С Невского берега, Минаев Дмитрий Дмитриевич, Год: 1868 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 19 минут(ы)

СЪ НЕВСКАГО БЕРЕГА.

(Общественныя и литературныя замтки и размышленія.)

Лтнее затишье.— Публика и толпа.— Нсколько словъ о современныхъ беллетристахъ.— Новый романъ г. Гирса и его герой.— Значеніе гласныхъ судовъ для общества.— Дло Разнатовскаго въ окружномъ суд.— Добрый совтъ нашимъ драматургамъ.— Бдствія и крушенія г. Юматова.— Печальный удлъ, — современные стансы.— Преслдованіе провинціальной благотворительности.— Либералы и консерваторы въ провинціи.— Инструкція главнаго общества желзныхъ дорогъ для его агентовъ.— Московская Дума Петербургская мщанская управа.— Покойники, встающіе изъ могилы.— Наши новости.

Надъ Петербургомъ стоитъ знойное, душное лто.

Наше сверное солнце, обыкновенно довольно суровое и холодное, на этотъ разъ, раскалилось чисто по-мексикански и свтить надъ невской столицей во вс лопатки… Зной и всеобщая засуха. Кругомъ горятъ лса, что ни день, то новая всть о пожарахъ въ провинціи.

Всеобщее затишье… Съ одной стороны, жаритъ солнце съ тропическою горячностью и повергаетъ славянскіе мозги въ столь любезную для нихъ спячку,— съ другой стороны, царитъ полнйшая невозмутимость общественной жизни. Театры закрыты, журналы наши, эти кладези мысли и таланта, совершенно пересохли и усталому читателю нельзя утолить ими жажду. Тишь, да гладь..

Однако я совершенно далекъ отъ стараго упрека съ стереотипной фразой ‘о равнодушіи нашей публики’. Подобный упрекъ былъ бы несправедливъ. ‘Публика’ — не толпа, она всегда съуметъ заинтересоваться тамъ, гд съумють угадать ея запросы и интересы. Этого нтъ, и читатель длается равнодушнымъ. Пора намъ, наконецъ, перестать свою вину сваливать на другихъ… Уже давно сказалъ Лермонтовъ:

Толпу ругали вс поэты

И страшно надоли вс…

Наша публика перестала почти читать потому собственно, что читать-то ей нечего теперь… Журналистика обезцвтилась и отъ общихъ вопросовъ перешла боле къ личнымъ потасовкамъ и перебранкамъ. Беллетристы стали разсказывать эротическія сказочки или драматическіе анекдоты изъ русскихъ лтописей. Новое русское общество съ его старой закваской и съ современными стремленіями, новое русское общество съ борьбой старыхъ и новыхъ элементовъ, съ его неустановившимся броженіемъ давно уже ожидаетъ своего художника съ строгой, психологической разработкой, сама публика ожидаетъ новаго, свжаго голоса, но онъ еще не раздается… Кукольныя комедіи нашихъ современныхъ романовъ и драматическихъ произведеній нисколько не знакомятъ насъ съ внутреннею, бытовою жизнью нашего общества… Въ нихъ мы находимъ сочиненія дтей, которые желаютъ описывать жизнь большихъ… Это даже не —

Разыгранный Фрейшицъ

Перстами робкихъ ученицъ,

а беллетристическія шарманки, гд подъ крышкой прыгаютъ деревянныя куклы, солдатики и ‘новые люди…’ Большинство нашихъ молодыхъ беллетристовъ всхъ оттнковъ совершенно ошиблось, въ своей задач — выводить какихъ-то ‘новыхъ людей…’ Новыхъ людей, какъ вполн сложившихся, цльныхъ типовъ, еще нтъ у насъ, и не по силамъ современнымъ романистамъ сладить съ полнымъ очеркомъ ихъ физіономій. Для романа или драмы у насъ есть одни старые, прежніе люди, только стоящіе при новыхъ условіяхъ жизни. Столкновеніе этихъ старыхъ людей, которыми -кишитъ наша матушка Русь, съ новыми порядками и воззрніями, представляетъ для разработки писателя самый драматическій и правдивый интересъ, а для общества въ такомъ произведеніи найдется самая поучительная картина изъ жизни ‘русскихъ въ 60 тыхъ подахъ’.

Загляните же теперь въ любую современную повсть или романъ. Чкмъ заняти ихъ герои? По милости своихъ авторовъ, эти герои буквально заняты только тмъ, что ходятъ другъ къ другу въ гости и занимаются разными безполезными разговорами…

Онъ на нее засмотрлся,

На него засмотрлась она,

Онъ вдругъ влюбился, она же

Стала въ него влюблена,

затмъ начинается хожденье въ гости и романъ благополучно течетъ до конца. Помилуйте! Вдь самая обыкновенная сцена, прослушанная въ камер мироваго судьи, гораздо любопытне такого романа съ любовной интрижкой, съ сценами за ширмой я тяжелой драпировкой ‘ночного будуара.

Въ сред начинающихъ беллетристовъ боле другихъ было выдвинулся г. Дм. Гирсъ, ‘авторъ романа: ‘Старая и молодая Россія.’ Судя по первой части этого романа, можно было замтить въ г. Гирс писателя не безъ дарованія, писателя школы Тургенева хотя повидимому и идущаго съ нимъ фазными дорогами. Но и по первой части новаго произведенія можно было замтить, ‘что г. Гирсъ задался слишкомъ смлымъ и опаснымъ планомъ — нарисовать большую картину старой и юной Россіи. Даже самъ Гоголь, не смотря на свой могучій талантъ и на то, что элементы современной ему русской жизни были не такъ сложны, какъ въ наше время, даже Гоголь отступился отъ изображенія положительныхъ, новыхъ типовъ русскаго общества.

