Н. Барсов.
Русский биографический словарь А. А. Половцова
Самборский, Андрей Афанасьевич, Барсов Николай Иванович, Год: 1903
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Самборский, Андрей Афанасьевич (род. в 1732 г., ум. в 1815 г.) — протоиерей, законоучитель и духовник императора Александра I, сын священника Харьковской губ., села Сыроватки. Образование получил в Белгороде (‘обучался латинскому языку’) и в Киевской Дух. Академии, по окончании курса в которой в 1765 г., по избранию начальства Академии и согласно воли императрицы Екатерины II, был послан в Англию для изучения агрономии, причем ему поручено было ‘смотрение’ за другими молодыми людьми, вместе с ним посланными в Англию. Вместе с тем, с того же 1765 г., он состоял ‘церковником’ при русской церкви в Лондоне. В 1768 г. он женился на англичанке Елизавете Фильдинг (&dagger, 1794 г.), обращенной им в православие, и в том же году, по кончине русского священника в Лондоне, по прошению, назначен на его место Св. Синодом, причем ему оказано было предпочтение перед другими просителями. В том же году он отправился в Петербург, где, отлично принятый и иерархами и некоторыми светскими сановниками, 8-го сентября был произведен в священники и возвратился в Лондон, где и стал совершать богослужение в русской церкви, между прочим для греков и сочувствующих православию англичан на греческом или латинском языке. В Англии С. пробыл 15 лет, но об этом периоде его жизни пока не имеется сведений, если не считать слов самого его в письме 1804 г., где он говорит, обращаясь к государю: ‘сия просвещенная страна (т. е. Англия) да засвидетельствует, с какою ревностью и чистотою совершал я чрез многие годы богослужение, которое утверждает в человеках чистую веру, которая едина утверждает царские престолы, содействием которой народы пребывают в тишине и единодушии. По совершении священной должности в храме, все прочее время употреблял я для приобретения не собственной пользы, а блага общего — успехов российских художников, кораблестроителей, мореходцев, земледельцев, пользуясь всеми возможными случаями и способами’. Дабы такое попечение там не прекратилось после него, он ‘на собственное иждивение приготовил достойного преемника себе (протоиерея Я. Смирнова). Получив о нем хорошие сведения, вероятно от русского посланника в Лондоне, императрица в 1780 г. вызвала его в Россию.
Можно подумать с первого раза, что последовавшими затем назначениями на высокие посты при дворе, и вообще своею карьерою, С. обязан протекции своих высокопоставленных земляков — малороссов, например, кн. Безбородко, близкие, по-видимому, отношения к которому С. относятся к числу самых ранних связей его между сановниками. Еще в 1783 году С. обращался к нему со своею любимою мыслью о необходимости повсеместного введения в России улучшенных способов земледелия и полеводства… Но всего вероятнее, что императрица сама лично усмотрела в С. такого человека, какой был нужен в данном случае. Стремясь к сближению с Западною Европой, к утилизации для России европейского просвещения, имея достаточно советников и немецкого и французского направления, она не могла не остановить своего внимания на умном русском человеке, пробывшем 15 лет в Англии, отлично знакомом с ее жизнью и учреждениями. Личность С. обрисовывается, по его письмам, лучшими, вполне симпатичными чертами, и впечатление, им произведенное, не могло не быть благоприятным. В Англии он не сделался ни деистом, ни материалистом, сохранил горячую любовь к родной стране, вывез из Англии уважение к закону и праву, прогрессивность стремлений, все те лучшие возвышенные нравственные стремления жизни, которые характеризуют человека истинно благовоспитанного, облагороженного, каких не много было в то время на Руси.
Остановив внимание на С. по его возвращении из Англии, Екатерина оставила его вблизи себя, чтобы высмотреть его более внимательно, и назначила его священником в Софию (Царское село). По окончании освящения выстроенной С. в Софии церкви, на придворном обеде для 31 человека, в числе приглашенных был и С., и императрица, конечно, отличила его здесь перед всеми своим вниманием.
