Самоед
Самоед
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Самоед, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1938
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Был у меня приятель, художник Дровосекин — человек сердитый, небольшого роста, носик красноватый, пуговкой, глаза серые, с блеском. Одет в сюртучок, на плечах всегда перхоть.
Уж с утра, помню, когда Дровосекин гостил у меня в деревне, он поднимал палец и грозился. Настроен был всегда серьезно. Охоты не любил. Говорил, что охота — варварство и доступна только низким инстинктам человека.
Этот мой сердитый гость держал меня в решпекте {От фр. respect — почтение, уважение.}.
В каждом вопросе, о чем ни заговори, есть две стороны: можно думать так, а можно и совсем наоборот. Русскому человеку доставляет великое удовольствие — сказать наоборот.
Приятель мой Василий Сергеевич не давал спуску Дровосекину и спорил с ним, что называется, с издевкой.
Я как-то говорю:
— Вот был я на Дальнем Севере, на Новой Земле. Самоеды рыбу едят сырую. Дикари.
— Еще неизвестно, дикари ли,— вскинулся Дровосекин. — Есть сырую рыбу — вовсе не значит быть дикарем. Дикари гораздо цельнее, чем ваша цивилизация с прихотями, утонченностями, поварами, соусами, разносолами, чревоугодием, утерей морали.
Дровосекин, подняв палец, долго распространялся и громил цивилизацию. И договорился до того, что сырую рыбу есть полезней и, наверное, вкусней.
Пришло время завтрака. А обедом, едой, у меня в деревне распоряжался приятель мой, архитектор Василий Сергеевич. Полдень. На террасе накрывают на стол. Тетенька Афросинья на кухне, что-то сердитая.
— Это что уж,— говорит,— без ума, что ли!
Ленька, мрачный, прошел мимо меня. Спрашиваю:
— Что с тобой?
— Да чего же… Василий Сергеевич чисто рехнулся. Не понимаю — что делается.
Прошел террасой — на столе, на блюде, лежит щука, выпотрошенная, но сырая. В миске тоже плавает сырая рыба. Тут же хлопочет Василий Сергеевич. Положил рыбу на блюдо и говорит:
— Готово.
По лестнице сверху сходят доктор Юрий Сергеевич, Павел Александрович Сучков. Все собираются к столу. Пришел и Дровосекин.
Василий Сергеевич наливает рюмку перцовки и говорит, смеясь, Дровосекину:
— Пожалуйте, пожалуйте, голубчик. Отведайте самоедской рыбки. Свежая — сырая…
Дровосекин немного побледнел. Но сел за стол, отрезал кусок сырой щуки, разрезал на ломтики, густо посолил, выпил стакан перцовки и стал есть.
— Превосходно.
Все пристально смотрели на него. А Василий Сергеевич закатывался в веселье и, хохоча, говорил:
— Что делается, что делается.
Павел Сучков вдруг озлился и сказал строго:
— Довольно. Дурацкое дело — не хитрость.
И приказал все снять со стола, сварить и изжарить.
Дровосекин искоса молча посмотрел на него и продолжал есть назло сырую щуку.
— Это уж чересчур!— возмутился и доктор Иван Иванович.
И, чтобы повлиять на Дровосекина, добавил:
— Будьте осторожны: от сырой рыбы заводится солитер. Медицина не позволяет есть сырую рыбу. Предупреждаю.
— Ваша медицина — не наука,— огрызнулся Дровосекин.
— Позвольте, позвольте!— на этот раз уже не на шутку рассердился доктор. — Как — не наука! В городах не позволяют есть сырую рыбу.
— Нет, врете,— упорствовал Дровосекин,— а семга, балык, икра?
— Позвольте,— не слушая, кричал доктор,— мы не дикари, не самоеды.
— Чем самоеды хуже? Города ваши все развращены: соуса, повара. А человек должен есть сырое…
— Довольно,— исступленно заорал Павел Александрович. — Вздор, пошлость! Долой! Что вы, одурели, что ли?
— Раки-то варить али сырые подавать?— спросил серьезно и хитро мой слуга Ленька.
Все сразу как-то замолчали. Дровосекин испуганно посмотрел на Леньку — рака-то сырого есть ему показалось, по-видимому, страшновато.
— Чего выдумали!— негодовала и тетенька Афросинья. — Василь Сергеич придумал. Все на смех. Этак-то по всей округе прославитесь. Никуда глаз не покажешь, засмеют. Да и Бог накажет…
— Что ты все смеешься?— сердито сказал Павел Александрович, глядя на Василия Сергеевича. — Что тут смешного?
А Василий Сергеевич, зажмурив глаз, хохоча, показывал пальцем на Дровосекина:
— Са-мо-ед!..
Вдруг Дровосекин побледнел и встал из-за стола.
— Странно,— сказал он покорно,— что-то скверно. Организм, должно быть, не тот. Испорчен цивилизацией…
Доктор Иван Иванович взял его за пульс, повел его в коридор к умывальнику и стал мочить ему голову. Тот кашлял и тихо говорил:
— Огня прежде не было, не жарили… Значит, ели сырое.
Когда на столе появились пироги с капустой и щи, Дровосекин явился с доктором опять к столу.
Он все еще не сдавался и, подняв палец, говорил:
— Что ж, испорчен организм, изгажен цивилизацией. Пока не было огня, ели все сырое…
После странного завтрака приятели мои наконец поуспокоились. Кто ушел на охоту, кто на рыбную ловлю, а Дровосекин с доктором Иваном Ивановичем остались у меня в мастерской.
После довольно длительного молчания Дровосекин, как бы невзначай, спросил:
— Скажите, доктор, что, солитер в самом деле заводится от рыбы?
— Как когда… Иногда и заводится.
— Так-так… — рассеянно произнес Дровосекин.
— И очень быстро растет,— серьезно добавил доктор.
Дровосекин как бы поперхнулся и робко спросил:
— И он бывает большой?
— Огромный,— ответил доктор. — В несколько саженей. Человека душит изнутри.
Дровосекин слегка побледнел и пристально посмотрел на доктора.
— Вы видели таких, доктор?
— Видел,— отвечал Иван Иванович, равнодушно смотря в окно.
— Невероятно!— изумился Дровосекин.
— Много есть невероятных вещей в природе.
— А скажите, возможно предупредить развитие болезни?
— Можно,— сказал доктор. — Надо выпить стакана три конопляного масла.
За обедом Дровосекину наливали в уху копопляного масла, и тот кротко пил.
— Что это делаешь,— спросил я потихоньку доктора.
— Пускай. Я ему покажу — ‘медицина не наука’… Тихонький станет…
И вновь перевел разговор на солитера:
— Был у меня один пациент. Он имел несчастье получить солитер от сырого рубленого мяса. Любил его есть, посыпая солью, луком, перцем. Мучился бедняга страшно. Похудел. Что ни съест — не впрок. Все солитер пожирал…
— Ну и что же?— спросил Дровосекин. — Вы помогли?
— Вылечил,— сказал Иван Иванович,— конопляным маслом. Пять бутылок в день с водкой принимал.
Дровосекин тихо потянулся дрожащей рукой за водкой и сказал слуге Леньке:
— Принесите еще масла…
Я вновь отвел доктора в сторону и сказал:
— Ну что ты с ним делаешь?
— Черт с ним,— отвечал доктор. — Я ему покажу, ‘медицина не наука’… До новых веников не забудет… Самоед!..
Самоед — Впервые: Возрождение. 1938. 28 января. Печатается по газетному тексту.