С Невского берега, Минаев Дмитрий Дмитриевич, Год: 1869 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 13 минут(ы)

СЪ НЕВСКАГО БЕРЕГА.

(Общественныя и литературныя замтки и размышленія.)

Веселый ли праздникъ Новый годъ?— Разочарованія и новости.— Фантастическо-реальные картины прошлаго года.— Нсколько словъ о преніяхъ петербургскаго земскаго собранія и объ его оратор княз Трубецкомъ.— Наши благотворители и благотворительныя общества.— Судьба одной старой лошади и 13-ти лтняго мальчика.— Неудача г. Юматова и славянскій вечеръ въ клуб художниковъ.— Нчто о провинціальныхъ и столичныхъ нравахъ, о ‘ндрав’ М. П. Погодина.

Нами еще пережитъ цлый годъ, но, кажется, съ этимъ некого поздравлять: для стариковъ такое поздравленіе обидно, какъ косвенный упрекъ въ безсильной старости, а для молодыхъ подобное поздравленіе и смысла никакого не иметъ. Если новый годъ праздникъ, то праздникъ очень грустный.

Хотя ‘вс врутъ календари’, но они на этотъ разъ не соврали: дйствительно, одинъ годъ отошелъ на покой въ ту классическую богадльню, которую называютъ ‘всемірной исторіей’. Новый годъ принесъ намъ пока немного: нсколько надеждъ, довольно смутныхъ, нсколько общаній, довольно призрачныхъ, и, наконецъ, нсколько новыхъ изданій. Изъ нихъ прежде всего упомянемъ о ‘Правительственномъ Встник’.

Въ Петербург, въ этомъ город чиновниковъ и свтлыхъ пуговицъ по преимуществу, по настоящему каждый долженъ говорить другъ другу въ январ мсяц: не ‘съ новымъ годомъ!’, а съ ‘Правительственнымъ Встникомъ!’ Такое привтствіе, впрочемъ, намъ уже удавалось слышать, и намъ оно совершенно понятно, потому что появленіе ‘Правительственнаго Встника’ очень многіе ожидали съ большимъ любопытствомъ.

Кром ‘Правительственнаго Встника’, слдуетъ упомянуть еще о появленіи ‘Всемірной Иллюстраціи’ г. Гоппе, заявившаго очень оригинальное мнніе, что его газета является ‘для поднятія уровня современнаго развитія типографскаго’ дла’ (?!).

II.

‘Вступая въ новую годину, мы подводимъ теперь итоги приходо-расходной книжки стараго ‘траги-комическаго’ года, достаточно богатаго нкоторыми утратами и несбывшимися ожиданіями. Да, прошлый годъ, дйствительно, можно назвать годомъ ‘траги-комическимъ’. Его печальныя явленія перемшались съ самыми веселыми курьезами и балаганно-безобразными фактами. За улыбкой вызывалась гримаса, за взрывомъ невольнаго хохота — острая боль досады и негодованія.

Оглядываясь назадъ, мы видимъ, что прошлый годъ встаетъ передъ нами въ вид какой-то странной полудикой пьесы, гд балетъ сливается съ бшенымъ буфомъ, гамлетовское отчаяніе съ грубымъ смхомъ различныхъ Фальстафовъ, гд неожиданно раздаются звуки канкана и начинается буйная пляска журнальныхъ фавновъ, беллетристическихъ дервишей. Едва вы засмялись, глядя на эту хаотически-страшную пьесу, какъ къ вашей голов подступаетъ какой-то кошмаръ, начинаетъ давить васъ за горло, минута — и вы опять болзненно, истерически сметесь…

Неистово гремитъ оркестръ, какъ будто бы имъ дирижируетъ самъ маэстро Лазаревъ. Порой, сквозь нестройный, буйный, одуряющій шабашъ звуковъ оркестра, прорвется, какъ вопль, какъ протестъ, одинокое, отчаянное solo, но вдругъ замретъ и изчезнетъ среди рева контробасовъ, литавръ и барабановъ…

Какъ ошеломленные, мы сидимъ въ партер. На многихъ блдныхъ лицахъ видны испугъ и недоумніе. Жизнь это или сонъ? думаетъ публика. Дйствительность, или только произведеніе какого нибудь современнаго Манна?