В продолжение двухлетнего пребывания в должности настоятеля софийской церкви С. согласно воле императрицы не преминул сделать употребление из приобретенных в Англии познаний по садоводству, и ему принадлежит, между прочим, планировка и устройство александровского сада в Царском Селе, сделанные применительно к содержанию сказки императрицы ‘о царевиче Хлоре’. Виды этого сада и поэма о нем в стихах имеются в оставшихся после него бумагах. С. пробыл таким образом на глазах у императрицы два года, в 1782 г. она нашла для него более серьезное дело, назначив в духовники к цесаревичу Павлу Петровичу и его супруге, в каковом звании ему поручено было сопровождать эту молодую чету в ее путешествии по Европе. По возвращении из путешествия, в 1783 г., императрица собственноручно возложила на С. особенный крест из синей финифти, осыпанный бриллиантами, на голубой ленте. Побывав затем на родине, устроив там материальное положение своей многочисленной бедной родни, он в то же время наблюдал там жизнь простонародья и состояние сельского хозяйства в Малороссии, о чем 9-го сент. 1783 г. писал к князю Безбородко, заявляя о возможности ‘аппликовать’ правила агрономии, приобретенные им в Англии. ‘С уверением могу сказать, что во всех местах России можно завести доброе и весьма прибыточное государству хозяйство. О нынешнем российском доношу, что оно в самом бедственном положении. Крестьяне не разумеют никакого порядка и теряют по крайней мере третью часть времени, которое, по долговременной зиме, должно быть весьма дорого. Теряют они почти половину хлеба, причем весьма изнуряют свои силы и скотов, что причиняет чувствительнейший вред государству’.
По возвращении его с родины, в 1784 г. императрица назначила его на самую важную должность — законоучителя (и вместе преподавателя английского языка) к В. К. Александру Павловичу и его брату Константину Павловичу, а позже и к великим княжнам — Александре, Елене и Марии Павловнам. По поводу этого назначения С. писал жене в Лондон: ‘так как эта должность имеет важнейшее значение для нашего отечества и, можно сказать, для всего человечества, то я обязан пройти чрез самое строгое самоиспытание… Со всевозможным усердием и бдительностью должен я начать мою священную обязанность’. Вступив в новую высокую должность, С. получил в подарок мызу Белозерку (на дороге из Павловска в Царское Село), давшую ему снова удобное поприще для применения своих агрономических познаний. С. часто совершал педагогические прогулки со своими учениками по полям Белозерки, объясняя им пользу земледелия, входил с ними в избы крестьян, знакомя с их бытом и нуждами. Это время своей деятельности С. позже (в 1804 г.) характеризует в письме к императору Александру: ‘время было для меня златое и драгоценное… Ваше Величество могли весьма ясно познать мою прямую систему религии евангельской и религии сельской, из которых происходят благонравие и трудолюбие, которые суть твердое основание народного благоденствия’. Летом 1787 г. С. со своими учениками был в Москве и селе Коломенском для встречи императрицы, возвращавшейся из Крыма, и произнес ей речь, которая тогда же была напечатана. В это время его посетил М. М. Сперанский, с детства — его знакомый. Позже Сперанский был у него домашним человеком и в его доме выбрал себе жену. Далее в биографии С. следует переписка его со своими учениками во время его болезни 1787—1791 г., прекрасно обрисовывающая отношения учеников к законоучителю и самого законоучителя. В письме от 12-го декабря 1787 г., изложив сущность своих преподанных августейшим ученикам религиозных наставлений, С. замечает: ‘по совершении молитв, Вы должны обратить все Ваше внимание на те науки, которые споспешествуют просвещению… Бог, одарив Вас щедро талантами душевными и телесными, взыщет строго отчет о их употреблении. Наставникам Вашим повинуйтесь во всякой