Селима и Гасан, или Великодушие султана, Елагин Иван Перфильевич, Год: 1793 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Иван Перфильевич Елагин.

(1725 — 1794 гг.).

Селима и Гасан, или Великодушие султана.

Комическая опера, в 3-х действиях, сочиненная уроженцем Сибири в расщелинах гор Алтайских.

Отрывки.

Посвящение.

Всепресветлейшей, державнейшей великой государыне Екатерине Алексеевне Второй, самодержице Всероссийской.

Премудрая и великая государыня!

Прости, когда последний и во мрак неизвестности погруженный подданный Твой, обитатель гор и вертепов сибирских, дерзает заставлять Тебя утруждённое бременем правления внимание Твоё обратить на труд его, Тебя недостойный. Прости, когда некрасноречивой и грубой простотой моей дерзну я оскорбить тонкость твоего слуха. Щедроты твои и великодушие вместе с лучами Твоей премудрости проливаются по всем концам обширного Твоего владения и оставляют повсюду от себя плоды благословенные. Повсюду в странах областей Твоих самых отдалённейших открывается новый свет Твоего просвещения. Всякий ощущает на себе самом Твои благотворения и питает к Тебе любовь искреннюю, сыновью за Твои о нём попечения. Всякий ищет показать Тебе знаки своей благодарности, которые с умилением Ты приемлешь. Взирая на сие, несравненная Монархиня, позволь, что бы питомец Сибири, известной древностью своей прежде Америки, поверг к священным стопам Твоим жертву, Тебя недостойную, но искреннюю и усердную. Позволь, что бы я сим открыл пред Тобою грудь чувствительную не только мою, но и всего столько же ревностного для Тебя моего Отечества. Если в жизни моей и не буду я удостоен счастья предстоять когда-нибудь светлому Твоему лицу, то при всём том, после благосклонного приёма Твоего малой сей Тебе моей жертвы, с каким восхищением буду я жителям наземным, моим соотечественникам, возникающим редко из утробы земной на дневное сияние лучезарного светила, рассказывать о доброте Твоей и Твоём снисхождении. Здесь в виде Солеймана искал я представить точное изображение твоих добродетелей, но вижу сам, сколь мало в том преуспел и что предпринял дело, силы мои превосходящее. Несмотря на то, преклоняю я заочно пред сиянием величества Твоего с трепетом и благоговением мои колени и, повергаясь пред святостью Твоей особы вместе с сими листами, надеюсь, что Ты примешь их, словно знак младенческих чувстований к матери ласковой и горячей.

Вашего императорского Величества всеусерднейший и преданнейший Сибиряк.

Действующие лица:

Солейман — султан багдадский.

Заира — законная жена его.

Селима — первая наложница султанская.

Гасан — молодой купец из Бальзоры, приехавший торговать в Багдад.

Алькуз — верховный визирь.

Гиафар — начальник над евнухами.

Зейфад — начальник над стражей султанской.

Прислужницы Селимы:

Лира.

Нара.

Абдармона.

Придворные султанские, толпа евнухов и невольниц, толпа янычаров, невольники.

Действие в Багдаде.

Действие 1-ое.

Театр представляет собой в той половине своей, которая ближе к оркестру, с обеих боков густой лес, в середине которого на правой стороне находится магометанское кладбище, при конце же его в той же самой стороне примыкают к нему городские стены с запертыми воротами, открывающимися во внутренность театра, наконец, по окончании леса, в левом боку театра, обширное видно поле со многими из городских ворот идущими дорогами, усеянное в разных местах из виду теряющимися загородными мечетями, вольными домами и прочим.

Явление 1-ое.

Гасан один в лесу близ кладбища, окружённый темнотой и прислонившийся к дереву. Будучи некоторое время в глубоком молчании, отходит потом от дерева и начинает говорить тихо.

Гасан. Аллах великий! Уже целую почти ночь провождаю я в сём темном лесу в превеликом страхе, окружён будучи темнотой ночи и мёртвыми вокруг. Ужасные воображения, каковые от находящегося близ меня погоста проистекают, и самые даже представляемые ими в смятенных чувствах моих мечтания столько во мне сильны, что кажется мне, тени почивающих здесь во прахе, восставая из гробов своих, приближаются ко мне более и более с тем, что бы в больший привести меня трепет. Ночь же, как будто нарочно медля течением своим, выводит меня из границ моего терпения и в совершеннейшее ввергает отчаяние увидеть когда-нибудь наступающий день. Внезапною захвачен темнотой, не знаю я, несмотря на все мои усилия, куда от мест, столь страшных для меня сих удалиться. Проклято любопытство, которое вчерашний столь достопамятный для меня в жизни моей вечер завлекло меня в печальное сие уединение! Ты причиной, что между тем как все творения приятное вкушают спокойствие, я один, тревожим множеством терзающих меня попеременно страстей, в полное прихожу здесь изнеможение. Но лучезарное светило! В то время как ночь и окружающая меня тьма от молений моих не рассеиваются, ты, по крайней мере, по воле Всемогущего, яви мне своё сострадание и сжалься над моим мучением. Рассеяв мраки, рассыпь вместе с ними и все страхи, меня обуявшие!

(Поёт).

Ты, солнце, умились же

Над горестью моей,

Из мрака туч явись же

И блеск простри лучей.

Своим небесным светом

Тьму ночи прогони,

В лесу ужасном этом

Меня ты осени.

(По окончании сей арии сохранят он опять молчание довольно долгое время, показывая вид ожидания, и начинает потом говорить). Нет! Всё, как вижу я, тщетно, и думаю, что природа устремилась к наказанию меня за прошедшую мою неосторожность. И солнце, сие милосердное всегда светило, уклоняется по приказанью Божьему от меня и гнушается удостоить сияния своего вопиющего под ним безумца!

Между тем как он говорит, показываются с дальнего боку городских стен два зажжённых фонаря, приближающиеся тихо издали прямо к Гасану, который, смотря на них, говорит совершенно растерянно.

Но что за свет вдали там виден, который, кажется более и более сюда приближается? И время сие и уединение сего места делают идущих сюда подозрительными. (Увидев близкое их к нему приближение, подходит к лесу и говорит тихо). Осторожность моя и неизвестность мне пришельцев заставляет меня притаиться от них на некоторое время. Посему скроюсь в лесу сём, но так, что б мне и слышать, и видеть их было можно, а потому и узнать причину их прихода сюда. (Прячется в середину леса).

Явление 2-ое.

Гасан, спрятавшийся в лесу, и шестеро невольников, из которых четверо несут большой сундук, остальные же двое идут впереди с фонарями, заступами и лопатами. Как скоро входят они в тишине на сцену, то, поставив ящик к противной той стороне леса, где находится Гасан, первый из нёсших его невольников садится на крышку его, другие же трое помещаются на полу позади ящика.

Севший на крышку начинает говорить.

1-ый невольник. Фу, устал, как собака. Теперь хоть голову режь, так ничего больше не могу делать.

Трое сидящих за сундуком (вместе). И мы, брат, так же.

1-ый из пришедших с фонарями. Ну, ещё, между тем, на время отдохнём. Для того ведь и сели.

1-ый, сидящий на сундуке. Да, много этим роздыхом заменить такую усталость! Хорошо, брат, тебе отдыхать, как ты шел почти порожний. А я, сказать тебе правду, из сил почти выбился. Шайтан велел сделать такую околицу для какой-то глупой осторожности. Зачем бы не идти прямо с этой стороны города? А то встряхивали себе верст с шесть кругом, так что я шел и шел, да и глаза выпялил. А тут же еще проклятой этот сундук столько натолкал мне горб, что хотел было уж я его бросить, если бы, по счастью, не увидел, что входим мы уже в этот дьявольской страшный лес, где вчера лишь закопали одного мертвеца! Черт побери мою душу, ежели жизнь наша не самая проклятая и не самая скверная! Что, как подумаешь, господское-то житье! Пьют они, едят и спят, сколько хотят. А сверх того еще покатываются себе, как сыры в масле, между сотнями красоток. Наш-то же брат-горюха день-то весь суется-суется, как угорелая кошка, да и в ночь-то сна не знает. А тут еще вдобавок того и смотри, что ежели немножко что, так влепят тебе вместо доброго завтрака ударов двести по пятам. Ан вот тебе и разговенье. О, житье наше — тьма кромешная. Нет нам никогда хорошенько покою. Хотя бы и теперь, например, кто не спит, кроме нас да разве еще леших лесных, которых здесь в лесу, сказывают, целая бездна? Везде покой и тишина, а наш брат хоть рот раздери с зеванья, а все будь как пчела.

(Поет).

Иной на ручке у драгой

Во сне приятном пребывает,

Проснувшися теперь другой

Свою голубку обнимает.

Кто на софе в богатом доме,

А кто в хлеву и на соломе,

Но все себе спокойно спят.

Лишь только наш вот бедной брат

Весь день трудится, работает,

Да хоть и темна ночь придет

И тяжкой день для нас минет,

Покою и тогда не знает.

1 из сидящих за сундуком. Эдак, брат, тебя сегодня что-то горе-то зашибает!

Сидящий на сундуке. О, пожалуй, в рассужденье этого не тревожься. Я, благодаря моему Богу, отроду ни об чем не забочусь. Да и теперь ворчал ведь не с горя, а с досады, что спать хочется жестоко, а нельзя. А то бы, брат, спасибо, ежели бы при всей тягости нашей жизни да нам еще об этом и печалиться, так надолго ли бы нас стало? У меня, вы сами знаете, одно от скуки с вами лекарство, а именно: иногда работаешь, как осел, да тут же тебе за многоглаголание твое и боки еще отваляют. Но как хватишь на это стакан любезного хмельного, так и забудешь все, и подумаешь, что ты выше самого султана. Да ежели бы и теперь милосердное небо душеспасительного сего бальзаму отколь-нибудь к нам послало, так бы мы дали трезвон всему Магометову алкорану.

(Поет).

Если б кружка нам вина,

То б хватили мы с устатку

И уж, верно, без остатку

Опорожнили до дна.

1-ый из пришедших с фонарями. Ну, полно вздорить-то. Наболтаешь ты эдак когда-нибудь на свою голову. Видно, что ты очень устал. Нет, брат, ежели бы ты спать хотел, так ты бы столь много не драл. Начнемте-ка вот лучше приниматься за работу. (Встает).

2-ой из пришедших с фонарями (вставая также). И в самом деле, братцы, уже пора.

Сидящий на сундуке. Как бы не так! Я уже сказал однажды, что меня хоть убей, я сегодня работать не могу. Да и вы, товарищи (обратившись к сидящим за сундуком), я думаю, то же скажете.

Сидящие за сундуком (все трое вместе). Точно, брат! То же! Точно!

1-ый из пришедших с фонарями. Да что же? Бросить что ли нам здесь сундук-то? Ты —

болтун, ты всегда первый кричать против того, что тебе велят. А вот сказать на тебя Гиафару, так даст он тебе доброй чес! Разве не слыхал ты, сколь строго приказал он исполнить свое повеление?

Сидящий на сундуке. Да что ж ты стращаешь меня так, безмозглая башка! Командир что ли ты мой, что так на меня покрикиваешь? А вот не хотим, да и только! Один хоть не царапайся и с досады хоть лопни, а уж нам где не видать вытерпеть побои.

1-ый из пришедших с фонарями. Я вам не приказываю, а напоминаю только о приказании нашего начальника. А по мне хоть в век его не исполняйте, так мне мало горя, лишь бы я мог оправдать себя. (Подумав некоторое время, начинает потом петь со 2-ым своим товарищем).

Пожалуйте, ребята,

Без шуму мы начнем.

Зато нам добра плата

Сегодня будет днем.

Принесшие сундук

(вместе)

Подь к черту награжденье,

Не надо ничего.

Вновь чувствовать мученье —

Довольно и того.

Пришедшие с фонарями

(вместе)

Ин вместо награжденья

Нам спину назудят.

Такие ведь мученья

Сих хуже во сто крат.

Принесшие сундук

(вместе)

Да нам-то, брат, к побоям

Уже не привыкать,

Таким, как мы, героям

Побои — наплевать

Принесшие сундук

(вместе)

Мы не в силах начинать

Сундук в землю зарывать!

Пришедшие с фонарями

(вместе)

А ведь лучше начинать

Сундук в землю зарывать!

Сидящий на сундуке. Послушай ты, голова сердечная! Ежели бы ты начал говорить без крику, да посоветовал о том с нами, ин бы мы дело-то, может быть, и давно чем-нибудь решили. Хотя Гиафар и строго приказывал нам закопать сундук в эту еще ночь глубоко в землю, но как мы действительно весьма сильно от дневных трудов утомились и как наступающий вскоре день, сделав здесь нас подозрительными, воспрепятствует нам в начале еще нашей работы, то не лучше ли отложить исполнение Гиафарова приказания до будущей ночи и, затащив сундук далеко в эту часть леса, где никого не хоронят, закрыть хорошенько хвоей и хворостом и сказать Гиафару, что мы его зарыли. Мы же между тем, отдохнув немного, сегодня, как скоро смеркнется, постараемся украсться из дворца и, придя сюда, окончим сие дело и скорее и с большей охотою. Вот мое мнение. (Оборотившись к сидящим за сундуком). Так ли, братцы?

Сидящие за сундуком (вместе). Так, брат, и мы на это согласны.

1-ый из пришедших с фонарями. Ну ин и мы вам последуем. Только смотрите, ребята, Гиафар хотел сам сегодня посмотреть здесь, точно ли мы исполнили его приказ. Посему, ежели узнает он обман наш, то вы нас двоих участниками в нем не делайте, потому что мы от работы не отговаривались.

Сидящий на сундуке. Гиафар, как я сам видел, занимается чрезвычайно приготовлением, по приказанию Заиры, великолепных похорон умершей вчера поутру Селимы, которые не допустят его никак побывать сегодня здесь. Ежели же он чрез кого-нибудь об сем обмане нашем узнает, то я один возложу на себя всю эту вину и подставлю спину свою всей тягости палочных ударов. Да полно! Гиафар детина добрый, да и узнать обман наш мы не допустим. Итак, примитесь за дело. (Встает).

Все (в голос). Изволь.

Подхватывают сундук и несут далеко в противную той стороне леса, где находится кладбище и, унесши его из виду, собирают хвою и хворост. И тем его закрыв, выходят спустя несколько времени опять на сцену.

Сидевший на сундуке. Ну вот и сделали дело. Давно бы так. Да все ли орудия с собою взяли?

1-ый из пришедших с фонарями. Все.

Сидевший на сундуке. Хорошо! Нам надо их, пришедши домой, подальше припрятать, чтобы после, как идти опять сюда, можно было нам их взять с собою. Ба! Постойте, братцы! Мне что-то вспало на ум. Не олухи ли мы царя небесного? Сколько был сундук-то в наших руках, а мы не посмотрели, что в нем положено. Кому не покажется подозрительно, что Гиафар велел зарыть в землю сундук, по тягости его судя, весьма туго чем-то набитый. А из нас до сих пор никто о том не спохватился. Да не сказывал ли он кому, что в нем у него лежит?

Все вместе. Нет!

Сидевший на сундуке. Глупо, право, мы сделали, что не посмотрели. Может, он и клад какой зарывать нам велел. Да полно! Это уйдет. И хорошо, что мы до сих пор о том и не вздумали, потому что пригодника к замку теперь у нас с собою нет. Сбивать же его — так неровно Гиафар, найдя здесь не зарытый еще сундук, то увидит. А то мы сегодня днем наберем много ключей, из которых ежели хотя один будет пригоден, то мы так им сходим в сундук искусно, что ни один шайтан о том не узнает. И печать по-прежнему к замку опять приложим. В сундуке же, ежели найдем что доброе, то, чур, всем пополам. А наперед никому не забегать, потому что, кроме нас, об том никто не знает. Ежели же ничего, окроме каких-нибудь пустяков, не найдем, то довольно, что хотя любопытство своё потешим. А Гиафар, хотя бы мы и всё из сундука повыбрали, скоро о том не спохватится. Если и спохватится, то на нас подозрения не возымеет. Так ли вы, братцы, о том думаете?

Все вместе. Так, брат, ладно!

Сидевший на сундуке. Ну так пойдемте же теперь отдыхать домой, чтобы после опять прийти сюда.

Уходят. Между тем начинает несколько брезжить.

Явление 3-е.

Гасан

(один, выходя тихо из лесу, останавливаясь посреди театра, говорит про себя)

Насилу мог я переждать шумливую эту шайку! И думал, что они проморят меня здесь в лесу до бела дня. Бродяги сии, как из речей я их приметил, — невольники придворные. И их сюда приход в необыкновенное такое время весьма для меня удивителен. Сундук же, ими принесенный и здесь оставленный, сколько для них самих, а паче для меня заключает в себе такую тайну, которой никак постигнуть я не могу. По счастью же моему, сундук этот в моих теперь руках. И, как кажется, (оборачиваясь к тойстороне леса, куда затащен сундук) должно быть ему быть в этой стороне отсель неподалеку. Я горю желанием узнать сокрытую в нем тайну. И положил я непременно предупредить в том принесших его сюда крикунов и наказать их за их небрежение. К произведению намерения моего в действие уединение сие и появляющийся несколько свет способствовать мне кажутся. Итак, не будем медлить исполнить предприятие наше до наступившего совершенно дня. (Уходит в лес и спустя несколько времени вытаскивает оттуда на театр сундук и, поставив его подле той же стороны леса на дорогу, говорит). Здесь могу я лучше совершить начатое мною дело, нежели в ужасной тесноте леса. Сундук этот должен действительно быть наполнен чем-нибудь не весьма легким. Теперь остается мне только, сняв с него печать, сбить этот проклятый огромный замок. Посему поищем удобного к тому орудия. (Сыскав неподалеку от себя большой камень). Счастье покуда все еще мне благоприятствует. Но будет ли конец так удачлив, как начало, увидим. (Начинает сбивать замок). Замок этот очень не мал, но думаю, что отпирая часто замки у лавок моих и без ключей, преуспею я и теперь без дальнего в том труда. (Колотит и тянет крепко,и потом останавливается). Ну нет! Это не так идет скоро, как я думал. Утомленному от беспокойства целых почти суток, силы мои мало мне помогают. Итак, присев немного, возвратим их небольшим хотя отдохновением. (Сев близ сундука, поет).

Сбирайтесь, силы изнуренны,

В труде меня сем подкрепить,

И чувства слабы утомленны

Во мне старайтесь возбудить.

С желанием моим сравнитесь

И мне в сей день не отрекитесь

В последний раз уже помочь

За всю себя утешить ночь.

Нетерпеливость моя приводит уже, кажется, меня опять в состояние возобновить мою работу. (Вставая и поднимая опять камень). Прошу только милосердное небо, чтоб оно в сей раз лучшим против прежнего наградило меня успехом. (Начинает колотить и тянуть весьма крепко и, продолжая делать это несколько времени с великим усилием, срывает замок и говорит). Наконец, благодаря великому нашему пророку, к неожиданной моей радости достиг я до конца моего желания и чувствую уже в себе утешение за все претерплённые мною беспокойства. Теперь посмотрим, чего любопытство мое столь тщательно искало. (Открывает сундук).

Явление 4-е.

Гасан и Селима, лежащая в сундуке, облокотившись на подушки, великолепно одетая.

Гасан (смотря на нее с удивлением, начинает потом говорить). Милосердный Боже! Сколько приятностей и красот совокупил Ты в едином нежном теле, но в теле, без дыхания лежащем. Неужели всемогущему провидению Твоему угодно было, чтобы толикое собрание живейших прелестей в лучшем цвете своем исчезло? Сие бездыханное

божество столько сияния еще в себе имеет, что ничто в живущем мире сем уподобиться ему не может. Разум и все чувства мои в мгновение стали им обворожены, и я сомневаюсь до сих пор еще, не новое ли мечтание пред собою вижу. (Всматриваясь в нее пристально). Румянец, играющий на щеках её и в нежных её устах, показывает в ней состояние, противное бездушному телу. (Осязав руку ее своею рукою). Теплота же её и хотя и тихое движение в ней крови большее ещё в рассуждении живности её подают мне подозрение. В таковом неоцененном теле каковая ангельская должна быть и душа! Сколько бы радость моя, а вместе и мое благополучие были неописуемы, если бы сия небесная красота, против чаяния моего, с сего смертного одра восстала! С каким восхищением узрел бы я ее отверзающую прекрасные её очи! Может статься,

узнав о спасении моем живота её от видимой смерти, из благодарности ко мне не отреклась бы она внимать возгорающейся в душе моей пламенной моей любви. Какое

слезное, напротив того, на всю жизнь мою оставит она во мне о себе напоминание, если пребудет она навсегда в сем печальном своем состоянии!

(Поет).

Проснись, любезная, проснись,

Прелестны очи отвори,

Дыханьем ветра возбудись

При входе тихой сей зари.

У ног твоих стоит прекрасных

Любовник страстный нежный твой

И в песнях, с птичками согласных,

Оставить просит твой покой.

Труп любезный! Ты лишен способности внимать моим к тебе взываниям, которым бы в противном случае не преминул бы соответствовать! (Между тем, как он сиеговорит,вчленахСелиминыхвиднонебольшоесодрогание). Но что вижу я? Какая радость! Какое неожиданное счастье! Члены её, если не обманываюсь я, начинают содрогаться и предзнаменовать возвращение её к жизни. Прикосновение благорастворенного воздуха начинает, может быть, оживотворять её. (Целуя руку её). Возбуждайся, красота небесная, приходи в чувствие, дабы вскоре увидеть страстного Гасана, лежащего у ног твоих. Я же, дабы не устрашить тебя внезапным тебе моим предстоянием и дабы мне узнать о тебе, скроюсь неподалеку в лесу сем, готов будучи тотчас приспеть к тебе на помощь, как скоро услышу твое об ней взывание. (Прячется в лесу).

Селима (как будто от глубокого сна пробуждающаяся, открывает глаза, смотрит на все вкруг себя с удивлением и говорит). Боже великий! Где я и что меня окружает? Какая тишина! Какое уединение! И в какой тесноте я заключена? Зрению моему я не доверяю. Неужели в краткое толь время столь великая последовала со мною перемена? Уж не шутят ли со мною? Нет, быть то не может. Попытаюсь призвать кого-нибудь к себе на помощь. (Кличет). Лира!.. Нара!.. Абдармона!.. Любезные мои подруги, поспешите к любимой вами и печальной Селиме… Никого не слышно… Один лес томным шумом своим мне отвечает и пустотою своею в ужас меня приводит. Хладный пот распространяется по всем моим членам, и я не знаю, что мне теперь начать и куда идти. Хотя бы кого-нибудь свирепая судьба моя послала ко мне вывести меня из сего жестокого уединения!

Между тем как она это говорит, Гасан выходит потихоньку из лесу, которого увидев она и смотря на него пристально, продолжает говорить.

Но кто таков сей молодой и любезный мужчина, которого вид столько редких приятностей в себе заключает? Не его ли тронутые горестью моею небеса посылают к моему утешению? Призовем его сюда объяснить известное, может быть, ему со мною происшествие. (Кличет его). Прекрасный незнакомец! Не отрекитесь подать руку помощи женщине несчастной, которой она необходима!

Гасан (подходя к ней с поспешностью). Прелестная Селима — имя дражайшее, которое теперь лишь узнал я из уст ваших, — я давно был готов к вашим услугам, но боязнь огорчить вас внезапным моим пред вами предстанием заставляла меня ожидать вашего на то соизволения.

Селима. Кто бы вы ни были, государь мой, но если находитесь вы здесь так долго, как вы говорите, то должны вы, думаю я, кроме имени моего знать и то, как я сюда попалась, почему прошу вас объявить мне, где я и каким образом здесь нахожусь.

Гасан. Прежде, нежели исполню я ваше желание, прошу вас оставить сей страшный одр, приуготовленный, как видно, для вечного вашего успокоения. (Подавая ей руку, поднимает ее из сундука).

Селима. Вы меня сим удивляете.

