Сельское чтение, книжка третья, Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1845
Время на прочтение: 8 минут(ы)
В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том 9. Статьи и рецензии 1845—1846.
М., Издательство Академии Наук СССР, 1955
59. Сельское чтение, книжка третья, составленная князем В. Ф. Одоевским и А. П. Заблоцким. Санкт-Петербург. 1845. В тип. Э. Праца. В 8-ю д. л., 136 стр.1
‘Сельское чтение’ составляет собою эпоху в истории едва начинающегося у нас образования низших классов. Правда, книжка эта уже не первая попытка засщиить простой народ к чтению, но это первая удачная попытка в этом роде. Можно указать еще на ‘Письмовник’ Курганова, разошедшийся по России в числе, может быть, тоже не одного десятка тысяч экземпляров, но то была книга не для низших собственно классов, а для всего полуграмотного мира, заключавшего в себе и дворян, и чиновников, и купцов, и мещан, но не поселян.2 Успех ‘Письмовника’ был основан не на цели и удачном ее достижении, а на необразованности тогдашнего читающего люда. Он не был приноровлен к понятиям или потребностям какого-нибудь класса общества, но был издан, как книга веселая, с рассказами и анекдотами,— и полезная, с чем-то вроде энциклопедического изложения некоторых знаний, он был больше вульгарен, нежели народен, и потому успел необычайно и принес много пользы. ‘Сельское чтение’, несмотря на его огромный успех, основанный на достоинстве содержания и изложения, и теперь отнюдь не исключает потребности нового ‘Письмовника’, составленного сообразно с успехами нашего времени, но этот новый ‘Письмовник’ уже не должен быть ни столь специальным, как ‘Сельское чтение’, ни столь универсальным, как кургановский ‘Письмовник’: подобно последнему, он должен быть издан для малообразованных, полуграмотных, но в будущем образовании которых не предполагается никаких определенных границ. Здесь разумеются люди, которым нужна не столько ученость, сколько образованность, и которые, по неимению средств, не иначе могут образоваться, как через собственные усилия, посредством чтения. И цель такого нового письмовника должна состоять не в том, чтоб образовать этих людей, но в том, чтоб помочь им образоваться, направив их вкус в чтении, оторвать их от ‘Еруслана Лазаревича’ и романов Орлова, познакомив их с произведениями литературы, на первый случай, по содержанию, доступными уму неразвитому, но в то же время отличающимися высоким литературным достоинством. Это должен быть огромный альманах, разделенный на две части: энциклопедию наук, искусств, ремесл, открытий и т. д. и на беллетристику — повести, сказки, рассказы, стихотворения, анекдоты и т. п. Всё это не должно быть ни слишком высоко, ни слишком низко: тут не должны быть сочинения вроде ‘Фауста’, ‘Манфреда’, ‘Моцарта и Сальери’, ‘Цыган’ и т. п., но почему бы не войти туда, например, ‘Полтаве’ и ‘Русалке’ Пушкина? Энциклопедия должна быть изложена языком самым простым и ясным, но столько же не простонародным, сколько и не книжным. Если к этому будут призваны на помощь политипажи, — это могущественное средство для распространения популярного образования,— какая бы это вышла книга для чтения купцов, мещан и даже людей, принадлежащих к несколько высшему против них классу, но не более их образованных!
‘Сельское чтение’ — издание чисто специальное, и в этом его великое достоинство. Оно назначено для крестьян-земледельцев и приноровлено к их быту и потребностям. Были и прежде ‘Сельского чтения’ опыты для такого рода изданий, люди, бравшиеся за них, не имели никакого понятия о низших классах, и потому опыты их не имели никакого успеха. Некоторые, взманенные успехом ‘Сельского чтения’, начали издавать книжки в этом роде, думая, -что ведь барину легко учить мужика, но вышло иначе: спекуляция осталась спекуляциею, и печатный вздор пошел на растопку печей. Колоссальный успех ‘Сельского чтения’ основан был на глубоком знапии быта, потребностей и самой натуры русского крестьянина и на таланте, с каким умели издатели воспользоваться этим знанием. Поэтому в два года разошлось до тридцати тысяч двух первых книжек ‘Сельского чтения’. Подобный успех имеет великое значение, свидетельствуя, что издатели ‘Сельского чтения’ умели угадать, что нужно для чтения простому народу, а во всяком важном деле, для которого не было прежде образца, в том-то и состоит всё дело, чтоб угадать…
О первых двух книжках мы говорили в свое время, теперь поговорим о третьей.3 Как и в первых двух, в ней статьи разделяются на два разряда: статьи (большею частию в рассказах) нравственного содержания и статьи, до быта и хозяйства крестьянского касающиеся. Те и другие равно необходимы, потому что нравственность тесно связана с материальным бытом, и успех одной невозможен без успеха другого. Крестьянин, которого жилище не лучше хлева, который разделяет его с домашними животными и который дурно одет, дурно ест,— такой крестьянин не может быть нравственным человеком: если он и не вор, то лентяй, и во всяком случае существо оскотинившееся. Добродетель в нищете есть явление исключительное, достояние тех сильных организаций, тех энергических характеров, которые так же редки, как и гений. Добродетель гораздо хуже уживается с нищетою, чем с чрезмерным богатством, хотя она и редко в богатстве. С другой стороны, если крестьянин живет чисто и в довольстве, будучи безнравственным человеком, — его благосостояние выгодно только для него самого, но не для общества, не говоря уже о том, что оно не всегда прочно. Из этого двоякого рода статей в ‘Сельском чтении’ сам собою, по законам необходимости, выходит третий ряд статей, которые способствуют развитию интеллектуальности и знакомят крестьянина с понятиями и фактами, доселе вовсе ему недоступными. Чтоб научить его обращаться с хлебом и травою, необходимо познакомить его с свойствами растительного царства вообще, следовательно, некоторым образом ввести его в созерцание природы, в мир естествознания. Такова статья г. Заблоцкого в третьей книжке ‘Сельского чтения’ — ‘О том, что такое растение, как оно живет и чем оно питается’. Жалеем, что не можем познакомить с нею наших читателей: без выписок этого сделать нельзя, а вырывать ее клочками — только портить: ее надо читать всю. Это образец ясного изложения, вполне доступного для крестьянина, понятий не совсем общих и не так-то простых! Такова же статья князя Одоевского: ‘Что такое выставка сельских произведений, на что она, и какая от нее польза, и что было на прошедшей выставке’. Это лучшие статьи в третьей книжке ‘Сельского чтения’. После них замечательны статьи: ‘Рассказ дяди Иринея о том, что вокруг человека и о человеке’ князя Одоевского, ‘О том, как с домашнею скотиною надобно обращаться’ г Заблоцкого и ‘Записки для памяти’ князя Одоевского.
Из нравственных рассказов особенно замечательны два: <,Как дядя Ириней рассказывал о том, что такое чистота и к чему она пригодна’ князя Одоевского и ‘Нечистая сила’ графа Соллогуба. Первая особенно важна тем, что она имеет целию искоренение гибельного и наиболее свойственного русскому простонародью порока — неопрятности. Впрочем, опрятность и у городских наших жителей не может считаться особенною добродетелью. Баня и чистая рубаха в субботу — у нашего простонародья больше какой-то обряд, какой-то мистический долг, как омовение у мусульман, нежели требование опрятности и чистоплотности, не говоря уже о том, что перемена белья один раз в неделю — плохая опрятность. И потому в такой книге, как ‘Сельское чтение’, особенно надо дорожить статьями, когда, будучи хорошо написаны, они имеют предметом искоренение не общих, всем людям равно свойственных недостатков, а пороков, составляющих как бы исключительную болезнь класса, для которого издается ‘Сельское чтение’. Такие пороки суть: пьянство, неопрятность, лень, непредусмотрительность и авось, которое простой народ иронически называет авоськой. ‘Нечистая сила’ — мастерской рассказ графа Соллогуба,’ удачно воспользовавшегося известным анекдотом, чтоб сделать из него столько же занимательную, сколько и поучительную для простых умов повесть. После них можно указать на рассказы: ‘Отчего крестьянин Демьян себе ноги ознобил и навек калекой пошел’ князя Одоевского, ‘Плохо тому, кто не умеет жить в своем дому г. Заблоцкого и юмористический, в народном духе рассказанный анекдот ‘Ось и чека’ г. Даля.
Но, признаемся, мы не желали бы больше встречать в ‘Сельском чтении’ таких статей, как ‘Кто такой Давыд Иванович, и за что люди его почитают’ и ‘Что легко наживается, то еще легче проживается’. В первой описан какой-то герой добродетели без образа и лица, без всяких признаков характера, и не мудрено: он описан, а не представлен, за него говорит сам автор, а сам он ничего не говорит. Такими мертвыми идеями никого не убедишь ни в чем, им никто не поверит.4 В другой пьесе представлен бедный перевозчик, который, неожиданно получив от дальнего родственника, купца, огромное наследство и не умея управляться ни с торговыми делами, ни с деньгами, всё спустил в короткое время и опять стал гол, как сокол. Какая мораль этого рассказа? неужели та, что от наследств надобно отказываться? Ну, а если б кто написал повесть, что один бедняк, получив большое наследство, сумел им распорядиться и к своей и к чужой пользе, и издатели ‘Сельского чтения’ поместили бы этот рассказ рядом с пьесою: ‘Что легко наживается, то еще легче проживается’, чему бы тогда должен был верить грамотный крестьянин?.. Судя по заглавию рассказа, мы думали, что дело идет о приобретении через воровство, грабеж или разбой: тогда бы — другое дело! Но положим, что автор и тут прав: всё-таки трудно поверить, чтоб его рассказ убедил кого-нибудь отказаться от законного наследства…5 — Многие восстают против ‘Сельского чтения’ за простонародность его языка, маленько мужицкого,6 утверждая, что к такому языку в книге простой народ недоверчив, поддаваясь охотнее обаянию книжного языка. Признаемся откровенно, мы не считаем такого мнения ложным и готовы были бы решительно обвинить ‘Сельское чтение’ в простонародности языка, как в недостатке, если б в тридцати тысячах экземплярах этой книжки, разошедшихся в два года, не видели факта, слишком оправдывающего издателей в их манере говорить печатно с простолюдинами. Стало быть, это еще вопрос, который может быть решен только фактически, надо издать для народа книжку, написанную городским, образованным языком: если она будет иметь такой же успех, как и ‘Сельское чтение’, вопрос будет решен не в пользу издателей последнего, а до тех пор… подождем. Одно, что мы можем не похвалить в ‘Сельском чтении’,— это употребление презрительно-уменьшительных собственных имен: Ванюха, Ванька, Сенька, Васька, Машка и т. п. ‘Сельское чтение’ должно способствовать истреблению, а не поддержанию отвратительного обычая называть себя не христианскими именами, а кличками, унижающими человеческое достоинство…
Впереди времени много, и при знании дела и таланте издателей ‘Сельского чтения’ недостатки этого издания, конечно, скоро исчезнут, а достоинства еще более возвысятся Много уже сделано этими тремя книжками, и их содержание нельзя будет вполне исчерпать и тридцатью, а сколько еще сторон нетронутых, например, отношения, в которых женский пол находится в простом быту к мужскому, и наоборот! Русский человек вообще не умеет уважать женщину, а у крестьян женщина — раб, скот, нечто вроде домашнего животного. Зато посмотрите в деревнях на мужиков: сколько между ними красивых лиц, а женщины, за весьма редкими исключениями,— воплощенное безобразие и в тридцать лет уже старухи. И не диво: выполняя все тяжелые мужские работы, они еще несут тягости беременности и родов… Вообще, семейный быт должен быть одним из главнейших предметов ‘Сельского чтения’. Как можно больше статей об обращении с детьми, о необходимости часто мыть их, беречь от грязи, от простуды, об уходе за больными! Сколько умирает детей оттого, что за ними дурно смотрят во время оспы, кори. Топится печка, в избе сверху дым, внизу холод — дверь отворена: как тут уцелеть и взрослому больному и родильнице, которая, сверх того, вчера родила, а сегодня таскает дрова и воду!..
3011. ‘Отеч. записки’ 1845, т. XLII, No 10 (ценз. разр. 30/IX), отд. VI, стр. 55—59. Без подписи.
Первые две книжки ‘Сельского чтения’, изданные под ред. В. Ф. Одоевского и А. П. Заблоцкого в 1843 г. и в 1844 г., сразу же после выхода получили широкое распространение и известность: уже в 1843 г. первая книжка ‘Сельского чтения’ вышла вторым изданием. Белинский неоднократно и в неизменно доброжелательном тоне отзывался о первых двух книжках этого издания (см. ИАН, т. VI, No129, т. VIII, No 35 и No69, н. т., No21). Похвальные отзывы критика о ‘Сельском чтении’ объяснялись не только теми несомненными достоинствами, которыми издание обладало (см. н. т., примеч. 652), но также и надеждами, которые возлагал критик на последующие выпуски издания. Отношение Белинского к ‘Сельскому чтению’ во многом предопределялось чрезвычайно сложным отношением критика к личности и литературной деятельности В. Ф. Одоевского (см. ИАН, т. VIII, примеч. 2971). В настоящей рецензии, соблюдая необходимый такт, Белинский впервые в открытой форме ставит перед издателями ‘Сельского чтения’ вопрос о недостатках издания, проповедующего в своих ‘нравственных. рассказах’ лицемерную буржуазную мораль. Рассказы ‘Кто такой Давыд Иванович’ и ‘Что легко наживается, то еще легче проживается’ оказались напечатанными в ‘Сельском чтении’ не случайно. Белинский знал, что редактор издания В. Ф. Одоевский и сам был склонен идеализировать жизнь крепостного крестьянства (см. н. т., стр. 35). Было бы поэтому ошибкой полагать, будто Белинский в настоящей рецензии упрекает лишь Д. С. Протопопова и В. И. Даля, авторов названных рассказов. Решительно протестуя против употребления ‘Сельским чтением’ применительно к простонародью ‘презрительно-уменьшительных имен’, критик бросал горький упрек изданию в целом и его редакторам. Зная, с каким пафосом отрицания спустя два года писал Белинский в знаменитом письме к Гоголю о стране, где ‘люди сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками, Стешками, Васьками, Палашками’ (ИАН, т. X), можно уверенно сказать, что в рассматриваемой рецензии критик имел в виду прежде всего политическое направление издания. В предисловии к третьей книжке ‘Сельского чтения’ В. Ф. Одоевский и А. П. Заблоцкий прославляли верность царю и православию, и естественно, что Белинский не мог не предупредить в настоящей рецензии об опасности, угрожавшей ‘Сельскому чтению’. Рецензию Белинского на четвертую книжку ‘Сельского чтения’ (1848 г.) см. в т. X ИАН.
2. Точное заглавие ‘Письмовника’: ‘Письмовник, содержащий в себе науку российского языка, со многим присовокуплением разного учебного и полезно-забавного вещесловия’, соч. Николая Курганова, издание второе, СПб., 1777. Первое издание ‘Письмовника’ Н. Курганова вышло под заглавием ‘Грамматика российская универсальная, с семью присовокуплениями’ (СПб., 1769).
3 В первой книжке ‘Сельского чтения’ Белинский писал в 1843 г. (ИАН, т. VI, No 129), а о второй — в 1844 г. (ИАН, т. VIII, No 35).
4.Автор рассказа о бедном крестьянине, который становится купцом и богатым фабрикантом якобы лишь потому, что он трудолюбив, бережлив и добродетелен (‘отродясь мухи не обидел’) — Д. С. Протопопов.
5.Автор рассказа о паромщике Тимофеиче, который, неожиданно разбогатев и вслед за тем столь же неожиданно разорившись, стал доволен нищенским существованием (‘живет… и богатства у бога не просит’) — В. И. Даль.
6.См. н. т., примеч. 2241.