Съ г. Гирсомъ во 2-ой и даже отчасти въ 1-й части его романа случилось то, что было и съ нкоторыми другими молодыми нашими писателями. Они не хотли или просто не умли понять отрицательнаго, сатирическаго отношенія Тургенева къ своему Базарову и въ своихъ положительныхъ современныхъ герояхъ показывали намъ варьяцію того же тургеневскаго Базарова. Тургеневская эпиграмма незамтно сливалась съ ихъ собственнымъ идеаломъ героя и ‘передъ нами появлялась какая-то наивная, безсознательная иронія. Комическую сторону типа героя ‘Отцевъ и дтей’ они приняли за чистую монету, привили ее къ своимъ дйствующимъ лицамъ, а своего собственнаго внутренняго содержанія имъ не дали никакого. Они не хотли взглянуть и серьезно оцнить сатирическую фигуру Базарова, съ его отрывистою, рзкой рчью и угловатыми манерами и эту, одну только эту вншность и усвоили для своихъ манекенныхъ героевъ… Опять вышла только кукольная комедія.

Герой романа г. Гирса, появившійся во второй части, по той же самой причин вышелъ мертвецомъ, выродкомъ или, врне, невинной пародіей и на Инсарова, и на Базарова вмст. Онъ, какъ Базаровъ угловатъ и скупъ на рчи, больше мычитъ, чмъ разговариваетъ, онъ, какъ Инсаровъ, любитъ удивить своею физической силой и начинаетъ бороться на станціи съ ямщиками, онъ, какъ Инсаровъ, наконецъ, сбирается зачмъ-то хать въ славянскія земли. Что же касается до ‘самодльщины’, то герой г. Гирса отличается отъ тургеневскихъ героевъ тмъ, что у него есть

Положенный часъ приливамъ и отливамъ,

что онъ свой день въ деревн распредлилъ на часы: въ извстный часъ онъ изучаетъ арифметику, потомъ читаетъ краткую Всеобщую исторію Вебера и т. д. Хорошъ герой! Сбирается въ Сербію, а арифметикой еще занимается и по Веберу съ всеобщей исторіей знакомство сводитъ… Что станетъ дальше длать г. Гирсъ съ своимъ героемъ — это пока неизвстно, потому что вотъ уже два мсяца мы не видимъ продолженія его романа. Искренно можно пожелать, чтобъ ему удалось съ успхомъ съ нимъ справиться научить скоре арифметик и послать по добру-по-здорову въ Сербію: на Руси съ такимъ силачомъ онъ не сладитъ наврно.

Будемъ ли посл того удивляться тому факту, что публика наша относятся весьма равнодушно къ блднымъ явленіямъ современной Литературы, упадокъ которой вполн выразился въ спекулятивныхъ изданіяхъ, въ род ‘Новыхъ писателей’ г. Тиблена, ‘Изнанка на лицо’ или ‘Пережитое и передуманное’ г. Кельсіева, сотрудника ‘Голоса’ и грознаго карателя всего еврейскаго племени. Скудность впечатлнія посл чтенія двухъ большихъ частей романа ‘Старая и молодая Россія’ потому и обидна, что въ Бирс мы видимъ добросовстнаго писателя, котораго произведеніе, будь оно строго обдумано, не могло бы пройти безслдно.

Петербургская публика читаетъ мало, какъ я сказалъ, особенно текущимъ жаркимъ лтомъ, но за то залы окружнаго суда она посщаетъ очень усердно, особенно въ дни интересныхъ засданіи. Трудно предположить, что публику привлекаетъ въ судъ только одинъ скандалезный или романическій характеръ длъ, подвергнутыхъ судебному разбирательству. Недочетъ литературы дополняетъ теперь для публики гласное судопроизводство. Для нея судъ сдлался практической школой, гд она знакомится съ темными сторонами своего семейнаго общественнаго быта. Литература въ этомъ отношеніи общество неудовлетворяетъ. Не находя въ литератур отзыва на многіе и многіе вопросы своей бытовой жизни, общество идетъ знакомиться съ ними въ залу гласнаго судопроизводства.

Изъ всхъ длъ разбиравшихся ныншнимъ лтомъ въ окружномъ суд обратило на себя вниманіе дло объ отставномъ прапорщик Разнатовскомъ, обвиняемомъ въ покушеніи на убійство своей жены. Разбирательство 4-го іюня съ участіемъ присяжныхъ засдателей, вроятно, уже извстно читателямъ ‘Дла’. Присяжные признали г. Разнатовскаго невиноватымъ. Упоминаю здсь объ этой исторіи какъ потому, что она надлала много шуму, такъ и потому, что въ ней раскрылись тайны одной страшной, семейной хроники, приподнялся уголокъ завсы, скрывавшій страшную, потрясающую русскую драму. Выстрлъ, сдланный мужемъ съ единственною цлью — хоть страхомъ остановить домашнюю тираннію жены — вызвалъ въ, суд цлый рядъ ужасныхъ показаній свидтелей. Предъ лицомъ публики открылось такое зрлище: съ одной стороны, мужъ, добрый, но слабохарактерный человкъ, котораго постоянно скандализировали поступки и дурное обращеніе его жены. Съ другой стороны, его жена, энергическая, но безъ всякихъ нравственныхъ принциповъ женщина, мать, забивающая потупляющая жестокимъ обращеніемъ своихъ дтей, заставлявшая ихъ часто голодать и спать въ сыромъ и холодномъ углу, мать, вырывавшая изъ головы своей маленькой дочери клокъ волосъ, который и былъ представленъ въ судъ, какъ кровавый жетонъ краснокожаго индйца.

Изъ слдствія этого дла яркими, жгучими чертами вырисовалась передъ нами трагическая исторія не одного русскаго семейства, гд страдаетъ несчастный мужъ и отецъ, ревнующій свою жену и до безумія любящій своихъ дтей, которыхъ за каждую ласку, оказанную отцу, скли розгами. Этотъ мужъ, растерянный и униженный, для того чтобъ остановить дикія безумства своей домашней Мегеры, не придумалъ ничего лучше и полезне офицерскаго средства — напугать свою жену выстрломъ изъ револьвера. Одинъ выстрлъ онъ сдлалъ въ совершенно противоположную сторону отъ жены, другимъ выстрломъ, сдланнымъ почти безъ сознанія, онъ ранилъ эту женщину. Уголовный финалъ этой печальной исторіи привелъ г. Разнатовскаго на скамью подсудимыхъ, и онъ при общемъ сочувствіи публики былъ оправданъ присяжными. Публика не могла хладнокровно присутствовать при разбирательств этого дла, не могла хладнокровно слдить за его ходомъ по газетамъ. Большинство очень хорошо понимало, что, при теперешнемъ склад нашего семейнаго быта, дло Разнатовскаго вовсе не единичный и болзненный фактъ, въ род уродливаго безумнаго ‘убійства принципа’ въ роман Достоевскаго ‘Преступленіе и наказаніе’, большинство очень хорошо сознавало, что рядомъ съ нимъ, за стной, въ квартир сосда, а, можетъ быть, и у собственнаго домашняго очага бродятъ и шевелятся т же самые мотивы семейной неурядицы и безобразій, которыя отравили жизнь Разнатовскаго и едва не довели его до преступленія.