Гасан. Вскоре, сударыня, не будет вам то удивительно, если только примете терпение меня выслушать. Итак, чтоб вывести вас, по желанию вашему, из неизвестности, скажу вам наперед о себе, что я купец бальзорский, по имени Гасан. Будучи единый наследник весьма богатого отца, приехал я недавно торговать сюда, в Багдад, где вчерашний вечер, быв приглашен со всеми знаменитыми столицы сея гражданами за город на похороны к первому здешнему купцу, и во время обыкновенного других после похорон пирования, влеком любопытством обозреть окружности сего города, проходил я в сем лесу неприметным образом столь долго, что, возвратившись на место пиршества, не нашел там никого. И сверх того, к большему моему отчаянию, увидел, что городские ворота и все вольные загородные дома были заперты. Тогда, опасаясь быть взятому под стражу, если провождать мне ночь на чистом поле, вознамерился я для того удалиться в сей известный мне уже несколько лес, где, покрыт сделавшись совершенною темнотой, ожидал я в неописанном беспокойстве протечения ночи. Как вдруг незадолго пред наступлением дня увидел я из-за стен городских с одной стороны прямо на меня идущие фонари, которые, как я вскоре узнал, спрятавшись для осторожности в лесу, были несомы вместе с предстоящим вам сундуком шестью придворными невольниками. От сих невольников, будучи сам ими невидим, услышал я, что некто Гиафар по повелению Заиры приказал им строго закопать сундук сей в землю. Но они после многих между собою споров решились отложить сие зарывание до следующей ночи и, затащив сундук в лес, оставили его мне, любопытством побуждаемому, его в добычу. Тогда, вытащив сюда для удобнейшего исполнения моего намерения сундук из лесу и сбив с него по многим трудам замок, к удивлению моему нашел в нем вас, полумертвую и едва знаки жизненности имеющую. Тут, поражен будучи сиянием красоты вашей, приметил я возвращение ваше к жизни и оставил вас прийти в чувствие. Вот все, что я об вас сказать вам могу.

Селима. Все слышанное мною кажется мне сновидением… Неужели Заира, сия верная всегда моя подруга, завидуя мне часто в горячей любви ко мне султана, простерла до сего свою против меня злобу?.. (Подумав несколько). Так, иначе быть не может… (К Гасану). Итак, вам, великодушный Гасан, обязана я спасеньем живота моего? Но чем могу я показать мою за то вам благодарность? Чем искренность моя и моя признательность к вам изъявится?

Гасан. Прекрасная Селима! Показанная мною вам услуга есть случайная, за которую должны вы благодарить судьбу. Но если и во мне признаете при том своего избавителя, то я в награду не потребую от вас ничего иного, как токмо чтоб вы позволили мне объявить вам, что при первом на вас взгляде быв растроган небесною вашею красотою, не токмо люблю вас, но обожаю, и что если и не буду иметь счастья обладать вами, при всем том обоготворять вас до конца жизни моей не престану.

Селима Великодушный избавитель мой! Теперешнее ко мне ненаградимое благодеяние и сверх того любви достойный вид ваш дали бы вам, без сомнения, полную власть над моим сердцем, если бы судьбы тому не сопротивлялись. Но вы должны знать, что я первая наложница султанова и что, против воли моей, обязанность моя к государю заставляет меня принадлежать тому, к кому я, кроме почтения, ничего в душе моей не ощущаю. При всем том, если за показанную мне вами услугу, к сожалению моему, и не могу я учинить вам награды душевной, то обнадеживаю вас, по крайней мере, что султан, узнав о вашем со мною поступке, по безмерной ко мне своей горячности, не оставит осыпать вас своими щедротами. Теперь же прошу вас довершить надо мною ваше великодушие и доставить меня туда, откуда я взята.

Гасан (томным голосом). Хотя объявление сие и чувствительно меня поражает и лишает меня совершенно надежды, однако ж провидению противиться я не намерен и готов исполнить священную для меня вашу волю. Но как султан из путешествия своего еще не возвратился, и потому явиться в толпу искавших, как видно, погибели вашей, вам опасно, то до возвращения вашего государя осмеливаюсь я предложить вам дом мой к вашему убежищу, о безопасности которого уверить вас я смею.

Селима. Показанные опыты вашего ко мне снисхождения и чистосердечие, написанные на лице вашем, заставляют меня безо всякой опасности предаться совершенно на ваш в том произвол. Итак, поспешите извлечь меня из мест сих, где вскоре осветивший совершенно день может подать случай клевещущей злобе воспользоваться моим с вами здесь уединением.

Гасан. Прежде, нежели исполню ваше желание, любезная Селима, позвольте мне, дабы не навлечь чрез то на себя до времени какого подозрения, затащить сундук сей по-прежнему в этот лес, что я вскорости исполню. (Тащит сундук в лес).

Селима. Бедный Гасан! Он мне становится жалок, что я столь скорым отказом в полное ввергла его отчаяние. Я и сама уже чувствую, что его ко мне благодеяние, милый вид его и страстная, как видно, ко мне любовь начинают производить во мне такие действия, которых следствие может быть для меня опасно.

Гасан (выходя из лесу). Теперь провожу я вас, прекрасная Селима, до ближнего постоялого двора, откуда, когда отворят городские ворота, перевезу вас скрытно в дом мой, где все для нужд ваших найдете вы готово. Итак, последуйте за мною. (Подавая ейруку, с нею уходит).

Между тем же как они таким образом говорят, начинает уже довольно светать.

Из 3-тьего действия.

Гасан. Монарх несравненный! Сверхъестественные чувствия твои поражают меня и заставляют краснеть от моего против тебя дерзновения. Я познаю, что ты достоин тысячу раз большего сего престола. Власть твоя не столько бы произвела надо мною действия, сколько великость души твоей показала мне мою пред тобою ничтожность. Нет, государь, удивления достойный, я не достоин щедрот тех, коими ты меня осыпаешь, и потому от них отрекаюсь. Хотя я и люблю страстно Селиму, но уступаю тебе её, яко законному её обладателю. Прошу же от тебя единой токмо милости, чтоб ты простил мне дерзновенное оскорбление твоего величества. И буду почитать себя и тем счастливым, что имел случай познать на себе самом правосудие величайшего на свете государя.

1793 г.

Один текст, неожиданно относящийся к истории расставания императрицы с Дмитриевым-Мамоновым, был обнаружен нами несколько лет назад в Архиве древних актов в Москве. Небольшая рукописная книжица, форматом примерно как школьная тетрадь, была переплетена в тонкую и хорошо выделанную красную кожу, обрез был вызолочен, скромное, но изящное золотое тиснение украшало переплёт. Рукопись содержала пьесу, озаглавленную ‘Селима и Гасан, или Великодушие султана. Опера, сочинённая уроженцем Сибири в расщелинах гор Алтайских’ и имела посвящение, адресованное Екатерине II. Надо оговориться, что ‘опера’ это вовсе не всегда то, что мы бы назвали так сегодня. Иногда ‘оперой’ называлось такое драматическое произведение, в котором значительные по объёму прозаические реплики персонажей перемежались ‘ариями’ и дуэтами, которые пелись, как правило, на известные всем популярные мотивы. Порой такие музыкальные спектакли получали название ‘драма с голосами’. Как следует из названия, наша ‘опера’ была написана неизвестным автором на восточный сюжет. Пьесы на ‘восточные’ сюжеты стали весьма популярны в Западной Европе и России после выхода в свет сказок, известных как ‘Сказки 1001 ночи’. Экзотическое и заведомо как будто не подчиняющееся логике обыденной жизни пространство вымышленного Востока всегда готово было служить авторам оправданием за более или менее невинные вольности и несуразности. Сюжет нашей пьесы был не слишком изобретателен: в отсутствие султана Солимана его ревнивая жена Заира решает избавиться от соперницы наложницы Селимы. Визирь Гиафар (мы знаем это имя в форме Джафар) поручает рабам зарыть сундук с усыплённой заложницей в лесу. Но рабы ленивы и привержены винопитию, поэтому сундук остаётся не закопанным и его находит купец Гасан. Надо ли говорить, что молодые люди влюбляются друг в друга. Но: Селима твёрдо помнит, что она наложница султана, поэтому ведёт себя скромно, а ухаживания Гасана, тоже понимающего, чья это наложница, не выходят за рамки дозволенного на сцене. Султан горюет об утрате Селимы, когда узнаёт вдруг, что она жива и живёт в доме у Гасана. Безудержная ярость султана одна может объяснить, почему он не задаётся вопросом о том, кто же его обманывает на самом деле. Селиму бросают в темницу, а случайно избежавший той же участи Гасан приходит под стены тюрьмы, где Солиман подслушивает разговор влюблённых и убеждается в их невинности. Тем не менее Гассана хватает стража, а наутро назначен суд, на котором султан проявляет великодушие и отдаёт Селиму Гасану. Тут уж и Заира признаётся в злодействе, Гиафар просит о пощаде вместе с ней. Великодушный султан всех прощает, хор поёт славословие справедливому повелителю: ‘Процветай, Багдад счастливый’.

Источник текста:

‘Селима и Гасан, или Великодушие султана’, Археогр. комис. РАН, Нац. исслед. ун-т ‘Высш. шк. экономики’, подгот. текста и вступ. ст. А.Л. Лифшица]. — М., ‘Индрик’, 2016 г.

Читайте также: