САШЕНЬКА КРОПАЧЕВА.
САШЕНЬКА КРОПАЧЕВА.
(Разсказъ.)
М. М—ва.
‘Дло’, No 2, 1869
Сашенька Кропачева, Селенкина Мария Егоровна, Год: 1869
Время на прочтение: 33 минут(ы)
Нсколько лтъ назадъ я жила не одна и не въ этой маленькой комнат, заваленной книгами, тетрадями, нотами, я жила въ свтлой, уютной квартир моей доброй бабушки. Въ ея чистыхъ, просто убранныхъ комнатахъ я провела все мое дтство, и каждая мелочь ихъ обстановки, точно такъ же, какъ каждая мелочь нашей жизни съ бабушкой, до этой поры живы въ моей памяти. Спокойною, свтлою полосой прошли мои первые годы, и, вспоминая ихъ, я чувствую себя такою же счастливою, какъ въ то время, когда весело играла въ куклы на потертомъ зеленомъ ковр у ногъ бабушки, напвавшей подъ вязанье или шитье старинныя псни.
До восьми лтъ я только и длала, что играла въ куклы, раздленныя мною на два семейства, изъ которыхъ одно было богато и глупо, а другое почти бдно, но, благодаря мн, обладало всми хорошими качествами, какія я только знала тогда за людьми… Куклы были для меня живыми существами, и я такъ горячо любила ихъ, такъ привыкла посредствомъ ихъ изображать дйствительную жизнь, что безъ сожалнія разставалась съ ними только въ такомъ случа, если бабушка и Маша — молоденькая двушка, служившая у насъ,— предлагали мн поиграть съ ними въ саду въ прятки или медвдки, или общали покачать на качели, висвшей подъ окнами столовой. Но на другой же день моего рожденія, въ который минуло мн восемь лтъ, бабушка, вмсто зеленаго ковра, усадила меня подл себя за круглый столъ, и принялась открывать мн таинства азбуки. Потомъ я писала, потомъ я учила что-то, похожее на грамматику и арифметику, вызубрила, наизусть катехизисъ и насталъ, наконецъ, день, въ который бабушка объявила, что я знаю ровно столько же, сколько знаетъ она сама, и наши учебныя занятія прекратились. Отдлавшись отъ ученья, я было съ прежней любовью посвятила все свое время кукламъ, но бабушка принялась за меня снова.
— Ну, Надя, я полагаю, ты достаточно отдыхала, пора поучиться работать, какъ ты думаешь, пора? обратилась она ко мн однажды вечеромъ.
— Какъ работать? спросила я не особенно внимательно.
— Шить нужно. Ты до этой поры юбочки стачать не умешь, чулка не умешь связать, а это не совсмъ-то ладно, вдь теб тринадцать годковъ минуло.
— Такъ чтожь такое?
— А то, дружокъ, что въ эти годы необходимо знать рукодлья. Сплошали мы съ тобой… Какъ-то на ученье очень много времени ушло у насъ… ну, да ничего! Вотъ завтра, какъ встанешь да помолишься Богу, я тебя и усажу за работу. Давно хотла я начать, только весны ждала, съ весной-то какъ-то охотне теб будетъ — дни пойдутъ длинные, успешь и поработать, и поиграть.
Бабушка не любила, ни измнять, ни откладывать исполненіе своихъ ршеній и на слдующій день я цлыхъ пять часовъ просидла за шитьемъ занавсокъ. Работа, моя оказалась настолько удовлетворительной, что, показывая ее Грачевой, — нашей сосдк по квартир, — бабушка съ истиннымъ восторгомъ говорила: ‘это ея первая работа’.
— Хорошо, очень хорошо, похвалила Грачева.
— Вообще она понятливая, продолжала бабушка.
Гостья внимательно посмотрла на меня и спросила:
— Почему вы не отдадите ее въ гимназію!
— Эхъ вы, милая моя, чмъ я буду платить-то за нее! Моей пенсіи хватаетъ только на содержаніе, отвтила бабушка, съ такимъ видомъ качнувъ головой, какъ будто она давно думала о томъ, что меня слдовало бы отдать въ гимназію.
— Вы напрасно такъ разсуждаете, Марья Петровна, совершенно напрасно. Надю возьмутъ на казенный счетъ, не говоря ни слова.
Бабушка молчала.
— Людочка у меня съ плохими способностями, и не сирота, но и ее охотно приняли, а Над даже рады будутъ, увряю васъ, настаивала Грачева.
— Богъ знаетъ… усумнилась бабушка.
— Чему тамъ учатъ? спросила я ее по уход Грачевой.
— Многому, такъ что посл ты могла бы имть свой хлбъ, тихо, почти въ раздумьи проговорила она.
— Какой хлбъ?
— Вдь ты круглая сирота, дитя, капиталу у тебя нтъ ни копйки, и умри я, гршная, такъ ты, Наденька, останешься какъ есть нищей, вотъ оно что. А если бы тебя въ гимназію-то взяли, такъ тогда ни по міру не довелось бы идти, ни въ чужіе люди. Стала бы учительницей — и дло съ концомъ! Ужь только взяли бы…
На этомъ нашъ разговоръ кончился, и въ продолженіе лта бабушка, казалось, совсмъ забыла о немъ, но я не забыла ни одного ея слова. Пугаясь будущаго, въ которомъ, какъ предркала она, мн неизбжно предстояло сдлаться нищей или горничной, я все крпче задумывалась о возможности попасть въ гимназію, какъ о единственномъ средств, съ помощью котораго мн можно будетъ, посл смерти бабушки, увернуться отъ необходимости Христа ради просить пріюта и хлба. Голова моя серьезно работала. Сначала я ничего не могла ни придумать, ни сообразить, но черезъ нсколько времени успокоилась и ршилась сдлать первый шагъ къ осуществленію завтнаго желанія.
— Оставьте работу, пожалуйста, начала а, обнимая бабушку.
— Что такое? съ удивленіемъ спросила, она., отодвигая отъ себя шитье.
— Милая, дорогая моя, отдайте меня въ гимназію, похлопочите, можетъ и въ самомъ дл меня примутъ на казенный счетъ, заговорила я въ волненіи.
— Глупости, Наденька! строго остановила меня старуха.
— Почему же глупости?
— Гд ужь намъ лзть туда!…
— Да вы попробуйте…
— Нечего и пробовать, безъ того знаю.
— Нтъ, вы ничего не знаете, вамъ просто лнь изъ дому выдти, почти крикнула я, и залилась слезами.
— Ахъ ты глупенькая, глупенькая! Ты думаешь, что Грачеву приняли на казенный, такъ и тебя возьмутъ — какъ же, держи карманъ… У Грачевой дядя большой чиновникъ, потому и приняли ее, а ты что? И года твои не такіе, скоро невстой будешь, вишь, какая выросла… полно, дурочка! Благодари Бога и за то, что хоть кой-какъ грамот разумешь, другіе и совсмъ ничего не знаютъ, старалась успокоить меня бабушка.
— Такъ вы ничего не сдлаете для меня? спросила я, близко наклонившись къ ея лицу, и помню, что когда я сдлала этотъ вопросъ, сердце во мн стучало какъ-то особенно сильно и медленно, а въ глазахъ было темно. Я не слыхала отвта, не знаю, что было дальше и сколько времени прошло между этимъ разговоромъ и той минутой, когда я увидла, себя въ саду. Нсколько дней затмъ я не вспоминала о гимназіи, мн нездоровилось, но едва оправилась я, любимыя мечты овладли мной съ новою силой, подъ вліяніемъ ихъ, я каждую ночь ворочалась въ своей постели до разсвта, пока не придумала, какъ слдуетъ повести дло. Когда планъ предпріятія, выполнить которое я намревалась одна и тихонько отъ бабушки, былъ обдуманъ со всми подробностями, до начала пріемныхъ экзаменовъ оставался мсяцъ. ‘Откладывать больше нечего, завтра же пойду къ Грачевымъ’, думала и наканун дня, съ котораго начались мои хлопоты.
— Людочка каждый день зоветъ меня къ себ, почему бы мн не сходить къ ней? сказала я утромъ.
— Я всегда говорила — почему бы теб не сходить, но ты и слышать не хотла.
— Прежде она шалила очень…
— Ступай, если хочешь, я не держу, отвтила бабушка.
И въ первый же свой визитъ къ Грачевой, я узнала чуть не половину того, что мн нужно было узнать, а къ концу недли и самое главное — программы трехъ младшихъ классовъ, были въ моихъ рукахъ. Вс эти свденія я достала, ни въ одной душ не возбудивъ подозрнія. Тщеславная двочка щеголяла передо мной знаніемъ порядковъ гимназіи съ такимъ увлеченіемъ, что ей и въ голову не приходило, будто она ведетъ свои разсказы по моей вол и для моей цли.
Насталъ второй Спасовъ день. Шелъ дождь, но бабушка, врная съ молодости усвоенной привычк посщать церковь въ большіе праздники, не осталась по случаю ненастья дома. Едва начался благовстъ, какъ она отправилась къ обдн. Мн только это и нужно было. Перемнивъ наскоро чулки и платье, повязавъ голову чернымъ шелковымъ платочкомъ, я надла бурнусъ и пошла.