Если, по словамъ Гейне, ‘подъ каждой могильной плитой погребена цлая всемірная исторія’, то какія не мирныя исторіи и страшныя мщанскія драмы совершаются ежедневно подъ кровлями тхъ каменныхъ, многоэтажныхъ гробовъ, которые называются городскими зданіями!..

О, русскіе драматурги! Вы, авторы болтающихъ куколъ на пружинахъ, въ вымыслахъ и въ глубин мысли ушедшіе не дальше своихъ масляничныхъ, первобытныхъ прототиповъ, Петрушекъ изъ-за ручныхъ ширмъ потшающихъ воскресную чернь города,— вы, бдные творцы сценическихъ ‘дьяченкохіадъ’ въ двухъ, трехъ и Четырехъ дйствіяхъ!.. Примите мой добрый совтъ! Если въ васъ нтъ того. внутренняго зрнія, того художественнаго чутья, съ помощью которыхъ вы могли бы улавливать для своихъ произведеній человческія страсти, общественные и семейные интересы, то бросьте хоть на нсколько лтъ свои творческія перья и ходите въ окружной судъ наблюдать и изучать крайнія проявленія человческихъ страстей, невжества и уродства семейныхъ отношеній. Никто, кром васъ самихъ, не виноватъ въ томъ, что судейскіе стенографы убили вашу творческую производительность, а вс ваши ‘Виноватыя’, ‘Омуты’, ‘Говоруны’, ‘Свтскія ширмы’, приносятъ пользу только однимъ гг. Нильскимъ, Григорьевымъ, Малышевымъ, пріучая ихъ къ зычному публичному словоговоренію. Ступайте зрителями въ судъ, а для своихъ пьесъ не требуйте зрителей.

II.

Но если я нисколько не сочувствую нашимъ драматургамъ, за то я глубоко сочувствую другому общественному дятелю, г. Юматову, котораго судьба сильно и неутомимо угнетаетъ и преслдуетъ.

Безъ чувствительности ‘малютки, носившаго шлемъ Велисарія’, я не могу думать и говорить о печальной судьб злосчастнаго нашего публициста. Господа!..

Тронитесь жертвою судебъ!..

Такъ я прохожихъ умоляю…

Его я бдъ не умаляю…

Хоть въ судъ идти,— и на суд-бъ

Я тронулъ всхъ, я это знаю.

И слезы вызвалъ бы изъ глазъ

Мой поучительный разсказъ.

Полюбуйтесь же его журнальными крушеніями и прослезитесь…

Издавалъ когда-то г. Юматовъ съ г. Скарятинымъ газету ‘Всть’ и изгнанною Агарью удалился потомъ изъ этой газеты, преслдуемый насмшками своего прежняго соиздателя.

По поводу статей ‘Всти’ на суд тотъ же самый г. Юматовъ былъ обиженъ собственнымъ защитникомъ, г. Турчаниновымъ и названъ имъ ‘ничтожнымъ…’ Какъ вамъ это покажется?..

Наконецъ въ послднее время г. Юматовъ въ сообществ съ господиномъ Киркоромъ взялся опять за изданіе газеты ‘Новое время’. Ну, теперь, думаете вы, человкъ пристроился, завелъ собственный уголъ, гд можетъ власть имть,— такъ думаете вы и — ошибаетесь… Уголъ у бднаго публициста точно что есть, но смотришь.

А горе ждетъ изъ за угла.

Произошло съ нимъ слдующее обстоятельство.

Пожелалъ недавно г. Юматовъ напечатать одну замтку въ собственной своей газет, замтку подъ названіемъ ‘Славянская идея и поляки’. Казалось бы, что тутъ много думать: своя газета — взялъ да и напечаталъ. Какъ бы не такъ! На то у г. Юматова звзда такая есть. Не позволилъ ему г. Киркоръ въ собственной газет печатать, и баста… Что съ нимъ подлаешь?..

И вотъ, помщая свою статью въ чужой газет, въ ‘Русскославянскихъ отголоскахъ’, г. Юматовъ въ своемъ письм прибавляетъ такое жалкое слово: ‘Позвольте надяться, что ‘Русско-Славянскіе отголоски’ не откажутъ въ гостепріимств скромной эмигрантк, лишенной родного крова (!!), благодаря непонятной осторожности г. Киркора..’

Читая эти слезливыя строчки, право, невольно вспоминаешь:

Малютка, шлемъ нося, просилъ… и т. д.

Обязательные ‘Отголоски’ напечатали у себя статью-изгнанницу, оговорившись иронически, что помщаютъ статью потому, что она принадлежитъ издателю, притсненному собственной домашней цензурой’.

Каково положеніе! У себя въ газет получилъ афронтъ, въ чужой газет статью помстили, но за то зло посмялись надъ притсненнымъ издателемъ, у котораго если и есть свой собственный уголъ, то только для того, чтобъ его, какъ ребенка, ставилъ г. Киркоръ ‘въ этотъ уголъ’ въ наказаніе.

Бдный г. Юматовъ!..

Кто защититъ тебя? Вс безъ изъятія

Жертвой Киркора тебя назовутъ…

Только лишь въ ‘Всти’ начнутся проклятія

И постепенно замрутъ…

Журнальный гороскопъ г. Юматова, какъ видите, очень печаленъ. Нкто даже изложилъ его литературныя и общественныя невзгоды въ слдующихъ стихахъ:

Печальный удлъ.

Былъ Юматову пріятенъ,

Даже друженъ съ нимъ Скарятинъ,

И столбцы газетки ‘Всти’

Редактировалъ съ нимъ вмст.

Но, увы! вс узы дружбы

Не прочне частной службы.