кротости, доверенности и чистосердечии. Впрочем, во всяком человеческом состоянии старайтесь находить своего ближнего. Тогда никого не обидите, тогда исполните закон Христов’. Будущий император отвечал ему благодарностью за письмо и за наставления, ‘которые он будет стараться всем своим сердцем исполнять’. ‘Я чрезвычайно обязан вам за ваше письмо’ — писал Александр С. в 1788 г., правила и советы, в нем изложенные, глубоко проникнули в меня, и я надеюсь применить их сообразно вашему желанию. Я очень сожалею, что болезнь ваша препятствует мне пользоваться вашими беседами’. Еще позже, когда Александр вступил уже в лета юности, С. пишет ему: ‘я должен Вам с твердостью духа сказать, а Вы с равномерною (твердостью) принять, что Вы вступили уже в юношество, которое бывает распаляемо страстями и влекомо к вредным пожеланиям, которых тот юноша жертвою не бывает, который закон Божий и здравый рассудок поставляет бдительным стражем над своими деяниями’. На это письмо Александр отвечал: ‘Покорнейше благодарю вас, А. А., за ваше письмо. Жалею весьма, что так долго лишен удовольствия вас видеть и самолично свидетельствовать ту искренность, с которою навсегда пребуду вам усерднейший…’ Воспитание Александра, как известно, окончилось несколько преждевременно. Екатерина слишком горячо желала видеть скорее своего любимого внука супругом и отцом семейства. По случаю обручения его 10-го мая 1793 г. с принцессою Луизой, нареченной при этом Елизаветою Алексеевной, С. послал ему письмо: ‘воспитание Ваше кончилось. Теперь Вы, благоверный Государь, должны Богу, отечеству и всякому человеку порознь сами за себя отвечать во всех деяниях. А паче: в Вашем высоком рождении есть некоторое коварное и зловредное ласкательство, угнетающее правду. Все земные владыки делались более или менее жертвою оного. Дабы спастись от будущих несчастий, Вы должны, во-первых, остерегаться всевозможным образом ласкательства, и, во-вторых, сохранять свято обязанность брака, который начинается теперь обручением’. В 1797 г. С. было поручено заведование школою земледелия в Белозерке. В 1799 г., при выходе вел. кн. Александры Павловны в замужество за австрийского эрцгерцога Иосифа, С. назначен ее духовником и настоятелем ее домовой церкви. В это время в Австрии происходили между славянами национальные движения, и С. открыто заявлял им свое сочувствие, к чему склонил и великую княгиню, положение которой при австрийском дворе сделалось вследствие этого особенно тяжелым. По кончине великой княгини в 1800 г. С. стоило больших усилий настоять на подобающей высочайшей особе торжественности погребения и опровергнуть распространенное повсюду иезуитами известие, будто покойная перед смертью приняла католицизм. С этою последнею целью С. успел издать гравированное изображение отпевания великой княгини в православной церкви со всеми аксессуарами православного чинопоследования, и распространить эту литографию между православными славянами и греками. До 1804 года С. оставался при церкви, им построенной, в которую перенесены были останки в. княгини. В 1804 г. он возвратился в Россию, посетив, между прочим, Черногорию и Грецию, и прибыл в Крым, где составил описание этого своего путешествия (оставшееся неизданным). Имея в это время уже более 70-ти лет от роду, он, однако, тяготился бездействием, на которое был обречен. Из Крыма, в котором хотел было остаться, чтобы заняться там миссионерством среди татар, после того, как на это желание его ему не было изъявлено согласия свыше, он переселился в свое имение, Стратилатовку (Херсонской губ.), пожалованное ему, с 500 душ крестьян, еще императором Павлом. Здесь он весь отдался занятиям сельскохозяйственным и филантропическим, распространяя между своими крестьянами рациональные понятия о земледелии, вводя в употребление усовершенствованные земледельческие орудия, выписанные из Англии, развел испанскую породу овец, устроил шелковичную плантацию, устроил, между прочим, богадельню для престарелых, дом для вдов и сирот, больницу с аптекой при ней, училище для детей своих крестьян, правильное привитие оспы, наконец приобрел в свою собственность незадолго перед тем открытые Александровские минеральные воды, определенные в терапевтическом отношении по его приглашению профессором химии в Харьковском университете Гизе (в 40 верстах от г. Изюма), и, приведя эти воды в должное благоустройство, открыл их для общественного пользования, устроив больницу на 30 человек и наняв на свои средства медика. Наконец, между своими крестьянами С. ввел оригинальный сельский суд — из стариков, который имел право награждать за добродетели и наказывать за пороки. Несмотря на все эти добрые предприятия, С. плохо жилось и в Малороссии, как видно из писем его к императору Александру и князю Голицыну. ‘Признаюсь, говорил С. в одном из них, что мне некогда безопаснее было жить с неверными турками (?), нежели с моими христианскими соседями, на месте моего рождения’. Одни здесь говорили, что он ‘находится под гневом Его Величества’, другие — что ‘он шпион государев’. Он даже сделался здесь жертвою крупного мошенничества со стороны прежнего владельца местности, где он устроил водолечение, который возбудил против С. все местное дворянство. Поэтому он еще в 1804 г. обращался с просьбой к Государю о назначении его в Крым, как для миссионерских занятий, так в особенности для того, чтобы там на деле показать, ‘каким образом можно обратить дикие степи в хлебородные поля и завести везде правильную систему полевого хозяйства’. ‘Сию опустошенную страну сам Бог предназначил для того, чтобы священнослужением в ней я запечатлел остаток дней моих’, — писал он Государю снова в 1805 г., отказываясь при этом от жалованья за этот труд. Государь успокоил С., пожаловав ему бриллиантовые знаки ордена Св. Анны при особом милостивом рескрипте и велел переселиться в СПб., где ему дано было обширное помещение в Михайловском замке, в котором ему дозволено было также устроить для себя церковь из подвижной церкви, в которой С. священнодействовал в Вене, с иконами, принадлежавшими лично великой княгине Александре Павловне и с убранством ‘из ее царственных одежд’, купленных С. после ее кончины ‘на публичной продаже’. В 1806 г. через графа Н. И. Салтыкова ему был пожалован малый мальтийский крест. Однако в 1807 г. он снова проживает в своей Стратилатовке, в 1809 г. мы находим его в Крыму, в Симферополе и Евпатории, среди греков, о которых он пишет Голицыну: ‘не могу довольно описать их сердечных движений и пламенеющих молений о благочестивейшем Государе, на которого они надеются, что Бог избрал его для их избавления’. В 1812 г. он возвратился в СПб., где и провел последние годы своей жизни, почти не сходя с одра болезни. По удалении своем от службы в 1804 г. он получал пенсию всего 11260 руб. (в том числе — 7600 руб. из Кабинета государя и 2000 руб. от Венгерского палатина). По смерти его, согласно его предсмертной просьбе, его двум дочерям и внукам оставлена была пенсия из Кабинета Е. В. и кроме того им предоставлено было пользоваться по смерть его квартирой в Михайловском замке. Кроме того, семейству С. был прощен долг земельному банку (36000 руб.), ‘нажитый, как писал С. в предсмертном письме Государю, не роскошью и мирскою суетностию, но приобретением общего блага’. Между прочим С., со времени возвращения из Англии, состоял членом Имп. Вольного Экономического Общества. Любопытно, что и по переселении в Россию С. не переставал ходить в светской одежде, стричь волосы на голове и брить бороду и усы, на что им испрошено разрешение Государя. Из сочинений его доселе известны лишь относящиеся к агрономии: ‘Описание практического земледелия’, М. 1781 г., и ‘Сельское хозяйство’, издававшееся еще в сороковых годах.
В продолжение 15 лет С. находился при Александре І, и не только был его законоучителем, совершал для него богослужения, был его духовником, но часто делил с ним время его досугов, делал вместе с ним прогулки, бывал у него, как домашний человек в свободное от занятий время. Уже это одно дает основание предполагать, что он имел большое влияние на Александра, на его развитие и характер мировоззрения. Известная христианская религиозность Александра, выразившаяся с особенною силою в идее Священного Союза, не могла быть плодом влияния кого-либо другого, кроме С. Доселе даже в специальных биографиях Александра І имя С. едва лишь упоминается. И то, что говорится о С. в некоторых сочинениях об эпохе Александра, носит характер пристрастия и односторонности. В основу этих неблагоприятных суждений о С. обыкновенно полагается свидетельство квакера Греллье: ‘воспитатели, приставленные к Александру, отличались известными достоинствами, но это не были верующие христиане (т. е. верующие по-квакерски), первоначальное его воспитание не сообщало ему религиозной настроенности, хотя он имел обыкновение, согласно правилам греческой церкви, утром и вечером читать известные молитвы, но это ему не нравилось’, хотя в этих словах Греллье имя С. даже не упоминается, а говорится о ‘воспитателях’, на которых жалуется в своих письмах и С., как на лиц, парализовавших его уроки религии, М. Я. Морошкин (Иезуиты в России, т. II, стр. 25) прямо относит этот отзыв именно к нему и утверждает, что влияние С. на будущего царя ограничивалось только изучением краткого катехизиса, сочиненного для сельских школ, и формальным исполнением церковных обрядов, без всякого знания их смысла и значения. ‘По образованию своему С. был невеликий богослов, по складу ума, по воззрениям и симпатиям был более агроном, чем богослов, англичанин более, чем православный священник, более прочей своей братии развитой, но и более ее удалившийся от чистоты и духа православия’. Подробнее эти же суждения о С. развивает г-н Надлер в специальном сочинении: ‘Император Александр и идея Священного Союза’: ‘на религиозное воспитание будущего самодержца было обращено внимание во всех отношениях крайне поверхностное, оно было поручено человеку малоизвестному, не выдававшемуся ни богословскими познаниями, ни религиозно-нравственными качествами. Возникает вопрос: не удалялся ли он от чистоты и духа православия?’ ‘Влияние С. было отрицательное. Александр не знал Бога’. Ряд благоприятных суждений о С. начинает барон Корф: в ‘Жизни Сперанского’ он называет С. человеком ‘весьма замечательным по высоким качествам’. Г. Шумигорский считает С. одним из образованнейших людей своего времени, несмотря на близкое знакомство с философией своего времени и долгое пребывание за границей сохранившим веру в христианство и оставшимся вполне преданным православной церкви и русскому народу’. (Русский Архив, 1891 г., кн. II. стр. 311). Новейшие материалы, изданные уже после появления суждений о С. барона Корфа и Шумигорского, как нельзя более подтверждают эти суждения. Насколько ученым богословом был С., для окончательного суждения о том хотя пока и нет достаточных данных, но все-таки следует знать, что он был лучший ученик лучшего богослова своего времени, Самуила Миславского, и целой плеяды знаменитых профессоров Киевской Академии, что — лучший, видно из того, что он был поставлен во главе своих товарищей, вместе с ним отправленных в Англию. Хотя в своем автобиографическом показании, данном Св. Синоду, он сам выражается, что ‘отчасти слушал богословие’, но это ‘отчасти’ правильнее понимать не в том смысле, что он слушал лишь часть богословия, а в том, что богословие составляло в полном составе часть прослушанного им академического курса. Богословских сочинений (если не считать его перевода на английский язык ‘Чина венчания в православной церкви’, оставшегося ненапечатанным, сделанного им специально для своей невесты, и перевода на русский язык с немецкого сочинения ‘Об исповеди’, также не изданного) С. не написал потому, что, находясь в Англии, все свое время безраздельно должен был посвящать, как он пишет императору Александру, для выполнения практических обязанностей, на нем лежавших — руководства не только его товарищей, прибывших с ним для изучения агрономии, но и всех русских деловых людей, приезжавших из России с образовательными целями, которым руководство знающего человека было необходимо в малоизвестной стране и которого этим людям не у кого было найти в то время, кроме него, о твердости же его религиозно-православных убеждений и о преданности его православной церкви в новейшее время имеются свидетельства самые решительные. В Англии именно он имел хорошую школу борьбы за православие, как видно из его неоднократных упоминаний в письмах к Александру I о ‘суеверии (суеверием он постоянно называет деизм, в то время господствовавший в Англии, может быть и масонство, а также материализм и вообще неверие), противящемся Богу и его помазанникам, о страшном, немилосердном суеверии, горькие плоды которого он вкушал, но против которого боролся всеми силами, не щадя живота своего’. Не мог он, человек интеллигентный, не входить в более или менее в соприкосновение с областью жизни внерелигиозной того времени в Англии, но из своего знакомства с этою областью он вынес для себя отрицательное отношение к этим доктринам и боролся с ними, защищая принцип религиозно-церковный. Об уроках собственно закона Божия, преподанных великим князьям и княжнам, ныне имеются самые подробные и точные сведения в двух ‘донесениях’ о том самого С. и в речи его на экзамене по Закону Божию вел. княжне Александре Павловне. Действительно руководством по Закону Божию для наследника был предписан С. ‘краткий катехизис’, составленный для народных школ, но из названных документов видно, что законоучитель отнюдь не стеснялся им, имея его лишь программой своего курса, что великим княжнам С. преподавал по руководству ‘катехизиса пространного’, что его курс Закона Божия обнимал всю систему христианского Богословия, не опуская ни одного из догматов православной церкви, затем ученики читали по главам Евангелие и вообще книги Нового Завета в выдержках, изданных для народа, с переводом со славянского на русский. На первом плане у него стояло учение о Боге, как Творце мира, всемогущем и всеблагом, что законоучитель пояснял рядом премеров из окружающего мира, стараясь возбудить и развить в учащихся самую главную обязанность христианина — любовь к Богу. Затем, изображая видимый мир и его творения, а также показывая в судьбах мира и человечества пути Божественного Провидения, законоучитель старался развить в учащихся вторую главную христианскую обязанность — любовь к ближнему. Вообще на первом плане в его уроках было нравственное христианское учение, — ‘с наблюдением, чтобы непорочные души были предохранены от всяких предубеждений и земных школьных умствований’. ‘Было чтено Св. Евангелие с русским переводом, а также и на английском языке, чтобы сердце было наполняемо чистейшим благонравием, естественным и евангельским. Смиренная жизнь Спасителя и его страдания не имели другой цели, как любовь к человечеству, почему сердца их высочеств образовались главно к благотворению’. Затем следовали богословские положения, в вопросах и ответах, с чтением книги Деяний и Посланий апостольских. Тот и другой курс — великим князьям и великим княжнам — заканчивался церковною историею, изложение которой имело целью показать, что греко-российская церковь не была пременяема и ныне премениться не может, и рожденные в ней должны оставаться в ней тверды и непреложны до последнего издыхания. ‘Подвигом добрым подвизался, заканчивает свое письмо С. Императору Павлу, против суеверия, противящегося самому Богу и помазанникам’. ‘Выше и драгоценнее самой жизни моей поставляю, писал еще С., возвестить любезнейшему отечеству, что их высочеств сердца суть расположены ко всякой благостыне, что угодно есть пред Богом’. Как личность, С. особенно хорошо и подробно обрисовывается в письме его к главному воспитателю князю Н. И. Салтыкову, писанном еще в самом начале его законоучительства — в 1788 г. Письмо начинается изложением понятий автора о современном положении вещей в России, что сделать он считает необходимым потому, что воспитание Александра Павловича, вверенное ему, Салтыкову, и под его начальством в числе других и законоучителю, есть дело, в котором оба они должны будут дать строжайший отчет перед отечеством и перед страшным Судиею. О самом себе С. замечает, что он счел себя обязанным замкнуться в себя: ‘с людьми обращаюсь из единой точию благопристойности, провождаю жизнь уединенную и по настоящим темным обстоятельствам довольно осторожную, не вхожу ни в какой союз доверенности’, — и то, что изложить ниже, заимствует ‘от народного гласа, который можно слышать на стогнах, на распутиях, на торжищах’. Здесь он везде слышит вольноглаголание всеобщее, замечает ‘чувство, устремляющееся к необузданной вольности, предвещающее отечеству наиужаснейшее кровопролитие. К сему насильно влечет народ угнетение и грабительство алчных судей и властей, которые на единой только мзде продают правосудие, беззаконную же мзду употребляют на вящее зло — на изобретение разнообразного сладострастия и роскоши, уловляющей непорочные нравы, расторгающей обеты непорочного ложа, искореняющей всякое благонравие и благочестие’. ‘Евангельский закон — опора чистой нравственности — стеснен неверием, суеверием и лживотолками опасных лжеучителей, корыстолюбием первосвященников и священнослужителей, которые пастырствуют более ради своего чрева и фарисейских почестей, нежели для блага пасомых. От такого ослабления и небрежения закона Божия всякие развраты, неправды и неиссчетные злоупотребления в общежитии усилились до крайности, любовь к ближнему толико иссякла, что редкие сыны церкви и отечества служат благу общему, редкие внемлют гласу обидимых и сирот, вопиющих к небесам’. Из всего этого автор письма заключает, что уже исполнилась мера Божия милосердия и наступило время Божия правосудия, актом которого автор считает продолжающуюся еще войну (1788 г.). О своем влиянии на воспитанника С. дает такое замечательное свидетельство. ‘Мне… он всегда оказывал послушание, почтение и любовь и такое чистосердечие, что при первых моих увещаниях всегда, без словопрения, обнажал мне свою душу и преступления (!), в коих раскаивался нередко со слезами, и уверял меня самим Богом, что те преступления… соделал не по предразмышлению или жестокосердию, но по легкомыслию и скоропостижности. Известно вашему сиятельству, что такое его благорасположение я приобрел не ласкательством, не подлым снисходительством, но единообразным моим поведением, твердыми правилами, кроткими, проистекающими от глубины душевные, советами’. ‘Его Высочество от природы одарен добрым сердцем, кротким нравом, и склонностями к благу общему. А что он начал преображаться в противный характер, сему неоспоримо суть причиною окружающие его г-да кавалеры. Но и нас, окружающих винить совсем нельзя, ибо мы не так воспитаны, чтобы воспитывать великих князей, винить же нас надобно в том, что мы не часто читаем инструкцию, данную великою Екатериною, винить тех надобно, которые препираясь о первоначальстве и личных достоинствах, влагали в уста младых воспитанников предосудительные внушения о неспособности других. По долгу и ревности мне осталось сказать, что время и нужда настанет, дабы вы спасали великого князя Александра. По душевным его свойствам вы можете сделать его весьма добрым государем и добрым отцом народа. Потому завременно надлежит ему внушать плоды миролюбия, первый источник благоденствия народного, на котором основывается слава государей и государств’. Заканчивая это замечательное письмо, которым ‘сложил славной души зело угнетавшее ее бремя’, С. обращается к своей всегдашней любимой теме — к заботе о всяческом благе народа, а также просит об устройстве училищ для народа.
В деятельности С., не имеющей непосредственного отношения к его законоучительству, особенно выдаются его заботы о славянстве и о простом народе. В Буда-Пеште он сблизился с тогдашними главными сербскими деятелями и, разделяя их надежды на освобождение сербов от австрийского и турецкого ига, не раз брал на себя ходатайство перед русским правительством о заступничестве России за сербов, сначала через князя Чарторижского, которому писал о том трогательное и убедительное письмо, с приложением подробной записки о состоянии православного сербского населения под властию Турции и Австрии, составленной православным сербским митрополитом Стефаном Стратимировичем. Записка эта была представлена в 1804 г. императору Александру. В 1808 г. он лично от себя обращался с таким же ходатайством к своему бывшему ученику в особом письме на его имя, а также неоднократно и в письмах последующего времени. В 1809 г., в письме по поводу мира со Швецией, С. говорит: ‘премудростию Вашею утвержденный мир, толико славный для России, да пребудет незыблем во вся грядущие времена, — есть моя горячайшая молитва, и да в полном и в цветущем здравии совершите и другой богоугодный подвиг: избавление христианских церквей, нам единоверных. Великость и твердость Вашего духа подает и в сем событии твердую надежду’. По другому письму его к императору Александру и пребывание великой княгини Александры Павловны в Венгрии было и залогом защиты и душевным утешением миллионов единоверных нам сербов, да и последователи лютеранства, реформатства и католичества считали ее залогом избавления сербов от австрийского ига. Сами король и палатин венгерские, по словам С., поддерживали ее в чувствах любви к соплеменникам, внушенной и развитой в ней ее любимым и особенно чтимым законоучителем.
Хлопоты и ходатайства С. о славянах остались тщетными. Но все-таки, как известно, император Александр посетил и южную Чехию и Угорскую Русь, хотя это посещение не имело последствий для улучшения положения православных в Австрии, тем более — в Турции. Из писем С. к императору Александру и кн. Голицыну видим, что предметом особенной заботливости С. было также улучшение быта помещичьих крестьян в России и народное образование.
Вообще С. вел обширную переписку со многими выдающимися деятелями того времени. В собрании его бумаг имеются весьма приветливые и любезные письма к нему от Потемкина, Безбородко, Салтыкова, Кочубеев, Чарторижского, Чернышевых, Кутузова, Панина, Ливена, Сперанского, Трощинского, Е. Р. Дашковой, Н. С. Мордвинова, Демидова, Ягужинского, Коновницына, Траверсе, и других видных людей того времени.
Кашпирев, ‘Памятники новой русской истории’, СПб. 1871, т. II. — Лебедев, ‘Харьковский Коллегиум’, М. 1886. — ‘Вера и Разум’, 1894 г. No 9. — ‘О жизни прот. А. А. Самборского’ (материалы для биографии), СПб. 1888. — Александренко, ‘Русск. посольск. церковь в Лондоне в ХVIIІ в.’, Варшава 1895. — Письма Самборского изд. В. И. Жмакиным в ‘Христ. Чтении’ 1894 г. — Филарет, ‘Историко-статистическое, описание Харьковской епархии’, 1858, V. — Свящ. Н. Стеллецкий, ‘Прот. А. А. Самборский’, Труды Киевск. Духовн. Акад., 1896. — Я. К. Грот, ‘А. А. Самборский, законоучитель императора Александра I’, ‘Русск. Вестник’, 1889 г. — Надлер, ‘Импер. Александр І и идея Св. Союза’, СПб. 1886, т. I. — Н. К. Шильдер, ‘Импер.
Александр I, его жизнь и царствование’, 4 тома, по указателю, СПб. 1897—1898. — ‘Русский Архив’, 1868, 1871 годы. — Морошкин, ‘Иезуиты в России’, т. II. — Иконников, ‘Опыт русской историографии’, Киев, 1891, т. I (2 книги).