положенія, будто прикованный магнитомъ. Эта точка была — глаза Неврова.
— Зина! рзко позвала она, нельзя ли бросить это пищанье! Поди сюда, я тебя спрашиваю, какъ ты смла оставить работу, не спросивъ моего позволенія?
Тонъ Снжиной былъ раздраженъ и рзокъ. Она зло глядла на Зину, и об понимали, за что выходила эта сцена. И только он одн. Для Гриши, для Глафиры Ивановны, для всхъ присутствующихъ, это была самая обыкновенная, ежедневная брань. Но Невровъ тоже зналъ причину. Онъ чувствовалъ, что велъ себя предосудительно и ршился загладить свою вину.
— Марья Петровна! сказалъ онъ, обращаясь къ Снжиной. Долго ли будете вы насъ томить свадьбой?.. Ей-богу пора!
Обдуманно ршившись жениться на Саш, онъ охотно говорилъ такія рчи.
Марья Петровна каждый разъ вздыхала съ облегченіемъ, когда слышала это отъ Неврова.
— Подождите, Андрей Петровичъ, голубчикъ, заговорила она, не поврите, какъ у меня голова кругомъ идетъ! Дти! приготовьте столъ и карты, обратилась она къ дочерямъ, мы съиграемъ въ рамсъ. Глаша, ты хочешь?
— Очень рада, вы знаете, чего вы хотите, того и я хочу! жеманно отвтила та.
— Мы съиграемъ вчетверомъ, а вы, дти, можете идти спать, если хотите.
— Мы не хотимъ, отозвались вс три.
— Что же гамъ здсь длать? Саша хоть невста, а вы-то, что же будете здсь торчать? говорила Марья Петровна, садясь за карточный столъ и взявъ въ руки колоду картъ. Глафира Ивановна и Невровъ молча заняли свои мста, молодыя двушки разставляли свчи, млки и щеточки.
— Эта Зина, вчно она возится съ кмъ-нибудь, возразила снова мать, слыша бготню въ другомъ конц комнаты и сдержанный смхъ Зины. Гриша, полно теб дурачиться, иди играть!
— Побда! отняль! торжественно кричалъ тотъ, пряча лоскутокъ бумаги въ карманъ.
Неврову очень хотлось бросить взглядъ въ ихъ сторону, но подъ проницательнымъ взоромъ матери, онъ оставался холоденъ и равнодушенъ.
— Зина, теб говорятъ, ступай спать! Я не люблю, когда ты возишься! говорила мать. Гриша! что ты у нее отнялъ?.. покажи, дай сюда.
Но Гриша, ея любимецъ, не думалъ исполнять приказанія, а Зина молча вышла изъ комнаты.
— Вчно у этой двочки тайны, секреты, всякій вздоръ! говорила мать, вздыхая. Ужасно трудно слдить за подобнымъ характеромъ. Знаете ли что, Андрей Петровичъ, мн сдается, что она ни хорошей женой, ни хорошей матерью никогда не будетъ. Какъ вы думаете?
— Она еще совсмъ ребенокъ! уклончиво замтилъ Невровъ.
— Да,— но вдь у меня были другія въ ея года, вотъ Саша, Надя. Саша! а теб мой дружокъ пора спать — завтра въ церковь, молебенъ надо отслужить! Саша встала и начала прощаться.
— Прощай, Саша? сказалъ Невровъ, мелькомъ цлуя подставленныя ему губы и окинувъ взглядомъ всхъ присутствующихъ, хлопотавшихъ о прикупк, торжественно сказалъ: ‘Господа, у меня козырной рамсъ’.
Испугъ овладлъ игроками. Животрепещущій интересъ начертанъ былъ на ихъ лицахъ. Саша, со вздохомъ вышла изъ гостиной вмст съ Надей. Пробило часъ, два. Четверо партнеровъ играли не переставая, безмолвные, какъ автоматы. Слышалось щелканье млковъ, сдача картъ, короткіе возгласы, поврка записанныхъ цифръ, а время летло и наставала глубокая ночь. Достигалась желанная цль: время убивалось.
Мы опять въ знакомой спальн трехъ сестеръ. Надя раздвалась, падая отъ сна и скоро заснула. Распустивъ свои длинныя косы, стояла Саша передъ зеркаломъ, невольно заглядвшись на свою стройную фигуру и мысленно облекая ее въ подмненное платье, ея воображенію представлялся узкій корсетъ, затянутая талья и шумящее шелковое платье.