У друзей открылась ссора

И Юматовъ посл спора

Сиротой остался скоро.

На суд онъ ждалъ защиты

Адвоката…— ‘Не взыщи ты!

(Адвокатъ ему отвтилъ):

На суд я вскользь замтилъ

Что ты — сущая ‘ничтожность…’

Чтожъ! всегда вдь есть возможность

Вдругъ сказать неосторожность…’

И лукаво шапку скинувъ,

Удалился Турчаниновъ.

Съ горя новую газету

Въ свтъ пустилъ Юматовъ скоро,

Пригласивъ въ газету эту

Соиздателемъ — Киркора.

Жить не дружно почему-жъ-бы?

Но знать нтъ на свт дружбы!

Дружба, дружба! Гд ты, гд ты?

Начались опять навты

И изъ собственной газеты,

По желанію Киркора,

Былъ Юматовъ изгнанъ скоро.

III.

‘Ужасное слово — провинція’,— говорилъ когда-то Блинскій.

Многіе добродушные люди, признавая нкоторыя темныя стороны провинціальной жизни, съ дтскою ироніею похваливаютъ провинціаловъ за ихъ хлбосольство и гостепріимство. Дйствительно, провинціалы, по принципу своего тунеядства, лности и скуки, очень хлбосольны и гостепріимны, для личнаго развлеченія они готовы каждаго гостя накормить до отвалу и обложить пуховиками. Если же дло коснется до общественной благотворительности, до спасенія страждущихъ и погибающихъ, то провинціалъ не только самъ не двинетъ пальцемъ, но даже подставитъ ногу и тмъ, которые захотятъ участвовать въ дл общественной благотворительности.

Лучшимъ тому доказательствомъ служитъ исторія г-жи Вельяшевой въ Цицер. Эта исторія до такой степени вопіющая, что не возможно обойти ее молчаніемъ. Многимъ, вроятно, извстно, что жена пинежского мирового посредника г-жа Вельяшева открыла ныншнимъ лтомъ даровые обды для голодающихъ, отчеты о которыхъ печатались въ нашихъ газетахъ. Недавно появилось въ С. Петер. Вдомостяхъ письмо г-жи Вельяшевой о томъ, что тамошнее начальство противодйствуетъ ея предпріятію и употребляетъ вс возможныя мры къ его прекращенію. Сперва г-жа Вельяшева обращала мало вниманія на вс нападки мстной власти, видя съ одной стороны полнйшее сочувствіе народа, а съ другой, встрчая одобреніе отъ высшаго правительства въ лиц высочайше утвержденной коммиссіи, выдавшей ей, ‘для предоставленія большихъ средствъ къ полезной дятельности’, 4,000 руб. Однако не смотря на все это, г-жа Вельяшева была вынуждена въ интересахъ правды высказать печатно о тхъ притсненіяхъ и личныхъ оскорбленіяхъ, которымъ она подвергается посл открытія даровыхъ обдовъ для бдныхъ.

Вотъ и длайте ‘благое дло среди царюющаго зла’ провинціаловъ!… Г-жа Вельяшева, преслдуемая со всхъ сторонъ явнымъ недоброжелательствомъ и тайными клеветами, приходитъ теперь къ весьма печальному ршенію — не продолжать боле своего дла и, прекращая подписку, не принимать дальнйшихъ пожертвованій.

Почти одновременно съ появленіемъ въ печати письма г-жи Вельяшевой, редакція газеты, ‘Москва’, помщая у себ тоже письмо, прибавила къ нему слдующее примчаніе, могущее служить эпилогомъ къ этой грязной провинціальной эпопеи: ‘мы съ своей стороны добавимъ къ письму, что на дняхъ въ редакцію присланъ изъ Пинеги, безъ подписи, гнусный доносъ на г-жу Вельяшеву, съ просьбой напечатать его. По обычаю всхъ доносчиковъ, и нашъ милый авторъ силится набросить на учредительницу обдовъ и на ея помощниковъ подозрніе въ какой-то ‘политической неблагонадежности’, обвиняетъ ихъ въ безбожіи и благословляетъ администрацію за то, что ‘она обуздываетъ своеволіе и не даетъ быть независимымъ учрежденіямъ’… (?!)

И весь этотъ омутъ преслдованій, клеветы доносовъ и предательства поднялся только по той причин, что одному человку пришла въ голову честная мысль устроить даровые обды для нищенствующихъ и голодающихъ крестьянъ?… Врится съ трудомъ, а не врить нельзя. Не заглохнетъ-ли посл того въ разныхъ провинціальнахъ закутахъ всякое благое стремленіе къ общественной дятельности, не пропадетъ-ли безъ пользы послдняя энергія въ этой душной атмосфер, въ этой мизерной, но убійственной борьб съ разными киргизами, для которыхъ цивилизація есть мифъ, степное марево?… Можно-ли посл такого разительного примра (а ихъ у насъ много) плняться безмятежностью и тишиной провинціи? Вдь въ гробу еще тише и безмятежне…

Хорошъ гусь — провинціальный консерваторъ, но либералъ провинціальный будетъ еще почище. У послднихъ нкоторый вншній прогрессивный лоскъ еще въ большей степени обрисовываетъ ихъ пошлость и самодурство. Я знаю одного изъ такихъ. Въ город Соль онъ считается и либераломъ и бариномъ высшей пробы. Одинъ изъ его подчиненныхъ, бдный чиновничекъ, работавшій по 14 часовъ въ сутки и получавшій самое крошечное содержаніе, задолжалъ кому-то семь рублей.

Либералъ узналъ объ этомъ и прогнвался. Какъ видно, по его мннію, человку-прилично длать большіе долги, а не семи-рублевые… Провинціальный прогрессистъ, полный благороднаго негодованія, распекъ своего чиновника и выгналъ его въ отставку. Самому же себ онъ разршаетъ всякія удовольствія и придумываетъ для нихъ своебразно-остроумную форму.

Однажды собралъ онъ много гостей у себя. Хоть человкъ онъ холостой, но настолько солидный, что въ его домъ по приглашенію явилось и много дамъ и двицъ.

Изящный обдъ окончился изящной оргіей. Либеральный хозяинъ посл обда высказалъ очень милое желаніе — перецловаться со всми присутствующими дамами и барышнями. Он не соглашались и одна изъ нихъ между прочимъ шутя заявила:

— Вотъ если бы васъ носили на рукахъ, какъ маленькихъ, то мы васъ поцловали бы, а теперь нельзя.

Хозяинъ нашелся. Нсколько услужливыхъ гостей подхватили его на руки и, какъ ребенка, стали подносить къ дамамъ для принятія нжнаго поцлуя.

Дамы похохотали, пожеманились, но все-таки совершили обрядъ цлованія импровизированного младенца.

Черты провинціальнаго консерватора гораздо проще. Онъ къ прикрасамъ не прибгаетъ и является передъ всми во всей первобытной нагот своей. На одного изъ нихъ указывалъ, напр., недавно ‘Одесскій Встникъ’. Поступокъ этого барина знаменателенъ тмъ, что онъ состоитъ однимъ изъ членовъ ‘Общества покровительства животнымъ’ и никто лучше и наглядне этого члена не умлъ показать всей нелпости существованія у насъ такихъ обществъ съ ихъ членами-филантропами.

У этихъ членовъ беззаботныхъ

Принципъ, достойный лошадей: Быть покровителемъ — животныхъ И угнетателемъ — людей.

Въ начал прошлаго мсяца въ Одесс собралась на улиц огромная толпа народа, вотъ по какому случаю. По приказанію члена общества состраданія къ животнымъ, два казака, держа ломового извощика, безпощадно наказывали его плетьми за дурное обращеніе съ лошадью. Затмъ казаки, не смотря ни на какія просьбы публики, потащили извощика въ часть, гд послдній и былъ посаженъ за ршетку вмст съ ворами и мошенниками… Вотъ каковы члены общества покровительства животнымъ!..

Дла ихъ могутъ огорошить

Всхъ гражданъ ныншняго вка:

Бьютъ человка, словно лошадь,

А лошадь чтутъ, какъ человка…

Если это доблести, то доблести чисто лошадиныя…

VI.

Какъ вы думаете, къ какому вдомству — къ духовному или къ военному нужно отнести Главное общество желзныхъ дорогъ? Этотъ вопросъ невольно приходитъ въ голову, Когда узнаешь, что главное общество постороннихъ ‘властей не признаетъ’ и своимъ служащимъ не позволяетъ вступать въ камеры мировыхъ судовъ. Это общество восклицаетъ своимъ подчиненнымъ:

Господа! На всегда

Мироваго суда

Не должны быть извстны вамъ двери,

А добьетесь суда —

Будетъ всмъ вамъ бда —

Мы подвергнемъ строжайшей васъ мр.

Главное общество желзныхъ дорогъ высказываетъ ту же мысль слдующей самой положительной прозой:

‘Угрозы жалобами мировому судь обнаруживаютъ недостатки служебнаго такта, а самое принесеніе подобной жалобы постороннему учрежденію, (?!) помимо порядка подчиненности, поставило бы жалобщика вн служебныхъ условій общества, слдовательно и лишило бы его права на покровительство и защиту, которыя общество готово безъ этого оказывать каждому изъ своихъ агентовъ. Во всякомъ случа, совтъ не будетъ считать себя въ прав удерживать доле на служб агента, заявившаго такое недовріе къ справедливости высшаго своего начальства’…

Такъ галантерейно высказываютъ свои угрозы французы главнаго общества желзныхъ дорогъ, самовольно признающаго себя за особую высшую судебную инстанцію. Не знаю, что думаютъ объ этой домашней расправ агенты главнаго общества, но если она похожа на домашнюю расправу распорядителей кіево-балтской желзной дороги, то Этимъ агентамъ, вроятно, приходится жутко. Недавно одинъ французъ, завдующій работами на кіево-балтской желзной дорог, по извстіямъ одной мстной газеты, веллъ схватить съ полотна дороги троихъ студентовъ и одного изъ нихъ, по его приказанію, бросили въ лужу, а двухъ другихъ заставили ^прогуляться чуть не по колно въ грязной вод.

Какъ видите, отвсюду, куда не заглянешь, вылзаетъ фактъ самого неблаговиднаго свойства. Главное общество отрицаетъ мировой судъ, а вотъ московская дума отрицала недавно пользу распространенія грамотности. Газеты извщали насъ въ свое время, что въ московской дум 5 іюня разсматривалось предложеніе г. Клейна о дозволеніи ему открыть въ нсколькихъ пунктахъ Москвы, по примру Петербурга, ящики для продажи газетъ. Вс москвичи почти положительно были уврены, что отказа въ этой просьб со стороны думы не послдуетъ, но въ своемъ предположеніи ошиблись жестоко. Московская дума сверхъ ожиданія отказала г. Клейну въ его просьб на томъ основаніи, что улицы въ Москв очень тсны (?) и на площадяхъ газетная продажа можетъ мшать уличному движенію (?)

Ничего не понимаю,

Перечитываю вновь —

какъ, говоритъ авторъ ‘Братьевъ’… Въ ршеніи московской думы можно найти столько же здраваго смысла, какъ и въ словахъ слдующей глупой псни:

Хороши наши ребята,

Только улица грязна…

Никому до сихъ поръ въ голову придти не могло, что тснота улицъ и городское движеніе площадей будутъ помхою для распространенія грамотности и разныхъ свденій и только одна мудреная московская дума пришла къ такому хитрому умозаключенію.

Отъ московской думы я хочу перейти теперь къ петербургской мщанской управ и къ одному изъ ея таинственныхъ отчетовъ. По видимому — скучная матерія,

Но веселъ будетъ мой разсказъ,

или, по крайней мр, очень любопытенъ.

Отчеты петербургской мщанской управы дйствительно принадлежатъ къ числу таинственныхъ явленій и добыть ихъ довольно трудно. Они печатаются въ два года разъ и съ величайшей осторожностью раздаются при редакціи ‘Извстій городской думы’. Такимъ образомъ они представляютъ изъ себя библіографическую рдкость.