— Вы куда это? окликнула меня Маша.
— Бабушка велла сходить… задыхаясь проговорила я, выбгая изъ кухни.
Миновавъ нсколько кварталовъ, я остановилась у подъзда гимназіи и чуть не заплакала, случайно взглянувъ на свои ноги: галошъ на мн не было и мои неуклюжіе опойковыя башмаки были покрыты густой грязью, отчего казались еще хуже, чмъ были на самомъ дл. ‘Не пустятъ меня къ начальниц съ такими ногами’, въ ужас думала, я, принимаясь звонить. Хорошенькая двушка отворила мн дверь и спросивъ, кого мн нужно, ушла доложить. Оставшись одна, я вытерла башмаки носовымъ платкомъ, но снять бурнусъ и войти въ залъ не посмла. Между тмъ послышались шаги. Та же двушка, выглянувъ ко мн, сказала: ‘пожалуйте’. Я раздлась и несмло переступила черезъ порогъ. Шагахъ въ пяти отъ меня, опершись правой рукой о край рояля, стояла женщина лтъ тридцати, въ черномъ плать. Я молча сдлала реверансъ и остановилась.
— Подойдите ко мн, что вамъ нужно? ласково произнесла начальница.
— Я хочу учиться, но я бдна… возьмите меня на казенный счетъ, я буду стараться, Елена Павловна! проговорила я, отчеканивая каждое слово, потому что слова съ трудомъ сходили съ моего языка, меня душило что-то.
Елена Павловна не повторила, чтобъ я подошла къ ней, она сама перешла раздлявшее насъ разстояніе и, взявъ меня за руку, посадила на стулъ.
— Постарайтесь успокоиться, душенька, потомъ скажите, зачмъ пришли, сказала она. наклоняясь, надо мной и приглаживая мои мокрые волосы.
— Вы озябли? также ласково спросила, она минуту спустя.
— Да, я шла пшкомъ.
— Какъ ваша, фамилія?
— Липина.
— У васъ есть папаша, и мамаша?
— Никого нтъ.
— Съ кмъ же вы живете?
— Съ бабушкой.
— Зачмъ бабушка отпустила васъ одну въ такую погоду?
— Она, не знаетъ, что я здсь, я ушла тихонько… У ней нечмъ платить за меня, и, сколько я ни просила ее похлопотать, она не хотла, вотъ я придумала идти сама, хоть мн и страшно было…
— Вашъ отецъ былъ чиновникъ?
— Да.
— Чему же хотите вы учиться?
— Всему! Я бдная — мн нужно знать много, а то я нищей буду.
Елена Павловна съ удивленіемъ посмотрла на. меня.
— Вы учились уже чему нибудь? спросила она протяжно, точно соображая что-то.
Я разсказала.
— Вы выдержите экзаменъ второго класса, но а не могу принять васъ, не посовтовавшись съ другими, и вамъ придется подождать ршительнаго отвта.
Я не заплакала, но видно мое лицо измнилось очень сильно, потому что Елена Павловна, поспшила меня утшить самымъ положительнымъ образомъ.
— Впрочемъ, къ чему томить васъ, я беру васъ на свою отвтственность, только вы должны общать, что будете учиться прилежно, ни шалить, ни лниться не станете.
Не подозрвая, что посл этихъ словъ я должна относиться къ Елен Павловн, какъ гимназистка, я бросилась къ ней на шею и, что было силы, сжала, ее въ своихъ рукахъ, стараясь выразить мою глубокую благодарность.
— Вы добрая двочка, если вы всегда будете хорошо вести себя, я стану любить васъ, какъ родную. Теперь ступайте домой, скажите своей бабушк, что ей не предстоитъ никакихъ расходовъ,— все, что понадобится вамъ на первое время, я сдлаю на свой счетъ, а тамъ, Богъ дастъ, окажетесь способной ученицей, и все необходимое можно будетъ брать на счетъ казны. Прощайте!
И Елена Павловна хотла, было уйдти, но, оглянувшись на меня, прибавила: ‘Завтра приходите сюда въ девять часовъ, да вотъ что: пусть бабушка напишетъ для меня — чья вы дочь, сколько вамъ лтъ и какого вы вроисповданія’.
Выйдя на улицу, я почувствовала, что ноги отказываются служить мн, и поспшила перейдти къ скверу, находившемуся почти подл гимназіи. Добравшись до ршетки, я прислонилась къ ней, чтобъ собраться съ силами, но тутъ волненіе мое дошло до крайней степени и я зарыдала, хоть на душ у меня было отрадно и свтло. Къ счастью дождь, смочивъ мою голову и одежу, скоро успокоилъ меня. Съ той поры прошло не мало времени, но я не помню, чтобъ еще хоть разъ я дышала такъ же свободно, такъ же весело и самоувренно смотрла на жизнь, какъ въ тотъ ненастный осенній день.
А дома меня ужь ждали. Вернувшись отъ обдни, бабушка узнала отъ Маши, что меня больше часу нтъ дома и такъ встревожилась, что не могла приняться за чай. Отворивъ окно, она внимательно смотрла то въ ту, то въ другую сторону, надясь увидть меня, и чмъ больше терялась въ догадкахъ, тмъ сильне раздражалась и безпокоилась.
— Куда ты ходила? окликнула она сердито, когда я поравнялась съ окномъ.
— Въ гимназію, бабушка! Меня приняли, завтра учиться начну… громко возвстила я ей.
— Куда ходила? затворяя за мною дверь, повторила бабушка, точно не слыхала моего отвта, но, по ея смущенному лицу нетрудно было догадаться, что она, просто на просто, не вритъ счастью, свалившемуся на меня такъ неожиданно.
— Ахъ, какая вы хитрая, какая вы смшная, бабушка! засмялась я, цлуя ее безчисленное множество разъ и, усвшись къ чайному столу, разсказала ей все — какъ грустила посл ея отказа, какъ выспрашивала Грачеву и. наконецъ, какъ разговаривала, съ Еленой Павловной.
— Правду говорятъ, что смлость города беретъ, заключила бабушка, выслушавъ меня, — весной-то я вдь сама крпко подумывала о гимназіи, теб ничего не говорила, а думала, крпко думала, да врагъ дернулъ сходить къ Ивану Никифоровичу посовтоваться, онъ и разговорилъ. Сначала смялся надо мной, а потомъ безъ всякаго смху сказалъ, что и почище кто, такъ и тхъ даромъ не берутъ, побожился даже: мн, говоритъ, что!… Ну, я и махнула, рукой, призналась бабушка.
Меньше чмъ черезъ годъ мое положеніе въ гимназіи сдлалось довольно прочнымъ. Елена Павловна была совершенно довольна мною и очень недовольна тмъ, что казенныхъ ученицъ не позволено учить ни французскому языку, ни рисованью, ни танцамъ…
— Знаете, Липина, что я придумала, сказала, она однажды,— хочу проситъ генеральшу — попечительницу гимназіи — и директора, чтобъ позволили учить васъ хоть только французскому языку. Если мн откажутъ, такъ я, право, не знаю, что и длать.
Но Елен Павловн не отказали. Получивъ разршеніе допустить меня къ изученію французскаго языка. Елена Павловна задумалась снова и затмъ снова обратилась ко мн:
— Скоро экзамены, вы отлично сдадите ихъ, въ этомъ нтъ никакого сомннія, но видите что — въ третьемъ класс проходятъ грамматику уже и madam Петровой будетъ неудобно преподавать цлому классу одно, вамъ — другое, и я думаю, что если бы Сашенька Кропачева взялась приготовитъ васъ изъ французскаго языка прямо въ четвертый классъ въ продолженіе года, то это было бы очень хорошо. Она успетъ, если только захочетъ. Вы стали бы ходить къ пой посл обда.
— Она кто?
— Богатая купеческая двушка, она отлично знаетъ французскій языкъ. Я сегодня же повидаюсь съ нею.
— Поздравляю васъ, Кропачева охотно приняла мое предложеніе, можете отправиться къ ней хоть сейчасъ. Книги у нея свои. Придете, назовите себя гимназисткой Липиной и скажите, что я васъ прислала. Держитесь у Кропачевыхъ такъ же скромно и просто, какъ здсь, говорила, мн начальница на другой день, встртившись со мною въ большую перемну въ уборной.
Въ четыре часа я отправилась къ Кропачевымъ, о которыхъ пока только и знала, что это богатое купеческое семейство, въ которомъ какая-то молодая двушка общала Елен Павловн даромъ учить меня французскому языку. Трех-этажный каменный домъ Кропачевыхъ стоялъ въ центр города. Елена Павловна велла мн пробраться въ средній этажъ, я такъ и сдлала. Меня встртила сама Лизавета Игнатьевна, хозяйка дома. Я представилась ей, какъ мн было указано добрйшей Еленой Павловной.
— А, вы къ Сашеньк, садитесь, сказала Кропачева и вышла, чтобъ позвать дочь. Черезъ минуту она вернулась въ сопровожденіи двушки лтъ восемьнадцати, съ полненькимъ румянымъ лицомъ. съ темными волосами и глазами, но одтою не въ шелковое платье, какъ мать, а въ простое ситцевое. Сашенька, какъ видно, была уже предупреждена, обо мн.
— Здравствуйте, очень рада, познакомиться, были ея первыя слова.
— Сегодня мы не будемъ заниматься, а употребимъ время, назначенное для уроки, на то, чтобъ присмотрться другъ къ другу, сказала она потомъ, проводя меня въ свою комнату, находившуюся въ углу дома, между прихожей и залой. Посл меблировки пріемныхъ комнатъ Кропачевыхъ, помщеніе Сашеньки показалось мн ужь черезъ-чуръ бдно обставленнымъ. Тамъ изящная мебель обита краснымъ сукномъ съ золотою бахрамой, дорогія салфетки и ковры, рдкіе цвты, а въ комнат моей будущей наставницы стулья и кушетка обиты сафьяномъ, столъ покрытъ клеенкой, на комод только маленькій туалетъ и черепаховая гребенка, оба окна, полузакрытыя коленкоровыми занавсками, сплошь заставлены маленькими баночками, въ которыхъ едва виднются всходы риса, клещевины и еще чего-то, вдоль правой стны, за ширмами, односпальная кроватка, на лво, между дверью и окномъ на улицу, этажерка съ книгами. Когда, мы сли въ этой комнат. Сашенька прежде всего спросила, какъ зовутъ меня.
— Надя, отвтила я.
— Скажите ваше полное имя, звать васъ Надей мн какъ-то неловко, а Липиной не нравится, возразила она.
Я сказала и полное имя, и въ этотъ вечеръ въ первый разъ имла, удовольствіе слышать, какъ меня величали Надеждой Григорьевной.
— Я очень рада, заговорила Сашенька.— что Елена Павловна обратилась ко мн съ просьбою о васъ. Мн давно хотлось взяться за что нибудь подобное, да я, видите ли, такъ поставлена, что всякая полезная работа идетъ помимо моихъ рукъ. Вонъ Анюта Ершова и Сонечка Мызина въ первый же годъ по окончаніи курса нашли себ дло, и до этой поры каждый день безплатно засдаютъ въ гимназіи въ качеств классныхъ дамъ, а мн не выпало никакого серьезнаго занятія, ну, я и занималась все время чтеніемъ… А вдь я не лнива, вотъ вы сами увидите. Надюсь, что наши занятія пойдутъ хорошо,— французскій языкъ, я основательно изучила, съ методой преподаванія знакома, принимаюсь за дло съ удовольствіемъ, все какъ слдуетъ, но, чтобъ обезпечитъ полный успхъ, отъ васъ я прошу только одного: смотрите на меня не какъ на наставницу, а какъ на равную себ, какъ на свою подругу.
— Постараюсь, пообщала я отъ души, согртая рчью и взглядомъ Сашеньки.
Вошла Лизавета Игнатьевна и позвала пить чай. Я начала сбираться домой, но мать Сашеньки, взявъ меня за плечи, насильно ввела въ чайную и въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ представила своему мужу.
— Такъ это вы-то и есть та самая, что пробились въ гимназію своимъ лбомъ?— очень пріятно, я люблю умныхъ дтей. Только что же это, какая вы маленькая? привтствовалъ меня Кропачевъ.— Онъ былъ старикъ лтъ шестидесяти, высокій, полный, немного сутулый, его лицо, особенно когда онъ улыбался, дышало чрезвычайною добротой, несмотря на то, что отъ длинныхъ сдыхъ волосъ рзко отдлялся совершенно красный цвтъ кожи. Одежду Кропачева составляли темносиній длиннополый сюртукъ, застегнутый до горла, черный шейный платокъ и старинные очки въ массивной серебряной оправ. Я невольно сравнила его съ Лизаветой Игнатьевной, и странно мн показалось, что эта женщина, которой нтъ еще и сорока лтъ, одтая такъ богато и модно, его жена.
Съ этого дня я каждую недлю, по вторникамъ и пятницамъ, приходила къ Кропачевымъ и часа по два и больше просиживала въ комнат Сашеньки. Она не ошиблась, наши занятія шли такъ хорошо, какъ только можно было пожелать, вслдствіе чего въ продолженіе двухъ часовъ, которые мы проводили съ глазу на глазъ, насъ занималъ не одинъ французскій учебникъ… Сашенька, видла, что безъ труда успетъ приготовить меня къ назначенному времени и ей не страшно было замнять урокъ иной разъ статьей какого нибудь журнала, а иной разъ и просто разговоромъ. Она съ первой встрчи почувствовала влеченіе ко мн. я съ первой встрчи взглянула на нее доврчиво, и между нами безъ малйшихъ усилій установились искреннія дружескія отношенія. Сашенька была старше меня почти четырьмя годами, однако это не помшало ей близко сойтись со мною. Хотъ обыкновенно и утверждаютъ, будто въ этомъ возраст три-четыре года разница до такой степени значительная, что однхъ и тхъ-же понятій и стремленій никогда не встртишь при ней, однако понятія и стремленія Сашеньки, какъ оказалось, удивительно гармонировали съ моими взглядами на вещи. Мое первоначальное воспитаніе создало во мн независимый характеръ, твердую волю, потребность личнаго счастья и желаніе счастья окружающимъ, первоначальное воспитаніе Сашеньки не дало ей ничего подобнаго, но ей, по счастливой случайности, удалось выработать, вмсто искуственно привитыхъ, свои собственныя понятія, совершенно однородныя съ моими, сложившимися подъ вліяніемъ бабушки, ненасиловавшей моей натуры никакими ‘глубокими соображеніями’ и, въ силу единства мнній, мы крпко привязались одна къ другой, откровенно мнялись своими думами и дружно пытались уяснить себ т стороны жизни, который казались намъ темными или загадочными.
Въ первое время моего знакомства съ Кропачевыми, ихъ жизнь казалась мн вполн счастливою. Сирот-двочк, незнавшей ни ласкъ матери, ни удобствъ жизни, представлялось, что боле завидной доли, чмъ доля Сашеньки, и быть не можетъ. Только потомъ разглядла, я, что подъ этими цвтами кроется много змй.
Родныхъ и знакомыхъ у Кропачевыхъ было много, но гости рдко являлись къ нимъ. Кром Анюты Ершовой и Сонечки Мызиной — подругъ Сашеньки по гимназіи — я никого не встрчала у нихъ. Лизавета Игнатьевна и сама не любила выходить изъ дому: она длала исключенія только въ пользу воскресныхъ обдень въ приходской церкви, престольныхъ праздниковъ въ двичьемъ монастыр и нкоторыхъ другихъ церквяхъ и въ пользу встрчъ прихожихъ иконъ, да и то нельзя сказать, чтобъ охотно. Не радй она о спасеніи своей души и не считай хожденіе по обднямъ и встрчамъ наилучшимъ путемъ спасенія, такъ тогда, можно поручиться чмъ угодно, никакая сила въ мір не вывела бы ее изъ насиженнаго гнзда. Благодаря сначала древнерусскимъ понятіямъ воспитателей, а потомъ мягкому характеру и любящему сердцу Платона Андреевича, привычка къ сидячей жизни уже давно перешла въ Лизавет Игнатьевн обыкновенныя границы привычекъ, она обратилась въ потребность, въ страсть, и Платону Андреевичу съ Сашенькой не мало приходилось терпть отъ нея, такъ какъ Лизавета Игнатьевна, въ качеств главнаго лица въ семь, желанія домочадцевъ во всхъ случаяхъ подчиняла своей вол. Къ этому она привыкла также до страсти.
Выйдутъ, напримръ, Кропачевъ съ дочерью посл ужина въ садикъ, подышать теплымъ вечернимъ воздухомъ, не пройдетъ и пяти минутъ, какъ Лизавета Игнатьевна крикнетъ имъ въ окно:
— Платонъ Андреевичъ! Сашенька! скоро ли вы спать-то ляжете?
— Скоро, Лизынька, скоро, мой другъ! отвтитъ Кропачевъ за себя и за дочь.
— Да вдь одинадцать часовъ ужь било, полночь на двор. Я, право, не понимаю, какое удовольствіе сидть въ такую пору въ саду, темно, лягушки скачутъ, роса пала, того и смотри, что Сашенька насморкъ схватитъ, уже съ замтнымъ раздраженіемъ продолжаетъ Лизавета Игнатьевна, и Кропачевъ направляется къ дому въ ту же минуту, хоть спать ему ршительно не хочется и разстаться съ чистымъ воздухомъ сада жаль. Сашенька молча идетъ за нимъ.
