Е. А. Салиасъ
VI. Саида.
І.
II.
III.
IV.
V.
VI.
Е. А. Салиасъ
VI. Саида.
І.
II.
III.
IV.
Саида, Салиас Евгений Андреевич, Год: 1896
Время на прочтение: 26 минут(ы)
Собраніе сочиненій. Т. 16. Андалузскіе легенды.
М., 1896
Великъ Аллахъ и Магометъ, пророкъ его! Нтъ Бога выше Бога правоврныхъ! Нтъ пророка выше Магомета! Прекрасна земля, сотворенная Аллахомъ, обильна дарами… Сладка жизнь человческая, но тотъ, кто вренъ заповдямъ Корана, заживетъ посл смерти другою, дивного жизнью: вкъ будетъ отдыхать и наслаждаться въ раю съ прелестными гуріями.
Всемогущъ и страшенъ калифъ Абекъ-Серрахъ! Нтъ повелителя на земл равнаго ему! Пышенъ и великолпенъ Альказаръ, въ которомъ обитаеть калифъ, роскошны сады, величественны террасы, стройны минареты и башин! Довольный міромъ и всми дарами Аллаха, безпечно счастливъ калифъ. Лишь дв заботы есть у него: первая забота — постоянная борьба съ Кастильскими королями, при перемнчивомъ счастьи. Вторая забота не меньшая: будущность его единственной дочери.
Красавица дочь, Саида, цвтъ женъ Мавританіи. Ни въ Гренад, ни въ Кордов не найдется красавицы, равной ей прелестью. Жизнь, казалось бы, должна улыбаться единственной дочери всемогущаго калифа, но Саида — странная юница. Вс ее любятъ, вс поклоняются, отецъ боготворитъ, но вс жалютъ ее, будто ждутъ, что приключится съ ней что-нибудь худое. Между сотенъ глазъ, черныхъ, узкихъ, арабскихъ, странно смотрятъ большіе синіе глаза Саиди. Совсмъ не похожа она на мавританку.
И среди своей пышной, сладострастной и счастливой жизни калифъ озабоченъ судьбой дочери еще боле, нежели борьбой съ Кастильскими королями.
Великъ Господь Вседержитель, пославшій Сына на землю, пострадать за грхи человческіе, научить любви, смиренію и всепрощенію.
Милосердна Святая Марія, Заступница за людей предъ престоломъ Всевышняго и предъ Богомъ Сыномъ.
Земля юдоль грха, горя и страданій, гд человкъ обреченъ въ пот лица своего снискивать хлбъ насущный.
Только исполняющій заповди Господни спасется и наслдуетъ жизнь вчную, гд нтъ воздыханія и печали.
Всемогущъ и страшенъ врагамъ король Кастильскій Гонзало. Нтъ христіанскаго владыки могущественне его.
Тяжелъ и мраченъ замокъ короля, угрюмо смотрятъ бастіоны, бойницы и подъемные мосты.
Врный рабъ святого отца папы и церкви Римской, живетъ строгою жизнью король Гонзало съ Ave Maria на устахъ, съ милосердіемъ въ сердц для всхъ, кром враговъ христіанства.
Дв заботы у Кастильскаго короля. Первая забота: борьба съ врагами Христа, сосдями маврами и изгнаніе ихъ. Вторая забота: исчезновеніе, если не гибель, его любимца и племянника, рыцаря Алонзо, отважнйшаго витязя обихъ Кастилій и Аррагона.
Жизнь дочери калифа, прекрасной Санды, проходила безмятежно. Все было у нея: былъ отецъ, обожавшій ее, были подруги для игръ и бесдъ, была нянька, старая, шестидесятилтняя Аикса, исполнявшая вс прихоти своей питомицы. Саида была не только всеобщею любимицей, но первою личностью во всемъ калифат. Главные наперсники Абенъ-Серраха значили мене, нежели Саида. Но юная мавританка пользовалась своею властью только для добра, для милосердія, для помощи бднымъ и угнетеннымъ.
Единственнымъ удовольствіемъ Саиды были прогулки по обширному саду, окружающему Альказаръ. Въ тни миртовъ и лавровъ проводила она большую часть дня, тихо бесдуя со старою Аиксой о прежнемъ всесвтномъ владычеств мавровъ или о витязяхъ Мавританіи, или о коварств и злоб христіанъ, ихъ враговъ.
Но Саида, любившая бесды съ подругами и розсказни своей Аиксы, еще боле любила оставаться въ одиночеств, размышлять и разговаривать сама съ собою. Это рдко удавалось ей.
Аикса, и даже самъ калифъ, замтили, что Саида, оставаясь одна, сталовилась всегда грустна отъ своихъ помысловъ. О чемъ она думала, она сказать не могла, но ее томило нчто. Безпричинная грусть являлась какъ бы хворостью. Не мудрено, что просто злые люди сглазили ее когда-нибудь. Или при рожденіи зависть людская вооружила противъ нея какую-нибудь злую силу.
Несмотря на вс старанія подругъ и няньки не оставлять Саиду въ одиночеств, ей удавалось всякій день провести хотя бы нсколько минутъ одной, въ тни садовъ. Иногда она умышленно скрывалась, убгала и, притаившись въ благоухающей кругомъ чащ, не откликалась на поиски.
Однажды, въ тихій вечеръ, среди душной мглы, Саида умышленно скрылась отъ всхъ и зашла въ самую чащу сада. Она слышала, что ее звали, но не откликалась. Ей особенно сильно хотлось остаться нсколько мгновеній одной.
Едва пробравшись не по дорожк, а просто черезъ чащу, она вышла на открытую полянку. И тутъ ей пришло на умъ, что нянька Аикса никогда не водила ее гулять въ ту нижнюю часть сада, которая разстилалась теперь предъ ней по покатому холму.
Это соображеніе удивило Саиду. Почему за столько лтъ ни Аикса, ни подруги никогда не ходили съ нею гулять по самому низу холма.
‘Можетъ быть, тамъ что-нибудь страшное’, подумала Саида и уже готова была крикнуть и присоединиться къ подругамъ. Но вдругъ непреодолимое любопытство потянуло ее. Ей захотлось спуститься съ холма и побывать тамъ, гд никогда, ни разу не была она.
Внизу, за чащей обширнаго сада, виднлось тяжелое уродливое зданіе съ маленькими окнами. Надъ зданіемъ не высилось ни одного минарета, не было ни одной граціозной арки, ни единой колонны. Все зданіе походило на огромный, продолговатый темный ящикъ.
Саида спустилась робко по холму и ршила приблизиться къ самой стн этого уродливаго зданія. Здсь, сквозь втви, увидла она предъ собой два окна, такія же, какъ въ Альказар, но въ нихъ были желзныя ршщетки.
Саида глянула въ об стороны и увидала, что вдоль всего зданія виднлись два ряда такихъ же оконъ съ желзными загражденіями. Нижнія окна были почти у самой земли. Если тамъ было жилье, то очевидно, это были подвалы. Саида стояла разочарованная. Она думала, что увидитъ тутъ что-нибудь боле любопытное.
Она хотла уже вернуться, но вдругъ вздрогнула и затрепетала всмъ тломъ. Изъ ближайшаго къ ней окна послышался протяжный стонъ, слабый, болзненный, за сердце хватающій.
Добрая и мягкосердая Саида не могла выносить человческихъ стововъ. Не часто они долетали до нея — дочери калифа, обитающей въ высокомъ Альказар. Но однако она хорошо знала, что есть на свт несчастіе, и могла, конечно, и разумомъ, и сердцемъ отличить плачъ отъ смха, стонъ отъ псни.
Не успла Саида прійти въ себя, какъ изъ другихъ оконъ послышались ей другіе стоны. Она обомлла и, какъ околдованная, боясь двинуться съ мста, стояла какъ истуканъ.
Стоны замолки, но черезъ нсколько мгновеній снова въ ближайшемъ отъ нея окн раздался боле тихій голосъ, еще сильне схватившій ее за душу. Этотъ голосъ сталъ произносить чуждыя ея слуху слова, но она почувствовала, что это слова молитвы.
Кто же это можетъ быть? Что это можетъ быть? Какія это существа такъ страшно стонутъ и такъ странно молятся?
Саида думала, что только въ бднйшихъ частяхъ города обитаютъ несчастные, а вдругъ здсь, около самаго Альказара, мучаются люди.
Придя въ себя, дочь калифа поспшно удалилась отъ страшной стны уродливаго зданія. Скоро нашла она своихъ подругъ, рзвящихся вокругъ большого мраморнаго бассейна, невдалек отъ террасы дворца.
Въ ту же ночь Саида мольбами, ласками и слезами выманила у старой Аиксы объясненіе тайны. Аикса созналась питомиц, что потому никогда не водила ее въ нижнюю часть сада, что повелитель калифъ строго воспретилъ кому-либо ходить туда.
Подъ холмомъ, въ этомъ угрюмомъ зданіи, въ казематахъ и подвалахъ, заключены плнныя собаки Кастильцы и другіе христіане, люди звроподобные и лицомъ и нравомъ.
Когда ихъ забираютъ въ плнъ посл какой-либо битвы, то сажаютъ тамъ и они умираютъ, обреченные на смерть голодомъ.
Аикса присовтовала питомиц никогда боле не ходить близко къ стн каземата, такъ какъ христіане порожденіе злого духа. Если кто-либо изъ нихъ увидитъ ее, поглядитъ на нее, то можетъ сглазить и сдлать на всю жизнь несчастною.
Нсколько дней, даже и ночей продумала Саида о нежданномъ открытіи. Наконецъ, однажды въ ясный полдень она точно также отдалилась незамтно отъ своихъ подругъ и пошла къ роковой стн съ ршетчатыми окнами. Здсь долго боролась она сама съ собой, но наконецъ ршилась, подошла къ самой стн и заглянула чрезъ ршетку одного изъ оконъ.
При яркомъ солнечномъ дн, несмотря на тьму въ самомъ зданіи, Саида разглядла на земляномъ полу подвала фигуру молодого человка въ странномъ наряд, не похожемъ на одежду правоврныхъ.
Саида ожидала увидть нчто страшное и быть перепуганною, а вмсто этого она увидла несказанно красивое блдное лицо, черные, какъ смоль, кудри, черные, красивые, но какъ бы потухающіе глаза.
Саида наклонилась къ самой ршетк. Лежащій узникъ увидалъ ее и кроткимъ, слабымъ взоромъ посмотрлъ на нее. Онъ тихо, черезъ силу, произнесъ какія-то слова, но Саида не поняла ихъ. Она стояла, какъ потерянная. Она понимала лишь одно, что видъ этого страдальца узника не внушаетъ ей ни малйшаго страха, а чрезмрную жалость. Даже боле того… Онъ ей милъ!
Узникъ произнесъ два слова, тихо простоналъ и закрылъ глаза.
— Что съ тобой? Что теб нужно? произнесла Санда.
— Хлба… отвтилъ узникъ на ея язык. — Хлба… Я умираю…
Саида, не помыя себя, бросилась бжать въ Альказаръ, и уже достигнувъ главной мраморной лстннцы, спускавшейся изъ ея горницъ въ садъ, она сообразила, что ей предстоитъ самое мудреное дло, какое когда-либо было въ ея жизни.
Ей — дочери калифа — достать кусокъ хлба въ великолпномъ Альказар повелителя правоврныхъ, было невозможно. У кого и зачмъ спроситъ она хлба въ неурочный часъ? И какіе толки, какое недоумніе можетъ возбудить подобнаго рода желаніе съ ея стороны.
Разумется, обдумавъ все, Саида, обратилась за помощью къ той же Аикс.
Старуха перепугалась страшно и объяснила, что питомица сама не знаетъ, что говоритъ и что хочетъ сдлать. Плнные христіане должны безъ исключенія умирать голодомъ. Великій грхъ предъ Аллахомъ спасти хотя одного изъ нихъ. Если калифъ узнаетъ о такомъ дяніи, то, несмотря на всю любовь свою къ дочери, онъ не помилуеть и ея. Что касается самой Аиксы, то, конечно, калифъ велитъ казнить ее.
Но вс увренія и клятвы старухи не привели ни къ чему. Саида умоляла объ одномъ: достать скорй хлба и снести узнику.
Чрезъ нсколько времени об мавританки уже пробрались тайкомъ въ чащу сада, двигаясь къ каземату.
