Сбируны.
Сбируны.
I.
II.
III.
IV.
Н. Власовъ-Окскій.
Сбируны, Власов-Окский Николай Степанович, Год: 1912
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Тихій весенній день. Послобденный часъ. Солнышко неутомимо разливаетъ свтъ и тепло. Ока, озолоченная солнечнымъ свтомъ, ярко блеститъ — переливается, тихо катя свои воды. Медленно ползутъ по ней разныя суденышки, смотрятся въ нее, какъ въ зеркало, высокія горы праваго берега и низменный песчаный луговой берегъ, поросшій кое-гд зелеными соснами.
Въ Дуденевскомъ затон шумъ, грохотъ, галдежъ, горячая работа. У берега стоитъ около тридцати баржъ, груженыхъ корьемъ. Выгрузчики, мужчины и женщины, одтые въ рваную одежду, обутые въ кожаные опорки или лыковые ступни и лапти, сносятъ корье на берегъ на носилкахъ, накладывая на нихъ пудовъ по пяти, по восьми. На берегу стоятъ около двадцати всовъ. Выгрузчики взвшиваютъ снятое съ судна корье, складываютъ его въ сторонку. Тамъ его забираютъ возчики, накладываютъ на телги по двадцати-шести-пудовому возу и везутъ въ село Богородское (верстъ на восемь), получая за это по рублю, но полутора рубля съ воза. На берегу около 500 выгрузчиковъ и 300 возчиковъ. Ежедневно выгружается и отправляется въ Богородское около 20000 пудовъ.
Шумно на берегу. Стучатъ и скрипятъ телги, звякаютъ всы, фырчатъ и ржутъ лошади, кричатъ и переругиваются возчики и выгрузчики, хихикаютъ бабы, судовщики, корьевладльцы и ихъ приказчики и пріемщики зазываютъ возчиковъ, всякій къ своимъ всамъ, общая повышенную провозную плату. Береговой староста исправляетъ вновь прилаженные всы, подрядчикъ выгрузчиковъ грубо ругается, урезонивая пару выгрузчиковъ, безвременно закурившихъ. Общественный контролеръ, высокій молодой человкъ, въ шляп и пенснэ, ходитъ отъ всовъ къ всамъ, съ карандашомъ и тетрадкою въ рукахъ, записывая законченную выгрузку.
Нсколько въ сторон, на высокомъ бунту бревенчака лса, сидятъ два мальчугана. Одному лтъ четырнадцать, другому около двнадцати. Первый одтъ въ дырявую соломенную шляпу, старую заплатанную синюю рубаху и рубчиковые черные штаны съ продранными колнками, другой — въ черной замазанной фуражк, грязной кумачевой рубах и въ штанахъ изъ такъ называемой ‘шутовой кожи’. Оба мальчика босы, ноги и руки ихъ покрыты грязью и вс въ ссадинахъ.
Тотъ мальчуганъ, что постарше, вынимаетъ изъ кармана пачку ‘персичана’, извлекаетъ изъ нея одну папиросу и закуриваетъ.
— Ванька, дай папиросочку,— проситъ у него товарищъ, у котораго слюнки текутъ при вид цлой пачки.
— Ишь, папиросочку!— возражаетъ Ванька. Уменъ больно, будетъ съ тебя и окурка…
Ванька съ наслажденіемъ затягивается папиросой, а Мишакъ смотритъ на него съ завистью.
— Много насбиралъ нынче корья?— спрашиваетъ Ванька, сплевывая, какъ опытный куритель, съ присвистомъ, далеко въ сторону.
— Насбиралъ съ полпуда…
— Мало. Плохой сбирунъ…
— А ты, чай, больше насбиралъ!
— Конечно.
— А сколь?
— Пудъ десять фунтовъ продалъ Кривицкому, да съ полпуда въ кустахъ спряталъ.
— Ну, ты много изъ возовъ теребишь!..
— А безъ этого ничего и не насбираешь…
Тутъ Ванька передалъ папиросу Мишк.
— Вчера я насбиралъ ровно три пуда и продалъ Кривицкому по сорокъ копеекъ за пудъ, значитъ, на рубль двадцать копеекъ.
— Здорово ты заработываешь, точно мужикъ,— молвилъ Мишка, попыхивая папиросой.
— За то и трачу много!— самодовольно заявилъ Ванька: я, братъ, каждый день булки мъ, колбасу, воблу, ‘зерновъ’ покупаю, баварскаго квасу, а иногда и пива или водки!..
Чувствуя превосходство Ваньки, Мишка помолчалъ, а потомъ замтилъ:
— Пиво и я пилъ. Водки вотъ не пробовалъ, сказываютъ, горькая она?..
— Это только спервоначалу, а потомъ важно выходитъ. Въ нутр малость жжетъ, а въ голов весело становится…
Пауза.
Мишка бросилъ докуренную папиросу на землю и сказалъ:
— Айда купаться.
— Нтъ, не пойду. Недосугъ. Сбирать и дергать нужно. Видишь, детъ съ корьемъ какой-то ротозй. Пойдемъ, подергаемъ изъ его воза…
— Пойдемъ.
И оба соскочили съ бунта и побжали…
На пути отъ Дуденевскаго затона до с. Богородскаго много валяется корья, упавшаго съ возовъ. И вотъ изъ с. Дуденева и изъ деревень Заозерья и Сокола выходятъ мальчики и двочки, которые и сбираютъ это упавшее корье. Сбируны — дти крестьянъ, бобылей и бобылокъ, бдные, голодающіе. Насбиранное корье они тотчасъ же продаютъ скупщикамъ и на вырученныя деньги покупаютъ, что имъ вздумается. Многія дти вырученныя деньги приносятъ домой, но такіе, какъ Ванька, совершенно забываютъ домъ и домашнихъ и на добытыя деньги живутъ обособленной жизнью, домой и носа не показывая. Такіе не удовлетворяются однимъ собираніемъ — они воровски дергаютъ корье прямо изъ возовъ, получаютъ, конечно, за дерганье лупцовки, но не унимаются. На добытыя, такимъ образомъ, деньги они сладко дятъ, курятъ, пьянствуютъ и даже развратничаютъ съ подростками сбируньями… Ихъ пробовали унимать: въ затонъ и на весь путь до Богородскаго ставились полицейскіе и другіе сторожа, предотвращающіе дерганье изъ возовъ, и не могли унять воришекъ: они дергали наскокомъ и убгали. И ихъ не могли найти и поймать…
Вотъ во взвозъ поднимаются три лошади, везущія корье. Наряду съ передней лошадью идетъ какай-то хворый мужичекъ. Онъ понукаетъ лошадь, но тщетно. Взвозъ крутъ, возъ тяжелъ, замореная лошадка то и дло останавливается, и когда она останавливается, возъ раскатывается и тянетъ ее назадъ.
Тутъ къ мужику подбгаетъ сбирунъ Мишка. Говоритъ мужику.
— Дяденька, я стану подкладывать подъ колесо камень, чтобы телга не катилась назадъ.
— Подкладывай.
— А дашь мн за это пучекъ корья?
— Дамъ.
Тутъ Мишка беретъ голышъ, и, когда лошадь останавливается, онъ подкладываетъ голышъ подъ заднее колесо телги, и возъ уже не катится назадъ, стоитъ на мст.
— Н-но, н-но, ми-ла-ай! Немного осталось. Скоро выберемся на ровное мсто,— поощряетъ мужикъ свою клячу.
А Мишка, той порою выхватываетъ изъ воза пучокъ, другой, третій… Бросаетъ ихъ въ сторону, въ кусты, и въ слдующую остановку клячи также подкладываетъ подъ колесо голышъ, точно ни въ чемъ невиноватый.
Кляча, наконецъ, выползаетъ на ровное мсто и мужикъ даетъ Мишк пучекъ корья фунтовъ въ пять или около.
Мишка бжитъ перепрятать похищенные съ воза пучки и потомъ направляется къ другому возу.
За этимъ возомъ идетъ Ванька. Онъ не подкладываетъ камня. Онъ не любитъ прислуживать. Онъ идетъ поодаль отъ воза, и когда возчикъ зазвается, Ванька, какъ коршунъ, подлетаетъ къ заду воза и сразу выдергиваетъ пучка три — четыре. Онъ изъ одного этого воза вытеребилъ около двухъ пудовъ.
Но вотъ возчикъ замтилъ его продлки, изловчился и ударилъ кнутомъ прямо по Ванькину лицу.
Ванька схватился за щеку и отскочилъ далеко въ сторону. Тутъ онъ схватилъ увсистый голышъ и такъ запустилъ его въ грудь возчика, что тотъ только крякнулъ.
Ванька и Мишка прячутся въ кусты.
Вечеръ.
Работа въ затон кончена.
Ванька и Мишка забрались на гору, называемую ‘лтникомъ’. У нихъ фунта два колбасы, три булки, дв бутылки баварскаго квасу и полбутылка водки.
Они расположились на зеленой лужайк. Пьютъ и закусываютъ.
— Пей еще водки-то,— потчуетъ Ванька.
— Не хочется. Горька больно. Во рту и внутри жжетъ…— отказывается Мишка.
— Пей, ничего. Это отъ непривычки теб она горькой кажется. Пей, привыкнешь… Давно бы теб надо было сбирать вмст со мной. Что ты тамъ водился съ разной мелюзгой: ничего не видлъ, не зналъ… Со мной — другое дло… Я тебя научу и пить и шуры-муры водить… Я вдь все знаю, всего испробовалъ…
Охмелвши, они поютъ — уродливо поютъ уличную псню:
Выросъ, выросъ я мальчишка
На чужой сторонк.
Не слыхалъ и не видалъ я
Радости веселья.
Только видлъ я веселье
Въ одно воскресенье.
По задворкамъ двченочка
Водицу носила,
Не слыхала, не видала,
Какъ мальчикъ подкрался…
Наступаетъ ночь и хмурой тьмой одваетъ пьяныхъ сбируновъ. Они отходятъ къ сну тутъ-же, на мст.