Нтъ, передъ нами проходятъ воплощенныя галлюцинаціи, обратившіяся въ факты, въ образы, въ живыхъ людей. Мы видимъ бснованіе и кувырканье крошечныхъ гномовъ, ‘трехъ-недльныхъ удальцовъ’ печати, которые смло заняли амплуа и очистившіеся ваканціи ‘передовыхъ людей’. Чтобъ казаться выше, они придлали себ пятивершковые каблуки, но постоянно падаютъ и давятъ другъ друга. На прокатъ взятыя мысли жмутъ и тснятъ ихъ маленькіе черепа, готовые разлетться черепками. Незванные гости хотятъ играть свои роли безъ ума, безъ призванія, какъ актеры безъ суфлера, и путаются въ своихъ безсильныхъ потугахъ, какъ дти, надвшія чужія мантіи.

Припоминайте, смотрите, любуйтесь страннымъ, фантастическимъ, маскараднымъ кортежемъ прошлаго года.

На заднемъ занавс — лсные лтніе пожары… Торфяной дымъ носится волнами, стъ глаза, врывается въ легкія и лотомъ вдругъ сосредоточивается и обращается въ газетныя столбцы ‘С.-Петербургскихъ Вдомостей’, ‘Всти’ и ‘Новаго Времени’. Четыре тома ‘Войны и мира’, какъ четыре аббатика, проповдуютъ силу ‘стихійно-зоологическаго закона,’ правящаго судьбою народовъ.

Аскоченскій обращается въ нигилиста.

Нигилистъ Кельсіевъ обращается въ Аскоченскаго.

Первый изъ нихъ исключается изъ членовъ миссіонерскаго общества, какъ выразитель ‘идей діавола’, второй кликушествуетъ во ‘Всемірномъ Труд’, и все еврейское племя проклинаетъ въ ‘ Голос ‘.

А. А. Краевскій, какъ Янусъ двухголовый, издаетъ для отцовъ — газету, а ‘толстый журналъ’ для дтей, но увы! что читаютъ отцы, то отчитываютъ дти.

Выступаютъ на. Журнальную арену два Аякса нашей прессы — Загуляев и Незнакомецъ. Дуэтъ ихъ возмущаетъ даже самыхъ хладнокровныхъ людей.

Фельетойныя сплетни Загуляева доводятъ его до ‘скамьи подсудимыхъ’.

Г. Лохвицкій, его обвинитель, начинаетъ его оправдывать (!).

Тотъ же Лохвицкій, протестуя противъ глумленья и разныхъ выходокъ нашей печати, на суд, при разбирательств дла г. Вильбасова, прибгаетъ къ такой веселой шутк: ‘Присяжнымъ предстоитъ ршить, стоитъ ли физіономія Дмоховскаіо того, чтобъ въ нее вглядываться? Впрочемъ, это дло вкуса’…

Другой адвокатъ, г. Стелловскаго, выражаетъ совершенно новый взглядъ на авторскую собственность. Произведеніе художника, восклицаетъ онъ, есть общее достояніе, а такъ какъ г. Стелловскій — членъ общества, то и онъ можетъ посягнуть на. собственность автора.

Оркестръ продолжаетъ ревть… Смычки визжатъ, капельмейстеръ не поспваетъ вторить и слдить за, быстрымъ, лихорадочнымъ ходомъ импровизированной оперы-буфъ. Адская музыка льется…

— Я здсь сойду съума! вопитъ Тмбленъ, бросаетъ ‘журнальныя дудочки’ и ‘бжитъ онъ дикій и суровый’ за предлы своего отечества. За его подписчиками зорко слдитъ докторъ Ханъ.

— A bas! вонъ! кричатъ Скарятину на Смоленскомъ обд.

— Нужны казацкія нагайки противъ нарушителей свободы мнній, заступается за. него г. Юматовъ.— Меня не уважаютъ, такъ я самъ себя уважаю! храбро заканчиваетъ онъ.

Въ оркестр раздается ударъ турецкаго барабана и появляется тнь г. Срова, угрожающая г. Кашпиреву.

— Я не раздляю убжденій г. Стебницкаго, а потому ухожу изъ числа сотрудниковъ ‘Зори’.

Минутное молчаніе. Никто не вритъ, что у г. Стебницкаго есть ‘убжденія’, никто не понимаетъ, какія убжденія есть у г. Срова.