Благодаря этой нравственной апатіи, перешедшей въ физическую днь, Богъ всть, что вышло бы изъ Сашеньки, еслибъ она не испытала, на себ посторонняго, хотя кратковременнаго и совершенно случайнаго, но благотворнаго вліянія. Это благодяніе судьба послала ей въ образ тетки, жены Василья Андреевича Кропачева, бывшаго тогда профессоромъ физики въ К—скомъ университет. Одно время случилось, что профессора К—скаго университета въ учебное время остались безъ занятій на неопредленный срокъ, вотъ Василій Андреевичъ и вздумалъ ниспосланныя свыше каникулы употребить на путешествіе до города, гд родился и жилъ его старшій братъ, съ которымъ онъ не видался почти пять лтъ. Съ нимъ отправились жена и дти. Въ семь Платона Андреевича гостей приняли радушно, и въ продолженіе трехъ мсяцевъ пребыванія младшаго Кропачева у брата, между родственниками продолжалось полное согласіе, главной причиной чего были не столько расположеніе Платона Андреевича и хлбосольство Лизаветы Игнатьевны, сколько тактъ, съ какимъ держали себя гости.
Отъ нечего длать, или въ силу потребности во всякое время и на всякомъ мст длать дло, жена Василья Андреевича свой трех-мсячный досугъ посвятила занятіямъ гь племянницей. Скоро присмотрвшись къ жизни своихъ гостепріимныхъ хозяевъ, она нашла необходимымъ помочь воспитанію племянницы, насколько станетъ силъ. Сашенька въ то время была еще ребенокъ, къ ней каждый день ходилъ какой-то священникъ преподавать законъ Божій и грамматику, но Лидіи Герасимовн казалось боле чмъ недостаточнымъ образованіе, которымъ руководилъ этотъ учитель, и она поставила себ непремнной задачей пробудить любознательность въ племянниц и начать въ ея голов самостоятельную работу мысли. Съ этою цлью добрая женщина цлые часы разговаривала съ двочкой, объясняя то какое нибудь явленіе природы, то необходимость знанія какой нибудь науки, разсказывала разные эпизоды изъ древней и новой исторіи, приводила, событія изъ современной жизни, которыя возбуждали въ молодомъ, пробуждающемся ум стремленіе къ пріобртенію самыхъ разнородныхъ знаній, и, такимъ образомъ, вызвала къ жизни ея умственныя силы, которыя начинали уже глохнуть и, наврно, скоро заглохли бы совсмъ, еслибъ она не встряхнула и не направила ихъ. Кончила Лидія Герасимовна тмъ, что племянницу при ней же отдали въ гимназію. Щедро одаренная способностями, Сашенька быстро пошла по указанной дорог, и изъ переписки съ нею тетка съ удовольствіемъ видла, что не даромъ потратила на нее время. Одно только не нравилось ей въ Сашеньк, это чисто-отцовскій складъ характера, главной чертой котораго было полное отсутствіе рзкаго, побждающаго протеста, но посредствомъ писемъ ей трудно было ратовать противъ такого серьезнаго недостатка, и она молчала о немъ. Впрочемъ, Сашенька и безъ стороннихъ указаній хорошо сознавала этотъ недостатокъ, она только побдить его не могла. Какъ ни трудно ей было подъ гнетомъ безтолковыхъ материнскихъ заботъ, но она подчинялась имъ. И куда только не проникалъ произволъ Лизаветы Игнатьевны! Сашенька любила читать и, отказываясь отъ дорогихъ обновъ, выпросила у отца денегъ на годовой абонементъ, въ библіотек. Лизавета Игнатьевна не возстала противъ этого, но, заботясь о зрніи дочери, строго наблюдала, чтобъ дочь не читала по долгу и чтобъ совсмъ не читала по вечерамъ, и Сашеньк, неимвшей храбрости открыто пойти противъ матери, часто случалось брать тихонько свчи изъ кладовой и насквозь просиживать ночи за книгою, взятою на срокъ. Она любила природу и иногда высказывала желаніе посмотрть на нее вблизи, не изъ окна, хотлось ей также изрдка навстить подругъ, но мать вчно находила уважительную причину оставить ее дома, и причина была всегда одна — нежеланіе Лизаветы Игнатьевны подняться съ мста. Такъ было и во всемъ остальномъ. Все это мелочи, пустыя неудобства жизни, которыя не въ состояніи ни на минуту смутить самостоятельнаго человка, но дло въ томъ, что Сашенька неспособна была дйствовать самостоятельно. Позволеніе заниматься со мною, данное по убдительной просьб начальницы гимназіи, било для нея неожиданной милостью и, можетъ быть, только потому, что я подвернулась ей, какъ дло, Сашенька привязалась ко мн такъ сильно…
Разъ, придя на урокъ, я застала Сашеньку грустною и съ заплаканными глазами. На мой вопросъ, что съ нею, она отвчала:
— А и не знаю, право… голова отказывается служить… Весь день сегодня чувствую себя не хорошо. Я ночь-то не спала, нужно было книгу дочитать, да, кром того, на базарные дни лтомъ мн не спится — люблю смотрть, какъ крестьяне на базаръ сбираются. Вы вотъ не поймете, должно быть, до какой степени люблю я слдить за крестьянскими телгами: такъ бы, кажется, и проводила возъ вплоть до базара, чтобъ продавать или покупать вмст съ его хозяевами: страшно мн хочется окунуться съ головой въ простую рабочую жизнь.
— Но плакили-то вы о чемъ? Голова, что-ли, болитъ отъ безсонницы?
— Нтъ, милая Надежда Григорьевна, голова у меня болитъ не отъ безсонницы. Досадно ужь очень, что всю жизнь, изо дня въ день, приходится сидть взаперти, точь въ точь собаченка привязанная къ кровати старой двственницы-ханжи, ради сбереженія собачьей нравственности… Сегодня Ершовы звали меня на мельницу, чай пить: мн очень хотлось похать съ ними, но мамаша, какъ водится, не пустила, да еще въ наказаніе за то, что я не съ разу отказалась отъ своего желанія, и къ молебну не взяла, а мн необходимо провтриться, потому что вотъ ужь дв недли скоро, какъ я не выходила, никуда, кром нашего сада. И въ садъ-то не пускаютъ, то ноги промочишь, то загорть можно, то спать пора, а не послушаешься — содомъ…
— Неужели нельзя убдить Лизавету Игнатьевну, что ей пора дать вамъ нкоторую свободу?
— Какъ вы убдите се? Она женщина простая и ей не втолкуешь, что ея заботы обо мн глупы. Ей нравится собственная жизнь, и она, чтобъ сдлать меня счастливою, держитъ меня такъ же, какъ держали ее въ молодые годы. И какъ тутъ станешь убждать, когда всякое противорчіе выводить ее изъ себя.
— Въ такомъ случа, не пускаясь въ разсужденія, поступайте такъ, какъ нравится — и только, посердится, покричитъ, и отступится,
— Но вдь она любитъ меня больше всего на свт, за что же я буду обижать ее?
— Ужь лучше совсмъ не любила бы, если не уметъ любить по человчески. Отъ ея любви съ вами произошла не хорошая перемна. Когда я только-что познакомилась съ вами, я удивлялась ровности вашего характера, но за послднее время вы стали очень раздражительны, сегодня вотъ плачете даже, я дальше ужь и не извстно до чего дойдетъ…
— Почему вы знаете, что моя перемна, не къ добру? Вдь говорятъ же, что человкъ только тогда и начинаетъ отстаивать себя, когда ему сдлается положительно невозможно дышать…
— И говорятъ это не въ похвалу человку. У васъ скоро ли дойдетъ до того, что невозможно будетъ дышать?
— Не знаю. Но что нибудь должно же взять перевсъ, такъ жить нельзя, или возстану или совсмъ пропаду…
— Попытайтесь возстать лучше, Лизавета Игнатьевна отжила свое, теперь ваша очередь жить.
— Но гд же мн взять столько твердости, чтобъ спокойно смотрть, какъ она будетъ страдать черезъ меня, поймите, что мн жаль ее.
Больше нечего было говорить. Не въ первый уже разъ наши разговоры объ этомъ предмет кончались такъ неудачно. Слыхала я, какъ Ершова пыталась поднять въ Сашеньк желаніе помриться съ матерью силами, но и ея доводы не имли успха, и такъ надоло мн наше переливанье изъ пустого въ порожнее, что я твердо ршилась обходить молчаніемъ положеніе Сашеньки на будущее время, хоть мн и больно было видть, какъ давитъ оно ее.
Посл экзамена изъ французскаго языка, который сошелъ отлично, я рже стала бывать у Кропачевыхъ, а потомъ и совсмъ перестала ходить къ нимъ. Не по собственному желанію оставила я ихъ домъ, на это была водя Дмзаветы Игнатьевны.
‘Милая Надинька! Не ходите къ Кропачевымъ до тхъ поръ, пока я не увижусь съ вами или не напишу снова, тамъ творятся очень крупныя мерзости. Лизавета Игнатьевна задумала отдать дочь за молодого Глушкова, но дочь, противъ всякаго ожиданія, ршительно отказалась выполнить въ этотъ разъ ея волю. Женихъ изъ богатаго купеческаго семейства, пользующагося уваженіемъ въ город, и отказъ Сашеньки довелъ Лизавету Игнатьевну до бшенства. Все это я знаю изъ записки Сашеньки, принесенной мн Платономъ Андреевичемъ, гд, между прочимъ, говорится, что Лизавета Игнатьевна поклялась выгнать изъ своего дома меня, Мызину и васъ… Ваша А. Ершова.’
Посл чтенія этой записки моимъ первымъ побужденіемъ было — отправиться, не теряя ни минуты, къ Лизавет Игнатьевн и какъ можно крпче стиснуть ей горло, чтобъ она тутъ же и душу Богу отдала. Поостывъ немножко, я хотла жаловаться на нее государю, потомъ архіерею, но когда волненіе улеглось совсмъ, я ясно увидла, что въ моемъ распоряженіи нтъ ни одного средства къ облегченію участи Сашеньки и ограничилась досадой на ея безхарактерность. ‘Неужели она и тутъ уступитъ? Вдь это безсовстно будетъ, наконецъ. Пусть бы дура круглая была, такъ не такъ бы обидно было, по крайней мр’, думала я. Дв недли прошло въ ожиданіи новыхъ извстій, но за то какже и обрадовалась я, узнавъ, что жениху Сашеньки отказано на отрзъ, а Мызина и Ершова допускаются къ ней на прежнихъ правахъ. Одно было горько, что меня не приказано принимать, но я была очень рада, что первая защита Сашенькой своей свободы увнчалась успхомъ, и довольно спокойно приняла эту непріятность. Побда дорого обошлась Сашеньк. Она погубила, въ отчаянной стычк съ волей, гнувшей ее съ дтства, много здоровья и всякое теплое чувство къ матери. Въ продолженіе зимы я ни разу не видлась съ нею, но она помнила меня и часто передавала черезъ Ершову длинныя письма, въ которыхъ съ прежнею откровенностью высказывала мн свои огорченія, надежды и планы. Эти письма живы и для полноты разсказа я приведу нсколько отрывковъ изъ нихъ.
‘Я все еще не могу справиться посл глупыхъ сценъ по поводу сватовства’ писала она въ начал весны, — ‘все меня раздражаетъ, какъ въ то тяжелое время, и знаете что, это происходитъ, какъ мн кажется, оттого, что я не могу помириться съ мамашей. Зачмъ она явилась въ этомъ дл такою безсердечной… Вы представить себ не можете, какъ скверно чувствую я себя въ ея присутствіи. Между нами оборвалась всякая возможность прежнихъ отношеній. Не знаю, каково ей, по мн очень гадко. На папашу жаль смотрть, онъ, бдный, изъ силъ выбивается, стараясь угодить намъ, и ни ее, ни меня не удовлетворяетъ. Хоть бы васъ увидть, такъ нтъ, и это отняли. Вы избалованная, пустая двочка, это отъ васъ научилась я вольничать… Все глупо и безобразно до невроятности, самый домъ опротивлъ. Вотъ и пришла та минута, въ которую нельзя дышать, что-то будетъ?..’
Черезъ нсколько дней Сашенька писала слдующее:
‘Можетъ быть вслдствіе болзненнаго настроенія, которое томило меня все это время, а можетъ и дйствительно отъ простуды, какъ увряетъ докторъ, мое здоровье разстроилось до того, что это замтили отецъ и мать. Теперь я ношу пластырь на груди, принимаю какія-то желтенькія капли отъ сердцебіенія, пью козье молоко и гуляю часа по два каждый день, если стоитъ хорошая погода, но гуляю, разумется, въ сопровожденіи мамаши. Главнымъ условіемъ выздоровленія докторъ ставитъ полное спокойствіе, иначе, говоритъ, въ ма необходимо будетъ отправиться на кумысъ. Хорошо было бы, еслибъ необходимость и въ самомъ дл явилась. Хворать скучно, особенно когда за тобою ухаживаютъ т, съ которыми и говорить-то тяжело, но но дорог къ кумысу мы захали бы къ дяд, а для этого я готова перенести что угодно,— я знаю, что отдохну тамъ.’
Желаніе ея исполнилось: въ ма она вмст съ Лизаветой Игнатьевной отправилась въ дорогу. Въ половин іюля Лизавета Игнатьевна вернулась одна, Сашенька не совсмъ еще оправилась и Кропачева, спша домой, чтобъ отпустить мужа на макарьевскую ярмарку, оставила ее доканчивать леченье у Василья Андреевича, Сашенька пріхала только въ сентябр.
— Какъ она перемнилась, еслибы вы видли! Такая свжая и смлая стала, что смотрть весело, говорила мн Ершова, повидавшись съ нею.
— Значитъ, здоровье ея совсмъ поправилось? спросила я.
— Какъ нельзя лучше.
— А съ матерью-то помирилась?
— Нтъ, все также, какъ будто чужія.
— Такъ вдь опять, того и смотри, что захвораетъ.
— Ну, не думаю. Я говорю вамъ, она совершенно спокойна теперь, даже самоувренна, если хотите, кром того, у ней есть занятія, привезла оттуда разные обращики льна, да какія-то книги о сельскомъ хозяйств и копается въ нихъ.
— Она что нибудь задумываетъ?
— Хочу, говоритъ, изучить производство льна, а потомъ, если мн удастся это, помогу крестьянкамъ улучшить выдлку холста.— Я улыбнулась ей на это.— Ты думаешь, что я глупости говорю, теб кажется невроятнымъ исполненіе моего плана, подожди, увидишь, что я выполню его, возразила она, замтивъ мою улыбку.
Скоро Сашенька сама написала мн о своихъ научныхъ занятіяхъ и о намреніи испробовать ихъ въ будущемъ на практик.
‘Меня лечили отъ чахотки, но такъ удачно, что вмст съ расположеніемъ къ чахотк уничтожили во мн всякій признакъ чрезмрной впечатлительности и теперь я веду себя настоящей умницей, такъ что ни вамъ, ни Анют не за что больше бранить меня.
‘А великое же дло относиться къ жизни просто и спокойно! Какъ легко живется, когда не чувствуешь въ себ способности волноваться изъ-за каждаго пустяка и не боишься, ради собственнаго спокойствія, потревожить покои окружающихъ. Съ той поры, какъ совершилась во мн эта счастливая перемна, я стала совсмъ другою. Враждебное чувство къ мамаш потеряло всю силу, едва только начинала я, не обращая на нее вниманія, длать, что мн вздумается. Она сердится на мое непослушаніе и плачетъ, иногда жалуется на меня отцу, но я, несмотря ни на что, сижу далеко за полночь, выхожу со двора одна и, если не хочу сть, отказываюсь отъ обда. Теперь ужь въ моемъ самовластіи тетка и дядя виноваты, по ея мннію, что отчасти правда. Не отвдай я у нихъ полной свободы и не насмотрись на ихъ жизнь, такъ, вдь, очень можетъ быть, что съ той же покорностью стала бы сносить свою долю. Досадно, что я раньше не догадывалась упрочить независимое положеніе себ. Впрочемъ до сватовства Глушкова я ничего не могла бы предпринять противъ мамаши,— я горячо любила ее и врила въ ея любовь ко мн, а тутъ ни у кого не хватитъ сердца поднимать бурю за бурей.
‘Зная, какъ вы любите меня, я уврена, что это письмо обрадуетъ васъ, и чтобъ сдлать вашу радость еще полне, я сообщу и то, что въ настоящемъ меня радуетъ. Дорогой мн пришла чрезвычайно счастливая мысль — сдлаться крестьянской наставницей. Что вы думаете объ этомъ? Я всегда любила простой народъ, вс улучшенія его быта меня радовали, но мн не выпадало случая посмотрть на него вблизи и только нын, возвращаясь домой съ отцомъ, который нисколько не мшалъ моимъ остановкамъ въ нкоторыхъ деревняхъ и моимъ наблюденіямъ, я убдилась, что мои симпатіи къ крестьянамъ сознательне, и что я не сдлаю ошибки, посвятивъ имъ себя. Но пока нужно подождать. Мн слдуетъ подготовиться, чтобъ не явиться въ роли наставницы не состоятельной. Въ городскую школу я могу поступить хоть сейчасъ, а въ село недобросовстно будетъ войти съ моими наличными знаніями. Годъ, а можетъ и больше, придется посвятить изученію физики, химіи и знакомству съ главными потребностями окрестнаго населенія и ужь тогда хлопотать о мст. Мн предстоитъ выполнить трудную задачу, какъ видите, но къ этому выполненію я стану стремиться всми силами и, Богъ дастъ, доберусь до цли. Въ числ трудностей, съ которыми я должна буду вступить въ борьбу для осуществленія своего намренія, самою главною представляется мн отъздъ изъ дома. Впередъ знаю, что желаніе оставить домъ вызоветъ много непріятностей, и они не пугаютъ меня потому только, что въ то время мн минетъ двадцать одинъ годъ и я, какъ совершеннолтняя, буду пользоваться полной гражданской свободой.’
Великъ былъ восторгъ, вызванный этимъ письмомъ. Передо мной стояли картины ея будущей жизни, вольной, полной разумнаго и полезнаго труда.
Усердно работая недлю, воскресенье Сашенька проводила у меня или у Ершовой. А Мызиной уже не было съ нами: она вышла замужъ въ другой городъ и даже не переписывалась ни съ Сашенькой, ни съ Анютой.
Чмъ дальше шло время, тмъ серьезне и сосредоточенне становилась Сашенька, однако видно было, что силы и увренность ея не слабютъ. Иногда ей требовалась наша помощь и въ такихъ случаяхъ не только Ершова, и я помогала ей, но и моя бабушка охотно предпринимала прогулки въ сосднія деревни, гд мы, останавливаясь будто исключительно для того, чтобъ напиться чаю, съ ея помощью безъ труда узнавали, что было нужно. Она лучше, чмъ мы, умла заставить разговориться простого человка, потому что ей лучше, чмъ намъ, былъ извстенъ складъ его жизни и характера и его языкъ.
— Что, тетки, съ сномъ-то убрались ужь, чай? спроситъ бабушка, усаживаясь за самоваръ на лужк крестьянскаго огорода.
— Убрались, слава-т Господи, отвтятъ глазющія на насъ бабы.
— А отдохнуть вамъ до ржаной страды, смотрите, едва ли придется, продолжаетъ бабушка,— вонъ рожь-то желтая-прежелтая стоитъ, скоро осыпаться станетъ, да и яровые-то, того смотри, поспютъ.
— Какой отдыхъ — давно жать пора, да мы, вишь ты, съ сномъ-то опоздали нон.
— Разв у васъ большіе луга?
— Не такъ штобы съ лишнимъ, да Богъ ее знаетъ, упоздали какъ-то.
И слово за слово, бабушка заведетъ рчь и о томъ, что боле всего желаетъ узнать Сашенька и ради чего предпринята прогулка.
Частенько толкались мы съ Ершовой по базару, много знакомствъ завели съ подгородными бабами и многое записывали изъ своихъ наблюденій и разспросовъ, чтобъ хоть сколько нибудь облегчить трудъ Сашеньк, что ее чрезвычайно трогало и впослдствіи, какъ она говорила, очень пригодилась ей.
Такъ прошелъ годъ. Я кончила курсъ, поступила классной дамой въ приготовительный класъ гимназіи. и зажила совершенно самостоятельно — на свои деньги, посвящая свой досугъ изученію музыки, чтенію и моей тетрадк, въ которую вносила свои впечатлнія и кой-какія замтки.
Къ концу второго года, узнавъ, что въ пятидесяти верстахъ отъ города, въ Петровскомъ, есть вакансія крестьянской наставницы. Сашенька подала просьбу въ земскую управу объ опредленіи на это мсто и очень скоро получила удовлетворительный отвтъ, а вслдъ за этимъ вынесла и первую тяжелую сцену по этому случаю.
Дико казалось Лизавет Игнатьевн поведеніе дочери за послднее время, но какъ ни сильно возмущалась она ея отлучками безъ позволенія на цлый день, странными занятіями и противорчіями на каждомъ шагу, однако ей и не снилось, чтобъ Сашеньк пришла нелпая фантазія выбраться изъ дому такимъ путемъ, и когда та сообщила ей объ этомъ, то Лизавет Игнатьевн показалось, что она шутитъ.
— Лучше ничего не выдумала, такъ ужь и этого не говорила бы… сказала она.
— Предупредить-то, я думаю, все-таки слдуетъ.
— Полно стращать, вдь я не ребенокъ.
— Я не стращаю васъ, вотъ прочтите, я уже опредлена, проговорила Сашенька, подавая матери отвтъ земской управы на свою просьбу.
Лизавета Игнатьевна принялась читать и это чтеніе такъ поразило ее, что сначала она не нашла ни одного слова для выраженія своего крайняго удивленія и горя.
— Ты идешь отъ насъ, можетъ быть, потому, что имешь нужду скрывать послдствія своей вольной жизни, если это правда, такъ не лучше ли признаться во всемъ откровенно и, отбросивъ гордость, попросить, чтобъ теб помогли похоронить грхъ въ своей семь, чмъ тащиться съ нимъ въ люди? проговорила она, собравшись съ силами и объясняя по своему ‘новый капризъ’ дочери.
— Ошибаетесь, со мною не случилось ничего такого, что я находила бы нужнымъ скрывать отъ васъ или отъ другихъ. Вообще вамъ нечего бояться, что я осрамлю васъ. Въ сельскія наставницы я иду потому собственно, что хочу работать. Здсь мн нечего длать, да и руки несвободны, а въ сел и дла много и мшать будетъ некому, отвтила ей Сашенька.
— Но вдь это блажь! Чмъ ты жить станешь? Неужели, по твоему, жалованья хватитъ на содержаніе? Вспомни, что ты никогда не знала нужды, съ дтства привыкла пить и сть какъ нельзя лучше, отказаться отъ хорошаго стола ты будешь не въ силахъ, если и пожелаешь, помщеніе въ училищ тоже не поправится теб, глушь, безлюдье — съ ума сойдешь…
— Я не привыкла къ обществу, а въ нашемъ богатомъ дом мн душно и я безъ сожалнія оставлю его.
— Все это только на словахъ хорошо выходитъ. Не разсчитывай, что мы станемъ помогать. Не заслужила, ты отъ насъ ничего, и я не только денегъ не буду присылать, платья и вещи, которыя поцнне, не вс отдамъ, все это готовилось въ приданое за хорошаго жениха, теперь же не только хорошій и плохенькій-то не присватается, ну, стало быть, и не зачмъ нагружать свои сундуки всякимъ добромъ..
— Мн ничего и не нужно.
— Одна голь бездомная идетъ на эти мста, опозоришь ты насъ…
— Повторяю, вамъ не придется краснть за меня.
— Да, какъ не придется, помилуй, ради Бога! Чмъ прикажешь объяснить твою дурь бросить домъ? Не станешь же на вс вопросы глазами хлопать. Никто не повритъ, что ты ни съ того, ни съ сего, взяла да и ушла въ народную школу,— тутъ такія заключенія выведутъ, что сгоришь со стыда. Хоть бы до меня довелись, поврила бы я разв?
— А ужасно и нужно… отозвалась Сашенька.
Пришелъ отецъ изъ магазина обдать. Лизавета Игнатьевна, огорченная, но непотерявшая еще надежды образумить дочь, передала ему свой разговоръ съ нею тономъ глубокаго негодованія, и въ заключеніе попросила его приказать Сашеньк не только сейчасъ же отказаться отъ полученнаго мста, но и не заикаться, и даже не думать больше о своемъ намреніи идти въ сельскія наставницы.
— Ну, этого я не могу, Лизавета Игнатьевна, не могу, все сдлаю, только не это, сама прикажи, буде хочешь, отвтилъ Кропачевъ, грустно покачивая головой.
— Какъ не можешь, когда ты обязанъ! Поговори съ нею построже, чтобъ она и впередъ не осмливалась такъ шутить съ нами.
— Она и не шутитъ, я полагаю.
— А я полагаю, что шутитъ.
— Если правду сказать, такъ вдь ей у насъ далеко не сладко, высказался Платонъ Андреевичъ.
Жена быстро взглянула на него,— старикъ сидлъ съ понуренною головой и плакалъ.
— О чемъ ты рюмишь? воскликнула, она. увидавъ Платона Андреевича въ такомъ положеніи.
— Она одна у насъ… я люблю ее… прошепталъ Кропачевъ.
— Все это такъ, но изъ этого я еще не вижу, почему ты ударился въ слезы.
— Задумала, такъ уйдетъ…
— Непремнно, такъ вотъ это и случится, да ты-то посл этого на что? Не пускай — и не уйдетъ.
— Силой держать ее я не стану, не хочу я ее тснить, да ничего тутъ и не подлаешь, ты вспомни, какъ отецъ упрашивалъ брата Василья бросить ученье, какъ онъ упрашивалъ его потомъ не поступать въ профессора, да разв тотъ послушалъ? Такое ужь, значитъ, расположеніе…
— Какъ теб не стыдно. Платонъ Андреевичъ, потакать двочк. Сравнилъ ты брата! Какъ можно ставить его примромъ,— онъ занимаетъ почетное мсто, онъ мужчина, а это что, срамъ просто, молоденькая двушка станетъ жить безъ всякаго призора. И что ей за необходимость идти на видимую бдность?
— До бдности я ее не допущу, это ужь вздоръ, я для нее наживалъ достатокъ.
— Право, ты рехнулся… Пойми ты. Христа ради, что намъ гршно потакать такому скверному длу. Мало ли что взбредетъ на умъ двочк, такъ неужели же вс ея прихоти исполнять слдуетъ?
— Дурного тутъ ничего нтъ, и не двочка ужь она, то и плохо, что мы все двочкой ее считали и держали ее какъ двочку…
— Да какого же ей праха не достаетъ?
— Не знаю, мать моя, скажу теб только, что ‘отъ добра добра не ищутъ’ проговорилъ Платонъ Андреевичъ, и вышелъ изъ комнаты.
Такъ Лизавета Игнатьевна и недобилась отъ него помощи. Старикъ не прочиталъ дочери никакого наставленія, ни одного замчанія не сдлалъ. Онъ даже слезы свои старался скрыть отъ Сашеньки, и когда настало время дать ей паспортъ, исполнилъ ея просьбу безъ малйшаго сопротивленія. За то какъ же горячо и поцловала Сашенька его сдую голову, принимая этотъ документъ!
— Потрудитесь, мамаша, указать, что я могу взять съ собою, мн сбираться пора, попросила она Лизавету Игнатьевну, наканун отъзда
— Все бери, все, что только найдешь нужнымъ, а которое забудешь, или положить будетъ некуда, я сама привезу, какъ устроишься, отвтила Лизавета Игнатьевна, и зарыдала. Сашенька, молча стояла, подл нея.
— Саша! Саша! Что мы теб сдлали? За что ты возненавидла насъ? Чего теб недостаетъ? Останься, если можно! Живи какъ знаешь, только останься! произнесла Кропачева тономъ безнадежной мольбы, притягивая къ себ дочь. Отъ ея крпкаго объятія былая любовь къ матери вспыхнула въ сердц Сашеньки, и она сдлала громадное усиліе, чтобъ хоть сколько нибудь твердо проговорить, что ея отъздъ совсмъ ршеное дло, измнить которое не въ ея вол.
— Не плачьте, мамочка! Это только сначала мой поступокъ представляется безнравственнымъ и дикимъ, потомъ вы увидите, что я поступаю хорошо. Разумется, вамъ будетъ скучно безъ меня, но вдь мы станемъ видться часто, пятьдесятъ верстъ очень маленькое разстояніе. Другое дло, еслибы мы разстались не помирившись, еслибы вы, какъ говорили сперва, не дали мн благословенія, тогда, конечно, я оставила бы васъ съ тмъ, чтобъ избгать всякой возможности встртиться, а теперь наша разлука не тяжела, утшала Сашенька мать.
— Совершенная правда, подтвердилъ ея слова Платонъ Андреевичъ, чрезмрно усиленнымъ морганіемъ прогонявшій навертывавшіяся слезы.
На утро кучеръ Кропачевыхъ явился за мной съ запиской.
‘Я ду черезъ два часа, приходите проводить. Мать сильно разстроена предстоящей разлукой, и вы сдлаете мн большое одолженіе, если встртитесь съ нею такъ, какъ будто она никогда и не думала запрещать ваши посщенія’, просила Сашенька. Я собралась въ одну минуту и отправилась къ Кропачевымъ, съ твердымъ намреніемъ исполнить просьбу Сашеньки, каковъ бы ни былъ пріемъ ея матери. Какъ и въ первый разъ, меня встртила Лизавета Игнатьевна.
— Сашеньку пріхали проводить, спасибо вамъ, она очень желала, чтобъ вы были, за Анюточкой тоже послали, заговорила она. поздоровавшись со мною. Мы сли рядомъ.
— Сашенька переодвается для дороги, подождите немножко. Что вотъ станешь длать, захотла хать въ село — и только, какъ ни уговаривали мы ее остаться — не слушаетъ. Богъ знаетъ, что съ нею сдлалось, начала Лизавета Игнатьевна, снова утирая глаза.
— А знаете что, Лизавета Игнатьевна, хорошо ли, дурно ли она длаетъ, ея отъздъ не остановить ужь, такъ не лучше ли не плакать, а то вы и Сашеньку разстроите, посовтовала я.
— Сама я это знаю, да не могу удержаться, такъ что тутъ будешь длать! съ полнымъ смиреніемъ промолвила Кропачева.
Когда вышла Сашенька, начался обдъ. Кром меня и Ершовой у Кропачевыхъ обдали въ этотъ день нсколько близкихъ родственниковъ, физіономіи которыхъ имли совершенно одинаковое выраженіе и годились на любыя поминки. Но, къ моему удовольствію, эти господа разошлись по домамъ сейчасъ же, какъ встали изъ-за стола, и провожать Сашеньку похали только старики, да я съ Ершовой. Лизавета Игнатьевна сидла съ дочерью въ тарантас, мы и Платонъ Андреевичъ хали на дрожкахъ. Въ семи верстахъ отъ города стоитъ село Красногорье, у его заставы мы въ послдній разъ поцловали блдное личико нашей дорогой Сашеньки и пустили ее одну въ неизвданную жизнь.
Съ отъздомъ Сашеньки для меня настало прескучное время. Кром разлуки съ нею и постоянной осенней непогоды было грустно еще и потому, что бабушка изволила простудиться я захворала довольно опасно. Кое-какъ занималась я съ своимъ классомъ, книги, музыку и свой дневникъ совсмъ бросила, но мои попеченія не спасли старушку и черезъ мсяцъ мн пришлось похоронить ее. Одна, совершенно одна осталась я на свт, и такъ трудно было мн выносить это полное одиночество, что я чуть съ ума не сошла. А тутъ еще понадобилось устраивать новоселье. Мое жалованье было такъ незначительно, что оставить за собой квартиру, гд мы жили съ бабушкой, и вести свое хозяйство нечего было и думать. Отказала я Маш, наняла комнату и стала ходить обдать къ Эмиліи Казиміровн, на другой конецъ города. Вс эти хлопоты, грусть о бабушк и крутая перемна обстановки такъ измнили меня, что Елена Павловна встревожилась не на шутку и предложила мн отдохнуть недли дв, чтобъ поправить здоровье.
— Вы не бойтесь, что у васъ за это время жалованье удержать, не будетъ этого, я займусь вмсто васъ, послушайтесь меня, убждала она.
И я послушалась, наняла лошадь я похала въ Петровское. Погода стояла хорошая и мы еще засвтло добрались до Сашеньки. Село показалось мн веселымъ,— дома все большіе, выстроенные по городски, и между ними два каменные. Сашеньки я не застала дома, но ея кухарка встртила меня, какъ знакомую и. прежде чмъ успла я раздться, принялась хлопотать о самовар.
— Куда же ушла Александра Платоновна? спросила я ее.
— На село ушла, теперь она съ бабами все, на счетъ льну, учитъ ихъ. Съ первоначалу-то надъ ней смялись, да она ничего, насъ, говоритъ, самихъ этому длу обучали, и уговорила бабъ одну часть льна удлать по своему, а другую по ейному. Буде, говоритъ, неудача выйдетъ, такъ я въ отвт, всмъ заплачу за убытки, ну т и согласились.
— А двочки любятъ ее?
— И не говори — какъ мать родную. Да какъ и не любить-то, такая доброта сердечная, что во всемъ свт не сыскать. И дивно это: молоденькая, а вс, что ни на есть, порядки знаетъ. Вонъ допрежь-то ея была попадья вдова, въ мои годы, ужь почитай, а всего не знала и драться любила, инда такъ изобьетъ двчонокъ, что т на утро и головы поднять не могутъ, а эта все лаской, да привтомъ беретъ.
Черезъ полчаса я увидла Сашеньку въ конц улицы. Она шла между двумя женщинами, весело разговаривая съ ними. Я вышла на крыльцо, желая поскоре обнять ее.
— Надежда Григорьевна! Какими это судьбами вы здсь. Ужь не потеряли ли вы мсто! крикнула она, завидвъ меня.
— Бабушка умерла, вотъ я и пріхала, къ вамъ, чтобъ развлечься, отвтила я Сашеньк, и затмъ подробно сообщила о перемн въ своей жизни. Мой разсказъ такъ глубоко опечалилъ ее, что я поспшила перемнить разговоръ.
— Скажите-ка лучше, какъ вы-то устроились? спросила я.
— О, мои дла идутъ превосходно! Я не думала, что успю осмотрться и сойтись съ поселянами такъ скоро,— вдь всего два мсяца, какъ я здсь. Мн все казалось, что до весны бабы не примутъ отъ меня ни одного совта, а, вышло иначе — я ужь настолько приручила ихъ, что он согласились удлывать часть льна подъ моимъ руководствомъ. Сначала, знаете, все было въ разсыпную, да я во время догадалась объявить, что если он черезъ меня потерпятъ убытокъ, такъ я каждой изъ нихъ заплачу, что будетъ слдовать, ну и послушались.
— А что если опытъ не удастся, и бабы въ самомъ дл потребуютъ уплаты?
— Какъ не удастся?— разв вы забыли, что у Мироновны въ прошломъ году чудный холстъ вышелъ!
— Разумется не забыла, но вдь можетъ же случиться, что здсь или ленъ окажется плохъ, или упущеніе какое произойдетъ.
— Ну нтъ, я стану внимательно слдить за работами и ничего подобнаго не будетъ, можете быть спокойны. Еслибъ я сомнвалась въ полномъ успх, такъ неужели вы думаете, что я стала бы начинать ни за что! Я знаю, что проврись я хоть разъ, довріе и подорвано навсегда, а это страшно, какъ хотите… Заплатить-ти имъ у меня будетъ чмъ, объ этомъ нечего тужить, но обмануть-то ихъ опасно, и я никогда не ршилась бы учить ихъ тому, въ чемъ не была бы уврена.
— Помогай вамъ Богъ!
— Прежде все я жаловалась, что мн длать нечего, теперь же гсе мое время занято, а это еще осень, что-то весной, будетъ… Я научу ихъ сбирать лекарственныя травы, пускай сдаютъ въ городскую аптеку, этотъ источникъ дохода неизвстенъ имъ и он наврно останутся благодарны мн за него. А главное все-таки холстъ… Въ первую же поздку въ городъ закажу стана два, которые были бы больше употребляемыхъ нын и нсколько широкихъ бердъ, новины пойдутъ значительно шире и будутъ бле и прочне, когда ихъ будутъ ткать въ новыхъ станахъ и блить не известью, и не шадрикомъ, какъ блятъ теперь, а вслдствіе итого и цну за холстъ дадутъ не ту… Вотъ я составлю примрную смту годового заработка бабы за прошлый годъ, — наврно каждая помнитъ, сколько зашибла денегъ въ теченіи года — потомъ сосчитаю доходъ и этого года, и видно будетъ, многимъ ли больше станутъ выработывать он съ помощью моихъ указаній. Въ крестьянскомъ хозяйств есть чмъ заняться, везд можно сдлать улучшенія. Вотъ, напримръ, ом грибы засаливаютъ на зиму, а какъ засаливаютъ?— зимой на половину сгниваетъ у нихъ это добро. Я и тутъ могу помочь, и тамъ и мужиковъ приберу къ рукамъ. Мужики здсь, вс до одного, страшные скептики, да это не бда, я не пойду къ нимъ съ увщаніями, а на дл покажу, какъ слдуетъ обрабатывать землю — и поврятъ… На мое счастье въ сел есть семья, въ которой нтъ ни одного работника, а подати съ нея идетъ за три души, сосдъ года три пользовался этой землей, но нын ему показалось тяжело платить подушные за свои дв души и за три души чужія, и онъ отказался оставить сосдскую землю за собой на этотъ годъ. Старуха не знала, какъ быть, захворала даже съ печали и съ величайшей радостью согласилась отдать мн свои поля. Я сейчасъ же внесла подать и теперь у меня ужь озими всходятъ. Все какъ-то само собой устраивается. Мн никогда и въ голову не приходило, что я такъ легко найду возможность показать крестьянамъ новый способъ обработки полей.
— Хорошо слушать васъ, только не врится какъ-то, чтобъ одинъ человкъ, да еще женщина, долгое время съумлъ удержать въ извстномъ направленіи цлый околодокъ.
— Да, вы правы до нкоторой степени. Женщин на моемъ мст трудно: духовенство зорко слдить за ея поведеніемъ и за ея отношеніями къ крестьянамъ, но мое положеніе исключительное положеніе. Настоящая жизнь моя настолько лучше моей прошлой жизни, что я дйствую чрезвычайно осторожно, чтобъ не испортить ее, ну и пока все идетъ хорошо. Да, мужчин, въ роли наставника, предстоитъ меньше затрудненій, за то, кром охоты разширить производительность крестьянскаго хозяйства, кром страстнаго желанія поучить простой народъ кой-чему и нкоторой подготовки — у меня деньги есть, слдовательно я могу длать многое, что другимъ показалось бы ршительно невыполнимымъ по незначительности средствъ. Мн нечего бояться, что меня не станутъ слушать. Я еще не знаю хорошо, какъ много сдлаю, у меня не положено никакихъ границъ моей дятельности, но вижу, что работы хватитъ на цлую жизнь, и врю, что сдлаю не мало. Пока передамъ то, что знаю, тамъ снова поучусь сама и снова будетъ, что передать — конца не видно… А что желающихъ учиться не будетъ, это вздоръ. Ихъ, дйствительно, не было бы совсмъ, или было бы очень немного, еслибъ мн вздумалось заставлять ихъ длать разные опыты, но пообщавъ окупить убытки,— это другое дло. Всякая непроизводительная затрата слишкомъ ощутительна для этихъ людей и они едва ли бы ршились положить хоть по копйк на мою прихоть, еслибы не были уврены, что копйка будетъ имъ возвращена.
— Теперь посмотримъ, не грозитъ ли вамъ опасность съ другой стороны, не дойдетъ ли ваша увренность въ польз своей дятельности впослдствіи до того, что вы перестанете, наконецъ, наблюдать за собою и приметесь вертться на одномъ мст? Или еще, не захотите ли вы пожить исключительно личной жизнью, полюбите кого, что ли?.. спросила я.
— Перваго не случится, невозможная это вещь, вдь я не замуравлена здсь, я стану бывать и въ город, и читать стану, да и уважать себя буду по старому. А послднее можетъ и сбудется. но что же изъ этого? Полюбить-то когда еще тамъ придется, а доля-то пользы все-таки будетъ внесена мною въ жизнь… Да еще вопросъ, помшаетъ ли мн моя любовь продолжать начатое, я вдь крпко люблю свое дло, Надежда Григорьевна, и едва ли что нибудь заставитъ меня отказаться отъ него. Передо мной носятся очень свтлые образы, они еще довольно неопредленны, правда, но и теперь въ нихъ столько обаянія, что трудно оторваться отъ нихъ, трудно пережить ихъ, не переживъ себя и сосредоточиться на чемъ нибудь иномъ. Теперь у меня интересы народа, какъ у государственнаго дятеля интересы націи, пересиливаютъ личные интересы. Опредлять личное счастье одной любовью нельзя. Для нкоторыхъ любовь дйствительно счастье, но мн, напримръ, чтобъ бытъ счастливой, вполн, совершенно счастливой, нужно сознаніе, что пока ученые и всякаго рода высокопоставленные люди страны выдумываютъ и производятъ то одну, то другую реформу, я, безъ насилія, безъ ломки и безъ всякаго шума, невжественныхъ, грубыхъ и бдныхъ людей, окружающихъ меня, длаю боле или мене свдущими, боле или мене разумными и довольными, — вотъ что мн нужно, чтобъ быть счастливой.
Больше недли провела я у Сашеньки, видла ея школу, познакомилась съ петровскимъ духовенствомъ и съ нкоторыми крестьянскими семействами и отправилась домой съ отраднымъ убжденіемъ, что Сашенька съ умньемъ держится на своемъ мст.
Нын весной, снова постивъ Петровское, я убдилась, что вс мои опасенія были неосновательны.
Училище помщалось въ новомъ полукаменномъ дом, выстроенномъ Платономъ Андреевичемъ, — съ нкотораго времени Платонъ Андреевичъ ревностно помогаетъ исполненію плановъ дочери,— весь нижній этажъ котораго занимала Сашенька. Впрочемъ, собственно Сашенька занимала только дв комнаты, остальныя, уставленныя простыми красными стульями, скамьями и столами, стояли пустыми, въ нихъ только три раза въ недлю, отъ десяти до двухъ часовъ, собиралось шумное общество молодежи обоего пола, приходившей учиться сапожному, башмачному и шорному мастерствамъ у братьевъ Топтуновыхъ, вывезенныхъ Сашенькой изъ города, вмст съ женой и дтьми старшаго брата. Эти Топтуновы раззорились было совсмъ, нанявъ за себя наемщиковъ въ послдній наборъ, накопили недоимку въ ремесленной управ, запутались частными долгами и опустили головы и руки съ горя, но Сашенька выручила — взяла ихъ къ себ по контракту на два. года и освободила бдняковъ отъ долга.
Сашенька все лучше узнавала простую жизнь, все ясне видла, что прежде всего нужно крестьянину, и съ такой энергіей повела его по дорог труда и развитія, что самые недоврчивые перестали сомнваться въ ея превосходств надъ собою и покорно пошли за ней. Много денегъ уходило у нея на журналы, газеты и спеціальныя — юридическія и сельско-хозяйственныя сочиненія, но за то она испытывала истинное наслажденіе, когда, съ помощью ея совтовъ, крестьянинъ получалъ большій барышъ или выпутывался изъ непріятнаго положенія… За совты послдняго рода мужики особенно любили ее. ‘Это что на счетъ закону, такъ собаку съла, право слово, бда бы намъ безъ нея’, говорила большая часть изъ нихъ.
— Ну скажите, Надежда Григорьевна, перестали ли вы хоть теперь трусить за меня! спросила меня Сашенька на другой день посл моего прізда, проводивъ отъ себя старика, приходившаго къ ней справиться, будетъ ли завтра хорошая погода или нтъ — можно ли вызжать на утро въ дальніе луга?
— За васъ — да, но обидно, что только вы можете держаться такъ прочно — вотъ у васъ и барометръ, и то, и другое…
— Обидно?..
— Да, обидно, что только вы и только потому, что у васъ денегъ пропасть, приносите пользу… Вамъ никто и подражать не захочетъ… Хорошо ей, скажутъ, когда у нея денегъ-то куры не клюютъ…
— Полноте. Съ прошлаго года ужь въ трехъ селахъ наставники ведутъ себя точно такъ же, какъ я. Они бдны и дло у нихъ подвигается гораздо медленне моего, но они идутъ одной дорогой со мною, и придетъ время, когда и въ ихъ селахъ, какъ въ Петровскомъ, станутъ шить сапоги, печь калачи и выдлывать прочный холстъ… Можетъ быть, мы-то, скоре другихъ, поможемъ простому народу научиться работать съ толкомъ, сознавать свои права и обязанности и приведемъ его къ тому, изъ-за, чего для него безплодно борятся теперь другіе…
— Хорошо было бы, еслибъ вс думали, какъ вы.
— Нужда скоро заставитъ многихъ такъ думать.