СЕЛО ИВАНОВСКОЕ.
СЕЛО ИВАНОВСКОЕ.
А. Влидьге.
Альманах Царское Село за 1830 г.
Село Ивановское, Дельвиг Александр Иванович, Год: 1830
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Не далеко от Мурома, в богатом селе Ивановском, жил помещик Пронской. Всякое Воскресенье собирались к нему толпами гости, — правда, он был хлебосол, в обширных погребах его водились дедовские вина — но не вкусные блюда, но не старые вина влекли к нему толпы гостей: он имел прелестную дочь, в больших, темноголубых глазах ее была какая-то очаровательная томность, по лицу ее, белому как мрамор, разливался легкий румянец и розовые устa дышали неописанною сладостию. —
Из всех посетителей Пронского, Капитан Славин чаще всех задумывался, смотря на прелестную дочь его, она также на него заглядывалась. — Еще они не говорили друг другу ничего, кроме обыкновенных приветствий, еще с трудом понимали взаимные чувства, а уже молва протрубила их сужеными. Уже мужчины подсмеивались над Славиным, а девушки с завистью смотрели на Анну. ‘Славная пара,’ говорили добрые старушки. ‘Славная бы пара,’ думали также родители Анны. —
Славин догадался, что не даром ласкают его, и однажды, рано по утру, когда Пронский осматривал поля свои, он признался ему в любви к его дочери и просил ее руки. Пронский с удовольствием принял предложение и позволил ему самому объясниться с Анной. — Почти уверенный в своем благополучии, Славин в восторге спешил воспользоваться этим позволением. — Анна гуляла в саду, влекомый каким-то инстинктом, он пошел туда же.
Между тем сказали жене Пронского, что Славин приехал и прямо пошел в сад, она догадывалась, за чем, и спешила за ним последовать. Входит в сад, счастливцы ее не заметили: видит Славина, страстно целующего руку Анны, видит удовольствие, блестящее в глазах своей дочери, видит жаркий румянец, обхвативший лица любовников… Несколько минут стояла она неподвижно, чувства удовольствия и негодования волновали ее, наконец решилась она подойти к ним. Анна, увидев мать свою, бросилась к ней в объятия и Славин спешил рассказать ей, что отец и дочь согласны, и что теперь только от нее зависит его благополучие. ‘Это другое дело,’ сказала мать, кладя руку Анны в руку Славина, ‘по моему, давно бы так.’
Там и сям поговаривали об войне, одни уверяли, что мы будем иметь войну с Турками, другие, что с Наполеоном, третьи, четвертые, — все говорили разное, и как часто случается, всякий с жаром защищал то мнение, которое прежде пришло ему в голову. Счастливые любовники ничего не слышали, да и до того ль им было, чтобы думать о всяких новостях? их обручили, и через две недели назначена была свадьба. Однажды, поздно вечером, Славин возвратился домой, вдруг вбегают к нему несколько Офицеров и радостно кричат: ‘В поход! В поход!’ — ‘Поход! когда?’ — спросил, изменившись, Славин, бледное лицо его странно гармонировало с радостными лицами его товарищей. ‘Чего ж ты струсил? через два дня выступаем, а куда, Бог знает. Прощай!’ — И спешат молодые храбрецы разносить радостную весть к другим своим товарищам. — ‘Что сделалось с Славиным? сказал один из них, вышед на улицу: бывало, он не морщился от пули.’ — ‘Чорт возьми,’ подхватил первой,’ я готов бросить всех красавиц в мире за удовольствие порезаться с бусурманами.’ Между тем, Славин ходил большими шагами по комнате. ‘В поход! через два дня! вот как судьба играет нами, — говорил он в сильном волнении, и уже было за полночь, когда, утомленный мрачными мыслями, он заснул. Страшные сновидения тревожили беспокойней сон его, перед самым рассветом, он увидел Турецкие войска и не в далеке от них Русские, загремела военная музыка и Русские бросились в штыки на отчаянных Турок, еще храбро дрались с обеих сторон, еще успех был сомнителен, когда вошедший Полковник разбудил его. С жаждою битвы проснулся Славин, в душе его пробудились знакомые чувства, он не забыл Анны, но желание битвы уравновесилось с любовию. — Пора вставать, сказал Полковник, потряхивая его за плечо, ‘полно тебе волочиться, пойдем-ка в поход.’ Потолковав часа два с Полковником о приготовлениях к походу, о сражениях, о надеждах, Славин поехал к Пронскому. Уже там все знали, отец морщился, мать горевала, и отуманилось прелестное лицо дочери. —
Долго, до глубокой ночи сидел Славин с своею невестой, казалось, они не могли наговориться, не могли наглядеться друг на друга. ‘Если буду жив, то через два года я возвращусь,’ сказал Славин, прощаясь с Анной, и уехал, провожаемый слезами всего семейства.
Прошло два года, о Славине ни слуху, ни духу, бывало, хоть в месяц одно письмо, а теперь…. Но по чему знать? может быть уже давно нет его на свете, думала Анна, и крупные слезы катились по бледному лицу ее. ‘Что ты все горюешь, сказал ей однажды отец,’ ну что ж, разве не найдем мы тебе жениха, кроме Славина? Да и что вам дались военные: жив и здоров сегодня, но кто поручится, что завтра пуля не пробьет ему головы…. Вот, на пр., Граф N. и богат, и ловок, и умен, да кажется, и частенько на тебя поглядывает…’ С изумлением Анна взглянула на отца, в первый раз говорил он ей о Графе. ‘Что вы говорите, батюшка! разве вы не обещались Славину дожидаться его?’ — ‘Вот уже два года я дожидаюсь, тебе двадцать лет, а в эти годы пора быть за-мужем.’ Анна плакала, и клялась в душе не быть ни за кем, кроме Славина, на Графа всегда смотрела она с каким-то ужасом.
Прошел еще месяц, посещения Графа становились чаще, отец чаще говорил об нем с Анной, и однажды решительно сказал ей: ‘Полно упрямиться, Граф сделал мне предложение, и я принял его. — Анна хотела говорить, но отец перервал ее: ‘Я надеюсь, что ты не будешь противиться, что не захочешь сделать меня обманщиком.’ Тут пришла мать, и общие их убеждения наконец довели Анну до того, что она решилась выдти за Графа: ей было все равно, за кем ни быть, если не за Славиным, но чтобы оставить себе хоть малейший луч надежды, она просила отца на месяц отсрочить свадьбу. —
Какая странная вещь — время! Желай, что бы скорей прошло оно — не тут — то было: часы кажутся тебе днями, дни месяцами, пожелай продолжить его, — как нарочно дни покажутся часами, а месяцы днями, даже годы протекут неприметно. Так было и с Анной: Каждый день тянулся для нее годом, но неприметно прошел месяц, и покорная воле отца, она обручилась с Графом.
Среди знойного летнего дня, дорожная повозка остановилась у широкого крыльца Пронского, из нее вышел Славин. Все пошли встречать гостя, но одна только Анна ему обрадовалась, она забыла, что обручена другому, все ее мысли слились в одну, и эта мысль была радость о приезде любезного. Но опомнившись от восторга свидания, но взглянув на Графа, изумлённого ее радостию, она побледнела и вышла, Граф пошел за нею.
Славин никогда не видал Графа, даже не слыхал об нем, какие же горестные мысли овладели им, когда узнал он, что Граф жених Анны и что на днях будет их свадьба. Как безумный смотрел он на Пронского, толковавшего ему, что назначенный срок давно прошел, и что все считали его убитым. — ‘Но охотно ли дочь ваша идет за Графа?’ — ‘Она всегда охотно повинуется воле родителей.’ — ‘Воле родителей?’ повторил Славин, и негодование выразилось во взоре, омрачeнном дотоле печалию. —
‘Чего ж еще дожидаюсь я здесь?’ думал он, оставшись один: ‘она охотно повинуется воле родителей. Но что же значит радость, с которою она меня встретила? Что значит бледность, заменившая эту радость? Нет, она не охотно повинуется их воле. Я останусь здесь: может быть найду случай поговоришь с нею, и тогда все откроется.’