Затмъ музыка сливается съ плачемъ доктора Хана.— Я получаю отъ своихъ подписчиковъ ‘письма съ неприличными и оскорбительными выраженіями’, кричитъ онъ въ одной изъ книжекъ ‘Всемірнаго Труда’…

Г. Кашпиревъ, возобновившій въ своей ‘Зар’ давно погибшій ‘Маякъ’, обращается къ публик съ общаніемъ: Моя ‘Заря’ будетъ органомъ нашихъ преданій! За себя я не ручаюсь, но за меня ручается торговый домъ Базунова…

Вдругъ раздается голосъ автора ‘Дыма’:

— ‘Не врьте, господа, книг князя Петра Долгорукова, который упрекаетъ Меня въ гражданской трусости. Не врьте тому, что я когда-то во время пожара, трусливо закричалъ: ‘Ради Бога, дайте мн спастись — я единственный сынъ у моей старой матери’, Я, написавшій романы ‘Отцы и дти’ и ‘Дымъ’, достаточно доказалъ этимъ свою храбрость’.

Яковъ Полонскій начинаетъ читать гробовымъ голосомъ свое стихотвореніе: ‘Если ты вакханка’… Сильный шумъ прерываетъ его: это г. Аверкіевъ перетаскиваетъ со страницъ ‘Москвитянина’ на русскую сцену ‘Флора Скобева’. Перековерканная имъ комедія начинается… Слушатели мало по малу засыпаютъ…

Ихъ неожиданно пробуждаетъ взрывъ бшенаго оркестра и ‘Новые люди’, вышедшіе изъ головы г. Мордовцева, какъ Минерва изъ головы Юпитера.

— ‘Бей меня по щек, дай мн пощечину!’ кричитъ своему слуг ‘новый человкъ’ г. Мордовцева. Пощечина раздается. Въ райк хохотъ: вызываютъ автора.

— ‘Я сейчасъ начну кусаться, говоритъ другой ‘новый человкъ’ Мордовцева ‘новой женщин’, охватывая ее, какъ медвдь лапами’…

— ‘Мни меня, милый мой, ломай, кусай меня’, отвчаетъ новая женщина. Затмъ живая картина, и въ райк снова вызываютъ г. Мордовцева, сотрудника ‘Всемірнаго Труда’ и ‘Отечественныхъ Записокъ ‘.

Открывается новая живая картина: ‘вахмистръ, обучающій верховой зд уланскаго юнкера Всеволода Крестовскаго.’ Оркестръ наигрываетъ романсъ: ‘Осдлаю копя, коня быстраго’…

— ‘Если ты вакханка — родилась вакханкой’… вновь начинаетъ читать свое стихотвореніе Яковъ Петровичъ Полонскій, но его никто не слушаетъ. Никто не слушаетъ и карканье г. Кельсіева, старающагося доказать, что Я. Полонскій великій юмористъ и сатирикъ.

Совершается неожиданная, кровавая мелодрама. Отравляется ‘жертва вечерняя’ въ новомъ Бобарыкинскомъ роман, отравляется ни къ селу, ни къ городу: я, дескать, много жила, много любила — а потому отравлюсь. Затмъ, ‘Бывые соколы’ въ трагедіи А. Писемскаго истребляютъ другъ друга и кровь льется потокомъ…

Публика взволнована… Пользуясь ея волненіемъ, Незнакомецъ проситъ у нея прощеніе за циническое письмо къ г-ж Лядовой, за свое глумленіе надъ женщинами, заявившими желаніе слушать университетскія лекціи…

Валентинъ Коршъ, какъ взрывомъ бомбы, напуганный письмомъ Д. О. Милля къ ‘русскимъ дамамъ’, вступаетъ въ рыцари ‘женскаго вопроса’, отрекаясь отъ всего, что трактовали по его поводу разные незнакомцы ‘С.-Петербургскихъ Вдомостей’.

Является ‘Прекрасная Елена’ Оффенбаха. Журнальные гномы съ заказнымъ негодованіемъ набрасываются на эту оперетку, не понимая ея мысли, и испытываютъ участь попавшаго въ просакъ Менелая.

Шальная, обезумвшая Мельпомена отравляетъ себя драматическимъ мышьякомъ произведеній гг. Дьяченко, Аверкіева, Манна и актеровъ Самарина и Григорьева… Въ вид противоядія, является графъ Алексй Толстой съ ‘проэктами постановки своихъ трагедій…’ Мельпомена не умираетъ, но обращается въ каменную статую, утомленная чтеніемъ ‘проэктовъ’ и слухами о частныхъ театрахъ… Маленькая пауза — и на, сцену врываются ‘ беллетристы клубники’, одтые въ трико, съ тюфяками и подушками для мимическихъ сценъ во вкус Дроза и Авенаріуса… Въ партер нкоторые жмурятъ отъ стыдливости глаза, старцы плотоядно улыбаются… Музыка и сцена сливаются въ одну общую оргію…

— ‘Если ты вакханка родилась вакханкой…’ силится декламировать все тотъ же Я. Полонскій, но всмъ ршительно не до его стиховъ. Оргія на время стихаетъ и публика начинаетъ слушать насмшливый голосъ юркаго чертенка, читающаго лекцію объ, общественной нравственности ‘.