— Зина, позвала она, и тнь удовольствія промелькнула въ ея глазахъ, ты знаешь, что къ свадьб у меня будетъ новый корсетъ?
Зина, которая еще не думала раздваться, погруженная въ задумчивость, порывисто встала и подошла къ сестр.
— Ты знаешь, Саша, заговорила она, какая бда со мной случилась, вдь Гриша вынулъ у меня изъ кармана листокъ, въ который я записывала слова Андрея Петровича.
— Какія слова? удивленно спросила та.
— Да то, что онъ говорилъ одинъ разъ вечеромъ, я взяла и записала.
— Зачмъ?
— Такъ, они вертлись все у меня на ум, я сла и написала, мн понравилось, ты знаешь, какъ онъ хорошо говоритъ…
— Ну такъ что же?
— Боюсь, мама узнаетъ, будетъ бранить.
— Да какія же это слова? добивалась Саша, поди ко мн, Зина, на мою постель! Ну что же онъ говорилъ? кому? теб?
— Нтъ, вообще онъ всмъ говорилъ, что не надо смотрть на мнніе свта, что человкъ долженъ имть на все свой взглядъ, долженъ находить въ себ самомъ рессурсы для жизни, говорила Зина важнымъ слогомъ Неврова.
Саша внимательно ее слушала, силясь понять что-то.
— Я думаю, это ничего, Зина, сказала она, ты проси Гришу не показывать мам, я, пожалуй, сама его попрошу…
Зина горячо поцаловала ее въ щеку.
— Главное, Андрею Петровичу чтобъ не попалось! живо заговорила она, не хочу я, чтобъ онъ читалъ!
— Хорошо, я попрошу Гришу!
— Душечка, Саша, ты всегда меня выручишь!
И жаркое объятіе снова охватило Сашу.
— Разднься, Зина, и поговоримъ съ тобой, сказала та, ложась въ постель.
Зина готова была проговорить цлую ночь на пролетъ.
— Прежде всего, скажи мн, авантажна ли я была сегодня? былъ первый вопросъ Саши.
— Какая ты славная,— когда спрашиваешь объ этомъ, отвтила Зина, наклоняясь надъ ея лицомъ, еслибъ Андрей Петровичъ тутъ былъ, онъ бы тебя просто расцаловалъ.
— Да, отвтила Саша, красня, я кажется ему немножко нравлюсь!
— Послушай Саша, сказала Зина, помолчавъ и задумчиво смотря въ ея глаза, ты очень любишь Андрея Петровича?
— Очень! отвтила Саша очень скоро.
— Что же ты чувствуешь, когда онъ прізжаетъ?
— Сначала я всегда чувствую маленькій страхъ, будто сердце упадетъ, а потомъ все лучше, лучше…
— А когда онъ поетъ?
— Когда поетъ? переспросила Саша и помолчавъ прибавила: право ужъ не припомню, что я чувствую, когда онъ поетъ!…
Зина грустно вздохнула. Она чувствовала не то: она чувствовала тяжелое, но сладкое бремя на своей молодой груди, въ ея голов бродило столько живыхъ и сольныхъ впечатлній, столько безсвязныхъ и неотступныхъ вопросовъ, что не могла съ ними справиться. Но молодая безпечность проводила надъ всмъ этимъ свою успокоительную руку и она снова отдавалась дтскимъ своимъ планамъ, мечтамъ и предположеніямъ.
— Спроси еще что-нибудь…. говори! немного соннымъ голосомъ замтила Саша.
— А ты слышала, какъ онъ разсказывалъ про свой домъ к садъ… Тамъ, въ Липовк… куда вы подете посл свадьбы!.. То-то будетъ прелесть намъ тамъ жить! Вдь ты меня возьмешь къ себ, Саша?
— Возьму! отвтила та.
— Спасибо теб!.. Ахъ, Саша, какъ мы будемъ счастливы!
И въ порыв восторга Зина охватила ее судорожнымъ, порывистымъ объятіемъ и покрыла поцалуями ея шею, лицо, руки…
— Будетъ! довольно! кричала та, не въ силахъ пошевелиться.
Но Зин эти ласки были такъ сладки, такъ переполнена было ея существо безотчетной нгой любви, что она продолжала, улыбаясь, ласкать полусонную сестру.
— Мама, мама идетъ! пугливо вдругъ вскричала Надя просыпаясь.
Въ одно мгновеніе мерцающая лампа загашена, Саша освобождена и Зина уже на своей постели, прикинувшаяся спящею крпкимъ сномъ.
Дверь отворилась и вошла Марья Петровна Снжина. Поступь ея была тверда, на лиц было покойное и увренное выраженіе властелина, входяшаю въ свои владнія. Она неторопливо засвтила свчу у погасавшей лампадки и съ огнемъ подошла къ постелямъ трехъ своихъ дочерей.
Чепчикъ Нади спустился ей на глаза, она поправила его и тихонько освидтельствовала, есть ли на ней кофта, тоже самое сдлала и съ Сашей и нашла все въ порядк, но подойдя къ постели Зины, она замтила съ ужасомъ, что волосы ея раскинулись по подушк и голое плечо выставлялось изъ-подъ одяла. Чепцы и кофты были конькомъ Марьи Петровны, она всегда страшно воевала изъ-за нихъ съ дочерьми. Она тотчасъ же разбудила спящую, по ея мннію, Зину.
— Ты опять безъ чепца? строгимъ шопотомъ заговорила она, окидывая ее суровымъ взглядомъ, отчего ты мн всегда длаешь одни непріятности, одни неудовольствія?…
Зина ужасно хотла возразить, что голова ея собственная и что можно было бы оставить ее въ поко, но удержалась и начала розыскивать свой чепчикъ и кофту.
Марья Петровна сла со свчкой на стулъ, наблюдая за поисками Зины. По обыкновенію, кофта и чепчикъ исчезли, какъ будто ихъ никогда и не было. Зина перерыла всю постель, наконецъ перебудила сестеръ, отодвигала вс комоды и кровати, и все безуспшно. Она искала даже въ печкахъ и шкапахъ съ книгами, у образовъ и подъ стульями. Марья Петровна смотрла на озабоченное и вмст съ тмъ дтски-шаловливое лицо Зины, въ которомъ не было ни тни сна или досады и ясно видла, что дочь ея и тутъ нашла себ забаву.
Ей хотлось прибить ее, хотлось заставить ее плакать, хотлось сдлать свои приказанія бременемъ, игомъ для Зины, и странное чувство непріязни росло въ ней къ этому веселому и рзвому ребенку.
— Нигд, нигд нтъ, мама, что же теперь мн длать? объявила она, ставъ посреди комнаты, запыхавшаяся отъ трудныхъ поисковъ.
— Варвара! позвала Снжина.
Вошла заспанная нянька.
— Подай Зинаид Павловн другой чепчикъ и кофту, я сама на нее надлу.
Няпька подала и то и другое. Мать подошла къ трепещущей Зин, подвела ее за руку къ постели, раздражительно стиснула тесемками чепца ея подбородокъ, натянула на ея плечи кофту, бросила на нее одяло и сказала:
— Завтра не смй подходить къ моей рук, непослушная двчонка!
Зина притаила дыханіе, охваченная непонятнымъ страхомъ.
Тутъ Снжина потолковала съ нянькой о томъ, какія завтра платья приготовить барышнямъ, и вышла, перекрестивъ дочерей, кром Зины.
На другой день нахало изъ города, отстоящаго въ двадцати верстахъ, порядочное количество знакомыхъ, поздравитъ жениха и невсту. Были тутъ и молоденькія двушки и холостые мужчины, и старики и старухи. Все это обыкновенно очень скучало и развлекалось только въ областяхъ карточной игры, сплетенъ, водки и ловли жениховъ. На этомъ вращались интересы общества и они одни и придавали ему фальшивый отблескъ жизни. Многіе изъ нихъ были люди довольно умные, способные понимать иные интересы, но масса такъ затягивала ихъ въ кругъ своихъ дешевыхъ радостей и своей удобо-исполнимой морали, что продолжать стоять за чертою было очень трудно и, волей-неволей, надобно было входить въ этотъ кругъ и искать утшеній въ томъ, въ чемъ искали ихъ находящіеся въ немъ люди. Маленькая зала передъ обдомъ представляла довольно оживленный видъ. Раздавался веселый говоръ, смхъ и перешептыванья. Мужская компанія была занята въ настоящую минуту проектомъ напоить до-пьяна какого-то сосда помщика, полу-идіота и скрягу, уврить, что онъ имянинникъ и всмъ обществомъ нагрянуть къ нему въ домъ для потхи. У этой жертвы въ дом жила мать и тетка, — не подозрвавшія объ угрожавшей имъ напасти, но это-то и придавало шикъ предпріятію. Вс были веселы,— развлеченіе было хоть куда.
Марья Петровна подошла къ Неврову, читавшему въ углу газеты и сообщила ему, что происходило въ зал.
— Зачмъ эта затя? замтилъ онъ недовольнымъ тономъ: не люблю я бывать въ ихъ дом!.. Мы вдь просто хотли похать кататься, зачмъ же портить катанье?
— Если имъ весело,— пускай ихъ!.. махала на нихъ рукой Марья Петровна:— только бы занялись хоть чмъ-нибудь! А мы кстати старухамъ и визитъ должны! прибавила она, стараясь смягчить и сгладить обстоятельства.
— Ну, полно объ этомъ, перебилъ Невровъ и слегка улыбаясь спросилъ: нтъ, вы лучше мн скажите, за что вы на Зину сердитесь?… Чмъ она такъ провинилась?
Марья Петровна вспыхнула.
— А она вамъ жаловалась?
— Ну вотъ, жаловалась! Саша мн съ утра шепчетъ въ уши: проси, чтобъ мама простила Зину!
— Посудите сами, Андрей Петровичъ, можно ли оставлять ее безъ наказанія, живо заговорила Снжина:— это такая втренная, непослушная двчонка, я люблю, чтобъ он спали въ чепцахъ и кофтахъ, кажется, въ этомъ нтъ ничего труднаго, кажется, я имю право требовать отъ дочерей исполненія моихъ желаній?
Невровъ слегка покачалъ головой.
— Почему-жъ такъ? сказалъ онъ, вздумавши поспорить: он могутъ имть точно также свои желанія, свои права…
Снжина безпокойно повернулась на мст.
— Вотъ вы, Андрей Петровичъ, всегда съ вашими модными идеями! Желала бы я посмотрть, какъ вы будете проповдывать ихъ своимъ собственнымъ дтямъ! Какъ пріятно будетъ испытывать вамъ тогда удобство своихъ собственныхъ правилъ!
— Ну, ну! мамочка, не будемъ-те ссориться, я вдь самъ знаю, что на дл буду порядочнымъ деспотомъ, — но во мн будетъ разница: я буду сознавать, что я деспотъ, а вы нтъ…
— Андреи Петровичъ, деспотизмъ ли это руководить молоденькихъ двушекъ и предохранять ихъ отъ неосторожныхъ поступковъ!.. Зина, напримръ, такая втренница, что за ней надо глаза и глаза… Разв я не вижу хоть бы того, что она кокетничаетъ съ вами?
Невровъ, несмотря на умнье владть собой, покрылся огненнымъ румянцемъ.
— Марья Петровна, мн ли бы это не замтить? Но, клянусь честью, кром дтскихъ шутокъ я, съ ея стороны, ршительно ничего не видалъ… Вы не знаете вашу Зину: по крайнй мр, я на нее смотрю, какъ на двухлтнее дитя!
— Нтъ, у нея замашки не дтскія: я вамъ покажу вашъ портретъ, который она нарисовала, и разныя ваши мннія, которыя она записывала и видно очень понимала. Вчера я вошла къ Гриш, а онъ лежитъ и читаетъ: отнялъ у нея вчера вечеромъ…
Невровъ опять вспыхнулъ. Но лицо его, кром краски, было въ тоже время очень насмшливаго и спокойнаго выраженія. Марья Петровна подала ему скомканный листокъ бумаги.
Это были, въ короткихъ, но сильныхъ словахъ, разъ высказанныя мннія Неврова о свобод женщины, о будущемъ ея развитіи, о томъ, что ея требованія также законны, какъ требованія мужчины, что мнніе свта не должно ее останавливать ни въ чемъ…
Читая, онъ качалъ головой и улыбался въ смущеніи.
— Выходитъ только одно, что при дтяхъ нельзя всего говорить! сказалъ онъ, отдавая листокъ Снжиной. Потомъ, подумавъ, онъ снова обратился къ ней:— такъ вы за это ее наказываете?
— Я вообще недовольна ею и хочу датъ ей это почувствовать!… Но вы видите, что это почти невозможно, прибавила она, смотря на группу двицъ, гд была и Зина… Ей все ни по чемъ, видите, хохочетъ!
— Вглядитесь повнимательне! замтилъ Невровъ, бросивъ взглядъ на Зину, я вижу, что она вовсе невесела и даже встревожена…
— Ну, да я ей порядочную сцену и сдлала!
— Неужели по поводу этого листка?
— Конечно!.. втренная двчонка! Она не того бы заслуживала.
— Ну вотъ, и вы сдлали маленькую ошибку! улыбаясь замтилъ Невровъ, никогда не надо подозрвать двушку въ томъ чувств, которое существовать не должно. Подозрнія очень часто его развиваютъ, если не рождаютъ….
— Ужъ не говорите!… Мать лучше знаетъ, какъ обращаться съ дочерьми, съ досадой отвтила Снжина, почувствовавъ всю меткость замчанія Невроа.
— Мама, пора подавать кушанье?… спросила вдругъ Саша, появляясь около нихъ съ озабоченнымъ и раскраснвшимся лицомъ.
— Не здаю, который часъ?
— Андрей Петровичъ, посмотрите на вашихъ часахъ, сказала Саша и потомъ застнчиво наклонившись къ нему, прибавила:— что же, вы говорили, о чемъ я васъ просила?
— Говорилъ, да что ты такъ объ ней хлопочешь?… Поплачетъ, поплачетъ, да и перестанетъ! отвтилъ Невровъ, до того небрежно и равнодушно, что всякій былъ бы обманутъ.
— Но мн право жаль бдную Зину, заговорила снова Саша, какъ же она ни кататься, ни гулять никуда сегодня не пойдетъ?
— Пусть попроситъ прощенья, выговорила Снжина, будто нехотя.
— Такъ я пойду скажу ей, обрадованнымъ голосомъ сказала Саша, пустите меня…
— Нтъ, не пущу, а прежде перецалую твои пальчики вс до одного, благосклонно шутилъ Невровъ съ своей невстой, цалуя ея тонкіе пальцы.
Саша отправилась въ свою комнату, гд собрались вс дамы и двицы, имвшія привычку набиваться всюду другъ за другомъ, какъ стадо овецъ.
Тамъ одн поправляли передъ зеркаломъ свои прически, другія говорили о нарядахъ, третьи же сидли съ неподвижною улыбкою на губахъ и смотрли, другъ на друга, выжидая, что он скажутъ одна другой.
— Mesdames! васъ просятъ въ гостиную, сказала Саша, появляясь въ дверяхъ, пожалуйте закусить!
При этой желанной всти, публика гурьбой стала выходить, изъ комнаты.
— Зина, позвала Саша, поди-ка сюда!
Въ опуствшей комнат остались он вдвоемъ. Заботливо начала Саша разсказывать сестр разговоръ свой съ женихомъ и матерью.
— Теб надобно просить прощенья у мамы! закончила она убждающимъ тономъ.
Зина долго молчала въ раздумьи, перебирая концы своего фартука.
— Я сама на нее сердита, вдругъ проговорила она, поднявъ глаза на сестру.
— Зина, Зина! съ испугомъ проговорила Саша, можно ли такъ говоритъ? Вдь она все съ тобой можетъ сдлать!
— Что же все?
— Гулять, кататься не пуститъ! платья новаго не сошьетъ! Зина, Зина! ради Бога, если ты меня любишь, не длай этого!… просила Саша, завладвъ обими руками Зины.
— Въ чемъ же я буду просить прощенья?… угрюмо спросила та, я виновата въ томъ, что сплю безъ кофты и безъ чепца? Такъ, что ли? Нтъ, Саша, а не вижу въ чемъ виновата, я дурно буду просить прощенья, и она на меня пуще разсердится!
— Нтъ, ты хорошенько попросишь, Зина! Ну, что теб это стоить? Ты подумай только, — попросила прощенья и свободна на вс четыре стороны!…
— Я не хочу быть свободна на вс четыре стороны! Что мн въ катаньи и въ гуляньи, когда она отняла у Гриши и прочла мои записки, и когда она высказала мн все, въ чемъ, она меня подозрваетъ и что обо мн думаетъ! Нтъ, нтъ! вскричала Зина, порывисто схватившись за голову: я не могу теперь просить у нея прощенья!
— Зина, ты знаешь, какъ мама все преувеличиваетъ! она давно ужъ и забыла обо всемъ, и я слышала, какъ они съ Андреемъ Петровичемъ объ этомъ говорили, и онъ. смясь называлъ тебя ребенкомъ.
— Съ Андреемъ Петровичемъ? объ этомъ? вскричала Зина, чувствуя, что яркій румянецъ залилъ все ея лицо, и закрывъ юго обими руками.
Какое-то сладкое чувство пробжало по ея сердцу, и вся ссора съ матерью и горечь противъ нея вдругъ отодвинулась на второй планъ.
— Онъ читалъ, читалъ, Саша? все спрашивала она не открывая лица.
— Да! ты видишь сама, что ты неосторожна! Конечно, ты еще маленькая и у тебя это одно дтство, говорила Саша, повторяя слова другихъ.
— Ну, хорошо, я попрошу прощенья, вдругъ ршила Зина, и уду кататься на цлый день.
Столъ накрыли въ большой зал, которую топили съ утра, но несмотря на это, въ ней было все таки очень свжо, что приводило въ отчаяніе Наумову и другихъ зябкихъ гостей. Вс, наконецъ, услись и посл первыхъ блюдъ и согрвающаго дйствія разныхъ наливокъ и водянокъ, пошелъ неумолкаемый говоръ. Предстоящее катанье всхъ очень занимало, вс, тотчасъ посл обда, стремились насладиться выдуманной потхой и полу-пьяный идіотъ не былъ оставленъ въ поко.
— Такъ ты насъ зовешь къ себ, Вася! спрашивали у него сосди, помирая со смху и подливая ему безпрестанно вина.
Зина, между тмъ, счастливая и блестящая, сидла на дальнемъ конц стола, въ центр молодежи, которая также вела свои разговоры подъ общій шумъ и говоръ. Зина вся была такъ увлекательно мила, добра и весела, что даже сама Снжина, глядя на нее, сознавалась, что въ наружности ея дочери есть что-то непреодолимое.
Надобно замтить, что одно маленькое обстоятельство чрезвычайно способствовало приведенію Зины въ такое счастливое расположеніе духа. Выйдя передъ обдомъ въ залу, она столкнулась съ Невровымъ въ корридор и шепнула ему въ вид вопроса:
— Просить мн прощенья?
— Просить, потому что я хочу сегодня самъ съ тобой покататься! отвтилъ Невровъ, взглянувъ на нее и мняясь въ лиц.
Взглядъ его былъ быстрый, но Зина опустила глаза, будто онъ обжегъ ихъ. Ея сердце забилось такъ сильно, что она ощутила минутную, полную наслажденія и истомы, боль. Это ты, первый разъ слышанное ею отъ серьезнаго Неврова, общаніе кататься съ нею, попреки матери, чтеніе имъ ея замтокъ,— все это проводило между ними таинственную связь, скрытую отъ постороннихъ. Тотчасъ посл того, Зина, сама не сознавая свершавшагося въ ней переворота, бросилась въ комнату матери и осыпала ея руки поцалуями, искренно прося прощенья, и не объясняя себ, отчего ей такъ легко, просто и весело было это длать. Потомъ, она, сіяющая, вышла въ залу, начала весело шутить со всми, кокетничать съ докторомъ, съ другими мужчинами, а на Неврова поглядывать съ дтски-лукавой усмшкой, будто не обращая на него никакого вниманія. Онъ съ восхищеніемъ созерцалъ распускающуюся передъ нимъ красоту, еще наканун безцвтную и неопредленную… За обдомъ, она всхъ оживляла и заражала своимъ весельемъ.
Между тмъ за столомъ зашелъ разговоръ о недавно случившейся въ город исторіи: побг одной молодой двушки, ушедшей изъ родительскаго дома съ какимъ-то чиновникомъ и проживавшей теперь въ Москв. Исторія разсказывалась, какъ водится, съ разными прикрасами, но вс были убждены въ чудовищности поступка — побга изъ родительскаго дома. Разсуждали о безнравственно!ти ныншняго поколнія, изыскивали средства помочь злу, придумывая разныя жестокія наказанія виновнымъ, и единодушно утверждали, что Мухина погибшее созданіе, что одинъ развратъ могъ побудить ее на подобный поступокъ.
Многія дамы знали подробне исторію Мухиной, и могли бы возразить противъ взводимаго на прежнюю знакомую обвиненія,— но приличія предписывали имъ не возвышать въ этихъ случаяхъ голоса, что могло бы повести къ дурному мннію о нихъ самихъ.
Одна Зина была еще слишкомъ молода, чтобъ молчать, когда по ея мннію нужно было говорить и защищать. Она хорошо знала эту Ольгу. Дочь бдныхъ чиновниковъ, она вела въ родительскомъ дом самую тяжелую, невеселую жизнь. Отецъ быль существо совершенно безличное, мать попрекала дармодствомь и, всми правдами и неправдами, хотла столкнуть дочь замужъ за богатаго вдовца Брагина. Съ цлью вынудить ея согласіе, Ольгу запирали на цлые дни въ чуланъ, на хлбъ и на воду. У Зины, отъ волненія, при воспоминаніи объ этомъ, даже духъ захватывало, и съ яркимъ румянцемъ на щекахъ, дрожащимъ голосомъ, она внезапно заговорила:
— Ее насильно замужъ хотли отдать, запирали, вязали ей руки…. Ну, она и убжала, и вышла замужъ за кого хотла… Чего-жъ тутъ дурного?
Потокъ ея рчи былъ рзко прерванъ жестомъ Глафиры Ивановны, которая сильно дернула ея за платье.
— Не твое дло, Зинаида, сказала ей старая два внушительно: — видишь, какого о ней мннія мужчины.
Невровъ поспшилъ къ Зин на выручку. Онъ все время же сводилъ съ нея глазъ: его била лихорадка. Ея голосъ, ея короткая защитительная рчь, пробудили въ немъ давно заснувшіе инстинкты, чувства и грезы….
— Господа! заговорилъ онъ, и рука его дрожала, поднимая бокалъ. Господа! повторилъ онъ съ силой, я признаю поступокъ Мухиной хорошимъ, и пью за ея здоровье! Честне бжать изъ родительскаго дома, чмъ, предъ лицомъ Бога, клясться въ любви и врности тому, кого ненавидишь!
Взрывъ общаго негодованія заглушилъ его слова.
— Помилуйте! вопіяли блюстители мстныхъ нравовъ.— Какая же это хорошая двушка побжитъ изъ дома? Это, извините, одн гулящія солдатки только бгаютъ! Отецъ, украшенный сдинами старикъ, и вдругъ, такъ опозорить его домъ!
Снжина бросила неодобрительный взглядъ на Неврова и поспшила встать изъ-за стола.
За нею поднялись вс гости, шумными толпами расходясь по комнатамъ.
Невровъ встртился въ корридор съ Зиной, она стояла у стны и плакала, глаза Неврова горли страннымъ и мягкимъ огнемъ при взгляд на нее.
— Возьми съ собой Наташу Ахматову и…. садись въ мои сани… мы поговоримъ!— шепнулъ онъ посл нкотораго раздумья и такимъ страннымъ тономъ, будто дло шло о какомъ-то особенномъ для него счастіи.
Зина убжала, не подозрвая, что свершалось съ нимъ. А онъ посмотрлъ ей вслдъ и задумчиво пошелъ по корридору обратно въ залу. Онъ былъ человкъ впечатлительный и нервный, страстное желаніе остаться съ Зиной наедин, узнать ея характеръ, чувства, хотя безъ всякаго еще опредленнаго плана и цли въ отношеніи къ ней, овладло имъ такъ сильно, что передъ этимъ желаніемъ поблднли вс остальные его интересы.
— Ну, Зинаида Павловна, отличилась! встртили между тмъ голоса вошедшую Зипу.
— Что такое? спросила она, понимая однако о чемъ идетъ рчь.
— Помилуй! разв можно теперь говорить объ Оленьк, надо молчать, особенно двиц….
— Но вдь вы знаете, что ей больше нечего было длать, горячо заступалась Зина,— или бжать, или утопиться!
— Господи! прости ей ея согршенья! заговорила Глафира Ивановна, — стало быть ы, Зинаида Павловна, оправдываете непокорство и неповиновеніе родительской власти…. Если отецъ.не позволялъ внчаться, значитъ лучше звалъ, что надобно для дочери и имлъ право такъ поступать….