Русское лето
Русское лето
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Русское лето, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1937
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Мимо дома моего, за частоколом сада, шла проселочная дорога и тропинки, протоптанные в мелкой травке, покрытой розовой и белой кашкой и длинными стержнями дикой рябины.
Когда кто ехал по этой дороге, то поднималась пыль.
За дорогой была сплошная нива. Густая, сочная. И синие васильки прелестью лазоревой веселили душу.
Когда я смотрел из окна своего деревенского дома на это море поспевающей ржи, какое-то отрадное чувство входило в душу.
Лето. Деревня. Покой.
Созерцание полей, торжество лета рождали покой и отраду. Забывался город, споры, повседневные заботы и огорчения.
Помню раннее детство, деревенскую школу, когда мы, мальчики, пели перед учителем, серьезным и добрым Петром Николаевичем:
Нива, моя нива,
Нива золотая,
Зреешь ты на солнце,
Колос наливая!
Вместе с полями ржи мне вспоминается вся моя жизнь в России.
Как отрадно было ехать в телеге этими проселками, полями, над которыми клубились кучами облака лета.
И, едучи с приятелями на какую-нибудь мельницу, в гости к лесничему, на речку, среди зеленых кустов, в эти дивные куски рая земного, я всегда чувствовал себя счастливым. И ничего мне не было дороже на свете созерцания этого дара Господня…
Как прекрасна Россия! Как восхитительны необозримые поля ее и голубые дали!
Бегущие дороги всегда звали неведомо куда. И куда я ни ехал по ним, я всегда встречал привет, простую жизнь и любовь. Я никогда не видал вражды к себе — только приют и гостеприимство.
Я никогда не встретил косого взгляда,— был ли я беден или богат. И никто меня не спросил: ‘Какие источники доходов ваших родителей?’
Что за странность! Я редко слышал разговоры о деньгах… Куда бы я ни приезжал — ласка и забота — как бы угостить получше. А для какой корысти? Я был для этих случайным гостем. За чаем, за беседой вечером каждый поведывал мне свои огорчения или радости, и никто никогда у меня ничего не просил, ничем не укорял.
Были мрачные и неудачливые встречи. Но редко. Они как-то не запоминались, выпадали из жизни,— среди природы, полей веселых, среди ржи золотистой, лесов обильных слагался щедрый характер русских людей…
Мы спускались из леса под горку, к деревянному мосту. За седыми елями, сквозь длинные стебли иван-чая блеснула речка голубой рябью.
— Купаться!— закричали мои приятели.
Повозки останавливались у старого деревянного моста. Мы видим дно реки, песок, осоку. За ней, как оловянная игрушка, притаилась щука и замерла. Увидав нас, она мгновенно пропала.
— А ведь фунтов на десять!— сказал Василий Сергеевич. — Знаете что? Хорошо здесь, у моста. Останемся здесь. До лесничего Елычева еще семь верст. На кой черт, успеем. От добра — добра не ищут.
Хорошо! Приятели разделись и полезли в реку.
— А хорош голым толстый Юрий!.. — сказал Василий Сергеевич.
Тот сосредоточенно мочил голову и сердито посматривал на нас — человек серьезный и насмешек не любит.
Вода теплая, парная. Светлая, как кристалл. Зеленые стрекозы летают над рекой. Какие-то голубые, пестренькие коромысла, как изящные брошки. Седой ивняк блестит на солнце, и сочные ольховые листья, отражаясь в воде, мягким бархатом зеленят реку.
‘Рай’,— подумал я.
В тени, у кустов лужка, щипали траву распряженные лошади. Телеги стояли в тени леса.
Герасим разложил скатерть, расставлял чашки и стаканы из моей походной корзинки и, смеясь, говорил:
— Мост-то, а через него ведь не проехать, гляди-ка, сгнил. По нем и не ездят. На Елычево-то надо брать ниже. Это Батранов нас на гнилой мост завез.
— Явный факт,— отвечает Батранов,— а кто ж его знает, когда он сгнил. От костра стелется дымок, пахнет еловыми шишками и можжевельником.
— Колька!— кричит, сидя по горло в воде, Василий Сергеевич,— ты бы хоть половину брюха у Юрия себе взял.
Войдя по колена в воду, Коля Курин долго нерешительно поеживается и, наконец, по-бабьи, приседая, несколько раз погружается в реку: ‘У-ух… у-ух…’
— А вот как из воды-то вылезать,— кричит Василий Сергеевич,— слепни заедят. И как это все подло устроено, зачем слепни сотворены? Хорош рай!
Он презрительно подмигивает мне. Выйдя из воды и одеваясь на бережку, Юрий Сергеевич отмахивается полотенцем, отгоняя слепней, которые вьются над ним.
— Юрий, да ты закури,— говорю я,— слепни-то и отстанут…
Юрий мрачно посмотрел на меня и стал доставать из куртки портсигар.
Неизвестно почему сидевший рядом Василий Сергеевич хлопнул его изо всех сил ладонью по животу.
Тот от неожиданности выпустил изо рта папиросу, схватился за живот и, выпучив глаза, крикнул:
— Да что ты, ошалел, дура!
— А что? Я слепня убил.
— Вот, возьмите идиота!— сказал Юрий сердито, растирая живот ладонью. — Все дурацкие шутки. У меня заворот кишок сделаться может. Скотина!
Вскоре все приятели сидели в тени леса, пили чай с малиновым вареньем и закусывали пирожками с грибами.
Только с Колей Куриным что-то случилось. Он морщился, делал кислую рожу и, поплевывая в сторону, с испугом смотрел черными глазками в пространство.
— Что с тобой,— спросил я,— садись, пирожки-то какие!
— Погоди, погоди, я, кажется, клопа лесного съел. С ежевикой попал в рот. Какая гадость!
Коля ополоснул рот чаем.
В какой-то несказанной неге и лени лежали мы на пахучей прибрежной траве. Не хотелось ни двигаться, ни думать. Слышно было, как в ветвях ели однообразно жужжала муха, попавшая в паутину. Вечернее солнце озолотило берег.
— Что же, ночевать будем здесь?— спросил Юрий. — Комары заедят…
— Вы! Будет прохлаждаться!— крикнул Василий Сергеевич. — Надо костер собрать, на уху наловить. Что же, в самом деле? Ты вот, лентовайский, раздевайся-ка да в реку полезай, сеть ставить. Клопа съел — эка невидаль!— и расстроился. Какие нежности, смотреть противно.
Василий Сергеевич ушел к мосту и стал разбирать удочки, Невдалеке раздался выстрел, и над нами пронеслась стая уток. ‘Это Герасим’,— подумал я.
И действительно, с противоположной стороны моста показался Герасим, держа в руках кряковую утку.
Перекинув мелкую сеть к кустам ольхи, в реке, мы опять купались. Вода была еще теплее к вечеру. Уж солнце село. Лиловой мглой покрылось небо, и сбоку, за ветвями елей, показался блестящий серп месяца…
Какая красота разлилась кругом. В тишине природы слышались отдаленные звуки, то крик козодоя, то треск упавшей ветки. И вдали трещал коростель.
— Попалась, попалась!— закричал Василий Сергеевич и бросился в воду, к сети. Кол от сети качался — большая рыба ворочалась в ней.
Василий Сергеевич тащил сеть на берег, в ее петлях торчали, шевелясь, раки, ворочался большой темный налим.
— Ну и уха! Смотри-ка, раки!— обрадовался Юрий.
Вылезая, приятель Вася опять хлопнул — на этот раз легонько — Юрия по животу. Тот отскочил.
— Довольно, идиот!
— Идиот? А кто поймал-то? Налим-то каков! Господа, а я на вас работай…
— Тоже работник,— процедил Коля,— поймал! И я тоже ставил сеть-то… Озяб.
— ‘Тоже, тоже’!.. — передразнил его Вася.
Слышно было, как Герасим топором рубил сушняк. И вскоре большой костер запылал.
В темной ночи высоко засверкали звезды. Пахло лесом, травой, скошенным сеном.
Вдали над речкой лег туман.
Россия! Как можно забыть красу твою!..
Русское лето — Впервые: Возрождение. 1937. 6 августа. Печатается по газетному тексту.