— ‘Наша общественная нравственность, раздается хихиканье крошечнаго Мефистофеля, доказывается фактами, взятыми изъ общественной хроники цлаго года. Вотъ перлы, добытые мною изъ этой хроники, вотъ программа моей поучительной лекціи:

1) Дло о растрат казенной нижегородской соли.

2) Дло гг. Арнинга и Кабата.

3) Дло бывшаго Владимірскаго губернскаго предводителя М. Н. Огарева о растрат имъ казенныхъ суммъ (150 тысячъ руб.), собранныхъ для основанія во Владимір женскаго института.

4) Дло клуба русскаго купеческаго общества для взаимнаго вспоможенія съ бывшими членами конторы и комитета общества, которые, неправильными и произвольными распоряженіями, причинили обществу убытокъ въ 13,176 руб. Пьеса, подъ названіемъ: ‘1868-й годъ’ окончилась.

‘Сонъ это или дйствительность?’ спрашиваете вы.

О томъ же самомъ спрашиваю я васъ, милостивые государи: дйствительность это или сонъ?..

III.

Не вс ‘зрлища’, не вс новинки привлекаютъ наше общество. Нкоторыя очень крупныя общественныя явленія проходятъ у насъ почти незамченными, встрчаемыя общимъ ‘равнодушіемъ публики’. Къ числу такихъ явленій принадлежатъ у насъ земскія учрежденія.

Мы не говоримъ уже о провинціяхъ. Со всхъ сторонъ провинціальные корреспонденты заявляютъ свои жалобы на полнйшее равнодушіе провинціальной публики къ земскимъ собраніямъ и мы не дивимся этому, находя то же самое и у насъ, въ Петербург.

Толпы петербургской публики являются повсюду, вы увидите ихъ въ балет, въ окружномъ суд, въ опер, въ сенат и въ клубныхъ залахъ.

Чтобъ послушать Патти, находятся любители, предлагающіе 500 р. за ложу и все-таки непопадающіе въ оперу, а между тмъ билеты на петербургское декабрьское земское собраніе въ управ едва-едва разбирались: охотниковъ нашлось очень не много.

Но вполн ли можно винить публику за такое охлажденіе къ земскому длу? Не самый ли характеръ нашихъ собраніи, напоминающій толченіе воды, вызываетъ подобное равнодушіе? Послднее соображеніе покажется совершенно справедливымъ, если мы вспомнимъ о томъ, что на петербургскомъ земскомъ собраніи вы не встртите ни одного представителя крестьянскаго сословія. Земскія сходки устраиваются для того, чтобъ толковать о крестьянскихъ нуждахъ и интересахъ, а между тмъ въ собраніи не видать ни одного представителя крестьянства и сельскаго духовенства. Поэтому не мудрено, что пренія собранія имютъ для публики очень мало интереса, не мудрено, что эти пренія земскаго собранія не возбуждаютъ въ обществ никакого живаго любопытства. Что длаютъ на такомъ собраніи?

‘Поспорятъ, пошумятъ и разойдутся’.

Вотъ хоть бы насущный вопросъ о народномъ образованіи и отношеніе къ нему петербургскаго земскаго собранія: полюбуйтесь, до чего курьезны его пренія по этому поводу. Вопросъ о народномъ образованіи былъ вызванъ слдующимъ обстоятельствомъ. Собраніе узнало, что у земства оказалась сумма въ пятьдесятъ тысячъ рублей, нсколько лтъ тому назадъ пожертвованная дворянами на устройство школъ для дтей крпостныхъ крестьянъ. Управа, указывая на то, что деньги эти давно лежатъ безъ всякаго употребленія, сдлала запросъ — что длать съ этимъ мертвымъ капиталомъ?

Да, что длать? Вы думаете легко ршить такой вопросъ!.. Нтъ, очень трудно. ‘Легкое, повидимому, только легко, трудное, повидимому, только трудно’, увряетъ докторъ Круповъ — и онъ совершенно прявъ.

Петербургское земское собраніе негаданно стало въ тупикъ передъ тяжелой задачей: деньги пожертвованы для дтей крпостныхъ крестьянъ, но крпостныхъ теперь нтъ, какъ же можно теперь устраивать школы? Повернувъ, или, лучше сказать, вывернувъ такимъ образомъ задачу, собраніе заголосило и началась путаница всевозможныхъ сужденій и разглагольствованій.

Одни говорили, что для однихъ бывшихъ крпостныхъ школы заводить неловко (?) и что нужно, не трогая капитала, обратиться къ удльному вдомству и вдомству государственныхъ имуществъ съ предложеніемъ пожертвовать съ своей стороны, по примру дворянъ. такую же сумму на открытіе школъ.

Другіе гласные (меньшинство, впрочемъ) съ такимъ мнніемъ очень резонно не соглашались и выражали желаніе, чтобъ пожертвованная сумма, была немедленно употреблена по назначенію жертвователей. Меньшинство доказывало, что не существуетъ никакихъ неудобствъ для открытія школъ для бывшихъ крпостныхъ, такъ какъ они живутъ отдльными деревнями, въ которыхъ школы открыть будетъ очень ловко…

Поспорили, пошумли и большинство постановило такое не столько мудрое, сколько мудреное ршеніе: ‘да не прикоснется ничья рука къ пожертвованному капиталу и пусть онъ лежитъ себ въ поко до поры до времени, а управ поручимъ собрать надлежащія свденія (?!) и представить ихъ съ своими соображеніями къ слдующему собранію. Затмъ, братцы, отправимся обдать’… Въ конц концовъ дло отложилось въ долгій ящикъ, а между тмъ, все какъ будто что-то сдлано…

Какой же практическій интересъ найдетъ публика въ подобномъ водотолченіи?

Изъ ораторовъ петербургскаго земскаго собранія особенно отличился одинъ гласный. Онъ въ грамотности видитъ ядъ и растлніе для русскаго крестьянина. ‘Грамотность — сказалъ князь — даетъ только способы къ поддлк фальшивыхъ векселей’. По его мннію, нужно заводить не школы грамотности, а ремесленныя школы, гд бы обучали не грамот, а разнымъ ремесламъ. Тогда бы вышли хорошіе мастеровые, и ученики фальшивыхъ векселей поддлывать не могли’.

Посл такого спича, оратору остается еще пожалть, что есть поди, которые не. только выучились грамот, но даже стенографическому письму, посредствомъ котораго и сохранится въ печати для потомства его образный протестъ противъ грамотности. Что же касается до его мысли о грамотности, какъ о способ къ поддлк фальшивыхъ векселей, то почтенному оратору не худо припомнить исторію харьковскихъ серій и ихъ производителей… Будьте же безпристрастны, г-нъ гласный!….

IV.

Русскій человкъ, принимаясь надъ чмъ нибудь смяться, ужъ не скоро отъ этого отстанетъ, удержу не знаетъ въ своемъ смх. ‘Рка временъ въ своемъ теченьи’ уноситъ передъ нимъ многіе плевелы жизни, въ клейнодахъ, нашего прогресса появляются славныя страницы, а русскій человкъ продолжаетъ подсмиваться надъ тмъ, что ему казалось смшнымъ когда-то прежде.

Такимъ образомъ, смялся онъ надъ нашими филантропами, смялся и прозой и стихами, и до нын продолжаетъ подтрунивать надъ ними. О, добрый ‘злой человкъ’ русскій! Правъ ли ты теперь, какъ прежде, въ своихъ насмшкахъ надъ славянскими филантропами? Оглянись и посмотри, сколько у насъ филантропическихъ обществъ, гд слово есть дло, гд есть засданія, комитеты, протоколы и у которыхъ только изрдка бываютъ… судебные процессы. Посмотри, сколько у насъ ‘покровительствующихъ’ обществъ,

У насъ есть Общество, покровительствующее нуждающимся ученымъ и литераторамъ, общество, которое если и окажетъ иногда, писателю помощь посл его смерти, то только потому, что филантропія безъ ‘канцелярскаго порядка’, безъ ‘справокъ’, безъ протоколовъ — не мыслимо и теряетъ свое бюрократическое величіе.

У насъ есть клубъ общества ‘для взаимнаго вспоможенія’, гд даже на счетъ общества (по заявленію присяжнаго повреннаго г. Спасовича въ окружномъ суд) пьютъ пиво и чай музыканты оркестра, а полицейскіе чины угощаются клубными ужинами.

У насъ есть другой клубъ, покровительствующій ‘служебному частному труду’ (такова, его фирма), и хотя этотъ клубъ кром большихъ долговъ ничего еще но сдлалъ, но ‘нельзя же вдругъ!.’ какъ выряжается Репетиловъ.

Наконецъ (мы для краткости умалчиваемъ о многихъ другихъ покровительствующихъ обществахъ) у насъ есть ‘россійское общество покровительства животнымъ’. Что это общество существуетъ и вруетъ въ прочность своего существованія, можно видть изъ того, что общество иметъ свой собственный органъ, свой ‘Встникъ’, который. выражаясь торжественнымъ языкомъ этого ‘Встника’, ‘вступаетъ теперь во второй годъ своего существованія.’

Общество это вполн стоитъ нашего вниманія уже за одно его буколическое, дтски-чистое міросозерцаніе, за его наивное равнодушіе ко всему, что не принадлежитъ къ разряду четвероногихъ. Самое существованіе такого общества показываетъ, что для его благодушныхъ членовъ совершенно непонятно гамлетовское (по Н. Полевому) восклицаніе: .За человка страшно’! Обществу за людей не страшно, но страшно за животныхъ. Это легко можно замтить и по статьямъ .Встника россійскаго общества покровительства животныхъ’ (No 1, 1869 г), Вы, напр. встртите въ ‘Встник’ замтку ‘объ извощикахъ въ Петербург’ и съ первыхъ строкъ этой замтки поймете, что обществу нтъ никакого дла до судьбы и житья-бытья этого бднаго, рабочаго люда: все его вниманіе поглощено только лошадьми этихъ извощиковъ. Общество вполн вритъ, что жизнь извощика, не жизнь — а масляница, что его соціальное положеніе давно устроено, а по тому о венъ и не заботится. За то ‘Встникъ’ очень хорошо знаетъ, какъ устроена жизнь свиней у содержателя сираго двора близь московской заставы въ дом Сабурова No 51, гд у свиной есть удобное помщеніе и условный свиной комфортъ. Тотъ-же ‘Встникъ’ до изумительныхъ подробностей знаетъ біографію одной старой лошади, находящейся въ конюшн на мыловаренномъ завод Грунта, и доводитъ до общаго свденія, что эта лошадь-ветеранъ дожила до 30 лтъ, стоитъ въ удобномъ стойл, на отличной соломенной подстилк и по старости своей не употребляется больше въ работу.

Не подумайте, пожалуйста, что общество потому посвящаетъ своихъ членовъ въ ‘жизнеописаніе’ этого коня ветерана, что онъ какая нибудь историческая знаменитость, бывшее украшеніе маневровъ или цирка, — ни чуть не бывало. Это лошадь просто принадлежала хозяину мыловареннаго завода и ‘въ уваженіе къ ея прежнимъ трудамъ’, пишетъ ‘Встникъ’, въ поко и довольств содержится Грумтомъ въ конюшн.

Въ послднемъ засданіи Правленія Общества, между прочимъ былъ обсужденъ проэктъ узаконеній противъ жестокаго обращенія съ животными, выработанный особою комиссіею общества. Въ этомъ проэкт проступки противъ животныхъ раздлены на три категоріи: 1) дурное обращеніе съ животными, 2) жестокое обращеніе и 3) истязаніе и изувченіе животныхъ. Уличенные въ такихъ проступкахъ подвергаются такимъ наказаніямъ: по 1-й категоріи — арестъ не свыше пяти дней или штрафъ не свыше 25 р., по 2-й арестъ не свыше 15 дней или штрафъ до 50 р. с. и по 3-й категоріи — арестъ на мсяцъ или штрафъ 100 руб.

Такъ общество наказываетъ за дурное обращеніе съ животными.

Какъ отдльный фактъ, подобное узаконеніе, разумется, превосходно, но мы обязаны отнестись къ нему въ связи съ прочими фактами изъ современной исторіи нашей молодой цивилизаціи, и вотъ тутъ-то мы невольно призадумаемся. Задумаетесь и вы вс, господа, если мы рядомъ съ постановленіемъ Общества покровительства животнымъ поставимъ недавнее ршеніе одного петербургскаго мироваго судьи, г. Га юва, который иметъ боле чмъ странный взглядъ на ‘оскорбленіе чести.’ Разбирая одну жалобу, г. Галовъ призналъ будочника Шпринга виновнымъ въ томъ, что онъ безъ всякой причины прибилъ тринадцатилтняго мальчика Кондратьева, но въ тоже время этотъ судья объявилъ такое изумительное ршеній ‘такъ какъ въ мальчик 13-ти лтъ не можетъ бытъ развито понятіе о чести (?!), то и не можетъ быть преслдованія за оскорбленіе его чести: поэтому постановляю: булочнаго мастера Шпринга по обвиненію въ нанесеніи мальчику Кондратьеву обиды дйствіемъ, признать отъ суда свободнымъ’… Не полезно-ли посл такого ршенія нкоторымъ мировымъ судьямъ, подобнымъ г. Галову, заглядывать иногда для собственнаго поученія въ ‘Встникъ общества покровительства животныхъ?. ‘

Что за несчастная звзда г. Юматова! Не везло ему въ прошломъ году, не везетъ и въ ныншнемъ. Въ прошломъ году мылилъ ему голову г. Скарятинъ, его бывшій товарищъ но изданію, обижалъ его г. Киркоръ, не допуская его писать въ собственной газет ‘Новое время’, распекъ его г. Катковъ за ‘казацкія нагайки’, съ помощью которыхъ г. Юматовъ предлагалъ защитить ‘свободу мнній’,— кажется, довольно и этихъ уроковъ для человка, который Богъ всть почему сдлался журналистомъ. Однако г. Юматовъ и посл такихъ горькихъ уроковъ не угомонился. Петербургскій корреспондентъ ‘Московскихъ вдомостей’ передаетъ еще одинъ ‘веселенькій пейзажикъ’ изъ неудачныхъ похожденій редактора ‘Новаго времени’… На послднее засданіе славянскаго благотворительнаго комитета явился г. Юматовъ, никогда не бывши его членомъ. Нашлись члены, которые объяснили г. Юматову, что ‘нельзя-ли для прогулокъ подальше выбрать переулокъ’, при чемъ отъ него не было скрыто ‘несоотвтствіе съ задачами давянскаго племени тхъ ученій, которыя проповдуетъ ‘Новое время.’ Г. Юматовъ долженъ былъ обратиться вспять и, нужно предполагать, съ большимъ смущеніемъ.

Въ другомъ род было славянское нашествіе на клубъ художниковъ г.г. Погодина, А. Майкова и Ореста Миллера, устроившихъ чтеніе въ пользу славянъ, вечеромъ 8-го января. Чтеніе вышло нсколько Странное. М. П. Погодинъ выдумалъ угощать петербургскую публику чтеніемъ историческаго своего отрывка ‘О нашествіи татаръ въ Россію’. Слушатели понять не могли (да и понять, въ самомъ дл, трудновато), зачмъ это издатель ‘ Русскаго’ о старин, о татарахъ, о Баты вдругъ заговорилъ, зачмъ это А. Майковъ, вмсто ‘Нивы’ и .Полей’, стихотвореніе Хомякова читаетъ, и зачмъ, наконецъ, явился на сцену г. Ореста Миллеръ совершенно неожиданно, потому что въ программ вечера его не было и опять Хомякова сталъ читать, а потомъ прочелъ клубной публик нчто въ род родительскаго наставленія о ея ‘поведеніи’. Зачмъ все это? За тмъ, что вечеръ былъ ‘благотворительный’, а благотворительная цль все смягчаетъ, все прикрываетъ…

VI.

Гд мягче общественные нравы и слышне общественное мнніе въ Петербург или въ провинціи? На такой вопросъ отвчать довольно трудно. Ол, ни стоятъ.за провинцію, другіе за невскую столицу, но по нашему мннію, такой споръ могутъ разршить одни факты: факты въ такихъ случаяхъ неумолимы.

По всей вроятности, драматургъ г. Маннъ долженъ напр. предпочитать столичное общественное мнніе провинціальному, на томъ основаніи, что одесская молодежь освистала недавно его комедію ‘Говоруны’, а. петербургская въ этомъ не была замчена. Г. Маннъ однако ошибается, если онъ такъ думаетъ. Если молодежь Одессы освистала его комедіи’, то съ своей стороны петербургская молодежь никогда не ходила, и никогда не пойдетъ смотрть ‘Говоруновъ». А вдь такое презрніе хуже всякаго свиста.

Гд мягче нравы — это тоже задача. Между нравами провинцій и Петербурга есть много общаго, родственнаго, что и не мудрено между родственниками. Вотъ напр. два свжихъ факта — сравните ихъ между собою. Подавно въ Петербург, какъ сообщаютъ въ газетахъ, содержательница одной школы наказала розгами свою воспитанницу, двушку семнадцати лтъ за то, что послдили не хотла, работать въ праздникъ. Это фактъ столичнаго издлія’ съ другой стороны, какъ извщаютъ ‘Харьковскія губернскія вдомости’ (No 138), въ Сумахъ во время классныхъ занятій учитель узднаго училища одному ученику оторвалъ ухо…

Какъ посмотрть, да посравнить

оба факта, то, право, одинъ другого не лучше. Хороши также и ‘Харьковскія вдомости’, сообщающія объ оторванномъ ух. Они не хотятъ врить этому факту, но почему не хотятъ? Не потому, что онъ имъ кажется невозможнымъ, какъ возмутительная педагогическая мра, а потому только, что такой поступокъ кажется имъ физически невозможнымъ. ‘Нужно имть, говорятъ они, не мало физической силы’, чтобъ исполнить такую операцію. Что за губернская наивность! Нашимъ-ли провинціальными, богатырямъ въ диковинку оторвать съ корнемъ ухо. вырвать бороду и ради шутки или мести, подобно бирскому исправнику, наказать собесдника и собутыльника, розгами? Розги даже въ подобномъ случа не прочь употребить самъ маститый ученый М. И. Погодинъ. Въ своей юмористической (что въ перевод на. московское нарчіе значитъ уморительной) газетк ‘Русскій’ (No 122) Михаилъ Петровичъ разсказываетъ такой диковинный анекдотъ, можетъ быть, имъ самимъ даже придуманный:

‘Молодой пастухъ загулялъ однажды. Чрезъ нсколько времени его впало раздумье и онъ, придя къ старост, сталъ просить, чтобъ онъ его выскъ.

‘Что длать, говоритъ онъ никакъ не (нравлюсь я съ собою, выските меня хорошенько, авось пить не стану’…

— Помилуй, скажи, отвчаетъ староста — мы не смемъ.’

‘Что не смть,— самъ прошу объ этомъ.’

‘Да на меня донесутъ.’

‘Выски на міру,— я скажу — на то моя воля была…’

Привели малаго на глотку онъ поклонился всмъ и объявилъ свое желаніе. Разложили раба Божьяго и завалили пятнадцать горячихъ лозановъ.

— ‘Доволенъ-ли?’ спрашиваютъ.

— ‘Погодите, дайте встать,.’

Парень всталъ, встряхнулся, подумалъ и сказалъ: ‘дайте еще десятокъ’,— и легъ опять.

‘Почтенный человкъ! заключаетъ М. П. свой анекдотъ и прибавляетъ: ‘о если бы одинъ мой благопріятель послдовалъ его примру!’

Какъ вы думаете, пріятно-ли посл такого заявленія быть благопріятелемъ М. П. Погодина? Жаль только, что М. П. откровененъ только въ половину и не назвалъ имени своего благопріятеля.

Издатель ‘Русскаго’ въ своей стать ‘о нашествіи татаръ’ замчаетъ, что лтописецъ этого тяжелаго времени писалъ свое сказанье ‘не чернилами, а кровью и слезами’… Прибгая къ такому выразительному. татарскому образу, г. Погодинъ хочетъ показать свою чувствительность.

Странное однако противорчіе: съ одной стороны негодуетъ на погромъ Батыя, а съ другой — спустя 626 лтъ отъ покоренія Руси монголами мечтаетъ о томъ, чтобъ его благопріятеля подвергли тлесному наказанію!!..

Вотъ образчики нашихъ современныхъ и литературныхъ нравовъ…

Такъ въ наши годы золотые

Намъ вкъ татарскій очень сроденъ.

Такъ, описавъ погромъ Батыя,

Батыя корчитъ самъ Погодинъ

О нашихъ ‘провинціальныхъ правахъ’ я еще поговорю поподробне въ слдующемъ мсяц, а на этотъ разъ — довольно. До свиданья. Мн теперь насильно хочется заставить себя прочитать стихи Я. Полонскаго, которые я никакъ не моту до сихъ поръ осилить:

Если ты вакханка — родилась вакханкой….

Анонимъ

‘Дло’, No 1, 1869

СЪ НЕВСКАГО БЕРЕГА.

Читайте также: