‘СЧАСТЛИВЫЙ ОЧАГ’
‘СЧАСТЛИВЫЙ ОЧАГ’
I
II
III
IV
V
VI
VII
‘Счастливый очаг’, Гашек Ярослав, Год: 1911
Время на прочтение: 38 минут(ы)
Гашек Я. И.
Рассказы и фельетоны. Уфа: Башкирское книжное издательство, 1983.— (Серия: ‘Золотые родники’).
Вот уже шесть лет, как издаваемый Шимачком журнал ‘Счастливый очаг’ старается облагодетельствовать каждую семью и осчастливить каждую супружескую пару в Чехии. Я убедился в этом сам.
Необходимые всякому домашнему хозяйству советы и наставления каждые две недели изливаются из конторы на Иерусалимской улице, разнося повсюду счастье. Что касается меня, я бы скорее плакал.
Через неделю после свадьбы жена открыла мне сладостную тайну: она получает ‘Счастливый очаг’.
— Сегодня как раз пришел новый номер, там много важных наставлений. Увидишь, сколько мы выгадаем, если последуем этим наставлениям!
Когда я вернулся домой, на кухне господствовала сплошная суета.
Жена вышла ко мне навстречу с сияющими от счастья глазами и воскликнула.
— Какая удача!
Взяв меня за руку, она повела меня на кухню:
— Я поступила буквально так, как было сказано в ‘Счастливом очаге’: обварила бразильские орехи кипятком и оставила их в нем на пятнадцать минут,— теперь их можно будет легко очистить.
Жена была несказанно рада.
— Но, дорогая, с чего ты вздумала покупать бразильские орехи, кто их станет есть, на что они нам?
— Ты глупенький,— возразила жена,—здесь же написано черным по белому: ‘Полить бразильские орехи кипятком, можно также мочить холодной водой пять-шесть дней’. Пойдем, ты увидишь, что твоя жена не лентяйка. В спальне пахло камфорой.
— По совету ‘Счастливого очага’ я отполировала кровати камфорным маслом,— сказала жена.
— Да, ведь они почернели!— воскликнул я.
— Это неважно,— ласково ответила она,— в ‘Счастливом очаге’ есть отдел ‘Беседы с подписчицами журнала’, где каждая может получить ответ по любой отрасли труда и науки. Я спрошу, как можно исправить почерневшую мебель. Мне сегодня уже ответили в этом отделе на мой вопрос о происхождении колец. Я тебе прочту: ‘А. Т. Кольца служили для прикрытия человеческого тела гораздо раньше, чем одежда’…
Мне сделалось дурно, и я лег на диван. Тем временем моя дорогая жена не ленилась. По указанию последнего номера ‘Счастливого очага’ она старалась удалить воском и солью с утюга ржавчину, которой на нем не было. Затем окунула для мягкости мои ботинки в керосин и облила себе руки чернилами, чтобы свести чернильные пятна виноградным соком, после чего пустилась на поиски красного вина, так как ей хотелось проверить, действительно ли исчезают винные пятна с белья, если его замочить на день в кислом молоке, а потом выстирать в воде. В результате прислуга принесла красное вино, и моя милая, не знающая устали женушка облила им мою рубашку и стала мочить ее в кислом молоке.
После этого она выварила зубные щетки, найдя в числе наставлений, между прочим, такое: ‘Вывари новую зубную щетку,— сохранишь ее дольше’. К сожалению, от щеток остались у нее одни ручки: от кипятка щетина выпала. Само собой, жена обвинила меня, что я покупаю плохие щетки.
Далее она принялась орудовать с будильником, точно следуя предписаниям ‘Счастливого очага’, где разъяснялось, что, варя яйца, надо завести будильник на определенную минуту, когда завод выйдет, яйца уже сварятся. Этим она развлекалась добрый час.
Затем она начала ругать меня за то, что я не принес домой деревянных ручек, которые дают в магазине, чтобы удобнее было нести покупки,— из них она могла бы приготовить подставки для ножей и вилок, солонки и тому подобные прекрасные вещи, как их делали многие подписчицы ‘Счастливого очага’, чем безусловно достигли совершенного хозяйственного благополучия.
— Это я тоже заведу,— сказала жена и дала мне подчеркнутую статейку в последнем номере: ‘Как я учу курильщика экономии. Мой муж покупает сигары коробками по сто штук. Каждый раз, когда он покупает такую коробку, я незаметно беру и прячу из каждого ряда по три-четыре сигары. А когда коробка пустеет, я кладу в нее назад одну-две сигары из прежде спрятанных. Таким образом, коробки сигар хватает на гораздо больший срок’.
Понятно, весь вечер целиком был посвящен ‘Счастливому очагу’.
Жена сделала доску для резки колбасы, рамку для сушки шерстяных чулок и вешалку для придворного платья. Так как у ней, однако, придворного платья не было, она потребовала, чтобы я купил ей его.
Потом она выкрасила бельевую корзину белой масляной краской и пронесла ее мимо моего черного костюма, который прислуга только что вычистила. Через минуту она вернулась, сияя от радости, и сообщила, что сейчас напишет письмо в редакцию ‘Счастливого очага’ с вопросом, как выводить белую масляную краску с черных костюмов.
— Мы, подписчицы,— говорила она,— трудимся друг для друга. Ответ на каждый такой вопрос — незаменимое средство для всех читательниц осчастливить свое хозяйство. И мы должны быть счастливы. Завтра ты мне поможешь разукрасить уборную, как советует журнал. Мы оклеим стены черными и белыми квадратами из картона.
Наконец, на ночь я вынужден был надеть жилет, так как в статье ‘Верное средство закалить здоровье’ было написано, что великий английский гигиенист Герберт Спенсер спал в жилете.
В три часа утра меня разбудил будильник.
— Пора вставать,— провозгласила жена,— я читала, что лучшее время для умственной деятельности от трех до семи утра. ‘Счастливый очаг’ назначил триста крон в премию той подписчице, которая представит лучший рецепт использования отбросов от куриц и каплунов. Помоги мне придумать.
В шесть жена заявила, что я идиот, потому что в течение трех часов бессмысленно смотрю в пространство и ничего не придумал.
От шести до половины восьмого она поучала меня, что моральному упадку и ужасным преступлениям мужчин посвящены целые фолианты уголовных кодексов. Интеллигентная, нравственно сильная женщина никогда не бывает так беспутна, как мужчины, и тем не менее мужчины вечно присваивают себе право неограниченного владыки, воле которого, пусть и несправедливой, женщина должна покоряться, и несчастные женщины…
Полчаса она распространялась на тему о том, что все человеческое общество грешит перед женщиной, заставляя ее терпеть и молчать. Она сама предпочла бы смерть такой жизни, но мысль о детях не позволяет ей разом прекратить свое мученичество.
— Но ведь у тебя нет детей…
— Безразлично,— решительно ответила она,— и тебя это совершенно не касается. Вы, мужчины, только на то и способны, чтобы угнетать женщин. У женщин нет защиты, никакой закон за них не заступится, они выданы на произвол своим тиранам. Ах, как я буду рада, когда от тебя избавлюсь! Не мешай мне, я должна выбрать по ‘Счастливому очагу’ какое-нибудь особенное меню для сегодняшнего обеда.
— Но, дорогая,— робко заметил я,— зачем обязательно особенное, может быть, лучше взять что-нибудь совершенно обычное?
Жена даже не ответила.
Все утро передо мной витали призраки чудовищных, комбинированных блюд. С ужасом переступил я порог нашей квартиры.
Жена встретила меня поцелуем и победоносным заявлением:
— Сегодня у нас бараний шницель из вегетарианской говядины, фаршированный компотом из искусственной итальянской капусты, соус пикан {Острый соус с уксусом и обычно с каперцами.}. Согласно новому рецепту из прошлого номера.
Написано это было прекрасно, но есть невозможно. Свою порцию я выбросил собаке, она понюхала, поджала хвост, залезла под стол и зарычала.
Моей дорогой женушке тоже стало плохо, и она попросила меня уйти, сказав, что хочет лечь. Когда я вечером вернулся, то нашел в столовой три, а в гостиной два ящика. В кухне стояла на ящике жена, отпиливая доски от другого ящика.
— Я тебя жду,— промолвила она спокойно.— В ‘Счастливом очаге’ я узнала, что каждая бережливая хозяйка может сама приготовить из старых ящиков кровать для прислуги. Когда ты ушел, я продала кровать нашей прислуги и накупила ящиков и столярных инструментов.
…Ах, боже мой, боже! Я пишу это в Солуни, в Турции, куда сбежал от ‘Счастливого очага’, который хочет осчастливить и облагодетельствовать каждое семейство.
Сбежав в этот город от ‘Счастливого очага’, который приносит семьям счастье, я чувствовал себя совершенно счастливым, хотя в это время там и убивали христиан. Шесть раз я с трудом избег верной смерти, но это мне казалось пустяком по сравнению с необходимостью быть непосредственным свидетелем тлетворной деятельности ‘Счастливого очага’.
Шесть недель я наслаждался блаженством, пока не получил письма от своей жены.
Оно было полно радости и любви. Жена писала, что после моего отъезда в Турцию она поняла, что не может жить без ‘Счастливого очага’. Знаю ли я, что такое ‘Нурсо’? ‘Нурсо’ — незаменимый в семейном кругу прибор для автоматической варки, который получит совершенно бесплатно одна из подписчиц. Кухня при этом не нужна, и поэтому она распорядилась убрать из кухни плиту, на место которой она поставит ‘Нурсо’, когда его выиграет. ‘Нурсо’ — это больше, чем плита, ‘Нурсо’ означает счастье: она живо представляет себе, как я буду варить на ‘Нурсо’ и как мы будем счастливы, имея его у себя. О моем внезапном отъезде она немедленно написала редакции ‘Счастливого очага’, и редакция прислала ей в знак участия двадцать сортов семян капусты и двадцать цветочных, а в почтовом ящике ей посоветовали подписаться на издаваемый Шимачком журнал ‘Четверолистник’.
Письмо было очень нежно, и во второй половине письма жена просила, чтобы я разузнал и прислал ей рецепт приготовления настоящего турецкого пилава, который она опубликует в ‘Счастливом очаге’, чтобы осчастливить и других читательниц. Это было первое желание, а второе поручение было раздобыть ей меню для скромной турецкой семьи на триста шестьдесят пять дней. Была еще третья просьба, чтобы я послал ей разные остатки турецких материй, из которых она, согласно наставлению в последнем номере ‘Счастливого очага’, сделает тряпки для протирки зеркал.
Четвертое и последнее ее поручение дышало той искренностью, которая загнала меня в Турцию. Она писала, чтобы я при посредничестве австро-венгерского консула в Солуни попытался достать от турецкого правительства разрешение турецким женщинам издавать для себя журнал вроде ‘Счастливого очага’. Сама же она изложит эти мысли письменно местному турецкому консулу и надеется на полный успех. Письмо заканчивалось сообщением, что, следуя совету, данному ей в почтовом ящике, она чрезвычайно практично использовала мой летний костюм, который я надевал два раза: распорола его и выкроила и сшила из него три пары детских штанишек, которые отослала в редакцию ‘Счастливого очага’ с просьбой передать примерному мальчику, какой сумеет повлиять на своего отца, чтобы он выписал для мамочки ‘Счастливый очаг’. В конце письма стояли стихи:
О, ‘Счастливый очаг’,
Над нами, как над ребенком бди,
Будь счастливым очагом любви…
Прочтя это письмо, я проплакал всю ночь. Спустя две недели я был вызван в австрийское консульство. Консул, очень любезный человек, прежде всего показал мне присланную в консульство за ста пятьюдесятью подписями подписчиц ‘Счастливого очага’ петицию о том, чтобы турецкое правительство не препятствовало турецким женщинам читать ‘Счастливый очаг’.
— После этого прислали для образца,— грустно продолжал консул,— годовой комплект журнала. Моя кухарка-чешка взяла его на ночь почитать, а сегодня уже совсем рехнулась. Пойдемте, посмотрите, что она вытворяет.
Мы пошли. Вход в кухню был украшен гирляндами роз, среди которых неумелой рукой на куске картона была выведена надпись:
‘Счастливый очаг’ приносит консульствам счастье’.
Среди массы ящиков сидела моя землячка и строгала какую-то скамейку.
— Пст…— произнесла она, приложив палец ко рту,— потише, пожалуйста, чтобы ‘Счастливый очаг’ не рассердился, что мешаете работать. Я делаю из этих ящиков, как советует ‘Счастливый очаг’, современное и красивое кухонное оборудование. Хотите взглянуть на мою глину?— В углу возвышалась большая куча глины.— Я приготовлю из нее для этого дома, по указаниям ‘Счастливого очага’, горшки и другую кухонную посуду.— Она схватила меня за руку и, сверкая глазами, воскликнула:— Увидите, мы будем счастливы, очень счастливы!
Держа меня за руку, эта добрая, сбитая с толку душа продекламировала:
— ‘Хотите, чтоб ваше счастье было обеспечено, чтобы никогда ничем не омрачалось, чтобы и в будущем,— чем дальше, тем больше,— на вас изливалось сияние счастья и душевного спокойствия? Подписывайтесь на ‘Счастливый очаг!’
Я сбежал, а утром следующего дня, едва проснувшись, встретил свою землячку у дверей.
Она тащила за собой здоровое бревно.
— Приношу вам этот кусок дерева,— сказала она.— Вы можете сделать себе из него вешалку, как рекомендуется в номере шестнадцатом ‘Счастливого очага’. Купите себе в магазине вешалку и сделайте сами по ее образцу другую, а первую продайте или сделайте из нее изящную подставку для сундука…
В этот момент во мне созрел твердый умысел отравить всю редакцию ‘Счастливого очага’, и в тот же день восточным экспрессом я вернулся в Прагу.
Когда я вернулся домой из Солуни, меня ожидал большой сюрприз. Гостиная была пуста, совершенно пуста: нашу стильную черную мебель моя милая жена продала во время моего отсутствия.
С сияющим лицом показала она мне различные картины на голых стенах, которыми она,— по ее словам, с большим вкусом,— заменила меблировку. Особое внимание она приложила к тому, чтобы реально нарисовать большое трюмо и пианино, так что, ухватившись за нарисованный стул, я очутился на полу.
— ‘Счастливый очаг’ предлагает украшать свое жилище,— певуче говорила жена.— Ну, скажи мне, неужели этот нарисованный стул не выглядит лучше, чем настоящий?
Свалиться было решительно не с чего, поэтому я просто растянулся на полу.
— А почему, собственно, дорогая, ты продала нашу мебель? Может быть, в ‘Счастливом очаге’ было также написано, что гостиная не нуждается в мебели?
— Глупенький,— возразила жена,— мебель я продала лишь затем, чтобы мы были счастливы и имели собственные зубочистки, то есть зубочистки собственного производства. Я прочла в ‘Счастливом очаге’, что экономная хозяйка, чтобы сберечь деньги, должна сама делать зубочистки. Зубочистки, приготовленные ее собственной ручкой, делают ее мужа счастливым и довольным после каждой еды, и от таких зубочисток дышит тем истинным семейным счастьем, которого добивается ‘Счастливый очаг’. Приготовленные дома зубочистки разливают свет счастья и удовлетворения, квартира молодоженов озаряется веселым облагораживающим покоем. Тогда я обратилась к редакции ‘Счастливого очага’ с вопросом, как приготовлять дома зубочистки. Мне ответили, чтобы я купила ‘Домашнюю мастерскую’, изданную ‘Счастливым очагом’. Я купила сразу два комплекта, потому что, по словам ‘Счастливого очага’, не следует покупать книги в одном экземпляре, так как это неуважение к умственному труду. Ведь даже обычные спички, глупенький, мы покупаем несколько коробок сразу. В ‘Домашней мастерской’ была ссылка, что о производстве зубочисток следует читать в другом издании ‘Счастливого очага’: ‘Домашний всезнайка’, которое стоит тридцать крон. В ‘Домашнем всезнайке’ я нашла заметку, что зубочистки обычно делаются из дерева и что подробнее об их изготовлении можно прочесть в старых комплектах издаваемого Шимачком ‘Четверолистника’. Тогда я купила ‘Четверолистник’ и прочла там, что зубочистки можно изготовить дома с помощью патентованного аппарата, который продается у фирмы ‘Братья Кудрин’ в Люцерне (Швейцария), но можно также обойтись и обыкновенным ножом. Из ‘Счастливого очага’ я знаю, что машинное производство гораздо дешевле, и поэтому выписала машину. Она влетела в четыреста восемьдесят франков. Где мне было взять деньги? Тогда я продала мебель из гостиной и твою библиотеку, потому что мне понадобилось много денег на липовое дерево и на водяной мотор для машины. Зная из ‘Счастливого очага’, что покупать надо оптом, я постаралась и купила на Шумаве две столетние липы, велела их срубить, распилить и привезти в Прагу. А теперь слушай. До сегодняшнего дня я сделала восемь миллионов зубочисток, которые сложила в подвал и сарай соседнего дома, нанятый по случаю, очень дешево. Два миллиона зубочисток я пожертвовала ‘Счастливому очагу’ для подписчицы, которая даст лучший рецепт картофельных оладий. А теперь у нас есть шесть миллионов зубочисток, и ты увидишь, мы будем счастливы, ужасно счастливы, тебе понравится дома, и ты никогда больше не уедешь в Турцию.
Я был так счастлив, что упал в обморок. Очнулся я в бочке из-под кислой капусты. Когда я вылез из нее, моя заботливая жена объяснила мне, что в ‘Счастливом очаге’ когда-то было напечатано, что испарения кислой капусты предохраняют от обмороков. Она сошла вниз и купила пустую бочку из-под капусты.
— Что же теперь будет с бочкой?—спросил я.
— Оставлю ее в домашней аптечке или, еще лучше, посмотрю в комплекте ‘Счастливого очага’,— подожди я сейчас вернусь.
Она вернулась с прошлогодним комплектом и прочла:
— ‘Прилежная домохозяйка и из капустной бочки еделает истинное чудо. Немного прилежания — и капустная бочка вмиг превратится в детскую коляску…’
Я должен был снова сунуть на минуту голову в бочку.
— ‘…Еще лучше подойдет для детской коляски бочка из-под керосина,— читала жена,— потому что в ней не заводятся клопы’.
— Ты видишь, теперь мы должны иметь детей.
За выполнением советов ‘Счастливого очага’ мы провели время до ужина, когда жена отвела меня в столовую и дала мне полсардельки и граммов десять хлеба.
— В ‘Счастливом очаге’ написано, что перед сном надо есть очень мало и после еды побегать, а еще лучше совершить горную прогулку. Если же нет возможности после скромного ужина подняться на гору, то можно ограничиться восхождением по обычной лестнице.
Жена повела меня на кухню, где к потолку была прикреплена лестница.
— Эту лестницу я приготовила сама по наставлению ‘Счастливого очага’. Купила на аукционе четыре старых шкафа, и из них получилось это.— Ее глаза излучали блаженство.— Кроме того, у меня есть штанга, однако, чтобы не покупать ее,— ибо бережливая хозяйка неохотно тратит деньги на вещи, которые может сделать сама,— я выплавила ее сама из старых оловянных кружек, которые ты получил в наследсто от бабушки.
От этого у меня разболелся желудок, и я должен был поспешить в уборную, пышное убранство которой поразило меня. Рука моей жены оборудовала эту уборную по лозунгу ‘Укрась свое жилище’ действительно крайне стильно и удачно.
Заднюю стену заполняло нижеследующее восхитительное стихотворение:
Тихим счастьем любви полнится душа,
Молитву творит человек, чуть дыша:
О, дорогой очаг,
Любви хранитель благ,
Ты укрываешь нас от бурь!
Благослови сей порог, о любовь,
Чтобы зло не могло преступить его вновь!
Наши земные благослови дни,
Счастливый очаг наш здесь сохрани!
Жена вошла следом за мной в уборную, или, вернее, в храм искусств, украшенный персидским ковром из распроданной гостиной.
Нет, это была не уборная, это был счастливый очаг в собственном смысле слова, это было идеальное убежище счастливца, который мог здесь восторгаться и воспитывать свой эстетический вкус.
— ‘Украсим свои уборные!’ — написано в прошлом номере ‘Счастливого очага’,— произнесла жена,— потому что человек проводит в уборной одну шестнадцатую своей жизни, что значит, по подсчетам ‘Счастливого очага’, если человек проживет до восьмидесяти лет, то в уборной он просидит пять лет. И эти пять лет ему приходится провести в какой-то дыре, о которой никто не позаботится и проведенное в которой время портит его вкус. Уборная должна быть заботливо отделанным уголком и дышать тем истинным семейным счастьем, которого добивается ‘Счастливый очаг’.
Не следует удивляться, что я просидел в этом уютном уголке всю ночь напролет.
Раннее солнышко застало меня еще в этом идиллическом уголке, куда оно проникало через окно, оклеенное разноцветными квадратами бумаги, пестрыми, как в готическом соборе, лучами. Лучи падали на стену, где висело ‘Десять заповедей супружеского счастья’ из ‘Счастливого очага’.
Для меня наставал новый день с новыми страданиями, день, полный отчаяния.
Был понедельник, и я мог столь же безнадежно воскликнуть: ‘Недурно начинается неделя’, как бедняк, которого в понедельник вели вешать.
Так я и воскликнул, когда, покинув в седьмом часу свое убежище, нашел на столе в столовой вместо завтрака большой кусок льда, а свою жену не менее энергичной, чем вчера. Перед ней, само собой понятно, лежал развернутый ‘Счастливый очаг’.
— Мы будем теперь,— начала она вместо приветствия,— лизать лед натощак, — единственное средство сохранить на целый день веселое настроение. Читай!
На открытой странице журнала была статья ‘Почему эскимоски никогда не плачут?’
— Потому,— мой дурачок,— что они каждое утро сосут кусочек льда. Если бы ты прочел эту статью, ты бы знал, насколько эскимоска живет спокойнее, чем мы. Она знает, что вышла замуж за мужчину, а не за сверхчеловека, и сразу после брака она выбрасывает из головы всякую мысль, что с другим она была бы счастливее. Из любви к мужу эскимоска старается избегать ошибок и аргументами, а не слезами убеждает мужа. Они никогда не делают из мужа излишней уступчивостью своего повелителя. Золотые слова! Ах, если бы и у нас, в Чехии, женщины наконец поняли, что также имеют право работать рука об руку с мужем, который никогда не станет их владыкой. К сожалению, мы, женщины, до сих пор остаемся слишком податливыми, мы являемся бедными страдальцами, наша судьба — печальная участь рабыни, и в этом виновны мы сами, из-за своей уступчивости. Но отныне я не отступлю ни на шаг от своих убеждений и не позволю тебе в чем бы то ни было подавлять или ограничивать меня.
Бедная страдалица запихнула мне в рот кусок льда, как набивают гуся тестом: удивляюсь, как я не задохнулся.
Затем она принесла из кухни миску разрезанного кружочками сырого картофеля, посыпанного солью с тертым чесноком, и чайник с какой-то жидкостью.
Она налила мне чашку этого странного дымящегося отвара и пояснила:
— Будешь пить чай ‘Счастливого очага’, за изобретение которого я получила первую премию — элегантные кухонные весы, так что у нас их теперь двое. Этот чай явился большой сенсацией, и его пьют повсюду, где экономят деньги на завтраках. Чай этот приготовляется из сушеных листьев фуксии, которую держат на окне почти в каждом хозяйстве, и обычного сена, кусок которого каждый может вытащить на улице из проезжающего мимо воза, чтобы получить счастье и завтрак. Для вкуса в чай добавляют тымьян или лавровый лист, корицу, гвоздику, а для экономии в сахаре кладут патоку. Получается весьма питательный и помогающий кровообращению напиток. Чай будет еще вкуснее, если к нему добавить листьев плюща, или, еще лучше — цветов магнолии. Для цвета его настаивают на зеленом луке, а если не нравится запах, то на тмине. Для больных желудком этот чай варится с вишневыми стеблями. Чай — универсальный, тебе безусловно понравится.
Чай произвел на меня примерно такое же впечатление, как если бы в рот попала навозная жижа.
— А что делают с этими кружочками сырого картофеля,— спросил я, опомнившись.— Кладут на живот вместо компресса?
Жена рассмеялась.
— Это едят, глупенький! В прошлогоднем комплекте я прочитала, что это едят на завтрак негры на острове Гаити.
— В пьяном виде?
— Да нет! Боже, как ты глуп! Чтобы не заболеть лихорадкой и лучше выносить климат.
Чтобы легче выносить муки климата, я съел один кружочек, от чего меня бросило в жар и холод, я дрожал, как собака, провалившаяся под лед.
— Я принесу тебе ликер ‘Счастливого очага’,— утешила жена, заметив при этом, что я выгляжу глупее любого кретина в мире.
Прежде чем я выпил, жена объяснила мне, что ликер ‘Счастливого очага’ каждая заботливая хозяйка готовит дома сама. ‘Берется золототысячник, отваривается в черном кофе и пропускается через листья лаванды и сушеные грибы. Кипятят около часа, прибавляют на каждый литр по грамму очищенной соды и выжимают в смесь восемь лимонов. Литр напитка смешивают с литром рома и густо солят’.
Она налила мне рюмку. Проглотив ее с закрытыми глазами, я почувствовал, как у меня желудок поднимается к потолку. Оставить своего верного друга в беде было бы непростительной изменой, поэтому я подскочил вместе с ним и застрял в фанерной стенке, отделяющей столовую от кухни.
Моя добрая энергичная жена не потеряла присутствия духа. Она побежала в кухню, чтобы лучше говорить со мной, так как половина тела с головой, пробив стенку, очутилась в кухне, и лишь задняя часть моей персоны насмешливо глядела на бутылку ликера ‘Счастливый очаг’ в столовой.
Добрая женщина еще раз проявила себя превосходной и заботливой хозяйкой. Прежде всего она спросила, не лопнули ли у меня подтяжки. Я ответил, что не знаю. Тогда она сказала, что если подтяжки лопнут, она мне сошьет новые из моего цветного жилета или, лучше, из ковра: такие будут крепче.
Затем она стала перелистывать ‘Домашнего всезнайку’, пока не нашла рубрики ‘Фанерные стенки’. Оба мы были страшно рады узнать, что ремонт фанерных стен не требует больших затрат, но о ситуации, аналогичной той, в которой находился я, ни в ‘Домашнем всезнайке’, ни в ‘Счастливом очаге’ не было ни звука. Было лишь написано, что в тонкие фанерные стены не следует забивать больших гвоздей.
Прочтя это, жена начала меня всячески ругать. Однако моего положения это не изменило, и она задумалась, наконец, как бы меня освободить. Она заявила, что понимает громадное значение совместной жизни, но что бы это была за совместная жизнь, если б я продолжал торчать в фанерной стене, вместо того, чтобы идти рука об руку с ней! Она хочет жить жизнью счастливой и довольной, чтобы поддержать и меня в дни уныния и несчастий.
Ни с того, ни с сего она пустилась декламировать:
— ‘Отдай себе отчет в своих правах и обязанностях по отношению к себе, к семье и миру. Строго придерживайся в жизни своих убеждений. Как следует подготовься к материнству. (Во мне все горело. Только этого нехватало!) Подготовься к материнству как физически, так и духовно. Величайшее счастье в жизни учись находить в своих детях и воспитай их так, чтобы они были лучше и счастливее, чем их родители.
После этого она заявила, что идет переодеваться, а затем поищет домохозяина и поговорит со своим отцом, не купит ли он этот дом, потом она постарается убедить его, чтобы он отдал дом на снос и таким образом выручил меня. Тут же ей пришел в голову другой план: взять в полиции разрешение на приобретение динамита и взорвать стену. Вообще у ней один план был лучше другого. В конце концов, она решила пойти спросить совета в редакции ‘Счастливого очага’.
Оделась и ушла. Эта была тягостная минута, которая становилась тем тягостнее, что возвращение жены растягивалось с минуты на часы. К счастью, в моих внутренностях начали сказываться результаты чая ‘Счастливого очага’, сырого картофеля с чесноком, а может быть, и ликера. Следовало бы постыдиться рассказывать, но я до сих пор так рад, что не могу не написать об этом. В свое оправдание скажу, что в квартире я был совершенно один и, таким образом, не погрешил против светского этикета, а если я и вел себя не совсем прилично, то меня все же надо извинить, ибо это вызволило меня из более чем неудобного положения. Никто не поверит, какой незначительной детонации достаточно, чтобы свалить фанерную стенку. Конечно, с моей стороны это было неприличием, но после этого стена упала, и я вместе с ней. Таким образом я был освобожден и первым делом побежал открыть окно. Из окна я увидел свою дорогую жену, которая, заметив меня, кисло улыбнулась.
Взойдя наверх, она нашла, что с моей стороны это очень некрасиво: для чего же она заставила редакцию ‘Счастливого очага’ выпустить специальную анкету на тему ‘Как удалять застрявшие в фанерной стене предметы?’ Ей ответили, что случай представляет большой интерес и анкета будет многообещающей. Правда, она сказала, что в стене застрял не я, а пришедшая с визитом свекровь. На это ей в редакции разъяснили, что она должна любой ценой поддерживать мир и согласие с родными мужа. Главное, она должна относиться с уважением и любовью к свекрови, которая воспитывала и ласкала ее мужа раньше, чем она сама. Если свекровь застряла в фанерной стене, то ей надлежит с величайшей осторожностью вытащить ее с помощью пожарных.
Обо мне она не хотела рассказывать, потому что могли подумать, будто я сделал это спьяна.
Жена присела к столу и начала плакаться, какая она несчастная женщина: муж у ней пьяница, проламывает стены. Будь я в здравом уме, я бы этого не сделал, стало быть я — помешанный, полоумный, сумасшедший… Ей надо бы до свадьбы испытать мой характер, чтобы полюбить его, а не внешность. Ей надо было бы тогда еще спросить свою совесть, так ли глубоко она меня любит, чтобы вынести со мною даже тяжкие минуты жизни, и лучше ей было бы отказаться вовремя, ибо теперь она видит, что я — бродяга и бездельник. Ей ясно, что она потеряла всякое уважение ко мне, так как я имел смешной вид. Любовь без уважения непродолжительна: теперь она это поняла, увидев, как я из чистого сумасбродства держу голову на кухне, а ноги в столовой. Она рассмеялась и снова разразилась упреками. Безусловно, ей не следовало вступать в брак, питая столь идеальные надежды, тогда она не испытала бы горького разочарования. Хотя бы этот бездельник (то есть я) догадался попросить прощения. Нет, стоит, как пень, да и пень выглядит-де лучше, чем я. Я выгляжу, как полено. Она-то мечтала, что мы будем счастливы, что дух ‘Счастливого очага’ своим очарованьем удержит нас в любвеобильных объятиях. Многим и многим создал ‘Счастливый очаг’ счастье, многим и многим помог на тернистом пути повседневной жизни, но это не были такие сумасброды, как я. ‘Счастливый очаг’ спешит на помощь добрым советом каждому разумному супругу. Она надеялась, что этот журнал станет моим другом и советником, утешителем и веселым собеседником, а я стою здесь, как болван. Неужели я не слышал, что именно по ее инициативе ‘Счастливый очаг’ проводит анкету ‘Как удалять застрявшие в фанерной стене предметы?’ Почему же я не беру в руки перо и не пишу, как я освободился из фанерной стены, чтобы тысячи и тысячи читателей знали, как себя вести в подобных обстоятельствах?
Я написал в ‘Счастливый очаг’, как я этого добился, и подписался именем и фамилией своей жены. Надеюсь, редакция осталась довольной…
После пережитого я отказался от своего турецкого плана отравить пилюлями всю редакцию ‘Счастливого очага’. Я хотел послать им отравленные пилюли с припиской, что я изобрел ароматические пилюли ‘Счастливого очага’ и прошу редакцию испробовать их действие,— я готов послать каждой подписчице по коробке даром, чтобы ввести пилюлю в обиход. Этот способ отправить на тот свет своего врага хотя и хорош, но ему не хватило именно того, надеждой на что тешит себя всякий порядочный человек, задумавший отомстить. Не знаю, поймете ли вы, какое наслаждение отправить своего врага на тот свет. Конечно, вас так не преследовали, но меня одна мысль, как я их там буду убивать, приводила в неописуемое блаженство. Поэтому я признал за лучшее перестрелять всю редакцию.
На завтрак была каша ‘Счастливого очага’ из пареных ржаных отрубей, что навело меня на мысль: не отравить ли мне пули?
Руководимый этим почтенным намерением, я вышел из дому и купил обычный револьвер и сто патронов. Я решил сделать из этих ученых людей настоящее решето.
Дом, где мне предстояло учинить массовое убийство, я нашел сразу и с удовольствием узнал, что главная редакторша принимает. Я говорю: с удовольствием, потому что с момента, когда револьвер очутился у меня в кармане, настроение мое сразу поднялось. Если все убийцы чувствуют себя так же хорошо, как я, то жизнь их прекрасна.
Помню, что дорогой я весело насвистывал и забрел в ресторанчик ‘У Иисуса’ съесть гуляш и выпить пива. Мне в голову не пришло, что, может быть, всю остальную жизнь я буду хлебать лишь тюремную баланду. Я был убежден, что суд присяжных меня оправдает, если среди присяжных найдется хоть один, чья жена выписывает ‘Счастливый очаг’. Он подтвердил бы своим коллегам те муки, о которых я порасскажу.
Помню, вечер был ясный и веселый, для того и созданный, чтобы убивать с улыбкой. По пути я встречал воз с сеном и увидел в этом счастливое предзнаменование, что перебью всех по порядку и мне за это ничего не будет.
С улыбающимся лицом вошел я в кабинет редакторши. Моя будущая первая жертва была пожилой дамой, интеллигентной на вид. Взглянув на нее, я сразу понял, что именно эта женщина додумалась превращать вмиг бочку из-под керосина в детскую коляску.
Приняла она меня чрезвычайно важно, с таким видом, будто она, по меньшей мере, произвела на свет всех великих людей, которых когда-либо носила земля.
Голос ее напоминал разъяренного проповедника, обличающего преступников.
Я представился как муж Адели Томас.
— В таком случае вы один из счастливейших мужей,— сказала она, встав и крепко пожав мне руку,— так как ваша жена, наша Адель, или, как мы ее называем, Вера Подградешинская-Баштова-Крумгольцева, — вы, понятно знаете, что она выбрала себе этот звучный псевдоним! — наш лучший друг. В каждом номере читатели ‘Счастливого очага’ получают от нее массу наставлений, по преимуществу касающихся кухни и семейной жизни. Кроме того, она учредила стипендию для неимущей подписчицы ‘Счастливого очага’, и на днях в ее пользу будет продана, как вам известно, ваша столовая. Ваша жена трудится для ‘Счастливого очага’. ‘Счастливый очаг’ в свою очередь поучает ее, как поступать в тяжелую минуту жизни, когда на человека обрушивается карающая длань судьбы.
‘Подожду стрелять в нее,— подумал я,— пока она не кончит’.
— Присядьте, счастливый муж,— предложила она, и я придвинул стул к ней поближе, чтобы без промаха угодить в ее окаянную пасть.
— Вы, безусловно, ужасно счастливы вдвоем с ней? Она каждый раз рассказывает, как мало-помалу создает по советам ‘Счастливого очага’ уютное гнездышко, украшенное трудами ее рук. О, у ней золотые руки! Да и вообще она страшно мила и интеллигентна, она поняла, что должна быть для своего мужа энергичной и внимательной подругой жизни, веселым товарищем, а вы, со своей стороны, как она говорит и как я сама вижу, стараетесь сравняться с нею в воспитанности и посвящаете все свои интересы ее труду и забавам. Ваша семейная жизнь создает основу вашего довольства. Визиты, театры, концерты, развлечения,— пусть они лишь время от времени освежают вашу душу. Заботьтесь и о своей внешности, и о своей душе. Все лучшее отдавайте жене, которая так о вас заботится. Скрывайте от нее все низменное и помните, что ваша жена не любит празднословия. Останьтесь ей верны на всю жизнь и старайтесь, чтобы и она нашла в вас своего лучшего друга.
— Больше вам нечего мне сказать, сударыня?— спросил я, сжимая револьвер в кармане.
— О, у меня еще много на сердце. Вы, счастливые мужья, тоже должны помогать ‘Счастливому очагу’. Пропагандируйте его везде и всегда! Вспоминайте в обществе о нашем журнале, который сделал из вас счастливца, выглядящего таким довольным! Будьте нашим передовым бойцом и требуйте во всех кафе и ресторанах наш ‘Счастливый очаг’, чтобы ореол счастья, которым вы столь полно наслаждаетесь, распространился на каждого чеха!
Я вынул револьвер и сказал:
— Сударыня, видите этот револьвер?
Она кинулась на револьвер, как будто это была подписная плата, и, прежде чем я мог опомниться, револьвер очутился в ее руках.
— Ах, значит, это и есть тот ценный предмет,— сказала она,— который ваша дорогая жена хотела в прошлый раз прислать нам для второй премии, которую мы выдадим за нашу анкету ‘Как приготовить за восемь копеек обед для семьи из пяти человек?’
Она положила револьвер в ящик, взяла меня за руку и привела в соседнюю комнату, где представила остальным сотрудницам редакции.
Что они там со мной делали,— не знаю, помню только, что я трижды падал в обморок, когда они меня учили завязывать галстук и убеждали делать галстуки,— для полного счастья,— самому из рваных кальсон. Подействовало, вероятно, и то, что они посвятили меня в те сюрпризы, которые приготовили для читательниц своего журнала.
Среди них был, например, совет готовить из стружек питательный кисловатый напиток, который, будучи сварен со сливками и выпит горячим, прекрасно помогает от насморка или оспы, впрочем, его можно пить и без насморка или оспы.
Из остатков промокательной бумаги, если ее разжевать, можно сделать чудесные запонки для манжет.
Зайца можно законсервировать в денатурированном спирте на целые годы, а потом пользоваться им, отрезая по кусочку, для разжигания. Сушеные майские жуки, если их растолочь или размолоть в муку, служат очень вкусной приправой при варке сытной каши для взрослых и детей, если же к толченым жукам прибавить немного золы, получится замечательное средство для чистки ножей и вилок.
Затем меня приставили к прибору для автоматической варки ‘Нурсо’ и сфотографировали.
— Появится в следующем номере,—сказали мне,— за подписью: ‘Счастливый очаг’ и ‘Нурсо’ сделали меня счастливым и довольным’.
Потом меня отпустили, и я припоминаю только, что у меня еще долго в ушах звучало: покупка… домохозяйство… кухня… домашняя мастерская… рождество… уютная квартира… фамильный домик… семейный садик… нашей детворе…
Вместо револьвера в кармане у меня оказалась булавка для заколки юбок с надписью ‘Счастливый очаг’ и наперсток, на котором было написано: ‘Счастливый очаг’ и наперсток делают счастливыми’.
Вот видите. Никого я не убил, но волосы мои побелели, как снег.
Мною овладела глубокая меланхолия, и я вернулся домой уже не молодым и веселым, а фактически и духовно опустошенным человеком.
Первые два дня после визита в редакцию ‘Счастливого очага’ я был совершенно безучастен к окружающему миру. Часто ловил себя на том, что машинально, надев на палец наперсток, часа три постукивал себя по лбу, бессмысленно глядя в пространство.
На третий день я попросил жену, чтобы она сделала из моего черного пиджака практичную дорожку для буфета, и ушел из дома.
В голове у меня вертелись странные мысли, и что-то меня толкало, чтобы я делился ими с проходящими мимо людьми.
Напрасно старался я сдержаться, дойдя до Вацлавской площади, я уже не мог больше выдержать и обратился к какой-то даме, рассматривавшей искусственные цветы в витрине:
— Сударыня, возьмите доску и четыре сигарных коробки, истолките их вместе, и у вас получится диван.
Раскланявшись с ней, я пошел дальше. На углу Овощной улицы я остановил прохожего:
— Вы хорошо сделаете, если сами будете приготовлять себе спички. Наколите щепок из ящика, купите серы, разведите ее, окуните в нее палочки, а когда просохнут, намочите их фосфором. Фосфор достанете в любой лавочке, предъявив удостоверение на право покупки ядов для истребления полевых мышей. Засим до свиданья!
Повернулся и пошел. Меня провожала уже небольшая кучка людей, значительно увеличившаяся пока мы дошли до Гавиржской улицы. Здесь я обратился к ним со следующими словами:
— Если хотите быть счастливыми, не выбрасывайте потрохов от куриц, будьте экономны. Купите к ним трюфеля и сделайте паштет. На сбереженные деньги купите зонтик и сделайте из него дешевые и изящные галстуки. Проволоку употребите на корзинки для печенья. Ручку украсьте петушиными перьями, получится метелка для мебели, и вы будете счастливы. Всего хорошего!
Толпа возрастала и шла за мной вплоть до Староместской площади, где меня остановил полицейский.
— Папаша,— обратился я к нему,— выдергивайте ежегодно из плюмажа {Австрийские полицейские носили в то время на фуражке плюмаж из перьев.} три-четыре пера, и через пять лет у вашей супруги будет чудесное украшение для зимней шляпы. Из сабли сделайте дома сечку для капусты, а из кобуры — элегантный портсигар.
— Ладно,— ответил он,— все это я сделаю, только пойдемте со мной, мне надо спросить разрешения в участке.
В участке меня осенила масса новых практических идей.
— Господин полицмейстер, купите себе ‘Счастливый очаг’ и превратите участок в уютное гнездышко. Нары полицейские сделают сами. Письменные столы расколите на доски, а когда кого-нибудь арестуете, дайте ему пилку,— пусть выпиливает жене сахарницу к рождеству. Разукрасьте свои уборные, и вы увидите, как снизойдет очарование семейного счастья и освятит самый загаженный полицейский участок.
Полицейский врач констатировал тяжелую меланхолию. Послали за моей женой.
Жена пришла со связкой писем, так как ее в этот день избрали в комиссию по проведению анкеты: ‘Как удалять застрявшие в фанерной стене предметы?’
— Не беспокойтесь, сударыня,— обратился к ней врач,— ваш муж скоро выздоровеет. Лучше всего отправьте его в лечебницу. У него просто меланхолия, а вообще психически он здоров. Это явствует из того, что он признает, что солнце всходит и заходит, знает четыре части света и знает, что мы находимся в центральной Европе.
Мы с женой пошли домой.
Я ничего не имел против отправки в лечебницу, ибо сам чувствовал, что атмосфера, в которой я нахожусь, как-то странно влияет на меня.
Пока что мне пришлось вместе с ней разбирать полученные в ответ на анкету письма. Первое письмо было аршинным и содержало ‘Десять заповедей ‘Счастливого очага’, касающиеся застрявших в фанерной стене предметов: 1. Выбирай квартиру, где нет фанерных стен! 2. Помни, что фанерные стены тонки! 3. Не требуй, чтобы тебе на фанерную стену вешали зеркало или картины! 4. Ничего не забивай в фанерную стену! 5. Не застревай! 6. Легко не вытащишь! 7. Ни за что не порть фанерных стен! 8. Не ругайся с женой, если за фанерной стеной чужие люди! 9. Гвозди вытягивай клещами! 10. Помни, что слишком длинными гвоздями можешь пригвоздить соседа к стенке!’.
Я стал буйствовать и разворотил печь.
Тогда меня отвезли в лечебницу доктора Шимсы в Крч {Крч — окраина Праги.}, где я яростно требовал ‘прибить вся и всех к стенам’.
В лечебнице я встретил двух человек, чья судьба как две капли воды походила на мою собственную.
Первый из них имел несчастье жить с сестрой, которая выписывала ‘Счастливый очаг’, у другого жена страдала той же неизлечимой болезнью, то есть стремлением создать по советам журнала уютное и улыбающееся гнездышко.
У меня была возможность наблюдать за ними. Они сторонились людей и целый день шептались между собой, а когда им казалось, что за ними никто не смотрит, садились на корточки в саду под деревом, и один поучал другого:
— Возьми побольше яиц, насыпь немного муки, размешай и намажь на хлеб, хлеб запеки и подавай горячим на стол.
— Ощипай курицу, разруби ее так, чтобы она была похожа на объедки, свари с пряностями, уксусом и желатином,— будет студень.
Потом они брались за руки, подпрыгивали и кричали:
— Мы хозяйничаем, хозяйничаем!
Помню, что однажды я также очутился в их компании, и с тех пор мы втроем сидели на корточках и делились опытом, как работать дома на благо семьи, как, например, сделать из чернослива красивую рамку для картины, приклеив чернослив к рамке и позолотив его.
Позже все это появилось в ‘Счастливом очаге’: нас подслушала потихоньку племянница доктора Шимсы и переслала наши рецепты и наставления в ‘Счастливый очаг’, где весь этот бред напечатали с благодарностью.
Мои два товарища были неизлечимы, вероятно, и я бы остался таким же сумасшедшим, если бы не разыгралось событие, настолько потрясшее мои нервы, что я разом пришел в себя.
Я не видел своей жены уже полтора года, когда доктор Шимса неожиданно сообщил мне, что со вчерашнего дня я являюсь счастливым отцом.
Сначала я рассмеялся, а потом стал считать месяцы: понимаете, сумасшедший, он быстро сообразить не может. Только через неделю я подсчитал, что ребенок не мой.
Тут ко мне внезапно снова вернулся рассудок.
Когда человек ни с того, ни с сего становится отцом без малейшего к тому содействия со своей стороны, неудивительно, что его это озадачит. Но столь загадочная на первый взгляд вещь быстро разъясняется, если вы не принадлежите к числу простаков, как тот словак, который прожил десять лет в Америке и до самой своей смерти не смог понять, как его жена сумела тем временем произвести дома восьмерых ребят.
Вместо того чтобы благодарить бога, я стал размышлять, кому, собственно, я обязан этим сюрпризом. Мысли мои приняли другое направление, и через неделю я был отпущен из лечебницы, как вполне выздоровевший.
Вернувшись домой, я застал жену спящей, а возле нее моего чужого сына. С вашего позволения, я бы так назвал это маленькое пухленькое существо с невыразительной внешностью.
Я сунул ему в руку удостоверение о выходе из лечебницы и прошел в женину спальню на поиски следов того, с кем забылась моя добрая супруга. Вся мебель была сбита из дощечек и ящиков, свой будуар она отделала в столь потрясающем стиле, что при взгляде на плоды ее прилежания волосы у меня стали дыбом, я затрясся, как осина, и опустился на первое попавшееся чудовищное подобие кресла, составленное из старых чугунов. Моя золотая жена полагала, что будет тем счастливее, чем больше ящиков будет содержать ее мебель. В одном лишь письменном столе, который она старательно приготовила из дюжины курительных столиков и умывальника, я насчитал сто пятьдесят выдвижных ящиков и отделений.
Мои розыски были этим существенно затруднены. Всюду я натыкался на рецепты и наставления, пока наконец, не набрел на папку с надписью ‘Дело моего мужа’. Внутри нее лежали вырезки из почтового ящика и письма ‘Счастливого очага’ с ответами на вопросы моей жене. Первое из них гласило:
‘Госпожа Адель Томас! Судя по присланному вами письму, болезнь вашего мужа излечима. Надеемся, вы найдете душевную силу, чтобы не впасть в отчаяние, вы молоды, вся жизнь у вас впереди, стоит ли сокрушаться из-за того, что он вас не понял? Даже лучше, что ваш муж сошел с ума теперь, а не после нескольких лет счастливой супружеской жизни. Когда вы успокоитесь, напишите нам снова, ваши письма полны благоразумия, поэтому мы уверены, что вы послушаетесь нашего совета и не будете вешать головку’.
Почитаем другое:
‘Госпожа Адель Томас! Советуем вам серьезно подготовиться к наивысшей задаче, которая ждет женщину. Подумайте, что вы когда-нибудь будете матерью, что вы должны ею быть, и вас сразу покинут горестные мысли об одиночестве, которые приходят во время долгих печальных часов ожидания далекого мужа.— (Я утер слезу: все-таки она меня любила).— Утешайтесь надеждой, что и вы вступите в почетные ряды матерей, что и вы воспитаете достойного члена чешского общества’.
В третьем письме было сказано:
‘Госпожа Адель Томас! Не понимаем, почему вы жалуетесь? Вы же знаете, что ‘Счастливый очаг’ — ваш искренний друг и советчик. Вы пишете, что становитесь жертвой меланхолии. У молодой, красивой замужней женщины, как вы, меланхолия быстро пройдет, как только вы станете матерью, ибо в материнстве найдете дополнение того счастья, которое вам доставляет ‘Счастливый очаг’. С младенцем на коленях будете вы перелистывать наш журнал, и к вам снова вернется покой, и материнская любовь осыпет вас своими лучшими цветами. Да, ваше спасение в материнстве,— вот ваш лозунг’.
Тут я все понял. ‘Счастливый очаг’ захотел, чтобы она стала матерью, и она, как послушная подписчица, повиновалась, разумеется, без моего ведома.
Мне бы только узнать, кто меня заменил.
Я взял четвертое письмо.
‘Госпожа Адель Томас! Согласно вашей просьбе посылаем вам своего агента по сбору подписки и объявлений’.
Свой к своему! Агент ‘Счастливого очага’ — к подписчице ‘Счастливого очага’,— никаких любовников. Милая моя жена, до чего ты последовательна! Нет, любовника не было,— был лишь агент.
Я прослезился от счастья и пошел взглянуть на жену. Она как раз кормила это дитя ‘Счастливого очага’ и, заметив меня, в полной невинности воскликнула:
— Дорогой мой, золотой муженек. Посмотри, какой у нас малыш! Ему всего несколько дней, а как умно смотрит!
Я этого не заметил: напротив, я нашел, что он выглядит очень глупо.
Акушерка, сидевшая у постели, сказала:
— Весь в вас, сударь, и выражение глаз ваше.
Вполне возможно, что в этот момент я выглядел не умнее.
— Я не забываю о ребенке и уже попросила редакцию о совете. Вот читай!— снова начала жена.
У ней уже опять была куча этой дребедени.
‘А. Т. Вы спрашиваете, как одевать маленького ребенка мужского пола. Вашему малютке очень пошел бы костюмчик из блузки, украшенной цветным воротничком, и коротких или длинных штанишек. Очень хорош также был бы практический костюмчик, так называемый спортивный, из шерстяной материи в рисунок. Особенно незаменим для школы. Для прогулок сшейте ему пальто, лучше всего из голубой гладкой материи’.
Когда я прочел, жена спросила:
— Ну, забочусь я или не забочусь о нашей крошке? Ты читай дальше!
‘Госпожа А. Т. Чтобы предохранить от появления зубного камня, надо аккуратно чистить зубы. Лучше всего, если вы сейчас же обратитесь с ребенком к зубному врачу’.
— Помилуй, у него же еще нет зубов!