Приблизясь къ знакомому уже ршетчатому окну, Саида окликнула узника. Онъ повернулъ къ ней блдное лицо, открылъ глаза, но не двинулся съ земляного пола. Саида просунула руку въ окно и бросила кусокъ хлба на землю.
Съ этого дня ежедневно въ сумерки, иногда вечеромъ, Саида отлравлялась тайкомъ въ нижнюю часть сада и несла всегда въ своемъ раззолоченномъ фартук всякаго рода пищу и кувшинчикъ воды. Все къ тому же окну ходила она.
Узникъ подходилъ къ ршетк, просовывалъ руки. Онъ былъ уже не тотъ теперь. Онъ ожилъ. Лицо его не было уже такъ блдно и было еще красиве. Взоръ былъ иной — не потухающій, а яркій.
Наконецъ, однажды старшій изъ придворныхъ калифа доложилъ повелителю, что взятые въ послдней битв Кастильцы, рыцари и простые воины, вс уже покончили свое существованіе и что казематъ вновь очищенъ, въ надежд, что новая битва принесетъ новыхъ христіанскихъ собакъ. Но при этомъ придворный объявилъ, что одинъ рыцарь, самый главный изо всхъ взятыхъ, родственникъ Кастильскаго короля, живъ и даже здоровъ.
Абенъ-Серрахъ изумился, какое колдовство могло спасти отъ голодной смерти гяура-рыцаря.
Придворный заявилъ, что колдовства никакого нтъ, а есть тайна. Тайна роковая и страшная, которую онъ не сметь повдать. На строгое приказаніе калифа, онъ палъ ницъ предъ нимъ, отдавая свою голову правосудному повелителю, если окажется, что онъ лжетъ. Затмъ онъ повдалъ калифу невроятное событіе.
Плннаго рыцаря, обреченнаго на смерть, кормитъ ежедневно собственными руками сама дочь калифа, Саида. Каждыя сумерки, иногда вечеромъ, иногда очень поздно, близъ полуночи, она выходитъ изъ Альказара тайкомъ, въ темномъ одяніи, и проноситъ въ фартук пищу для узника. Затмъ они бесдуютъ подолгу чрезъ окно и разстаются до слдующаго дня.
Калифъ вспыхнулъ гнвомъ. Тотчасъ же приказалъ онъ взять докладчика и за клевету посадить въ тотъ же казематъ, обрекая его на ту же голодную смерть.
Повелитель правоврныхъ не могъ поврить, чтобъ его любимица Саида могла взять на себя такой страшный грхъ предъ Аллахомъ, такое преступленіе противъ законовъ.
Однако Абенъ-Серрахъ провелъ тревожную ночь, и почти не ложился спать. На слдующій день онъ не допустилъ къ себ никого, не занимался длами, а бродилъ по внутреннему дворику Альказара, гд били серебристые фонтаны изъ мраморныхъ львиныхъ головъ.
Въ сумерки калифъ, никмъ не замченный, вышелъ изъ Альказара, прошелъ весь садъ и спрятался въ чащ кустовъ, неподалеку отъ каземата. Наступила ночь, и среди полумглы онъ увидлъ идущую по дорожк женскую фигуру въ темномъ одяніи.
Сердце дрогнуло у калифа. Это была его дочь, его Саида, его единственное сокровище въ мір. И онъ обреченъ видть ее преступающею заповди Аллаха, законы калифата.
Абенъ-Серрахъ поднялся, вышелъ изъ чащи и сталъ на дорожк, по которой робкою походкой двигалась Саида.
Черезъ мгновеніе отецъ и дочь встртились. Калифъ поднялъ руку и, казалось, этимъ молчаливымъ движеніемъ поразилъ двушку въ самое сердце.
Саида остановилась, опустила голову и стояла какъ обреченная на смерть. Она понимала, что предъ ней теперь стоитъ не отецъ, а стоитъ калифъ.
— Куда ты идешь? произнесъ, наконецъ, Абенъ-Серрахъ.
И лишь черезъ мгновеніе слабый голосъ, въ которомъ онъ едва узналъ голосъ дочери, отвчалъ:
— Гуляю…
— А что у тебя въ фартук?..
И снова лишь черезъ мгновеніе, едва слышный замирающій голосъ Саиды отвтилъ:
— Цвты.
— Покажи мн ихъ, вымолвилъ калифъ и дернулъ за фартукъ.
Края его выпали изъ омертвлыхъ рукъ Саиды, и изъ фартука, при блеск луны, посыпались на дорожку чудныя и пышныя розы всхъ цвтовъ.
Калифъ вскрикнулъ, бросился, обнялъ дочь, и ни слова не говоря, повелъ ее въ Альказаръ. Здсь, приведя къ себ, онъ всячески ласкалъ ее и, наконецъ, сталъ умолять простить его за подозрніе.
Саида оставалась смертельно блдна, трепещущая, едва живая.
— Что же съ тобой? спрашивалъ калифъ.— Неужели я такъ испугалъ тебя? Виновенъ во всемъ клеветникъ, обвинившій тебя въ преступленіи самомъ ужасномъ. Онъ сказалъ мн, что ты тайно, всякій день, носишь хлбъ плннику-христіанину. А у тебя бывали цвты.
— Нтъ, родитель! воскликнула въ ужас Саида, ломая руки, и страцшая, какъ сама смерть.— Нтъ, въ фартук моемъ былъ хлбъ, а не цвты. Я всякій день носила туда пищу, чтобы спасти отъ смерти рыцаря. И въ этотъ разъ я тоже несла хлбъ…
— Но какъ же оказались вмсто хлба цвты? изумился калифъ.
— Этого я не знаю. Понять этого нельзя! А тотъ, кто пойметъ, долженъ умереть. Ахъ, какъ желаю я это понять.
— Стало быть, это чудо?!
— Да… И чудо не Аллаха, а чудо Бога христіанскаго. А мн надо умереть…
— Не кощунствуй, дочь милая. Только Аллахъ правоврныхъ мусульманъ можетъ твордть чудеса на земл.
— Стало быть Аллахъ заступился за меня и плнника-христіанина, хотлъ спасти насъ отъ гнва калифа.
— Нтъ, дочь… Аллахъ не можетъ простить твой грхъ, твою помощь гяуру, собак, христіанину.
— Врю я въ это, отецъ, и спрашиваю: Кто же обратилъ въ единый мигъ пищу и хлбъ въ цвты?..
— Не знаю… Не понимаю…
— Я начинаю понимать и чувствую, что должна умереть.
И Саида лишилась чувствъ, долго лежала безгласная, безжизненная…
Три дня никто изъ правоврныхъ не видалъ повелителя, калифъ сидлъ одинъ, удрученный, задумчивый, терзался въ борьб съ самимъ собою. Духъ сомннія овладлъ имъ и мучилъ его…
Наконецъ, на третьи сутки, уже въ ночь, изъ Альказара вышелъ простой мавръ, судя по его скромной одежд. Онъ прошелъ садъ, обошелъ казематъ и, отворивъ своимъ ключемъ тяжелый затворъ главныхъ воротъ, скрылся подъ темными сводами тюрьмы.
Но чрезъ нсколько мгновеній два человка снова вышли изъ этихъ воротъ: мавръ и узникъ-рыцарь.
— Иди вотъ въ этотъ домикъ, сказалъ мавръ — тамъ найдешь ты нашу одежду… За ночь выходи изъ города… Ступай на родину. Да сохранитъ тебя въ пути твой Богъ. И да проститъ мн Аллахъ и Магометъ мой страшный грхъ предъ заповдью Корана.
— Благодарю тебя, добрый человкъ! воскликнулъ кастильскій рыцарь.— Но если узнается твое доброе дло, ты погибнешь. Калифъ тебя казнитъ.
— Нтъ. Калифъ самъ себя теперь казнитъ. То, что теперь въ душ его, хуже смерти! Узнай! Самъ Абенъ-Серрахъ съ тобою говоритъ…
Въ столиц Кастильскихъ королей было шумно. Былъ канунъ празднества дня Св. Духа, готовились всякія процессіи и крестные ходы, посл которыхъ долженъ былъ произойти рыцарскій турниръ.
Но особое оживленіе въ столиц было по поводу неожиданнаго радостнаго происшествія. Любимый племянникъ короля, рыцарь Алонзо, пропадавшій безсддно, возвратился въ отечество живъ и невредимъ изъ мавританскаго плна. Родственники давно считали его погибшимъ, или убитымъ, или замученнымъ Маврами, давно оплакивали и молились о душ. его. Но боле всхъ оплакивала рыцаря его невста, прекрасная Изабелла.
Алонзо рыцарь, явившись на родину, не объяснилъ никому ни словомъ, какимъ образомъ спасся онъ изъ рукъ враговъ. Только одному королю, дяд Гонзало, повдалъ онъ все, что съ нимъ приключилось, какъ погибли другіе плнные и какъ уцллъ онъ, и наконецъ благодаря заступничеству дочери калифа былъ имъ самимъ выпущенъ на свободу.
На предложеніе короля Гонзало назначить день празднества его брака, рыцарь признался въ тяжкомъ грх. Онъ полюбилъ всмъ сердцемъ и всмъ разумомъ мусульманку. Ту, которой былъ обязанъ жизнью. Сердце его осталось тамъ, въ калифат… Поэтому Алонзо считалъ еще боле грховнымъ дломъ наложить на себя узы таинства брака.
Съ первыхъ же дней своего появленія на родин рыцарь сталъ вести себя загадочно для всхъ. Онъ не согласился участвовать въ турнир, сталъ удаляться вообще отъ родныхъ и друзей и былъ занятъ однимъ дломъ.
Онъ разыскивалъ въ столиц и въ окрестностяхъ всхъ мавровъ, которые, когда-либо взятые въ плнъ, были рабами у разныхъ рыцарей. Найдя таковыхъ, рыцарь покупалъ ихъ себ въ рабы, но затмъ они исчезали безслдно. И никто не зналъ, что онъ давалъ имъ возможность возвратиться на ихъ родину.
Въ Кастильской столиц были тоже въ заключеніи плнники мавры. Ихъ не обрекали на смерть, но содержали жестоко, такъ что около половины изъ нихъ умирало. Рыцарь сталъ часто навщать казематъ, въ которомъ они были заключены, и облегчалъ ихъ участь.
Наконецъ, однажды Алонзо явился къ королю и попросилъ разршенія поступить монахомъ въ монастырь, а пока удалиться въ какую-нибудь глушь, чтобы приготовить себя совершенно къ монашескому сану. Онъ считалъ себя какъ бы заживо умершимъ.
Вс удивились намренію храбраго рыцаря удалиться отъ свта. Только онъ одинъ зналъ, что если душа какъ бы отлетла отъ него, то она витаетъ тамъ, въ столиц калифата. Она только и жива тмъ прекраснымъ образомъ, что въ эти дни находится въ Альказар.
Съ разршенія дяди короля, Алонзо покинулъ столицу, и вс думали, что онъ отправился въ пустыню или въ монасттырь. Въ дйствительности рыцарь отправился тою же дорогой, которою явился въ столицу. Переодтый простымъ поселяниномъ, онъ пшкомъ достигъ границы мавританскихъ предловъ. Здсь онъ остался нсколько времени, старательно изучая арабскій языкъ.
Между тмъ во всей столиц калифата, такъ же какъ въ самомъ Альказар, было мертвенно тихо. Вс ходили печальные и угрюмые.
Давно уже народъ ни разу не видалъ въ лицо своего повелителя. Калифъ совершенно не показывался изъ своега дворца никому.
Причиной всеобщаго унынія была болзнь любимой дочери калифа.
Съ того самаго дня, что Саида повстрчалась съ отцомъ въ саду, а пища, которую несла она милому плннику-христіанину, мгновеннымъ чудомъ обратилась въ цвты, молодая мавританка измнилась совершенно. Печально смущенное настроеніе ея перешло въ недомоганіе и, наконецъ, она заболла и лежала день и ночь.
Встревоженный калифъ созвалъ всхъ врачей, какіе были въ калифат, но никто помочь не могъ. Болзнь Саиды не поддавалась ничышъ усиліямъ и никакимъ средствамъ. Эту болзнь врачи даже и назвать не могли. Дочь калифа сгорала какъ отъ огня и таяла.
Прошло нсколько времени и уже не оставалось никакого сомннія, что Саида должна покинуть земной міръ. Теперь только Абенъ-Серрахъ понялъ, до какой степени любилъ свою дочь. Потеря ея представлялась ему горшею, нежели потеря всемогущества, власти и всхъ богатствъ Мавританіи. Горе калифа дошло до такого предла, которому трудно было бы дать имя.
Абенъ-Серрахъ съ отчаянія, очевидно, потерялъ разсудокъ. Такъ отнеслися бы къ нему его подданные, еслибъ знали что съ нимъ произошло.
Калифъ, бесдуя со слабою умирающею дочерью, не только поврилъ чуду, совершившемуся на ихъ глазахъ, но, повелитель правоврныхъ мусульманъ началъ врить, что чудо это было чудомъ не Аллаха, а чудомъ христіанскаго Бога. И въ горькомъ отчаяніи калифъ сказалъ дочери:
— Я молился страстно за тебя Аллаху! А ты все-таки умираешь… Если такъ, то проси христіанскаго Бога спасти тебя и оставить на земл, чтобы жить мн на радость.
— Я готова… Да, я буду Его просить, отвтила Саида. И въ первый разъ съ давнихъ поръ улыбнулась она.
Одновременно калифъ объявилъ во вс предлы, что если выищется на свт врачъ какой бы ни было народности и религіи, который спасетъ Саиду, то онъ отдастъ ему тотчасъ же половину своего царства.
Народъ взволновался. Казалось, вс врачи перебывали въ Альказар, но при этомъ воззваніи нашлось еще много врачей. Явился одинъ врачъ съ африканскаго берега, явился одинъ Еврей, затмъ одинъ христіанинъ изъ Кастиліи. Но изъ нихъ тоже никто не помогъ.
Саида была уже едва жива, лежала безъ движенія, безъ словъ, и только ея красивые синіе глаза казались живьтми — еще въ нихъ только задержалась душа, отлетающая отъ тла.
Однажды среди пламеннаго іюньскаго дня, когда все живое отъ человка до наскомаго пряталось отъ жгучихъ лучей солнца и задыхалось отъ раскаленнаго воздуха, вдругъ съ горизонта показалась темная полоса, и стала надвитаться и чернть. Это была грозовая туча.
Черезъ часъ все небо заволокло страшною непроницаемою тучей, которая повисла надъ всею окрестностью. Вдали гудли раскаты грома и сверкала молнія. А надъ самою столицей калифата и надъ Альказаромъ стояла почти полночная тьма. Никогда еще такой страшной тьмы не наступало среди дня. При этомъ полное затишье воцарилось повсюду. Каждый листокъ на дерев, казалось, ороблъ и притаился.
И среди этой тьмы и затишья вошелъ въ городъ и двинулся по одной изъ крайнихъ улицъ чудный человкъ въ снжно-блой одежд страннаго покроя. Простое блое покрывало окутывало тло и было перекинуто черезъ плечо. Сзади одежда эта слегка волочилась по земл. Свтлое лицо его, обнаженная голова съ русыми, длинными кудрями, разсыпанными но плечамъ, небольшая раздвоенная борода, и ясныя очи, отражающія какое-то сіяніе — все таинственно дивно было въ немъ.
Народъ, видвшій его, невольно сторонился, молча и боязливо жался къ стнамъ домовъ и трепетно взиралъ на него. Онъ невидимыми шагами двигался по улиц прямо къ Альказару, будто не шелъ, а тихо несся…
И вдругъ сплошную черную тучу прорзалъ яркій лучъ солнца и скользнулъ внизъ, но освтилъ только этого одного человка. Онъ одинъ ослпытельно сіяющій среди окрестной тьмы — былъ чудомъ. Ужасъ проникъ въ сердца и многіе не могли вынести его вида и падали ницъ.
Онъ поднялся, но не шагами, а тихо скользя по большой мраморной лстниц Альказара, миновалъ вс горницы и безшумно явился около ложа, гд была недвижно распростерта умирающая дочь калифа. Онъ приблизился къ ней, коснулся рукой ея головы и вымолвилъ:
— Встань и ходи!.. Вра твоя спасла тебя…
Саида затрепетала, улыбнулась, оснила себя христіанскимъ знаменіемъ и поднялась съ ложа смерти, здоровая, цвтущая какъ когда-то… Прежняя Саида, красавица и счастливица.
Обезумвшій отъ восторженнаго счастья Абенъ-Серрахъ приблизился къ невдомому чудному человку и воскликнулъ:
— Кто ты, о дивный мужъ?!
— Я врачъ изъ Іудеи…
— Теб, по обту моему, отдаю половину моего царства.
— Царство мое не отъ міра сего. Я посланъ Богомъ во славу Его исцлить твою дочь.
И тою же невидимою тихою походкой вышелъ изъ Альказара и изъ города этотъ чудный человкъ. И такъ же сопутствовалъ ему, идя надъ нимъ и освщая его сквозь черную тучу,— одинъ ярко сіяющій солнечный лучъ.
Саида осталась жить на свт, но калифъ все-таки потерялъ свою любимую дочь. Юная Мавританка посл бесды съ отцомъ, которая осталась для всхъ тайною, покинула Альказаръ и калифатъ и исчезла безслдно.
Вскор посл этого въ столиц калифата появился юный Мавръ, немного странно произносившій арабскія слова, якобы отъ прирожденнаго косноязычія. Онъ всячески старался проникнуть въ Альказаръ, хотя бы простымъ служителемъ, но разспрашивая обитателей, онъ узналъ одну всть. А когда узналъ ее, то упалъ безъ чувствъ на томъ мст, гд стоялъ.
Это былъ Алонзо рыцарь, который изъ-за страстной любви къ Мавританк обучился арабскому языку и надлъ одежду, которую прежде презиралъ.
Онъ пришелъ сюда съ тмъ, чтобы во всемъ признаться самому калифу и, будучи самъ царственнаго происхожденія, просить руку и сердце его дочери.
За это онъ хотлъ принести такую страшную жертву, о которой до той поры никто никогда не слыхалъ. Онъ ршался перейти въ магометанство.
Извстіе, что красавица Мавританка уже не обитаетъ въ Альказар, что она умерла и, какъ бы воскреснувъ вновь, исчезла съ лица земли, поразило рыцаря чутъ не на смерть.
Прошло много лтъ. Въ Старой Кастиліи, въ дебряхъ Гвадарамскихъ горъ, появились дв обители: мужская и женская. Он были раздлены между собой быстрымъ и грознымъ горнымъ потокомъ.
Игуменья женской обители была прекрасная юная магометанка, перешедшая въ вру Христову. Ея имя было — Марія. Игуненъ мужской обители былъ прежде отважнымъ рыцаремъ. Имя его теперь было — Іосифъ.
Но сердца и вс помыслы Алонза и Саиды, умершихъ для міра, влекло къ горному потоку и за него.
Собраніе сочиненій. Т. 16. Андалузскіе легенды.
М., 1896
Великъ Аллахъ и Магометъ, пророкъ его! Нтъ Бога выше Бога правоврныхъ! Нтъ пророка выше Магомета! Прекрасна земля, сотворенная Аллахомъ, обильна дарами… Сладка жизнь человческая, но тотъ, кто вренъ заповдямъ Корана, заживетъ посл смерти другою, дивного жизнью: вкъ будетъ отдыхать и наслаждаться въ раю съ прелестными гуріями.
Всемогущъ и страшенъ калифъ Абекъ-Серрахъ! Нтъ повелителя на земл равнаго ему! Пышенъ и великолпенъ Альказаръ, въ которомъ обитаеть калифъ, роскошны сады, величественны террасы, стройны минареты и башин! Довольный міромъ и всми дарами Аллаха, безпечно счастливъ калифъ. Лишь дв заботы есть у него: первая забота — постоянная борьба съ Кастильскими королями, при перемнчивомъ счастьи. Вторая забота не меньшая: будущность его единственной дочери.
Красавица дочь, Саида, цвтъ женъ Мавританіи. Ни въ Гренад, ни въ Кордов не найдется красавицы, равной ей прелестью. Жизнь, казалось бы, должна улыбаться единственной дочери всемогущаго калифа, но Саида — странная юница. Вс ее любятъ, вс поклоняются, отецъ боготворитъ, но вс жалютъ ее, будто ждутъ, что приключится съ ней что-нибудь худое. Между сотенъ глазъ, черныхъ, узкихъ, арабскихъ, странно смотрятъ большіе синіе глаза Саиди. Совсмъ не похожа она на мавританку.
И среди своей пышной, сладострастной и счастливой жизни калифъ озабоченъ судьбой дочери еще боле, нежели борьбой съ Кастильскими королями.
Великъ Господь Вседержитель, пославшій Сына на землю, пострадать за грхи человческіе, научить любви, смиренію и всепрощенію.
Милосердна Святая Марія, Заступница за людей предъ престоломъ Всевышняго и предъ Богомъ Сыномъ.
Земля юдоль грха, горя и страданій, гд человкъ обреченъ въ пот лица своего снискивать хлбъ насущный.
Только исполняющій заповди Господни спасется и наслдуетъ жизнь вчную, гд нтъ воздыханія и печали.
Всемогущъ и страшенъ врагамъ король Кастильскій Гонзало. Нтъ христіанскаго владыки могущественне его.
Тяжелъ и мраченъ замокъ короля, угрюмо смотрятъ бастіоны, бойницы и подъемные мосты.
Врный рабъ святого отца папы и церкви Римской, живетъ строгою жизнью король Гонзало съ Ave Maria на устахъ, съ милосердіемъ въ сердц для всхъ, кром враговъ христіанства.
Дв заботы у Кастильскаго короля. Первая забота: борьба съ врагами Христа, сосдями маврами и изгнаніе ихъ. Вторая забота: исчезновеніе, если не гибель, его любимца и племянника, рыцаря Алонзо, отважнйшаго витязя обихъ Кастилій и Аррагона.
Жизнь дочери калифа, прекрасной Санды, проходила безмятежно. Все было у нея: былъ отецъ, обожавшій ее, были подруги для игръ и бесдъ, была нянька, старая, шестидесятилтняя Аикса, исполнявшая вс прихоти своей питомицы. Саида была не только всеобщею любимицей, но первою личностью во всемъ калифат. Главные наперсники Абенъ-Серраха значили мене, нежели Саида. Но юная мавританка пользовалась своею властью только для добра, для милосердія, для помощи бднымъ и угнетеннымъ.
Единственнымъ удовольствіемъ Саиды были прогулки по обширному саду, окружающему Альказаръ. Въ тни миртовъ и лавровъ проводила она большую часть дня, тихо бесдуя со старою Аиксой о прежнемъ всесвтномъ владычеств мавровъ или о витязяхъ Мавританіи, или о коварств и злоб христіанъ, ихъ враговъ.
Но Саида, любившая бесды съ подругами и розсказни своей Аиксы, еще боле любила оставаться въ одиночеств, размышлять и разговаривать сама съ собою. Это рдко удавалось ей.
Аикса, и даже самъ калифъ, замтили, что Саида, оставаясь одна, сталовилась всегда грустна отъ своихъ помысловъ. О чемъ она думала, она сказать не могла, но ее томило нчто. Безпричинная грусть являлась какъ бы хворостью. Не мудрено, что просто злые люди сглазили ее когда-нибудь. Или при рожденіи зависть людская вооружила противъ нея какую-нибудь злую силу.
Несмотря на вс старанія подругъ и няньки не оставлять Саиду въ одиночеств, ей удавалось всякій день провести хотя бы нсколько минутъ одной, въ тни садовъ. Иногда она умышленно скрывалась, убгала и, притаившись въ благоухающей кругомъ чащ, не откликалась на поиски.
Однажды, въ тихій вечеръ, среди душной мглы, Саида умышленно скрылась отъ всхъ и зашла въ самую чащу сада. Она слышала, что ее звали, но не откликалась. Ей особенно сильно хотлось остаться нсколько мгновеній одной.
Едва пробравшись не по дорожк, а просто черезъ чащу, она вышла на открытую полянку. И тутъ ей пришло на умъ, что нянька Аикса никогда не водила ее гулять въ ту нижнюю часть сада, которая разстилалась теперь предъ ней по покатому холму.
Это соображеніе удивило Саиду. Почему за столько лтъ ни Аикса, ни подруги никогда не ходили съ нею гулять по самому низу холма.
‘Можетъ быть, тамъ что-нибудь страшное’, подумала Саида и уже готова была крикнуть и присоединиться къ подругамъ. Но вдругъ непреодолимое любопытство потянуло ее. Ей захотлось спуститься съ холма и побывать тамъ, гд никогда, ни разу не была она.
Внизу, за чащей обширнаго сада, виднлось тяжелое уродливое зданіе съ маленькими окнами. Надъ зданіемъ не высилось ни одного минарета, не было ни одной граціозной арки, ни единой колонны. Все зданіе походило на огромный, продолговатый темный ящикъ.
Саида спустилась робко по холму и ршила приблизиться къ самой стн этого уродливаго зданія. Здсь, сквозь втви, увидла она предъ собой два окна, такія же, какъ въ Альказар, но въ нихъ были желзныя ршщетки.
Саида глянула въ об стороны и увидала, что вдоль всего зданія виднлись два ряда такихъ же оконъ съ желзными загражденіями. Нижнія окна были почти у самой земли. Если тамъ было жилье, то очевидно, это были подвалы. Саида стояла разочарованная. Она думала, что увидитъ тутъ что-нибудь боле любопытное.
Она хотла уже вернуться, но вдругъ вздрогнула и затрепетала всмъ тломъ. Изъ ближайшаго къ ней окна послышался протяжный стонъ, слабый, болзненный, за сердце хватающій.
Добрая и мягкосердая Саида не могла выносить человческихъ стововъ. Не часто они долетали до нея — дочери калифа, обитающей въ высокомъ Альказар. Но однако она хорошо знала, что есть на свт несчастіе, и могла, конечно, и разумомъ, и сердцемъ отличить плачъ отъ смха, стонъ отъ псни.
Не успла Саида прійти въ себя, какъ изъ другихъ оконъ послышались ей другіе стоны. Она обомлла и, какъ околдованная, боясь двинуться съ мста, стояла какъ истуканъ.
Стоны замолки, но черезъ нсколько мгновеній снова въ ближайшемъ отъ нея окн раздался боле тихій голосъ, еще сильне схватившій ее за душу. Этотъ голосъ сталъ произносить чуждыя ея слуху слова, но она почувствовала, что это слова молитвы.
Кто же это можетъ быть? Что это можетъ быть? Какія это существа такъ страшно стонутъ и такъ странно молятся?
Саида думала, что только въ бднйшихъ частяхъ города обитаютъ несчастные, а вдругъ здсь, около самаго Альказара, мучаются люди.
Придя въ себя, дочь калифа поспшно удалилась отъ страшной стны уродливаго зданія. Скоро нашла она своихъ подругъ, рзвящихся вокругъ большого мраморнаго бассейна, невдалек отъ террасы дворца.
Въ ту же ночь Саида мольбами, ласками и слезами выманила у старой Аиксы объясненіе тайны. Аикса созналась питомиц, что потому никогда не водила ее въ нижнюю часть сада, что повелитель калифъ строго воспретилъ кому-либо ходить туда.
Подъ холмомъ, въ этомъ угрюмомъ зданіи, въ казематахъ и подвалахъ, заключены плнныя собаки Кастильцы и другіе христіане, люди звроподобные и лицомъ и нравомъ.
Когда ихъ забираютъ въ плнъ посл какой-либо битвы, то сажаютъ тамъ и они умираютъ, обреченные на смерть голодомъ.
Аикса присовтовала питомиц никогда боле не ходить близко къ стн каземата, такъ какъ христіане порожденіе злого духа. Если кто-либо изъ нихъ увидитъ ее, поглядитъ на нее, то можетъ сглазить и сдлать на всю жизнь несчастною.
Нсколько дней, даже и ночей продумала Саида о нежданномъ открытіи. Наконецъ, однажды въ ясный полдень она точно также отдалилась незамтно отъ своихъ подругъ и пошла къ роковой стн съ ршетчатыми окнами. Здсь долго боролась она сама съ собой, но наконецъ ршилась, подошла къ самой стн и заглянула чрезъ ршетку одного изъ оконъ.
При яркомъ солнечномъ дн, несмотря на тьму въ самомъ зданіи, Саида разглядла на земляномъ полу подвала фигуру молодого человка въ странномъ наряд, не похожемъ на одежду правоврныхъ.
Саида ожидала увидть нчто страшное и быть перепуганною, а вмсто этого она увидла несказанно красивое блдное лицо, черные, какъ смоль, кудри, черные, красивые, но какъ бы потухающіе глаза.
Саида наклонилась къ самой ршетк. Лежащій узникъ увидалъ ее и кроткимъ, слабымъ взоромъ посмотрлъ на нее. Онъ тихо, черезъ силу, произнесъ какія-то слова, но Саида не поняла ихъ. Она стояла, какъ потерянная. Она понимала лишь одно, что видъ этого страдальца узника не внушаетъ ей ни малйшаго страха, а чрезмрную жалость. Даже боле того… Онъ ей милъ!
Узникъ произнесъ два слова, тихо простоналъ и закрылъ глаза.
— Что съ тобой? Что теб нужно? произнесла Санда.
— Хлба… отвтилъ узникъ на ея язык. — Хлба… Я умираю…
Саида, не помыя себя, бросилась бжать въ Альказаръ, и уже достигнувъ главной мраморной лстннцы, спускавшейся изъ ея горницъ въ садъ, она сообразила, что ей предстоитъ самое мудреное дло, какое когда-либо было въ ея жизни.
Ей — дочери калифа — достать кусокъ хлба въ великолпномъ Альказар повелителя правоврныхъ, было невозможно. У кого и зачмъ спроситъ она хлба въ неурочный часъ? И какіе толки, какое недоумніе можетъ возбудить подобнаго рода желаніе съ ея стороны.
Разумется, обдумавъ все, Саида, обратилась за помощью къ той же Аикс.
Старуха перепугалась страшно и объяснила, что питомица сама не знаетъ, что говоритъ и что хочетъ сдлать. Плнные христіане должны безъ исключенія умирать голодомъ. Великій грхъ предъ Аллахомъ спасти хотя одного изъ нихъ. Если калифъ узнаетъ о такомъ дяніи, то, несмотря на всю любовь свою къ дочери, онъ не помилуеть и ея. Что касается самой Аиксы, то, конечно, калифъ велитъ казнить ее.
Но вс увренія и клятвы старухи не привели ни къ чему. Саида умоляла объ одномъ: достать скорй хлба и снести узнику.
Чрезъ нсколько времени об мавританки уже пробрались тайкомъ въ чащу сада, двигаясь къ каземату.
Приблизясь къ знакомому уже ршетчатому окну, Саида окликнула узника. Онъ повернулъ къ ней блдное лицо, открылъ глаза, но не двинулся съ земляного пола. Саида просунула руку въ окно и бросила кусокъ хлба на землю.
Съ этого дня ежедневно въ сумерки, иногда вечеромъ, Саида отлравлялась тайкомъ въ нижнюю часть сада и несла всегда въ своемъ раззолоченномъ фартук всякаго рода пищу и кувшинчикъ воды. Все къ тому же окну ходила она.
Узникъ подходилъ къ ршетк, просовывалъ руки. Онъ былъ уже не тотъ теперь. Онъ ожилъ. Лицо его не было уже такъ блдно и было еще красиве. Взоръ былъ иной — не потухающій, а яркій.
Наконецъ, однажды старшій изъ придворныхъ калифа доложилъ повелителю, что взятые въ послдней битв Кастильцы, рыцари и простые воины, вс уже покончили свое существованіе и что казематъ вновь очищенъ, въ надежд, что новая битва принесетъ новыхъ христіанскихъ собакъ. Но при этомъ придворный объявилъ, что одинъ рыцарь, самый главный изо всхъ взятыхъ, родственникъ Кастильскаго короля, живъ и даже здоровъ.
Абенъ-Серрахъ изумился, какое колдовство могло спасти отъ голодной смерти гяура-рыцаря.
Придворный заявилъ, что колдовства никакого нтъ, а есть тайна. Тайна роковая и страшная, которую онъ не сметь повдать. На строгое приказаніе калифа, онъ палъ ницъ предъ нимъ, отдавая свою голову правосудному повелителю, если окажется, что онъ лжетъ. Затмъ онъ повдалъ калифу невроятное событіе.
Плннаго рыцаря, обреченнаго на смерть, кормитъ ежедневно собственными руками сама дочь калифа, Саида. Каждыя сумерки, иногда вечеромъ, иногда очень поздно, близъ полуночи, она выходитъ изъ Альказара тайкомъ, въ темномъ одяніи, и проноситъ въ фартук пищу для узника. Затмъ они бесдуютъ подолгу чрезъ окно и разстаются до слдующаго дня.
Калифъ вспыхнулъ гнвомъ. Тотчасъ же приказалъ онъ взять докладчика и за клевету посадить въ тотъ же казематъ, обрекая его на ту же голодную смерть.
Повелитель правоврныхъ не могъ поврить, чтобъ его любимица Саида могла взять на себя такой страшный грхъ предъ Аллахомъ, такое преступленіе противъ законовъ.
Однако Абенъ-Серрахъ провелъ тревожную ночь, и почти не ложился спать. На слдующій день онъ не допустилъ къ себ никого, не занимался длами, а бродилъ по внутреннему дворику Альказара, гд били серебристые фонтаны изъ мраморныхъ львиныхъ головъ.
Въ сумерки калифъ, никмъ не замченный, вышелъ изъ Альказара, прошелъ весь садъ и спрятался въ чащ кустовъ, неподалеку отъ каземата. Наступила ночь, и среди полумглы онъ увидлъ идущую по дорожк женскую фигуру въ темномъ одяніи.
Сердце дрогнуло у калифа. Это была его дочь, его Саида, его единственное сокровище въ мір. И онъ обреченъ видть ее преступающею заповди Аллаха, законы калифата.
Абенъ-Серрахъ поднялся, вышелъ изъ чащи и сталъ на дорожк, по которой робкою походкой двигалась Саида.
Черезъ мгновеніе отецъ и дочь встртились. Калифъ поднялъ руку и, казалось, этимъ молчаливымъ движеніемъ поразилъ двушку въ самое сердце.
Саида остановилась, опустила голову и стояла какъ обреченная на смерть. Она понимала, что предъ ней теперь стоитъ не отецъ, а стоитъ калифъ.
— Куда ты идешь? произнесъ, наконецъ, Абенъ-Серрахъ.
И лишь черезъ мгновеніе слабый голосъ, въ которомъ онъ едва узналъ голосъ дочери, отвчалъ:
— Гуляю…
— А что у тебя въ фартук?..
И снова лишь черезъ мгновеніе, едва слышный замирающій голосъ Саиды отвтилъ:
— Цвты.
— Покажи мн ихъ, вымолвилъ калифъ и дернулъ за фартукъ.
Края его выпали изъ омертвлыхъ рукъ Саиды, и изъ фартука, при блеск луны, посыпались на дорожку чудныя и пышныя розы всхъ цвтовъ.
Калифъ вскрикнулъ, бросился, обнялъ дочь, и ни слова не говоря, повелъ ее въ Альказаръ. Здсь, приведя къ себ, онъ всячески ласкалъ ее и, наконецъ, сталъ умолять простить его за подозрніе.
Саида оставалась смертельно блдна, трепещущая, едва живая.
— Что же съ тобой? спрашивалъ калифъ.— Неужели я такъ испугалъ тебя? Виновенъ во всемъ клеветникъ, обвинившій тебя въ преступленіи самомъ ужасномъ. Онъ сказалъ мн, что ты тайно, всякій день, носишь хлбъ плннику-христіанину. А у тебя бывали цвты.
— Нтъ, родитель! воскликнула въ ужас Саида, ломая руки, и страцшая, какъ сама смерть.— Нтъ, въ фартук моемъ былъ хлбъ, а не цвты. Я всякій день носила туда пищу, чтобы спасти отъ смерти рыцаря. И въ этотъ разъ я тоже несла хлбъ…
— Но какъ же оказались вмсто хлба цвты? изумился калифъ.
— Этого я не знаю. Понять этого нельзя! А тотъ, кто пойметъ, долженъ умереть. Ахъ, какъ желаю я это понять.
— Стало быть, это чудо?!