Отчеты эти выпускаются очень неторопливо. Въ этомъ случа составителямъ ихъ не худо бы взять примръ съ редакціи ‘Встника Европы’, которая также аккуратна, какъ календарь. Едва наступаетъ первое число каждаго мсяца, какъ на вашемъ стол утромъ неизбжно появляется книжка ‘Встника Европы’, съ его канцелярскимъ девизомъ: ‘умренность и аккуратность’… По поводу аккуратнаго выхода. ‘Встника Европы’ даже кто-то сочинилъ слдующій безобидный романсъ, на голосъ извстной псни г. Фета:

Только станетъ смеркаться немножко

Каждый разъ передъ первымъ числомъ,

Всмъ знакомая очень обложка,

Промелькнетъ на возу за угломъ.

На возу видны связками томы…

‘Что везете’? лишь спросишь возницъ,—

Скажутъ, ‘Встникъ Европы веземъ мы —

Самый лучшій журналъ двухъ столицъ’.

Каждый можетъ теперь догадаться,

Съ чмъ обозъ проскриплъ за угломъ,

Только станетъ немножко смеркаться —

Всякій разъ, передъ первымъ числомъ.

Но возвратимся къ петербургской управ. Послдній ея отчетъ за 1864 и 1865 годы вышелъ только въ март ныншняго года, отчеты за 1866 и 1867 годы выйдутъ, говорятъ, не ране 1870 года. Видимо, люди торопиться вовсе не любятъ, а не торопятся потому, что, вроятно, точность соблюдать желаютъ. Посмотримъ же на образчики такой точности.

Въ 1861 году петербургскому мщанину Бочкареву захотлось устроить при общественномъ дом дв часовни и онъ доставилъ на этотъ предметъ одинъ рубль серебромъ. Въ отчет мщанской управ за 1861 годъ значится: ‘неприкосновенный капиталъ 1 р. с.’, затмъ въ таблиц ‘суммъ, имющихъ особое назначеніе’ этотъ рубль также отмченъ ‘на постройку часовенъ’, въ отчет 1862— 1863 годовъ рубль сей знаменитый перечисленъ къ числу остаточныхъ суммъ и точно также стоитъ въ таблиц ‘суммъ, имющихъ особое назначеніе’. Въ послднемъ же отчет судьба этого ‘неприкосновеннаго капитала’ совершенно покрывается мракомъ неизвстности. Куда же длся вашъ рубль, г. Бочкаревъ? Отчего молчитъ отчетъ управы объ этомъ капитал, ею же названномъ неприкосновеннымъ’?. Никто не вдаетъ.

Хоть подобныхъ недочетовъ попадались намъ примры,

Но не очень озабоченъ ими добрый славянинъ:

Милліонъ, разъ потеряли иностранцы-инженеры,

Такъ въ управ нашей вправ потерять и рубль одинъ.

Все это такъ, рубль монета не крупная, но въ отчетности и копйки важны бываютъ, а потому исторію пропавшаго серебрянаго рубля нельзя оставлять безъ вниманія.

Послдній отчетъ управы вообще составленъ такъ хитро, что въ немъ можетъ заплутаться самый ловкій плутъ изъ бухгалтеровъ. Вы встрчаете въ записи такіе доходы, которыхъ никогда не получалось, вы видите, что деньги отправленныя въ казначейство или въ банкъ на храненіе, выводятся въ расходъ по два и по три раза. Даже ревизіонная комиссія въ 1862 г., хоть и замтила, что безпорядочность счетоводства не доказываетъ еще растраты общественныхъ суммъ, но что ‘тмъ не мене подобная небрежность въ счетоводств не можетъ быть терпима ни въ одномъ благоустроенномъ управленіи’… Не смотря на такое предостереженіе въ послднемъ отчет, ревизоры нашли еще боле ошибокъ и упущеній. Довольно будетъ указать только на то, что отчетная сумма мщанской управы въ дйствительности простирается до 218 тысячъ рублей, а по счетнымъ книгамъ до 2 ¹/₂ милліоновъ.

Есть положительные факты, доказывающіе, что мщанская управа питаетъ положительное отвращеніе ко всякой отчетности, а потому нердко выдаетъ свои суммы въ безотчетное распоряженіе разныхъ служащихъ лицъ. Эта антипатія ко всякой отчетности принимаетъ иногда, даже совершенно патріархальный, буколическій характеръ. Такъ, напр., старшин Алексеву выдаютъ въ безотчетное распоряженіе то триста рублей для приготовленія завтрака для себя и для своихъ товарищей, то тысячу цлковыхъ на устройство обда при открытіи мщанской богадльни и еще тысячу рублей на расходы при совершеніи купчей крпости (!!). Кажется, при этомъ не нужно никакихъ восклицательныхъ знаковъ ставить.

Расходы въ управ длаются безъ всякаго контроля, по старин. Понадобились эконому деньги, онъ и пишетъ: ‘мелкіе расходы и и пр. (?..) — 926 р. 19 коп.’. Что значатъ эти мелкіе расходы, что значитъ ‘и проч.’ — остается неразгаданной тайной.

Не потому ли такъ трудно добывать отчеты мщанской управы, что въ нихъ въ числ расходовъ выставляются деньги, выдаваемыя на обды и завтраки и на мелкіе расходы, которые нужны для прогулки въ Павловскъ или къ чернорченскому Дороту.

О, милая патріархальность! Ты видимо снова возвращаешься къ намъ, чтобъ блюсти наши нравы и обычаи отъ всякаго вмшательства прогресса и цивилизаціи. Куда не посмотришь, словно вновь воскресаютъ изъ могилъ (да изъ могилъ ли полно?) старыя добрыя времена и снова охватываютъ временно заблудившихся дтей своихъ.

Къ почти забытому прошлому возвращаемся мы. Въ книжныхъ лавкахъ, благодаря прозорливымъ издателямъ, угадавшимъ духъ времени, насъ угощаютъ новыми изданіями древнихъ писателей — сборникомъ М. П. Погодина, стихотвореніями . Тютчева и даже полнымъ собраніемъ сочиненій блаженной памяти Загоскина въ вид первою ихъ тома съ романомъ ‘Юрій Милославскій или русскіе въ 1812 году’… Есть вроятіе предполагать, что дло пойдетъ дальше и мы увидимъ новыя изданія сочиненій . Булгарина, И. Греча, Н. Кукольника и всхъ имъ подобныхъ и безподобныхъ писателей {Даже Каролина Павлова вновь стала Шиллера переводить для ‘Встника Европы’, хотя у насъ уже есть полное собраніе сочиненій Шиллера съ весьма хорошими переводами, если исключить переводы самого издателя г. Гербеля.}.

Говорите же посл того, что покойники не встаютъ иногда изъ гробовъ своихъ!..

О какихъ же новостяхъ могу я сказать читателямъ, если кругомъ нтъ ничего,кром старья и воскресающей дряхлости. Что жъ длать? Сошлюсь на слова поэта:

Тмъ лучше: устарло все, что ново…

Что можетъ быть новаго въ Петербург лтомъ? Посл концертовъ кн. Голицина и г. Славянскаго, публика наша особенно ничмъ теперь не интересуется. Спектакли любителей въ Лсномъ институт занимаютъ петербуржцевъ очень мало на томъ, можетъ быть, основаніи, что главный распорядитель этого кружка Лсныхъ любителей г. Бороздинъ и собственною своею безталантностью и неумлостью въ составленіи спектаклей всмъ на столько уже извстенъ, что его представленіями никто не соблазняется.

Театральныхъ и литературныхъ новостей тоже почти нтъ. Разв можно относить къ разряду новостей, что г. Раппопортъ будетъ издавать газету, что г. Яблочкинъ снова украситъ собой петербургскую сцену, а неизвстный переводчикъ ‘Орфея въ аду’ перевелъ для театра новую оперетку Оффенбаха: Le pont des soupira. Послднее извстіе даже прискорбно, потому что переводъ оперетки сдланъ драматическимъ поставщикомъ, довольно ясно доказавшимъ переводомъ Орфея свою положительную бездарность и отсутствіе граціи и остроумія, безъ которыхъ немыслимъ переводъ текста изящныхъ и остроумныхъ оперетокъ Оффенбаха.

Говорятъ о новомъ роман Писемскаго, говорятъ о романист, поступившемъ въ юнкера по недоразумнію. Гд-то онъ услышалъ такой совтъ: ‘нужно быть юнкеромъ (фирма извстнаго магазина), чтобъ разбогатть’, но наивный романистъ не понялъ, говорятъ, случайнаго каланбура и поступилъ въ дйствительные юнкера.

Говорятъ также объ автор ‘Дыма’, который дебютировалъ въ собственной опер въ своей вилл въ Баденъ-Баден, говорятъ объ 200 новыхъ комедіяхъ г. Дьяченки и ничего, не говорятъ (о, ужасъ!) о статьяхъ какого-то зета, (въ газет г. Корша).

Который свтъ ругаетъ на повалъ,

Затмъ чтобъ свтъ о немъ хоть что нибудь сказалъ,

но такъ какъ никто не входитъ въ обиду и въ полемику съ разными журнальными швейцарами и вольно-наемными канцеляристами, при газет состоящими, то г. Зетъ все-таки остается въ неизвстности. Разные Аскоченскіе, Незнакомцы, Авенаріусы и Зеты уже слишкомъ всмъ надоли, чтобъ ими стоило заниматься.

И такъ, говорятъ о многомъ, но все это не новости, чтобъ на нихъ долго останавливаться. Говоримъ мы вообще вдь много, хоть очень мало длаемъ, особенно теперь, когда стоитъ такое, знойное, удушливое лто съ его запыленнымъ солнцемъ и зеленью… Подождемъ же до осени.

Къ числу современныхъ новостей, новостей двухъ-трехъ дней пожалуй, можно также отнести книгу г. Кельсіева ‘Пережитое и передуманное’… Если объ этой книг мало говорили, то много надъ нею смялись и я въ заключеніе своихъ замтокъ нелишнимъ считаю сказать о ней нсколько словъ.

Книжка эта во всякомъ случа любопытная книжка. Исключительное положеніе г. Кельсіева, его заграничная обстановка, смутное понятіе о его дятельности — все это невольно прежде способствовало тому, чтобъ большинство публики смотрло на г. Кельсіева, какъ на человка, который хотя и заблуждается, но все же человка серьезнаго, съ крпкими убжденіями и съ положительной цлью для дятельности. Г. Кельсіевъ эмигрировалъ, потомъ возвратился и раскаялся въ своихъ заблужденіяхъ. Чего же больше? Роль г. Кельсіева сыграна, занавсъ посл эпилога опускается. Къ чему же, кажется, еще стремиться г. Кельсіеву?

Кельсіевъ однако задумалъ идти дальше и выпустилъ книжку своихъ воспоминаній. Книжку прочли и увидали, что гора разршилась мышью и въ ‘пережитомъ и передуманномъ’ нашли записки современнаго Репетилова. Лучшаго живаго повторенія грибодовскаго типа едва ли можно встртить. Наивная исповдь и болтовня г. Кельсіева совершенно напоминаютъ самобичеваніе г. Репетилова, который ‘все отвергалъ: законы, совсть, вру’, который хвастался своимъ умственнымъ ничтожествомъ и, насчитывая ‘горячихъ дюжину головъ’, восхвалялъ ихъ кружекъ, ршительно не понимая его цлей и стремленій.

Г. Кельсіевъ, издавая свои записки, собственноручно, безъ всякой надобности сдернулъ съ себя маску ‘правдоискателя’, какъ онъ себя величаетъ и явился передъ нами новымъ Репетиловымъ, ученикомъ комерческаго училища, родившагося не для эмиграціи, а для сотрудничества въ газет ‘Голосъ’, для печатныхъ преслдованій евреевъ, даже евреевъ перекрещенцовъ въ третьемъ поколніи. Публицистъ, для Котораго и трясины ‘С. Петербургскихъ Вдомостей’ могутъ показаться ‘крайней Фракціей’, а какой нибудь Загуляевъ или Суворинъ ‘краснымъ’ (о Господи!),— этотъ самый публицистъ былъ когда-то чуть не ‘опаснымъ’ правдоискателемъ!.. Понимаете ли вы тутъ что нибудь?..

Самъ г. Кельсіевъ тоже ничего не понимаетъ, почему онъ убжалъ изъ Россіи и откровенно въ этомъ признается. Онъ признается, что у него не было никакихъ убжденій, никакихъ плановъ, жилъ въ Россіи, потомъ отправился безсознательно, какъ лунатикъ, заграницу т. е. ‘шелъ въ комнату, а попалъ въ другую’.

Г. Кельсіевъ, сжегъ свои корабли и очутился въ Лондон. Въ Лондон надъ нимъ стали трунить:

— Зачмъ вы эмигрировали?

— Хочу работать.

Ему стали доказывать, что въ Россіи можно вдесятеро больше сдлать, чмъ отрзываясь отъ родины, но г. Кельсіевъ уврялъ, что за-границей можно говорить о томъ, о чемъ молчатъ въ Россіи. Я, дескать, буду писать ‘о брак, о христіанств, о личности’.

— Но что именно? Дайте, себ подробный отчетъ.

‘Подробнаго отчета дать себ я не могъ.

‘Я сдлался эмигрантомъ потому, что не могъ эмигрантомъ не сдлаться: такимъ воздухомъ вяло’, отвчалъ юный Репетиловъ. ‘Не было ни малйшаго повода отрзываться отъ Россіи’ (стр. 246 — 248.)

Что же это такое? Лунатизмъ или умопомшательство? Книжка г. Кельсіева на этотъ вопросъ даетъ намъ довольно ясный отвтъ. Оказывается, что съ дтства онъ былъ сильно склоненъ къ спиритизму, потому что ‘росъ безъ всякаго умственнаго движенія’… Все таинственное влекло г. Кельсіева. Юнаго спирита, по его собственному признанію, эмиграція увлекла, какъ неразгаданная тайна, какъ секретъ.

Что онъ, Кельсіевъ, дйствительный спиритъ, еще ясне можно понять изъ слдующихъ словъ: ‘Не сознательная вра въ духовъ порождаетъ спиритовъ, а таинственность обстановки, загадочность явленій, показываемыхъ медіумами’ (стр. 249).

Для меня теперь совершенно ясно, какимъ образомъ сотрудникъ ‘Голоса’ могъ сдлаться эмигрантомъ.

— Научи, что мн длать? спрашиваетъ спиритъ изъ ‘Голоса’ своего духа.

— Эмигрируй и пиши за-границей о брак, христіанств и личности.

— Но я въ этихъ вещахъ ни бельмеса не смыслю, ‘я только знакомъ съ тетрадками запрещенныхъ стиховъ’ (стр. 248).

— Эмигрируй… Ты будешь писать подъ мою диктовку.

Ну, доврчивый спиритъ и эмигрировалъ, но увы! коварный духъ обманулъ его и вмсто дкихъ памфлетовъ о брак, христіанств и личности, сталъ диктовать ему корреспонденцію въ ту же газету ‘Голосъ’, подъ псевдонимомъ Иванова-Желудкова…

Потерявши вру въ духа и потерявши присутствіе духа, г. Кельсіевъ, нсколько лтъ блуждая за-границей, ‘буквально велъ жизнь Діогена’, дла никакого не длалъ и, наконецъ, какъ блудный сынъ, убжавшій безъ всякой причины изъ подъ родного крова, онъ сталъ мечтать объ обратномъ путешествіи въ родную землю.

Обыкновенный смертный, задумавъ и обдумавъ свое возвращеніе на родину, или отказался бы отъ своей мысли или тотчасъ приступилъ въ ея исполненію, но г. Кельсіевъ прежде всего спиритъ, слдовательно человкъ суеврный.

Онъ началъ колебаться и сомнваться и вроятно обрывалъ цвтокъ, какъ барышня въ стихахъ г. Полонскаго, твердившая за каждымъ оборваннымъ стебелькомъ:

Любитъ, — нтъ, — не любитъ — любитъ и т. д. Но и цвтокъ врно ничего не сказалъ ему положительнаго. Только однажды увидя, что его сосдъ моетъ коляску, для того чтобы вести кого-то къ русской границ, г. Кельсіевъ ршился на обратное возвращеніе въ Россію. Въ мыть коляски онъ видлъ почему-то тоже таинственное для него значеніе… Спиритъ по всему.

‘Если-бъ не мылъ въ это утро, пишетъ г. Кельсіевъ, Константинъ Степанычъ коляски, я, можетъ бытъ, и не ршился возвратиться въ Россію!..’ (стр. 84).

Какъ видите, книжка очень забавная… Г. Кельсіевъ, какъ отуманеный спиритъ, видимо, не сознавалъ, какими комическими чертами онъ нарисовалъ свой портретъ въ пережитомъ и передуманномъ.

Съ русской границы съ г. Кельсіевымъ начинается цлый рядъ комическихъ приключеній.

Онъ объявляетъ русскимъ властямъ свое имя, какъ имя великаго агитатора. Какъ оказывается, имени его никто не знаетъ.

‘Надньте на меня кандалы!’ проситъ онъ, но и это находятъ лишнимъ. Онъ ожидаетъ какого-то торжественнаго шествія, а его просто на извощик отвозятъ въ острогъ для дальнйшихъ распоряженій и даже разлучаютъ его въ острог съ нумерами неразлучной съ нимъ газеты ‘Голосъ’…

Я не хочу упоминать о цломъ ряд сценъ изъ книги г. Кельсіева, которыя такъ и просятся въ каррикатуру, и, вроятно, дождутся ихъ. Для моихъ замтокъ достаточно и этаго бглаго отчета. ‘Воспоминанія’ г. Кельсіева стоятъ два руб. с. Многіе говорятъ, что цна очень дорогая. Это уже черезъ чуръ зло. Продавать собственныя каррикатуры на самаго себя за 2 руб. с. слишкомъ дешево, и это показываетъ большое самоотверженіе автора. Было бы выгодне, нравственно выгодне назначить за книгу большую цну, хоть 10 р. с. Тогда она была бы мене доступна для большинства читателей и репутація г. Кельсіева, какъ даровитаго и смышленаго сотрудника газеты г. Краевскаго, была бы меньше оскандализирована, а теперь… Бдный г. Кельсіевъ!.. Неужели онъ и теперь не броситъ ученія спиритовъ?

‘За человка страшно!..’

Анонимъ.

‘Дло’, No 7, 1868

СЪ НЕВСКАГО БЕРЕГА.

Читайте также: