Семейство Холмских (Часть третья), Бегичев Дмитрий Никитич, Год: 1832

Повесть
Время на прочтение: 124 минут(ы)
Скачать в PDF

Семейство Холмскихъ.

НКОТОРЫЯ ЧЕРТЫ НРАВОВЪ И ОБРАЗА ЖИЗНИ.

Семейной и одинокой, Русскихъ Дворянъ.

Une morale nue apporte de l’eunui,
Le conte fait passer le prcepte avec lui.
Lafontaine.

Скучно сухое нравоученіе, но въ сказк охотно его выслушаютъ.
Лафонтенъ.

ЧАСТЬ ТРЕТІЯ.

МОСКВА.
ВЪ ТИПОГРАФІИ АВГУСТА СЕМЕНА,
при Императорской Медико-Хирургич. Академіи.
1832.

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ,

съ тмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Цензурный Комитетъ три экземпляра. Москва, Февраля 12 дня, 1832 года.

Цензоръ Л. Цвтаевъ.

СЕМЕЙСТВО ХОЛМСКИХЪ

ГЛАВА I.

‘Un peintre veut personnifier la lai — deur, il en runit tous les traits.
Ce portrait peut ressembler bien du monde, mais personne n’а le
droit d’en dsigner l’original. Il en est de mme d’un peintre des murs.
Jour.

‘Живописецъ хочетъ изобразить безобразіе, онъ собираетъ
для сего всякія черты. Портретъ его можетъ походить на
многихъ, но никто не иметъ права указать подлинникъ.
Тоже самое и съ живописцемъ нравовъ.
Жуи.

Въ назначенный день отправились вс обдать къ Фамусову, кром Катерины, которая отговорилась головною болью. Аглаевъ смшилъ дорогою Елисавету и Софью разсказами о предстоящемъ имъ обд, и оригиналахъ, которыхъ встртятъ они у Фамусовыхъ.
‘Почтенная Каролина Карловна довольно скупа, и не имя никакихъ видовъ, даромъ, тратиться на обды не будетъ,’ сказалъ Аглаевъ.
— Какіе-же виды можетъ она имть на насъ?
‘А разв вы забыли, что у васъ есть братецъ, богатый женихъ, а у нея есть дочка? Можетъ быть, она иметъ отдаленные виды покороче познакомиться съ вами, и со временемъ войдти въ ближнее родство. Притомъ-же, вы Княгиня, у васъ есть знатные родные. Уже и одно то, чтобы имть удовольствіе сказать: ‘у меня обдала Княгиня Рамирская, у которой такой-то Князь, или Графъ, родня, а за мужемъ ея столько-то тысячъ дуть’ — уже и это иметъ свою привлекательность, и можетъ побудить Фамусову на нкоторыя пожертвованія. Впрочемъ, она нигд разсчетовъ своихъ не потеряетъ. Званые обды бываютъ у нея рдко. Въ такихъ торжественныхъ случаяхъ она приглашаетъ всхъ сосдей, и всхъ уздныхъ нашихъ чиновниковъ, безъ разбора: въ связи, или во вражд они между собою. Изъ наблюденій экономическихъ, и по многимъ опытамъ, ей извстно правило: ежели приготовленъ столъ на 40 человкъ, то 50 или 60 врно могутъ быть сыты. У нея даромъ ничто не пропадетъ, повареннымъ искусствомъ она долго занималась сама, и повара не обманутъ ее ни на малйшую крошку. Все у нея отпускается на всъ, везд найдете вы у нея благоразумную предусмотрительность и экономію. Вотъ примръ: фрукты ей ничего не стоятъ, и т, которые не назначены для сбереженія впрокъ, вы можете кушать, сколько вамъ угодно, не приводя въ смятеніе чувствительнаго ея сердца. Но большая часть варенья, для котораго покупается сахаръ, ставится на столъ только для парада, остается въ цлости, и обращается обратно въ кладовую. Я замтилъ, что одинъ ананасъ, и нсколько вареныхъ въ сахар сливъ, уже разъ пять при мн подавали. О винахъ длается заблаговременное распоряженіе, и наистрожайше запрещено наливать полныя рюмки. Когда подносятъ вино, то приказано человку говорить названіе его, какъ можно скоре и невнятне, такъ, чтобы гость не могъ разслушать, и не дожидаясь отвта, хочетъ или не хочетъ онъ, тотчасъ подавать другому. Одна врная и усердная женщина обязана вс оставшіяся въ рюмкахъ вина и наливки, посл обда, сливать въ одну бутылку. Однажды мн случилось обдать у нихъ запросто одному. Передъ хозяиномъ и передо много поставили бутылку, на которой, съ удивленіемъ, прочиталъ я надпись: Сливки. Что это за вино? думалъ я, но мн сдлалось было тошно, когда отвдалъ я эту ужасную бурду! Посл узналъ я, что сливки значатъ слитыя изъ рюмокъ въ одну бутылку разныя вина и наливки. Бдный Фамусовъ пьетъ эту мерзость, когда нтъ у нихъ никого гостей.’
Елисавета и Софья смялись отъ чистаго сердца разсказамъ Аглаева. ‘Можетъ быть, ты все это выдумалъ,’ сказала Елисавета.’ Но ты въ хорошемъ нрав теперь, опиши-же намъ, что и кого еще мы увидимъ у Фамусовыхъ.’
— Извольте — слушайте только, врьте, и не думайте, чтобы я изобрталъ отъ себя, и говорилъ вамъ вздоръ.
— Оригиналовъ везд много: и въ городахъ и въ деревняхъ, всхъ не пересчитаешь. Il n’y a point de cerveau, qui n’ait quelque travers (нтъ ума безъ какой ни будь глупости), сказалъ не помню какой-то Авторъ. Я опишу вамъ самыхъ знаменитыхъ въ здшней сторон. Жаль, ежели вы не увидите нашего славнаго агронома, Петра Лукича Недосчетова. У него осталось посл отца хорошее, устроенное имніе, но вс старинныя заведенія ему не нравились. Начитавшись и наслушавшись много разнообразныхъ сужденій о Политической Экономіи, къ несчастно, утвердился онъ въ томъ справедливомъ мнніи, что богатство народное состоитъ не въ однхъ деньгахъ, и что умъ человческій есть также капиталъ. Слдуя сему правилу, думалъ онъ, что ежели останется въ бездйствіи съ своимъ обширнымъ умомъ, то будетъ самымъ вреднымъ членомъ общества, и тотчасъ пустилъ въ ходъ свою фальшивую монету. Воображая, что иметъ вс отличныя способности къ оборотамъ, въ самомъ дл достигнулъ онъ до того, что въ короткое время обратилъ большое свое имніе почти въ ничто. Мы съ нимъ какъ-то теперь разстались, а прежде были хорошо знакомы. Онъ часто разсказывалъ мн о предпріятіяхъ своихъ. Казалось, все такъ хорошо разочтено на бумаг, все такъ ясно, и видно, что отъ предполагаемыхъ имъ заведеній будутъ большія прибыли. Но, къ несчастію, во всхъ обширныхъ планахъ своихъ, слона-то никакъ не могъ онъ замтитъ. Прозжая, напримръ, черезъ Моршанскъ, видлъ онъ извстную въ тамошней сторон, большую, водяную мльницу, устроенную славнымъ механикомъ, которая, помстному положенію-потому, что тамъ пристань, и по изобилію въ вод, приноситъ значительный доходъ. Онъ снялъ планъ, записалъ размръ колесъ и жернововъ, и тотчасъ приступилъ къ постройк такой-же мльницы у себя въ деревн, употребилъ большой капиталъ, сдлалъ каменную плотину. Когда все было готово, тогда только сообразилъ онъ, что воды достанетъ — можетъ быть — не боле, какъ на два постава! Другой, столь-же разсчетливый его оборотъ состоялъ въ томъ, что онъ построилъ огромный заводъ, для выдлки сахара изъ свекловицы. Машины, печки, посуда, все было чудесно устроено. Въ этотъ заводъ употребилъ онъ боле ста тысячъ рублей, но прежде не подумалъ онъ: годится-ли его земля для произрастанія свекловицы? Тогда только сдланъ былъ имъ опытъ, и заводчикъ уврился, что грунтъ земли вовсе не годится для свекловицы, когда заводъ его былъ совсмъ готовъ!
‘Еще должно сообщитъ вамъ нкоторые его подвиги, которые, право можно подумать, взяты цликомъ изъ Исторія Абдеритовъ. Помните, года три тому, въ Надежин у маменьки, читали мы вмст это прекрасное, остроумное сочиненіе Виланда, и ужасно хохотали?— Послушайте-же. Однажды собрался Г. Недосчешовъ на житье въ Петербургъ, и отправилъ туда, для многочисленной своей дворни и лошадей, муку, крупу и овесъ, на барк. Посл передумалъ онъ, и остался зимовать въ Москв, гд никакого запаса у него не было. Онъ тотчасъ распорядился, чтобы хлбъ, доставленный въ Петербургъ, перевезть въ Москву. Управитель насилу удержался отъ смха, узнавъ о такомъ велемудромъ распоряженіи, но предусматривая большую выгоду для себя, и стакнувшись съ однимъ плутомъ подрядчикомъ, на другой день доложилъ, что просятъ по 5ти рублей съ куля за перевозъ, и что подрядчикъ въ лакейской, то не угодно-ли будетъ поговоришь съ нимъ? Долго торговался Недосчетовъ, наконецъ, подрядчикъ, по знакомству, и только для него, согласился взять по Зр. 50к. Недосчетовъ призвалъ къ себ Управителя. ‘Послушай, братецъ, а сказалъ онъ ему — ‘ты знаешь, что я люблю порядокъ и аккуратность въ длахъ моихъ, притомъ-же въ хозяйств не надобно упускать изъ виду никакихъ бездлицъ.’ Онъ долго читалъ нравоучительную лекцію о хозяйств, и заключилъ приказаніемъ: написать съ подрядчикомъ условіе. Назавтра, другой подрядчикъ, узнавъ о такой выгодной перевозк, явился утромъ къ Недосчетову, и объявилъ, что онъ возметъ полтиною дешевле. Первый, съ которымъ уже было слажено, называя соперника своего плутомъ и неблагонадежнымъ человкомъ, по знакомству съ Недосчетовіямъ опять ршился, для него, сбавить еще полтину. Другой сбавилъ еще полтину, тотъ спустилъ рубль, наконецъ, послдній подрядчикъ объявилъ, что онъ не только да перевозку ничего не возметъ, но еще по полтин на четверть прибавитъ, обязываясь, все то количество хлба, которое у Недосчетова въ Петербург, сдать ему въ Москв черезъ нсколько дней. ‘Постойте, постойте, братцы!’ сказалъ Недосчетовъ. ‘Да отъ чего вы такъ вдругъ, не только сбавили цну, но еще мн хотите приплатишь?’ — Да, помилуйте, Ваше Благородіе — сказалъ сгоряча послдній подрядчикъ — вдь въ Петербург, по крайней мр, тремя, или четырьмя рублями хлбъ дороже, чмъ въ Москв!
‘Такъ постоите-же, братцы: поэтому я самъ могу тамъ продать, а здсь купить!’… Насилу, насилу догадался!— Еще другой, такой-же прекрасный анекдотъ, и онъ можетъ доказать глубокую его ученость, и познаніе мстнаго положенія Россіи. Ему нужно было купить, каретныхъ, рослыхъ, лошадей десять, и еще также лошадей тридцать разгонныхъ, для псарей и охоты своей. Какъ, думаете вы, онъ распорядился? Каретныхъ, рослыхъ лошадей послалъ покупать къ Донскимъ Казакамъ, на Урюпинскую ярмарку, а разгонныхъ и охотничьихъ отправилъ покупать но заводамъ, во внутреннихъ губерніяхъ!
Вообще, этотъ великій экономъ чудесно управляетъ своимъ имніемъ: степныя деревни отпустилъ онъ на оброкъ, а подмосковныя обратилъ на пашню. Все ему хочется устроить на иностранный манеръ, и онъ завелъ фермы, длаетъ безпрестанно опыты по книгамъ. Лишь только прочитаетъ что нибудь новое, тотчасъ у себя заводитъ, и, не дожидаясь успха, вновь перемняетъ, пашетъ, сетъ, убираетъ хлбъ по экономическимъ, иностраннымъ Журналамъ. Слдствіемъ всего этого было то, что онъ совершенно раззорилъ крестьянъ, и такъ устроилъ дла свои, что врно скоро останется безъ куска хлба.
‘Въ противоположность ему, есть у насъ другой, такой-же оригиналъ, помщикъ Заживинъ. Тотъ ни за что не хочетъ ввести у себя никакой перемны въ хозяйств. У него все такъ-же идетъ, какъ шло за 50 лтъ назадъ. Онъ вритъ, что большой грхъ сять картофель: этого Нмецкаго заведенія не знали наши дды, и намъ оно не нужно, по его мннію. Возстаетъ онъ также противъ молотильныхъ машинъ и вяльницъ. У него до сихъ поръ, когда надобно послать въ городъ, или куда-бы то ни было, берутъ, безъ всякой очереди, крестьянскія подводы. Домашняго запаса, коровъ, птицъ, овецъ — ничего не заведено, все, что нужно для стола, беретъ его поваръ, безъ счета, сколько ему захочется, съ перваго крестьянскаго двора. До сихъ поръ возятъ къ нему изъ степныхъ деревень, когда онъ живетъ въ Москв, всякій вздоръ, за который иногда можно заплатить на мст мене того, что бдный его крестьянинъ истратитъ дорогою на подводу. Работа производится у него безъ толку, и хотя беспрестанно отнимаетъ онъ дни у крестьянъ, но всегда противъ другихъ сосдей опаздываетъ. У него есть довольно большая деревня, недалеко отсюда, въ которой онъ рдко бываетъ. У.мора, что съ нимъ длаетъ прикащикъ, крпостной его человкъ, получающій отъ помщика жалованья по десяти рублей въ годъ! Онъ безсовстно обворовываетъ его, притсняетъ мужиковъ, беретъ съ нихъ взятки, и живетъ на краденыя деньги прекрасно. Въ комнатахъ у него зеркала и мебель краснаго дерева, одтъ онъ всегда щегольски, и экипажъ у него чудесный. Но лишь только узнаетъ, что скоро будетъ помщикъ — о чемъ всегда предувдомляетъ его родной братъ, каммердинеръ барскій — тотчасъ мебели вс вонъ, экипажъ и лошадей отсылаетъ по сосдству, къ какому нибудь пріятелю, надваетъ на себя нагольный тулупъ, или запачканный нанковый сюртукъ, подпоясывается веревочкою, и притворяется совершенно нищимъ. Ходя за бариномъ по хозяйству, подбираетъ онъ всякій клочекъ сна, а на гумн упавшіе съ возовъ, или изъ скирдовъ, колосья. Помщикъ въ восторг отъ его усердія. Оба антипода наши другъ друга терпть не могутъ, а раззорили крестьянъ своихъ равно: одинъ отъ излишней привязанности къ новому, другой отъ излишняго предубжденія къ старин.
Обоимъ имъ, и даже всмъ намъ, млочнымъ хозяевамъ, должно-бы взять въ примръ общаго сосда нашего Свтланина. Этотъ почтенный человкъ не вводитъ у себя безъ разбора всякой новости, но и не держится слпо старины. Ежели узнаетъ онъ что либо полезное въ хозяйств, то не вдругъ перемняетъ старое, а прежде сдлаетъ небольшіе опыты, и, уврясь въ настоящей польз какого нибудь новаго изобртенія, или усовершенствованія, постепенно вводитъ его у себя въ деревняхъ. У него небольшое имніе, и въ разныхъ губерніяхъ, онъ соображается съ мстнымъ положеніемъ и удобностями каждаго. Гд мало земли, а много рукъ, тамъ устроилъ онъ фабрики, напротивъ, въ степныхъ мстахъ никакихъ заведеній, кром землепашества и скотоводства, не иметъ. Во всемъ у него отличный порядокъ, ни одного дня у крестьянина онъ не отнимаетъ, все длается въ свое время, все у него идетъ, какъ заведенные часы. Отъ того, и самъ онъ получаетъ большіе доходы, и крестьяне его вс въ прекрасномъ положеніи. Всего забавне то, что оба оригинала, о которыхъ я вамъ разсказывалъ, Недочетовъ и Заживинъ, смются надъ нимъ, все у него критикуютъ, и называютъ его — одинъ старовромъ въ хозяйств, а другой безтолковымъ модникомъ. Разнообразныхъ чудаковъ у насъ множество. Повторяю: всхъ не пересчитаешь, а мн кажется, я и такъ уже надолъ вамъ своимъ болтаньемъ.—
‘Напротивъ, мы съ большимъ удовольствіемъ слушаемъ тебя,’ отвчала Елисавета. ‘Сдлай одолженіе, продолжай: скажи, кого мы еще увидимъ у Фамусовыхъ?’
— Я не знаю, отъ чего пришла мн въ голову басня Крылова, которая оканчивается словами:
О взяткахъ Климычу читаютъ,
А онъ …….. киваетъ на Петра —
сказала, съ усмшкою, Софья.—
‘То есть, ты, можетъ быть, и меня самаго причисляешь къ оригиналамъ, которыми изобилуетъ здшняя сторона?— отвчалъ засмявшись Аглаевъ.— ‘Вотъ, смиренница, изподтишка, изволитъ отпускать такія злыя эпиграммы!’ — Нтъ, я совсмъ не на твой счетъ говорю — сказала, также со смхомъ, Софья.— Но, продолжай, продолжай, до сихъ поръ, я даже не подозрвала въ теб такой способности разсказывать.
‘Къ числу знаменитыхъ оригиналовъ присоединить должно двоюроднаго братца моего, Атуева — продолжалъ Аглаевъ.— Онъ былъ въ отчаяніи, и чрезвычайно критиковалъ постановленіе, которымъ запрещено здишь весною на охоту. Доказательства его прошивъ этого, столь справедливаго и благоразумнаго распоряженія, были очень забавны. ‘Что-же дворянину прикажутъ длать весною, въ деревн, запретивъ здишь на охоту?’ сказалъ онъ мн.— Я на смхъ отвчалъ, что еще много оставлено благородныхъ и полезныхъ занятій дворянамъ: не запрещено ловить пвчихъ и хищныхъ птицъ, и зврей. Сверхъ того, продолжалъ я, имешь ты все право ловить кротовъ, мышей, также и рыбу, разными средствами.— ‘Да, это и въ самомъ дл справедливо, а мн было и въ голову не пришло!’ сказалъ съ важностію Атуевъ.— Посл нашего разговора онъ тотчасъ приступилъ къ длу: всю весну провелъ въ лсу, и въ ржаномъ пол, на ловл соловьевъ и перепелокъ, прекрасно научился подманивать птицъ на свистокъ, и потомъ искусно накрывать ихъ стьми. Когда кончилось время этой забавы, онъ приступилъ къ ловл рыбы, по нскольку часовъ сиживалъ онъ, не сходя съ мста, съ удочкою, у пруда своего, и былъ чрезвычайно доволенъ, когда попадалось ему нсколько карасей, или плотвы. Между тмъ, хозяйство его идетъ кое-какъ: всего урожая овса недостаетъ ему для собакъ и охотничьихъ лошадей. Прикащикъ его длаетъ, что хочетъ, и въ глазахъ его раззоряетъ крестьянъ. Атуеву нкогда выслушивать жалобы, и входить въ разбирательства. Наступленіе осени есть самое торжественное время во всей полезной его жизни. Съ утренней до вечерней зари не сходитъ онъ съ лошади, и истребивъ кругомъ себя всхъ зайцевъ, отправляется въ отъзжія поля, иногда верстъ за двсти, оставляетъ жену и дтей мсяца на два — и почти всякій годъ платитъ за страсть свою сильною болзнью. Нсколько лтъ тому, отъ ужасной простуды и усталости въ отъзжемъ пол, сдлалась у него горячка, и онъ былъ на краю гроба. Жена его прислала ко мн, съ нарочнымъ, объявить, что мужъ ея въ опасности. Я поскакалъ тотчасъ къ нимъ, и черезъ нсколько дней, когда Атуеву сдлалось гораздо лучше, вздумалось мн уговаривать его, что онъ долженъ умрить безразсудную страсть свою къ охот, отъ которой, уже нсколько разъ, бывалъ въ опасности преждевременно лишиться жизни. Какъ-то разгоралась притомъ, промолвилъ я, что желалъ-бы всмъ собакамъ его чумы, или чтобы любимую его собаку, Потшку, которая имла всегдашнее пребываніе въ его спальн, кто нибудь укралъ. Слдствіемъ моихъ увщаній было то, что онъ взбсился, хотлъ выгнать меня изъ дома, и чуть не прибилъ. Насилу могъ я его успокоить, говоря, что это была шутка. Долго и посл того сердился онъ на меня за мои беззаконныя желанія.
‘Славный здшній ябедникъ, Иванъ Михеевичъ Праволовъ, недавно окончилъ жизнь. Онъ, съ судьею Криводушинымъ, и секретаремъ Хваталинымъ, которые подвизаются теперь за похвальные подвиги въ Нерчинск, въ каторжной работ, завоевалъ всю здшнюю страну. Что они позволяли себ, и до какой наглости простирались крючкотворство и ябеда ихъ, это превосходитъ всякое вроятіе! Вотъ вамъ примръ: въ общемъ совщаніи положили они, чтобы Праволовъ подалъ просьбу на извстнаго здшняго помщика Простосердова (у котораго большая фабрика, и другія заведенія), что онъ завладлъ его имніемъ, и что Праволовъ будетъ отыскивать свое право законнымъ порядкомъ, а покамстъ, для сбереженія отъ расхищеній его собственности, проситъ учредить опеку, и Простосердову запретить распоряжать имніемъ, не взирая на то, что ддъ, отецъ его и самъ онъ, боле 20-ти лтъ, владли безспорно, и что Праволовъ никакого родства и, ршительно, никакого права и притязанія имть не могъ. Тотчасъ по просьб его заключили: взять все въ опеку, и Простосердову воспретить распоряженіе собственностью. Такое беззаконное опредленіе привело Простосердова, по оборотамъ его фабрики, въ самое затруднительное положеніе. Хотя онъ подавалъ просьбу, и объяснялъ, что Праволовъ ни въ какомъ отношеніи не иметъ права оспоривать у него владніе наслдственнымъ имніемъ, но ему отвчали, что Праволовъ предъявитъ права свои узаконеннымъ порядкомъ, а до тхъ поръ не льзя отказать ему, и имнія, имъ отыскиваемаго, не обеспечить отъ расхищенія, что тяжебное дло пойдетъ своимъ порядкомъ, и, можетъ быть, продолжится нсколько лтъ, но до ршительнаго окончанія опеки снять не льзя. Бдный Простосердовъ привыкъ жить всегда въ деревн, отъ роду процессовъ никакихъ не имлъ, и съ ужасомъ воображалъ, какія непріятности могутъ предстоять ему на тернистомъ пути ябеды! Вмст съ тмъ сообразилъ онъ, что пока дло его достигнетъ до высшаго Правительства, и имніе его, по суду, будетъ ему возвращено, онъ понесетъ значительный убытокъ, отъ того, что производство работъ на фабрик остановится, или пойдетъ не такъ, потому, что онъ лишенъ права наблюдать самъ. Все это побудило его согласишься на предложеніе подосланнаго къ нему соумышленника этихъ наглыхъ бездльниковъ: заплатишь нсколько десятковъ тысячъ Праволову, и заключишь съ нимъ мировую. Удача въ этомъ мошенничеств дала смлость пуститься на новыя козни. Опять Праволовъ и товарищи его сдлали условіе между собою, чтобы у одной здшней помщицы, бездтной и безгласной вдовы, Свенельдовой, отнять, просто безъ всякихъ хлопотъ у довольно значительное имніе. Праволовъ предъявилъ, Фальшиво составленную имъ, купчую на имніе этой вдовы, которое будто-бы продано ему какимъ-то Скалозубомъ — вроятно, лицомъ вымышленнымъ. Въ купчей сказано было, что имніе поступило во владніе Скалозуба, по продаж отъ Свенельдовой, такого-то года и числа. Тотчасъ, безъ дальнихъ околичностей, Праволовъ былъ введенъ во владніе, а Свенельдовой объявлено, чтобы она отправлялась, куда ей угодно. Тщетно говорила она, что никогда имнія своего не продавала. Ей сказали, что она можетъ отыскивать свое право законнымъ порядкомъ, подавъ просьбу на Скалозуба, если онъ продалъ непринадлежащее ему имніе, но что теперь деревня ея принадлежитъ уже Праволову. Кто этотъ Скалозубъ? Гд его отыскивать? Куда, и какъ хать слабой женщин, не имющей никакого покровительства?— Нсколько добрыхъ сосдей приняли участіе въ горестномъ ея положеніи, написали просьбу, сдлали складчину, и отправили ее, но отъхавъ нсколько станцій, она занемогла, горесть отъ потери послдняго куска хлба, и слабость здоровья, привели ее скоро ко гробу, и она умерла въ дорог.
Я разсказываю вамъ самыя главныя черты злодйствъ этого крючкотворца, но обыкновенныхъ его мошенничествъ исчислить не льзя: сколько, напримръ, отнялъ онъ земли у сосдей, какъ часто являлись у него, при слдствіяхъ и повальныхъ обыскахъ, поселенія, на такихъ земляхъ, которыя никогда, и ни по какому праву ему не принадлежали, и проч. и проч., то есть, все, что только ябеда и крючкотворство могутъ выдумать самаго утонченнаго! Русская пословица однакожъ справедлива: сколько вору ни воровать, а вислицы не миновать.— Беззаконныя дла открылись: Криводушинъ и Хваталкинъ были преданы строжайшему уголовному суду, и получили должное возмездіе. Праволовъ избгалъ взятія подъ стражу новымъ, имъ-же самимъ изобртеннымъ средствомъ. У него была деревня, на самой границ одной губерніи съ другою. Лишь только, по повелнію Начальства, готовились брать его, онъ тотчасъ, бывъ вроятно предупреждаемъ, переправлялся, въ своей-же деревн, на другую сторону рки, которая служила границею между обими губерніями. Cудъ не имлъ власти дйствовать вн своего округа, и бралъ подписку, что помщикъ отправился въ такую-то сосдственную губернію. Относились туда, чтобы захватить его и представить къ суду, но Праволовъ опять употреблялъ тоже средство, переправлялся черезъ рку, и его въ этой губерніи не находили. Нсколько разъ маневрировалъ онъ такимъ образомъ. Когда-же приняты были вс сильнйшія мры, чтобы непремнно захватить его, онъ умлъ такъ устроить, что его показали умершимъ, и онъ прожилъ еще нсколько лтъ мертвымъ. Но всему бываетъ конецъ — и онъ свершилъ достославное свое поприще. Въ самомъ длъ умеръ онъ, оставивъ сыну большое, столь законно-пріобртенное имніе, и вмст съ тмъ множество еще нершенныхъ, тяжебныхъ длъ. Молодаго Праволова, вроятно, мы увидимъ у Фамусовыхъ. Вы тотчасъ узнаете его по особеннымъ ужимкамъ, по низкимъ поклонамъ, по услужливости, и необыкновенной вжливости съ Судьею, Засдателями и Секретаремъ. Всхъ ихъ мы здсь увидимъ.
Но и самъ покойный Праволовъ попалъ однажды на молодца, который жестоко смирилъ его. До сихъ поръ помнятъ и разсказываютъ здсь чудеса объ Игнать Кондратьевич Буянов. Этотъ великодушный разбойникъ игралъ здсь нсколько лтъ роль Шиллерова Карла Моора, былъ заступникомъ невинно-притсненныхъ, возставалъ противъ неправосудія и ябеды, но онъ употреблялъ средства самоуправства, и у него было не боле и не мене, какъ сто восемдесятъ уголовныхъ длъ. Впрочемъ, онъ былъ довольно богатъ, тихаго поведенія, не пилъ ничего, много длалъ добра, но имлъ свои особенныя странности и страсти. Честолюбіе его заключалось въ томъ, чтобы вс говорили о гоненіи его на ябедниковъ и крючкотворцевъ, и что ни у кого нтъ лучше его псовой охоты: онъ готовъ былъ на вс возможныя пожертвованія, для удовлетворенія симъ страстямъ. Сверхъ того, при всемъ богатств и готовности на пособіе неимущимъ, и при всемъ желаніи, чтобы везд прославляли справедливость и безпристрастіе его, имлъ онъ какую-то непостижимую странность — покровительствовать бглецамъ: у него было имъ безопасное прибжище.— Какъ онъ, по своему, заступился за бдную Свенельдову, и принудилъ Праволова возвратить похищенное имъ имніе, это стоитъ того, чтобы разсказать вамъ, въ доказательство, на какія крайности можетъ ршиться взбалмошный человкъ. Узнавъ о подвигахъ Праволова, тотчасъ, со всею командою своею, состоявшею человкъ изъ пятидесяти псарей, конюховъ, и кучеровъ — пьяницъ, готовыхъ на все по приказанію барина — явился Буяновъ къ Свенельдовой. Онъ засталъ ее въ слезахъ, передъ самимъ отъздомъ изъ деревни, откуда выгонялъ ее повренный Праволова. Буяновъ предложилъ ей свои услуги, и давалъ честное слово, что не дале, какъ черезъ три дня, Праволовъ не только возвратитъ имніе, но уплатитъ вс убытки, и никогда боле безпокоить ее не будетъ. Свенельдова отъ роду въ глаза не видывала этого великодушнаго защитника, но слышала о длахъ его, и боялась ввришь ему свою судьбу. Она отвчала, что съ пособіемъ сосдей детъ искать правосудія, и не можетъ воспользоваться его предложеніемъ. Учтиво отвчалъ Буяновъ, чтобы она дйствовала, какъ хочетъ, но что и онъ принялъ ршительное намреніе, не смотря на отказъ, оказать ей услугу и возвратить имніе. Свенельдова ухала, а Буяновъ, со всею своею свитою, расположился въ ея дом, призвалъ къ себ повреннаго Праволова, и послалъ его сказать своему доврителю, чтобы онъ добровольно, безъ всякихъ хлопотъ, возвратилъ имніе, что ему даютъ сроку только до 6-ти часовъ завтрашняго утра, но когда, ровно въ этотъ часъ, не получатъ отъ него отвта, то чтобы онъ не пенялъ, ежели ему не понравятся мры, которыя предпринять намрены.
На другой день, рано утромъ, Буяновъ проснулся, одлся ‘и, не получая никакого отвта отъ Праволова, ровно въ 6-ть часовъ веллъ стремянному своему подать знакъ въ рогъ. Псари его были наметаны, знали, что кто первый является на призывъ барина, тотъ получаетъ награжденіе, а послдній нсколько ударовъ арапникомъ изъ господскихъ рукъ. Въ нсколько минутъ лошади были осдланы, собаки взяты на свору, и все явилось передъ крыльцомъ дома. Буяновъ отправился съ своею командою въ деревню Праволова, верстахъ въ 5-ти отъ Свенельдовой. Подъзжая туда, захватилъ онъ крестьянина, бывшаго на пашн, и приказалъ ему быть проводникомъ прямо на господское поле. Имніе Праволова было значительное, онъ самъ жилъ въ этой деревн, и имлъ большую запашку, но слишкомъ 400 собакъ, и лошадей до 70-ти, въ самое короткое время, весь господскій хлбъ, озимый и яровый, такъ вытоптали, что Праволову не много было хлопотъ посл нихъ убирать и возить въ гумно. Въ тоже время, до крестьянскихъ полей Буяновъ отнюдь не веллъ прикасаться. Ошибкою какъ-то попалась одна крестьянская десятина въ общее истребленіе. Онъ веллъ призвать къ себ хозяина, и тотчасъ заплатилъ ему 100 рублей. Вытоптавъ такимъ образомъ весь хлбъ у Праволова, приказалъ онъ вести себя на господскіе снокосы: тамъ также все истребилъ, потомъ отправился къ господскому дому. Лугъ, засянный клеверомъ, передъ самыми окнами дама, въ нсколько минутъ былъ уничтоженъ. Въ саду, куртины съ цвтами — словомъ, все было истреблено въ глазахъ помщика. Тщетно высылалъ Прасоловъ прикащика своего, прежде угрожать, а потомъ уже просить пощады Буяновъ отвчалъ, что онъ предупреждалъ, и предлагалъ добровольно помириться, и отдать имніе Свенельдовой, но что теперь уже поздно, и ныншній день свершитъ онъ все то, что расположился, а ежели завтра, въ 8-мь часовъ вечера, не получитъ удовлетворительнаго отвта, то чтобы ожидали еще худшаго. Притомъ веллъ онъ сказать, что нарочно за тмъ даетъ такъ много срока, чтобы Праволовъ сей часъ халъ въ городъ, свершилъ-бы Формальный актъ на возвращеніе имнія Свенельдовой, и что онъ будетъ ожидать не дале, какъ ровно до 8-ми часовъ вечера, а по прошествіи сего времени возобновитъ свои дйствія, и тогда уже ничто его не остановитъ сдлать все, что онъ предпринялъ на завтрашній день.
Свершивъ славный подвигъ сей, Буяновъ приказалъ собрать своихъ собакъ, и торжественно отправился назадъ въ деревню Свенельдовой. На другой день веллъ онъ сдлать сходку крестьянъ ея, приказалъ имъ продолжать работу на ихъ барыню, по прежнему, и во всемъ слушаться старосты. Посл сего, до 8-ми часовъ вечера онъ отдыхалъ на лаврахъ. Между тмъ Праволовъ усплъ уже подать просьбу въ уздномъ город, и Земскій Судъ пріхалъ для слдствія о потрав. Но и Буяновъ, врный своему слову, въ 8-мь часовъ вечера явился тайно, со всми псарями и конюхами своими, въ имніе Праволова, и скрылся въ близь лежащемъ отъ деревни лсу. Избравъ пятнадцать человкъ отчаянныхъ головорзовъ своихъ, онъ веллъ имъ, тотчасъ, какъ только смеркнется, зажигать одно за другимъ вс господскія строенія и заведенія. Начать веллъ онъ съ риги и гумна, и коль скоро бросится туда народъ, тотчасъ зажигать фабрику, когда побгутъ туда съ гумна, поджечь конюшни, анбары и скотный дворъ, посл того тоже сдлать съ господскимъ домомъ. Разсказавъ каждому, какъ поступать, снабдилъ онъ ихъ горючими веществами., и самъ выхалъ на одно возвышеніе — ожидать и смотрть, когда будутъ приведены въ дйствіе его распоряженія. Все исполнено было въ точности: онъ видлъ, какъ сперва загорлось гумно, ударили въ набатъ, весь народъ, самъ Праволовъ и гости его, бросились туда. Но лишь только успли добжать, запылала фабрика. Она была дороже гумна, и Праволовъ кинулся на фабрику, но, не успвъ и добжать, увидлъ, что горитъ конюшня. Онъ былъ большой охотникъ, и употребилъ значительный капиталъ на конный за, водъ. Все кинулъ онъ, и спшилъ спасать лошадей своихъ. Но въ тоже время загорлся скотный дворъ: штукъ до тысячи отличныхъ мериносовъ должны были сдлаться жертвою огня. Прасоловъ былъ въ отчаяніи, не зналъ, что ему длать, и среди сего смятенія увидлъ, что и господскій домъ его горитъ. Это было ему дороже всего: тамъ хранилось у него нсколько сотъ тысячъ рублей чистыми деньгами, ломбардными билетами и векселями. Праволовъ побжалъ спасать, что ему было дороже всего въ мір — любезную шкатулку свою. Тутъ явился Буяновъ, со всми остальными людьми своими, заблаговременно назначивъ, кому что длать. Иные командированы были къ конюшнямъ — гнать въ огонь всхъ лошадей, которыхъ успвали спасши, тоже самое веллъ онъ въ разсужденіи мериносовъ и рогатаго скота. Другимъ велно было помогать дворовымъ людямъ выносить ихъ собственное имущество, а нкоторымъ, напротивъ, приказалъ Буяновъ все, что спасутъ изъ господскаго дома, кидать снова въ огонь. На двухъ, самыхъ отличнйшихъ забіякъ возложилъ онъ особенную обязанность: отыскать и привесть къ нему Праволова. Вс люди Буянова были вооружены съ ногъ до головы, и тщетно было-бы сопротивленіе, притомъ-же, всякій старался спасать отъ огня свое имущество. Къ счастію, Праволовъ усплъ вынесть и сохранишь любезную шкатулку, догадываясь, что пожаръ есть слдствіе общанія Буянова, и не бывъ ни кмъ примченъ, усплъ бросить ее въ колодецъ, по близости дома. Вскор посл сего, люди Буянова отыскали его, и повлекли заворотъ къ трибуналу грознаго и ужаснаго судьи. Буяновъ веллъ связать ему руки и ноги, и бросить его на землю, подл себя, такимъ-же образомъ переловилъ и перевязалъ онъ чиновниковъ Земскаго Суда, и прочихъ гостей, бывшихъ у Праволова, и до тхъ поръ не тронулся съ мста, пока вс господскія строенія и заведенія, также все имущество Праволова не сгорло. Тогда только подалъ онъ голосъ въ охотничью трубу свою, чтобы вс люди собирались. Онъ веллъ имъ Праволова, со всею компаніею, везти въ деревню къ Свенельдовой. По прибытіи туда началъ тмъ, что Праволову, собственными руками, далъ ударовъ пятьдесятъ охотничьимъ арапникомъ своимъ, и заставилъ его подписать, приготовленный напередъ, актъ, по которому отказывался Праволовъ отъ имнія Свенельдовой, и обязывался заплатить ей вс убытки. Подъ арапникомъ Буянова, Праволовъ готовъ былъ подписать все на свт, компаньоны его, угрожаемые тою-же участію, не поколебались ни одной минуты подписаться свидтелями. Посл сего отпустилъ ихъ Буяновъ домой, предупреждая, что ежели кто либо изъ нихъ осмлится, не только подать на него жалобу, но произнесть хотъ слово о происшедшемъ, то нигд отъ него не укроется. Праволова поставлялъ онъ имъ въ примръ, ибо — говорилъ Буяновъ — Праволову очень убдительно было доказано, что Буяновъ уметъ исполнять свои общанія. На другой день послалъ онъ нарочнаго отыскать Свенельдову, и доставишь примирительный актъ, заключенный за нее съ Праволовимъ, асамъ съ командою своею отправился домой. Но посланный Буянова нашелъ Свенельдову при смерти больною. Она успла однакожъ сдлать свои распоряженія. Наслдники ея получили имніе, и вс убытки отъ Праволова, который имлъ счастіе отыскать въ цлости почтенную свою шкатулку, и до конца жизни никогда не говорилъ ни слова, хотя не могъ равнодушно слышать имени Буянова. Великодушный разбойникъ этотъ получилъ наконецъ должное возмездіе за подвиги свои: былъ осужденъ въ послдствіи времени, и сосланъ въ Сибирь, гд и окончилъ жизнь. Но, по крайней мр, оставилъ онъ нсколько людей, которые иногда вспоминали объ немъ съ благодарностію, когда, напротивъ, имя нравственнаго разбойника и душегубца Праволова проклинается до сего времени,
Я все описывалъ вамъ уродовъ и оригиналовъ мужескаго пола — продолжалъ Аглаевъ, посл нсколькихъ минутъ общаго молчанія и задумчивости, происшедшей отъ непріятнаго чувства при разсказ о злодйствахъ ябедниковъ, крючкотворцевъ, и самовольныхъ необузданныхъ сумасбродовъ.— Теперь надобно васъ немного развеселить, описавъ одну оригинальную особу женскаго пола.
‘Напрасный трудъ!’ отвчала Софья. ‘Мы и безъ тебя ихъ знаемъ. Зависть, злословіе, кокетство, глупость и низость нкоторыхъ здшнихъ дамъ, которыхъ мы будемъ имть честь видть у Фамусовыхъ, и безъ тебя намъ извстны.’
— Нтъ: той, о которой я хочу вамъ разсказать, вы врно не знаете, она не всегда живетъ въ нашемъ узд. Словомъ: слыхали-ли вы что нибудь о знаменитой двиц Розачкиной?
‘О Розачкиной я что-то слыхала еще въ дтств,’ сказала Елисавета. ‘Она заводила какой-то Институтъ, или Пансіонъ, и я помню, что матушк совтовали отдать насъ къ ней. Но боле я ничего не знаю, разскажи намъ объ ней.’
— Маргарита Савишна Розачкина, наша провинціяльная мадамъ Жанлисъ, какъ здсь ее называютъ, двушка уже довольно взрослая: ей лтъ слишкомъ пятдесятъ. Вы врно слыхали, въ чмъ заключалось въ старину воспитаніе двушекъ но деревнямъ. Простакова, въ безсмертномъ Недоросл Фонъ Визина, восклицаетъ: ‘Вотъ какія времена! Двушки грамот знаютъ, двушки письма получаютъ, и сами ихъ умютъ читать!‘ — Дйствительно: въ то время познаніемъ Русской грамоты и брянчаньемъ на гусляхъ ограничивалось все ученіе двушекъ. Мать Розачкиной была изъ числа первыхъ воспитанницъ Смольнаго монастыря, при самомъ начал сего заведенія. Она кое-что знала, и сама выучила дочь свою читать и писать по Французски, и играть на фортепіано.— Этого было довольно, чтобы прослыть чудомъ учености, и возбудить удивленіе въ сосдяхъ. Впрочемъ, Маргарита Савишна, въ самомъ дл, имла большія способности, понятливость, острый умъ, и сильную охоту учишься, но вмст съ тмъ имла также чрезвычайное самолюбіе. Похвалы родителей и родныхъ заставили ее думать о себ, что нтъ умне и просвщенне ея во всей вселенной. Въ сихъ мысляхъ вступила она, еще съ юныхъ лтъ, на поприще Словесности. Ея стихотворенія были напечатаны въ нкоторыхъ старинныхъ Журналахъ, и увеличили удивленіе и уваженіе сосдей, которымъ печатный всякій листъ казался бытъ святымъ. Поощренная симъ общимъ одобреніемъ въ здшней сторон, Маргарита Савишна, вмсто того, чтобы боле и боле учиться, и совершенствовать природныя свои способности, думала, что она все знаетъ, и писала неутомимо обо всхъ предметахъ. Разумя плохо по Французски, и совсмъ не зная по Латин, она очень часто употребляла, совсмъ не кстати и въ противномъ смысл, эпиграфы и ссылки на Латинскомъ язык. Предназначеніе человка — безпрерывно усовершенствоваться, въ хорошемъ, или дурномъ. Такимъ образомъ и Маргарита Савишна длалась часъ отъ часу смшне и несносне своимъ педантствомъ, и требованіемъ на ученость, отдаляла отъ себя жениховъ, и состарлась, въ ожиданіи, что кто нибудь изъ извстныхъ Литтераторовъ влюбится въ нее заочно, по прекраснымъ ея стихамъ, и предложитъ ей руку въ Посланіи. Теперь, сочинивъ Послднее приношеніе Музамъ, кажется, она уже перестала писать, или, по крайней мр, мн давно ничего изъ новйшихъ ея стихотвореніи, не попадалось, но остались бъ ней надменность, педантство, и страстная охота безпрестанно говорить. Я увренъ, что вы тотчасъ ее узнаете, по странному ея чепчику, неопрятности, замаранному табакомъ платью, и безпрерывному болтанью. Она очень извстна въ здшней сторон, всякій держится отъ нея въ отдаленіи, опасаясь, что она заговоритъ до смерти. Теперь отыскиваетъ она неопытныхъ и незнакомыхъ. Предупреждаю васъ: возьмите ваши мры, не подходите къ ней, и не садитесь близко подл нея, или посл будете раскаяваться! Впрочемъ, надобно ей отдашь справедливость: она хорошо употребляетъ имніе свое, длаетъ много добра, помогаетъ бднымъ, и воспитываетъ у себя въ дом много сиротъ. Только и въ этомъ видна ея неловкость и странность! Беретъ она, большею частію, самыхъ бдныхъ, и вмсто того, чтобы дать имъ воспитаніе, сообразное съ тмъ родомъ жизни, который предстоитъ имъ при вступленіи въ супружество, она учитъ и содержитъ ихъ, какъ знатныхъ барышенъ, не пріучаетъ ни къ какимъ рукодльямъ и хозяйственнымъ занятіямъ. Воспитанницы Розачкиной живутъ у нея въ изобиліи, даже роскошно, и теперь уже нкоторыя изъ нихъ сдлались несносными и ни къ чему не способными женщинами. Я замчаю однакожъ, что надолъ вамъ обимъ. Софья Васильевна зваетъ, слдовательно, я и самъ сдлался очень похожимъ на Маргариту Савишну, о которой теперь разсказывалъ вамъ.
‘Совсмъ нтъ: меня закачало въ карет, и я очень устала,’ отвчала Софья, протирая себ глаза. ‘Впрочемъ, разсказъ твой очень интересенъ.
— Я не знала въ теб такой способности — прибавила Елисавета.— Съ тобою надобно быть очень осторожною. Пожалуй, ты и съ меня спишешь забавный портретъ.
‘О! въ этомъ будьте спокойны,’ возразилъ Аглаевъ. ‘Я признаю выше силъ моихъ описывать то, что во всхъ отношеніяхъ совершенно! ‘
— Браво! Вотъ и на меня эпиграмма!— сказала, со смхомъ, Елисавета.— Въ это время приближились они къ дому Фамусовыхъ.

ГЛАВА II.

‘Le cadre est vaste, on peut ajouter и des portraits’
Picard.

‘Рама большая: можно еще прибавить портретовъ.’
Пикаръ.

Ужасная тснота, и множество голосовъ, услышанныхъ ими при вход въ гостиную, служили доказательствомъ, что Аглаевъ говорилъ правду, и что изъ экономіи приглашены были Фамусовыми вс, кто попался, не смотря, во вражд или въ дружб были между собою гости. Хазяйка занималась распоряженіями къ обду, и не могла ихъ встртить. Фамусовъ всталъ, подошелъ къ рук къ дамамъ, расцловался съ Аглаевымъ, понюхалъ табаку, и отправился по прежнему на обыкновенное свое мсто — большія кресла подл окна. Онъ сиживалъ по цлымъ днямъ въ этихъ креслахъ, молчалъ, нюхалъ, или курилъ табакъ, иногда смотрлъ въ зрительную трубу на большую дорогу. Молчаніе его нарушалось только въ извстные часы, когда онъ пилъ водку. Пять, или шесть разъ въ день говорилъ онъ: ‘Мальчикъ! посмотри на часы, не пора-ли подавать водку.’ — Въ этомъ состоялъ весь разговоръ его.
Любовь Максимовна (такъ называлась дочь Фамусовыхъ) переконфузилась, пошла на встрчу къ Рамирской вся разкраснвшись, остановилась, неловко присла, разцловалась, и, незная чмъ начать разговоръ, стала хвалить нарядъ Софьи. Между тмъ, Княгиня Рамирская величественно посмотрла на все общество, изъявила нкоторый видъ презрнія тмъ, кто при вход ея не всталъ, подошла къ сидвшимъ на соф Сундуковой и Фіалкиной, которыя только что смялись надъ нею, при торжественномъ ея вход, разцловалась, и сла подл нихъ.— ‘Гд-же хозяйка?’ — сказала она имъ.— ‘Удивляюсь: я совсмъ не ожидала такой встрчи!’ — Она сей часъ куда-то вышла, и врно скоро возвратится — отвчала Фіалкина. Дочь Фамусовыхъ аттаковала между тмъ Софью, сла подл нея, и, опять не зная о чемъ говорить, продолжала хвалить ея нарядъ. ‘Какъ вы къ лицу одты! Какъ все мило на васъ!’ твердила она. Софья ничего не отвчала, и, при всей скромности своей, насилу могла удержаться отъ смха при обозрніи собранія. Вс сидли группами, замужнія женщины въ одномъ углу, двушки въ другомъ, мужчины сами по себ, и никто изъ нихъ не подходилъ говорить съ дамами. Вс были раздлены на партіи. Судья, Исправникъ, Засдатели и Секретари отдльно разговаривали о своихъ длахъ, Около ихъ увивался какой-то молодой человкъ, котораго Софья почла за сына знаменитаго ябедника Праволова. Онъ былъ передъ приказными не только вжливъ, по даже низокъ. Какая-то толстая фигура, съ дворянскою медалью, уронила платокъ — онъ тотчасъ вскочилъ поднять его, и Софья догадалась, что толстая фигура долженъ быть Судья. Прочимъ приказнымъ пожималъ Приводовъ руки, подчинялъ ихъ табакомъ, улыбался, когда они говорили, сухощавому, блдному человку, вроятно, Секретарю, что-то разсказывывалъ онъ, и тотъ съ важнымъ видомъ слушалъ его.
Нсколько гусарскихъ офицеровъ, изъ полка, стоявшаго въ узд, сидли въ другомъ углу, и разговаривали о послднемъ смотр. Софья совсмъ не имла любопытства слушать ихъ, но они говорили громко, кто былъ арестованъ, кто выгнанъ за фрунтъ, спорили, оправдывались, слагали вины на эскадроннаго командира, а этотъ пожилой, посдвшій гусаръ думалъ совсмъ о другомъ. Прелести и хорошее приданое дочери Сундуковой, Глафиры, сдлали сильное впечатлніе на его сердце, онъ хотлъ привлечь ее разсказами о долговременной служб своей, о сраженіяхъ, о тхъ мстахъ, гд онъ бывалъ съ полкомъ, облокотившись на окно, Глафира слушала его и звала. Провинціальную мадамъ Жанлисъ также Софья скоро узнала, по странной и небрежной ея одежд. Мадамъ эта обработывала какого-то несчастнаго, инвалиднаго, безногаго Офицера, въ мундир съ желтымъ воротникомъ, что-то разсказывала ему, и тотъ смотрлъ на нее выпуча глаза, замтно было, что онъ ничего не понималъ, и, вроятно, сожаллъ, что лишенъ былъ средствъ предаться бгству отъ говоруньи.
На балкон слышенъ былъ ужасный крикъ. Молодой человкъ, подстриженный подъ гребенку, съ большими, густыми бакенбартами, цвтнымъ платкомъ на ше, и во фрак какого-то страннаго покроя, очень горячился. Легко было узнать въ немъ агронома Недосчетова, онъ былъ въ жаркомъ спор съ Заживинымъ, котораго поддерживали Сундуковъ, и еще два, или три пожилые помщика. Но и за Недосчетова также заступалось нсколько молодыхъ людей. Аглаевъ подошелъ къ Елисавет, и на ухо сказалъ ей, что идетъ забавляться на балконъ. Въ самомъ дл, онъ бралъ сторону, то Недосчетова, то Заживнна, крикъ былъ ужасный, и Елисавета насилу могла удерживаться отъ смха.
Не скоро явилась хозяйка. Она подошла къ дамамъ, разцловалась съ ними, и извинялась въ своемъ отсутствіи. ‘Меня задержали долго докучливые гости, бывшіе здсь проздомъ’ — сказала она.— ‘Остаться обдать имъ было никакъ не льзя, и они мн очень надоли.’
Многіе улыбнулись, зная настоящую причину ея отлучки.
Вскор по прибытіи хозяйки въ гостиную отворились двери въ залу, и возвщено было, что кушанье поставлена. Это доказало, что хозяйка отлучалась для послднихъ распоряженій къ обду. Тутъ начались церемоніи, кому идти впередъ и кому кого вести. ‘Максимъ Петровичъ!’ — кричала громогласно Фамусова мужу своему.— ‘подай руку Ея Сіятельству, Княгин Елисавет Васильевн, она у насъ не бывалая и первая гостья.’ — Хорошо, хорошо, матушка, изволь!— отвчалъ онъ, и пошелъ впереди всхъ съ Елисаветою, которая торжествовала, видвъ явную досаду и зависть Сундуковой за такое преимущество. Хозяйка подала руку Судь, Сундуковъ повелъ Софью, прочіе разобрались кое-какъ. Тщетно хотла хозяйка помстить гостей своихъ, какъ она слышала, по мод, чтобы каждый кавалеръ сидлъ подл дамы, напротивъ: мужчины сли по одной, а женщины по другой сторон. При начал обда слышенъ былъ только громкій голосъ хозяйки: — Кузьма Петровичъ! чего прикажете — ухи, или щей?— Петръ Варламовичъ! покушайте кулебяки!— Маргарита Савишна! что вы ничего не кушаете?— Андреямъ Карповичъ! отвдайте этой наливки! и проч.— Но къ концу обда начались шумные разговоры и споры. Тушъ собраны были вс сосди, и вс чиновники изъ узднаго города. Большая часть изъ нихъ были во вражд между собою, и за столомъ иному случилось сидть подл того, на котораго онъ подавалъ доносъ, или просьбу, такое сосдство было не совсмъ пріятно, и обдъ Фамусовыхъ послужилъ для многихъ поводомъ къ новымъ распрямъ и неудовольствіямъ.
За десертомъ отличился Аглаевъ. Предувдомивъ дорогою Елисавету, что большая чаешь варенья становится за столомъ у Фамусовой только для парада, и что у него есть знакомый ананасъ, который, какъ замтилъ онъ, всегда возвращается въ цлости въ кладовую, онъ вздумалъ взбсить Фамусову и позабавить Елисавету. ‘Княгиня! вы любите варенье’ — сказалъ онъ — ‘попробуйте, какъ хорошо сваренъ этотъ ананасъ.’ Съ симъ словомъ подвинулъ онъ къ себ тарелку, разрзалъ несчастный ананасъ на куски, и подалъ Елисавет. Фамусова не могла равнодушно перенесть такого своевольства, покраснла отъ досады, и дала себ честное слово — никогда впередъ не приглашать Аглаева.
Обдъ продолжался часа три, подавали множество кушаньевъ, одно другаго хуже, услуга была дурна, блюда не скоро приносили изъ кухни. Все это чрезвычайно надоло Елисавет, она ожидала, что ей будетъ веселе, чмъ у Сундуковой, но ошиблась. Разговоръ съ глупою и необразованною Фамусовой), сидвшею подл нея, безпрестанное угощенье, и принужденіе сть такія кушанья, которыхъ не льзя было въ ротъ взятъ, долговременное сиднье за столомъ — все это такъ было несносно, что она дала себ слово въ первый и въ послдній разъ обдать у Фамусовыхъ.
Посл стола, хозяинъ совсмъ забылъ, кого онъ велъ, жена опять громогласно должна была напоминать ему. Онъ снова подалъ руку Елисавет, довелъ ее до гостиной, поцловалъ у нея об ручки, понюхалъ табаку, и возвратился опять на прежнее мсто, въ креслы подл окна.
Гусарскіе офицеры, Недосчетовъ, и другіе, молодые провинціальные франты, отправились на балконъ, куришь трубки. Старичковъ и старушекъ усадила хозяйка играть въ карты, а чтобы занять двушекъ, и тхъ, кто въ карты не играетъ, а еще боле затмъ, чтобы блеснуть, и показать, какія дарованія иметъ ея Любинка, велла она дочери ссть за фортепіано. Долго жеманилась Любинька, отказывалась, наконецъ принялась терзать извстную старину — Бурю, Штейбельша. Маменька восхищалась ея игрою, и говорила всмъ: ‘Не правда-ли, что у нея большая способность къ музык?’ — Между тмъ миленькая дочька, посвятившая нсколько лтъ на изученіе этой пьесы, безпрестанно ошибалась, и сбивалась съ такта. Когда окончила дочь Фамусовой, Сундуковъ, старинный обожатель Елисаветы, всегда восхищавшійся ея игрою, приступилъ къ ней, съ просьбою, чтобы она сла за фортепіано.— ‘Я совсмъ отвыкла, и Богъ знаетъ, какъ давно не играла’.. отвчала она.— Вотъ такъ-то всегда бываетъ у насъ — сказалъ Сундуковъ.— Учатъ, учатъ двушекъ, а лишь только выдутъ он за-мужъ, тотчасъ все бросятъ и забудутъ!— ‘Попросите сестру Софью’ — продолжала Елисавета.— ‘Она еще не за-мужемъ, и не забыла, притомъ-же она недавно изъ Москвы, и врно знаетъ что нибудь новенькое, а я, право, совсмъ отвыкла, и ничего, кром стараго, не знаю. ‘— До Софьи Васильевны была у меня другая просьба — отвчалъ Сундуковъ.— Она мастерица пть Русскія псни, и, я увренъ, не откажется сдлать всмъ намъ большое удовольствіе.— Тщетно Софья отговаривалась, что безъ нотъ ничего не играетъ и не поетъ, ей отыскали ноты Русскихъ псенъ, сочиненія Кашина, и она должна была ссть за фортепіано.
Необыкновенно пріятный и обработанный ея голосъ вызвалъ всхъ ее слушать, перестали играть, положили трубки, и собрались съ балкона. Около Софьи сдлался большой кругъ. Вс, съ такимъ удовольствіемъ, и съ такимъ вниманіемъ ее слушали, что не замтили входа двухъ новыхъ гостей.
Вошелъ Алексй Холмскій, братъ Елисаветы и Софьи, и рекомендовалъ хозяину и хозяйк пріятеля и сосда своего, Его Превосходительство, Николая Дмитріевича Пронскаго. Фамусова съ удовольствіемъ, и съ большою вжливостію приняла ихъ. Они были оба молоды и богаты, а Пронскій притомъ еще и генералъ: это совсмъ не бездлка для маменьки, у которой дочь невста! Елисавета, узнавъ, что братъ ея и Пронскій пріхали изъ Никольскаго, спросила у нихъ равнодушно, чтобы только соблюсти приличіе, о муж своемъ.
‘Онъ здоровъ, и безпрестанно въ пол’ — отвчалъ Алексй.— ‘Мы звали его съ собою, но онъ отказался. И въ самомъ дл, теперь рабочая пора, и самое пріятное время въ деревн.’
‘Какъ можно предпочитать городъ деревн!’ сказала дочь Сундуковой, Глафира, бросивъ пріятный взглядъ на Алекся. Она оставила стараго своего обожателя, гусара, подсла поближе къ богатому жениху, и распространилась въ похвалахъ деревенской жизни.
Между тмъ, Пронскій обратился къ Софь. Онъ давно уже былъ влюбленъ въ нее, но замтивъ прежде, въ бытность свою въ Москв, любовь къ ней Чадскаго, за котораго, какъ вс тогда говорили, она выходитъ за-мужъ, Пронскій поспшилъ ухать, и думалъ, что время истребитъ привязанность его къ Софь. Но когда онъ узналъ, что Чадскому отказано, и что Софья свободна, любовь его возобновилась. Онъ старался покороче познакомиться съ Алексемъ Холмскимъ, который и самъ очень желалъ, чтобы Пронскій женился на Софь. Вмст съ нимъ похалъ онъ къ матери, и узнавъ, что сестры его у Фамусовыхъ, отправился туда. Алексй былъ прежде знакомъ съ Фамусовыми, и взялъ на себя представишь Пронскаго, бывъ напередъ увренъ въ ласковомъ пріем.
Фамусова осыпала ихъ своими привтствіями. Пронскій воспользовался тмъ временемъ, когда хозяйка аттаковала комплиментами своими Алекся, подошелъ къ Софь, возобновилъ прежнее знакомство, слъ подл нея, и отдалъ ей письмо отъ сестры своей, Свтланиной. Но дочь Фамусовой тотчасъ явилась къ нимъ, вмшалась въ ихъ разговоръ, поднимала и опускала томные глаза свои, и бросала изподтишка страстные взгляды на Пронскаго, который, ничего не замчая, внутренно только досадовалъ, что она мшала ему говоришь съ Софьею. Вскор и сама милая маменька, Каролина Карловна, окончивъ разговоръ съ Алексемъ Холмскимъ, принялась мучить Пронскаго. Дочь ея между тмъ предложила Софь посмотрть, въ ея комнат, присланные ей изъ Москвы, новые узоры. Но у нея былъ совсмъ другой умыселъ. Лишь только успли он войдти въ комнату, и затворить двери, нжно-томная Любовь Максимовна бросилась со слезами цловать у Софьи руки, призналась, что давно влюблена въ Пронскаго, разсказала, что она одинъ только разъ видла его въ прошломъ году, въ Москв, на бал, и ей перваго взгляда сердце ея поражено было страстію къ нему.
‘По онъ васъ предпочитаетъ’ — продолжала она — ‘а я — несчастная жертва любви! Очень видно, что онъ отдаетъ вамъ преимущество передъ всми, а вы даже не замчаете эпюго!— Вс были заняты вашимъ пніемъ. Я первая увидла, когда Пронскій вошелъ въ комнату, сердце мое сильно забилось, я было упала въ обморокъ, но — слава Богу, никто не замтилъ моей слабости… Ахъ! какъ несчастливы т, у кого чувствительное сердце! ‘
Софья съ изумленіемъ слушала эту нелпицу, посмотрла на Любиньку, желая увриться, не въ горячк-ли она бредитъ, и, помолчавъ немного, отвчала, что никакого предпочтенія себ отъ Пронскаго не видитъ, сама не чувствуетъ къ нему никакой особенной привязанности, и что она со стороны ея можетъ быть спокойна.
‘Но вы съ нимъ знакомы, вы не въ первый разъ его видите, привязанность его къ вамъ очень замтна. Я погибла!’ прибавила Любинька, жалобнымъ голосомъ.
— Я видала его — отвчала Софья — но еще вамъ говорю, что никакой привязанности къ нему не имю, со стороны его также ничего не замчаю. Безпокоиться вамъ вовсе не о чемъ: я предоставляю вамъ все право на его сердце.
Любовь Максимовна бросилась съ восторгомъ цловать Софью. Потомъ обтерла она слезы, приняла опять свой обыкновенный, нжно-томный видъ, и вмст съ Софьею возвратилась въ гостиную, въ mo время, когда вс шли въ садовую бесдку, пить чай. Пронскій тотчасъ подалъ руку Софь но она, опасаясь какой нибудь неосторожности, или безразсудности отъ дочери Фамусовыхъ, представила ему ее, и онъ долженъ былъ подать ей другую руку. Въ саду милая Любинька не отставала ни на одну секунду отъ Софьи, бросала тонные взгляды на Иранскаго, и вздыхала.
Между тмъ становилось уже поздно, экипажи были подвезены къ саду, вс гости разъзжались.

ГЛАВА III.

‘The wife should not expect а conlinuied course of
adulation and obedience, she should dispose herself to
obey in her turn with а good grace.
Lady Montague.

‘Жена не можетъ ожидать безпрерывнаго обожанія и
повиновенія отъ мужа. Она должна сама въ свою очередь
приготовиться къ послушанію и милому привту.’
Леди Монтегю.

Аглаевъ и об сестры возвратились домой поздно. Они нашли, что Катерина еще не ложилась спать, и ожидала ихъ. Она была печальна и задумчива. Еще съ первый разъ со дня сватьбы ихъ, мужъ ея вызжалъ въ гости безъ нея. Правда, что онъ здилъ боле изъ угодливости, чмъ по собственному желанію, но это была еще первая его отлучка, и она невольно ее огорчала.
‘Какъ! Ты еще не ложилась спать?’ — сказалъ Аглаевъ.— ‘Надюсь, что не для меня, а для сестеръ твоихъ. Я лично для себя никогда не желалъ-бы такой заботливости, потому, что это нкоторымъ образомъ похоже боле на тайный упрекъ у нежели на вниманіе.’
— Я думаю, что если-бы это и въ самомъ дл походило, какъ ты говоришь, на тайный упрекъ, то врно, ты не часто будешь подавать мн поводъ къ тому — отвчала Катерина.— Я такъ привыкла не разлучаться никогда съ тобою, что отсутствіе твое очень для меня тягостно.
‘Я не отвчаю’ — сказалъ Аглаевъ.— ‘Можетъ быть, и еще иногда буду я здить по гостямъ, разсяніе мн необходимо, но, кажется, къ Фамусовымъ впередъ никогда уже боле не поду.’
— Полно заниматься вздоромъ — прервала ихъ Елисавета.— Скажи мн, Катинька: зазжалъ-ли сюда братъ Алексй? Какъ теб понравился Пронскій!
‘Я очень удивилась прізду ихъ’ — отвчала она.— Пронскій, кажется, очень порядочный человкъ, я не дуренъ собою, видъ у него открытый, благородный, только онъ долженъ быть сурьзнаго нрава, и молчаливъ. Впрочемъ, не льзя ему было не понравишься мн: онъ хвалилъ Сонину.’
— Которую?— спросилъ съ улыбкою Аглаевъ.
‘Разумется, дочь мою, потому, что сестры здсь не было.’
— Онъ могъ -бы говорить и заочно, потому, что часто вспоминаетъ объ ней.
‘Я была-бы очень рада, если-бы онъ не шутя объ ней думалъ’ — продолжала Катерина.— ‘Сестра Софья точно можетъ составитъ счастіе добраго человка.’
— Благодарю тебя — отвчала Софья. Есть странные люди: попавшись сами въ сти, они хотятъ завлечь и другихъ туда-же.— Но я устала, поздно, и спать пора. Однакожъ надобно предупредишь тебя, Катинька, что Пронскій, и братъ съ маенькою, явятся завтра къ теб обдать.
‘Послушай, Софья: наднь пожалуста блондовый твой чепчикъ, который такъ теб къ лицу’ — сказала ей Елисавета утромъ.— ‘Ты увидишь, что Пронскій будетъ отъ тебя въ восторг.’
— То есть, я была-бы обязана торжествомъ моимъ чепчику? Но если-бы и въ самомъ^ дл имла я какіе либо виды на Пронскаго, то врно никакъ не захотла-бъ быть одолжена моею побдою модной торговк.
‘Вотъ настоящее жеманство, и самолюбіе самое явное! Но поврь мн: чепчикъ чрезвычайно теб къ лицу, и ты въ немъ гораздо лучше, нежели съ простыми волосами. Пожалуста, послушайся меня. Дай, я сама надну теб.’
Софья хладнокровно сняла чепчикъ, надтый на нее Елисаветою, насилу могла Елисавета уговорить ее надть блое платье, а не ежедневное цвтное, ситцевое. Тщетно также упрашивала ее Елисавета надть брилліянтовыя серьги, или хотя, по крайней мр, жемчугъ. Наконецъ она разсердилась, укоряя Софью, что въ мнимой простот ея одежды гораздо боле претензій, нежели она думаетъ.
Ожидаемые гости пріхали довольно рано. Пронскій извинялся передъ Аглаевыми, что онъ, едва только имвъ честь познакомиться съ ними, обременяетъ ихъ своимъ посщеніемъ, и всю вину слагалъ на Алекся, который почти насильно привезъ его, увривъ въ ихъ снисхожденіи.
‘Мы надемся,’ отвчалъ Аглаевъ — ‘что въ другой разъ, когда вы сдлаете намъ честь вашимъ посщеніемъ, то это будетъ безъ всякаго принужденія, по собственной вашей вол, потому, что намъ всегда пріятно будетъ видть васъ ..
— Ты чудеса надлалъ въ садик своемъ — сказалъ Холмскій Аглаеву.— Какъ все здсь перемнилось! Какъ все хорошо! Но, признайся: все это стоитъ теб много денегъ?—
‘Совсмъ не такъ много, какъ ты думаешь,’ отвчалъ Аглаевъ.
— Воля твоя, а ежели все это сдлано въ долгъ, то не хорошо. Чтобы теб подождать, покамстъ скончается твой дядюшка, и ты получишь наслдство! Какой безсовстный этотъ дядюшка!— Можно-ли жить такъ долго!
‘Благодаренъ за дядюшку, которому ты такъ много желаешь добра. Но пускай его живетъ, покамстъ умретъ, какъ говоритъ пословица. Между тмъ я хочу, чтобы у меня въ дом было все спокойно, и ежели не щеголеватое и великолпное, то, по крайней мр, въ приличномъ и хорошемъ вид.’
— Всякому-бы того-же хотлось — возразилъ Алекси — но должно жить по состоянію. Притомъ-же, братецъ Князь Борисъ Матвевичъ общалъ доставить теб мсто: тогда надобно перезжать отсюда, и вс твои издержки на украшенія пропадутъ по пустому.
‘Покамстъ Его Сіятельство изволитъ исполнить свое общаніе, то все, что я теперь сдлалъ, можетъ состарться и сгнить’ — отвчалъ съ неудовольствіемъ Аглаевъ.— ‘Впрочемъ, всякій живетъ по своему. Совты давать и я могу не хуже другаго.’
Въ продолженіе сего дружескаго разговора, Пронскій бесдовалъ съ Княгинею Рамирскою, которая употребляла вс средства, чтобы выставить сестру свою: разсказывала объ ея дарованіяхъ, ея добромъ сердц, тихомъ и миролюбивомъ характер, разсудительности — словомъ: осыпала ее похвалами, а Софья напротивъ уклонялась отъ этхъ похвалъ, и нсколько разъ перемняла разговоръ.
Посл обда вс пошли гулять. Аглаевъ хотлъ показать хозяйственны# заведенія свои, и сдланные имъ, для опыта, посвы въ пол. Старая Холмская отказалась отъ прогулки, подъ тмъ предлогомъ, что со времени прізда Елисаветы было шумно, и либо они здили въ гости, или къ нимъ прізжали гости, и потому она давно не видала внучки своей. Настоящая же причина желанія остаться дома, наедин съ Катериною, была та, что она уже Давно замтила грусть и задумчивость ея. Зная человческое сердце, не хотла она вмшиваться въ непріятности между супругами. Ей было извстно, что даже и самой матери не должно быть посредницею между ними. Холмская видла, что Катерина не такъ уже была счастлива, какъ прежде, но она показывала видъ, что будто-бы ничего не замчаетъ, молилась за нее Богу, и Ожидала, чтобы Катерина сама начала говоришь. Она поставила себ правиломъ ничего не спрашивать, и не требовать никакихъ объясненій, потому, что вопросы такого рода, участіе и обыкновенныя утшительныя фразы всегда производятъ боле вреда, чмъ пользы. Молодыя женщины, когда первое очарованіе ихъ проходитъ, когда он видятъ, что не вс блистательныя надежды ихъ совершились, способны впасть въ другую крайность: почитать себя совершенно несчастливыми. Неловкое участіе и утшеніе родныхъ или друзей, утверждаютъ ихъ въ этой мысли, и служатъ основаніемъ къ настоящему злу, и раздору между супругами. Сострадательный взглядъ, и нескромное, неумстное изъявленіе жалости, даютъ иногда какому нибудь вздору большую важность, и чисто молодая женщина, безъ всякой существенной причины, почитаетъ себя оставленною и несчастною, отъ безпокойства и нжнаго участія, или, просто, отъ неловкости неразсудительной матери, сестры, или подруги.
Холмская все это знала по опыту. Хотя весьма было замтно, что Катерина давно искала случая поврить ей свое горе, но сама она не начинала первая этого тягостнаго разговора, была осторожна въ словахъ своихъ, чтобы не подать дочери повода думать, будто она вызываетъ ее на довренность, и, слдовательно, уже замтила непріятности ихъ съ мужемъ. Такимъ образомъ говорили он о постороннихъ предметахъ, покамстъ вс пришли съ гулянья.
Аглаевъ возвратился домой въ дурномъ нрав. Онъ обижался, и насилу могъ выдерживать безпрестанныя возраженія, замчанія и совты Алекся. Елисавета съ неудовольствіемъ узнала, что мужъ ея скоро прідетъ за нею. Пронскій, чувствуя, что привязанность его къ Софь часъ отъ часу боле усиливается, былъ не очень доволенъ ея холодною съ нимъ вжливостью, которая не подавала ему большой надежды. Одна только Софья возвратилась въ томъ-же расположеніи, въ какомъ пошла: она ни съ кмъ не спорила, никто ей не подавалъ совтовъ, и никакого непріятнаго извстія не было ей сообщено.
Но Аглаевъ чувствовалъ, что досада его на Алекся Холмскаго не даетъ ему права казаться невжливымъ. Онъ преодоллъ себя, старался быть любезнымъ, занимался Пронскимъ, который очень ему нравился, по дружб и по уваженію его къ Софь. Ему хотлось, чтобы Пронскій женился на ней, Катерина имла тоже въ виду, и помогала съ своей стороны мужу. Притомъ-же и маленькая ея Сонника была здорова и очень мила, прыгала и плясала подъ звуки Фортепіано, когда играла Софья. Пронскій, подойдя къ Софь, сказалъ, что вчера, при вход въ гостиную къ Фамусовымъ, былъ онъ восхищенъ пріятнымъ ея голосомъ, и проситъ ее, сдлать одолженіе, спть что нибудь и теперь. Софья, безъ всякаго жеманства и обыкновенныхъ отговорокъ, исполнила его просьбу: онъ съ восторгомъ ее слушалъ. Время прошло нечувствительно, съ большимъ для всхъ удовольствіемъ.
Погода была прекрасная, и Катерина сдлала предложеніе пить чай въ саду, въ бесдк. ‘Въ самомъ дл пойдемте въ садъ’, сказала Елисавета. ‘У хозяйки нашей всегда прекрасныя, густыя сливки и свжій творогъ. Какъ вы любите, Николай Дмитріевичъ’ — продолжала она, обращаясь къ Пронскому,— ‘сливки, съ ягодами, или съ творогомъ? У нея есть малина и клубника.. Да, что я у васъ спрашиваю! Вы служили въ военной служб, и врно любите курить трубку: прикажите подать свою, а не то у Петра едоровича много трубокъ: онъ хотя и не бывалъ въ походахъ, но любитъ курить и хвастается своей колл лекціей чубуковъ.’ — Я курю иногда — отвчалъ Пронскій — но какъ осмлиться безпокоить васъ табачнымъ запахомъ!— ‘Напротивъ, мы вс любимъ,’ продолжала Елисавета. ‘Пожалуста не церемоньтесь, не забудьте, что мы въ деревн, гд надобно обходиться просто. При томъ-же теперь врно никто къ намъ не прідетъ: Сундуковы отдыхаютъ, отъ Фамусовой, думаю, еще не разъхались вчерашніе гости.’ — За Фамусовыхъ отвчать не льзя — сказалъ Аглаивъ.— Я замтилъ вчера, какъ сильно интересовались вами, Николай Дмитріевичъ, и какъ умильно взглядывали на васъ и вздыхали.
‘Я не знаю, окомъ вы говорите,’ отвчалъ, съ улыбкою, Пронскій. ‘Ежели о дочери Фамусовыхъ, то я вспомнилъ, что на какомъ-то бал одинъ разъ танцовалъ съ нею, но не зналъ, и не спрашивалъ даже тогда, какъ ея фамилія.’
Чай былъ готовъ въ бесдк, мужчины закурили трубки, Елисавета принялась за сливки съ малиною. Вдругъ услышали стукъ кареты, подъхавшей къ крыльцу: Фамусова, съ дочерью, явилась въ бесдку.
‘Я пріхала поблагодарить Ваше Сіятельство, за ваше посщеніе,’ сказала Фамусова, цлуясь съ Елисаветою. ‘Какая прекрасная погода, и какъ пріятно пишь чай на воздух!’ Хотя Елисавет было досадно, что гостья такъ некстати пріхала, но насилу могла она удержаться отъ смха, сравнивая толстую Фигуру Фамусовой, и красныя щеки, съ худобою и сантиментальною блдностью ея дочери, которая, то поднимала, то опускала глаза свои, и томно взглядывала на Пронятаго. Все это до такой степени было смшно, что сама важная и разсудительная Софья чушь не захохотала.
‘Я имла какое-то пріятное предчувствіе, что найду его здсь,’ сказала Любовь Максимовна на ухо Софь. ‘Я еще изъ кареты, издалека, увидла его, и глаза мои наполнились слезами!’
— Вы, кажется, знакомы съ моею дочерью?— сказала Фамусова, обращаясь къ Пронскому.— Она видла васъ прошедшею зимою, на бал у Графини Агаьи Петровны Альнаскаровой. Любинька моя тотчасъ васъ узнала.— Пронскій проговорилъ сквозь зубы, что онъ имлъ честь видть ее, и проч. Въ это время милая Любинька сказала на ухо Софь: ‘Ахъ! можно-ли забыть его?’ Съ этимъ вмст, бросила она такой страстный, такой умильный взглядъ на Пронскаго, что онъ вышелъ изъ терпнья, и желая отдлаться, всталъ съ своего мста, подъ тмъ предлогомъ, что хочетъ идти на встрчу къ маленькой Соничк, которую, говорилъ онъ, несетъ къ нимъ кормилица. Аглаевъ улыбнулся: онъ зналъ, что Соничка его давно уже спитъ, и что Пронскій ищетъ только средствъ избавиться отъ разговора Фамусовой, и нжныхъ взглядовъ ея дочери.
Эти незваные гости просидли такъ долго, что Катерина должна была пригласить ихъ остаться ужинать. Въ продолженіе всего времени Пронскій былъ жестоко преслдованъ несноснымъ болтаньемъ матери и безразсудствомъ дочери. Онъ былъ холоденъ съ ними, и явно показывалъ, что не намренъ ни сколько отвчать страстнымъ взглядамъ, на него обращаемымъ. Фамусова приглашала его обдать къ себ, но онъ благодарилъ и отозвался тмъ, что черезъ два дня детъ, хотя посл того еще боле недли пробылъ у Аглаевыхъ.

ГЛАВА IV.

‘…Мочи нтъ терпть:
‘Инымъ мужьямъ, отъ женъ житья не стало,
‘А эдакъ поступать имъ, право, не пристало’…
Хемницеръ.

Слдующая недля прошла для всхъ довольно пріятно. Пронскій часъ отъ часу боле влюблялся въ Софью, собирался ежедневно домой, и день за день откладывалъ. Къ концу недли пріхалъ Князь Рамирскій, повидаться съ матерью и сестрами жены своей, и пробыть дня три у Аглаевыхъ. Посщеніе его было тягостно и непріятно. Онъ обходился свысока съ бдными родными своими, давалъ безпрестанно чувствовать Аглаеву большую разницу между ними, длалъ ему, безъ всякой тонкости, замчанія, что онъ живетъ не по состоянію, и повелительнымъ тономъ преподавалъ наставленія, совтуя умрить роскошь свою. Аглаевъ сносилъ все, скрпя сердце. Во многихъ отношеніяхъ былъ онъ въ зависимости отъ Князя Рамирскаго: настоящаго акта, на уступленное Елисаветою жен его имніе, при помолвк ихъ, еще не было сдлано, и онъ до сего времени управлялъ по довренности, которую всегда можно было уничтожишь. Притомъ-же Аглаевъ надялся чрезъ покровительство Князя получить мсто.
Князь и Княгиня Рамирскіе, при свиданіи своемъ, были довольно равнодушны между собою. Холодность ихъ огорчала родныхъ Елисаветы, и въ особенности матъ. Она видла, что взаимное равнодушіе это есть слдствіе непріятностей и частыхъ ссоръ ихъ другъ съ другомъ. Весьма замтно было, что Елисавета потеряла уваженіе и привязанность къ ней мужа. Противорчіе и споры обратились между ними въ привычку, стоило одному изъ нихъ что нибудь сказать, тотчасъ другой спорилъ, не соглашался, или насмхался, безпрестанно должно было ожидать важныхъ непріятностей между ними.
‘Долго-ли ты думаешь пробыть здсь?’ сказала Елисавета мужу своему.
— Дня два, или три, не боле — отвчалъ онъ,— Хлбъ посплъ, жатва приближается, мн надобно поскоре домой.
‘Какъ жаль, что ты не по нужд, а по странному своему вкусу предался весь полевымъ работамъ! Какъ несправедлива судьба, давши теб богатство, которымъ ты не умешь пользоваться! Теб надобно-бы родишься въ крестьянскомъ состояніи, и ты былъ-бы самый работящій и зажиточный мужичокъ. Но, какъ хочешь, а я на ныншней недл хать отсюда не могу: я дала слово Сундуковой обдать у нея въ пятницу.’
— Ты можешь оставаться, а я поду — отвчалъ ей, съ неудовольствіемъ, Князь Рамирскій.— За привтливыя твои слова и хорошій отзывъ очень благодаренъ, но сердиться и браниться съ тобою не намренъ. Теб-бы надобно было, по крайней мр, уважить и пощадить матушку: ей ссоры наши не могутъ быть пріятны. Впрочемъ, длай, что теб хочется. Ты знаешь меня: ежели я одинъ разъ сказалъ, то ни за что не перемню: черезъ два или три дня, непремнно ду отсюда.— Не хочешь-ли походить со мною, Петръ едоровичъ? прибавилъ онъ, обратясь къ Аглаеву.
‘Можно-ли было предвидть, что изъ услужливаго, тихаго, добраго человка, какимъ онъ былъ въ женихахъ, выйдетъ такой вздорный, несговорчивый, упрямый, настоящій медвдь!’ сказала Елисавета, когда мужъ ея отправился ходить.
— А можно-ли было и то предвидть, что характеръ веселой и доброй Лизаньки моей перемнится до такой степени?— возразила ей мать, со слезами на глазахъ.— Можно-ли было поврить, что ты будешь своенравна, упряма и груба? Я, скрпя сердце, молчала до сихъ поръ, но все мое терпніе истощилось. Я, какъ мать, должна сказать теб, что вс поступки твои ни на что не похожи: ты кругомъ виновата! И что за мысль лгать, и обманывать мужа, увряя, что ты не можешь хать съ нимъ, потому, что дала слово обдать у Сундуковой, когда, напротивъ, ты при мн отказалась отъ этого обда, сказавъ, что мужъ прідетъ за тобою?
‘А что за мысль и ему была, и что за капризъ: назначать непремнно, но собственной своей вол, день отъзда отсюда? Почему-бы не спросишься у меня, какъ я думаю? Нтъ, ему непремнно хочется все длать самовластно, по своему. Онъ не иметъ никакого уваженія ко мн! ‘
— Да какія средства употребляетъ ты, чтобы пріобрсть его уваженіе? Ты такъ безразсудно дйствуешь, такъ втрена и неодумчива, что это очень огорчаетъ меня. Какъ до сихъ поръ не видишь ты, что настойчивостію своею и упрямствомъ, ршительно, никакого успха ты имть не можешь? Признаюсь, до сихъ поръ я обвиняла его, но теперь вижу, къ несчастію, на опыт, что ты сама не права.
‘Помилуйте, маменька: не уже-ли мн не должно имть никакой собственной воли, и быть совсмъ статуею? Я хочу ему доказать, что и у меня есть сила характера.’
— Сила характера! Вотъ камень преткновенія для многихъ женъ! Он думаютъ, что упрямствомъ, которое называютъ силою характера, могутъ взять поверхность и утвердить власть надъ мужьями. Поврь: ежели нкоторыя жены и достигаютъ сей цли, то употребляютъ для того совсмъ другія средства. Жена, которая будетъ утверждать, что своею настойчивостію длаетъ изъ мужа все, что ей хочется — лжетъ! Разсмотри жизнь такихъ супруговъ: ты увидишь, что они живутъ въ безпрестанной ссор. Жена и потому должна скоре уступить мужу, что слабе его здоровьемъ и голосомъ. Женское оружіе — кротость, тихость и терпніе. Ежели-бы ты съ самаго начала своего супружества употребила то оружіе, то сохранила-бы привязанность къ себ мужа, и имла-бы надъ нимъ всю власть. Теперь мудрено даже и поправить. Однакожъ, все лучше испытать предлагаемыя мною средства. Ты еще не такъ давно за-мужемъ, и имешь большое преимущество противъ иныхъ женъ. Твой мужъ не окруженъ родными, или друзьями, которые находили-бы собственныя свои выгоды ссорить васъ, наговаривать на тебя, толковать поступки твои въ дурную сторону, чтобы ловить, какъ говоритъ пословица, въ мутной вод рыбу.
‘Вс ваши совты и наставленія, маменька, прекрасны, превосходны’ — сказала Елисавета, вставши съ неудовольствіемъ со стула — ‘но, я думаю, самъ Ангелъ не могъ-бы ужиться съ такимъ уродомъ, съ такимъ своенравнымъ, съ такимъ скрягою, какъ мужъ мой. Однакожъ, я попробую испытать то, что вы мн совтуете, постараюсь, ежели только могу! Ты, Софья, какъ я вижу, нарочно оставалась при этой проповди, чтобы торжествовать надо мною. Но лучше воспользуйся моимъ примромъ: не выходи вкъ за-мужъ, не обольщайся даже самимъ Пронскинъ. Поврь: и онъ будетъ такой-же мужъ, какъ и вс прочіе. Не хлопочи, и отдай его сантиментальной Фамусовой.’
— Хотя никакихъ видовъ на Пронскаго я не имю — отвчала Софья — но, признаюсь, не желаю ему такой глупой жены, какъ Фамусова. Впрочемъ, обо мн не безпокойся. Супружество меня не прельщаетъ, и я думаю, что останусь на вкъ въ сословіи пожилыхъ двушекъ. Жизнь тетушки Прасковьи Васильевны гораздо боле иметъ привлекательности.—
При сихъ словахъ вошелъ Пронскій. Къ нему пріхалъ откуда-то нарочный, и онъ былъ въ большомъ смущеніи. ‘Подите сюда, Николай Дмитріевичъ,— сказала ему втреная Елисавета, совсмъ забывши важный, только что окончивишійся разговоръ съ матерью. У нея остались въ памяти, послднія слова Софьи, и она, по безразсудности своей, тотчасъ сообщила ихъ Пронскому.— ‘Вообразите: Софья сей часъ сказала намъ, что она иметъ твердое намреніе оставаться вкъ въ двкахъ! ‘
— Можно-ли имть такое намреніе!— отвчалъ съ чувствомъ Пронскій.— Но… теперь не могу я говорить боле. Извините, я долженъ сей часъ хать, и пришелъ простишься съ вами. Вы. вы. Софья Васильевна… но, прошу васъ извинить меня. Современемъ объяснится странный мой поступокъ. Я долженъ сей часъ хать — Слезы полились градомъ изъ глазъ его, онъ спшилъ выйдти. Коляска его была уже готова у крыльца.
Вс, съ удивленіемъ, смотрли другъ на друга. ‘Что это значитъ?’ прервала наконецъ общее молчаніе Елисавета. ‘Онъ влюбленъ въ Софью: это очень видно, признаніе его готово было вырваться. Но что за причина такого внезапнаго отъзда?’ Вс терялись въ догадкахъ.
Софья хотла казаться равнодушною, однакожъ и она сильно поражена была Отъздомъ Пронскаго, оставила мать и сестру отгадывать, и по своему объяснять причины страннаго поступка и таинственныхъ его словъ, и чтобы скрыть смущеніе, ушла въ свою комнату, гд приняла твердое намреніе совсмъ не думать о Пронскомъ. Но такъ успшно исполнила она это намреніе, что ни о чемъ боле думать не могла, какъ только о немъ.
Между тмъ, Князь Рамирскій и Алексй Холмскій ходили съ Аглаевымъ, и осматривали садъ его и строенія. ‘Какія перемны нахожу я здсь! Деревни вашей узнать не льзя ‘— сказалъ Князь Рамирскій.— ‘Какая прекрасная баня!… Но, къ чему такая роскошь? На что надобны эти диваны, зеркала, ковры? У меня, кажется, гораздо поболе вашего состояніе, но ничего этого нтъ. А въ саду что за чудеса! Но къ чему этотъ гротъ, украшенный раковинами, и каскадъ, гд вода даромъ пропадаетъ? Гораздо-бы лучше запрудить, сдлать плотину, и поставить мльницу, которая приносила-бы доходъ. Бесдка прекрасная, и видъ, конечно, отсюда прелестный, но птичникъ и оранжерея по вашему состоянію очень велики, все это стоитъ много денегъ, а дохода никакого не приноситъ.’
— Конечно, все, что вы видите, стоило сначала довольно дорого — отвчалъ Аглаевъ — но теперь поддержка строенія ничего не значитъ- Притомъ-же, признаюсь вамъ, это доставляетъ мн пріятное занятіе, и удерживаетъ часто дома, а безъ того я, можетъ быть, здилъ-бы по гостямъ.
‘И то и другое, по мннію моему, не хорошо. Чтобы вызжать въ гости, надобно также тратить лишнія деньги. Это что за строеніе, въ вид прекраснаго готическаго храма? ‘
— Это ледникъ — отвчалъ Аглаевъ, красня — а въ верху голубятня. Для этого строенія никакихъ излишнихъ издержекъ не было: это просто срубъ, обитый тесомъ, которому данъ только хорошій фасадъ.
‘Не мое дло учить васъ, и длать наставленія’ — продолжалъ Князь Рамирскій, осматривая это и другія строенія.—
‘Какъ ближній вамъ человкъ, я желалъ сказать мнніе мое, что надобно жить по своему состоянію, впрочемъ, всякій въ прав тратить свои деньги, какъ онъ хочетъ.’
Возвращаясь домой, услышали они колокольчикъ, коляска Пронскаго была уже готова, его самаго встртили они на крыльц. Въ большомъ смущеніи, съ заплаканными глазами, онъ объявилъ, что получилъ письмо, которое заставляетъ его тотчасъ хать, простился съ ними, вскочилъ въ коляску, и поскакалъ во всю прыть.
Они, такъ-же какъ и женщины, были изумлены внезапнымъ отъздомъ Пронскаго. Имъ поспшили разсказать странное его прощанье. Всякій толковалъ по своему, и никто не могъ постигнутъ, что за причина побудила его такъ скоро собраться и ускакать отъ нихъ. Послали спросить, отъ кого прихалъ нарочный, который еще остался кормить лошадей, и узнали, что присланъ былъ конюхъ изъ подмосковной Проискаго, отъ управляющаго, а онъ получилъ эстафетъ изъ города, слдовательно, вс остались въ прежнемъ Невдніи, и не узнали, отъ кого былъ присланъ эстафетъ.

——

Князь Рамирскій, съ удивленіемъ, замтилъ большую перемну въ обращеніи жены своей. Она казалась ласкова и мяла съ нимъ. Но это было только временнымъ слдствіемъ совтовъ матери. Впрочемъ, по многимъ опытамъ, ему было извстно, что она всегда и прежде такъ поступала, когда ей нужно было что нибудь выпроситъ у него. Бывши въ неудовольствіи на нее, Князь ршился при первой просьб ея отказать. Однакожъ весь день прошелъ у нихъ въ большихъ ладахъ, безъ всякихъ просьбъ со стороны Елисаветы.
На другой день, утромъ, было тоже согласіе. Посл завтрака, Алексй Холмскій сказалъ Князю Рамирскому, что ему нужно поговорить съ нимъ наедин. Они вышли, и долго ходили по саду вдвоемъ, возвратясь, велли они запрягать карету, и сами пошли одваться. Передъ отъздомъ, Князь Рамирскій сказалъ жен своей, что по нкоторымъ причинамъ, онъ остается еще на нсколько дней, что теперь, вмст съ братомъ, детъ онъ къ Фамусовымъ, а бывши у нихъ, совстно уже не сдлать также визита Сундуковымъ, и что онъ, вмст съ нею, подетъ потомъ къ нимъ обдать. При сихъ словахъ, Князь простился, и, не дожидаясь отвта, ухалъ.
Елисавета была въ большомъ смятеніи. Приглашеніе обдать у Сундуковыхъ было ею выдумано. Она не знала, какъ теперь выпутаться.
‘Видишь-ли’ — сказала ей мать — ‘въ какое затруднительное положеніе ты сама себя поставила? Какъ надобно быть осторожной! Какъ’ — Сдлайте одолженіе, избавьте меня отъ наставленій и проповдей — прервала Елисавета, съ неудовольствіемъ. Я сама напередъ знаю, что обыкновенно въ такихъ случаяхъ говорится. Лучше помогите, какъ мн отдлаться отъ несноснаго моего урода…
‘Что остается мн еще сказать теб посл этого?’отвчала мать, удивленная такою запальчивостію, и тономъ, столь неприличнымъ.’Длай, что теб вздумается, или прямо скажи, что теб не хочется хать къ Сундуковымъ. ‘
— Сказавъ это, я и не солгу, и, можетъ быть, мужъ мой удовольствовался-бы этимъ отвтомъ, но братъ Алексй врно отправится къ нимъ, и разскажетъ, что Князь хотлъ хать къ нимъ обдать, по что я его отговорила. Эти мальчишки, едва только вышедшіе изъ школы, во все любятъ вмшиваться. Сундукова врно скажетъ ему, что я сама отказалась отъ ея обда, врно прідетъ сюда, замучитъ вопросами, объясненіями, а все это произошло отъ невинной моей выдумки…
Мать смотрла на нее съ изумленіемъ, и не отвчала ни слова.
‘Извините, маменька!’ — продолжала Елисавета, просясь цловать ея руки.— ‘Простите меня, я такъ виновата передъ вами, въ горячности наговорила я, сама не знаю что! Вы имете все право упрекать меня. Ложь всегда иметъ дурныя слдствія. Но что-жъ мн длать теперь?’ Она залилась слезами, и ушла къ себ въ комнату. Отъ слезъ, и отъ внутренняго волненія, такъ разболлась у нее голова, что она легла въ постелю, и не вышла обдать.
Вскор посл обда возвратились Князь Рамирскій и Алексй. Объясненіе и оправданіе Елисаветы было весьма натянуто. Мужъ ея отгадалъ настоящую причину, взбсился, наговорилъ ей множество грубостей, и объявилъ, что онъ, ршительно, завтра детъ домой. Елисавета еще никогда не видала его сердитымъ до такой степени, и на этотъ разъ надобно было признаться, что она сама кругомъ виновата. Братъ ея также изволилъ разгнваться, и осыпалъ ее упреками, но его слушала она весьма равнодушно. Рамирскій ушелъ въ сердцахъ изъ комнаты, долго ходилъ одинъ, возвратился почти передъ ужиномъ, не слъ за столъ, и отправился рано спать, отговариваясь тмъ, что хочетъ завтра утромъ, чмъ свтъ, хать домой. Елисавета должна была повиноваться сему распоряженію. Одумавшись, хотлось было ей употребишь обыкновенныя средства — упреки и насмшки, но угрюмый видъ мужа, также внутреннее сознаніе, что она точно сама виновата, укротили ее. Насилу удерживая слезы, простилась она съ матерью и сестрами, и въ молчаніи послдовала за мужемъ.
‘Ахъ, Боже мой!’ сказала Катерина.’Какъ-бы я была несчастлива, если-бы у моего мужа былъ такой-же характеръ!’
— Но сама разсуди: виноватъ-ли онъ въ этомъ случа?— отвчалъ Аглаевъ.— Она потрудилась вывести его изъ всякаго терпнія. Признаюсь: я никакъ не могъ-бы ужиться съ Елисаветою! Жена мрачнаго, задумчиваго, характера хотя имла-бы вс достоинства, скоро можетъ надость, но все она лучше той, которая думаетъ насмхаться, подшучивать, ставить меня въ дураки, бывши притомъ еще своенравна, упряма и лгунья. Отъ такой женщины я бжалъ бы, Богъ знаетъ куда!—
Холмская, оставаясь ночевать въ Пріютов, всегда занимала одну комнату съ Софьею. Она удерживала слезы свои при всхъ, но оставшись съ Софьею наедин, предалась горести своей.
‘Сколько непріятностей предвижу я для Елисаветы! ‘сказала Холмская. ‘Какія бдствія навлечетъ она на себя своимъ легкомысліемъ и неразсудительностію! А ей, напротивъ, предстояла возможность прожить весь вкъ спокойно и счастливо. Мужъ ея, конечно, ограниченнаго ума, но у него доброе сердце. Ежели-бы не ожесточила она его безпрестанными противорчіями и насмшками, то онъ уважалъ-бы и любилъ ее. Завтрашній день они врно всю дорогу будутъ браниться между собою, и, вмсто согласія, спокойствія и счастія, что должно-бъ было ожидать ихъ дома, возвратятся они съ чувствомъ ненависти и отвращенія другъ къ другу! Какъ много ошиблась я въ мнніи моемъ о характер Елисаветы…’
— Я думаю, что на этотъ разъ она завлеклась дале чмъ думала — сказала Софья.— Слдствія могутъ быть такъ важны, что это можетъ послужить ей большимъ урокомъ, и заставишь ее быть впередъ внимательне. Она врно употребитъ вс средства скоре примиришься съ мужемъ, и не раздражать его боле.
‘Дай Богъ, дай Богъ, чтобы она одумалась, и чтобы увщанія мои и твои послужили ей въ пользу. Но сомнваюсь, и вижу, что кром втренности и неразсудительности, она еще самолюбива, и, какъ мн кажется, совты этой Графини Хлестовой, о которой ты мн сказывала, сдлали на нее сильное впечатлніе, потому, что они сообразны съ ея характеромъ.’
— Это, можетъ быть, правда — сказала Софья — но у нея доброе сердце, и она не глупа: будетъ постаре, и сама сознается, что такіе совты длали ей большой вредъ. Станемъ молиться за нее, милая маменька., и надяться на милость Божію.—
Разговоръ съ Софьею нсколько успокоилъ Холмскую.
На другой день вс встали довольно рано. Родные Елисаветы съ удовольствіемъ замтили, что она помирилась съ мужемъ. Хорошій завтракъ, приготовленный Катериною къ отъзду ихъ, способствовалъ окончательному уничтоженію задумчивости и гнва Князя Рамирскаго. Онъ развеселился, былъ довольно разговорчивъ, и вжливо обратился къ старой Холмской, съ просьбою: пріхать пожить у нихъ въ Никольскомъ. Софью убдительно просилъ онъ не замедлишь своимъ прибытіемъ. ‘Лизанька моя’ — прибавилъ онъ, цлуя ее — ‘настоящій избалованный ребенокъ: она больше всхъ слушается и уважаетъ васъ, любезная сестрица. Пожалуйте прізжайте къ намъ, Я самъ чувствую, что иногда горячусь по пустому, и не умю, какъ должно, обходишься съ женою — помогите, научите меня!’ Съ сими словами вышелъ онъ, чтобы узнать, все-ли готово къ отъзду.
— Я сама выучу тебя, и покажу, какъ надобно обходишься со мною — сказала Елисавета на ухо Софь. Софья хотла сдлать ей возраженіе, но Князь Рамирскій возвратился, сталъ прощаться, и Елисавета, съ торжествующимъ видомъ и съ усмшкою, повторила Софь слова свои потихоньку, цлуясь съ нею. ‘Посмотри, какъ я его вышколю,’ прибавила она, ‘ты не узнаешь мужа моего, когда прідешь къ намъ.’

ГЛАВА V.

‘Семейство есть тихое, сокрытое отъ людей поприще,
на которомъ совершаются самые благородные,
а самые безкорыстные подвиги добродтели.’
Жуковскій.

Елисавета и мужъ ея дохали миролюбиво и благополучно домой. Черезъ нсколько дней Софья получила отъ сестры письмо, она убждала ее пріхать къ нимъ, и оканчивала свое посланіе слдующими словами: ‘Любезный супругъ мой, по прибытіи домой, не сходитъ съ гумна, самъ смотритъ, какъ кладутъ скирды, и третьяго дня даже и не приходилъ обдать, а весь день провелъ на гумн, длалъ замолоты хлба, самъ считалъ снопы, когда ихъ накладывали въ овинъ, для сушки, при себ веллъ обмолотить, вывять и смрятъ. Знаешь-ли, какъ я виновата передъ нимъ? Въ то время, когда я жила съ вами, онъ занимался мною, и готовилъ пріятный сюрпризъ. Вообрази: онъ сдлалъ въ отсутствіе мое, своими мастеровыми, прекрасный кабріолетъ, точно такой, какой видла я и хвалила у Свтланиныхъ, кром того объздилъ смирную, прекрасную лошадь своего завода. А я, ничего не зная объ этомъ, ‘такъ дурно приняла его, когда онъ пріхалъ въ Пріютово! Самъ виноватъ: ‘зачмъ тотчасъ не сказалъ мн, я совсмъ иначе обходилась бы съ нимъ. Однакожъ, онъ точно добръ, и я на’стою на своемъ — перевоспитаю и по’ставлю его, какъ мн хочется.’
Это письмо успокоило нсколько мать и сестеръ Елисаветы, хотя конецъ его и не таковъ былъ, какъ-бы он желали.
Между тмъ, въ Пріютов вспоминали о Пронскомъ. Внезапный отъздъ его казался странною загадкою. Катерина часто обращала разговоръ на этотъ предметъ. Софья молчала, или старалась перемнить предметъ разговора, но Холмская и Катерина разсуждали между собою, и не постигали, что все это значитъ. Любовь Пронскаго къ Софь была очевидна, при отъзд не могъ онъ скрыть горести своей: сердце его не выдержало, и прощаясь онъ почти совсмъ проговорился. Знали, что онъ былъ независимъ, и могъ располагать собою. Мачиха, воспитавшая его, жила въ Петербург, и любила его, какъ сына, но она не могла, и даже врно не захотла-бы препятствовать соединенію его съ Софьею. Вс терялись въ догадкахъ, и не могли придумать, чему все должно было приписать.
Софья чувствовала большую привязанность къ Пронскому, но разсудительность и сила характера помогли ей скрыть свою горесть. Катерина удивлялась ей, нсколько разъ упрекала ее, и нешутя сердилась на ея нечувствительность. Но Софья молчала, и не хотла выводить сестры изъ заблужденія.
Проживъ въ Пріютов нсколько дней посл отъзда Рамирскихъ, Холмская похала, по общанію, на богомолье. Все приняло прежнее, несносное, скучное едипообразіе, какъ говорилъ Аглаевъ. Онъ любилъ общество, и пока были гости, привыкъ къ разсянію. Пребываніе Княгини Рамирской въ дом его, частыя посщенія, обды въ гостяхъ — все это, какъ онъ прямо говорилъ, нсколько пробудило и оживило его. Теперь снова должно было проводить время такъ-же монотонно, какъ прежде. Катерина преодолла страстную любовь свою къ дочери, и была безпрестанно съ мужемъ, но тщетно употребляла она вс средства развеселить eгo. Сокровенныя причины задумчивости его были ей неизвстны. Онъ получалъ частыя напоминанія объ уплат долговъ, былъ въ самомъ затруднительномъ положеніи, и не зналъ, что предпринять.
Софья видла, что ей невозможно было оставить сестры. Катерина часто плакала, и предавалась отчаянію, что вс средства къ возстановленію прежней, спокойной и счастливой жизни оставались безуспшны. Здоровье ея примтнымъ образомъ разстроивалось.
Разсудительная Софья проникла, что какая добудь тайная причина особенно тяготитъ Аглаева, замтила, что всякій разъ по полученіи почты онъ становился задумчиве и грустне, вспомнила, что прізжалъ Исправникъ, котораго., увидвъ издалека, Аглаевъ не допустилъ войдти въ комнату: онъ вышелъ къ нему на встрчу, долго ходилъ съ нимъ въ саду, и веллъ принесть въ бесдку чай, ромъ и трубки. Сообразивъ все это, Софья догадалась, что долги безпокоятъ его, что Аглаевъ точно ведетъ образъ жизни свыше своего состоянія, и, слдовательно, что онъ совсмъ не такой отличный хозяинъ, какъ думали объ немъ. Посл сего ршилась она потребовать отъ Аглаева откровеннаго признанія о томъ, въ какомъ положеніи дла его, узнать, сколько онъ долженъ, и предложить ему возможное пособіе. Но предметъ сей былъ весьма щекотливый: она знала раздражительное самолюбіе Аглаева, должна была изыскивать время, и дйствовать съ большою осторожностію. Предлогомъ къ откровенности были болзненные припадки Катерины, при вторичной ея беременности. Однажды она дурно спала, жаловалась на головную боль, и весь день не выходила изъ своей комнаты. Аглаевъ обдалъ вдвоемъ съ Софьею.
Посл обда, Катерина еще не просыпалась, и Софья воспользовалась симъ случаемъ. Издалека завела она разговоръ, что семейство ихъ умножается, что состоянія большаго оставишь дтямъ они не могутъ, но должны только дать хорошее воспитаніе, а боле всего цнить добрую нравственность выше всякаго богатства.
‘Дти! дти! Они не въ утшеніе, а въ тягость бднымъ людямъ,’ сказалъ Аглаевъ. ‘Мн кажется, что съ тхъ поръ, какъ родилась Соничка, все пошло у насъ хуже. Она, какъ будто принесла намъ несчастіе своимъ рожденіемъ! ‘
— Непріятно мн слышать отъ тебя такой вздоръ — возразила Софья.— Ты совсмъ иначе говорилъ прежде, ты любилъ Соничку, и ежели сестра замтила, что ты иначе думаешь, то я и не удивляюсь ея грусти и унынію, которыя столь вредны въ ныншнемъ ея состояніи.
‘Я не могу сказать, чтобы не любилъ этого ребенка, но положеніе наше становится часъ отъ часу тягостне. Покамстъ у насъ не было дтей, я думалъ, что въ двоемъ мы кое-какъ можемъ прожить: теперь совсмъ иначе все мн представляется, и, признаюсь, мысль о долгахъ моихъ ужасаетъ меня! ‘
— Разв ты очень много долженъ? Я думала, что получивъ капиталъ, доставшійся теб въ приданое за Катинькою, ты совсмъ расплатился.
‘Ахъ, нтъ, любезная сестра!’ сказалъ Аглаевъ,’ чистосердечно долженъ я признаться теб, и одной только теб могу открыть то, чего не знаетъ еще самая жена моя. Я прошу тебя и не сказывать ей, потому, что это безполезно огорчитъ ее. Посл смерти батюшки, ты сама знаешь, я здилъ въ Москву, для разсянія, завлеченъ былъ въ игру, и много, очень много проигралъ. Я боялся признаться во время сватовства, что много долженъ, врно маменька отказала-бы мн, и вс вы убждали-бы Катиньку не выходить за меня. Притомъ-же я надялся, что когда нибудь богатый мой дядюшка скончается, и оставитъ мн наслдство. Надежда на это до сихъ поръ удерживаетъ еще моихъ заимодавцевъ. Но между тмъ долги мои одними процентами ужасно возрастаютъ, дохода съ имнія недостаетъ на прожитокъ, часъ отъ часу боле затрудненіе увеличивается, и — Богъ знаетъ, чмъ все это кончится! Теперь, но уже немного поздно, входитъ мн въ голову, что должно-бы совсмъ иначе дйствовать. Надобно-бы мн было пожить нсколько времени съ дядюшкою, приобрсть его благосклонность, или хотя, по крайней мр, прежде женитьбы хать самому, просишь согласія его, и убдить, чтобы онъ обеспечилъ мое состояніе. Но влюбленный человкъ тоже, что слпой: ничего не видитъ впередъ, и способенъ длать безпрестанныя глупости. Amour, amour! quand tu nous tiens, on peut bien dire: adieu prudence (Любовь, любовь! когда мы попались подъ твою власть — смло можно сказать: прощай благоразуміе)! Какъ справедливо сказалъ это Лафонтенъ.’
Софья тяжело вздохнула, и, по нкоторомъ молчаніи, начала говорить: ‘Но, любезный другъ! ежели дла твои такъ разстроены, и ты много долженъ, то зачмъ-же ты не ограничишь своихъ прихотей? Зачмъ не расположить жизни своей по способамъ и состоянію своему? Напримръ: на что ты держишь собакъ, и такую кучу лошадей? Теб въ этомъ случа можно взять въ образецъ жену свою. Догадываясь, что ты много долженъ, она ршительно во всемъ себ отказываетъ, не иметъ никакихъ желаній, смотритъ, чтобы никакая бездлица не пропадала даромъ — словомъ — во всемъ наблюдаетъ порядокъ и бережливость.’
— Какъ? Она уже догадывается, что дла наши разстроены, и что я много долженъ? Я никогда не замчалъ этого!— ‘Ты не замчалъ отъ того, что она искусно скрывается отъ тебя. Но, не увеличивай ея грусти: ты убьешь ее, ежели она увидитъ, что ты не такъ уже любишь Соничку, какъ прежде. Постарайся смотрть на все въ другомъ вид, дочь твоя должна увеличишь привязанность къ домашней жизни, боле всего — не унывай. Отчаяніе ничего не производитъ, кром ослабленія моральныхъ и физическихъ силъ. Придумаемъ вмст, какъ помочь теб. Я съ своей стороны готова пожертвовать всмъ, что имю. Капиталъ мой въ врныхъ рукахъ, я получу его въ срокъ, и отдамъ теб, ежели нужно будетъ, то заложи, или продай мое имніе, для заплаты своихъ долговъ. Ты, съ своей стороны, также умрь свои расходы, перемни образъ жизни, и будь увренъ, что за пожертвованія свои будешь ты слишкомъ вознагражденъ спокойствіемъ и счастіемъ, собственно твоимъ и семейства твоего.’
Аглаевъ со слезами бросился цловать руки Софьи, и отъ души благодарилъ ее. ‘Я надюсь,’ продолжалъ онъ, ‘что не буду принужденъ къ необходимости воспользоваться истинно дружескимъ, родственнымъ расположеніемъ твоимъ, и готовностію пожертвовать состояніемъ для устройства нашихъ длъ. Я увренъ, что дядюшка, къ которому намренъ я скоро хать, и откровенно во всемъ признаться, не оставитъ меня безъ пособія. Но сегодняшній разговоръ нашъ будетъ для меня на вкъ незабвеннымъ! ‘
— Не позволишь-ли ты мн поговоришь о вашемъ положеніи съ братомъ Алексемъ?— продолжала Софья.— Онъ богатъ, и можетъ, не разстроивая себя, помочь вамъ. Я хотла было говорить ему въ бытность его здсь, но не ршилась безъ твоего позволенія.
‘Отдаю все въ твою волю,’ отвчалъ Аглаевъ. ‘Ты можешь располагать по произволу ввренною мною теб тайною, я увренъ, что ты не употребишь ее во зло. Однакожъ, любезная сестра, пособіе, предлагаемое такъ нжно, и отъ добраго сердца, можно принять съ истинною благодарностію, но ежели кто вздумаетъ хвастать своими благодяніями, разглашать ихъ, и требовать, въ знакъ благодарности, безусловнаго повиновенія, ты сама согласится — это слишкомъ тяжело! Я готовъ лучше ходить по міру, нежели быть обязаннымъ такому человку.’
— О, въ этомъ случа будь увренъ — ежели я хоть нсколько замчу, что Алексй неспособенъ сдлать вамъ вспомоществованія такъ, какъ должно брату, то и говорить ему ничего не буду.
Тутъ прервали разговоръ ихъ. Катерина проснулась, и звала ихъ къ себ.
Совты и великодушіе Софьи сдлали сильное впечатлніе на Аглаева, онъ былъ очень милъ и внимателенъ къ жен, ласкалъ’ своего ребенка, казалось, прежній счастливый образъ жизни ихъ возвратился, и это способствовало къ возстановленію здоровья Катерины.
Между тмъ Софья сказала Аглаезу, чтобы онъ приготовилъ’ жену свою постепенно къ отъзду его въ Москву. Онъ объявилъ Катерин, что получилъ письмо отъ дяди, который боленъ, и для этого надобно ему създить въ Москву. Отложили поздку до прибытія старой Холмской, которая, на обратномъ пути съ богомолья, получила въ Москв письмо отъ дочери своей Натальи, съ извстіемъ о скоромъ прізд ея изъ Петербурга. Холмская ршилась подождать ее, и съ нею вмст возвратиться домой.
Чрезъ нсколько дней пріхала Холмская съ дочерью. Наталья была, можно сказать, посторонняя въ своемъ семейств. Свиданіе съ сестрами было довольно холодно. Вскор посл возвращенія Холмской, Аглаевъ отправился въ Москву. Хотя халъ онъ не надолго, но Катерина проводила его со слезами, и нсколько дней чувствовала себя весьма нехорошо.
Мы только упомянули о Наталь, въ начал сей повсти. Она жила до сего времени въ отдаленіи отъ своего семейства. Крестная мать ея, дальняя родственница Холмскихъ, Графиня Вельская, взяла ее къ себ еще маленькую, отдала въ Институтъ, и по выпуск оттуда Она жила въ дом Вельской, вмст съ ея дочерью, какъ компаньонка. Смерть старой Графини, и замужство ея дочери съ Княземъ Армидинымъ, который отправился, вскор посл свашьбы., въ чужіе края, заставили Наталью возвратиться въ свое семейство. Она привыкла къ роскоши и разсянію въ дом богатыхъ Вельскихъ. Совершенно противоположная жизнь въ деревн была для нея несносна.
Графиня Вельская оставила ей, по духовному завщанію, двадцать тысячъ рублей, и весь свой гардеробъ. Наталья привезла съ собою подарки сестрамъ, и маленькой Соничк, къ которой впрочемъ была весьма равнодушна, откровенно говоря, что не любитъ дтей. Вообще она, и самой себ, и другимъ въ семейств своемъ, была въ тягость какимъ-то церемоніальнымъ и принужденнымъ обращеніемъ. Это обыкновенное слдствіе въ жизни того, кто выйдетъ изъ круга, гд по вол Провиднія родился, и потомъ обязанъ будетъ возвратиться снова въ тотъ-же кругъ. Впрочемъ у Натальи было доброе сердце. Не смотря на свою холодность, она скоро подружилась съ Софьею, которая, сообщивъ ей семейственныя дла, коснулась до затруднительнаго положенія Аглаевыхъ. Наталья выслушала ее равнодушно, отвчала однакожъ, что ежели братъ Алексй не сдлаетъ имъ пособія, то она, съ своей стороны, готова помочь, чмъ можетъ.
‘Только надобно поговорить прежде съ братомъ Алексемъ,’ сказала она. ‘У него большое состояніе, и онъ можетъ, не разстроивая себя, сдлать имъ вспомоществованіе, а у меня, ты сама знаешь, капиталъ незначительный. Признаюсь теб, я привыкла къ нкоторой роскоши. Есть такіе предметы, которые сдлались мн необходимостію, и я не могу обойдтиться безъ нихъ. Повришь-ли, что кром шелковыхъ, я не могу носить другихъ чулковъ? Вообще туалетъ мой требуетъ большихъ издержекъ. Я привыкла къ хорошему столу, люблю нкоторыя лакомства, не могу сидть, читать, или работать при сальныхъ свчкахъ — у меня тотчасъ заболятъ глаза. А я вижу, что состояніе маменьки очень ограниченно, что вы живете въ нужд, и во многомъ себ отказываете, слдовательно, ты сама согласится, что мн должно, какъ можно боле, беречь мой капиталъ. Однакожъ, за всмъ тмъ, я готова сдлать пособіе по возможности.’
Софья была поражена сими словами. Она не могла постигнуть: какъ можно, видя ближняго своего въ крайности, разсуждать хладнокровно о вздор, и почитать необходимостью для жизни предметы роскоши.
Добрая Софья судила по себ, она не привыкла къ изнженной жизни, и не знала, что иногда вздорныя привычки сильно вкореняются, и невозможность удовлетворить прихотямъ длаетъ человка, съ слабымъ характеромъ, точно несчастливымъ.

ГЛАВА VI.

‘Но, укажите: гд отечества отцы,
‘Которыхъ мы должны принять за образцы?
‘Вотъ т, которые дожили до сдинъ!
‘Вотъ уважать кого должны мы на безлюдьи!
‘Вотъ наши старики, взыскательные судьи!
Грибодовъ.

У Аглаева въ Москв были два дяди, старые холостяки, Акимъ Ивановичъ Аристофановъ, родной братъ его матери, и Петръ Кондратьевичъ Аглаевъ, родной братъ его отца. Отъ Аристофанова никакой помощи ожидать было не льзя: онъ промоталъ почти все имніе, и, достигнувъ до 60 лтъ, продолжалъ однакожъ вести образъ жизни молодаго человка, былъ кругомъ долженъ, такъ, что по смерти его врядъ-ли что могло остаться наслдникамъ.
Другой дядя, братъ отца Аглаева, былъ старый, богатый скупецъ и ростовщикъ. По необходимости, на немъ основывалъ Аглаевъ всю свою надежду, и его думалъ онъ тронуть откровеннымъ признаніемъ о томъ, въ какомъ затруднительномъ положеніи находился, а потомъ попросишь его пособія. Однакожъ, зная разсчетливость и скупость дяди, онъ не ршился остановиться у него въ дом, а пріхалъ прямо къ Арисшофанову, который былъ всегда къ нему ласковъ, отвчалъ на его письма, общалъ самъ быть у нихъ въ деревн, чтобы познакомишься съ милою племянницею, и приглашалъ Аглаева, когда онъ будетъ въ Москв, останавливаться у него.
‘А, здравствуй, любезный Петруша!’ — сказалъ онъ, обнимая и цлуя Аглаева.— ‘Какъ мы давно не видались! Мн страхъ досадно, что я еще не усплъ побывать у васъ. Говорятъ: жена у тебя красавица. Я видлъ здсь, прошлою зимою, сестру ея, кажется, Софью Васильевну, — она здсь всмъ головы вскружила, и ежели жена твоя похожа на нее, то поздравляю тебя.’
— Я, слава Богу, счастливъ въ моемъ супружеств. Вы, дядюшка, какъ себя чувствуете? Здоровы-ли вы? Мн кажется, вы какъ будто похудли.
‘Слава Богу, я здоровъ, и, какъ видишь, веселъ и бодръ’ — отвчалъ Аристофановъ, задыхаясь отъ кашля, и накапывая на сахаръ какія-то капли.— ‘Надюсь: ты у меня остановился? Ты общалъ мн.’
— У васъ, дядюшка, ежели только не обезпокою васъ.
‘Полно, братецъ, что за безпокойство между родными!— Что, видно соскучился въ деревн, и пріхалъ повеселиться съ нами? Дло хорошее, только теперь въ Москв не то, что бывало прежде: какъ-то стали вс поразсчетливе, однакожъ, есть еще нкоторые домы, гд живутъ по старинному. Я тебя познакомлю, и мы вмст повеселимся. Сегодня у насъ вторникъ, я запишу тебя съ вечера въ Англійскій Клубъ, завтра тамъ будемъ мы обдать, ты найдешь старыхъ знакомыхъ. Но, извини, братъ, мн пора хать. Я дома у себя стола не держу да холостому человку и не нужно. Тому кто играетъ въ вистъ, или въ мушку, во многихъ домахъ рады.— Ежели будешь въ театр, тамъ увидимся, теперь мн нкогда — прощай до свиданія.’
Совты Софьи не изгладились изъ сердца Аглаева. Онъ ршительно расположился жить сколько возможно умренне, не длать никакихъ издержекъ, и даже не нанимать лошадей. Передъ отъздомъ, еще бесдовалъ онъ съ Софьей, и разсчитывалъ, что поздка его почти ничего не будетъ стоить. Тотчасъ по прибытіи въ Москву онъ увидлъ, что ошибся въ своемъ соображеніи. Почтенный дядюшка объявилъ ему, что никогда дома не обдаетъ, слдовательно, кушать ему должно будетъ на свой счетъ. Но на это, думалъ Аглаевъ, я истрачу бездлицу, отыщу старыхъ знакомыхъ, и врно многіе будутъ приглашать меня. Впрочемъ, куда, кажется, еще тратить деньги? Ежели сошью новый Фракъ, то это необходимо и въ деревн. Такимъ образомъ, исполняя ршительное намреніе беречь деньги, отправился онъ пшкомъ къ старому дяд, на котораго возлагалъ всю надежду.
Съ трепетомъ и сильнымъ біеніемъ сердца приближился онъ къ дому его. ‘Отъ этого стараго, грубаго скупца зависитъ судьба моя’ — думалъ Аглаевъ. ‘Ежели-бы не крайность, то никогда нога моя не была-бы у него бъ дом! Но — длать нчего: надобно преодолть себя, выслушать съ терпніемъ его глупыя наставленія, вытерпть упреки, что я мотъ, сидть съ нимъ по нскольку часовъ вдвоемъ, смотрть, какъ онъ раскладываетъ гранъ-пасьянсъ, и слушать брань его съ людьми. Такъ и быть — вооружусь терпніемъ…. Но ежели онъ уже умеръ, и ничего по духовной своей не оставилъ: что тогда длать?’ Эта мысль заставила Аглаева содрогнуться. Онъ невольно остановился передъ домомъ. Какъ будто нарочно, ворота и окна были закрыты, и никого не видать было на двор. Съ стсненнымъ сердцемъ, и съ какимъ-то мрачнымъ предчувствіемъ, взошелъ Аглаевъ на крыльцо.
Ни въ передней, ни въ обширной зал, не встртилъ онъ ни одного человка, вс двери въ комнатахъ были отворены настежь, везд видны были нечистота и безпорядокъ. Въ буфет услышалъ онъ стукъ, и вошелъ туда, тамъ наконецъ отыскалъ онъ стараго, знакомаго ему слугу, который держалъ на рукахъ запачканнаго ребенка, и кормилъ его остатками отъ стола.
‘А, здравствуйте, батюшка Петръ едоровичъ!’ — сказалъ слуга.— ‘Давно-ли пожаловали къ намъ, въ Москву?’ — Только сегодня. Что дядюшка?— ‘Очень боленъ.’ — Доложи ему обо мн.— ‘Извольте, но самъ я войдти къ нему не смю, а скажу Мар Лаврентьевн.’ — Какая Мара Лаврентьевна? Неуже-ли тетушка моя, Лукавина?— ‘Она, батюшка, она сама, теперь она наша госпожа. Со времени болзни дядюшки совсмъ переселилась она сюда, взяла къ себ ключи, и, кажется, все ей достанется.’ — Какъ? Съ какой стати? Она самая дальняя родственница, правнучатная сестра дядюшки.—
‘Такъ, но она все прибрала въ свои руки, а на васъ дядюшка очень гнвается.’
— За что? Чмъ могъ я надосадить ему?
‘Онъ изволилъ еще прежде говорить, что вы совсмъ его забыли, и давно не писали.’
— Какъ не писалъ? Напротивъ: отъ него не получилъ я отвта ни на одно письмо мое, но, видно, почтенная тетушка все это обработала!— ‘Притомъ же она сказывала ему, что будто ваше имніе за долги назначено въ продажу, это еще пуще его взбсило. Онъ пошелъ видно весь въ отца — сказалъ дядюшка. Тотъ промотался, и сынокъ, видно, такой-же негодяй, но нтъ, я этому моту ничего не оставлю — прибавилъ онъ съ досадою.— Мара Лаврентьевна съ тхъ поръ чаще стала здить къ намъ, а со времени болзни барина совсмъ переселилась. Я самъ слышалъ, какъ она при мн изволила говоритъ, что дядюшка отдалъ ей все по духовной, а вамъ ничего отказано не будетъ.’
Какъ громомъ пораженъ былъ Аглаевъ сими словами. Между тмъ слуга пошелъ докладывать объ его прізд. Онъ слышалъ, это Мара Лаврентьевна громогласно приказывала объявишь, это дядюшка почиваетъ, и принять его не можетъ. Но въ тоже время Аглаевъ услышалъ стукъ отъ упавшей чашки, или стакана. Дядя его, какимъ-то дикимъ, невнятнымъ голосомъ, ворчалъ и бранился за неосторожность. Посл сего, уврясь, что старикъ не спитъ, Аглаевъ вошелъ прямо къ нему въ комнату.
Не смотря на то, что Аглаевъ всегда былъ равнодушенъ къ своему дядюшк, и послдняя несправедливость давала ему все право быть на него въ негодованіи,— онъ приведенъ былъ въ ужасъ и состраданіе зрлищемъ, которое ему представилось.
Въ большихъ креслахъ, сидлъ умирающій, разслабленный старикъ, кругомъ обложенный подушками, ноги его покрыты были нагольнымъ тулупомъ, большой калпакъ, изъ козьей шерсти, и замаранный, изодранный шлафрокъ, составляли всю его одежду, глаза его потускнли, нижняя губа совсмъ отвисла, все возвщало, что хотя осталось еще въ немъ нсколько физическихъ силъ, но морально онъ уже не существовалъ. Глаза его обратились было на Аглаева, но видно было, что онъ не узнавалъ его, вскор потомъ отвернулся онъ, и быстро смотрлъ на Мароу Лаврентьевну, и на слугу, ворчалъ имъ что-то невнятное, и, какъ замтно было, сердился за то, что самъ уронилъ кружку съ питьемъ, которую хотлъ поставить на столъ, бывшій подл самыхъ его креселъ.
Мара Лаврентьевна подвинула еще ближе къ нему столъ, налила кружку, и подала ему выпить. Онъ успокоился, глядлъ на всхъ, но, какъ видно было, никого не узнавалъ, и ничего не понималъ. Въ это время Мара Лаврентьевна напала на Аглаева, ‘Что вамъ угодно? Зачмъ пожаловали сюда? И такъ уже хорошимъ поведеніемъ своимъ вы огорчили дядюшку, вы причиною его болзни, и теперь ваше присутствіе можетъ сдлать ему большой вредъ.’ — Тушъ вошелъ Докторъ.— ‘Самъ Карлъ Ивановичъ вамъ тоже подтвердитъ. ‘— Что такое?— спросилъ Докторъ.
‘Вотъ Петръ едоровичъ, племянникъ нашего больнаго, вошелъ сюда безъ спросу, дядя и такъ былъ сердитъ на него, а теперь, не правда-ли, что надобно беречь его, и всякое душевное волненіе можетъ увеличишь его болзнь?’ И конечно — отвчалъ Докторъ. Съ симъ словомъ подошелъ онъ къ больному, пощупалъ его пульсъ, и спросилъ довольно громко: какъ онъ себя чувствуетъ? Видно было, что старикъ узналъ голосъ Доктора, но произносилъ какія-то непонятныя слова, и показывалъ рукою на голову.
‘А, понимаю!’ отвчалъ Докторъ, и, вмст съ Марою Лаврентьевною, вышелъ въ другую комнату писать рецептъ.
Аглаевъ съ ужасомъ смотрлъ на своего дядю. ‘Гораздо легче’ — думалъ онъ — ‘видть человка умершаго, въ гроб, нежели въ такомъ жалкомъ, унизительномъ для человчества положеніи, но еще живаго.’ Больной глядлъ во вс глаза, но видно было, что онъ совсмъ не узнавалъ его. Докторъ возвратился взять свою шляпу, въ которую Мара Лаврентьевна положила десятирублевую ассигнацію. Онъ вмст съ нею, подтвердилъ Аглаеву, что присутствіе его можетъ сдлать большой вредъ больному его дяд и началъ было краснорчиво доказывать, какъ всякое моральное потрясеніе можетъ поразишь болычаго, и предускорить его смерть. Но Аглаевъ не имлъ терпнія слушать. Что оставалось ему длать, и какую надежду могъ онъ имть на полу-умершаго человка? Онъ поспшилъ выйдти изъ комнаты, и изъ дому его, съ тмъ, чтобы уже никогда боле не возвращаться. Мысль, что вс надежды его такъ внезапно разрушились, привела его въ отчаяніе, онъ самъ себя не помнилъ, и ходилъ изъ улицы въ улицу безъ всякаго плана, не зная, что ему длать! Положеніе его было ужасно. Деревня его имла два названія: Пріютово, Александрова тожъ, покойный отецъ его заложилъ Пріютово въ казну, а потомъ, бывъ въ совершенной крайности, ту-же деревню, подъ названіемъ Александровой, заложилъ въ частныя руки. До сего времени, кое-какъ, Аглаевъ взносилъ проценты по обимъ закладнымъ, но кредиторъ его настоятельно требовалъ уплаты капитала, и это была настоящая причина прізда Аглаева въ Москву. Онъ хотлъ убдить его подождать нсколько дней и надялся, что дядя поможетъ ему расплатиться. Теперь — что предпринять!
Въ такомъ положеніи, совсмъ не замчая, попалъ онъ на бульваръ, и ходилъ скорыми шагами. Съ нимъ встртился старый его сотоварищъ по Университетскому Пансіону, Константинъ Ивановичъ Змйкинъ. Онъ одтъ былъ чрезвычайно странно, въ какомъ-то коротенькомъ, выше колна, бломъ сюртук, усы были у него отпущены и нафабрены. И въ спокойномъ расположеніи духа, Аглаевъ никакъ не могъ-бы узнать его, но тутъ самъ Змйкинъ адресовался къ нему. ‘Ты-ли это, Аглаевъ? Сколько лтъ, сколько зимъ не видались мы съ тобою! Гд ты пропадалъ все это время?’ — Я сего дня только пріхалъ въ Москву, а живу всегда въ деревн, съ семействомъ моимъ — отвчалъ Аглаевъ. Посл того хотлъ онъ идти дале. ‘— Постой, постой, братъ! Можно-ли такъ обходиться, при первомъ свиданіи, съ старымъ пріятелемъ и товарищемъ? Куда ты спшишь? И отъ чего ты въ такомъ смущеніи?’ — Ничего, братецъ, я сей часъ только отъ дяди, и нашелъ его больнымъ, при смерти.— ‘Какого дядю? Не того-ли стараго грубіяна, который бывало прізжалъ въ Пансіонъ бранить тебя? Вдь ты его наслдникъ, кажется, и не отъ чего быть въ отчаяніи.’ Аглаевъ не хотлъ вывесть Змйкина изъ заблужденія, открывъ, что онъ не иметъ надежды на наслдство. Это могло-бы растревожить кредиторовъ его, которые, въ ожиданіи, что онъ разоогатетъ, не настоятельно требовали уплаты. Между тмъ и развратный Змйкинъ, извстный плутъ и картежникъ, сдлалъ тотчасъ планъ — завлечь Аглаева, и поживишься дядюшкиными деньгами.
‘Полно, братъ, горевать о пустякахъ’ — сказалъ Змйкинъ.— ‘Мы такъ давно не видались, я очень радъ, что встртился съ тобою. Гд ты сегодня обдаешь? Ежели не далъ никому слова, подемъ вмст къ Яру, на Кузнецкій мостъ. Онъ славно кормитъ, хорошій столъ, и нсколько стакановъ Шампанскаго, прогонятъ твою грусть. Есть о чемъ печалиться! Мн такъ вотъ нтъ такого счастія! Вс мои дядюшки переженились, вс тетушки вышли за мужъ, и нажили кучу дтей. Есть у меня одна старая бабушка, отъ которой можно-бъ было надяться получить что нибудь, но она и сама не знаетъ за что взбсилась, выгнала меня вонъ изъ дома, и до сихъ поръ не пускаетъ.’ Между тмъ Змйкинъ и Аглаевъ прошли нсколько разъ вмст по бульвару. Аглаеву вдругъ пришла въ голову мысль, какъ поправиться и выйдти изъ затруднительнаго положенія. Мысль сія, которую мы узнаемъ въ послдствіи, заставила его сначала содрогнуться, но бесда съ развратнымъ человкомъ, разсказы его о разныхъ плутовствахъ и обманахъ, которые называлъ онъ ловкостію и искуствомъ, часъ отъ часу боле, при слабости характера, сближала Аглаева съ его мыслію. Притомъ-же онъ не находилъ другихъ средствъ выйдти изъ бды.
Въ четыре часа отправились они, въ карет Змйкина, обдать къ Яру. Покамстъ накрывали на столъ, Аглаевъ, думая о себ, что онъ великій мастеръ играть на билльярд, въ намреніи, подъ благовидною причиною, отобдать на счетъ Змйкина, предложилъ ему партію. Первую сыграли даромъ, Аглаевъ выигралъ, и подшучивалъ надъ Змйкинымъ, тотъ предложилъ ему еще сыграть, на обдъ и Шампанское. Эту партію старался Аглаевъ всми силами выиграть, но, именно отъ излишняго старанія, проигралъ. Тутъ сказали имъ, что обдъ готовъ. Аглаевъ, въ досад, и въ твердой увренности, что онъ играетъ лучше Змйкина, долженъ былъ покамстъ оставить билльярдъ, и идти угощать его на свой счетъ. Слдовательно, бъ первый-же день посл ршительнаго намренія беречь деньги, и не тратить ихъ въ Москв по пустому, онъ долженъ былъ заплатитъ за обдъ и вино то, чего въ деревн было-бы достаточно, можетъ быть, на мсяцъ, для содержанія его семейства! Аглаеву невольно пришла въ голову извстная повсть Вольтера, которая начинается сими словами: Memnon prit un jour le projet insens de devenir parfaitement sage, etc. (Мемнонъ принялъ однажды безразсудное намреніе быть совершенно разсудительнымъ, и проч).
Однакожъ, хорошій столъ и вино нсколько развеселили и оживили Аглаева. Онъ долго просидлъ съ Змйкинымъ въ рестораціи, посл обда, и весело пилъ кофе и курилъ трубку. Отъ игры въ билльярдъ Змйкинъ отказался, говоря что ему тяжело играть посл обда. ‘Подемъ, посл спектакля, ко мн’ — сказалъ онъ.— ‘У меня есть билльярдъ, ко мн еще кое-кто общался быть. Я готовъ сыграть съ тобою, сколько хочешь партій. Сверхъ того будетъ у насъ вистъ, мушка, и проч. и проч.’ — Въ 7-мъ часу похали они въ Театръ. У Змйкина были абонированныя кресла, Аглаевъ досталъ себ мсто въ заднихъ рядахъ.

ГЛАВА VII.

‘Всему пора, всему свой мигъ:
‘Смшонъ и втренный старикъ,
‘Смшонъ и юноша степенный
А. Пушкинъ.

Близъ него сидлъ, какъ ему казалось, очень знакомый человкъ. Неужели — думалъ Аглаевъ — это Репепкинъ — повса, насмшникъ, злоязычникъ, и бывшій предводитель всхъ нашихъ Пансіонскихъ шалостей? Лицо точно его, но невозможно, кажется, такъ постарть и перемниться. Аглаевъ ршился подойдти къ нему поближе. Онъ увидлъ человка, какъ казалось, лтъ за пятьдесятъ, блднаго, худаго, почти безъ зубовъ, съ немногими волосами на голов. Аглаевъ думалъ, что ошибся, и хотлъ идти прочь, но самъ Репейкинъ узналъ его. ‘Ба! да это кажется Аглаевъ?’ сказалъ онъ. ‘Здравствуй, любезный товарищъ!’ — Не уже-ли ты Егоръ Петровичъ Репейкинъ?— ‘Какъ видишь: я самъ своею особою.’ — Можно-ли такъ постарть и перемнишься? Я никакъ-бы не узналъ тебя.— ‘Что длать, братъ! Я спшилъ жить. Ну, а ты какъ поживаешь? Мы давно не видались, но по толстот, и но свжести лица видно, что надобно сказать:
‘Похвальный листъ теб: ведешь себя исправно!
Врно ты женатъ, и завелся дтками?’
— Точно, я женатъ и живу въ деревн. Вижу по насмшливому виду твоему, что ты хочешь отпустишь еще эпиграмму на мой счетъ:
…. Но чтобъ имть дтей,
Кому ума недоставало?—
‘О, нтъ! Я самъ объявлю, что точно имю дтей.’ — Ты, видно, все таковъ-же, какъ былъ въ старину?— ‘Ахъ, нтъ, братъ: я совсмъ перемнился. Испыталъ все: служилъ, вышелъ въ отставку, былъ въ чужихъ краяхъ, жилъ въ деревн, все мн надоло, везд несносная скука. Теперь самъ не знаю, что мн съ собою длать, и куда дваться отъ ужаснйшей тоски!’ — Очень жаль, ежели ты опять не на смхъ говоришь мн о твоей тоск. Я знаю, что у тебя большое состояніе, много родныхъ, и ты имешь вс способы жить спокойно и счастливо.— ‘Нтъ, братъ, совсмъ не на смхъ говорю я теб, состояніе свое я почти все прожилъ, съ родными разстроился, и точно на опыт убдился въ томъ, что qui n’а pas l’esprit de son ge, de son ge a le malheur (у кого умъ не его лтъ, у того несчастія его лтъ). Я слишкомъ рано отжилъ свой вкъ, правда, я пріобрлъ опытность, но, съ небольшимъ въ 30-ть лтъ, у меня уже подагра, и вс болзни, свойственныя старости и дряхлости. Теперь кое-какъ влачу я самую несносную жизнь, дома одному мн скучно, особенно-же, когда я боленъ, что со мною довольно часто случается, жить открыто, и звать къ себ, не позволяетъ мн мое состояніе: я почти все промоталъ, да это и не можетъ веселить меня. Когда я здоровъ, то часто зжу въ Театръ и въ Англійскій Клубъ, въ надежд встртить кого нибудь изъ знакомыхъ. Сегодня для меня большая находка, что я увидлся съ старымъ пріятелемъ и товарищемъ.’ Между тмъ заигралъ оркестръ, и Приходи сюда’ — продолжалъ Репейкинъ — ‘подл меня пустое мсто.’ — Въ антрактахъ, которые въ Московскомъ Театр бываютъ всегда длинне самой пьесы, пріятели разговаривали о молодости своей, о Пансіонскихъ шалостяхъ. Репейкинъ развеселился, злословилъ знакомыхъ, бывшихъ въ ложахъ и креслахъ, разсказывалъ множество забавныхъ анекдотовъ. Между прочимъ, онъ указалъ на одного очень пожилаго человка, одтаго по послдней мод, совсмъ неприличной его лтамъ, Старикъ этотъ ходилъ безпрестанно изъ одной ложи въ другую, обращался къ дамамъ, и везд, какъ видно было, смялись надъ нимъ.’Посмотри на этого оригинала’ — сказалъ Репейкинъ — ‘онъ жалокъ, точно такъ-же, какъ и я, только въ другомъ отношеніи. Я слишкомъ рано состарлся, а этотъ чудакъ хочетъ слишкомъ долго продолжать свою молодость, и не замчаетъ, что вс надъ нимъ смются, и дурачатъ его. Нашъ вкъ упрекаютъ тмъ, что онъ мало уважаетъ стариковъ. Моралисты признаютъ это явнымъ признакомъ развращенія нравовъ. Но такъ-ли живутъ наши старички, чтобы заслужить уваженіе? Вотъ, посмотри на этого распудреннаго, семидесятилтняго развратника: онъ такъ ведетъ себя, и распутство его такъ гласно, что одинъ его примръ можетъ сдлать боле вреда въ обществ, чмъ сотня такихъ повсъ, какъ я прежній, тмъ-же боле потому, что онъ знатенъ и богатъ. Тотъ старикъ, о которомъ я прежде говорилъ, прозванный очень кстати ложелазомъ, по ошибк одной дамы, хотвшей, въ шутку, назвать его Ловеласомъ — только что смшонъ, а этотъ обветшалый развратникъ — отвратителенъ и вреденъ! ‘Аглаевъ былъ скроменъ, и не объявлялъ Репейкину, что несчастный ложелазъ былъ ни кто другой, какъ дядя его Аристофановъ!— Между тмъ спектакль кончился, Змйкинъ подошелъ къ нимъ, Репейкинъ очень холодно поклонился ему, пожалъ у Аглаева руку, и просилъ навстить его.
Змйкинъ, прямо изъ Театра, повезъ Аглаева къ себ. Онъ занималъ довольно большой домъ, комнаты его прекрасно были убраны, все было освщено, и нсколько ломберныхъ столовъ стояло уже раскрытыхъ, карты, млки, щеточки — все было готово, множество трубокъ, съ прекрасными янтарными мундштуками, находилось въ углу гостиной. Пріятели напились чаю, и, покамстъ собирались гости, начали играть въ бильярдъ. Аглаевъ отличился, выигралъ сряду нсколько партій, и сталъ уже давать впередъ Змйкину, который горлъплсл, былъ не въ удар, проигралъ много денегъ Аглаеву, тотчасъ вынулъ книжку, и заплатилъ ему.
Стали собираться гости, но ни кого не было знакомыхъ Аглаеву. Хозяинъ пересталъ играть въ бильярдъ, чтобы составлять партіи. Изъ числа гостей Змйдинъ отвелъ одного, блднаго, худаго, и весьма подозрительной физіогноміи, въ сторону, они что-то не долго побесдовали между собою, посл того гость закурилъ трубку, и отказался отъ виста, отговариваясь, что у него болитъ голова. Между тмъ партіи составились. ‘Ахъ, Боже мой! что-жъ ты, Петръ едоровичъ, такъ сидишь?’ сказалъ Змйкинъ. и Не хочешь-ли въ экарте? Ты бывалъ въ старину мастеръ въ эту игру, постой, я попрошу Павла Антоновича Вампирова, онъ не слъ въ вистъ, но въ экарте, можетъ быть, согласится.’ — Благодарствую — отвчалъ Аглаевъ.— Я совсмъ отвыкъ, и въ большую игру не сяду.— ‘Я буду придерживать теб — сказалъ Змйкинъ, и съ симъ словомъ подошелъ къ Вампирову. Тотъ отговаривался головною болью, однакожъ, изъ снисхожденія, слъ съ Аглаевымъ, довольно въ большую игру. Змйкинъ держалъ за Аглаева половину.
Аглаевъ игралъ очень счастливо въ экарте, и даже потомъ въ штосъ, словомъ: вмст съ тмъ, что выигралъ въ бильярдъ, повезъ онъ съ собою тысячь до трехъ.
Дядюшка его еще не возвращался домой, хотя былъ уже второй часъ въ исход. Аглаевъ пошелъ въ свою комнату, нсколько разъ пересчиталъ выигранныя деньги, и въ это время вздумалъ, что самое лучшее средство поправить дла свои, и заплатить долги, есть то, чтобы продолжать игру. Еще нсколько дней такого счастія, думалъ онъ, и я совсмъ-бы квитъ съ долгами. Надобно только быть осторожнымъ, не горячишься, проигрывать понемногу, не боле какъ рублей по 200-ти въ день, такимъ образомъ, достанетъ у меня выигрышныхъ денегъ дней на десять, а, можетъ быть, въ это время случится счастіе, тогда — останавливаться нчего. Разъ, или два, приходили ему на память жена и дочь его, но на самое короткое время, вспомнилъ онъ также о совтахъ Софьи, и данномъ слов — жить въ Москв сколько возможно умренне, и поскоре возвратиться домой….Но — Софья женщина, думалъ онъ, хотя умная и добрая, но все женщина, она понятія не иметъ о легкомъ и удобномъ способ поправиться, и даже разбогатть игрою. Сколько есть тому примровъ! Съ сими мыслями и разсчетами онъ крпко заснулъ.
На другой день, дядя его проснулся поздно, долго кашлялъ, и жаловался на головную боль. Блдно-желтыя его щеки и впалые глаза доказывали, что онъ точно страдалъ. Вообще онъ былъ отвратителенъ, покамстъ не одлся, но когда умылся, выбрился, вытеръ лице пудрою, и потомъ еще какимъ-то спиртомъ, вставилъ зубы, и каммердинеръ его очень искусно направилъ туръ, а остальные волосы причесалъ и напомадилъ, то его узнать было не льзя. Онъ посмотрлся съ довольнымъ видомъ въ зеркало, и совсмъ ободрился.
‘Ну что, Петруша: какъ ты провелъ вчерашній день? ‘спросилъ онъ, и, не дожидаясь отвта, продолжалъ — ‘А мн было очень весело, посл обда, у Транжириныхъ, я, правда, порядочно проигрался, но за то вечеромъ, на бал у Княгини Блесткиной, провелъ время очень пріятно — тряхнулъ стариною, и много танцовалъ. Правду сказать, ныншніе танцы утомительны: котильонъ, или мазурка, продолжается часа два, а я легко и хорошо вальсирую — вотъ, меня дамы все выбирали, и, признаться должно, я порядочно усталъ. Но бда не велика: я уже отдохнулъ. Да ты что не скажешь, гд вчера былъ? Я везд смотрлъ тебя въ Театр, но не видалъ.’ — А я васъ видлъ, вы ходили безпрестанно по ложамъ.— ‘Да, братецъ, у меня множество знакомыхъ.’ При этихъ словахъ слуга его принесъ записку.’ — ‘Что: видно отказъ?’ сказалъ Аристофановъ. ‘Я ожидалъ пакета гораздо поплотне.’ Онъ прочиталъ записку, и кинулъ ее съ досадою. ‘Вотъ какія времена! Никто не хочетъ платить долговъ. Этотъ молодецъ купилъ у меня деревню, и не только капитала, но и процентовъ не платитъ. Самъ не знаю, что длать! Послушай, Петруша: ты врно привезъ изъ деревни много денегъ, сдлай одолженіе, дай мн въ займы, на нсколько дней, рублей двсти, или триста!’Аглаеву совстно было отказать, онъ вынулъ книжку и отсчиталъ дяд триста рублей. Дядя разцловалъ его, и общался непремнно скоро заплатить. Тотчасъ посл того старикъ ухалъ, напоминая Аглаеву, что онъ записанъ въ Англійскій Клубъ, и чтобы въ третьемъ часу прізжалъ обдать.
Аглаевъ нанялъ на выигрышныя деньги карету, отправился прежде всего къ портному, и заказалъ себ все новое платье, оттуда, хавши мимо косметическаго магазина, зашелъ въ этотъ магазинъ, накупилъ множество всякаго вздора, для себя, также въ подарокъ жен и Софь. Выигрышныя деньги, которыя онъ такъ благоразумно располагался употребить на игру, чтобы поправить дла свои, очень уменьшились. Потомъ отправился онъ къ кредитору своему, у котораго было въ залог его имніе. Тщетно убждалъ онъ его еще отсрочить уплату капитала, и взять съ него проценты. Кредиторъ былъ неумолимъ, ршительно отказалъ, и далъ всего только недлю срока, объявляя, что посл того представитъ непремнно закладную ко взысканію.
Съ большою горестью похалъ отъ него Аглаевъ, но вскор успокоился онъ мыслію, что долгъ по закладной всего только десять тысячъ, и что въ продолженіе недли, врно столько можетъ онъ выиграть. Чтобы поскоре развязаться, ршился онъ играть въ большую игру.
Въ Клуб встртилъ Аглаевъ вчерашняго своего знакомаго, Павла Антоновича Вампирова. У него уже не болла голова, и онъ самъ предложилъ довольно большую игру въ висшъ, въ континуацію. Аглаевъ думалъ о себ, что онъ большой мастеръ, и тотчасъ согласился. Змйкинъ, и еще какой-то молодецъ, незнакомый ежу, составили партію. По счастію, Аглаеву доставалось все играть съ почтеннымъ Вампировымъ, хотя онъ и проигралъ, однакожъ не боле 200 рублей. Вспомнивъ, что далъ себ слово — боле этой суммы въ одинъ день не проигрывать, Аглаевъ пересталъ, и похалъ вечеромъ къ дальнему родственнику жены своей, ом Михайловичу Радушину, съ которымъ онъ не былъ знакомъ, но у него были письма отъ Катерины и Софьи, на имя этого почтеннаго человка.

ГЛАВА VIII.

‘Блаженъ, восплъ я, кто доволенъ
‘Въ семъ свт жребіемъ своимъ,
‘Обиленъ, здравъ, покоенъ, воленъ,
‘И счастливъ лишь собой самимъ,
‘Кто сердце чисто, совсть праву
‘И твердый нравъ хранитъ въ свой вкъ,
‘И всю свою въ томъ ставитъ славу,
‘Что онъ лишь добрый человкъ!
Державинъ.

Аглаевъ слышалъ много хорошаго о Радушин. Вс ставили его въ примръ необыкновенной доброты, и готовности къ услугамъ, хвалили его необыкновенный умъ, удивлялись, что у него въ преклонныхъ лтахъ сохранилась вся свжесть памяти. Вс говорили, что бесда съ нимъ чрезвычайно занимательна. Даже самъ высокопочтенный Князь Рамирскій говорилъ о Радушин съ уваженіемъ. Холмская разсказывала многія прекрасныя черты его жизни. Онъ былъ всеобщій, можно сказать, опекунъ, хлопоталъ по дламъ, не только родныхъ, но и постороннихъ, былъ избираемъ судьею въ семейныхъ непріятностяхъ и примирителемъ въ ссорахъ. ‘Словомъ’ — говорила Холмская, ‘онъ въ полной мр, на опыт собою доказываетъ, что не женивыйся печется о душ. А что до сихъ поръ наиболе длаетъ ему чести, такъ это то, что онъ за многія добрыя дла испытывалъ самую черную неблагодарность, но не тяготится, и донын не отрекается быть полезнымъ, везд и всякому, гд только встртится случай.’
Аглаевъ похалъ было къ нему, съ намреніемъ, откровенно объявить свое положеніе, и просить его пособія, но дорогою одумался. Какимъ образомъ, такому почтенному человку, открыть мои дла? Возмется-ли онъ помогать мн, когда, при первомъ, можно сказать, знакомств, онъ долженъ получишь обо мн такое дурное мнніе? Ежели извинять себя молодостію и неопытностію, то онъ будетъ имть право подумать, что я все такой-же шалунъ, какъ и былъ, потому, что родные мои не помогаютъ мн выйдти изъ моего затруднительнаго положенія. Ему врно извстно, что у меня дядя большой богачъ, притомъ-же онъ подумаетъ, что и Князь Рамирскій врно не отказался-бы помочь мн, если-бы я былъ порядочный человкъ. А самое главное то, что ни жена, ни Софья, ничего не пишутъ къ нему о пособіи. Какое-же мнніе будетъ онъ имть о такомъ человк, который, безъ вдома своего семейства, адресуется къ нему съ просьбою о деньгахъ? Сообразивъ это, Аглаевъ хотлъ было воротиться домой, но карета его уже подъхала къ крыльцу Радушина. Притомъ-же, подумалъ онъ, что я скажу жен, ежели уду изъ Москвы, не познакомившись съ человкомъ, столько всми уважаемымъ?
Радушинъ принялъ его съ большою привтливостію, разспрашивалъ у него о всхъ родныхъ. ‘Жену вашу я мало знаю,’ сказалъ онъ, ‘но невсту свою, милую Соничку — такъ до сихъ поръ привыкъ я называть ее — страстно люблю. И вообразите, какая постоянная страсть моя къ ней? Когда я въ первый разъ ее увидлъ, ей было не боле 7-ми, или 8-ми лтъ, а мн было уже далеко за 50-тъ, но я влюбился въ нее, назвалъ ее моею невстою, а ей велли почитать меня женихомъ, и до сихъ поръ страсть моя еще не прошла.’ Радушинъ распространился въ похвалахъ Софь, и Аглаевъ отъ души подтверждалъ то, что онъ говорилъ ему.
У Радушина нашелъ Аглаевъ много гостей, и хотя Радушинъ былъ старый холостякъ, онъ увидлъ нсколько дамъ, и даже молоденькихъ двушекъ, съ матерьми. Незамтно было, чтобы он скучали и тяготились обществомъ старика: такъ умлъ онъ, разсказами и анекдотами своими о старин, сужденіями, исполненными самой чистйшей нравственности, безъ всякаго педантства, одушевить бесду свою. Онъ никого не оставлялъ безъ вниманія, выслушивалъ, что другіе говорили, умлъ вовлечь всякаго въ разговоръ, и сдлать интересными разсказы, какъ свои, такъ и чужіе.
Разговоръ обратился на общее развращеніе нравовъ. ‘Напрасно возстаете вы на ныншній вкъ’ — сказалъ Радушинъ. ‘Я давно живу на свт: поврьте, что предки наши, а, по крайней мр, современники мои, чуть ли не похуже были ныншняго поколнія! Лесть, низость, лицемрство, злословіе, зависть, эгоизмъ, были и всегда будутъ властелинами людей. Но въ ныншнее время нтъ этой, такъ сказать, откровенной наглости пороковъ, какая бывала въ старину. Нын, какъ будто совстно вступать въ званіе шута къ вельмож. Прежде, безъ всякаго стыда, готовы были стоять по нскольку часовъ въ передней, для того только, чтобы, можетъ быть, удостоиться милостивой улыбки, или одного слова вельможи, когда онъ изволитъ проходить мимо. Даже и т, отъ которыхъ онъ благосклонно отвернется, или на кого посмотритъ съ презрніемъ, разбранитъ, и кому наскажетъ множество самыхъ колкихъ грубостей, не унывали, продолжали постоянидч являться на дежурство въ его переднюю. Какой дворянинъ въ ныншнее время ршится, въ угодность знатному, играть передъ нимъ на балалайк, или, для забавы его, плясать у него на бал поцыгански? Увы! современники мои ко всему этому были способны, и неустрашимо готовы были подвергнуться всякому униженію! Не спорю: и теперь есть подлецы, пороки т-же господствуютъ въ обществ, но какъ-то надваютъ они на себя личину нсколько благовидне. Воля ваша: я нахожу, что Шатобріанъ справедливо сказалъ: cessons, Messieurs, cessons de fletrir notre siиcle, nos enfans valent mieux que nous (Перестанемъ, Господа, безславить нашъ вкъ, дти наши лучше насъ).
Многіе спорили противъ него, онъ доказывалъ, но безъ всякихъ колкостей и непріятностей. Потомъ обратился разговоръ на неблагодарность и эгоизмъ, какъ на отличительную черту ныншнихъ нравовъ.
Одна пожилая дама сказала: ‘Вы, ома Михайловичъ, боле, чмъ кто-либо другой, можете быть поставлены въ примръ. Сколько я знаю людей, которымъ вы оказали, не только услуги, но, точно можно сказать, благодянія, а они заплатили вамъ неблагодарностію, и даже вредили вамъ! При всей вашей скромности, это такъ извстно, что не льзя не удивляться вашему равнодушію и терпнію.’
— Не спорю, что первое впечатлніе, произведенное въ душ моей неблагодарностію — отвчалъ Радушинъ — было очень тягостно, и даже, къ стыду моему, я признаться долженъ — поколебало меня. Я хотлъ все бросить, удалишься отъ общества, и жить только для одного себя, но одумавшись, я въ душ моей уврился, что надобно длать добро, имя въ виду одно только добро, а кто ищетъ благодарности, тотъ уже эгоистъ. Убжденіе въ этой истин подкрпило меня, я уже ничему не удивлялся, и неблагодарность посл того нисколько не трогала меня. Впрочемъ, первые опыты черноты человка, котораго я почиталъ истиннымъ своимъ другомъ, для котораго я готовъ былъ всмъ пожертвовать, и которому я доказывалъ это во многихъ случаяхъ, точно были слишкомъ сильны. Можно извинить меня, что я принялъ ихъ прямо къ сердцу, но за то посл уже ничто не могло поразить меня.— Многіе просили его разсказать случившееся съ нимъ.— Извольте — отвчалъ Радушинъ — Уже давно все кончилось: другъ мой, заставившій меня повторить слова, ежели не ошибаюсь, Аристотеля: друзья мои! нтъ друзей!— не существуетъ Онъ самъ посл раскаялся. Подвиги его были столь гласны, что вы и безъ меня можете его узнать. Притомъ-же разсказъ мой послужитъ доказательствомъ того, что я прежде утверждалъ: теперь нтъ той откровенной наглости въ порокахъ, какая бывала въ наше время. Нын ржутъ и душатъ другъ друга съ вжливостію, осыпая ласками, встрчаются, цлуются, какъ пріятели, и, обнимаясь, готовы вонзишь кинжалы другъ другу, прямо въ сердце.
‘Подумай-ка, братъ, ома Михайловичъ’ — сказалъ одинъ старичокъ, съ двумя звздами, старинный другъ Радушина, сидвшій подл него — ‘не гораздо-лы это хуже? Разбойникъ, нападающій на меня гласно, дйствуетъ благородне, нежели тайный убійца: отъ него скоре можно защититься, чмъ отъ скрытаго врага, который, обнимая, въ то-же время ищетъ средства, и придумываетъ способы, какъ-бы лучше задушить тебя.’
— Не стану спорить — отвчалъ Радушинъ — но ныншніе поцлуи и клятвы въ дружб принимаются людьми опытными въ настоящемъ вид, всякій беретъ свои мры, и знаетъ, что кто боле и чаще его цлуетъ, и увряетъ въ дружб, тотъ и есть непріятель ему.— Но, приступаю къ моему разсказу.
Другъ мой назывался Захаръ Борисовичъ, нтъ нужды объявлять его фамилію: я разсказываю подвиги не въ злословіе его. Богъ съ нимъ! Онъ уже умеръ, и я давно, въ душ моей, простилъ его. Цль повствованія моего можетъ имть нравственную пользу: оно докажетъ, что человкъ, избирающій косвенную дорогу, для возвышенія и достиженія намреній своихъ, очень ошибается, потому, что всякое безчестное дло, рано или поздно, откроется. Захаръ Борисовичъ воспитывался въ нашемъ дом. Отецъ его былъ небогатый человкъ, и служилъ вмст съ моимъ отцомъ, въ Турецкую войну, подъ предводительствомъ Графа Миниха, былъ тяжело раненъ, и, умирая на рукахъ моего отца, поручилъ ему сына своего. Покойный батюшка сдлался опекуномъ Захара Борисовича, перевезъ его къ себ въ домъ, воспитывалъ насъ вмст, и не длалъ между нами никакого отличія. Насъ въ одно время записали въ Корпусъ, вмст выпустили, въ одинъ полкъ, въ офицеры, и я всегда почиталъ Захара Борисовича за роднаго брата. Не стану разсказывать, сколько длалъ я ему услугъ въ молодости. Онъ былъ довольно горячаго и сумасброднаго нрава, я защищалъ его, выходилъ за него на дуэль: это очень обыкновенно, и онъ самъ врно былъ-бы готовъ для меня на всякія пожертвованія. Въ молодости каждый изъ насъ гораздо способне къ великодушію, и чмъ боле старется человкъ, тмъ боле, ежели не будетъ имть безпрерывнаго вниманія за собою, чувство эгоизма въ немъ усиливается.
При взятіи Праги, мы оба съ нимъ командовали баталіонами, въ одномъ полку. По диспозиціи, его баталіону должно было прежде моего идти на штурмъ. Солдаты не очень любили его, и онъ сначала не имлъ удачи, я бросился на подкрпленіе, и мы сдлали свое дло, Онъ былъ раненъ,— я вынесъ его на своихъ рукахъ но въ mo-же время и самъ я получилъ тяжелую рану, ко мн солдаты были привержены, насъ обоихъ положили на плащи, и избавили отъ смерти.
Раны лишили насъ возможности продолжать военную службу. Мы вышли въ отставку, и, по желанію покойнаго батюшки, вступили вмст въ гражданскую службу. Съ тхъ поръ, мой другъ Захаръ Борисовичъ началъ подвизаться иначе. Я длалъ свое дло, управлялъ порученною мн частію, а онъ вскор усплъ пріобрсть благосклонность общаго нашего начальника, перехалъ къ нему въ домъ, сдлался его любимцемъ, и обогналъ меня въ чинахъ и наградахъ. Какія средства употреблялъ онъ къ тому — можно догадаться, но я ничего не понималъ, думалъ, что онъ боле меня трудится, и за то по справедливости иметъ боле отличій. Теперь я уже вышелъ изъ заблужденія, и уврился въ истин словъ, сказанныхъ Мольеромъ: L’ami du genre humain n’est pas mon fait.’ (Всеобщій другъ не мой человкъ). Но въ то время, именно я былъ таковъ, что всхъ людей почиталъ добрыми, и своими друзьями. Почтенный Захаръ Борисовичъ продолжалъ часто посщать меня, совтовался со мною, давалъ мн, не только поправлять свои бумаги, но просилъ даже нкоторыя и совсмъ писать за него. Все это я длалъ, никакъ не замчая, что я тружусь, а другъ мой получаетъ награды. Наконецъ, чернота души его открыла мн глаза. Я написалъ мысли мои, и нкоторыя предположенія, о лучшемъ устройств той части управленія, по которой мы вмст съ нимъ служили. Долго работалъ я, нсколько разъ переписывалъ, и готовъ былъ представить нашему начальнику, но прежде вздумалось мн посовтоваться съ моимъ другомъ. Онъ одобрилъ мои предположенія, и просилъ, чтобы я на нсколько времени далъ ему, на досуг, разсмотрть и обдумать. ‘Я знаю тебя,’ прибавилъ онъ, ‘первыя мысли твои всегда прекрасны, но иногда, чмъ боле ты трудишься, тмъ хуже длаешь. Дай мн также и черновыя свои бумаги, я увренъ, что въ нихъ найдется много хорошаго. ‘— Ничего не подозрвая, отдалъ я ему, не только черновыя бумаги, но даже и матеріалы, которые служили основаніемъ моихъ предположеній. Черезъ нсколько времени потребовалъ я отъ него обратно свои бумаги, онъ отговаривался, что за недосугомъ нкогда ему было заняться разсмотрніемъ, и просилъ оставить еще на нсколько дней. Такимъ образомъ прошло около мсяца, я здилъ къ нему довольно часто въ это время, но никогда не заставалъ дома. Наконецъ, вышедъ изъ терпнія, пріхалъ я къ нему однажды рано утромъ, съ ршительнымъ намреніемъ взять мои бумаги. Я нашелъ у него много просителей и подчиненныхъ его. Къ удивленію моему, онъ принялъ меня очень холодно. Это съ перваго раза взбсило меня, но я удержался, и, отозвавъ его въ сторону, потребовалъ возвращенія моихъ бумагъ.— к Какія бумаги?’ сказалъ онъ, возвысивъ голосъ, такъ, чтобы вс слышали. и Вы уже мн надоли вашими вздорами. Ежели не умете двухъ словъ сами написать, такъ зачмъ-же вы служите? Мн нкогда исправлять ваши ошибки, и заниматься вашими длами, У меня своя обязанность. Признаюсь вамъ: вы меня вывели изъ всякаго терпнія, и я долженъ наконецъ при всхъ сказать, чтобы вы оставили меня въ поко!’ — При сихъ словахъ, зная мою горячность, онъ поспшилъ отойдти отъ меня, и отправился въ свой кабинетъ, позвавъ Секретаря съ бумагами. Я былъ пораженъ безстыдствомъ его, какъ громомъ, кровь бросилась мн въ голову, и нсколько минутъ я не могъ опомниться. Въ первомъ движеніи хотлъ было ворваться въ кабинетъ, и бишь его, но одумался. ‘Подлецъ, безсовстный, наглый подлецъ!’ громко сказалъ я, при всхъ, и съ стсненнымъ сердцемъ, съ ужасною головною болью, отправился домой. Происшествіе это, такъ внезапно, и такъ сильно поразило меня, что я долженъ былъ послать за Докторомъ, и слечь на нсколько дней въ постелю. Другъ мои воспользовался симъ случаемъ, я назвалъ его подлецомъ при всхъ, а онъ уже и прежде внушалъ постепенно начальнику нашему, что я самаго безпокойнаго характера, и неспособенъ ни къ какому длу. Послднее происшествіе, которое — разумется — онъ объяснилъ по своему, служило явнымъ доказательствомъ моего сумасбродства, словомъ: добрый и проницательный Начальникъ нашъ прислалъ мн объявить, чтобы я тотчасъ шелъ въ отставку, и что если онъ не предаетъ меня суду, то именно изъ уваженія къ ходатайству друга моего, Захара Борисовича, котораго я такъ жестоко, при всхъ, обидлъ. Въ то-же время узналъ я, что мои предположенія, которыя другъ мой представилъ за свои, одобрены Правительствомъ, приводятся въ исполненіе, и не только почтенный Захаръ Борисовичъ, но и самъ Начальникъ нашъ получили за то награжденія.
Все это, какъ вы видите, очень хорошо, но этого еще мало. Мн не чмъ было изобличить друга: онъ имлъ хитрость выманить у меня даже черновыя бумаги, оправданія мои были-бы безполезны, и могли-бы даже послужить къ моему вреду, подавъ ему поводъ называть меня клеветникомъ. Притомъ-же, я такъ былъ возстановленъ противъ людей, что попалъ въ другую крайность: прежде, я всхъ безъ разбора любилъ, а посл итого происшествія всхъ возненавидлъ. Мн казалось слишкомъ низко оправдываться, и обнаруживать безстыдное мошенничество моего друга. Я подалъ въ отставку, и тотчасъ похалъ въ деревню къ моему отцу. До свднія старика моего дошло уже случившееся со мною, и, какъ обыкновенно водится, съ прибавленіемъ и украшеніемъ. Онъ былъ очень огорченъ, и даже, по старости и слабости, занемогъ. Я нашелъ его въ постел, свиданіе со мною, и откровенный разсказъ всего происшествія, успокоили его. Онъ уважалъ мой образъ мыслей, и былъ твердо увренъ, что я не способенъ ни къ какой подлости, притомъ-же всегда обходился онъ со мною, какъ съ другомъ, и зналъ, что я былъ съ нимъ чистосердеченъ и не сталъ-бы его обманывать. Свиданіе со мною успокоило его, но душевное потрясеніе, и горесть, при дряхлости и истощенномъ здоровь, были для него пагубны, болзнь его усилилась, и чрезъ нсколько дней посл моего прізда, онъ скончался на рукахъ моихъ, благословляя меня, и увщевая, не смотрть на неблагодарность и вроломство людей, не отрекаться служить имъ, и быть для нихъ полезнымъ.
Такимъ образомъ, другъ мой лишилъ меня службы, хотлъ помрачить мою репутацію, и предускорилъ смерть добраго, почтеннаго моего отца, но этого все еще казалось для него мало. Я былъ въ то время сговоренъ въ Петербург, съ прелестною и молодою двушкою, все было готово къ соединенію нашему, и сватьбу отложили только до прізда батюшки. Слухи о случившемся со мною сообщены были будущему моему тестю, въ томъ вид, въ какомъ хотлось моему другу. Еще прежде моего отъзда изъ Петербурга объявленъ мн былъ отказъ, и запрещено здить въ домъ, а посл того, вскор по смерти отца моего, получилъ я извстіе, что другъ мой, котораго я самъ познакомилъ въ дом моей невсты, на ней женился. Къ счастію, благодянія друга слдовали одно за другимъ такъ скоро, и огорченіе посл смерти отца моего было еще такъ сильно, что послдній дружескій подвигъ — женитьба на моей невст — уже нисколько не поразилъ меня. Я уже ршился тогда ничему не удивляться и ничмъ не огорчаться.
Но какъ-же кончилъ другъ мой? Еще повторяю: пути Провиднія неисповдимы, всякій злодй, рано или поздно, получаетъ достойное возмездіе. Проницательный и велемудрый Начальникъ нашъ былъ смненъ, ничтожность и неспособность друга моего скоро обнаружились: онъ имлъ также своихъ другей, новому Начальнику открыли, какими благородными средствами онъ возвысился и пріобрлъ благосклонность предмстника его, и — другу моему велно было идти въ отставку. Въ семейственной жизни былъ онъ также несчастливъ. Отбивъ у меня прелестную и богатую невсту, думалъ онъ, что благосостояніе его на вкъ обеспечено, но и въ этомъ ошибся. Невста должна была выйдти за него по принужденію отца своего, она сохранила привязанность ко мн, и его ненавидла. Нсколько лтъ провелъ онъ съ нею очень несчастливо, наконецъ, преждевременно окончила она жизнь, оставивъ на совсти его вчное мученіе, что онъ былъ причиною ея смерти. Денегъ нажилъ онъ много въ продолженіе похвальной службы своей, седьмая часть, доставшаяся ему посл жены, также была довольно значительна, но ничто не могло веселить его. Совсть — неумолимый судья: можно усыпишь ее на нкоторое время, но ея пробужденіе бываетъ ужасно! Другъ мой изнывалъ, здоровье его разстроивалось, и онъ видимо приближался къ смерти. Въ этомъ положеніи мы встртились съ нимъ нечаянно. Признаюсь: первое мое движеніе, при взгляд на виновника всхъ моихъ бдствій, было то, чтобы какъ можно поскоре отвернуться отъ него, и ухать изъ того дома, гд я съ нимъ встртился. И онъ, увидвъ меня, поблднлъ, и, какъ самъ признавался потомъ, почувствовалъ неизъяснимое мученіе. Посл того написалъ онъ ко мн письмо, наполненное чувствами раскаянія, во всемъ сознался, и убдительнйше просилъ моего прощенія. Вмсто отвта, я самъ похалъ къ нему. Увидвъ меня, онъ хотлъ броситься передо мною на колни, но я поспшилъ поднять его, и сказать, что отъ души прощаю, и ршительно предаю все забвенію. Онъ недолго жилъ посл того, чувствуя приближеніе смерти, просилъ онъ пріхать къ нему, и еще повторить мое прощеніе, со слезами схватилъ онъ цловать мои руки, и благодарилъ, что я облегчаю послднія минуты его жизни.’
Разсказъ этотъ навелъ на самаго Радушина, и на гостей его, какое-то мрачное уныніе, нсколько минутъ продолжалось молчаніе, потомъ Радушинъ продолжалъ: ‘Вы можете поврить, что посл такого вроломства, и такой черной неблагодарности, дальнйшіе подвиги другихъ моихъ друзей не могли уже нисколько трогать меня. Напримръ: я записалъ одного бднаго дворянина, сына сосда моего, въ службу, содержалъ его на свой счетъ, и былъ ему покровителемъ. Вмсто благодарности, онъ передался къ Захару Борисовичу, злословилъ меня, и былъ употребленъ имъ въ дом бывшей моей невсты, чтобы возстановить отца ея противъ меня, и согласить его отдать дочь за его новаго патрона. Потомъ, сколько друзей потерялъ я, сдлалъ даже врагами себ, отъ того, что давалъ имъ деньги въ займы, и требовалъ потомъ заплаты! Всегда множество бывало у меня друзей въ то время, когда имъ была до меня нужда, а посл того они-же не узнавали меня, и не кланялися мн. Все это идетъ своимъ порядкомъ, но ршительно быть увреннымъ, что вообще вс люди неблагодарны, и неспособны къ дружеству, былабы непростительная крайность, и мысль, не только весьма тягостная и несправедливая, но и унизительная для Человчества. Есть друзья, настоящіе друзья, которые умютъ понимать во всей сил истинно-достойное человка чувство дружбы. Это извстно мн по опыту’ — продолжалъ Радушинъ, утирая глаза, наполненные слезъ, и взявъ за руку старичка, въ двухъ звздахъ, сидвшаго подл него.— ‘Наша постоянная дружба продолжается боле 50-ти лтъ. Въ продолженіе столь долгаго времени были для насъ взаимные опыты, и мы испытали въ полной мр небесное, неизъяснимое наслажденіе — имть истиннаго друга!’ Старики обнялись и поцловались, со слезами.
— Въ благодарности вамъ также, ома Михайловичъ, гршно будетъ сомнваться — сказала одна пожилая дама, со слезами на глазахъ.— Я, и семейство мое, конечно, вкъ не забудемъ благодяній вашихъ, вы были точно отцомъ и покровителемъ бдныхъ сиротъ моихъ, вы сохранили имъ имніе, воспитали ихъ, открыли имъ дорогу. Въ благодарности нашей, и многихъ здсь находящихся, вы, врно, не сомнваетесь.—
‘Любезная Авдотья Дмитревна,’ отвчалъ Радушинъ. ‘Еще вамъ повторяю: ежели Богъ помогъ мн быть для кого нибудь полезнымъ, то, право, я ничего боле не имлъ въ виду, какъ только желаніе совершить, по возможности, обязанность Христіанина. Изъ благодарности я вкъ не хлопоталъ, и поврьте, что я слишкомъ былъ вознаграждаемъ собственнымъ, внутреннимъ удовольствіемъ, когда мн удавалось сдлать кому-либо услугу, притомъ-же я приближаюсь за то къ концу земнаго моего поприща съ спокойною совстію. Я старался по возможности исполнить предназначеніе мое въ здшнемъ мір. Обращая взоръ на прошедшую мою жизнь, имю все право думать, что ежели я длалъ какія нибудь глупости, то, врно, не съ намреніемъ кого-либо обидишь и оскорбить. Мысль эта служитъ мн величайшимъ утшеніемъ и наградою!’
Время прошло нечувствительно. Въ 11 часовъ сли ужинать, и гости стали разъзжаться. Радушинъ привтливо провожалъ ихъ, Аглаева просилъ онъ полюбить его, и не оставлять посщеніемъ, покамстъ пробудетъ въ Москв.
Аглаевъ былъ восхищенъ пріемомъ и бесдою Радушина. хавши домой, думалъ онъ, что нтъ человка счастливе его во всемъ мір. Ему даже приходило въ голову подосадовать на себя, зачмъ онъ женился, и не избралъ такого рода жизни, какъ Радушинъ. Но легкомысленный Аглаевъ не подумалъ о томъ, что по благости Провиднія везд, и во всякомъ состояніи, можно и должно быть счастливымъ, ежели мы будемъ длать свое дло по тому званію и мсту, въ которыя волею Божіею поставлены.

ГЛАВА IX.

‘L’honneur est une оle escarpe et sans bords,
‘Oii il est fort difficile d’entrer lors qu’on en est dehors.
Boileau.

‘Честь — утесистый, безприбрежный островъ.
Трудно взойдти на него, кто на немъ не находится.
Буало.

У Аглаева было точно доброе сердце. Ежели-бы въ молодости своей имлъ онъ путеводителя, ежели-бы дано ему было хорошее направленіе, то онъ могъ-бы быть отличнымъ и полезнымъ человкомъ. Но невниманіе отца при воспитаніи, и дурное общество, въ которое онъ попался въ молодости, завлекли его. Соединеніе съ прекрасною женщиною, въ которую онъ страстно былъ влюбленъ, поставило было его на стезю добродтели, но, по слабости характера, не могъ онъ долго устоять на сей стез. Ложный стыдъ при самомъ начал помшалъ ему откровенно признаться въ своемъ положеніи, и употребить сильныя мры къ уплат долговъ: ршительно отказать себ во всемъ, продать имніе, вступить въ службу, трудами содержать себя и семейство. Онъ не имлъ твердости духа совершить подвигъ, столь почтенный, не хотлъ умрить своихъ издержекъ, жилъ свыше состоянія, и безпрестанно запутывалъ себя, предавшись неосновательной надежд, что наслдство посл дяди откроетъ ему возможность поправиться, и расплатиться съ долгами. Эта надежда была теперь внезапно уничтожена.
Бесда Радушина сдлала сильное на него впечатлніе, но, къ несчастію, онъ смотрлъ на вещи не въ настоящемъ ихъ вид. Ему казалось, что нтъ другихъ средствъ выпутаться изъ бды, кром игры карточной. Можетъ быть, Фортуна мн послужитъ — думалъ онъ. Выиграю, расплачусь съ долгами, и никогда не стану больше играть, буду во всемъ себ отказывать, стану безвыздно жить въ деревн, смотрть за хозяйствомъ, а въ часы досуга заниматься Литтературою. ‘Вы составите мое утшеніе, вы, нжные чада ума, чувства и воображенія! Съ вами я богатъ безъ богатства, съ вами я не одинъ въ уединеніи. Хотя живу на краю Свера, въ отечеств грозныхъ Аквилоновъ, но съ вами, любезныя Музы! съ вами везд долина Темпейская. Осыпанный вашими благами, дерзаю презирать блескъ тщеславія и суетности. Вы и природа, природа и любовь добрыхъ душъ — вотъ мое счастіе, моя отрада въ горестяхъ!’ — Слова сіи, изъ Сочиненій Карамзина, написаны были у Аглаева въ его библіотек золотыми буквами, на особой доск, онъ часто читалъ ихъ, и зналъ наизусть. Теперь пришли они ему на память, и онъ на то время ршительно расположился быть знакомымъ съ однми только Музами, былъ увренъ, что его Пріютово обратится въ долину Темпейскую, тмъ боле потому, что у него милая, добрая и прелестная жена, дти, насущный кусокъ хлба, хорошіе родные, и множество книгъ. Въ самомъ дл чего боле желать на свт? Потомъ, какъ-то нечаянно, пришли ему въ голову сочиненія Флоріана и Геспера, жизнь пастуховъ, простота сельской жизни, и пр. и пр. Онъ воспламенился, находилъ, что ничего не можетъ быть счастливе этого состоянія, что всего лучше пасти свое стадо, имть небольшой садикъ, въ которомъ-бы заключалось все владніе…. Въ сихъ, и подобнымъ тому мечтахъ, онъ заснулъ. Но ему и въ голову не приходило употребишь самое ближайшее и удобнйшее средство выпутаться изъ затруднительнаго положенія своего, а именно: сбыть все, что у него было лишнее, продашь женнино, или свое имніе, и остаться, хотя съ небольшимъ состояніемъ, но безъ долговъ, жить скромно и умренно, не проживать боле своего дохода, и заняться хозяйствомъ, или вступить въ службу. Все это гораздо ближе и скоре привело-бы его къ предположенной цли.
На другой день, утромъ, прізжалъ къ нему съ визитомъ Змйкинъ, вмст съ Вампировымъ. Сей послдній пригласилъ Аглаева къ себ обдать. Время до обда провелъ онъ очень скучно, съ пустымъ и развращеннымъ дядюшкою, который разсказывалъ ему всякій вздоръ, и смялся надъ Радушинымъ, называя его педантомъ, и человкомъ, извстнымъ во всей Москв за глупца.
Передъ обдомъ, у Вампирова, Аглаевъ сыгралъ на бильярд нсколько партій съ Змйкинымъ, на тотъ разъ Змйкинъ былъ въ удар, и не только отыгралъ прежній проигрышъ, но захватилъ довольно много изъ числа резервныхъ денегъ, которыя Аглаевъ столь премудро расположился употребить на игру, для поправленія длъ своихъ, и уплаты долговъ.
Обдъ былъ роскошный. Шампанское лилось ркою, и у Аглаева жестоко закружилась голова. Онъ только одинъ, съ Змйкинымъ, обдалъ у Вампирова, виста составить было не льзя, и они сли играть втроемъ въ экарте, въ довольно большую игру. На этотъ разъ, и Змйкинъ и Вампировъ были гораздо счастливе, чмъ прежде, козырные короли какъ-то безпрестанно приходили къ нимъ, когда они играли противъ Аглаева. Онъ удивлялся, горячился, сердился, проклиналъ Фортуну, перемнялъ нсколько разъ карты, но все тщетно: козырные короли не шли къ нему, а то и дло являлись у его соперниковъ.
Игра кончилась тмъ, что Аглаевъ, не только проигралъ выигрышныя деньги, и вс свои, которыя привезъ съ собою изъ деревни, но такъ завлекся, что, не имя никакихъ способовъ заплатить, еще остался долженъ — пять тысячъ, на честное слово, до завтра!
Съ растерзаннымъ сердцемъ, въ совершенномъ отчаяніи, возвратился онъ домой, проклиналъ Фортуну, и даже день рожденія своего. ‘И такъ судьба непремнно хочетъ вовлечь меня въ мошенничество!’ думалъ онъ. ‘Нчего длать:
Un sort plus fort, que le crime
M’entraоne vers cet abоme….
‘Жребій, сильнйшій преступленія, влечетъ меня въ сію бездну! ‘
Эти слова врзались въ его памяти при чтеніи Путешествія Карамзина, и онъ очень кстати вспомнилъ ихъ, для оправданія своего передъ самимъ собою, въ замышляемомъ имъ плутовств. ‘Предопредленія своего избгнуть нельзя,’ думалъ онъ, и въ эту минуту врилъ фатализму.
У него было врющее письмо отъ Елисаветы, на приданое ея имніе, которое, еще при сватовств, предложилъ Князь Рамирскій уступить Катерин. Аглаевъ тогда-же вступилъ во владніе онымъ, но утвержденіе его Формальнымъ актомъ откладывалъ Князь Рамирскій день за день. Наконецъ, въ послднюю бытность въ Никольскомъ, вмст съ тещею своею, Холмскою, Аглаевъ настоятельно требовалъ, чтобы Князь Рамирскій, или далъ настоящую бумагу, или взялъ-бы имніе назадъ, потому что — говорилъ Аглаевъ — не имя никакой даже довренности на управленіе, онъ встрчаетъ безпрестанныя затрудненія. ‘Врющее письмо на управленіе можно дать сей часъ,’ отвчалъ Князь Рамирскій, ‘но купчую иначе совершить не льзя, какъ въ Москв, надобно подождать, когда мы подемъ туда.’ Настоящая цль отклоненія выдать формальный актъ Аглаеву, была скупость. Князь надялся, какъ нибудь, отдлаться, и не исполнишь своего общанія, а давая врющее письмо, думалъ онъ, что ни чмъ не рискуетъ, имя все право тотчасъ его уничтожить. Князь Рамирскій позвалъ къ себ конторщика, и веллъ ему написать довренность, давъ для формы книгу: Всеобщій Стряпчій, но того не посмотрлъ онъ, что въ отысканной имъ форм сказано было, не только объ управленіи, но и о продаж и залог имнія. Самъ Князь посл того похалъ по хозяйству, за нсколько верстъ, въ другую деревню, приказавъ конторщику дать подписать довренность Княгин, и тотчасъ потомъ отправить въ городя’ для засвидтельствованія. Гербовая бумага всегда была въ контор, и все очень скоро совершилось тому, что Холмская и Аглаевъ расположились въ тотъ-же день, посл обда, хать домой. Уздный городъ былъ недалеко, немедленно явился оттуда Надсмотрщикъ съ книгою, Елисавета росписалась, и Надсмотрщикъ попался Князю уже на обратномъ пути. По прізд домой, Князь захотлъ посмотрть врющее письмо, и, увидвъ, что дано право продать и заложитъ имніе, взбсился, призвалъ конторщика, не смотря ни на какія оправданія, прибилъ его, и даже, въ горячности, имлъ неосторожность, въ присутствіи Аглаева, упрекать конторщика, что онъ врно подкупленъ, и нарочно написалъ такое врющее письмо. Тщетно оправдывался бднякъ, показывая данную ему форму, справедливый помщикъ не внималъ ничего, и давъ ему еще нсколько пощечинъ, выгналъ его изъ комнаты.
Аглаевъ чрезвычайно обидился низкимъ подозрніемъ,-что онъ способенъ подкупать конторщика, наговорилъ Князю Рамирскому множество грубостей, кинулъ ему врющее письмо, и сказалъ, что онъ потребуетъ отъ него, какъ дворянинъ, должнаго удовлетворенія въ обид своей. Вмст съ тмъ веллъ онъ закладывать лошадей, объявивъ Князю Рамирскому, что вкъ нога его у него въ дом не будетъ.
Вся эта сцена происходила въ присутствіи старой Холмской и Елисаветы, он перепугались, плакали, и самъ Князь Рамирскій струсилъ, въ особенности-же посл того, когда Аглаевъ объявилъ ему, что потребуетъ, какъ дворянинъ, удовлетвореніи. Это уже совсмъ не шутка. Князь не отказался-бы развдаться на бумагахъ: въ такомъ случа былъ Его Сіятельство неустрашимъ, но на пистолетахъ, или на сабляхъ — дло другое!
Князь Рамирскій тотчасъ сталъ извиняться передъ Аглаевымъ, просилъ его примиришься, взять врющее письмо, въ томъ вид, какъ оно написано, и простить его горячность. Холмская и Елисавета также убждали его. Аглаевъ наконецъ смягчился, взялъ врющее письмо, и по собственной вол далъ Князю честное слово, что не воспользуется ошибкою конторщика, не заложитъ и не продастъ имнія.
Боле всего просилъ Князь Рамирскій не закладывать. Съ тхъ поръ, какъ существуетъ наша фамилія — сказалъ онъ — никогда, никто изъ предковъ моихъ имнія своего не закладывалъ. За великое посрамленіе почту я для себя — прибавилъ Князь — ежели моя фамилія будетъ напечатана въ совершеніи закладной. Аглаевъ повторилъ общаніе, и подтвердила) честное слово, что никогда этого не сдлаетъ.
Но теперь, проигравъ пять тысячъ, съ обязанностію уплатишь на другой день, бывъ преслдуемъ заимодавцемъ, у котораго было въ фальшивомъ заклад его имніе,— что остается предпринять? думалъ Аглаевъ. Отъ жены довренности, на ея имніе, онъ не бралъ, и хавши въ Москву никакъ не предполагалъ быть въ такой крайности. Нчего боле длать, какъ воспользоваться врющимъ письмомъ Княгини Рамирской, продать, или заложить ея имніе! Мысль ужасная: ршиться на безчестное дло, нарушишь слово, располагать чужимъ имніемъ — отъ этого у Аглаева волосы на голов становились дыбомъ! Но тщетно думалъ Аглаевъ: онъ не находилъ никакихъ другихъ средствъ выпутаться изъ бды. Надобно было, какъ ему казалось, или застрлиться, или сдлать безчестный поступокъ! Онъ — ршился на послднее, въ надежд, что Князь Рамирскій ничего не узнаетъ, притомъ-же, Князь и безъ того общался отдашь это имніе Катерин, слдовательно, все преступленіе заключалось только въ томъ, что преждевременно воспользуются общаніемъ Князя. Такими ложными сужденіями старался Аглаевъ заглушишь свою совешь.
На другой день, лишь только онъ проснулся, подали ему записку отъ Вампирова, который прислалъ къ нему за деньгами, немного погодя явился присланный отъ заимодавца его, который настоятельно требовалъ уплаты, и угрожалъ, что ежели къ послднему, назначенному имъ сроку, не получитъ, то непремнно представитъ закладную ко взысканію.
Аглаевъ поспшилъ одться. Повторяя мысленно, что неумолимая судьба влечетъ его, противъ воли, къ преступленію, взялъ онъ съ собою врющее письмо Княгини Рамирской, и отправился прямо къ Вампирову. Онъ нашелъ уже у него Змйкина. Аглаевъ откровенно признался, что наличныхъ денегъ не иметъ, а можетъ, или продашь, или заложить имніе, по врющему письму, которое онъ тотчасъ показалъ.
Вампировъ возвысилъ голосъ, началъ упрекать Аглаева, зачмъ онъ садился играть, не имя въ карман денегъ, но Змйкинъ толкнулъ его, и онъ тотчасъ умолкъ.
‘Ты самъ знаешь, какъ трудно доставать ныньче деньги’ — сказалъ Змйкинъ.— ‘Однакожъ, не льзя старому товарищу и пріятелю не пособить, особенно-же въ такомъ важномъ случа. Покажи врющее письмо: что за имніе, и чего оно стоитъ? Можетъ быть, я отыщу теб денегъ.’ — Змйкинъ прочиталъ врющее письмо, и, отдавая назадъ іУглаеву, сказалъ: ‘Покупать имнія нтъ охотниковъ, а если хочешь, то у меня есть теперь на лиц тысячъ пятнадцать. Я дамъ теб подъ залогъ этого имнія.’ Предлагая деньги свои, Змйкинъ тотчасъ сдлалъ планъ, что остальныя десять тысячъ, за уплатою пяти Вампирову, въ которыхъ онъ, разумется, былъ въ половин, скоро опять перейдутъ къ нему, потому что онъ давно зналъ слабость Аглаева, и привязанность его къ игр. Тотчасъ приступили къ совершенію дла, и послали за повреннымъ Змйкина, онъ явился и общалъ скоро все кончить.
Получивъ увреніе, что по совершеніи закладной, деньги ему тотчасъ будутъ отданы, Вампировъ успокоился. Вмст съ Змйкинымъ употребляли они вс средства разсять уныніе и грусть Аглаева, шутили, разговаривали о деревенской жизни, и, между прочимъ, открылось, чего самъ Змйкинъ не зналъ: онъ былъ ближній сосдъ Аглаеву, деревня его была въ пяти, или шести верстахъ отъ Пріюшова. Обдать повезли Аглаева въ Англійскій Клубъ. Змйкинъ предложилъ ему играть въ бильярдъ, и на этотъ разъ опять Змйкинъ былъ не въ удар, и не только заплатилъ за обдъ и Шампанское, но еще нсколько ассигнацій перешло изъ книжки Змйкина къ сопернику. Посл обда Аглаевъ похалъ къ Радушину.
Онъ засталъ его дома, одного. Радушинъ принялъ гостя съ прежнею ласковостью, разспрашивалъ обо всемъ семейств Холмскихъ, желалъ знать, чмъ занимается Аглаевъ въ деревн, и какой ведетъ образъ жизни. Все это, какъ видно было, спрашивалось не изъ одного любопытства, но съ душевнымъ участіемъ. Радушинъ преподавалъ дружескіе совты, и бесдовалъ съ Аглаевымъ о Литтератур. Аглаевъ уврился, что старикъ много читалъ, и что Словесность Русская, и иностранные лучшіе Авторы были ему извстны. Потомъ обратился разговоръ на обстоятельства Аглаева. Радушину извстно было, что отецъ Аглаева прожилъ все имніе, но что ему должно достаться наслдство посл богатаго, холостаго дяди. Старикъ спрашивалъ, въ какихъ онъ сношеніяхъ съ нимъ, и какъ былъ теперь принятъ? Аглаевъ разсказалъ вс подробности свиданія своего съ дядею: мы уже знаемъ ихъ.
‘Жаль, очень жаль!’ сказалъ Радушннъ. ‘Тетушка ваша Лукавина — женщина извстная: ежели она взялась трудиться, то — надежда плоха! Однакожъ, у дядюшки, кром благопріобртеннаго, довольно много родоваго имнія, котораго онъ по духовной отдашь не можетъ, купчей, въ теперешнемъ положеніи, совершить онъ не въ силахъ. Но не успла-ли почтенная Лукавина въ то время, когда онъ былъ еще здоровъ, взять съ него векселя, или купчую? Только это, кажется, невозможно, по извстной его скупости, однакожъ не худо, если вы справитесь. Врно, у дядюшки есть какой нибудь стряпчій, повидайтесь съ нимъ, и узнайте.’
Совтъ Радушина привелъ Аглаева въ восхищеніе. ‘И такъ предстоитъ мн возможность быть не совсмъ безчестнымъ человкомъ!’ думалъ онъ. ‘Ежели что нибудь достанется мн посл дядюшки, тотчасъ употреблю на выкупъ имнія Рамирскихъ, расплачусь съ долгами, и, ршительно, больше въ карты не играю! Радость сіяла на лиц Аглаева, онъ благодарилъ Радушина за совтъ его, и весь вечеръ провелъ съ нимъ очень пріятно. Обширный умъ, познанія, опытность старика, были обильнымъ источникомъ для разговора. Аглаевъ не видалъ, какъ прошло время, и прощаясь просилъ позволенія быть у него всякій день, покамстъ проживетъ въ Москв. Радушинъ отвчалъ ему, что посщеніе его всегда для него пріятно. ‘Притомъ-же, мы родня съ вами’ — прибавилъ онъ.— ‘Я обдаю очень часто дома, а вечера ршительно никуда не зжу, и вы меня очень обяжете, ежели не потяготитесь бесдою со мною, старикомъ.’
На другой день, утромъ, повренный Змйкина привезъ къ Аглаеву подписать закладную. Посл того тотчасъ отправился онъ въ домъ къ дяд. Тетушка Лукавина приняла его по прежнему, очень дурно. Дядю нашелъ онъ въ томъ-же бдственномъ положеніи, и въ совершенномъ разслабленіи, однакожъ, казалось, что дядя какъ будто узналъ Аглаева, смотрлъ на него быстро, но безъ неудовольствія, и не отвернулся отъ него, какъ это было въ первый разъ.
Старый каммердинеръ дяди ненавидлъ Лукавину, онъ уврялъ Аглаева, что можетъ быть духовная и сдлана въ ея пользу, но купчей точно не было. Однакожъ совтовалъ онъ справиться у стряпчаго дядюшки, Гна Фрипоненкова, сказалъ, гд отыскать его, и вмст съ тмъ взялся тотчасъ увдомишь, ежели въ отсутствіе его вздумаетъ тетушка, какими нибудь каверзами, прибрать, по купчей, или по векселю, родовое имніе. Каммердинеръ былъ самъ въ этомъ дл ревностнымъ участникомъ: онъ боялся достаться Лукавиной, а Аглаевъ общалъ ему, со всмъ его семействомъ, дать отпускную.
‘Кажется мн’ — продолжалъ каммердинеръ — ‘что тетушка уже хваталась за это дло, и, можетъ быть, успла-бы, если-бы баринъ не впалъ вдругъ въ разслабленіе. Выздоровть ему нельзя, но онъ еще можетъ прожить года два, или три, въ этомъ положеніи. Такъ при мн говорилъ Докторъ.’
Аглаевъ похалъ тотчасъ отыскивать стряпчаго. Съ начала Фрипоненковъ былъ очень скроменъ, но когда Аглаевъ подарилъ ему сто рублей (выигранные на канун у Змйкина, въ бильярдъ), то онъ сдлался словоохотне, и уврялъ, что ни купчей, ни векселей Лукавиной не дано. ‘Разв’ — прибавилъ онъ — ‘сдлано это очень тайно, но, кажется, дядюшка: вашъ не такой человкъ, чтобы, при жизни своей ршился разстаться съ имніемъ… или дать, на себя, векселя, которые онъ самъ любилъ, брать, а отъ себя никому не давалъ. Если-же что Лукавина, сдлала во время его болзни и совершеннаго разслабленія, то это можно, опровергнуть законами.’
Такимъ, образомъ. Аглаевъ получилъ, опять нкоторую надежду выйдти изъ-затруднительнаго положенія, какъ должно, честному человку, и еще разъ далъ себ слово — въ карты, больше никогда не играть! Въ тотъ-же день получилъ онъ. милое письмо отъ доброй жены своей, она просила его поскоре возвратишься домой, описывала: зати Сонички, какъ она ищетъ его по комнатамъ, кричитъ: Папа! и прочія подробности, которыя могутъ быть драгоцнны только отцовскому сердцу. Въ такомъ прелестномъ вид представилась тогда Аглаеву домашняя его жизнь, что ему страстно за — хотлось, какъ можно поскоре вырваться изъ Москвы. Софья также приписывала, въ письм, звала его домой, сообщала, что жена его груститъ, хочетъ казаться веселою, но потихоньку плачетъ, и что пріздъ его возвратитъ радость, и общее удовольствіе всмъ. ‘И такъ’, думалъ Аглаевъ, сотъ меня, именно отъ меня, зависитъ счастіе милой, доброй, прелестной женщины, а я поступалъ противъ нея, какъ извергъ, какъ ожесточенный злодй — я подвергалъ ее и невинную дочь мою совершенной погибели! Но, благодаря Бога, есть еще надежда избавиться, и выйдти изъ бездны, въ которую я, по безразсудности моей, и непростительной слабости, вовлекъ себя и ихъ!’ Аглаевъ въ душ своей благодарилъ Радушина, за благоразумный совтъ его. Какое адское мученіе претерпвалъ-бы онъ теперь, если-бы не имлъ надежды выпутаться изъ бды!
Змйкинъ самъ чрезвычайно хлопоталъ, чтобы закладная поскоре была совершена., въ надежд, что деньги свои не замедлитъ онъ получитъ обратно отъ Аглаева, извстными ему средствами. На другой-же день далъ онъ знать Аглаеву, что все готово, и чтобы онъ прізжалъ къ нему обдать. Въ это время привезутъ бумагу, и Аглаевъ можетъ получить деньги.
Вампировъ явился также обдать къ Змйкину. Закладная была кончена. Аглаевъ, получивъ деньги, заплатилъ тотчасъ Вампирову. Обдъ былъ чрезвычайно роскошный, была и уха изъ стерлядей, и устрицы, Шампанское лилось. Аглаевъ любилъ хорошо покушать, голова у него точно такъ-же кружилась, какъ и въ первый разъ. Но онъ имлъ твердость настоятельно исполнить намреніе свое: не игралъ, ни въ бильярдъ, ни въ карты, и вскор посл обда ухалъ, говоря, что ему крайняя нужда. Змйкинъ звалъ его на вечеръ, и Аглаевъ, чтобы отдлаться отъ него, не отказался ршительно. Тотчасъ отправился онъ къ своему заимодавцу, заплатилъ по закладной, и хотя остался самъ почти безъ копйки, но чувствовалъ на душ своей величайшее облегченіе. ‘Что будетъ впередъ, Богъ знаетъ,’ думалъ онъ — ‘по крайней мр, теперь дышу я свободне. Погибель моя, и семейства моего, хотя на нкоторое время — отсрочена.’...
Вечеръ Аглаевъ провелъ опять очень пріятно въ обществ Радушина, простился съ нимъ, и на другой день расположился непремнно ухать изъ Москвы. Но онъ такъ хорошо устроилъ себя, и такъ удачно исполнилъ общаніе — не тратить по пустому денегъ въ Москв, что ему должно было новое платье свое, и бездлки, купленныя въ Косметическомъ Магазин, на выигрышныя деньги, продать, хоть за безцнокъ, потому, что у него на дорогу не оставалось почти ничего! Къ счастію, въ тотъ день утромъ, дядя Аристофановъ заплатилъ ему въ число должныхъ денегъ сто рублей, съ этимъ могъ онъ добраться домой.
Аристофановъ былъ не очень доволенъ своимъ племянникомъ. ‘Богъ знаетъ, братецъ, какъ ты провелъ свое время въ. Москв! Дался теб этотъ Радушинъ’ — говорилъ онъ — ‘пріятное общество: очень весело съ педантомъ и извстнымъ глупцомъ! Когда въ другой разъ прідешь въ Москву, я — просто, не пущу тебя къ нему.’

ГЛАВА X.

‘Cbe importa а me di certi pompi, di cerli
divertiraente, se in casa mia goddofa sere
pace, che il maggior pia cere di qvesto mondo.
Goldioni.

‘Къ чему великолпіе и увеселенія, ежели въ
дом моемъ нахожу спокойствіе и тишину —
сіе истинное е наслажденіе въ здшнемъ мір?
Гольдони.

Аглаевъ халъ день и ночь, нигд не останавливался, и скоро открылся глазамъ его домъ, гд заключалось все, что было для него’ драгоцннаго въ мір. Онъ общалъ извощику на водку, и во весь опоръ скакалъ къ крыльцу. Жена, увидвъ издали коляску его, бросилась бжать на встрчу, но не успла дойдти дале крыльца. Со слезами радости устремилась она въ его объятія. Маленькую Соничку стали было поскоре одвать, чтобы также нести къ нему на встрчу, но и она, на рукахъ Софьи, встртила его въ сняхъ, протягивала къ нему ручонки и кричала: Папа! Вс въ дом обрадовались его прізду — разумется, по разнымъ причинамъ: жена потому, что страстно любила его, Софья потому, что видла радость сестры, няня и кормилица маленькой Сонички, также и старая мама самаго Аглаева, отъ ожиданія, по обыкновенію, подарковъ отъ него изъ Москвы.
Тотчасъ послали къ старой Холмской, и она, съ Натальею, поспшила пріхать. Весь день провелъ Аглаевъ въ какомъ-то неизъяснимомъ удовольствіи. У дочери его вышли глазные зубы, во время его отсутствія, безъ него начала она понемногу ходить. Катерина нарочно не писала къ нему въ Москву объ этомъ, чтобы сдлать ему удовольствіе нечаянностью. Напившись чаю, и выкуривъ трубку табаку, Аглаевъ удивился, видя, что Софья сла за фортепіано, и заиграла Русскую, плясовую псню, а жена его принесла Соничку, одтую въ сарафанъ, поставила посредин комнаты, и Соничка начала, такъ называемую, пляску, т. е. кое-какъ переступала по полу, манила ручонками, и проч. Мать безпрестанно поддерживала ее, чтобы она не упала. Надобно быть отцомъ, и тогда можно въ полной мр понять восхищеніе Аглаева. Со слезами схватилъ онъ дитя свое на руки, и цловалъ поперемнно, то его, то жену свою. Катерина сама была въ полной радости. Одни приготовленія къ сюрпризу: шитье сарафана, мысль, какъ удивится, и въ какомъ удовольствіи будетъ отецъ, увидвъ дочь, притомъ-же еще первую и единственную, въ такомъ наряд, который — разумется — казался матери удивительно къ лицу ей — все это уже длало Катерину счастливою. Бабушка и Софья были также въ восторг, и поперемнно цловали и брали Соничку съ рукъ на руки. Наталья всему этому удивлялась. ‘Что за радость, а думала она, ‘смотрть на выпускную куклу, которая ничего не понимаетъ, и кривляется на полу?’ Однакожъ, и она нашла, что голубой сарафанъ, и красная лента на голов, ей точно къ лицу. Вроятно, нкоторые читатели будутъ одного мннія съ Натальей), и обвинятъ насъ, что мы обременяемъ вниманіе ихъ такимъ вздоромъ, но мы смемъ надяться, что найдутся и такіе, которые отдадутъ намъ справедливость, и скажутъ, что мы описали собственныя ихъ ощущенія. Такимъ образомъ прошелъ незамтно весь день. Аглаевъ былъ совершенно счастливъ, доброе сердце его, способное къ мирнымъ, истинно достойнымъ человка наслажденіямъ, было полно радости.
Тяготила его мысль о послднихъ подвигахъ бъ Москв, но за то, какъ благодарилъ онъ Радушина, за его совты.— ‘Каково-бы мн было теперь,’ думалъ онъ, ‘если-бы я не имлъ никакой надежды выйдти изъ бды, въ которую, по безразсудности и безхарактерности моей, самъ себя вовлекъ? Кончено: вкъ больше въ карты не играю! Отецъ семейства не принадлежитъ уже боле себ, онъ извергъ, ежели не употребитъ всхъ средствъ къ успокоенію и счастіго тхъ, судьба которыхъ такими неразрывными узами соединена съ его судьбою!’ Въ семъ расположеніи, Аглаевъ принялъ ршительное намреніе слдовать совтамъ Софьи, отказывать себ во всемъ, перевесть своихъ собакъ, продать лошадей, не длать боле долговъ, и все лишнее сбыть съ рукъ. Ему чрезвычайно совстно было, что онъ накупилъ въ Москв множество совсмъ не нужныхъ бездлокъ, для подарковъ, и теперь выдумывалъ онъ, какъ-бы ему оправдаться въ этомъ. Поступокъ его противъ Памирскихъ также сильно тяготилъ его сердце, но въ утшеніе свое думалъ Аглаевъ, что они ничего не узнаютъ, и что къ сроку закладной можетъ быть дла его понравятся.
Когда Соничка ушла спать, обратился разговоръ на поздку въ Москву. Вс желали знать, какъ онъ былъ принятъ дядею. Онъ отвчалъ только, что нашелъ его отчаянно больнымъ, и, не распространяясь дале, разсказалъ о знакомств своемъ и частомъ посщеніи Радушина, отъ котораго привезъ письма къ Холмской и Софь. Вс были очень довольны, что онъ познакомился съ этимъ почтеннымъ человкомъ.
‘Женихъ твой,’ продолжалъ Аглаевъ, обращаясь къ Софь,’единственный и необыкновенный человкъ. Никогда не удавалось мн встртить старика, до такой степени, и во всхъ отношеніяхъ, привлекательнаго. По нскольку часовъ сряду сидлъ я съ нимъ, не замчая, какъ идетъ время, и никогда бывало не хочется хать отъ него. Глубокія его познанія, необыкновенный умъ, опытность, и какое-то неизъяснимое простосердечіе и прелесть въ разговорахъ, точно убдили меня въ справедливости сказаннаго Вовенаргомъ, что истинное краснорчіе идетъ отъ сердца. Съ жадностію слушалъ я его, и, мн кажется, даже надолъ ему моими частыми и продолжительными посщеніями.’
Но самъ Радушинъ писалъ большія похвалы Аглаеву, и благодарилъ его, что онъ не тяготился бесдою съ старикомъ, и часто посщалъ его. Софья знала способность Аглаева всмъ восхищаться, въ семъ случа она отдавала однакожъ ему справедливость, и чрезвычайно была довольна сближеніемъ его съ такимъ почтеннымъ человкомъ, каковъ былъ Радушинъ. ‘Слдовательно,’ думала она, ‘Аглаевъ не промотался, не сдлалъ новыхъ долговъ, и не попалъ въ дурное общество въ Москв?’ — Если-бы знала добрая Софья о всхъ его поступкахъ!…
На другой день Аглаевъ ршился раздать подарки, купленные имъ на выигрышныя деньги въ Косметическомъ Магазин. Утромъ, за чаемъ, онъ вздумалъ приготовить всхъ къ этимъ подаркамъ.
‘Какъ теперь стало все дешево въ Москв’ — сказалъ онъ. ‘Нельзя повришь, и вы удивитесь, когда я вамъ покажу, что я купилъ, можно сказать, за безцнокъ на аукціон, при продаж товаровъ одного обанкрутившагося купца. Жаль, что со мною было мало денегъ, можно-бъ было даже сдлать очень выгодную спекуляцію.’
— Покажи! покажи!— вскричали женщины. Аглаевъ веллъ каммердинеру принесть покупки свои, и тотчасъ подарилъ разныя бездлки жен, сестрамъ, матери, старой своей мам, также нян и кормилиц Сонички. Вмст съ тмъ разсказывалъ онъ, за какую дешевую цну все это куплено. Вс удивлялись дешевизн, одна только Софья молчала, и по глазмъ ея замтно было, что она всмъ этимъ не очень довольна.— ‘Капъ теб нравится?’ спросилъ Аглаевъ.— Все очень хорошо, и чрезвычайно дешево — отвчала она. ‘Но ты самъ скажи: на что все это надобно?’ — Какъ-же!— возразилъ Аглаевъ, покраснвъ.— Нельзя-же было не воспользоваться дешевизною: такой случай рдко встрчается.— ‘Подумай самъ, и ты врно согласится, что все то чрезвычайно дорого, что ни къ чему не нужно, или безъ чего обойдтиться можно. Поврь, любезный другъ, что многіе отъ дешевизны покупокъ совсмъ раззорились. Самое главное неудобство жизни въ Москв есть то, что никакъ не удержится, чтобы не купить какого нибудь, совсмъ не нужнаго вздора, кажется, бездлица, и очень дешева, а какъ разсчитаешь, то эт дешевыя бездлицы, приходятъ въ дорогую цну. Я сама, по собственному опыту, знаю. Повидимому, куда мн было тратить деньги въ Москв, живши въ дом у тетушки, на всемъ готовомъ, но когда я сосчиталась, то увидла, что совсмъ незамтно издержала кучу денегъ, сама не понимаю куда!’ Софья знала раздражительность самолюбія Аглаева, она нарочно перевернула разговоръ, и поставила въ примръ себя, потомъ продолжала разговоръ въ вид общаго сужденія, не касаясь лично до Аглаева. ‘Ежели въ самомъ дл разобрать, то въ Москв можно даже мене прожить, чмъ въ деревн. Во множеств не замчаютъ, кто какъ живетъ, можно расположиться, какъ хочешь, а въ деревн сдлать этого нельзя. Одни только несносныя посщенія, такъ называемыхъ — пріятелей и пріятельницъ, которыми въ особенности здшняя сторона изобилуетъ — кром тягостной скуки, и обязанности сидть весь день, и говорить о какомъ-нибудь вздор — очень убыточны. Угощать гостей должно тмъ-же, чмъ и въ Москв, съ тою разницею, что въ деревн все это гораздо дороже, потому, что все надобно привезть изъ Москвы, и еще сверхъ того кормить людей и лошадей постительскихъ, а это совсмъ не бездлка. Сундукова сказывала мн, что они сютъ въ здшней своей деревн слишкомъ двсти десятинъ овса, но никогда ни одного зерна не продаютъ, а все идетъ на гостиныхъ лошадей. Сосчитать только это одно, то врно имъ было-бы гораздо дешевле жить въ Москв, чмъ въ деревн.’
Такимъ образомъ, давъ нечувствительно весьма важный урокъ Аглаеву, Софья обратила разговоръ въ общее сужденіе, и не оскорбила самолюбія его, онъ это чувствовалъ, и былъ душевно благодаренъ, что она не унизила его при всхъ. Аглаевъ подтверждалъ слова Софьи, говорилъ, что онъ самъ это испыталъ надъ собою. ‘Впрочемъ’ — продолжалъ онъ — ‘кром купленныхъ мною подарковъ, которые попались такъ дешево, мн точно нкуда было тратить денегъ. Я сшилъ, правда, себ новый фракъ, но не почитаю это за пустыя издержки: платье нужно и въ деревн, а въ Москв и дешевле и лучше сдлаютъ.’
Посл обда старая Холмская отправилась, по обыкновенію, спать, а Катерина понесла Соничку въ дтскую. Аглаевъ остался наедин съ Софьею. Онъ сообщилъ ей, въ какомъ положеніи нашелъ дядю. ‘Слдовательно, дла твои нисколько не поправились?’ сказала Софья.— Увы! нисколько, напротивъ еще сдлались хуже. Добрая тетушка Лукавина поссорила меня въ дядею, прибрала все къ рукамъ своимъ, и теперь остается мн только одна надежда на родовое его имніе, но и то еще не врно. Можетъ быть, все уже принадлежитъ Лукавиной, однакожъ, я справлялся, кажется, она не успла всего захватить, и что нибудь, можетъ быть, и мн достанется. Но между тмъ я принялъ ршительное намреніе перемнить свой образъ жизни, распродать все лишнее, готовъ на всякія пожертвованія, во всели’ буду себ отказывать — ‘Подкрпи тебя Богъ, въ таколіъ добромъ намреніи!’ сказала Софья. ‘Поврь, ты будешь вознагражденъ тмъ, что кругомъ себя увидишь спокойствіе и счастіе. Женатый человкъ принадлежитъ уже не себ, а семейству своему. Боле всего, любезный другъ, береги жену, у нея слишкомъ чувствительное сердце, и малйшая перемна твоя можетъ убить ее. Въ бдности еще кое-какъ можно прожить, а сироты безъ матери, особенно двочки, самыя несчастныя творенія. Впрочемъ, не унывай: не прибавляй только долговъ своихъ, и умрь издержки. Ты имешь еще множество способовъ устроить себя, кром наслдства посл дядюшки, можно продать имніе жены, также и Елисаветы. Я настоятельно буду требовать, чтобы Князь выдалъ теб непремнно купчую. Я сама уже говорила теб, что готова пожертвовать всмъ, что имю, для успокоенія вашего, сверхъ того можешь надяться на пособіе брата Алекся, и тетушки Прасковьи Васильевны. Словомъ: только больше не мотай и не прибавляй долговъ — ты можешь легко поправишься.’
Со слезами на глазахъ, цлуя руки Софьи, Аглаевъ говорилъ, что онъ былъ-бы извергъ, если-бы совты ея, столь благонамренные, не произвели на него никакого дйствія, впрочемъ надялся онъ не имть нужды въ великодушномъ ея предложеніи. ‘Я долженъ,’ говорилъ онъ, ‘боле въ казну, и могу уплачивать постепенно изъ доходовъ, партикулярнаго долга не такъ много, и авось-либо, съ помощію Божіею, успю выпутаться.’
На другой-же день, собакъ своихъ раздарилъ Аглаевъ сосдямъ, псарей и всхъ лишнихъ людей отпустилъ на оброкъ, лошадей послалъ продать на ярмарку, и принялъ ршительное намреніе заниматься неусыпно хозяйствомъ и жить умренно. Но, увы! безъ твердости характера, безъ настоятельнаго упорства, вс самыя лучшія предпріятія остаются безуспшны. Мы увидимъ это въ послдствіи.

ГЛАВА XI.

Отъ чего дворянамъ не стыдно ничмъ не заниматься?
Фонъ-Визинъ.

Посл сего разговора, Софья пробыла съ недлю въ Пріютов. Она видла, что Аглаевъ точно принялся за хозяйство, сталъ вставать рано, самъ распоряжалъ работами и смотрлъ за ними. Полученныя за проданныхъ лошадей деньги тотчасъ отправилъ онъ для уплати долга, въ уздный городъ къ купцу, у котораго забиралъ въ кредитъ разные припасы. Въ то-же время съ женою своею обходился онъ, какъ нельзя лучше, ласкалъ Соничку, и во всхъ отношеніяхъ былъ такъ хорошъ и милъ, что прежнее спокойствіе и счастіе возвратилось въ домъ его. Катерина оживилась, сдлалась гораздо веселе, здоровье ея поправилось, и опять съ восторгомъ повторяла она, что мужъ ея совершенный ангелъ, и что она самая благополучнйшая женщина въ мір.
Но, все это продолжалось нсколько дней. Аглаевъ отказался было и отъ винограднаго вина, очень краснорчиво доказывая, что кром вреда здоровью, стыдно, и даже гршно небогатому человку тратить деньги на такую вещь, безъ которой легко можно обойдтиться. Но скоро почувствовалъ онъ, что ему вино необходимо, досадовалъ, что такъ дурно пріученъ къ нему т. молодости, возставалъ прошивъ воспитанія Русскихъ дворянъ, и — продолжалъ выпивать въ день безъ малаго по бутылк дорогаго вина, утверждая, что ему вредно дешевое, Сантуринское, или Донское вино. Впрочемъ, говорилъ онъ, это бездлица. Но если-бы разсчитать, то эта бездлица стоила для него врно боле того, что пять человкъ крестьянъ, съ женами ихъ, въ цлый годъ, тяжелыми трудами, могли ему выработать.
Вставать рано Аглаевъ также скоро нашелъ вреднымъ для себя, тмъ боле — говорилъ онъ — что сдлалъ глупую привычку съ вечера долго читать, и никакъ не можетъ отвыкнуть. Сверхъ того, ему вредно было вставши тотчасъ одваться, и выходить на воздухъ: онъ привыкъ утромъ сидть нсколько часовъ въ халат, курить трубку и пить кофе. Впрочемъ — говорилъ онъ — я такъ распоряжаюсь, что смотрть нчего: вс работы у меня производятся въ раздлъ, и всякій крестьянинъ спшитъ для самого себя скоре окончить. Но великій хозяинъ и распорядитель Аглаевъ не разсчелъ того, что обязанность помщика имть наблюденіе и за собственными крестьянскими работами. Безпечный и лнивый крестьянинъ не только вреденъ своему семейству, но и самому помщику, потому, что въ случа недостатковъ крестьянина, помщикъ долженъ прокормить и снабдишь его всмъ нужнымъ.
Аглаевъ любилъ играть въ шахматы, Наталья также. Оба не могли рано ложиться спать, и иногда часу до втораго ночи продолжалась ихъ игра, между тмъ, какъ прикащикъ и староста ожидали приказаній Аглаева, о работахъ на другой день. На неоднократныя ихъ донесенія, что его ожидаютъ, Аглаевъ говорилъ, что сей часъ къ нимъ выйдетъ, и держалъ ихъ слишкомъ до полуночи. Потомъ, бывъ занятъ игрою, не могъ долго разсуждать съ ними, и придумывать, на какую лучше работу употребить крестьянъ, отдавалъ все на ихъ волю, и слдствіемъ сего былъ тотъ-же безпорядокъ и то-же разстройство въ хозяйств, какъ прежде. Прикащикъ длалъ, что хотлъ, бралъ взятки съ крестьянъ, отпускалъ ихъ на свою работу, за лнивыми не смотрлъ, и имніе Аглаева приходило часъ отъ часу боле въ упадокъ.
Видя все это, Софья должна была увриться, что Аглаевъ не иметъ никакого характера, и что заняться хозяйствомъ и самъ поправить свои обстоятельства, онъ совершенно неспособенъ. Но тмъ боле находила она необходимымъ стараться помочь ему уплатить долги, и въ послдствіи времени склонить его постепенно къ тому, чтобы онъ передалъ все хозяйство и присмотръ за имніемъ жен своей, которая имла къ этому способность.
Впрочемъ, Аглаевъ продолжалъ по прежнему обходишься съ женою и дочерью, съ самаго прізда изъ Москвы, и былъ къ нимъ внимателенъ и ласковъ. Катерина, съ своей стороны, сдлавшись также гораздо опытне, имла безпрерывное наблюденіе, чтобы угождать ему, и отвращать всякій поводъ къ неудовольствію.
Успокоенная въ этомъ важномъ отношеніи, Софья ршилась хать въ Никольское, куда ее нсколько разъ приглашали, она дала слово быть ко дню рожденія Князя Рамирскаго. Тамъ надялась она увидться съ братомъ Алексемъ, и хотла убждать его, чтобы онъ вошелъ въ положеніе сестры Катерины, и помогъ ей. Въ чемъ должно было состоять пособіе, и какимъ образомъ надобно было распорядишься къ поправленію длъ Аглаева, думала она проситъ совта Свіяжской, съ которою продолжала часто переписываться. Съ сими мыслями отправилась Софья, а старая Холмская перехала на это время къ Катерин, которая, при второй беременности своей, бывала часто нездорова.
Погода сдлалась, какъ нарочно, пасмурная и непріятная. Софью терзало какое-то мрачное предчувствіе, и какая-то непонятная тоска тяготила ея душу. Она не умла отдать себ отчета, отъ чего ей было такъ грустно. Странныя, непостижимыя чувства, иногда по невол, владютъ нашимъ сердцемъ, и тщетно усиливаемся мы преодолть ихъ разсудкомъ! Софья желала, сама не зная зачмъ, отложить отъздъ свой въ тотъ день, но Наталья уже совсмъ собралась, все было уложено, и кареша подвезена къ подъзду. Со слезами прощалась съ ними Катерина, старая Холмская и Софья также плакали, къ большему удивленію Натальи, Аглаевъ насилу удерживалъ слезы. Такъ грустно было всмъ разставаться съ Софьею. Вс привыкли къ милому, доброму ея характеру, нжному ея попеченію и вниманію, ея веселости, и обращенію, всегда пріятному и простому.
Аглаевъ похалъ провожать Софью и Наталью до узднаго города. Онъ имлъ тамъ какія-то дла и слъ съ отъзжавшими въ карету, а служанокъ посадили покамстъ на его дрожки.
‘Провожая тебя съ такою грустью, любезная сестра, мы доказываемъ эгоизмъ нашъ,’ сказалъ Аглаевъ. ‘Теб, врно, будетъ въ Никольскомъ веселе, нежели у насъ, но намъ безъ тебя будетъ очень скучно: мы такъ къ теб привыкли… Богъ знаетъ, когда опять увидимся.’
— Я постараюсь поскоре возвратиться — отвчала Софья.— Ты самъ знаешь, что и мн очень грустно разставаться съ вами, но я ду по необходимости. Между тмъ, любезный другъ, продолжай, какъ началъ, будь терпливъ, старайся имть боле власти надъ собою, пиши почаще ко мн, и будь увренъ въ душевномъ моемъ участіи, да въ этомъ, кажется, и уврять тебя нчего!
Простившись съ нею, и вышедъ изъ кареты, Аглаевъ не могъ удержать слезъ. Софья кричала ему, чтобы онъ поцловалъ за нее сестру, и не лнился-бы чаще писать.
Въ Никольскомъ Софья принята была съ большою радостію. Елисавету нашла она спокойною и веселою, на лиц ея написано было какое-то удовольствіе, котораго Софья давно уже въ ней не видала. Лицо и глаза Князя Рамирскаго никогда и ничего не выражали, однакожъ, замтно было, что и онъ въ хорошемъ прав, Алексй во всемъ соображался съ Менторомъ своимъ, Княземъ Рамирскимъ, и подражалъ ему, видно было, что онъ также довольно веселъ. Наталья, при вход въ обширныя комнаты, при взгляд на прекрасныя мебели, паркетные полы, освщеніе, людей въ хорошихъ ливреяхъ — словомъ: увидя везд богатство и великолпіе, ожила и развеселилась.
Такимъ образомъ прошло нсколько дней въ Никольскомъ довольно пріятно, вс были въ хорошемъ расположеніи, и Софья удивлялась, что въ продолженіе сего времени Елисавета ни разу не спорила и не бранилась съ мужемъ, который также, съ своей стороны, былъ къ ней угодливъ и внимателенъ. Софья не могла постигнуть: отъ чего произошла такая нечаянная и пріятная перемна. Причины объяснили съ ей уже въ послдствіи.
Нсколько разъ заговаривала она Алексю объ Аглаев, но онъ былъ предубжденъ противъ него, называлъ его мотомъ, неразсчетливымъ и втренникомъ. Софья видла, что должно повременишь, не говорить прямо о необходимости помочь ему, и что поспшностью легко можно было все дло испортить.
Между тмъ Софья получила письмо отъ Катерины, она увдомляла, что чувствуетъ себя, слава Богу, хорошо, что мужъ ея такъ милъ, какъ нельзя больше, что она почитаетъ себя совершенно счастливою. Письмо ея походило на прежнія описанія благополучной и спокойной ея жизни. Софья показала письмо это брату Алексю, онъ съ удовольствіемъ прочелъ, и даже изволилъ сказать, что для него очень пріятно, если сестра Катерина Васильевна, благодаря Бога, такъ счастлива. Сама Софья посл этого письма ободрилась, обыкновенная веселость ея одушевляла всхъ, и время въ Никольскомъ шло очень пріятно.
На канун рожденія Князя Рамирскаго стали прізжать гости. Опять приглашалъ и ждалъ къ себ Князь такъ-же много, какъ и въ первый праздникъ посл сватьбы, такія-же веселости готовились, какъ и тогда. Графиня Хлестова, сестра Князя Рамирскаго, къ большому удовольствію Софьи, отказалась отъ приглашенія, за нездоровьемъ.
Утромъ, въ день праздника, за чаемъ, отважилась наконецъ Софья спросить у одной сосдки, съ которою въ первый пріздъ свой познакомилась: гд теперь Свтланина? ‘Ея здсь нтъ,’ отвчала она Софь. ‘Нсколько дней тому назадъ, ухала она въ Петербургъ, говорятъ, на сватьбу брата своего Пронскаго.’
Вскор посл того, вс разошлись одваться. ‘Свтланина похала на сватьбу брата своего Пронскаго!’ думала Софья. ‘Дай Богъ ему счастія… Не знаю, отъ чего я удивилась, или огорчилась, при этомъ извстіи’…
Служанка ожидала ее, и приготовила ей одваться, но Софья сла подл окна, и въ глубокой задумчивости ничего не слыхала, не отвчала даже на вопросы служанки, пю-ли платье она ей приготовила. Извстіе о женитьб Пронскаго поразило Софью, хотя она не хотла даже самой себ признаться, что чувствовала большую къ нему привязанность, и скрывала внутри сердца тайную надежду, которая такъ внезапно уничтожилась. Шумъ на лстниц вывелъ ее изъ задумчивости, она невольно вскочила, и покраснла при вход къ ней Елисаветы.
‘Какъ: ты еще не одвалась?’ — сказала Елисавета, съ коварною улыбкою.— ‘Я подслушала, что теб сообщено. Ага, госпожа притворщица! попалась, со всею твоею разсудительностію!’ — продолжала Елисавета, по Французски, потому, что въ комнат была служанка. ‘Полно, полно лицемрить: теперь я все знаю! ‘
— Что такое? Что ты знаешь?
‘Полно притворяться при мн. Но предупреждаю тебя: при другихъ старайся преодолть себя, и скрыть внутреннюю твою грусть. Новость о женитьб Пронскаго здсь всмъ извстна, многіе также знаютъ, что онъ имлъ -виды на тебя, начали было даже уврять, что вы помолвлены, ты обратишь на себя общее вниманіе, и теб не надобно казаться грустною.’
— Да о чемъ мн грустить? Я совершенно къ нему равнодушна.
‘Разсказывай другимъ’ — отвчала Елисавета.— ‘Впрочемъ, можетъ быть, слухъ этотъ вздорный. Я видла Свтланину наканун отъзда ея въ Петербургъ, и она мн ничего не говорила. Мужъ мой получилъ письмо о женитьб Пронскаго, изъ Москвы, отъ сестры своей, Графини Хлестовой, и разгласилъ эту новость. Но ты сама знаешь, какъ врны бываютъ иногда Московскіе слухи. А я теб скажу новость гораздо интересне. Ты врно не отгадаешь, кто къ намъ пріхалъ? Фамусовы! Я и не знала, что мужъ мой приглашалъ ихъ ко дню своего рожденія, въ то время, когда здилъ къ нимъ изъ Пріютова.’
— Вотъ была нужда звать изъ такой дали гостей, которые всмъ надодятъ, и помшаютъ веселостямъ! Неуже-ли и автоматъ — дочька ихъ Любинька — также съ ними пріхала?
‘Потише! Говори о ней съ уваженіемъ,’ продолжала Елисавета. ‘Можетъ быть, очень скоро будемъ мы просто называть ее: милая сестрица! ‘
— Можетъ-ли это быть?— возразила съ удивленіемъ Софья.
‘Примчай внимательне за братомъ Алексемъ, и ты увидишь, что я не ошибаюсь.’
— И Алексй, при всемъ богатств своемъ, ршается жениться на такой выпускной кукл, у которой вс достоинства въ однхъ только деньгахъ? Онъ интересанъ: спорить объ этомъ нельзя, но, воля твоя, кажется невроятно, чтобы онъ до такой степени былъ привязанъ къ деньгамъ, и ршился-бы пожертвовать собою!
‘Вотъ ты увидитъ, что я говорю теб правду. Ты еще худо его знаешь: деньги и деньги — вотъ все, что онъ иметъ въ виду. Онъ ничего и никого, кром денегъ, не любитъ. Къ счастію, намъ съ тобою нтъ нужды въ его пособіи. Поврь, что если-бы онъ видлъ насъ въ совершенной погибели, то и тогда ни одною копйкою не пожертвовалъ-бы онъ для спасенія нашего.’
— Ты очень огорчила меня такимъ извстіемъ объ Алекс, ежели только ты не ошибается — сказала Софья, думая въ то время объ Аглаевыхъ.— Но, можетъ быть, дастъ Богъ, сватовство его не состоится. Очень буду я сожалть, ежели Фамусова сдлается его женою, потому, что мн хотлось-бы любить и уважать жену моего брата, какъ родную сестру.
Между тмъ гостей стало часъ отъ часу боле прибавляться, и Елисавета отправилась угощать ихъ. Софья пробыла одна въ своей комнат почти до самаго обда. Ей должно было успокоиться посл душевнаго возмущенія. При самомъ вход въ гостиную увидла она, что братъ Алексй сидлъ подл молодой Фамусовой. Она склоняла, по обыкновенію, голову свою на одну сторону, опускала и подымала томные глаза свои, и на губахъ ея замтна была какая-то странная, или, просте, глупая улыбка. Алексй держалъ въ рукахъ веръ ея, и, какъ видно было, принуждалъ себя казаться страстнымъ. Оба другъ друга стоили, и будущая невста его еще имла преимущество передъ нимъ. Черты лица ея были правильны, но непріятны. Вообще, видъ ея возбуждалъ какое-то непреодолимое отвращеніе.
Къ удивленію Софьи, милая Любинька вскочила при вход ея въ гостиную, и бросилась прямо къ нея на шею, цловать ее, говоря, что она совершенно счастлива увидвшись съ нею, что сердце ея бьется отъ радости, и проч. Такія непредвиднныя нжности, особенно-же посл того, что Любинька, ревнуя къ Пронскому, совсмъ было перестала говорить и кланяться, заставили Софью согласиться съ предположеніемъ Елисаветы.
Въ продолженіе всего дня, и вечеромъ, во время бала, Софья еще боле увидла, что съ обихъ сторонъ есть взаимное желаніе присоединить богатство къ богатству. Фамусовы, мать и дочь, ласковостями своими и изъясненіями въ дружб, надоли ей въ высшей степени. Алексй, какъ замтно было, очень хотлъ казаться влюбленнымъ, не отходилъ во весь день отъ предмета страсти своей, всего-же боле, вроятно, потому, что Фамусова была вся въ брильянтахъ и жемчугахъ. Вроятно, это пуще любви привлекало Алекся, всмъ было замтно его старательство, и даже стали говорить, что онъ уже помолвленъ на Любиньк.
Но среди бала предсталъ, совсмъ непредвиднно, еще новый женихъ, и къ неудовольствію старой Холмской опять совершились въ ея семейств два брака, весьма ей не по сердцу.

ГЛАВ XII.

Les beaux yeux de ma rasselte…. Bel amour!
bel amour ma foi, l’amour de mes louis d’or.
Moli&egrave,re.

Прекрасные глаза моей шкатулки…. Хороша,
хороша, ей Богу хороша любовь къ моимъ червонцамъ…
Мольеръ.

Во время бала, доложили Князю Рамирскому о прізд, бывшаго его начальника, Графа Клешнина. Онъ смшался, и, схвативъ за руку жену свою, которая только что стала было танцовать мазурку, побжалъ съ нею на встрчу къ Графу, въ лакейскую.
Графъ Клешнинъ, во время службы своей, былъ строгій и взыскательный начальникъ. Князю Рамирскому порядочно доставалось отъ него, онъ часто гонялъ его за фрунтъ и сажалъ подъ арестъ, за ошибки въ учень. Хотя уже давно Князь былъ въ отставк, но чувство какой-то невольной боязни и робости, при вид бывшаго начальника, въ немъ осталось. Притомъ-же Графъ былъ знатенъ, богатъ, чиновенъ, а это непонятныя диковинки для деревенскаго жителя не большаго чина.
Князь Рамирекій изумился нечаянному прізду Клешнина. Онъ былъ ближній сосдъ Рамирскому по деревн, но никогда въ этой деревн не живалъ. Подмосковная, въ которой поселился Графъ посл отставки, была совсмъ въ противоположной сторон, а въ эпіу деревню Графъ прізжалъ изрдка, на короткое время, для зды съ собаками. Князь Рамирскій, узнавая о прізд его, всегда тотчасъ самъ къ нему являлся, или вызжалъ съ своею охотою, куда прикажетъ Графъ, но въ дом Рамирскаго Графъ никогда не бывалъ.
‘Я только вчера пріхалъ сюда,’ сказалъ Графъ Клешнинъ, поцловавшись съ Рамирскимъ, ‘и узналъ, что сегодня день твоего рожденія. Извини, что незваный.’…— Помилуйте, Ваше Сіятельство! Вы чрезвычайно одолжили меня вашимъ посщеніемъ. Мн неизвстно было о вашемъ прізд, я самъ тотчасъ явился-бы къ вамъ. Позвольте мн имть честь представишь мою жену.— Клешнинъ поцловалъ у Елисаветы руку, и сказалъ ей нсколько привтствій. Пошли дале. Князь Рамирскій бжалъ впереди, и отворялъ двери.
Между тмъ въ зал, между танцорами сдлалось большое смятеніе, музыка перестала играть, Гусарскіе офицеры, одтые не по форм, спшили застегнуться, чтобы незамтны были разноцвтные ихъ жилеты, прятали блыя выпушки изъ подъ галстуковъ, и отыскивали свои сабли. Дамы и двушки спшили на встрчу Графа, чтобы посмотрть на знатнаго и богатаго человка. ‘Маменька, пойдемте, пойдемте поскоре’ — говорила дочь Фамусовой — ‘это Графъ едоръ Степановичъ Клешнинъ — помните, мы видли его на масляниц въ Москв, у Графини Маргариты Петровны Эльфридиной. ‘— Какъ: это онъ?— отвчала Фамусова.— Графъ врно будетъ очень радъ, увидвъ насъ здсь — прибавила она, возвышая нарочно голосъ j чтобы другіе могли слышать и знать о ея знакомств съ Его Сіятельствомъ.
Въ это время Графъ Клешнинъ вступилъ въ залу, въ сопровожденіи хозяйки и хозяина, который шелъ передъ нимъ, очищая дорогу, и показывая ему почетное мсто.
Графъ Клешнинъ самъ объявлялъ, что ему 52 года, а въ самомъ дл было ему полныхъ шестьдесятъ. Но онъ сохранилъ еще довольно пріятную наружность, былъ высокаго роста, величественной фигуры, ловокъ въ обращеніи, и чрезвычайно вжливъ со всми. Ростъ его, дв звзды, лента черезъ плечо по жилету, и нсколько крестовъ на ше, боле-же всего знатность и богатство его, внушали во всхъ къ нему почтеніе. Въ зал сдлалась большая тишина. Офицеры, съ застегнутыми мундирами, въ сабляхъ, и съ шляпами, стояли въ сторон. Лишь только Графъ усплъ ссть подл хозяйки, явилась передъ нимъ Фамусова, съ дочерью.
‘Ваше Сіятельство! изволите-ли узнать меня?’ сказала она.— Графъ Клешнинъ тотчасъ всталъ передъ нею.— Извините, сударыня: я гд-то имлъ честь васъ видть — только … право не упомню,— ‘Какъ-же, Ваше Сіятельство? Я имла удовольствіе быть съ вами въ маскерад у Графини Маргариты Петровны Эльфридиной, и вотъ дочь моя, Любинька, танцовала въ одной кадрили съ племянницею Вашего Сіятельсгива, Княжною Зенеидою Ильиничною Тугоуховскою!’ — Ахъ, Боже мой! Какъ-же: очень помню — отвчалъ Графъ Клешнинъ.— Очень радъ, что имю удовольствіе васъ видть. Но, мн кажется, я помшалъ вашимъ танцамъ — прибавилъ онъ, обращаясь къ хозяйк, и спрашивая у нея потихоньку фамилію этой знакомой ему дамы.— Господа! сдлайте одолженіе: снимите ваши сабли, кладите шляпы, не церемоньтесь — прошу васъ, начинайте танцовать!— Князь Рамирскій стоялъ подл Графа неотлучно, и тотчасъ веллъ играть Польскій. Графъ Клешнинъ прошелъ нсколько разъ съ хозяйкою, но онъ уже давно искалъ глазами настоящій предметъ своего посщенія — Наталью Холмскую. Переставъ танцовать съ Елисаветою, онъ подалъ тотчасъ ей руку.
‘Какъ я радъ, что нашелъ здсь милую, старую мою знакомую!’ — сказалъ онъ ей. ‘Мы такъ давно не видались. Смерть Графини Вельской и скорый отъздъ вашъ изъ Петербурга разлучили было насъ. Я только сегодня узналъ, что Княгиня Рамирская вамъ родная сестра, и надясь найдти васъ, нарочно сюда пріхалъ.’ Окончивъ Польскій, слъ онъ подл Натальи, и разговаривалъ о Петербургской ихъ жизни. Наталья была восхищена предпочтеніемъ, сдланнымъ ей противъ всхъ, и еще боле потому, что нашла стараго знакомаго, и ея тайныя намренія на него, какъ ей казалось, могутъ наконецъ совершиться. Графиня Вельская уже давно имла въ виду отдать ее за Графа Клешнина. Наталья, прельщенная его знатностію и богатствомъ, была совершенно согласна, но болзнь, а потомъ смерть Графини, все разстроили. Теперь открывалась возможность возобновить это дло, и, какъ видно было, самъ Графъ желалъ, сказавъ, что нарочно для нея пріхалъ. Бесда ихъ была прервана Фамусовой). Она сла подл Графа Клешнина, и аттаковала его несноснымъ болтовствомъ своимъ. Графъ отвчалъ ей сначала вжливо, наконецъ она надола ему, и онъ отвернулся, смотря въ лорнетъ на другихъ дамъ. Въ это время подошелъ къ дочери Фамусова, сидвшей по близости отъ него, какой-то Гусарскій офицеръ, и просилъ ее танцовать мазурку. ‘Ахъ! я въ отчаяніи ‘— сказала она, подымая и опуская глаза свои — ‘мн чрезвычайно совстно передъ вами, по я не могу: я дала слово на мазурку и кадрилъ Алексю Васильевичу Холмскому.’ Слова сіи произнесла она громко, и такимъ томнымъ голосомъ, что обратила вниманіе Графа Клешнина. ‘Кто эта отчаянная и совстливая дама?’ спросилъ онъ у Натальи, обращая лорнетъ въ ея сторону.— Это ваша знакомая — отвчала она, съ улыбкою — дочь Каролины Карловны Фамусовой, которая сидитъ подл васъ.— ‘Ахъ, Боже мой! такъ это ваша дочька? Какъ она мила и прелестна собою!— Вотъ, хорошъ я!’ — прибавилъ онъ, потихоньку, Наталь.— ‘А вамъ не стыдно, что вы меня не предупредили?’ Вс сидвшіе близко, и слышавшіе прежде восклицанія Фамусовой, о томъ, какъ будетъ радъ Графъ увидвъ ихъ, насилу могли удержаться отъ смха.
Графъ Клешнинъ не отходилъ весь вечеръ отъ Натальи, шутилъ съ нею, вмст насмхался надъ нарядами провинціяльныхъ дамъ, надъ танцами ихъ. Имя взаимное желаніе понравиться другъ другу, они оба, ршительно, достигнули своей цли.
Съ Графомъ пріхалъ компаньонъ его, бдный дворянинъ. Графъ опредлилъ его въ службу, вывелъ въ офицеры, потомъ взялъ къ. себ въ адъютанты, и наконецъ такъ привыкъ къ нему, что выходя въ отставку, убдилъ и его оставить службу, общаясь обеспечить будущее его состояніе. Компаньонъ сей назывался Захаръ Петровичъ Молчаливъ. Онъ былъ самаго миролюбиваго характера, переносилъ всякія грубости, готовъ былъ на вс разнообразныя услуги, и имлъ большое вліяніе на Графа Клешнина. Наталья знала объ этомъ, и обласкала Молчалина, съ намреніемъ преклонить на свою сторону.
Впрочемъ ей не нужно было много хлопотать. Молчалину, со всмъ необыкновеннымъ его терпніемъ, длалась жизнь у Графа Клешнина часъ отъ часу несносне. Графъ былъ горячъ, взыскателенъ, несправедливъ, своенравенъ, и грубъ до крайности, особенно-же въ то время, когда посщала его подагра, а это съ нимъ случалось довольно часто. Пріятный, ловкій, вжливый, снисходительный въ обществ, онъ былъ несносенъ дома. Молчаливъ давно желалъ раздлить съ кмъ нибудь тягостную свою участь, и самымъ лучшимъ средствомъ признавалъ — женить Графа, надясь, что не только судьба его облегчится, и большую часть капризовъ своихъ Графъ обратитъ на жену, но, можетъ быть, женившись, исполнитъ онъ свое общаніе, обеспечитъ его судьбу, и ему можно будетъ совсмъ оставить Графа.
Еще въ Петербург, когда Графъ Клешнинъ, всегда обращаясь съ нимъ откровенно, объявилъ, что Наталья ему нравится, Молчалинъ одобрилъ и поддерживалъ намреніе его жениться на ней. Посл отъзда Натальи изъ Петербурга, Графъ также вскор переселился, на всегдашнее жительство, въ подмосковную, и совсмъ было забылъ объ ней, но Молчалинъ очень искусно умлъ воспламенить погасшій его жаръ. Онъ узналъ, куда Наталья отправилась изъ Петербурга, и сообщилъ Графу, что Княгиня Рамирская родная сестра ея, работалъ неутомимо, и все такъ устроилъ, что Графъ Клешнинъ опять влюбился, и похалъ отыскивать Наталью. Молчалинъ уговорилъ его явиться на балъ къ Князю Рамирскому безъ приглашенія. Такимъ образомъ, лично для своихъ выгодъ, Молчалинъ старался всячески устроить сватьбу Графа, и съ удовольствіемъ видлъ, что стараніе его можетъ быть увнчано успхомъ.
Въ это время и Алексй Холмскій хлопоталъ удачно. У Фамусовыхъ было, какъ вс говорили, боле милліона рублей денегъ въ Ломбард, и дв тысячи душъ. Все это должно было достаться сантиментальной, единственной ихъ дочери, Любиньк. Холмскій чувствовалъ страстную любовь — къ милліону и двумъ тысячамъ дуть. Въ тотъ-же вечеръ объяснился онъ съ матерью и дочерью, и его предложеніе было благосклонно принято. У него самаго было почти такое-же состояніе, слдовательно, и имъ какого-же лучше жениха надобно было желать? Фамусова дала Алексю слово, но объявила однакожъ, что для проформы надобно просить согласія у мужа ея. Что онъ не откажетъ, въ томъ сомнваться было нчего. Она отложила разговоръ съ Фамусовымъ до завтра, потому, что на бал Фамусовъ сидлъ недвижимо на одномъ мст, смотрлъ на всхъ, ничего не видалъ, и чтобы не дремать, нюхалъ безпрестанно табакъ.
Князь Рамирскій былъ настоящимъ Менторомъ Алекся Холмскаго. Алексй слушался его во всемъ, и почиталъ благоразумнйшимъ изъ всхъ людей. Менторъ сей одобрилъ намреніе своего Телемака, когда онъ сообщилъ ему о страсти къ Аюбиньк, еще въ бытность у Аглаевыхъ. Онъ тотчасъ отвчалъ ему почти тоже, что Простодумъ отвчалъ Верхолету, въ комедіи Княжнина, Хвастунъ:
‘И душъ дв тысячи, и денегъ страшна бездна!…
‘Такъ эта двушка, ей, ей, весьма любезна.
‘Не надобно упускать изъ виду такой невсты,’ сказалъ онъ. ‘Подемъ къ Фамусовымъ, я познакомлюсь съ Ними, приглашу ихъ къ себ, ко дню моего рожденія, въ Никольское. Они врно догадаются, какіе имю я виды, и тамъ мы все дло уладимъ.’
Посл ужина, Графъ Клешнинъ хотлъ было хать домой, но Князь Рамирскій уговорилъ его остаться ночевать.— ‘Ночь темная, дорога не очень хороша, сдлайте одолженіе, Графъ, извольте остаться у насъ ночевать, а завтра, ежели только вамъ угодно подемъ съ собаками. У меня мста отъемныя, и я нарочно берегу ихъ, зайцевъ пропасть, есть даже и обойденные волки.’ Графъ Клешнинъ именно того и желалъ, чтобы остаться у Рамирскаго на нсколько дней.— Очень радъ, братецъ!— отвчалъ онъ.— Притомъ-же мн одному, въ деревн у себя, смертельная скука. Я знаю, что мста у тебя славныя для охоты. Пошли, братъ, пораньше кого нибудь, чтобы и мои собаки сюда-же явились, и съ завтрашняго-же дня начнемъ.—
Графу Клешнину отведена была лучшая комната въ дом, самъ Князь Рамирскій хлопоталъ, чтобы ему было спокойно, провожалъ его, и пробылъ у него, покамстъ онъ раздлся, потомъ оставилъ онъ Графа вдвоемъ съ Молчалинымъ.
‘Что, братъ Захаръ,’ сказалъ Графъ Клешнинъ, ‘какъ она теб показалась?’ Она, кажется, еще боле похорошла, съ тхъ поръ, какъ я не видалъ ее — отвчалъ Молчалинъ.— Но сверхъ красоты, она чрезвычайно мила, привтлива, и видно, что у нея доброе сердце. Я нарочно распрашивалъ у людей: вс ее очень хвалятъ.— ‘Мн самому она нравится’ — продолжалъ Графъ.— ‘Холостая жизнь мн надола, пора остепениться, и я почти уже ршился, но еще подожду нсколько дней. Я очень радъ, что умный хозяинъ нашъ предложилъ мн остаться у него. Посмотрю еще, поговорю еще съ нею, постараюсь узнать ее покороче, и — тогда веселымъ пиркомъ, да и за свадебку.’ Молчалинъ пробылъ съ Графомъ довольно долго, утверждалъ его въ намреніи жениться, уврялъ, что онъ очень нравится Наталь, и что это очень замтно.
Дйствительно, Наталь очень нравился Графъ, но не лично своею особою, а знатностію, чинами и богатствомъ. Всю ночь мечтала она о соединеніи съ нимъ, и представляла себ, какъ ее будутъ звать Графинею, восхищалась мыслію, что она, знатностію своею и богатствомъ, превзойдетъ даже Княгиню Армидину, дочь Вельской, которой она всегда завидовала, мечтала о великолпномъ дом, о прекрасныхъ экипажахъ, о множеств брилльянтовъ, ршительно думая, что будетъ совершенно счастлива. Она приняла твердое намреніе употребить вс способы, и совершенно покорить сердце Графа Клешнина. Отъ такихъ мыслей только къ свту могла она заснуть.
Эту ночь многіе провели въ Никольскомъ безпокойно. Алексй Холмскій, надясь, что старые Фамусовы недолго проживутъ, восхищался мысленно, какъ онъ будетъ пересчитывать ломбардные билеты на милліонъ рублей, Фамусова думала въ свою очередь о богатств Алекся. Дочь радовалась тому, что выйдетъ изъ-подъ зависимости, и будетъ жить своимъ домомъ. Добрая Софья была огорчена до глубины души, вспоминая о положеніи Аглаевыхъ, и не предвидя большой надежды склонить Алекся къ пособію имъ, сватовство его, и обращеніе Натальи съ знатнымъ старикомъ, котораго, какъ явно видно было, хотла она уловить въ свои сти, также ей не нравились. Она предусматривала весьма бдственныя послдствія, ежели об эт сватьбы состоятся. Вмст съ тмъ, слухъ о женитьб Пронскаго тяготилъ ее. Софья провела эту ночь безпокойно.

ГЛАВА XIII.

‘На свт много мы такихъ людей найдемъ,
‘Которымъ все, кром себя, постыло,
‘И кои думаютъ: лишь мн-бы ладно было,
‘А тамъ — весь свтъ гори огнемъ!
И. А. Крыловъ.

Па другой день, утромъ, Графъ Клешнинъ отправился, вмст съ хозяиномъ, на охоту. Наталья, слдуя плану своему, просидла долго за туалетомъ. Она умла одваться къ лицу, знала, что ей лучше пристало, и воспользовалась всмъ, что искуство могло прибавить къ природной ея красот.
Она была лучше всхъ сестеръ, высокаго роста, стройна, привыкла съ малолтства носить узкій корсетъ, имла прекрасную талію, и умла одваться всегда съ большимъ вкусомъ. Графъ Клешнинъ, возвратясь къ обду съ охоты, совсмъ растаялъ. Онъ нашелъ Наталью еще прелестне, чмъ прежде.
Впрочемъ, красота ея была именно такого рода, какую было надобно для того, чтобы плнять людей, подобныхъ Графу Клешнину. Величественный видъ, важная осанка Натальи, поражали, но побда была временная. При дальнйшемъ разсмотрніи лица ея открывалась въ немъ какая-то холодность, какая-то пустота и безчувственность.
Фамусова объявила на другой день Алексю Холмскому, что дло кошено, отецъ согласенъ, дочь также, но что она проситъ его ршительно никому не говорить, ни даже самому Князю Рамирскому, ни сестрамъ, до тхъ поръ, пока онъ не получитъ согласія своей матери. ‘Тогда,’ сказала Фамусова, ‘сдлаемъ мы гласную помолвку, и объявимъ всмъ сосдямъ, но сватьбу, можетъ быть, надобно будетъ отложишь надолго. Я поду’ — прибавила она — ‘съ Любинькою въ Москву, длать приданое, потомъ наступитъ постъ.’ Тщетно упрашивалъ Алексй позволишь ему сообщить свою радость, по крайней мр, Князю Рамирскому, Фамусова настоятельно требовала, чтобы онъ молчалъ. Она еще имла особые отдаленные виды: ей нравился Алексй, но онъ былъ богатъ, да не знатенъ и не чиновенъ, она думала, что, можетъ бытъ, Графъ Клешнинъ влюбится въ такую красавицу, какъ ея дочь, и имла Алекся въ резерв, на случай^ ежели Графъ Клешнинъ не будетъ тронутъ прелестями ея Любиньки.
Старикъ Фамусовъ, посл рекомендаціи и просьбы Алекся, чтобы полюбишь его, какъ сына, поцловалъ будущаго своего зятя, понюхалъ табаку, и, посмотрвъ на часы, попросилъ, чтобы велли подать ему водки.
Видя, что Алексй цловался съ Фамусовымъ, и что онъ безпрестанно сидитъ подл романической Любиньки, разговариваетъ съ нею, услуживаетъ ей, Софья воспользовалась первою возможностію, когда невста вышла изъ комнаты.
‘Кажется, можно поздравить тебя?’ спросила она. ‘Къ чему ты скрывается, и не хочешь объявить намъ своей радости?’ — На скромность твою положиться можно — отвчалъ онъ.— Дло кончено) но меня просили не говорить никому ни слова. Видно отъ твоей проницательности ничто не укроется. Только, сдлай одолженіе, никому не сказывай.— Софья думала, что безполезно будетъ доказывать ему, какъ безразсудно жертвуетъ онъ счастіемъ всей жизни, соединяя судьбу свою съ движущимся автоматомъ, имющимъ только подобіе человка. Она была уврена, что вс ея слова не произведутъ никакого дйствія, и только по пустому раздражатъ брата, а потому ршилась лучше воспользоваться симъ случаемъ, и склонишь его къ пособію Аглаевымъ.
‘Ты сдлается теперь вдвое богаче, прошивъ того чмъ былъ, неуже-ли и теперь не поможешь ты сестр Катерин?’ — А что я могу для нея сдлать?— отвчалъ Алексй, съ замтнымъ неудовольствіемъ.— Больно ей было выходить замужъ за такого мота, за такого неразсчетливаго и пустаго человка: это бездонная кадка, которую ничмъ наполнишь нельзя.— ‘Но вспомни, что она родная сестра теб, и что удлишь нкоторую часть богатства твоего, въ пособіе ей, есть обязанность твоя, какъ брата и Христіанина.’ — Я не вижу никакой обязанности кидать деньги свои но пустому. Еще теб повторяю, что для мотовства никакого состоянія не достанетъ.— ‘Какое мотовство! Я врно для этого просить тебя не стану. Заплати долги и устрой ихъ!’ — Заплати долги и устрой ихъ! Какъ-же ты не понимаешь: сегодня я заплачу, а завтра они вдвое больше надлаютъ долговъ. Аглаевъ человкъ пропавшій, я не постигаю, какъ маменька согласилась отдашь за него, и какъ вы ее не удержали. Но это все втренница Елисавета надлала!— ‘Отговорокъ можно найдти множество, когда чего нибудь не хочется сдлать. Но я не могу поврить, чтобы ты отказался войдти въ положеніе родной сестры.’ — Можешь врить, или нтъ — возразилъ съ неудовольствіемъ Алексй — но я еще теб повторяю, что не намренъ кидать деньги по пустому.
Весьма тягостна и унизительна была для Софьи роль просительницы, особливо-же когда получала она отвты столь не-братскіе, и произносимые непріятнымъ тономъ. Ежели-бы она просила для себя, то давно-бы прекратила этотъ разговоръ, но дло шло — не только о помощи, но даже о спасеніи людей, столь близкихъ и любезныхъ для нея. Она преодолла себя, вооружилась терпніемъ, и продолжала.
‘Ты отдаешь-же свои деньги въ проценты, дай имъ въ займы. Кажется, теб все равно: отдать свой капиталъ имъ, или другимъ.’ — Совсмъ не все равно. Я отдаю не иначе, какъ подъ врный залогъ.— ‘И они дадутъ теб залогъ.’ — Какой? Все имніе ихъ заложено.— ‘Не можетъ быть: врно, имніе Катиньки не заложено, притомъ-же часть Елисаветы имъ-же принадлежитъ.’ — Ты не знаешь, а я такъ давно знаю: имніе сестры Катерины Васильевны заложено въ Опекунскій Совтъ, а часть Княгини еще имъ не принадлежитъ.— ‘Какъ? Вдь это дло кончено: самъ Князь общалъ.’ — Общалъ, а еще не отдалъ. Но прекратимъ этотъ разговоръ. Вотъ что я могу сдлать: ежели я женюсь, то, разумется, обязанъ буду длать подарки сестрамъ: вмсто подарка, я дамъ Катерин Васильевн деньгами. Довольна-ли ты этимъ будешь?— ‘И это изъ худаго лучшее. Но прошу тебя, и мн, вмсто подарка, дать деньгами.’ — Понимаю — продолжалъ съ усмшкою Алексй.— Ты хочешь отдать эт деньги Аглаевымъ. Такая упрямица, что тебя ничмъ не переувришь. Притомъ-же, ты вдь сама очень богата, и можешь кидать деньги по пустому!— ‘Богата-ли я, или нтъ, и на что мн нужно богатство, сужденіе объ этомъ можетъ завести насъ далеко — оставимъ лучше. Но ты меня растревожилъ. Скажи: неуже-ли ты слышалъ, что Князь не хочетъ отдать части Елисаветиной Аглаевымъ? Онъ самъ вызвался, и общалъ, еще бывши женихомъ.’ — Я ничего не знаю и ничего не слыхалъ — отвчалъ Алексй.— И какая мн нужда вступаться въ чужія дла? Всякій располагаетъ своимъ имніемъ, какъ ему хочется, но мн нкогда теперь говорить съ тобою: меня зоветъ Любовь Максимовна.—
Софья была чрезвычайно огорчена разговоромъ своимъ съ Алексемъ. Она не ожидала отъ него такой скупости, такой холодности, и даже, какъ ей казалось, такого жестокаго безчувствія къ судьб сестры. Она ршилась испытать: не будетъ-ли Наталья великодушне его?
Вечеромъ, посл ужина, она пришла къ ней въ комнату, и разсказала со слезами переговоръ свой съ Алексемъ, напоминая, ей, что она общалась помочь Аглаевымъ, когда онъ откажется.
Наталья выслушала съ обыкновеннымъ своимъ хладнокровіемъ, и разсказъ Софьи не произвелъ на нее никакого дйствія.
‘Я общалась’ — сказала она — ‘въ то время, когда мы жили въ уединеніи-тогда я не имла въ виду тратить много денегъ. Теперь совсмъ не то: можетъ быть судьба моя перемнится. Но, кром того, я общала сестр Елисавет остаться съ нею въ Никольскомъ, здсь не такъ, какъ у маменьки, тамъ не видала я души человческой, а здсь гости бываютъ часто, и издержки на туалетъ мой чрезвычайно увеличатся. Однакожъ, ежели Аглаевымъ такая крайность, то рублей 500 могу я дать имъ въ займы.’
Софья насилу могла удержать досаду свою при такомъ предложеніи, но преодолла себя, и отвчала, что не знаетъ, сколько именно нужно Аглаевымъ, но напишетъ къ нимъ. Посл того поспшила она выйдти отъ сестры, боясь, что завлечется, и скажетъ что нибудь непріятное. Наталья успокоилась, въ надежд, что Аглаевы не согласятся взять сумму столь ничтожную. Она, по холодности своей, не могла принять душевнаго участія въ судьб Аглаевыхъ, не постигала даже, изъ чего Софья такъ сильно хлопочетъ объ нихъ, и надялась, что это дло такъ и окончится. Вс умственныя способности ея обращены были на другой предметъ — покореніе сердца Графа Клешнина.
Этотъ обветшалый женихъ былъ въ страшномъ волненіи и нершимости, ему должно было выдержать сильную борьбу, возникшаго въ немъ чувства любви къ Наталь, съ старинными привычками къ холостой жизни и свобод. Но, съ пособіемъ Молчалива, хлопотавшаго изъ собственныхъ видовъ, любовь восторжествовала. Графъ ршился предложить Наталь руку, и, въ твердой увренности, что не будетъ отвергнутъ, отправилъ тотчасъ Молчалина къ двумъ сестрамъ своимъ, старымъ двушкамъ, которыя жили съ нимъ вмст. Онъ не спрашивалъ совта ихъ, а прямо сообщалъ имъ о женитьб своей, поручалъ сдлать нужныя распоряженія въ дом, създить въ Москву, купить, какъ обыкновенно водится, въ подарокъ невст блую шаль, прислать жемчуги, и нкоторыя брилльянтовыя вещи, поспшивъ отправить къ нему все это съ Молчаливымъ. Сестры съ большимъ удовольствіемъ получили такое извстіе, имъ давно хотлось, чтобы братъ женился, и имлъ наслдника. Он сами были старе его, и опасались, что въ случа смерти Графа перейдетъ все имніе одному дальнему родственнику, котораго он смертельно ненавидли. Тотчасъ поспшили он въ Москву, исполнили порученіе, отправили все съ Молчаливымъ, и поздравляли брата — точно отъ души. Къ будущей Графин также писали он, и просили полюбить ихъ.
Тотчасъ по отправленіи Молчалина къ сестрамъ, Графъ Клешнинъ объяснился съ Натальей), и предложилъ ей свою руку. Онъ надялся, что такая неожиданная для нея честь принята будетъ съ восторгомъ, но Наталья, замтивъ давно,— что онъ влюбленъ, и что сердце его уже въ ея власти, хотя была и очень рада, но, по холодности своей, не изъявила большаго восхищенія. Она отвчала, что соглашается на его предложеніе, такимъ тономъ, который даже нсколько оскорбилъ и удивилъ жениха. Какъ-бы то ни было, но — дло окончилось. Графъ Клешнинъ былъ вознагражденъ необыкновенною радостію и восторгомъ Алекся Холмскаго. Князь и Княгиня Рамирскіе были также очень довольны. Вскор вс въ дом узнали, и поздравляли Наталью, но гласную помолвку, для сохраненія приличій, ршились отложить до полученія согласія матери.
Одна Софья была душевно огорчена такимъ неравнымъ бракомъ. Хотя она сама себ сознавалась, что надмнная, безчувственная, холодная Наталья способне всякой другой кое-какъ прожитъ съ Графомъ Клешнинымъ, но за всмъ тмъ не могла преодолть въ себ чувства горести, думая, что прекрасная, молодая женщина жертвуетъ собою, и обязана будетъ провесть весь вкъ съ больнымъ, старымъ мужемъ. О капризахъ, сумазбродномъ характер, ревности, надмнности, грубостяхъ Графа, говорили многіе изъ числа гостей, бывшихъ въ Никольскомъ, и она сама имла возможность увриться въ томъ, наблюдая за нимъ въ это время.
‘Хорошо-ли ты обдумала странное и непостижимое для меня намреніе твое?’ — сказала ей Софья, оставшись вечеромъ, наедин съ Натальею, и выслушавъ отъ нея подробное исчисленіе всхъ выгодъ, ожидаемыхъ ею отъ сего брака. ‘Какъ, мн кажется, можно ршишься соединить на вкъ судьбу свою съ больнымъ, капризнымъ, сумазброднымъ старикомъ, имя въ виду одно только то, о чемъ сей часъ, съ такимъ восторгомъ, ты мн говорила: называться Графинею) жить въ большомъ, хорошо убранномъ дом) имть прекрасный экипажъ, носить брилліанты и дорогія шали? Можно-ли жертвовать счастіемъ всей жизни для такого вздора!’
— Напротивъ — отвчала Наталья — весь этотъ, какъ ты, по философическимъ твоимъ сужденіямъ, называешь, вздоръ, составляетъ именно истинное мое счастіе. Лично на особу Графа Клешнина смотрю я весьма равнодушно. Вообще, чувство, такъ называемой, любви, я почитаю за сущую химеру. Спокойная, изобильная жизнь, въ богатомъ состояніи — вотъ, по моему мннію, въ чемъ состоитъ истинное счастіе! Признаюсь теб: я безъ ужаса не могла вообразишь о времени возвращенія моего къ маменьк, или къ сестр Катерин, думала даже искать себ мста гувернантки, или компаньонки, въ какомъ нибудь богатомъ дом! Образъ вашей жизни, пища, недостатокъ — все это было свыше моихъ силъ, и длало меня совершенно несчастливою.—
‘Ежели ты такимъ образомъ разсуждаешь, ежели даже пища можетъ тебя длать несчастливою — посл этого говорить нчего! Дай Богъ, чтобы ты не ошиблась въ своемъ ожиданіи, и чтобы ты была благополучна въ великолпныхъ чертогахъ, для которыхъ, какъ мн кажется, длаетъ ты весьма большое пожертвованіе.’
— Ежели я не найду счастія съ великолпныхъ чертогахъ — повторяю слова твои — то, тмъ мене могу надяться, по образу моихъ мыслей, быть счастливою въ хижин. Разумется, гораздо-бы пріятне для меня было, ежели-бы женихъ мой былъ молодъ и хорошъ собою, но еще говорю теб — я къ этому весьма равнодушна. Самое главное: онъ богатъ и знатенъ. Сама разсуди: я буду жить въ изобиліи и независимости. Молодая двушка, соединившая судьбу свою съ старымъ холостякомъ, иметъ все право повелвать имъ, и длать изъ него все, что ей захочется. Одно только меня безпокоитъ — старухи, сестры его, он врно привыкли властвовать въ дом, но, я поставлю по своему, и при первомъ вступленіи покажу имъ, что я настоящая госпожа.
‘Удивляюсь,’ продолжала Софья, ‘какъ мы разно смотримъ на вещи. Хотя мы съ тобою родныя сестры, но образъ мыслей нашихъ во все несогласенъ. Ежели-бы мн должно было выйдти за мужъ за такого человка, какъ твой женихъ, то я не могла-бы сохранитъ моей веселости, и думать о бездлицахъ, которыя тебя восхищаютъ. Я постаралась-бы прежде разсмотрть во всхъ отношеніяхъ принимаемую мною на себя обязанность. И признаюсь: мысль, что мн предстоитъ гораздо боле горя, чмъ удовольствія, ужаснула-бы меня, и заставила отказаться отъ такого брака.’
— Ты говоришь о непріятностяхъ — возразила Наталья — а, напротивъ, я совсмъ не вижу ихъ, и даже прошу тебя не открывать мн, ежели ты, въ самомъ дл, что нибудь предусматриваешь. Хотя напередъ уврена я, что мннія наши будутъ несогласны, но не пугай меня понапрасну, и не уничтожай моей увренности въ предстоящемъ мн счастіи.
Мы съ тобою, конечно, смотримъ на все разными глазами, но причина этому очень понятна. Мы получили воспитаніе неодинакое, первыя впечатлнія въ молодости, и потомъ жизнь наша были противоположны. Я уврена, что сама сестра Елисавета — которая, благодаря Бога, сдлала очень выгодную партію — если-бы она не плнила Князя Рамирскаго, то могла-бъ быть счастлива, такъ-же, какъ Катерина, и ты, съ какимъ нибудь бднымъ дворяниномъ, но я съ молодости жила совсмъ въ другомъ кругу, и мн тяжело отвыкнуть отъ моихъ привычекъ, укрпившихся въ продолженіе столь долгаго времени. Недостатокъ, и необходимость жить въ уединеніи были-бы для меня убійственны. Признаюсь: когда-бы не нашла я такого жениха, который теперь мн представился, и была-бы обязана весь вкъ отказывать себ, по недостаткамъ, въ тхъ удовольствіяхъ и удобствахъ жизни, къ которымъ я съ малолтства привыкла, то была-бы весьма несчастлива, и, можетъ быть, горесть преждевременно прекратила-бы жизнь мою. Но чтобы окончить этотъ разговоръ, я готова даже согласиться съ тобою въ безразсудности моей, однакожъ и ты будь безпристрастна. Ты сама сознается, что виновата въ этомъ не я, а боле матушка. Ей не должно было отдалять меня отъ своего семейства, но приучить меня съ молодости къ образу своей жизни, и дашь мн такое-же воспитаніе, какое дано вамъ.’

ГЛАВА XIV.

‘Il faut des poux assortis
Dans les liens sacrs du mariage.
‘Jeunes femmes et vieux maris
‘Feront toujours mauvais mnage.
Duvаl.

‘Должно, чтобы сообразность была
въ святыхъ узахъ супружества.
Молодыя жены и старые мужья
никогда не составятъ доброй семьи…
Дюваль.

Старая Холмская, противъ воли, дала согласіе свое на бракъ Натальи съ Графомъ. Она ничего хорошаго не ожидала, но, по слабости характера своего, не умла она съ самаго начала, при воспитаніи дтей, заслужить ихъ уваженіе, и приобрсть отъ нихъ такую довренность, чтобы каждое слово ея было для нихъ закономъ. Она сама чувствовала, что надобно было дйствовать надлежащимъ образомъ съ самаго малолтства, и раскаявалась въ этомъ, но уже было поздно. Свіяжская нсколько разъ предостерегала ее, что она балуетъ дтей, и доказывала, что воспитаніе должно начинаться, такъ сказать, съ самаго дня рожденія ихъ. Родители должны, говорила Свіяжская, постепенно, соображаясь съ возрастомъ дтей, предупреждать вс дурныя наклонности и привычки. Во всякомъ человк, при самомъ рожденіи его, есть зародышъ всхъ возможныхъ пороковъ, которымъ не должно давать усиливаться. Надобно стараться истреблять ихъ при самомъ начал, и для сего должно имть безпрерывное, неусыпное вниманіе, и дйствовать сообразно съ свойствами ребенка, съ инымъ строго, съ другимъ ласково, по во всякомъ случа настоятельно и справедливо. Тогда сами дти будутъ гораздо боле привязаны къ тмъ, кто такимъ образомъ поступаетъ съ ними, будутъ уважать ихъ, и имть къ нимъ довренность, въ послдствіи времени столь необходимую, для взаимной пользы и счастія родителей и дтей. Холмская соглашалась во всемъ, но, по слабости характера, не умла воспользоваться такими совтами. Теперь раскаявалась она, и съ горестію упрекала себя въ несчастій своихъ дтей.
Графъ Клешнинъ самъ пріхалъ къ ней, рекомендоваться, и просить согласія на вступленіе въ ея семейство. Привтливость его, свтскій тонъ, учтивость, и даже самая наружность, понравились Холмской и Аглаевымъ, они ожидали гораздо худшаго, думали найдти въ немъ грубаго, надмннаго и больнаго старика, но при свиданіи съ Графомъ открылось совсмъ противное.
Онъ самъ, также и Рамирскіе, убждали мать и Аглаевыхъ пріхать въ Никольское на помолвку, и потомъ на сватьбу, которая была назначена черезъ нсколько дней посл помолвки. Аглаевы ршительно отказались, а Холмская согласилась даже на предложеніе Графа Клешнина, хать съ нимъ вмст, по она была остановлена прибытіемъ сына своего, который, сохраняя приличія, прихалъ къ ней просить позволенія жениться на Любиньк Фамусовой.
Оба сіи брака были не по сердцу Холмской Графъ Клешнинъ, хотя при личномъ свиданіи и поправился ей, но она видла, что ни по лтамъ, ни по знатности своей, онъ совсмъ не пара ея дочери. Что касается до сватьбы Алекся, то нетолько сама невста, но и все семейство ея не было по нраву Холмской. Она знала, что будущая невстка ея глупа, и дурно воспитана. Исторія Француза гувернера, съ которымъ молодая Фамусова хотла бжать, была всмъ извстна, и уже это одно не предвщало ничего хорошаго въ будущемъ. Холмской непріятно было видть въ сын такую привязанность къ интересу, потому, что одно только большое богатство было привлекательно въ Фамусовой, но съ горестію должна была Холмская признаться самой себ, что сопротивленіе ея будетъ безполезно, и что сынъ ея не послушаетъ. Со слезами на глазахъ, и съ стсненнымъ сердцемъ, изъявила она согласіе свое, и благословила его Образомъ.
Посл того, Фамусова, съ дочерью, призжала къ ней, и къ Аглаевымъ, рекомендоваться.
По обычаю, Аглаевы должны были сами хать къ Фамусовымъ. Вскор извстіе о женитьб Холмскаго распространилось повсюду. Сундукова, съ дочерью своего Глафирою, прежде всхъ узнали, что еще одинъ выгодный женихъ упущенъ, и что уже не нужно боле разсуждать съ Алексемъ, и выхвалятъ ему пріятности деревенской жизни.
Все это удержало старую Холмскую нсколько лишнихъ дней. Графъ Клешнинъ ухалъ одинъ въ Никольское, и по прибытіи туда матери, немедленно сдлана была помолвка, а сватьба назначена черезъ недлю.
Въ продолженіе этой недли нсколько нарочныхъ здили изъ Никольскаго въ Москву. Елисавета была главнымъ дйствующимъ лицомъ въ совщаніяхъ Натальи, по важному предмету нарядовъ. Она рекомендовала ей свою знакомую, модную торговку, и большая часть капитала Натальи, хранившагося въ Московскомъ Опекунскомъ Совт, перешла на Кузнецкій мостъ. Съ неудовольствіемъ смотрла Софья на множество шляпокъ, чепчиковъ, платьевъ, и прочихъ нарядовъ, которые притомъ совсмъ были не нужны, даже и потому, что сватьба должна была совершиться въ деревн, безъ всякихъ церемоній. Наталья не могла отвратитъ отъ себя внутреннихъ упрековъ, что она, отказавъ Софь сдлать пособіе Аглаевымъ, въ крайней нужд ихъ, тратить капиталъ свой на пустые наряды. Для.успокоенія совсти своей, она предложила Софь взять у нея въ займы, для Аглаевыхъ, дв тысячи рублей, которыя, говорила она, можетъ быть, я и совсмъ подарю, ежели найду въ будущемъ моемъ муж ту щедрость, какую теперь имю все право предполагать, судя но множеству сдланныхъ имъ, богатыхъ подарковъ.
‘Я еще хотла посовтоваться съ тобою’ — прибавила Наталья. ‘Вчера Графъ говорилъ мн, что посл сватьбы, по обыкновенію, надобно длать подарки маменьк и сестрамъ. Онъ спрашивалъ мннія моего, что кому подарить. Какъ ты, Софья, думаешь: что нужне будетъ Катерин и мужу ея?’
— Самый пріятный и нужный подарокъ для нихъ — отвчала Софья — деньги. И мн, говоришь ты, Графъ намренъ подарить что нибудь, но я предпочлабы также деньги. Объ этомъ просила я и брата Алекся.—
Наталья, догадываясь, что Софья желаетъ получить свой подарокъ деньгами затмъ, чтобы обратить ихъ въ пособіе Аглаевымъ, не съ большимъ удовольствіемъ приняла это предложеніе. Ей совстно было открыть Графу, что сестра ея въ такой крайности, притомъ-же она разсчитывала, что деньгами мало дать не льзя, и что подарокъ вещами стоилъ-бы гораздо дешевле. ‘Я не знаю, какъ мн сказать Графу, чтобы онъ, и сестр и теб подарилъ деньгами,’ возразила Наталья.— ‘Открывать ему, при первомъ вступленіи его въ наше семейство, что сестра находится въ такой нужд и что мужъ у нее мотъ, не только непріятно, но и неприлично. Нчего длать: я дамъ теб и ей свои деньги, а онъ пускай подаритъ вещами, какъ располагалъ. Вотъ вамъ обимъ 4500 рублей’ — прибавила она, со вздохомъ, вынимая деньги изъ своей шкатулки.—
Наконецъ, наступилъ счастливый день сватьбы Натальи. Она не могла скрывать своего восхищенія, что скоро будетъ знатною барынею, и притомъ еще Графинею.
Сватьба была безъ церемоній. Одни только родные Натальи присутствовали при совершеніи сего брака. Со стороны Графа Клешнина никого не было. По необходимости, долженъ онъ былъ просить Князя Рамирскаго быть его посаженнымъ отцемъ. Съ восторгомъ принялъ сіе предложеніе Рамирскій, и разъ двадцать въ продолженіе того дня повторялъ: ‘Могъли я поврить, нсколько лтъ тому назадъ, служивши Прапорщикомъ подъ командою Графа едора Степановича, котораго я всегда чрезвычайно боялся, что судьба приведетъ меня, на сватьб его, быть у него посаженнымъ отцемъ! Вотъ какія чудеса длаются въ здшнемъ мір! Ни за что отвчать нельзя: я никакъ не ожидалъ, и во сн никогда мн не привидлось-бы такой чести!’
Домъ, дорога, и самая церковь, были великолпно иллюминованы, и вс комнаты въ дом ярко освщены. По возвращеніи молодыхъ, и при пить за здоровье ихъ, было сдлано нсколько выстрловъ изъ старинныхъ, чугунныхъ пушекъ. Полковые музыканты играли во время ужина, все шло своимъ порядкомъ. Молодая принимала поздравленія съ видомъ самодовольства. Наименованія: Ваше Сіятельство, Графиня, были пріятне для слуха ея, нежели самое лучшее пніе первыхъ виртуозовъ. Впрочемъ, мать и Софья гораздо боле Натальи тронуты были, при совершеніи священнаго обряда, отъ котораго зависитъ счастіе или несчастіе всей жизни. На лиц Натальи изображалось спокойствіе и равнодушіе какъ и всегда. Одна только перемна замтна была въ ней: въ обращеніи своемъ сдлалась она еще холодне и надмнне, чмъ была прежде. Можно было съ достоврностію заключать, что она съ честію поддержитъ знатность своего мужа.
Черезъ нсколько дней посл сватьбы, Графъ Клешнинъ расположился хать домой. Бдный Молчалинъ, хлопотавшій Отъ всей души о совершеніи сего брака, вскор уврился, что онъ ужасно ошибся въ своемъ разсчет. Жизнь его сдлалась гораздо тягостне. Онъ не могъ уже быть такъ часто наедин съ Графомъ Клешнинымъ, и пользоваться довренностію и короткимъ обращеніемъ съ его, какъ это было прежде, а взыскательность и ругательства чувствовалъ онъ теперь гораздо чаще. При сборахъ въ дорогу, захромавшая лошадь и пьяный кучеръ были поводомъ къ большимъ для него непріятностямъ. Графъ Клешнинъ разгорячился, насказалъ ему множество грубостей, упрекалъ его въ неблагодарности, говорилъ, что его поятъ и кормятъ, а онъ, неблагодарный, ни за чмъ не хочетъ присмотрть. Графиня, съ своей стороны, также наговорила ему непріятностей, и подгорячила мужа. Молчалинъ — поклялся отмстить ей!
Съ большимъ неудовольствіемъ Софья видла все это. Оставшись наедин, съ Натальею, она предостерегала ее. ‘Не говорю уже о гномъ, что обязанность жены — стараться, сколько возможно, укрощать гнвъ и вспыльчивость мужа, а не подливать масла на огонь, какъ ты поступила’ — сказала ей Софья.— Но кром того, ты неблагоразумно и неловко сдлала, наговоривъ сама грубостей Молчалину. Вспомни, сколько лтъ живетъ онъ вмст съ твоимъ мужемъ. Онъ знаетъ его характеръ, уметъ пользоваться его слабостями. Удивляюсь, какъ не замтила ты, что онъ длаетъ изъ него именно все, что захочетъ: это необходимое слдствіе вспыльчиваго и своевольнаго характера. Ты говоришь, что жила въ большомъ свт, но видно, что ты мало наблюдала, и не уврилась въ извстной, и неоспоримой истин, что почти всякій, избалованный воспитаніемъ, знатный и богатый, Русскій баринъ состоитъ всегда въ полной зависимости окружающихъ его. Онъ горячится, сердится, позволяетъ себ говорить имъ всякія дерзости, но, когда сумасбродный гнвъ его проходитъ, то онъ поступаетъ снова въ распоряженіе тхъ, кто беретъ на себя трудъ управлять имъ. Люди такого рода готовы перенесть все, но за то и длаютъ они изъ своихъ повелителей все, что имъ хочется. Молчалинъ точно принадлежитъ къ сословію такихъ людей, и ты сама посл будешь раскаяваться, что возстановила его противъ себя.’
Наталья съ неудовольствіемъ слушала Софью,, и отвчала довольно сухо, что она Сама знаетъ, какъ ей должно дйствовать. Потомъ, одумавшись, и отдавая внутренно всю справедливость благонамреннымъ совтамъ сестры, она сказала: ‘Я прежде говорила теб, что при первомъ вступленіи, мн должно всхъ поставишь по своему, прекратить власть сестеръ Графа въ его дом, и самымъ дломъ уврить, что я настоящая госпожа. Слдуя сему плану, мн надобно было, съ самаго начала, показать этому Молчали ну строгость и взыскательность мою,— дать что называется, острастку. Поврь мн: я поступила въ этомъ случа безъ всякой горячности, и по хладнокровному размышленію.
— Я откровенно объяснила теб мой образъ мыслей — отвчала Софья.— Впрочемъ, дйствуй, какъ теб лучше кажется. Я сдлала свое дло, и еще теб говорю: ты посл будешь раскаяваться, озлобивъ Молчалина противъ себя, совсмъ по пустому.— Молчалинъ точно зналъ характеръ Графа Клешнина очень хорошо, и зналъ, какъ надобно поступать съ нимъ. Онъ притворился сильно оскорбленнымъ, на вопросы Графа началъ отвчать коротко, холодно, и отдалялся отъ него. Тутъ Графъ Клешнинъ самъ сталъ ухаживать за нимъ, разговаривать по пріятельски, шутить, словомъ — употреблять вс средства, чтобы успокоить и укротить мнимыи гнвъ Молчалина, но Наталья продолжала обходишься съ нимъ свысока, давала ему приказанія свои повелительнымъ тономъ, и это еще боле ожесточило Молчалина противъ нея.
Наконецъ, молодые отправились изъ Никольскаго. Тщетно Графъ и Наталья убждали Софью хать вмст съ ними. Она отговорилась тмъ, что они подутъ не прямо домой, а нсколько дней пробудутъ въ Москв, за тмъ, чтобы длать визиты роднымъ, и короткимъ знакомымъ Графа. Она общалась посл пріхать къ нимъ, вмст съ матерью. Рамирскіе дали также слово быть у нихъ.
Въ одно время съ молодыми, и старая Холмская ухала домой. Софья отправила съ нею къ Аглаевымъ вс вырученныя ею деньги и подарки. Ей самой хотлось къ нимъ возвратиться, но Свіяжская убдила ее остаться въ Никольскомъ, до того времени, нона мать къ назначенному времени прідетъ за нею, и об отправятся прожить нсколько времени съ Свіяжскою.

ГЛАВА XV.

‘In what strange disorders are bred а in
the minds of those men whose passions are not
regulated by virtue ‘and disciplined by reason.
Fielding.

‘Въ какомъ странномъ безпорядк умы тхъ
людей, страсти коихъ не управляются
добродтелью, и не подчиняются разсудку.
Фильдингъ.

Старая Холмская и Софья, во время пребыванія въ Никольскомъ, нсколько разъ разсуждали между собою, и удивлялись согласію и дружескому обращенію Князя Рамирскаго съ его женою, въ особенности-же посл прежнихъ безпрестанныхъ ссоръ и непріятностей. Теперь, напротивъ, видна была угодливость со стороны мужа, и взаимное снисхожденіе другъ къ другу. Казалось, что Елисавета приобрла прежнее уваженіе Князья, и Софья даже боялась, чтобы она не употребила во зло странной и непостижимой поверхности надъ нимъ. Такая внезапная перемна скрываетъ какую нибудь тайну — думала Софья, но она не могла проникнуть сей тайны, до тхъ поръ, пока были гости. Мать Елисаветы и другіе похали въ твердой увренности, что оставляютъ самыхъ счастливыхъ супруговъ въ мір. Но посл отъзда матери возобновились прежнія жалобы Елисаветы, и веселость и удовольствіе, блиставшія въ глазахъ ея, изчезли, когда она осталась одна.
‘Какая пустота! Какая несносная скука!’ сказала она, спустя дни два но отъзд гостей.— ‘Князь! я непремнно хочу хать въ Москву, надюсь, что ты согласишься? ‘
— Не знаю, отъ чего вдругъ пришло теб такое желаніе,— отвчалъ онъ, съ неудовольствіемъ, но и съ видомъ боязни, отъ приближающейся жестокой бури.— Что длать теперь въ Москв? Тамъ нтъ еще никого, вс живутъ въ деревняхъ, и теб самой извстно, что въ эту пору мн нельзя отлучишься отсюда. Притомъ-же, кажется, что это время ты довольно повеселилась — можно-бы и отдохнуть.
‘Отъ того-то именно, что много было народа, и что я довольно пріятно провела это время, мн несносно теперь здсь. Кажется, что я осталась, какъ будто одна, въ какой-то необитаемой пустын. Да, скажи, сдлай одолженіе: отъ чего ты не хотлъ, чтобы я хала вмст съ Клешниными, въ ихъ подмосковную?’
— Помилуй, и сама разсуди: къ чему хать такую даль, и тратишь по пустому деньги? И какой разсчетъ, когда ты только что разсталась съ сестрою?—
‘Очень кстати сказалъ ты слово: разсчетъ. Я говорю теб не о разсчет, а объ удовольствіи. Вижу, что ты непремнно хочешь поставить по своему, однакожъ, и я не мене тебя упряма. Ршительно говорю теб, что я ду отсюда. Ежели ты не пускаешь меня, ни въ Москву, ни въ подмосковную къ Графу Клешнину, то я поду, съ Софьею, къ тетушк Прасковь Васильевн. Когда ты отправляешься отсюда?’ продолжала она, обращаясь къ Софь.
— Напрасно ты спрашиваешь объ этомъ — возразилъ Князь Рамирскій сердито.— Ты изволишь говорить ршительно о намреніи твоемъ хать, а я теб также ршительно объявляю, что ни одного шага отсюда ты не сдлаешь. Кажется, по милости твоей, истратилъ я довольно на угощеніе твоихъ гостей. У меня не достанетъ денегъ на вс капризы и сумасбродство твое.
‘Не достанетъ денегъ!— отвчала Елисавета, не только съ запальчивостію, но почти съ изступленіемъ.— Не достанетъ денегъ на мои, какъ ты называетъ, капризы, то есть, на издержки благородныя и приличныя, а для распутства твоего, для твоего развращеннаго поведенія денегъ у тебя всегда достаетъ! Конечно, он теб нужны для содержанія….’
— Остановись — не продолжай дале!— вскричалъ Князь Рамирскій, задыхаясь отъ бшенства. Гнвъ и стыдъ измнили вс черты лица его.— Не забудь своего общанія! Кажется, я съ своей стороны все исполнилъ, въ чемъ далъ теб слово!—
При сихъ словахъ, Софья встала со стула, и хотла уйдти изъ комнаты, но Елисавета, сама себя не помня въ горячности, схватила ее за руку и, заливаясь слезами, просила остаться. ‘Ты должна все узнать,’ продолжала она.— Я хочу снять маску съ него, не только передъ тобою, но и передъ цлымъ свтомъ. Онъ отказываетъ мн во всемъ, и раззоряется на любовницу свою, сосдку нашу, бдную здшнюю дворянку, Лезбосову. Эта гнусная тварь длаетъ изъ него все, что хочетъ. Онъ за тмъ отпускалъ меня къ маменьк и сестр, чтобы отдалить отсюда, и предаться на свобод своему распутству. Измнникъ, развратникъ, подлый человкъ! Онъ думалъ, что я ничего не узнаю, но одна добрая, врная пріятельница моя открыла мн глаза. Я получила изъ Москвы безыменное письмо, и потомъ точно уврилась въ его вроломств, измн, распутств…, ‘
— Я ничего боле не хочу знать и слушать — сказала Софья.— Довольно и того, что ты позволила себ говорить при мн, на счетъ самаго ближняго для тебя человка, и этого слишкомъ достаточно къ твоему обвиненію.
‘Какъ: къ моему обвиненію? Стало быть, ты его оправдываешь? Вотъ прекрасныя правила!’
— Напротивъ, я осуждаю Князя, ежели онъ точно такъ поступилъ. Но…
‘Точно такъ поступилъ?— По этому ты мн не вришь?’ продолжала запальчиво Елисавета.— Но спроси у него, безстыдство его не можетъ простираться до такой степени, чтобы запереться въ томъ, въ чемъ онъ самъ признался мн — спроси его….’
— Я не въ прав длать ему такихъ вопросовъ — отвчала Софья.— Но, посл того, что я слышала, посл такой тягостной сцены, которой ты сдлала меня свидтельницею — я не могу, и не хочу доле оставаться у васъ въ дом.—
‘Выслушайте меня, Софья Васильевна,’ сказалъ Князь Рамирскій, въ большомъ волненіи.
— Нтъ, не могу, и не хочу ничего слушать — продолжала Софья.— Виноваты-ли вы, или правы, это совсмъ до меня не принадлежитъ, я не въ прав вступаться въ такое дло, вамъ не должно было вмшивать меня и избирать повренною. Я очень оскорблена поступкомъ противъ меня сестры. Можно-ли до такой степени забыться, и въ горячности открыть мн такую ужасную тайну, когда обязанность ея была употребить вс средства, чтобы скрыть даже малйшее подозрніе! Вы, Князь Борисъ Матвевичъ, правы-ли, или точно нарушили долгъ честнаго человка и Христіанина — не мое дло знать. Обоихъ васъ прошу я не избирать меня посредницею. Не удерживайте меня боле. Я тогда пріду къ вамъ опять, когда все кончится между вами, и вы помиритесь. Не останавливай меня, Елисавета, еще теб повторяю: все, что ты ни будешь говорить, служитъ къ твоему обвиненію.—
Софья вышла изъ комнаты при сихъ словахъ. Глубокое, продолжительное молчаніе, и тишина, были слдствіемъ сей ужасной бури. И мужъ и жена внутренно обвиняли себя, но оба хотли поддержатъ характеръ. Ни онъ, ни она, не длали другъ другу предложенія о мир.
Въ семъ положеніи нашла ихъ Софья, пришедши къ обду. Она не хотла было выходить изъ своей комнаты, но Елисавета убдительно просила ее, и дала слово — при ней не продолжать ссоры своей съ мужемъ. Софья видла, что вс усилія примирить будутъ безполезны. Жизнь въ Никольскомъ была слишкомъ для нея тягостна, она написала къ Свіяжской, чтобы, или сама ста пріхала, или прислала за нею поскоре экипажъ. Поручивъ двушк своей нанять мужика, Софья отправила тотчасъ свое письмо.
Черезъ нсколько дней карета Свіяжской явилась въ Никольское. Свіяжская извинялась, что сама не могла пріхать, за болзнію. Софья поняла настоящую причину.
Сколько ни старалась между тмъ Софья отклонить отъ себя разговоръ о столь непріятномъ предмет, но оба, и мужъ и жена, хотли оправдаться, или, по крайней мр, по возможности извинить себя. Она не могла отдлаться отъ сестры. Оставшись наедин, Елисавета сообщила Софь вс подробности. Но не взирая на то, что Елисавета разсказывала въ свою пользу, не взирая на невольное предубжденіе сердца къ сестр, Софья не могла совершенно оправдать ее, хотя по справедливости обвиняла боле мужа ея. Неврность его, и дурное поведеніе, были явны, но по собственному разсказу Елисаветы уврилась также Софья, что безпрестанныя ссоры и непріятности ея съ мужемъ были поводомъ, что онъ сталъ часто отлучаться изъ своего дома. Случайно встртился онъ съ хитрою кокеткою, которая умла завлечь его. Но Рамирскій скоро самъ раскаялся, и отдалился отъ порочной связи: сердце его не было развращено. Онъ старался скрыть въ глубочайшей тайн свое временное заблужденіе, но безыменное письмо, полученное женою его изъ Москвы (Софья догадывалась, что письмо было отъ Графини Хлестовой), обнаружило ей поступки мужа. Потомъ, добрые, услужливые люди, всегда готовые вмшиваться не въ свои дла, личные враги Князя Рамирскаго — Арбатовы, не только все подтвердили, но прибавили многое отъ себя, а Елисавета, вмсто того, чтобы не позволять никому говорить ей что нибудь дурное о муж, слушала всхъ, и всему врила. Хотя она общалась не открывать мужу отъ кого она все знала, но въ тотъ-же день, посл чая, когда Князь Рамирскій, взявъ со стола картузъ свой, хотлъ куда-то идти, не выдержала, разсказала все, осыпала его упреками, и, завлекаясь боле и боле своею запальчивостію, вышла изъ всхъ границъ. Какъ громомъ, пораженъ былъ Князь ея словами, внутреннее сознаніе въ преступленіи своемъ лишило его возможности, не только запираться, но даже извинять себя.
До какой степени можетъ дойдти бшеная и ревнивая женщина — этого описать невозможно! Привязанности и уваженія къ своему мужу Елисавета никогда не имла, слдовательно, чувства сіи не могли, хоть-бы сколько нибудь, смягчить ея выраженій. Оскорбленное самолюбіе, гордость, досада, презрніе раздирали ея сердце, и увеличивали бшенство. Князь Рамирскій думалъ, что онъ уже довольно наказанъ, выслушавъ съ терпніемъ множество ужасныхъ ругательствъ. Онъ отвчалъ, что хотя не можетъ запираться и скрывать временную и непозволительную связь свою, но что поводомъ ко всему была сама, жена его, что по ея милости домъ его сдлался ему несноснымъ, что отъ тягостной скуки, и безпрерывныхъ непріятностей ея, онъ, по невол, долженъ былъ часто отлучаться. Все это, какъ можно себ вообразить не способствовало къ укрощенію гнва Елисаветы. Взаимные упреки другъ другу, и ругательства, кончились тмъ, что супруги утомились взаимно, а слдствіемъ сего былъ нкоторый родъ примиренія. Князь Рамирскій далъ слово — прекратить навсегда связь свою съ Лезбосовою, и никогда съ нею боле не видаться. Елисавета также общалась — прервать сношенія свои и знакомство съ Арбатовыми, не сообщать сего происшествія семейству своему, боле-же всего скрыть его отъ Софьи, которую Князь Рамирскій душевно уважалъ, дорожа хорошимъ ея мнніемъ.
Будучи гораздо умне своего мужа, Елисавета воспользовалась симъ случаемъ, и взяла надъ нимъ поверхность. Кстати угрожая ему открытіемъ тайны, она длала изъ него все, что ей хотлось. Но вмст съ тмъ, по легкомыслію своему, не имла она искуства быть великодушною, и утвердить власть свою на твердомъ основаніи. Врожденное чувство властолюбія, и гордость, завлекли ее, она употребила во зло приобртенную случайно поверхность. Слишкомъ натянутая струна всегда лопнетъ, и Елисавета сама себя лишила, по неловкости своей, благопріятнаго случая сохранить поверхность власть надъ мужемъ на весь вкъ.
По несчастному — и весьма несправедливому предубжденію, нарушеніе врности извиняется мужчин, когда женщину подвергаетъ оно, напротивъ вчному посрамленію. Князь Рамирскій вскор успокоилъ совсть свою, посл сцены съ женою въ присутствіи Софьи. Онъ началъ думать, что не онъ первый, и не онъ послдній преступникъ такого рода, что почти вс мужья такъ поступаютъ, и притомъ жена его, позволивъ себ наговорить ему столько грубостей и ругательствъ, довольно отмстила ему, и получила уже все удовлетвореніе. Разсуждая такимъ образомъ, хотя и не принялъ онъ намренія продолжать дале связь свою съ Лезбосовою, но постепенно успокоился, и пересталъ упрекать себя.
Софья слышала только оправданіе сестры, съ мужемъ ея старалась она избгнуть объясненія. Преступленіе его, по мннію Софьи, было ужасно, хотя она не могла также оправдать и Елисаветы. Разсматривая предметъ въ томъ и въ другомъ отношеніи, она, съ горестію, должна была внутренно увришься, что надежда на счастливую и спокойную жизнь для Рамирскихъ уничтожилась на вкъ
Князь Рамирскій, бывъ уже объявленъ въ семейств жены своей человкомъ развратнымъ, не имлъ боле нужды щадить ее, и, по крайней мр, хоть для приличій, сохранять наружность согласной жизни. Вмст съ тмъ, онъ видлъ, что если въ общемъ мнніи и не будутъ слишкомъ строго осуждать его, но все онъ уже потерялъ на вкъ уваженіе Софьи и Свіяжской, это еще боле увеличивало негодованіе его противъ жены.
Елисавета сама чувствовала, когда гнвъ и запальчивость ея укротились, всю неосторожность свою, и упрекала себя, какъ обыкновенно случается съ людьми вспыльчивыми и бшеными. Пребываніе Софьи служило ей нкоторымъ покровительствомъ, мужъ ея всегда поступалъ съ нею въ это время снисходительне и лучше. Она убдительнйше просила Софью остаться, и, чтобы еще боле придашь силы просьб своей, ршилась уговаривать ее при муж, но опять поступила она съ большою неловкостью.
‘Милая, добрая Соничка! сдлай одолженіе, поживи еще съ нами’ — сказала она ей.— ‘Войди въ мое положеніе. Лишь только ты удешь, начнутся опять наши ссоры. Онъ’ — продолжала Елисавета, показывая на мужа — ‘такъ возстановленъ противъ меня, и сердитъ, что безъ тебя мн житья отъ него не будетъ. Не смотря на то, что самъ кругомъ виноватъ, онъ забываетъ вс свои проступки, и опять станетъ упрекать меня, что будто-бы я всему причиною.’
— Напрасно ты опасаешься — отвчалъ Князь Рамирскій, холодно.— Все кончено. Будь уврена, что я ни въ чемъ упрекать тебя не стану. Съ этхъ поръ мы будемъ жить въ совершенной независимости другъ отъ друга, какъ кому изъ насъ хочется. Споровъ у насъ съ тобою никакихъ не будетъ. Будь напередъ уврена, что ни слезы, ни ругательства, ни упреки твои — никакого дйствія имть на меня не будутъ. На самомъ опыт ты мн доказала, что никогда не любила и не уважала меня. Ты ршилась обезславить меня въ присутствіи Софьи Васильевны, когда теб было извстно, что я дорожилъ хорошимъ мнніемъ ея — боле всхъ въ нашемъ семейств. Ты не сдержала своего общанія. Теперь, еще повторяю, все между нами кончено. Я не подамъ теб впередъ поведеніемъ моимъ никакого повода къ упрекамъ, но и ты должна повиноваться мн, и длать то, что мн хочется. Что касается до васъ, любезная сестрица — продолжалъ онъ, обращаясь къ Софь — я очень буду радъ, ежели вы еще останетесь у насъ пожить, но я не смю упрашивать. Къ несчастно — не могу я думать, чтобы жизнь у насъ могла быть вамъ пріятною. Во всякомъ случа, когда вы вздумаете насъ постить — нтъ нужды уврять, что вы всегда съ удовольствіемъ будете приняты, но не хочу обманывать васъ: и ваше присутствіе не можетъ уже сдлать никакой перемны въ образ моихъ мыслей, и въ твердомъ намреніи, какъ поступать мн съ женою. Еще повторяю: я не подамъ поведеніемъ моимъ никакого повода къ упрекамъ, однакожъ — отнын, ни ласки, ни ругательства ея, не будутъ имть никакого дйствія надо мною, и коль скоро, хотя немного будетъ мн скучно дома, я тотчасъ отправлюсь искать разсянія въ обществ людей — пріятне жены моей. Но карета ваша готова, позвольте мн проститься съ вами!— Онъ поцловалъ руку Софьи, и вышелъ вонъ.
Елисавета залилась горькими слезами, и бросилась въ объятія Софьи. ‘Все кончено! Мн ничего боле не остается, какъ только желать поскоре умереть!’ сказала она.— ‘Я никогда не видывала его до такой степени сердитымъ, и — къ несчастно — сама признаться должна, что онъ никогда такъ сильно, такъ справедливо, и такъ разсудительно не говорилъ, какъ теперь! Чувствую, что сама я во всемъ виновата, и не знаю, какъ поправить! Богъ съ тобою, любезный, истинный другъ мой Софья! позжай, я не удерживаю тебя боле. За что теб мучиться, смотря на меня? Ты не имешь никакихъ средствъ помочь мн. Теперь понимаю, какъ справедливо ты говаривала мн, и предостерегала меня! Я не умла пользоваться твоими совтами’ …— Софья, отъ слезъ, не могла ни слова сказать ей, он поцловались, Елисавета, съ горестію, проводила ее до кареты.
По отъзд Софьи, оставшись одна, чувствовала она ужасную пустоту. Ей казалось, что она одна осталась во всемъ мір, что все кончено для нея въ здшней жизни, и ничего боле не остается, кром смерти. Отъ сильнаго душевнаго волненія сдлалась у нея жестокая головная боль. Къ ужину пришла она съ завязанною головою, и распухшими отъ слезъ глазами. Но мужъ ея показывалъ, будто ничего не замчаетъ, очень хладнокровно лъ, и не говорилъ ни слова.

КОНЕЦЪ ТРЕТІЕЙ ЧАСТИ.

Бегичев Дмитрий Никитич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Семейство Холмских (Часть вторая), Бегичев Дмитрий Никитич, Год: 1832
  2. Исишкина мечта, Новосёлов Александр Ефремович, Год: 1914
  3. Замужняя или нет, Коллинз Уилки, Год: 1871
  4. Танкер ‘Дербент’, Крымов Юрий Соломонович, Год: 1938
  5. Коралловый остров, Баллантайн Роберт, Год: 1857
  6. Вниз по Волге, Алтаев Ал., Год: 1908
  7. Валя, Сергеев-Ценский Сергей Николаевич, Год: 1913
  8. На Москву!, Авенариус Василий Петрович, Год: 1903
Электронная библиотека