Этот случай скоро представился, на другой день, рано по утру, Славин пошел в сад. Вот, говорят, в человеке нет инстинкта! Анна ходила там же. Они встретились, какие воспоминания пробудило в них место их встречи: здесь в первый раз сказали они друг другу о любви, здесь их благословила мать, а теперь — теперь она невеста другого. —
Они молчали, но взоры их высказали их чувства, ‘Славин, я люблю тебя как прежде,’ начала Анна: ‘за чем же взоры твои исполнены упрека, я сделаю, что могу, я упаду к ногам родителей, скажу им, что они погубят меня, если выдадут за Графа.’ — ‘Но если они не послушаются просьб твоих?’ — ‘Нет, они добры, они не захотят погубить меня.’ — ‘Но если,’ повторил Славин с умоляющим взглядом. Анна с минуту задумалась, потом сказала: ‘Вечером дожидайся меня здесь, ты узнаешь, чем это кончится.’
Она ушла, как очарованный, остался Славин, он уверился, что его любят, и чтС может быть приятнее этой уверенности? ‘Да,’ думал он, ‘если родители захотят погубить ее, так я спасу — она обрученная мне невеста.’ — Еще было рано, он возвратился в свою комнату и не раздеваясь, заснул на софе. Солнце было высоко, когда он проснулся. Все общество завтракало в саду, казалось, никто не был рад его приходу, сама Анна не смела поднять на него глаз.
Как целый век, тянулся этот скучный день для Славина, наконец стемнело, он велел своему человеку дожидаться его с повозкой у калитки сада, и пошел на место, назначенное для свидания. Долго ходил он по темным аллеям, вот что-то мелькнуло вдали, и его сердце узнало Анну, но нерадостные вести она принесла ему: отец и мать не хотели и слышать, чтоб отказать богатому Графу. ‘Жестокие!’ сказал Славин, ‘но оставь их, уедем со мною!’ — ‘Что ты хочешь от меня?’ спросила Анна, подняв на него изумленный взор. ‘Решайся, — продолжал Славин, ‘или я умру от твоего отказа… Вдруг несколько голосов раздались в саду, испуганная Анна без чувств упала в объятия Славина, он отнес ее в повозку и велел ехать. ‘Где я?’ спрашивала она, опомнившись. ‘Со мною,’ отвечал Славин, и страстный поцелуй заградил уста, хотевшие произносить жалобы.
Верстах в трех от Мурома стоит уединенная церковь, когда — то богатое село окружало ее, но пожар выжег село, и пощадил только храм Божий, в трех домиках, построенных после пожара, жили причетники, у крыльца одного из них остановилась повозка. Славин рассказал жившему там Священнику, что он был уже обручен с Анною, и что теперь насильно хотят ее выдать за другого, и добрый Священник согласился обвенчать их. …
Они пошли в церковь, уже роковое да было произнесено, уже размененные кольца надеты им на руки, как вдруг двери церкви с шумом отворились, Пронский и Граф N., сопровождаемые множеством слуг, вошли в нее. Граф бросился к Анне, она упала в обморок, но уже обряд кончен, уже она супруга Славина. ‘Что вам надобно?’ спросил его величественно Священник. — Как что? она моя невеста!’ — ‘Нет, она уже жена другого. Но ни увещания Священника, ни мольбы Славина не действовали над взбешенным отцом: он силой вырвал дочь свою из объятий ее мужа и полумертвую увез с собою.
Положение Славина было самое ужасное. Тщетны были его усилия возвратить жену свою: Пронский не хотел его видеть, а как свадьба была почти без свидетелей, то он не мог прибегнуть к покровительству законов. В Муроме, Славин остановился у одного старинного приятеля, чтоб быть по крайней мере ближе к своей жене. Огорчения и тревоги душевные сильно подействовали на его здоровье, он впал в изнурительную горячку. Между тем, добрый приятель Славина осведомлялся о жене его, и узнал, что Пронский, Граф, Анна вдруг все пропали, но куда девались они? не мог он добиться. Так прошли две недели. Болезнь Славина в это время, после счастливого перелома, начала проходить, оставалась в нем только сильная слабость и задумчивость — следствие прежних его горестей и безвестности о судьбе Анны. Однажды Славин сидел с утешавшим его приятелем, вдруг отворилась дверь и Пронский бросился к нему в объятия. Друг наш! Ангел хранитель! простишь ли ты нам?’ говорил он ему с слезами. Славин молчал, изумление отняло у него и язык и память, блуждающие взоры его останавливались то на его друге, то на Пронском. ‘Что все это значит?’ спросил он, опомнившись. — ‘Ты все узнаешь, я привез тебе мою дочь, твою жену, спасенную тобою!’ В это время вошла Анна и упала в объятия своего мужа, трудно выразить чувства, волновавшие тогда его душу, мудрено ли, что он ничему не верил, что ему казалось, будто все это видел он во сне и боялся проснуться? — Когда все несколько успокоились, Пронский, взяв руку Славина, начал говоришь: ‘Еще раз прошу у тебя прощения, выслушай, как я жестоко был обманут:
‘Месяца за при до твоего приезда, познакомился со мною Граф N. По его блестящему экипажу, по бесчисленным издержкам, которые делал он, я судил об его великом богатстве. Он бывал у меня очень часто, наконец я заметил, что он имел виды на дочь мою, ты долго не ехал, Анне минуло двадцать лет, Граф был очень богат, имел, по словам его, знатные связи. Мудрено ли, что я с удовольствием выслушал его предложение, и несмотря на сопротивление дочери, дал ему слово? Твой приезд помешал нам, но мы думали, не на долго, наконец ты увез дочь мою, женился на ней — и мы уже не знали, что делать. Спустя неделю после этого происшествия, сидели мы все вместе, исключая жены твоей, которая, быв больна, не выходила из своей комнаты, Граф говорил, что ваша свадьба была без свидетелей, что обряд, может быть, не был кончен, и что можно все уладить по нашему желанию. Между тем я нечаянно взглянул в окно и увидел, что отряд конницы окружил дом мой. ‘Что значит это войско?’ спросил я с удивлением Графа. Он взглянул в окно и смертная бледность разлилась по лицу его. ‘Спрячь меня!’ закричал он мне страшным голосом, у меня отнялись и руки и ноги. ‘Спрячь же!’ повторил он, замахнувшись на меня рукою, но в это время несколько человек солдат вошли в комнату, схватили нас и с связанными руками, порознь отвезли в город, здесь целую неделю сидел я в мрачной тюрьме, не зная, что со мной делается, еще такая ж неделя, и я сошел бы с ума, но сегодня призвали меня в суд. Там объявили мне, что мнимый Граф N. был атаман разбойников, давно уже поселившихся в Муромских лесах, что недавно разбили его шайку, и от сообщников его узнали, где скрывался Атаман их, но что клятвенными показаниями самого разбойника и свидетельством всех моих соседей, судьи уверились, что я считал его за Графа N. и потому меня освободили. Дочь же моя все это время жила у тетки, которая, узнав о моем несчастии, взяла ее к себе.’ —
Теперь не то время, что было прежде, теперь можно объехать всю Россию и на каждом дереве Муромских лесов написать свое имя, не встретив ни одного разбойника, а потому многим читателям покажется невероятною повесть моя, но давно ли старушки крестились, а молодые люди с заботливостию осматривали пистолеты свои, въезжая в необозримые леса Муромские? — Там, в самом Муроме, слышал я повесть, которую рассказал теперь.