Русский рубль XVI-XVIII вв. в его отношении к нынешнему, Ключевский Василий Осипович, Год: 1884

Исторические работы
Время на прочтение: 91 минут(ы)
Скачать в PDF

В. О. Ключевской

Русский рубль XVI—XVIII вв. в его отношении к нынешнему.

Опыт определения меновой стоимости старинного рубля по хлебным ценам (материалы для истории цен)

В. О. Ключевской. Сочинения в восьми томах.
Том VII. Исследования, рецензии, речи (1866-1890)
М., Издательство социально-экономической литературы, 1959

I. Постановка вопроса.— II. Древнерусская хлебная четверть.— III. Приемы, исследования.— IV. Рубль XVI в. Поверка выводов.— V. Рубль XVII в. — VI. Рубль первой половины XVIII в.— VII. Главные выводы.

I

Предлагаемая статья есть не более как рискованная попытка не решить, а только поставить один вопрос, касающийся историографической техники. В источниках нашей истории сохранилось довольно много известий, рисующих экономическую жизнь русского общества в минувшие века. К сожалению, лучших из этих известий, именно тех, в которых точно обозначены старые русские цены предметов, мы не умеем прочитать как следует. Например, в известии, что такой-то русский землевладелец XVI в. брал со своих крестьян оброка по 3 руб. с сыти, скрывается указание на стоимость земли, труда, капитала, на условия поземельной аренды, настроение рынка и на многое другое, что мы желали бы знать о русском обществе того времени, только мы не понимаем ни того, что такое выть в данном случае, ни того, что значил рубль на рынке во всех случаях, о которых нам говорят известия XVI в. Подобные известия — историографические загадки, шифрованное письмо, ключ к которому потерян. Пока не будет найден этот ключ, значительный запас таких известий, сохранившийся в источниках, остается заманчивым, но недоступным, т. е. бесполезным для науки материалом. Поискать не самого ключа, а пути, которым можно найти его, — вот задача предлагаемого небольшого метрологического опыта.
Вопрос, о котором идет речь, был поставлен уже 30 лет тому назад в сочинении М. Заблоцкого О ценностях в древней Руси. Но эта постановка сообщила задаче излишнюю сложность и трудность. Чтобы понять древние цены, их надобно перевести на язык цен нашего времени, т. е. определить меновое отношение старинных денежных единиц к нынешним. Для этого нужно, по мнению Заблоцкого, произвести последовательно три вычисления. Во-первых, надобно определить весовое отношение древних металлических денежных единиц к нынешним, например узнать, насколько московская серебряная деньга XVI в. тяжелее или легче нашей копейки серебра. Во-вторых, так как номинальная цена монеты обыкновенно бывает выше действительной стоимости заключающегося в ней чистого драгоценного металла, чем покрываются издержки лигатуры и самого производства монеты, то при сравнении древней монетной единицы с нынешней надобно вычислить эту разницу в той и другой, чтобы таким образом определить взаимное отношение обеих единиц по весу чистого драгоценного металла, из которого они сделаны. Наконец, так как стоимость монетных драгоценных металлов, серебра и золота, изменчива, то, высчитав вес и пробу старой и нынешней монеты, остается определить, насколько теперь вздорожал или подешевел самый металл, употребляющийся на монету, сравнительно с тем, что он стоил в прежнее время. Это относительная стоимость монетного металла определяется на основании рыночного отношения его как товара к другим товарам и именно к предметам первой необходимости, а также и к труду, необходимому для их производства.
Таковы три операции, которые М. Заблоцкий считал необходимыми для приблизительно точного перевода древних цен на современные. Две первые операции, чисто нумизматические, основаны на изучении разновременных монетных систем, последняя не касается нумизматики, а относится к другим частям метрологии, требует изучения системы мер и весов. Нельзя ли упростить этот сложный процесс, сократив одни вычисления и совсем отбросив другие? Чтобы наглядно показать, какие возможны здесь сокращения, возьмем такой пример. Кильбургер, живя в Москве в 1674 г. вместе со шведскими послами, к свите которых он принадлежал, покупал здесь чай по 30 коп. за фунт1. Вычислим по способу Заблоцкого, что стоил фунт чаю в Москве 200 лет назад на наши деньги. Серебряная копейка в царствование Алексея Михайловича, по исследованию Заблоцкого, весила 10 долей. В нынешней серебряной копейке (банковой монеты) 4 4/5 доли. Значит, копейка царя Алексея по весу равнялась 2 1/12 нашей серебряной копейки. Теперь надобно высчитать разницу пробы в обеих копейках, определить их отношение по весу чистого серебра без лигатуры. Но уже сам Заблоцкий, определяя отношение старинной монеты к нынешней, не пользуется этим вычислением, на необходимости которого он настаивает, излагая программу своего исследования. В его книге находим сравнительную таблицу старинных серебряных денег и нынешних серебряных копеек по весу с лигатурой, но не находим таблицы, в которой было бы показано их взаимное отношение по весу чистого серебра. Причиной этого пробела был недостаток точных сведений о степени чистоты древнерусской серебряной монеты. Заблоцкий ограничивается только недостаточно доказанным общим заключением, что проба наших денег от Ивана Грозного до Петра Великого ‘могла разниться от 80 до 90 золотников’ и что, говоря вообще, древнерусская монета была не ниже пробы нынешней нашей серебряной монеты, определенной 83 1/8 золотника2. Но это проба банковой монеты, рядом с которой у нас ходит еще серебряная разменная монета со значительно низшей пробой, а цены нашего внутреннего рынка выражаются этой последней монетой, а не банковой. Следовательно, перевод древних цен на нынешние усложняется еще новым нумизматическим вычислением: приняв заключение Заблоцкого о пробе древнерусской монеты, надобно еще банковые серебряные копейки переложить на разменные, чтобы получить точное отношение древних цен к нынешним. Не заботясь о совершенной точности, положим, что копейка царя Алексея равняется приблизительно 3,7 копейки нынешней разменной монеты3. Определив относительную степень чистоты металла в древних и нынешних копейках, остается сделать последнюю операцию — с помощью хлебных цен узнать стоимость серебра как товара в XVII в. и теперь. Ограничимся для этого ценою ржи. Тот же Кильбургер пишет, что, когда он жил в Москве, четверть ржи продавали здесь по 70—60 коп. В 1882 г. средняя цена четверти ржи в Московской губернии была 8 руб. 40 коп. Умножив среднюю цену у Кильбургера 65 коп. на 3,7 и отбросив дробь, найдем, что эти 65 десятидольных копеек 85-й пробы по количеству чистого серебра равняются приблизительно 240 нынешним копейкам 48-й пробы. Итак, в 1674 г. за четверть ржи платили столько чистого серебра, сколько его в 240 нынешних разменных серебряных копейках, а в 1882 г. — столько, сколько его в 840 таких же копейках. Значит, серебро в 1674 г. было в 3 1/2 раза дороже, чем в 1882 г. Поэтому копейка 1674 г., по количеству чистого серебра равняющаяся нынешним ходячим 3,7 коп., по сравнительной стоимости серебра равняется 3,7 Х 3,5 = 12,9 нынешним.
Теперь, отбросив все эти нумизматические вычисления, сложные и трудные, даже не всегда удающиеся по свойству сохранившегося материала, ограничимся одним простейшим метрологическим расчетом: разделив цену четверти ржи в 1882 г., 840 коп., на 65 коп., ее цену в 1674 г., получим ту же цифру 12,9, определяющую рыночное отношение копейки 1674 г. к нынешней. Помножив на эту цифру цену фунта чаю в Москве в 1674 г., 50 коп., найдем, что она равнялась нашим 3 руб. 87 коп., т. е. была значительно выше нынешней цены этого товара, если только Кильбургер покупал в Москве простой черный чай, а не какой-либо из высших сортов. Легко заметить, что при точном вычислении этот упрощенный прием всегда приведет к тому же результату, какой получается посредством сложных операций по способу Заблоцкого, потому что все разницы в весе и пробе монеты, в стоимости монетного металла и пр. сводятся к одной, все выражаются в различии хлебных цен. Точнее говоря, изменение хлебных цен происходит не оттого, что изменяется полезность хлеба, всегда одинаковая, а от перемен в весе и пробы монеты, как и в стоимости монетного металла, т. е. от изменения качества меновых знаков, посредством которых оценивается на рынке полезность хлеба. Значит, пользуясь изложенным приемом при сравнении старых цен с нынешними, мы, вместо того чтобы последовательно вычислять частные отношения, основанные на изменении веса и пробы монеты, как и стоимости металла, прямо вычисляем окончательное общее отношение, в которое эти частные отношения входят как производители в свое произведение.
Разумеется, выведенное только для примера отношение копейки царя Алексея к нынешней не имеет надлежащей точности. Такой точности нельзя достигнуть помощью единичного известия о цене хлеба только в Москве 1674 г. и притом о цепе одной ржи. Для этого необходимы более сложные основания, только эти основания не нумизматические. Это не значит, что нумизматика совсем не нужна для исторического изучения цен. Она может понадобиться, но не для определения самого отношения старых денежных единиц к нынешним, выводимого на основании хлебных цен, а только для исторического объяснения колебаний, каким подвергалось это отношение. Если, например, в короткое время хлеб стал вдвое дороже, мы должны прежде всего узнать, не изменилась ли денежная единица, которой выражалась новая цена хлеба. Если окажется, что в то же время вошла в обращение монета с прежним названием, но вдвое легче весом или с пониженной вдвое пробой, то мы признаем вздорожание мнимым. Если же на монетном дворе все осталось по-прежнему, надобно будет искать причин явления на рынке. Но было ли вздорожание мнимое или действительное, произошла ли нумизматическая перемена в денежной единице, или нет, отношение этой единицы к нынешней, определяемое хлебными ценами, стало иное, именно показатель отношения уменьшился вдвое.

II

Изложенный упрощенный способ тем удобнее, что и без того остается много затруднений, которые необходимо одолеть при определении рыночного отношения старинных денежных единиц к нынешним. Самое важное из этих затруднений заключается в разнообразии и изменчивости древних хлебных мер.
Наиболее употребительные хлебные меры в Московской Руси XVI—XVII вв. были: бочка, кадь или оков, зобница, коробья, рогожа, мех или мешок, мера, четверик, наконец, четверть. Четверть была четвертая часть бочки, кади или окова. Псковская зобница XV и XVI вв. делилась так же на 4 четверти, следовательно, соответствовала бочке или кади. Новгородская коробья была половина бочки или кади. В одном акте начала XVI в. 554 рогозины, или рогожи, ржи приравнены 800 бочкам ‘в белозерскую меру’, следовательно, рогожа ржи содержала в себе около 1 1/2 бочки (1,44). Мех, или мешок,— трудно определимая и, вероятно, изменчивая мера, ниже будут приведены некоторые указания на вместимость, какую имел мех в иных местах древней Руси. Пэ Торговой книге XVI—XVII вв. мера равнялась четверику, но в Двинской земле мерой называлась половина четверти, т. е. осмина. Четверик получил свое название оттого, что он составлял четвертую часть осмины, почему акты и называют и его иногда ‘четвериком осминным’4. Таким образом, все хлебные меры Московской Руси могут быть сведены к наиболее употребительной из них — к четверти, как части к целому или наоборот.
При возможности восстановить отношение четверти к другим хлебным мерам сравнительное изучение старинных и позднейших цен не представляло бы никакой трудности, если бы сама четверть была в древней Руси мерой однообразной и устойчивой. К сожалению, для метролога, она была неодинакова в разные времена и в разных местах древней Руси. Теперь едва ли где уцелели самые орудия хлебной меры (посуда), употреблявшиеся в древней Руси, например клейменые казенные осмины, четверики и т. п. Поэтому, чтобы, хотя приблизительно, определить вместимость какой-либо старинной хлебной меры, надобно знать вес входившего в нее хлеба. Но в древней Руси не любили определять количество хлеба весом и переводить меры сыпучих веществ на меры веса. Остается собирать косвенные указания, часто даже ловить очень неясные намеки, которые позволяют догадываться о том, что такое была четверть в разные времена и в разных местах древней Руси. В этом состоит самое большое затруднение, мешающее изучению старинных хлебных цен, в этом же заключается и источник пробелов, неточностей и ошибок, которых трудно избежать в изучении как этих цен, так и самых хлебных мер древней Руси. Начнем с известий о четверти во второй половине XVII в.
Упомянутый выше Кильбургер замечает, что четверть— самая большая мера в Московии5. Следовательно, в его время более крупные меры, бочки, рогожи и др. были уже малоупотребительны. Кильбургер знает четверть четырех величин: московскую, новгородскую, псковскую и печорскую. Новгородская четверть заключала в себе две стокгольмские тонны. По Метрологии Петрушевского, шведская тонна хлебная равняется 5,59 нашим четверикам с надбавкой хлеба в зерне по 8 канн на тонну. Так как канна есть 1/56 тонны, то шведская тонна зернового хлеба содержит в себе 6,38 четвериков6. Значит, новгородская четверть времен Кильбургера равнялась 12,76 нынешним четверикам. Три московские четверти, по Кильбургеру, равнялись двум новгородским, т. е. в московской четверти было 8,5 нынешних четвериков. Выходит, что московская четверть в конце царствования Алексея Михайловича была на полчетверика больше нынешней. Происхождение этого излишка несколько объясняется вычислением веса старинной четверти. Полагая четверик ржи в 1 1/8 пуда, или 45 фунтов, согласно с нормальным весом, какой имеет этот хлеб при хорошем урожае, найдем, что в старинной четверти ржи было 382,5 фунта. Но известно, что фунт XVII и первой половины XVIII в. у нас был больше нынешнего, равнялся 112 нынешним золотникам, как разъяснил это г-н Прозоровский при помощи Арифметики Леонтия Магницкого 1703 г. Такой же фунт употреблялся в Москве как весовая единица и в XVI в., что видно из записки посетившего Московию в 1565 г. итальянца Барберини, который, говоря о московском весе, замечает, что в унции — 5 московских золотников7. Так как нынешний фунт составляет 6/7 старого московского фунта, то переложив 382,5 фунта на старый вес, получим для московской четверти времен Кильбургера 8 пудов 6 фунтов тогдашнего московского веса. В Арифметике Магницкого есть задача, которая дает основание догадываться, что он считал меру, или четверик ржи, в 1 пуд весом (л. 106 об.). Отсюда следует, что московская четверть, какую знал Кильбургер, заключала в себе 8 пудов ржи нормального веса, иногда немного больше или меньше, смотря по качеству урожая. Такая вместимость четверги подтверждается наказом 1696 г. нерчинским воеводам, которым предписывается хлеб с казенных пашен ‘в приход принимать и в расход давать и писать четвертями в московскую четверть, а не пудами:’, также хлебное жалованье служилым людям, которое ‘пишут в прежнюю четверопудную четверть’, выдавать новой московской четвертью, ‘расчитая вполы’ против прежней четверти, ‘а не против веса’8. Хлебные оклады служилым людям определены были известным количеством прежних четверопудных четвертей. Теперь велено было выдавать хлебное жалованье новой московской четвертью, т. е. рассчитывать оклады на новую единицу вдвое больше прежней по вместимости и по весу. Но так как зерно родилось неодинакового веса, то для устранения недоразумений и произвола в расчете предписывалось при переложении окладов с прежней меры на новую принимать во внимание не вес, а только вместимость, ‘расчитая вполы’, т. е. деля на 2, хотя бы переложенный таким образом оклад по весу зерна не равнялся прежнему. Значит, в новой московской казенной четверти предполагалось ровно 8 пудов зерна (ржи) нормального веса. Объяснением такого распоряжения может служить .сохранившаяся в бумагах Сибирского приказа воеводская смета хлеба, недоданного в окладное жалованье разным служилым людям и ружникам города Якутска за 1654—1691 гг., обозначив, сколько пудов и четвертей разного хлеба недодано, смета продолжает: ‘А в новую великих государей осьмипудную четверть на все прошлые вышеписанные годы хлеба будет дать’ столько-то9. Все это приводит к тому заключению, что московская казенная четверть конца XVII в. отличалась от нынешней торговой не объемом своим, а только весом зерна, какой тогда считался нормальным. Ныне четверть содержит в себе около 9 пудов ржи нормального веса: это средний вес ржи, которая в разных местах России родится качеством от 8 пудов 22 фунтов до 9 пудов 16 фунтов на четверть. По отношению старого московского фунта к нынешнему (как 7 к 6) 8 пудов четверти XVII в. равнялись нынешним 9 1/3 пуда. Это вес нынешней очень тяжеловесной ржи. Поэтому можно думать, что в московской России XVII в. считалась нормальною рожь такой доброты, какая ныне значительно выше нормы. Если это соображение имеет некоторое основание, то вес тогдашней московской четверти дает нам не лишенное интереса косвенное указание на производительность русской почвы 200 лет назад.
Если московская четверть времен Кильбургера по вместимости равнялась нынешней, то новгородская содержала в себе 1 1/2 нынешней, а по весу ржи заключала в себе 12 старых московских пудов, или 14 нынешних. Кильбургер не определяет точно отношения псковской и печорской четвертей к новгородской, замечая только, что первая немного более последней, а вторая немного более первой.
В наказе нерчинским воеводам 1696 г. и в смете якутского воеводы 1691 г. четверопудная четверть названа ‘прежней’, а осмипудная казенная — ‘новой’. От псковского летописца узнаем, что действительно в начале XVII в. была в ходу четверть вдвое или почтя вдвое меньше той, какая употреблялась позднее. Описывая голод и дороговизну 1602 г., он замечает: ‘А четверть была старая невелика, против нынешней вдвое менши, полумера’. Говоря о дороговизне хлеба в Пскове в 1612 г., он опять прибавляет: ‘А четвертина мала была, мало болши осмака’10. Последовательный рассказ этой летописи прерывается на известии о смерти царя Михаила в 1645 г., следовательно, замечание об отношении ‘старой’ четверти к ‘нынешней’ могло принадлежать человеку, жившему около половины XVII в. и позднее и знавшему удвоенную четверть второй половины этого века. Из сочинения о Московском государстве английского посла Флетчера, бывшего в Москве в 1588 и 1589 гг., узнаем, что такая половинная четверть употреблялась здесь и во второй половине XVI в. В одном месте он говорит вообще, что четверть содержит в себе три английских бушеля или несколько менее, в другом месте читаем, что именно четверть пшеницы равняется почти трем английским бушелям11. Возьмем возможно старое определение бушеля, какое имеется у нас под руками. В одном немецком энциклопедическом словаре начала XVIII в. английский бушель сыпучих веществ приравнен 64 фунтам12. Согласно с Флетчером, который считает на четверть пшеницы три бушеля без малого, мы убавим у трех бушелей (или 192 фунтов) примерно 6 фунтов. Во времена Флетчера на Руси сеяли только яровую пшеницу. По урожаю 1882 г. средний вес четверти этого хлеба — около 9 пудов 12 фунтов. Разделив эти 372 фунта на 186, найдем, что четверть пшеницы времен Флетчера была ровно вдвое меньше нынешней. К тому же выводу приходим и другим путем. Превратив 186 нынешних фунтов в старые русские фунты, получим 159 3/7, недостает только 4/7 фунта до 4 пудов, т. е. до той четверопудной ‘прежней’ четверти, о которой говорит наказ нерчинским воеводам.
Итак, во второй половине XVI и в первой половине XVII в. ходячей хлебной мерой в Московской Руси была четверть в 4 старых пуда или 4 2/3 нынешних. Находим косвенное указание на то, что и прежняя новгородская четверть была вдвое или почти вдвое меньше той, какую знал Кильбургер. Из наказа нерчинским воеводам видно, что и по введении новой казенной четверти по местам продолжали пользоваться старыми местными четвертями. Грамота чердынскому воеводе 1681 г., говоря о том, сколько четвертей ржи и ржаной муки платили посадские люди и крестьяне северных поморских уездов на содержание сибирских служилых людей, прибавляет, что они платили столько четвертей: ‘В прежний вес, муки ржаной по 5 пуд с четью, а рожь по 6 пуд с четью ж, четверть, и с мехами’13. Поморские уезды принадлежали некогда к Новгородской области или по крайней мере имели с нею тесные торговые связи, четверть ржи В 6 пудов 10 фунтов с мешком можно поэтому считать сигарой новгородской четвертью, которая принята была за ходячую хлебную меру на всем поморском севере. Излишком 10 фунтов с мешком объясняется замечание псковского летописца о прежней четверти, что она ‘мала была, мало больши осмака’, т. е. осмины второй половины XVII в.
Трудно решить вопрос, решение которого необходимо для истории хлебных цен XVII в.: когда введена была новая удвоенная четверть? По крайней мере мы не встретили прямых известий об этом. Остается довольствоваться косвенными указаниями. В делах Сибирского приказа сохранилась смета хлебных запасов, собранных с казенных пашен Томского уезда в 1642 г. Озимой ржи было сжато 331 сотница (копна во 100 снопов) и 30 снопов, из этого было намолочено 690 четвертей14. Значит, сотная копна дала 2 четверти с очень мелкой дробью. Из хозяйственных книг по вотчине известного боярина Б, И. Морозова узнаем, что в 1659—1661 гг. в его арзамасских и курмышских деревнях из сотницы ржи умолачивали не больше четверти зерна, чаще гораздо менее, иногда только по осмине. То же и с овсом: из 328 сотных копен и 15 снопов томского казенного овса в 1642 г. намолотили 796 1/2 четверти, почти по 2 1/2 четверти из копны, а в вотчине Морозова копна овса давала четверть зерна, иногда несколько более, иногда немного менее15. Таким образом, в 1642 г. копна того и другого хлеба давала вдвое больше четвертей зерна, чем в 1659—1661 гг. Как ми различны могли быть копны по качеству колоса или зерна, такая значительная и однообразная разница заставляет догадываться, что она происходила не от изменчивости умолота, а от неодинаковой хлебной меры: в 1642 г. копна давала вдвое больше четвертей зерна, потому что четверть тогда была вдвое меньше, чем в 1659 г. Некоторым подтверждением этой догадки может служить указание одной духовной 1548 г., из которой видно, что в XVI в. в московских областях из копны овса получалось умолоту по 3 четверти московских, т. е. немного больше, чем из сотницы томского казенного овса в 1642 г.16 Менее вероятно предположение, что разница в умолоте копны томской и арзамасско-курмышской происходила от различной вязки снопов: сколько можно судить по сохранившимся известиям об отношении густоты посева к ужину, в древнерусском земледелии на всем пространстве московской Руси принят был довольно однообразный нормальный сноп.
Меньше, чем можно было бы ожидать, дает для разрешения исследуемого вопроса известная указная книга ‘о хлебном и калачном весу’ 1623—1631 гг. 17 Это ряд актов, касающихся полицейского надзора за торговлей печеным хлебом в Москве. От времени до времени особо назначенная для ‘хлебного дела’ комиссия устанавливала таксу, с которой обязаны были соображаться московские хлебники и калачники. Эта комиссия составлялась из дворянина с несколькими выборными присяжными или ‘целовальниками’ от посадского торгово-промышленного населения столицы. Комиссия делала ‘опыт’, покупала в мучном ряду по четверти муки пшеничной и ржаной, из которой хлебники под ее наблюдением выпекали калачи и хлебы ситные и решетные, потом высчитывала издержки производства, причисляя к ним содержание лавки, также ‘тягло и промысл’ и рассчитывая все это на каждую четверть муки. Эти издержки производства, ‘харч’, как тогда говорили, прикладывали к торговой цене муки и сумму разверстывали на вес выпеченного хлеба. Тогда на московском хлебном рынке продавались хлебы и калачи алтынные, грошовые, двуденежные и денежные, следовательно, от колебаний цены муки изменялся вес печеных хлебов w калачей. Сметив стоимость четверти муки с харчом и свесив вылеченный из нее хлеб, комиссия высчитывала, какого веса должны быть хлебы и калачи алтынные и другие. На основании этого опыта составлялась ‘роспись’ или весовая такса, показывавшая, сколько должны весить каждый хлеб и калач алтынный или другой при той или другой цене четверти муки. Вот для примера начало росписи ржаных решетных хлебов, составленной на основании опыта комиссией Немира Киреевского в 1626 г. ‘На решетные хлебы купят муки ржаные четь по 6 алтын по 4 деньги, да харчу на ту четь положено на хлеб: провозу до двора и из двора в ряд 6 денег, подквасья на 3 деньги, дров на 8 денег, выдачи на лавку 10 денег, на тягло и на промысл 9 денег, на свечи и на помело деньга, и всего харчу положено 7 алтын с деньгою, и обоего мука куплею с харчом в хлебах станет 12 алтын 5 денег, и выпечи из тое муки хлебов алтынных 11, да 2 хлеба грошовых, хлеб двуденежный, хлеб денежный, весу в алтынном хлебе 23 гривенки (фунта) с четью, в грошовом 15 гривенок с полугризенкою, в двуденежном 8 гривенок без чети, в денежном 4 гривенки без полчети’.
В росписи приведено 26 разных цен четверти ржаной муки и высчитано количество решетного хлеба, какое должно быть выпечено из каждого сорта. Роспись этих цен составлена по известной системе: каждая следующая цена алтыном выше предыдущей. Вес четверти муки не указан прямо, но его можно определить по количеству выпекаемого из нее хлеба, исключив припек. Для этого переложим роспись в нижеследующую таблицу, обозначая в первой графе цены четверти ржаной муки в деньгах (полукопейках), во второй — количество выпекаемого из нее решетного хлеба (без дробей), а в третьей цены (в сотых долях деньги) фунта печеного хлеба, какие выходят по росписи при различных ценах муки:
40 . .
298 . .
0,25 ден.
118 . .
438 . .
0,35 ден
46 . .
314 . .
0,26
124 . .
441 . .
0,36
52 . .
329 . .
0,26
130 . .
443 . .
0,38
58 . .
344 . .
0,27
136 . .
444 19/24
0,39
64 . .
357 . .
0,28
142 . .
444 23/24
0,40
70 . .
370 . .
0,28
148 . .
439 . .
0,42
76 . .
381 . .
0,29
150 . .
423 . .
0,43
82 . .
391 . .
0,30
160 . .
435 . .
0,45
88 . .
400 . .
0,31
166 . .
431 . .
0,47
94 . .
409 . .
0,32
172 . .
426 . .
0,47
100 . .
422 . .
0,32
178 . .
421 . .
0,51
106 . .
428 . .
0,33
184 . .
414 . .
0,53
112 . .
434 . .
0,34
190 . .
406 . .
0,55
Эта таблица возбуждает много недоумений, разрешить которые, может быть, сумеет только знаток-пекарь. Однообразная прогрессия, по которой увеличиваются цифры первой графы, за исключением двух, заставляет видеть в них не справочные, а примерные, математические цены: рыночные цены едва ли могут расти с такою правильностью. Так как вместе с поднятием цен увеличивается и количество выпекаемого из четверти хлеба до цены 142 денег включительно, то в основании таблицы цен до обозначенного предела предполагаются, очевидно, разные сорта муки на одном и на том же рынке в данную минуту, а не колебания курса мучных цен на разных рынках или в разное время. Все это пока понятно, надобно только спросить знатоков хлебного дела, возможно ли было найти на старинном московском рынке зараз 18 равноценных сортов ржаной муки. Но что такое концы обоих первых столбцов, где цены муки возвышаются по мере уменьшения припека, т. е. по мере падения доброты муки? Это и не, повторительная таблица пересчитанных выше сортов муки при другом, высшем курсе хлебных цен и не дальнейший перечень новых, высших сортов муки при прежнем уровне цен: в первом случае следовало ожидать во второй графе после числа 444 23/24 повторения прежних цифр выпеченного хлеба, а во втором — дальнейшего возвышения этих цифр. Вместо того находим в последних 8 рядах таблицы какое-то соединение прогрессивно дорожающих цен муки с прогрессивно падающей ее добротой. Трудно угадать, какую практическую цель по отношению к хлебному рынку имела эта математическая выкладка. Благодаря такому построению таблицы в ней не за что ухватиться, чтобы точно определить, какой припек предполагается в ней от разных сортов муки. Остается довольствоваться догадками. Возьмем низший сорт муки, из четверти которого Киреевский выпек 298 фунтов хлеба. Меньше 15 фунтов на пуд припека, кажется, не бывает, да и при таком припеке едва ли пекарь согласится работать. Предположив такой припек, найдем, что четверть ржаной муки ценой в 40 денег по таблице весила 5 пудов 16 фунтов. Но к этому надобно прибавить, что в 1631 г. один из преемников Киреевского — Львов производил новый опыт и из одинаковые по цене сортов ржаной и пшеничной муки получил меньше печеного хлеба, чем его предшественник. Объясняя это, Львов, производивший опыт летом, замечает в своей записке, что Киреевский делал опыт зимой, а зимой четверть муки весит больше, ‘потому что мука в закроме вызябает и в мере садится, а ныне привозят с мельниц горячую муку, и в мере мука ставится стройка’, т. е. не так плотно укладывается, как зимой мука, давно привезенная с мельницы и улежавшаяся. Вследствие этого вышла значительная разница в результатах обоих опытов: Киреевский получил 434 фунта ржаного хлеба из четверти муки ценой в 112 денег, из которой по опыту Львова можно было получить только 375 фунтов. Уменьшив по этой пропорции цифру 298, найдем, что из четверти муки ценой в 40 денег Львов получил бы только 257 фунтов. С припеком в 15 фунтов на пуд ржаной муки, не успевшей плотно улежаться, окажется в четверти только 4 пуда 26 фунтов. Но так как припека, по всей вероятности, было больше 15 фунтов, то указная книга о хлебном и калачном весе дает некоторую поддержку выводу, извлеченному из сопоставления хлебной томской ометы 1642 г. с хозяйственными книгами морозовской вотчины: в 1626—1631 гг. в Москве продавали муку четвертью, которая равнялась осмине второй половины XVII в. или, согласно со свидетельством псковского летописца, была немного больше этой осмины.
Несмотря на шаткость изложенных оснований, можно, кажется, с некоторой вероятностью признать, что замена старой, четырехпудовой четверти новой, осмипудовою произошла в промежуток 1642—1659 гг., т. е. около половины XVII в.
Эта четырехпудовая четверть, как мы видели, употреблялась в Москве и в XVI в. Но есть указания, возбуждающие недоумение о четверти, какая была в ходу в Новгородской земле во второй половине этого века. В таможенной грамоте 1563 г., дайной таможенным целовальникам города Орешка и его уезда, и потом в откупной грамоте 1587 г. о сборе отданных на откуп таможенных пошлин в Великом Новгороде читаем одинаковое постановление: ‘Продавати и купити хлеб всякой в новую меру и пятно [клеймо] на мерах держати, а ста рык мер не держати и хлеба в старую меру не продавати и не купити’18. Из недоумения, возбуждаемого вопросом об отношении этой новой меры к старой, можно выйти двумя догадками. Прежде всего возникает предположение, не хотело ли московское правительство, завершая политическое и административное объединение государства, водворить на всем его пространстве единство мер и весов, вытеснив местные метрические единицы московскими. В таком случае под новой мерой в приведенных таможенных уставах надобно разуметь московскую четверть, а под старой местную новгородскую. Но этому мешает одно обстоятельство: новгородская четверть, вместимостью превосходившая московскую в 1 1/2 раза, не исчезла с рынка и после указанных таможенных грамот. Приблизительно до половины XVII в., когда действовала московская четырехпудовая четверть, новгородский хлебный рынок пользовался шестипудовой четвертью, которую признавало и московское правительство. Когда московская казенная четверть из четырехпудовой превратилась в осмипудовую, тогда и новгородская удвоилась. Значит, и после выраженного в грамоте 1563 г. и повторенного грамотой 1587 г. решительного запрещения держать на новгородском рынке старую меру, местная новгородская четверть не только не была вытеснена казенной московской, но и при изменении обеих сохранилось их прежнее метрическое отношение друг к другу. Притом несколько странно, что в обоих приведенных актах московское правительство, вводя в Новгороде свою старую московскую меру, называет ее новой мерой, а не просто московской, как оно обыкновенно выражается в других таможенных грамотах, когда говорит о своей казенной четверти. Гораздо надежнее другое предположение: новая мера — та же старая новгородская мера, только теперь посуда этой меры, проверенная и заклейменная, была введена правительством с запрещением употреблять прежнюю посуду, которая делалась без надлежащего надзора и контроля и могла подвергаться фальсификации с корыстной целью в ущерб покупателю хлеба или казенной таможне, собиравшей померную пошлину с продаваемого хлеба по количеству четвертей. В таможенной грамоте 1563 г. есть намек, как будто оправдывающий такое предположение: она грозит штрафом тому, ‘кто учнет пуд свой держати и товар весити, или в меру в свою учнет хлеб продавати, не в пятенную меру’. Речь как будто идет не о различной вместимости, а о мере клейменой и неклейменой, т. е. проверенной и непроверенной. Еще прямее указывает на то же одна заемная 1588 г.: три крестьянина Новгородской земли заняли у ключника Вяжицкого монастыря коробью овса ‘в новую меру’19. Коробья — новгородская мера, равнявшаяся двум новгородским четвертям. На обороте заемной отмечено, что один из трех должников ‘свою треть овса заплатил, осмину с третником’, значит, коробья овса, занятая всеми троими, содержала в себе 4 осмины ‘в новую меру’, т. е. те же две новгородские четверти, потому что московских осмия в новгородской коробье было 6, а не 4. Но всего более подтверждается второе предположение сравнением приведенных таможенных грамот с другими, в которых померная пошлина рассчитана прямо на московскую четверть20. Здесь также запрещается продавать хлеб ‘не в пятенную меру’. При этом здесь установляются такие таможенные нормы: с четырех московских четвертей всякого хлеба померной пошлины 1 деньга, кто продаст 4 четверти, не явив по-мерщикам, с того 1 руб. штрафа, кто продаст без явки меньше 4 четвертей, но не меньше двух или меньше двух четвертей, но не меньше осмины, с того взять штраф ‘по расчету, как емлют протаможье с 4 четвертей’, меньше оомины позволялось продать без явки и беспошлинно. Те же нормы встречаем в таможенных грамотах ореховской 1563 г. и новгородской 1587 г., только здесь цифры другие. По ореховской грамоте пошлины с 1 1/3 четверти ‘новой меры’ назначается 1 четверетца, т. е. четверть новгородской деньги, так как последняя была вдвое больше деньги московской, то четверетца равнялась московской полуденьге, действительно, в новгородской грамоте с 1 1/3 четверти хлеба положено пошлины полденьги. Так как в других таможенных грамотах 1 деньга пошлины положена на 4 четверти московских, то 1 1/3 четверти новгородской и ореховской грамот соответствует 2 четвертям московским. В такой же пропорции изменены и другие цифры: 4 московские четверти соответствуют 2 2/3 четвертям, осмина заменена третью четверти. Если треть новгородоко-ореховской четверти равнялась половине четверти московской, то первая четверть равнялась 1 1/2 второй: это и есть то самое отношение, какое существовало между новгородской и московской четвертями в XVII в. Очевидно, в новгородской и ореховской таможенных грамотах тарифные нормы по московскому счету переложены на метрическую систему Новгорода Великого. Так как в Москве не было никакой нужды вводить в Новгороде новую меру, отличную от московской, то она хотела в интересе таможенного обора только упрочить своим клеймом старую местную меру, оградив ее от порчи, какой обыкновенно подвергаются торговые меры и весы при отсутствии надзора и проверки. Может быть, при этом была установлена и новая ходячая единица меры взамен прежней, что, собственно, и разумели грамоты новгородская и ореховская под ‘новой’ и ‘старой’ мерой: например, прежде самая крупная мерная посуда, которой продавали хлеб на тамошних рынках, могла быть в осмину, а теперь для более удобного расчисления тарифа была введена клейменая посуда в четверть.
Остается сделать несколько замечаний о мехе, или мешке. По-видимому, он служил больше тарой, чем мерой: мешками не столько мерили, сколько продавали или ссыпали хлеб. Поэтому мешки могли быть очень разнообразны по объему. Впрочем, есть некоторые указания, как будто намекающие на однообразную вместимость наиболее ходячего мешка. Псковской летописец говорит о дешевизне предметов первой необходимости в 1467 г.: зобнища ржи стоила 18 денег, овса—8 денег, пуд соли — 3 деньги. В 1499 г. он жалуется на дороговизну: четвертка ржи стоила 9 денег, овса — 4 деньги, значит, зобнища ржи стоила 36 денег, овса — 16 денег, ровно вдвое дороже 1467 г. Можно предположить, что то же было и с солью, а соли мех покупали в 1499 г. по 35 денег и меньше, значит, мех соли весил 5—6 пудов21. Это само по себе шаткое сопоставление находит неожиданную поддержку в упомянутой выше смете казенных хлебных запасов по Томскому разряду 1642 г. В смете обозначено муки ржаной 91 мех, по мере казенной томской осмины оказалось в этих мешках муки 1257в четверти, т. е. по 1,37 четверти в мешке. При тогдашней, четырехпудовой четверти мешок муки ржаной весил около 5 1/2 тогдашних, или около 6 1/2 нынешних, пудов.

III

Теперь обратимся к изучению хлебных цен. Наперед изложим приемы этого изучения.
В изданных памятниках XVI и XVII вв. можно набрать значительный запас хлебных цен. Но немногие из них годятся в дело. Большею частью то больные цены, или голодные, или, если можно так выразиться, слишком сытые, дешевые. Они потому и были отмечены в свое время, что стояли выше или ниже нормального уровня. В древней Руси этот уровень был чрезвычайно шаток. Причиной этого была патология древнерусского рынка. Он был удивительно пуглив, малейшее затруднение производило на нем панику. В урожайные годы замешательство в подвозе поднимало цены втрое, вчетверо и более. Раз в Пскове (в 1467 г.) вдруг вздорожал хмель, когда хлеб был дешев: зобницу хмеля продавали по 120 денег. Но в нем не было недостатка, а только отчего-то временно приостановился его подвоз. Скоро его навезли вдоволь, и цена его также быстро упала до 15 денег за зобницу, т. е. стала дешевле в 8 раз. Можно представить себе, какие колебания производил неурожай. В голодные 1601—1603 гг. цена ржи поднималась в 80 и даже в 120 раз выше нормального уровня (с 5 денег за четверть до 2 и до 3 руб.). Всем этим затрудняется выбор здоровых, нормальных цен. В характере древнерусского хлебного рынка замечаем и другую особенность, по-видимому, противоположную первой. Она состояла в том, что при мимолетных болезненных колебаниях цен от испуга этот рынок упорно держался прежних цен, как скоро приходил в нормальное настроение. Эту особенность можно формулировать так: хлебные цены часто колебались, но медленно изменялись. Без сомнения, глазной причиной такой устойчивости нормальных цен было то, что при множестве частных, скоропреходящих затруднений, часто пугавших хлебный рынок, туго изменялись коренные условия, влиявшие на сельское хозяйство. Благодаря этому при изучении движения цен сами собой обозначаются продолжительные периоды, в течение которых здоровые хлебные цены держались приблизительно на одинаковом уровне. Сопоставляя старинные цены с нынешними, надобно брать эти крупные периоды, а не отдельные моменты, выражающиеся в отдельных, случайно попавшихся исследователю ценах того или другого года. Отсюда вытекает вторая задача — определить этот уровень, т. е. уловить основные цены, в которых выражалось действие коренных, устойчивых условий хлебного рынка в известный период. Разрешение этой задачи затрудняется разнообразием, каким, несмотря на эту устойчивость, отличаются даже, по-видимому, нормальные цены, отмеченные в памятниках одного и того же периода. Это разнообразие объясняется различием времен года, к которым относятся дошедшие до нас цены, качеством или сортом хлеба и тому подобными условиями, колеблющими нормальные цены. Из всех таких условий на далеком хронологическом расстоянии исследователь может уловить только одно географическое, выражающееся в изменении цен по местностям, которое обусловливалось неодинаковым отношением спроса и предложения на разных рынках. На пространстве веков это отношение значительно изменилось вследствие перемен, происшедших в путях сообщения, в географическом размещении земледельческого труда, во всем складе народного хозяйства. Во многих южных черноземных краях России, которые теперь служат главными поставщиками центральных хлебных рынков, в XVI в. еще не было хлебопашества или оно только что заводилось. Между тем там уже водворялось неземледельческое население, которое должно было получать часть необходимого ему хлеба со стороны, иногда издалека. Разумеется, отношение хлебных цен в этих местностях к ценам центральных руководящих рынков тогда было далеко не то, какое существует теперь. Что делать с такими местными ценами? Чтобы яснее понять значение этого вопроса, возьмем такой примерный случай. Положим, четверть ржи теперь стоит в Ельце 7 руб., а в Москве — 8 руб. В конце XVI в. экономическое состояние Елецкого края было таково, что нынешняя четверть ржи могла там стоить 25 денег в то время, когда в Москве ее покупали по 20 денег. Цель сопоставления цен разных местностей состоит в определении общего уровня цен, существовавшего в известное время, чтобы по этому уровню узнать отношение старинной денежной единицы к нынешней. Сравнив московские цены, найдем, что копейка конца XVI в. стоила в 80 раз дороже нынешней, а по елецким ценам выходит, что она равнялась только 56 нынешним. Такая разница произошла, как легко заметить, оттого, что отношение московских цен к елецким теперь не то, какое существовало в XVI в., а обратное: теперь первые выше вторых, а тогда были ниже. Получив два отношения копейки XVI в. к нынешней, столь далекие друг от друга, как 80 и 56, надобно взять средние цены, чтобы вывести среднее отношение. Средняя цена, выведенная из цен московской и елецкой, в XVI в. выйдет выше первой, а теперь она ниже. Но действительная средняя, определяющая нормальный уровень цен, в XVI в., как и теперь, была ближе к московской, чем к елецкой, которая в XVI в. принадлежала к числу высоких, а теперь принадлежит к числу низких. Следовательно, чем больше введем мы в расчет цен, подобных елецким, тем получаемые нами средние все более будут удаляться от нормального уровня, приближаясь одни к высшему пределу, другие к низшему. Определяя помощью таких средних рыночное отношение старинной денежной единицы к нынешней, мы, очевидно, берем величины несоизмеримые, сравниваем высокие цены XVI в. с нынешними низкими. Поэтому цены, какие держались на некоторых местных рынках древней Руси, находившихся в исключительном положении, и которые стояли к ценам московского рынка в отношении, обратном их нынешнему отношению, должны быть причислены к больным, ненормальным и, подобно голодным, ‘е могут быть вводимы в расчет.
Основанием при определении отношения старинных цен к нынешним послужит нам таблица хлебных цен 1882 г., помещенная в издании департамента земледелия и сельской промышленности: 1882 год в сельскохозяйственном отношении (общий обзор года). В этой таблице сведены средние цены хлеба, выведенные по губерниям на основании полученных, от сельских хозяев сведений о том, почем продавали они полевые произведения на месте в августе, сентябре и октябре 1882 г. (стр. 40—52). В сельскохозяйственном отношении этот год отличался особенностями, которые представляют некоторые удобства изучающему историю русских хлебных цен. В нечерноземной полосе, которая составляла большую часть территории Московского государства XVI и XVII вв., урожай ржи был вообще хороший, в северных, восточных и юго-восточных губерниях черноземной полосы средний или даже несколько ниже среднего, то же было с ячменем и гречихой, урожай яровой пшеницы и овса был большею частью средний, местами, преимущественно также в нечерноземной полосе, в центральных промышленных губерниях, даже выше среднего. Таким образом, по урожаю главных хлебов, наполнявших древнерусский хлебный рынок, 1882 год восстановил приблизительно то состояние, в каком находилось земледельческое производство в старой Московской Руси: вообще не выходя из пределов нормального, урожай этого года дал лучший сбор на нечерноземной, нежели на черноземной почве. В Московском государстве XVI и XVII вв. нечерноземная почва точно так же давала больше хлеба, нежели черноземная, где успехам земледелия мешали редкость населения и неблагоприятные внешние обстоятельства. Климатические условия сделали в 1882 г. то же, что два-три века назад делали условия исторические. Другая особенность заключалась в уровне хлебных цен этого года. По замечанию названного выше издания, хлебная торговля отличалась в 1882 г. неустойчивостью и понижением цен, особенно с августа. Хлебные цены этого года стояли на 10—30% ниже цен 1881 г. Главною причиной такого упадка цен была слабость заграничного спроса на русский хлеб. В Венгрии, Германии, Франции, Англии был хороший урожай, к тому же Америка поставила на европейские рынки громадное количество своего хлеба по очень дешевой цене. Влияние заграничного спроса на уровень русских хлебных цен есть условие русского хлебного рынка, которого не знала старая московская Русь. Тогда хлеб не был важною статьей русского вывоза, и цены его определялись исключительно качеством урожая. 3-начит, и по характеру хлебных цен 1882 год напоминает древнюю Русь: в этот год слабо действовало условие, поднимающее цены на хлеб, которое на древнерусском хлебном рынке совсем не действовало или оказывало малозаметное действие. Вследствие этого при определении отношения хлебных цен этого года к старинным знаменатели отношения выйдут несколько меньше тех, какие получились бы на основании более высоких цен другого года: сравнивая, например, старинную цену ржи с ценой 1882 г., мы найдем, что последняя в 80 раз выше -первой, тогда как цена 1881 г. выше той же старинной раз в 85. Это представляет то удобство, что и в отношении старинной денежной единицы к нынешней, выведенном помощью сравнения хлебных цен, труднее будет подозревать преувеличение дороговизны старинных денег сравнительно с нынешними: получив, например, из сопоставления хлебных цен вывод, что рубль известного времени стоил на рынке 80 нынешних, мы можем с некоторою уверенностью думать, что на самом деле он стоил скорее дороже, чем дешевле этого. Эта уверенность усиливается еще двумя вводимыми в наш расчет условиями, благодаря которым также понижается знаменатель отношения старых хлебных цен к нынешним: деля нынешнюю цену на древнюю для определения этого отношения, мы берем такие цифры нынешней цены, которые несколько меньше надлежащих, и такие цифры древней цены, которые выше надлежащих, т. е. делим (Наименьшее делимое на наибольшего делителя, уменьшая частное с обеих сторон. Нынешние средние цены хлеба в упомянутой таблице выведены из данных, показывающих, почем продавали хлеб на месте сами производители, а большая часть старых цен, вошедших в наши вычисления, показывает, почем покупали хлеб на рынке потребители. Значит, мы сравниваем величины, не вполне соизмеримые, берем такие нынешние цены, в состав которых не входят ни плата за провоз, ни барыш скупщика-торговца, ни внутренняя таможенная пошлина, которой была обременена древнерусская хлебная торговля и от которой свободен хлеб на нынешнем рынке: словом, мы уменьшаем отношение старинных хлебных цен к нынешним на всю сумму накладных расходов, которые поднимают цену хлеба на пути от производителя к потребителю. С другой стороны, высчитывая отношение старых хлебных цен к нынешним, мы будем приравнивать московскую четверть с половины XVII в. к нынешней, а четверть более раннего времени к половине нынешней четверти. Но это не вполне точно: старая московская осмипудовая четверть ржи по отношению старого московского пуда к современному весила несколько больше нынешней, если в нынешней нормальной четверти ржи считать 9 пудов 5 фунтов, то старая московская осмипудовая весила около 9 пудов 13 фунтов нынешних. Соответственный этому перевес перед нынешней осминой имела и четырехпудовая московская четверть XVI и первой половины XVII в. Таким образом, для получения точного отношения старинных хлебных цен к нынешним следовало бы несколько возвышать последние или уменьшать первые, не делая этого, мы опять уменьшаем частное, получаемое от деления последних на первые.
Однако из всего этого не следует заключать, что мы намеренно сравниваем несоизмеримые величины, чтобы получить заведомо неточный вывод. Несоизмеримость эта только кажущаяся. Чтобы видеть это, надобно ближе войти в сущность нашей задачи. Эта задача состоит в оценке меновой стоимости старинного рубля сравнительно с нынешним, или, говоря проще, в определении того, во сколько раз большее количество хозяйственных благ можно было приобрести на старинный рубль сравнительно с нынешним. Вполне точная оценка должна быть основана на всей совокупности хозяйственных благ, приобретаемых за деньги. При невозможности взять в расчет всю их совокупность, мы ограничиваемся ценами хлеба как предмета, вернее других выражающего меновое значение денежной единицы. Но хлеб по своей стоимости не всегда имеет одинаковое отношение к сумме остальных предметов, необходимых человеку и приобретаемых за деньги. Значительный заграничный спрос на русский хлеб теперь держит хлебные цены в России на уровне выше того, на каком они стояли сравнительно с другими предметами первой необходимости в XVI и XVII вв., когда этого условия не существовало. Следовательно, в общей сумме необходимых потребностей русского человека хлеб теперь составляет более ценную статью, чем какую он составлял два-три века назад. Определяя по одним хлебным ценам сравнительное меновое значение старинного и нынешнего рубля, мы оценим первый выше, а второй ниже того, как оценили бы его, взяв в расчет всю совокупность необходимых потребностей. Чтобы нагляднее выразить то, о чем идет речь, воспользуемся такой примерной схемой: если древнерусскому человеку стоило 1 руб. такое же количество предметов, удовлетворяющих этим потребностям, какое нам обходится в 20 руб., и если при этом на хлеб он издержал 10 коп., десятую долю всех своих расходов, то теперь за такое же количество хлеба надобно заплатить 2 1/2 руб., не десятую, а осьмую часть всех расходов, и не (в 20, а в 25 раз дороже того, что стоила эта статья древнерусскому человеку. Соответственно этому и старинный московский рубль по хлебным ценам будет равняться 25 нынешним, а по стоимости всех необходимых предметов — только 20. Чтобы устранить эту разницу и восстановить более точное отношение, надобно несколько возвысить старые цены или уменьшить нынешние, это именно и делают изложенные условия, введенные в наши вычисления. К этому следует прибавить еще одно обстоятельство. В древней Руси процент населения, занимавшегося хлебопашеством, был гораздо выше нынешнего. Численный перевес сельского населения над городским в настоящее время слабее прежнего, притом в древней Руси значительная часть и городского населения занималась хлебопашеством. Все это при отсутствии или слабости вывоза хлеба за границу уменьшало оборот хлебной торговли, т. е. количество потребителей, покупавших хлеб. Пользуясь опять примерной схемой, можно предположить, что если в древнее время у нас из 20 человек занимались хлебопашеством 19, то теперь им занимается только 17, притом первые 19 пахали на 20 потребителей, а последние пашут на 22, т. е. на 20 внутренних потребителей и на 2 иностранцев, получающих хлеб из России. В первом случае оборот хлебной торговли выразится цифрой 1, во втором — цифрой 5. Благодаря такому ограниченному числу потребителей, покупавших хлеб, большая часть продажного хлеба переходила от производителя-продавца к потребителю-покупателю на месте, не уходя на далекие рынки, а внутренняя таможенная пошлина побуждала того и другого избегать и ближайших официально признанных рынков. Может быть, большее количество продажного хлеба тогда шло в оборот, минуя рынок, где была таможня, поэтому, древнерусские торговые цены не вполне точно выражают действительную стоимость хлеба, которая была несколько ниже их, да и торговые цены не вполне соответствуют ценам нынешних главных рынков, потому что хлеб, поступая на тогдашний рынок потребления из ближайших к нему мест производства, был свободен от доброй доли накладных расходов, которые теперь нарастают на его цене вследствие передвижения его на далекие расстояния и неизбежного при этом размножения посредников, которые становятся между производителем и потребителем. Если бы у нас был обильный запас известий о хлебных ценах как на крупных, так и на мелких древнерусских рынках, из этого запаса можно было бы выбрать цены, соответствующие тем, какие держатся на главных русских рынках нашего времени. Но в древнерусских памятниках находим немного таких известий и очень значительная, если не большая, часть их идет с рынков, далеко не главных, или даже дает не торговые, не потребительские цены, а такие, по которым покупали хлеб из первых рук, прямо от производителя. Вообще древнерусские хлебные цены, которыми может располагать исследователь, ближе к производительским, чем к потребительским. Поэтому и сравнивать их следует с низшими из нынешних цен, в противном случае мы будем сравнивать низшие старинные цены с высшими современными, получая при каждом сравнении такое частное от деления последних на первые, которое больше знаменателя действительного отношения старых цен к нынешним.
Итак, вводя в расчет такие условия, которые уменьшают этот знаменатель, мы этим только уравновешиваем, ряд других условий, производящих обратное действие, исправляем неточность, происходящую от изменившегося значения хлебных цен. Руководясь изложенными соображениями, мы будем высчитывать по хлебным ценам рыночное отношение старинного рубля к нынешнему.

IV

От последнего года XV в. дошел до нас ряд данных, которые могут послужить точкой отправления при изучении хлебных цен в XVI в. В известной окладной книге Вотьской пятины 1500 г. хлебный оброк, какой платили в казну оброчные крестьяне, сидевшие на казенной государевой земле, иногда заменяется денежным22. Узнаем, что коробья ржи стоила 10 тогдашних новгородских денег, пшеницы — 14 денег, ячменя — 7 денег, овса — 5 денег. Так как мы занимаемся не местным новгородским, а московским рублем, который потом стал общерусским, то приведенное известие новгородского памятника надобно переложить на московские метрические единицы. Тогдашние рубли новгородский и московский были счетные денежные единицы различной величины, по количеству серебра новгородская деньга была вдвое больше московской, а новгородский рубль — слишком вдвое больше московского: в первом считалось 216 новгородских денег, или 432 московских, а во втором — 200 московских, или 100 новгородских денег. Со времени указа 1536 г., несколько понизившего вес новгородских денег, или новгородок, повелевшего выделывать их из полуфунта серебра 300 вместо прежних 260, новгородки по новому ‘знамени’ или штемпелю, на них появившемуся (великий князь на коне с копьем в руке), стали зваться еще ‘деньгами копейными’, или копейками, а за вдвое меньшей по весу московской деньгой осталось название московки, или деньги в собственном смысле. Поэтому с нынешней копейкой, сотой долей нашего рубля, мы будем сопоставлять одну новгородку или две деньги-московки, которые в конце XV в. составляли также сотую часть тогдашнего московского рубля. Новгородская коробья содержала в себе две новгородские четверти, а новгородская четверть равнялась 172 московских. Принявши в расчет эту разницу в хлебной мере, найдем, что третья часть коробьи, равная московской четверти, стоила — ржи 3 1/3 новгородки, пшеницы — 4 2/3, ячменя — 2 1/3, овса — 1 2/3. Принимая московскую четверть того времени за половину нынешней, эти цены надобно еще удвоить. Перелагая хлебный оброк на деньги, казна, вероятно, соображалась с местными ценами хлеба, разумеется, не обижая и себя. Можно думать, что ее оценка приближалась к торговой цене хлеба на главном рынке края, в Новгороде, если не совпадала с ней: этим можно объяснить и то, что казна нашла возможным назначить одинаковые цены оброчного хлеба для всех уездов Вотьской пятины, описанных в книге 1500 г. Это предположение оправдывается и летописными известиями о хлебных ценах. Рассказывая о поставлении архиепископа Макария на новгородскую кафедру в 1526 г., местный летописец замечает, что при этом владыке господь послал его епархии времена тихие и прохладные и ‘обилие велие’: коробью ячменя покупали по 7 новгородок, т. е. по той же цене, какая назначена в писцовой книге 1500 г. С другой стороны, в Пскове в 1485 г., за 15 лет до составления этой книги, при хорошем, хотя не повсеместном урожае ярового покупали четверть ячменя по 5 псковских денег, 1 1/2 деньгами дороже казенной оброчной таксы 1500 г., а зобницу (две коробьи) овса — по 10 и по 12 денег, т. е. ровно по той же цене, какая назначена в книге 1500 г., или с прибавкой 1 деньги на коробью23. Уезды Вотьской пятины, описанные в окладной книге 1500 г. (Новгородский, Копорский, Ямский, Ладожский, Ореховский и Корельский), захватывают угол нынешней Новгородской губернии, большую часть Петербургской и значительную часть Выборгской губерний. В издании департамента земледелия и сельского хозяйства 1882 г. нет цен Выборгской губернии. По Петербургской губернии в издании не показаны цены яровой пшеницы, притом остальные цены довольно близки к новгородским: одни, как цены ржи, немного ниже их, а другие, как цены овса, немного выше. Потому мы введем в расчет только средние цены Новгородской губернии. Удвоив выведенные выше по книге 1500 г. цены хлеба в уездах Вотьской пятины, получим следующий ряд отношений, в которых последующие члены означают выраженные в новгородках старинные вотьокие цены количества хлеба, приблизительно равняющегося нынешней торговой четверти, предыдущие члены — выраженные в копейках средние цены этой четверти в Новгородской губернии 1882 г., а знаменатели отношений показывают, во сколько раз по сравнению тех и других цен московский рубль конца XV в. стоил на рынке дороже нынешнего:
Рожь ……. 900 : 6 2/3 = 135
Пшеница…… 1200 : 9 1/3 = 128
Ячмень …… 635 : 4 2/3 = 136
Овес…….. 390: 3 1/3 = 117
Средний знаменатель — 129. Мы не впадем в неточность, если, приближая этот знаменатель к знаменателю ржи как главного хлеба, положим, что московский рубль конца XV в. по хлебным ценам Вотьской пятины равнялся 130 нынешним.
Цены XVI в. гораздо более затрудняют исследование. Известия этого века дают два ряда цен, дешевых и дорогих, хотя и не голодных. Первые почти не изменяются в продолжение всего столетия, но они страдают географической неопределенностью, не приурочены к месту. Из записок Герберштейна узнаем, что в 1520-х годах вообще в Московии, когда она не страдала от неурожая, принятая там мера хлеба продавалась по 4, 5 и 6 денег. По сравнению с другими известиями видно, что Герберштейн разумел под этой мерой московскую четверть и именно четверть ржи. Один хронограф, говоря о голоде, начавшемся в Московской земле в 1601 г., замечает, что до этого голода покупали бочку или оков ржи по 3 алтына и по гривне, т. е. по 4 1/2 или по 5 денег четверть, это даже немного дешевле казенной оценки ржи сто лет назад, по книге Вотьской пятины 1500 г. Флетчер, бывший в Москве в 1588 и 1589 гг., говоря об изобилии и дешевизне хлеба в Московии, прибавляет, что пшеница продается иногда по 2 алтына четверть: если перевести московскую меру на новгородскую, то найдем, что новгородская коробья пшеницы, стоившая по книге 1500 г. 14 новгородских денег, по цене Флетчера стоила бы 18 новгородских24. В известиях XVI в. не находим дешевых цен овса и ячменя, но их можно приблизительно восстановить по тому отношению, какое существовало в древней Руси между стоимостью разных видов зернового хлеба: четверть овса ценилась обыкновенно вдвое дешевле четверти ржи, а четверть ржи принимали за 1 1/4 четверти или за 10 четвериков ячменя. Приняв для московской четверти ржи в XVI в. цену 5 московок, получим для четверти овса 2 1/2 московки, а для четверти ячменя — 4. Чтобы получить стоимость нынешней четверти, эти цены надобно удвоить, т. е. московки принять за копейки. Но эти цены не приурочены к определенной местности, являются в источниках с характером обычных, ходячих по всей Московии, по крайней мере в центральных ее областях. Чтобы найти соответствующие им нынешние цены, надобно вывести среднюю из средних цен каждого хлеба в нынешних центральных губерниях Великороосии, т. е. Московской и смежных с нею25. Получим такой ряд отношений, составив последующие члены из дешевых цен XVI в., выраженных в копейках, а предыдущие — из средних цен каждого хлеба по центральным губерниям Великороссии:
Рожь ……… 785 : 5 = 157
Овес……… 307 : 2 1/2 = 123
Ячмень …….. 502 : 4 = 125
Пшеница……. 1057 : 12 = 88
Средний знаменатель отношений — 123. Очевидно, понижение этого знаменателя в XVI в. сравнительно с XV в. произошло оттого, что в центральных, ‘низовых’ областях государства пшеница стоила дороже, чем в Новгородской земле конца XV в.: без этого теперь средний знаменатель вышел бы больше того, какой выведен по книге Вотьской пятины 1500 г. Итак, по дешевым ценам хлеба московский рубль XVI в. в 123 раза дороже нынешнего.
Можно, однако, заметить, что цены, сообщаемые Герберштейном, Флетчером и русским хронографом, держались на рынке только в особенно благоприятные годы и часто сменялись более высокими. Правда, незначительное возвышение их уже считалось дороговизной: тот же хронограф, который сообщает, что в конце XVI в. покупали бочку ржи по 3 алтына и по гривне, прибавляет: ‘А коли дорого, ино и по 5 алтын’. Значит, 5 денег за четверть ржи не были ценой дешевой из дешевых, если 7 1/2 денег за четверть считались уже ценой дорогой. Замечательно, что все дошедшие до нас хлебные цены XVI в., которые можно приурочить к какой-нибудь местности, к определенному рынку, выше дешевых цен Герберштейна, Флетчера и хронографа. Известная Торговая книга, изданная Сахаровым, по многим признакам отмечает цены, господствовавшие в городе Москве в конце XVI в. Отсюда узнаем, что при покупке большими партиями в столице продавали пшеницу по 13 алтын 2 деньги бочку, т. е. по 20 денег четверть, а гречневую крупу — по 6 алтын 4 деньги бочку или по 10 денег четверть26. Если эти цены сравнить с московскими 1882 г., получится знаменатель отношения значительно меньше того, какой выведен выше из сравнения дешевых цен XVI в.27 Другие известия сообщают еще более высокие цены. Герберштейн говорит, что в год его поездки в Московию (второй в 1526 г.) в Вологодской земле была такая дороговизна, что четверть ржи продавалась по 14 денег. Из одного духовного завещания начала XVI в. узнаем, что в Белозерском ‘раю бочка ржи в ‘белозерскую меру’ ценилась по 50 денег, т. е. четверть стоила те же 14 денег, о которых говорит Герберштейн, а белозерская мера, сколько можно судить о том по белозерской таможенной грамоте 1551 г., была та же московская или очень близкая к ней мера. В 1549 г. крестьяне поморской Шунгской волости (ныне Олонецкой губернии Повенецкого уезда) заняли полторы коробьи ржи с условием платить рост ‘на четыре пятое зерно’, т. е. 25%, по истечении срока займа они обязались или возвратить занятой хлеб с таким ростом, или заплатить за хлеб деньгами по полтине московской за коробыо. В состав этой полтины или 100 денег, разумеется, входил и рост, сделав учет по 25%, найдем, что коробья ржи при заключении займа была оценена в 80 денег: треть коробьи, т. е. московская казенная четверть ржи по этой оценке стоила 262/з деньги, почти вдвое дороже дорогой цены Герберштейна и с лишком втрое дороже дорогой цены хронографа. В приходо-расходной книге Кррнилиева-Комельского монастыря 1576—1578 гг. находим несколько любопытных указаний на хлебные цены и их колебания в Вологодском краю. В сентябре 1576 г. куплена была четверть пшеницы за 4 алтына, а в ноябре 1577 г. за четверть пшеницы и четверть ржи монастырь заплатил 10 алтын, но так как в октябре того же гада монастырь купил 3 четверти ржи за 10 алтын (по 20 денег четверть), то, предполагая, что цена ржи не изменилась в продолжение месяца, найдем, что четверть пшеницы стоила 40 денег, почти вдвое дороже, чем год назад. В апреле 1578 г. монастырь с одного своего должника взыскал 25 алтын 3 деньги за 5 четвертей ржи и за 2 четверти овса, в марте сам монастырь купил 9 четвертей овса за 20 алтын, по 13 1/3 деньги четверть, при такой цене овса монастырь засчитал своему должнику четверть ржи приблизительно в 25 денег, немного дороже, чем сам покупал рожь в октябре 1577 г.28 Значение этих вологодских цен несколько уясняется сопоставлением их с псковскими 1560 г. По сельскохозяйственным условиям Псковский край был довольно похож на Вологодский. В 1560 г. в Пскове покупали рожь по 16 денег (псковских) четверть, овес — по 12, ячмень — по 20 денег, а пшеницу — по 33 деньги, или 11 алтын29. Переложив псковские деньги и меры на московские, получим цены, очень близкие к вологодским, как это видно из следующей таблицы, в первом столбце которой обозначены вологодские цены московской четверти, а во втором — псковские, выраженные также московками.
Рожь … 20—25 …. 21 1/3
Овес …. 13 1/3 …. 16
Пшеница . . 24—40 …. 44
Ячмень … — — … . 26 2/3
Мы считаем здесь псковскую четверть в полторы московских, но псковские цены еще более приблизились бы к вологодским, если бы мы вполне точно рассчитали отношение псковской четверти к московской: первая была больше последней с лишком в 1 1/2 раза. Псковский летописец, записавший местные цены 1560 г., называет их дорогими и объясняет причину дороговизны: в то лето яровые хлеба не уродились, а в XVI в. яровыми хлебами были все, кроме ржи. В таблице эта причина отразилась как на отношении псковских цен к вологодским, так и на отношении псковских цен яровых хлебов к цене ржи. Псковские цены овса и пшеницы выше вологодских, тогда как псковская цена ржи приближалась к низшей из двух вологодских. Овес, который обыкновенно стоил вдвое дешевле ржи, в Пскове продавался дешевле только на четверть цены ржи, ячмень, который, как мы видели выше, обыкновенно на 25% был дешевле ржи, теперь стоил в Пскове на 25% дороже ее. Значит, неурожай сильно поднял в Пскове только цены яровых хлебов, а цены ржи остались на нормальном уровне или стали немного выше его, т. е. 20 московок за московскую четверть можно считать не дешевой, но довольно обычной ценой ржи в северной заволжской полосе Центральной Великороссии XVI в., как и на ее северо-западной новгородско-псковской окраине. Это заключение несколько поможет нам разобраться в хаосе дешевых и дорогих цен XVI в. Оно подтверждается и другим известием псковской летописи. В 1543 г. в Пскове был дорог всякий хлеб, не один яровой, но ячмень продавали по той же цене, как в 1560 г., по 20 псковских денег местную четверть, а овес — даже дешевле, по 10 денег, зато рожь продавали по 25—30 денег местную или по 33—40 московок московскую четверть30. Сравнительно с этими цифрами цена 1560 г. (21 московка) может быть названа довольно умеренной. Но и псковские цены обоих этих лет далеко не достигали высшего предела дороговизны, какая иногда бывала в Московском государстве. По словам Флетчера, приехавшего в Московию в 1588 г., тогда была здесь такая дороговизна, что четверть ржи и пшеницы покупали по 13 алтын. В Белозерском краю уже в 1587 г. четверть ржи стоила 84 деньги, а четверть овса — 56 денег: это вчетверо дороже дешевых вологодских цен 1577 и 1578 гг. На севере эта дороговизна продолжалась и в 1589 г.: в Новгородской земле покупали рожь по 20 алтын местную четверть, т. е. по 80 денег московскую четверть31. Но, рассказывая об этой дороговизне, летописец уже прямо говорит, что это был голод.
Изучение хлебных цен XVI в. вполне подтверждает отмеченную выше особенность древнерусского хлебного рынка. В продолжение столетия незаметно постепенного роста хлебных цен, зато видим повторявшиеся от времени до времени сильные их колебания. Пределы этих колебаний обозначаются ценами ржи, которая в Белозерском краю в 1587 г. стоила 84 деньги четверть, а в самом конце века в Москве ее продавали, по свидетельству хронографа, по 4—5 денег, т. е. в 18 раз дешевле. При таких колебаниях, изучая отношение денежной единицы XVI в. к нынешней по ценам хлеба, очевидно, нельзя получить надежного вывода на основании одних дешевых цен. Когда мы из записок Герберштейна и из русского хронографа узнаем, что четверть ржи и в начале, и в конце века продавали по 4—6 денег, отсюда при других известиях о других ценах мы должны заключить, что так бывало часто, но далеко не было так всегда: значительно более высокие цены были не мимолетным и редким затруднением хлебного рынка, а довольно обычным явлением. Чтобы получить более точный вывод, надобно взять такое сочетание дешевых и дорогих цен, которое выражало бы собою не одни счастливые или одни несчастные моменты древнерусского сельского хозяйства, а среднюю величину, выведенную из сложности тех и других цен. Для этого мы возьмем рассмотренные выше дорогие цены разных местностей, сопоставим их со средними ценами 1882 г. по тем губерниям, к которым эти местности принадлежат ныне, выведем средний знаменатель, который будет показывать отношение московского рубля XVI в. к нынешнему по дорогим хлебным ценам XVI в., наконец, сопоставив этот знаменатель с выведенным выше по дешевым ценам того же века, возьмем их среднюю величину, которая, как нам кажется, точнее выразит отношение московского рубля XVI в. к нынешнему. Повторяя при этом вышеуказанные приемы, мы присоединим к ним еще некоторые соображения. По дешевым ценам, как мы сказали выше, незаметно постепенного вздорожания хлеба в продолжение XVI в.: низкие цены конца этого столетия, отмеченные хронографом, не выше низких цен, записанных Герберштейном в начале того же века. Но высокие цены второй половины века вообще значительно выше высоких цен первой половины: так, например, Герберштейн в описании центральной Московской области замечает, что в неурожайном 1525 г. за стоившее прежде (разумеется, четверть ржи) 3 деньги здесь платили 20 и даже 30 денег, а от Флетчера узнаем, что в 1588 г. рожь и пшеницу продавали в Московии по 78 денег четверть. Трудно сказать, есть ли это случайность, объясняющаяся скудостью дошедших до нас известий, или в самом деле хлебные цены второй половины века поднимались до высоты, какой они не достигали в первую. Большая вероятность последнего предположения заставляет принять эту разницу в расчет. Поэтому все отношения, какие можно вывести из сравнения дорогих цен XVI в. с нынешними, мы сведем в две таблицы, из которых одна основана на ценах первой половины, другая — на ценах второй половины века32.
Москва 1520-х годов
Рожь . .
840:30
= 28
Вологда 1520-х годов
Рожь . .
900:14
= 64
Белоозеро начала XVI в.
Рожь . .
900:14
= 64
Рожь . .
725:40
= 18
Псков 1543 г.
Овес . .
380:13 1/3
= 28
Ячмень . .
565:26 2/3
= 21
Новгород 1544 г.
Рожь . .
900:13 1/3
= 67
Шунга 1549 г.
Рожь . .
1350:26 2/3
= 51
Средний знаменатель отношений 43. Сопоставив его с выведенным выше знаменателем 123, найдем, что по сложности средних знаменателей отношений дешевых цен XVI в. и дорогих цен первой его половины к ценам 1882 г. московский рубль первой половины XVI в. равняется 82 нынешним.
Подобным образом составим отношения дорогих цен второй половины века к нынешним. Приняв дешевые цены за низший предел, до которого падала стоимость хлеба в XVI в., мы можем ввести в расчет как высший ее предел и такие дорогие цены, которые современники считали уже голодными или близкими к голодным33.
Рожь . .
725:21 1/3
= 34
Псков 1560 г.
Овес . .
380:16
= 24
Ячмень . .
565:26 2/3
= 21
Пшеница
1200:44
= 27
Рожь . .
900:25
= 36
Вологда 1577 и 1578 гг.
Овес . .
355:13 1/3
= 28
Пшеница . .
1240:40
= 31
Белоозеро 1587 г.
Рожь . .
900:84
= 11
Овес . .
390:56
=7
Новгород 1589 г.
Рожь . .
900:80
= 11
Архангельск 1596 г.
Рожь и овес . .
1750:49
= 36
Москва конца XVI в
Рожь . .
840:22 1/2
= 37
Средний знаменатель 25. Повторив прежний способ действия, найдем, что московский рубль второй половины XVI в. в 74 раза дороже нынешнего.
Легко заметить, что эти выводы получены довольно искусственным, так оказать механическим способом, который не дает никакого ручательства в том, что выведенные посредством него знаменатели показывают действительное среднее отношение хлебных цен XVI в. к нынешним. Но более надежные выводы едва ли и можно получить из таких случайных и неполных данных, какие можно собрать в памятниках XVI в.: для этого надобно было бы знать, насколько устойчиво держались на тогдашних рынках дешевые цены, как часто сменялись они дорогими и т. п. По крайней мере в своем расчете мы приняли все предосторожности против преувеличения стоимости рубля XVI в. сравнительно с нынешним, из дорогих цен брали самые высокие, отбрасывая цены, приближавшиеся к дешевым, так что выведенные нами за обе половины XVI в. знаменатели можно считать наименьшими, какие можно вывести из известных цен XVI в., а такие знаменатели представляют меньше опасности, чем преувеличенные: руководствуясь такими знаменателями, исследователь экономического быта того века наделает меньше ошибок. Трудно придумать средство проверить, что полученные нами выводы если и не выражают вполне точно ценности рубля XVI в. сравнительно с нынешним, то и не преувеличивают ее. Цены других предметов потребления не могут служить такой поверкой, потому что значение самих этих цен определяется ценами хлеба. Все эти предметы можно разделить на два разряда, резко различавшиеся между собою по сравнительной стоимости, какую они имели в XVI в.: к одному разряду можно отнести предметы привозные, к другому — туземные. Выше было уже замечено, что в сумме потребностей человека, которым удовлетворяет рынок, хлеб составлял в древней Руси более дешевую статью, чем какую составляет он теперь. Но если все другие предметы, кроме хлеба, обходились древнерусскому потребителю дороже, чем обходятся они нам, то особенно дорого стоили ему предметы привозные, что объясняется условиями внешней торговли России в те века. В следующей таблице показаны выраженные в копейках и пудах отношения нынешних цен некоторых из этих привозных предметов к ценам второй половины XVI и начала XVII в., заимствованным из записки Барберини и частью из Торговой книги, в этой таблице мы сопоставили высшие нынешние московские цены с низшими тогдашними московскими же ценами, чтобы получить знаменатели отношений выше средних и, таким образом, нагляднее показать, как далеко не достигают и эти преувеличенные знаменатели выведенного нами общего знаменателя отношений хлебных цен34.
Перец (черный) . .
1200:441
= 2,9
Сахар головной . .
850:343
= 2,4
Гвоздика . .
3000:2000
= 1,5
Мускатные орехи . .
8000:1028
= 7,7
Имбирь . .
1400:411
= 3,4
Чернослив . .
1100:43
= 25,5
Изюм . .
1100:34
= 32,3
Бумага хлопчатая . .
1400:103
= 13,6
‘ писчая (стопа) . .
1200:40
= 30,5
Сами по себе эти отношения ничего не значат или значат противное тому, что должны значить. Если, например, стопу писчей бумаги в конце XVI в. в Москве покупали по 4 гривны, а мы покупаем по 13 руб., отсюда вовсе не следует заключать, что с тех пор бумага вздорожала в 30 1/2 раза: этого не могло случиться, потому что в XVI в. бумагу привозили в Московию голландцы, с большими издержками и риском совершая поездки к восточным балтийским и даже беломорским берегам, а теперь товар этот в огромном количестве выделывается в России. Действительный экономический смысл этим отношениям сообщают цены хлеба. Если стопа бумаги, которая стоит теперь 13 руб., в конце XVI в. продавалась по 40 коп., а на копейку тогда можно было купить хлеба в 74 раза больше, чем теперь, значит, бумага теперь стала в 2,2 раза дешевле, чем была в то время. Эти отношения мы намеренно составили из низших цен XVI в. и высших нынешних, чтобы получить наибольшие знаменатели, какие получить можно: разумеется, деля 74 на эти знаменатели, мы получим наименьшие частные, показывающие, во сколько раз подешевел тот или другой привозной товар с конца XVI в. Так узнаем, что сахар стал дешевле не менее как в 30 раз, гвоздика — не менее 49 раз. Если по отмеченным в таблице предметам можно судить о тогдашней стоимости вообще всех колониальных и мануфактурных товаров сравнительно с их нынешними ценами, то окажется, что эти товары, большею частью предметы роскоши, с тех пор подешевели в 5 1/2 раз.
Туземные предметы по своей сравнительной стоимости гораздо ближе подходили к хлебу, как это видно из следующей сравнительной таблицы московских цен 1882 г. и цен второй половины XVI в., заимствованных из записки Барберини 1565 г., из статейного списка посольства Флетчера 1588—1589 гг. и частию из Торговой книги35.
Курица . .
65:1 1/2 к.
= 43
Утка живая . .
80:3
= 27
Масло коровье (фунт) . .
35: 3/7
= 82
Солонина (фунт) . .
13: 5/8
= 21
Яиц сотня . .
250:5
= 50
Кочней капусты сотня . .
500:12
= 42
Огурцов сотня . .
14: 4/5
= 17
Масло семенное (пуд) . .
650:20
= 32
Воск (пуд) . .
2900:103
= 28
Мед (пуд) . .
200:41
= 49
Лен (пуд) . .
1000:70
= 14
Сало говяжье (пуд) . .
640:24 1/2
= 28
Овчина . .
250:6
= 42
Средний знаменатель 37. Итак, домашняя птица, мясо, продукты пчеловодства и огородничества, как и другие туземные предметы продовольствия и домашнего хозяйства, кроме хлеба, с конца XVI в. подешевели ровно вдвое, если о сравнительной ценности всего этого можно судить по указанным в таблице статьям.
Еще ближе к хлебным ценам сравнительная стоимость скота в XVI в. Впрочем, для изучения этой статьи хозяйства мы имеем очень скудные данные, извлеченные из приходо-расходной книги Камельокого монастыря и Уставной книги Разбойного приказа36. Найденные здесь цифры мы сопоставляем со средними ценами на скот в издании департамента земледелия и сельской промышленности 1882 г., где показаны особо цены скота осенью и весной. В приходо-расходной книге помечено, в каком месяце и по какой цене продана лошадь или корова. Мы сопоставляем весенние цены департамента с весенними и летними ценами приходо-расходной книги, а осенние цены первого — с осенними и зимними ценами второй. При этом надобно заметить, что в издании департамента выведены средние цены только рабочих лошадей, а в приходо-расходной книге обозначены цены и рабочих и более дорогих выездных, следовательно, средние цены лошадей, выведенные по этой книге, выше средних в издании департамента, а потому и средний знаменатель отношения, выведенный из сравнения тех и других, выйдет скорее ниже, чем выше действительного. Такса Разбойного приказа выше цен приходо-расходной книги и, по-видимому, соображена с курсом более дорогих рынков: мы сопоставляем ее со средними годовыми ценами cкота по Московской губернии в 1882 г. Получаем такой ряд отношений, в которых предыдущими членами служат цены 1882 г. (в коп.), а последующими — цены XVI в.
Лошадь весной и летом . .
5000:88
= 57
Вологда . .
‘ осенью и зимой . .
4000:60
= 67
Корова весной . .
3200:67
= 48
Москва . .
Лошадь осенью . .
4500:138
= 33
Лошадь рабочая . .
5250:150
= 35
Корова . .
4500:100
= 45
Указные цены . .
Бык . .
4500:100
= 45
Овца . .
400:10
= 40
Средний знаменатель 46, т. е. скот подешевел с конца XVI в. только в 1,6 раза.
Наконец, всего любопытнее было бы определить сравнительную стоимость труда. Но удовлетворительному решению этого вопроса, кроме скудости данных, мешает еще трудность найти соизмеримые величины, т. е. такие древние и нынешние цены, которые означали бы стоимость одинакового труда и при одинаковых условиях. В издании департамента приведены поденные цены на пруд сельских рабочих во время производства ярового посева, сенокоса и уборки хлебов. Данных о стоимости такого труда мы не находим в памятниках XVI в. Но в приходо-расходной книге Корнилиева монастыря есть довольно много указаний на то, что платил монастырь разным наемным мастеровым и чернорабочим. Все эти цены годовые, а не поденные. Все рабочие служили монастырю на его харчах, притом одни работали в своей ‘одеже и обутке’, другие получали то и другое от монастыря, сообразно с этим изменялась и наемная плата деньгами. При таких разнообразных условиях сравнение древних и нынешних цен на труд становится очень рискованным. Чтобы получить возможно безопасный вывод, сделаем такой расчет. Цены на сельский труд в 1882 г. вообще были умеренные. Мастеровой труд ценится выше работы простого поденщика, но сельский рабочий весной и летом — далеко не самый дешевый поденщик. Погодная наемная плата, разумеется, относительно ниже поденной, положим, что она вдвое ниже последней, т. е., считая в году 300 рабочих дней, положим, что сельский поденщик в 150 дней весенней и летней рабочей поры выработает столько же, сколько получил бы он, нанявшись на целый год. Поэтому средний по Вологодской губернии заработок сельского пешего рабочего за 150 дней на хозяйских харчах мы сопоставим с годовой платой тех мастеров и рабочих Корнилиева монастыря в 1576—1577 гг., о которых в приходо-расходной книге прямо замечено, что они получали плату не только ‘за рубахи и рукавицы и ногавицы и за всю обутку’, но и ‘за шубу и за сермягу, за все платье’, т. е. работали во всей своей одежде, тогда как другие, имея свои рубахи и обутку, получали шубу и сермягу от монастыря и за то пользовались меньшей денежной платой. Таким образом, мы по возможности уравновесим различные условия древнего и нынешнего найма и вместе с тем приблизим цифры старинных цен на труд к цифрам нынешних, иначе говоря, уменьшив расстояние между этими цифрами, получим такие отношения между теми и другими цепами, знаменатели которых трудно будет заподозрить в преувеличении, что нам и нужно всего более. Пеший рабочий в Вологодской губернии получал в 1882 г. средним числом по 45 коп. за день работы в страдную пору на хозяйских харчах, что составит 67 руб. 50 коп. за 150 рабочих дней. Комельский монастырь платил сапожному мастеру при его платье 90 коп. в год, плотнику — 110 коп., следовательно, в 1576/77 г. первый получал в 75, а второй в 61 раз меньше сельского рабочего 1882 г. Швецу монастырь платил 105 коп. в год, а другому мастеровому, ремесло которого не обозначено, даже только 45 коп., следовательно, первый получал в 64, а второй в 150 раз меньше нынешнего сельского поденщика. Чернорабочие получали почти столько же, сколько мастера, потому что обязаны были ‘всякое дело делати черное по вся дни’, иногда даже по воскресеньям. Средняя плата им при своем платье была 110 коп., в 61 раз меньше заработка нынешнего сельского работника. Но Герберштейн говорит, что в городе Москве обычная плата за работу простому поденщику была 1 1/2 деньги, в 94 раза меньше, чем сколько получал чернорабочий поденщик в Москве в 1882 г. (60—80 коп.). Такие цифры заставляют думать, что труд теперь нисколько не дешевле, чем он был в XVI в., напротив, стал, по-видимому, даже несколько дороже.
Нельзя не заметить некоторой последовательности в выведенном при помощи хлебных цен отношении древней стоимости разных предметов потребления к нынешней. Предметы привозные, удовлетворявшие преимущественно потребностям роскоши, теперь подешевели больше, чем предметы туземного производства, а из этих последних окот подешевел меньше других предметов, наконец, труд не подешевел вовсе, может быть, даже вздорожал. Когда мы утверждаем, что даже предметы туземные, кроме хлеба, теперь стали дешевле, чем были в XVI в., это значит, что они подешевели сравнительно с хлебом, т. е. хлеб вздорожал больше остальных предметов хозяйства, или, говоря точнее, в общем подъеме цен с XVI в. до нашего времени стоимость хлеба поднялась гораздо выше, чем стоимость других предметов потребления, так что рыночное отношение первого к последним теперь далеко не то, какое существовало триста лет назад. Эту именно перемену и хотели мы обозначить, когда, соображая общие условия сельского хозяйства в древней и современной России, сказали, что в сумме хозяйственных потребностей хлеб -для нас составляет более ценную статью, чем какою был он для древнерусского человека: вывод, основанный на этих общих условиях, вполне подтверждается результатами, к каким привело изучение истории цен. При более подробном и внимательном изучении цен XVI в. можно, без сомнения, точнее определить, насколько изменилась сравнительно с ценами хлеба стоимость других предметов потребления. Мы коснулись этого мимоходом только для того, чтобы нагляднее показать, что цены этих предметов не могут служить поверкой выведенного по хлебным ценам отношения древнего рубля к нынешнему, напротив, хозяйственное значение цен самих этих предметов за известное время становится понятно только при условии, если наперед определено по хлебным ценам отношение тогдашнего рубля к нынешнему. Поверка выводов должна быть основана на разборе возможных ошибок в способе, каким они получены. Главное побуждение, заставляющее сомневаться в точности этих выводов, заключается -в том,. что мы недостаточно знаем свойство хлебных цен XVI в., на которых они основаны. Из хронографа узнаем, что до 1601 г. в Московской земле покупали четверть ржи по 4 1/2 и по 5 денег, а в дороговизну — по 7 1/2 денег. Но что значат эти низкие цены? Изложенные выше выводы построены на том предположении, что такие цены равномерно чередовались на центральных рынках с более высокими, т. е. что в каждое двухлетие круглым счетом один год господствовали низкие цены, а другой — высокие. Но этому известию можно придавать и другое значение: по поводу страшного вздорожания хлеба хронограф для усиления контраста мог припомнить самые дешевые цены, какие бывали иногда, хотя и не часто. Недаром цены, находимые во всех других известиях второй половины XVI в., не такие общие, а приуроченные к известной местности, выше цен хронографа вчетверо, впятеро и больше. Другие памятники, к которым мы обращаемся для поверки своих выводов, внушают даже мысль, что, чем более наберем мы в уцелевших источниках XVI в. известий о местных ценах хлеба, тем более увеличим только список дорогих, а не дешевых цен. С этой стороны заслуживают внимания два памятника, расходная книга Болдина-Дорогобужского монастыря и вкладная книга Кандалакшского монастыря Кемокого уезда Архангельской губернии37. В 1586 г. Болдин монастырь заплатил своим крестьянам по 36 денег за четверть ржи: это очень дорогая цена, в 7 раз дороже дешевой цены хронографа. Во вкладной книге Кандалакшского монастыря находим ряд хлебных цен за 1584—1600 гг. Некоторыми из них нельзя воспользоваться: в книге, например, записано 8 бочек с 1 мерой ржи и ячменя ценой в 5 руб., но не обозначено, сколько ржи и сколько ячменя. Чтобы воспользоваться другими ценами, надобно предварительно объяснить своеобразную метрику Поморского севера, которой держится книга. Она считает новгородками и деньгами, разумея под последними московки, но рубль принимает только московский в 100 новгородок или 200 московок. Хлеб измеряется в ней мерами и бочками. В 1655 г. положены были в монастырь две меры с четвериком ржи за 22 1/2 алтына, очевидно, мера оценена была в 10 алтын, а четверик — в 2 1/2, т. е. в мере считалось 4 четверика, следовательно, мера была половина северной, т. е. новгородской, четверти. В 1594 г. положены были в монастырь 4 бочки ржи за 3 руб. 12 алтын, по 7 алтын мера, т. е. в бочке считалось 4 меры: это малая бочка, равнявшаяся новгородской коробье. По цене монастырских вкладов мера ржи стоила в 1584 г. 30 денег, в 1585 г.— 30 денег, в 1593 г. — 50 и 150 денег, в 1594 г. — 42 и 50 денег, в 1599 г. — 40 денег, в 1600 г. — 26 денег. Переложив северные меры на тогдашние московские четверти, считая 6 московских четвериков в мере, найдем, что московская четверть ржи, по оценке Кандалакшского монастыря, стоила в 1584 г. 40 денег, в 1585 г. — 40 денег, в 1593 г. — 66 2/3 и 200 денег, в 1594 г. — 56 и 66 2/3 деньги, в 1599 г. — 53 1/3 деньги, в 1600 г. — 34 2/3 деньги. Если даже откинем непомерно высокую, близкую к голодной цену — 200 денег, то получим из остальных среднюю — 51 деньга за московскую четверть. Сопоставив эту среднюю и смоленскую цену 1586 г. со средними по Архангельской и Смоленской губерниям 1882 г. (1150 и 790 коп.), получим отношения, знаменатели которых даже немного ниже того, какой выведен выше, по дорогим ценам второй половины XVI в. (именно получим 23 и 22). Правда, цены обеих монастырских книг нельзя считать нормальными. Обе книги принадлежат двум далеко не самым хлебородным окраинам тогдашнего Московского государства. Цены, по которым Болдин монастырь покупал в 1585/86 г. не только хлеб, но и другие товары как в Москве, так и на месте, значительно выше обычных московских цен того времени, значит, болдинская книга отметила цены и дорогого края и дорогого времени. О беломорском побережье нечего и говорить: там, на окраине земледельческой полосы, всегда господствовала сравнительная дороговизна. Вообще подозрение, что выведенное выше отношение рубля второй половины XVI в. к нынешнему, как 74 к 1, преувеличено, значительно ослабляется географией дорогих хлебных цен XVI в. Если местные цены, дошедшие от этого века, как нарочно, почти все много выше дешевых общих, отмеченных Герберштейном, Флетчером и хронографом, то ори этом не следует забывать, что эти местные цены, как нарочно, идут из таких малохлебных или окрайных областей, как Смоленская, Псковская, Новгородская, Белозерская, Вологодская, Архангельская, и не дошло ни одного достаточно полного и ясного известия из местностей, более центральных или хлебных, тянувших к Твери, Владимиру, Нижнему, Рязани, Туле, а дешевые цены у иностранцев и в хронографе прежде всего и могли быть взяты с этих центральных и обильных хлебом рынков. Несмотря на все это, для проверки своих выводов предположим в этих ценах не обычный, нормальный уровень, а только счастливые явления, такие же отдельные, одиночные случаи, какими были дорогие цены, и в таком значении поставим их в один ряд с последними, при этом мы будем выводить средние из дорогих и дешевых, когда те и другие относятся к одной и той же местности, а из таких же параллельных дорогих будем брать низшие, которые можно принять за средние между дешевыми и самыми дорогими38. Из этих умеренно дорогих местных цен и из средних общих составим отношения, сопоставляя первые с местными средними ценами 1882 г., а вторые — с общими средними, выведенными из местных по центральным губерниям Великоруссии, как уже делали выше. Средние знаменатели этих отношений, составленных с очевидной натяжкой данных в сторону их понижения, выйдут, разумеется, ниже выведенных нами за обе половины века цифр 83 и 74, их можно будет принять за крайние низшие пределы отношения рубля первой и второй половины XVI в. к нынешнему. Цены первой половины явятся в таких отношениях:
Великороссия . .
Рожь . .
785:5
= 157
Москва . .
Рожь . .
840:14
= 60
Рожь . .
900:13 1/3
= 67
Новгород . .
Ячмень . .
635:4 2/3
= 136
Белоозеро . .
Рожь . .
900:14
= 64
Псков . .
Ячмень . .
725:33 1/3
= 22
Рожь . .
380:13 1/3
= 28
Шунга . .
Рожь . .
1350:26 2/3
= 51
Средний знаменатель
. . 73
Легко заметить, что это понижение знаменателя произошло от псковских цен, которые, очевидно, много выше умеренно дорогих, если бы их не было, средний знаменатель вышел бы не только не ниже, но даже выше 83, именно 89.
Выше мы заметили, что 20 и 21 деньга за московскую четверть были хотя не дешевой, но довольно умеренной ценой ржи для Вологодского и Псковского краев во второй половине XVI в., такими же ценами можно признать 30—35 денег для Беломорья, для Москвы мы принимаем, по показанию Маржерета, 22 деньги. Соображая с этими умеренно дорогими местными ценами ржи выбор цен других хлебов, составим такой ряд отношений за вторую половину XVI в.:
Рожь . .
785:6
= 131
Великороссия . .
Пшеница . .
1057:12
= 88
Москва . .
Рожь . .
840:22
= 38
Переяславль . .
Овес . .
330:6
= 55
Псков . .
Рожь . .
725:21
= 35
Вологда . .
Рожь . .
900:20
= 45
Пшеница . .
. 1240
24 = 52
Архангельск . .
, Рожь и овес .
. 1750
49 = 36
Средний знаменатель .
. . 60
Псковская цена опять оказалась сравнительно выше других: без нее средний знаменатель поднялся бы до 64. Это объясняется прежде всего тем, что псковские цены взяты из летописи, которая обыкновенно отмечала только особенно высокие цены, поднимавшиеся выше умеренно дорогих. Итак, первая поверка приводит к тому, что знаменатель 83, выведенный для рубля первой половины XVI в., по-видимому, нисколько не преувеличен, а знаменатель рубля второй половины 74 может быть понижен до 64 или до 60.
Возможен и другой способ поверки. Определяя отношение дешевых и высших дорогих цен XVI в. к нынешним, мы сопоставляли те и другие со средними ценами 1882 г. Но, может быть, это неправильно: может быть, лучше было бы сопоставлять древние дешевые и дорогие цены раздельно с дешевыми и дорогими новейшими, составляющими низшие и высшие пределы колебаний, из которых выведены средние в издании департамента. Правда, и здесь мы сделаем явную натяжку с намерением понизить знаменатель отношения древнего рубля к нынешнему. Колебания цен в пределах одного урожайного года, происходящие от качества хлеба, от условий места и времени года, далеко не те же, что колебания на протяжении многих лет, зависящие от изменчивости урожая: последние, разумеется, несравненно сильнее первых, самая дорогая из цен урожайного года еще не составляет дороговизны. Значит, сопоставляя наиболее дорогие цены XVI в. с высшими 1882 г., мы, собственно, будем сравнивать высшие из дорогих древних цен с высшими из дешевых новейших: полученные знаменатели отношений выйдут много ниже тех, какие получились бы при сравнении соизмеримых цен. Для ослабления этой натяжки мы только выбросим из числа дорогих цен те, которые названы в источниках голодными или приближались к ним. Помещенная выше (стр. 198) схематическая таблица дешевых цен XVI в. преобразится в следующую, в которой предыдущими членами отношений будут средние из низших цен по центральным губерниям Великороссии 1882 г.
Рожь ………….. 613: 5 = 123
Овес ………….. 225:2 1/2 = 90
Ячмень ………… 364:4 = 91
Пшеница ……….. 875 : 12 =73
Средний знаменатель ………… 94
Сопоставив высшие из дорогих цен XVI в. с высшими 1882 г., получим два таких ряда отношений, из коих первый относится к первой половине XVI в., а второй — ко второй половине.
Рожь . .
920:40
= 23
920:21
= 44
Псков . .
Овес . .
450:13 1/3
= 34
450:16
= 28
Ячмень . .
750:26 2/3
= 28
750:26 2/3
= 28
Пшеница . .
— —
1440:44
= 33
Рожь . .
150:14
= 75
1050:25
= 42
Вологда . .
Овес . .
—
—
420:13 1/3
= 31
Пшеница . .
—
—
1500:40
= 37
Новгород . .
Рожь . .
1350:13 1/3
= 101
— —
—
Белоозеро . .
Рожь . .
1350:14
= 96
— —
—
Шунга . .
Рожь . .
2000:26 2/3
= 75
— —
—
Архангельск . .
Рожь и овес . .
— —
—
2050:49
= 42
Кандалакша . .
Рожь . .
— —
—
1450:51
= 28
Дорогобуж . .
Рожь . .
— —
—
900:36
= 25
Москва . .
Рожь . .
— —
—
1000:22
= 45
Средние знаменатели
62
35
Соединяя средний знаменатель первой таблицы с тем и другим средним знаменателем второй, найдем, что рубль первой половины XVI в. относится к нынешнему, как 78 к 1, а рубль второй половины — как 64 к 1. Значит, вторая поверка еще более первой сблизила крайние низшие пределы этого отношения с выведенными прежде цифрами 83 и 74. Обе изложенные поверки позволяют свести исследование о рубле XVI в, по хлебным ценам к тому окончательному заключению, что в первую половину века он равнялся 73—83 нынешним, а во вторую 60—74 нынешним.
Одна черта хозяйственного быта древней Руси побуждает к возможному понижению цифры, указывающей, во сколько раз древний русский рубль стоил дороже нынешнего. Предмет потребления, по своему значению в хозяйственном обиходе больше других приближающийся к хлебу, как одна из насущных потребностей, соль была чрезвычайно дорога в древней Руси, что зависело от условий ее добывания в те века и от тяжелой пошлины, на ней тяготевшей. По кормовой книге Кириллова-Белозерского монастыря39 и по приходо-расходной книге Корнилиева-Комельского монастыря соль в Белозерском краю в 1570-х годах стоила 8 и 10 денег за пуд. в Вологодском — 18 и 20 денег, а из статейного списка посольства Флетчера узнаем, что в 1580-х годах ее продавали в Москве по 20 и по 34 деньги, в Казани — по 18 денег за пуд. Если из таких данных позволительно выводить среднюю цену, то такою средней даже без слишком высокой московской цены 34 деньги выйдет 16 денег или 8 коп. за тогдашний или почти 7 коп. за нынешний пуд. Так как даже при крайнем низшем пределе отношения рубля того времени к нынешнему, как 60 к 1, эти 7 коп. (без 2/~) равняются 403 нынешним, то при нынешней средней цене соли — 40 коп. за пуд, этот предмет во второй половине XVI в, был дороже нынешнего по крайней мере в 10 раз.

V

Для изучения хлебных цен XVII в. мы располагаем более обильным запасом данных, и притом более удобных для изучения. Они дают возможность чаще пользоваться средними ценами, чем это можно было при изучении данных XVI в. Когда одно известие говорит о дорогой цене ржи в Поонежье 1549 г., а другое отмечает еще более дорогую, дорогобужскую цену 37 лет спустя, то выводить среднюю из таких данных значило бы играть средними. В XVI в. по некоторым местностям можно собрать погодные известия о ценах за несколько лет, проследить их колебания и вывести из них такие средние, которые дают более точное понятие об уровне цен, чем одиночные, случайные данные, какие находим в известиях XVI в.
Смутное время, начавшееся голодом 1601—1603 гг., продолжавшееся самозванщиной и кончившееся великой ‘разрухой’ государства, произвело крутой перелом в курсе хлебных цен: в это время они стали на уровне, до которого редко поднимались прежде, и потом остались на нем надолго. Народонаселение центральных областей страшно поредело от внешних войн и внутренних усобиц, а еще больше, может быть, от побегов на более безопасные северные и восточные окраины. В этом последнем отношении бедствия Смутного времени только послужили новым толчком, поддержавшим и усилившим отлив населения из центра к окраинам, начавшийся во второй половине XVI в. Среди уцелевшего сельского населения заметно в первое царствование новой династии чрезвычайное развитие бобыльства, маломочного безземельного или малоземельного крестьянства, которое, потеряв земледельческий инвентарь вследствие разорений, принуждено было совсем бросить пашню или брать ничтожные участки. Все это уменьшило число и силу производителей, поставлявших хлеб на центральные рынки.
Подъем цен начался в 1601 г., с первыми признаками трехлетнего неурожая, и дошел в Москве с 20 денег до 3 руб. за четверть ржи. Но и по миновании этого голода цена хлеба при содействии политических бедствий иногда поднималась до 7 и даже до 9 тогдашних рублей за четверть ржи, как было при царе Василии Шуйском: это в 360 раз дороже дешевой цены, по которой продавали рожь до Смутного времени, по свидетельству хронографа. Такие бедственные цены, разумеется, не могут быть приняты в расчет при изучении нормальных цен. Но и те цены Смутного времени 1601—1612 гг., которые можно назвать нормальными, большею частью выше самых высоких цен XVI в., нам известных. Вообще они держатся, около 100 денег за московскую четверть ржи и часто поднимаются выше. Из одного акта узнаем, что в 1601 г., при самом начале голодного трехлетия, прасолы в Сольвычегодске, скупив хлеб, продавали рожь по 200 денег за четверть, овес — по 120, ячмень — по 160 денег. Московское правительство, чтобы помешать спекуляции, установило указные цены, предписав продавать рожь по 100 денег четверть, овес — по 50, ячмень — по 80 денег, т. е. понизило цены вдвое: эту пониженную таксу и можно считать нормальным уровнем хлебных цен на севере тогдашней Великороссии. Дешевые цены, какие бывали там в Смутное время, узнаем из акта продажи с публичного торга имущества, оставшегося после убитого в Новгороде народом за измену М. Татищева в 1608 г. Приказные, руководившие аукционом, разумеется, ценили вещи невысоко и продавали некоторые из них с наддачей. Рожь они оценили по 60 денег за четверть ‘в таможенную меру’, т. е. по 40 денег за московскую четверть, овес — по 30 денег за новгородскую или по 20 денег за московскую четверть. Ту же цену ржи встречаем в кормовой книге Кириллова-Белозерского монастыря, в которой записано, что в начале XVII в. в монастыре на помин души была принята рожь по 40 денег за четверть. Эти известия несколько объясняются вкладной книгой Кандалакшского монастыря, которой мы уже выше пользовались. Здесь отмечены цены ржи почти за каждый год с 1604 по 1611 г., и здесь 1608 год самый дешевый, когда рожь стоила те же 40 денег за московскую четверть, как ценили ее приказные на новгородском аукционе40. При такой цене на крайнем севере хлеб мог продаваться и дешевле во многих центральных местах, хотя политические смуты отзывались на них больнее, чем на дальнем севере. С другой стороны, псковская летопись указывает и высшую из нормальных, неголодных цен Смутного времени: говоря, что в 1612 г. рожь продавали во Пскове по 180 денег (псковских) местную четверть, т. е. по 240 московок за четверть казенную московскую, она считает такую цену дороговизной.
Сопоставляя встреченные в известиях Смутного времени нормальные цены 1601—1612 гг., низкие и высокие, со средними ценами 1882 г., получим такой ряд отношений41.
Рожь . .
900:100
= 9
Сольвычегодск 1601 г. . .
Овес . .
355:50
= 7
Ячмень . .
700:80
= 9
Рожь . .
1150:120
= 10
Холмогоры 1602 г. . .
Овес . .
600:52
= 12
Ячмень . .
960:78
= 12
‘ 1609 г. . .
Рожь . .
1150:48
= 24
Кандалакша 1604—1611 г. . .
Рожь . .
1150:69
= 17
Козельск 1603—1604 г. . .
Рожь . .
800:100
= 8
Арзамас 1603—1604 г. . .
Рожь . .
760:190
= 4
Рожь . .
900:40
= 22
Новгород 1608 г. . .
Овес . .
390:20
= 19
Пшеница . .
1200:100
= 12
Вологда 1611 г. . .
Рожь . .
900:80
= 11
Овес . .
355:50
= 7
Псков 1612 г. . .
Рожь . .
725:240
= 3
Средний знаменатель
12
Итак, в Смутное время рубль по ценам хлеба равнялся 12 нынешним, т. е. хлеб в начале XVII в. стал в пять раз дороже, чем был во второй половине XVI в. Если эти выводы заслуживают какого-нибудь доверия, то они довольно выразительно обозначают силу народно-хозяйственного потрясения, испытанного Московской землей в Смутное время.
Может быть, отношение рубля Смутного времени к нынешнему, как 12 к 1, вышло несколько ниже надлежащего, вследствие того что в случайных известиях, из которых оно выведено, преобладают более высокие цены хлеба сравнительно с теми, какие господствовали ‘а рынках того времени. Если хлеб в начале XVII в. вздорожал впятеро против прежнего, то незаметно столь же значительного возвышения цен на другие предметы: в Дорогобужском уезде в 1603—1604 гг. мед и другие товары продавались немного дороже, чем 17 лет назад, скот не дороже, чем в Вологодском уезде в 1577 г., и дешевле указной таксы Разбойного приказа, установленной при царе Федоре42. Можно думать, однако, что если знаменатель отношения 12 и следует поднять, то немного — на единицу и едва ли больше, по крайней мере из полевых растений, не принятых в расчет при его выведении, пенька в Дорогобужском краю 1603—1604 гг. стоила 20 и 26 денег, в 20 раз дешевле средней цены ее в Смоленской губернии 1882 г., а 1 1/2 пуда льна и 1 1/2 пуда конопли, данные Кандалакшскому монастырю за 1 руб, 32 коп. в 1607 г., по ценам Олонецкой губернии 1882 г. стоили около 112 руб., только в 10 раз дороже, а цены льна и пеньки в Архангельской губернии (не обозначенные в издании департамента) ниже олонецких, судя по ценам других произведений земледелия.
Известия за время царствования Михаила также дают возможность уловить высшие и низшие цены, в пределах которых совершались колебания на хлебном рынке. Пользуясь или вынуждаемая этими колебаниями, казна позволяла себе своего рода игру на курсе хлеба, взимала хлебные налоги, например посопный хлеб, стрелецкий хлеб, иногда натурой, а в иных случаях деньгами, смотря по тому, как ей было прибыльнее, точно так же производила и свои платежи служилым людям. В 1617 г. хлеб в Новгороде был очень дорог: рожь продавали по 266 денег за московскую четверть (по 2 руб. за новгородскую), овес — по 146 денег, ячмень — по 200 денег. В это же время в заонежских погостах Новгородского уезда цены на хлеб стояли втрое ниже, именно рожь стоила 80 денег четверть, овес — 40 денег, ячмень — 66 денег. Казна нашла более выгодным произвести на тот год сборы с Заонежья (ныне Олонецкой губернии) натурой и дала соответственное тому предписание новгородской администрации43. Поэтому, когда казна заменяла хлебные сборы денежными, отсюда довольно верно можно заключать, что цены, по которым натуральные платежи казне перекладывались на деньги, были довольно высоки, напротив, цены, по которым она переводила свои хлебные дачи служилым людям на деньги, можно считать довольно дешевыми. Если 80 денег за четверть ржи были умеренной или дешевой ценой для Заонежья в 1617 г., такими же ценами для Москвы были в 1620-х годах 50 денег за четверть ржи и 40 денег за четверть овса или 90 денег за юфть хлеба, как платила казна жалованье справщикам и мастерам московского Печатного двора (типографии). По приходо-расходным книгам этого двора за 1620—1629 гг. видно что это были цены, очень умеренные, потому что сам Печатный двор для переплета книг покупал тогда в московских лавках ржаную муку от 96 до 256 денег за четверть, а пшеничную — от 128 до 240 денег44. Печатный двор покупал мелкими мерами, четвериками, переплачивая, разумеется, лишнее против покупной цены целой четверти, притом это была мука сеяная, высоких сортов. Поэтому можно думать, что средняя цена ржаной муки по приходо-расходным книгам Печатного двора — 157 денег за четверть соответствовала средней цене — 112 деньгам, какую находим в ‘Книге о хлебном и калачном весу’ за 1631 г.45 При таких московских ценах может показаться невероятно дешевой цена, по какой казна принимала деньги за посопный хлеб с Ровдогорской волости близ Холмогор в 1626 г.: в этом малохлебном краю ей платили за казенную четверть ржи по 50 и по 54 деньги, в то время когда в Москве она сама находила выгодным платить взамен хлебного жалованья по 50 денег за четверть ржи. Вкладная Кандалакшского монастыря и здесь дает объяснительную справку. В ней отмечены вкладные цены ржи с 1613 по 1629 г. Цены эти с 40 денег за московскую четверть поднимались до 106 денег, средняя цена за эти годы 78 денег, на 9 денег выше средней за Смутное время. В 1626 г. отмечена цена ржи по 106 денег за четверть, но уже в следующем году даже в том бесхлебном краю она падала до 40 денег, заставляя предполагать как в Москве, так и в Холмогорах цены еще ниже, оставшиеся не отмеченными в известных нам источниках. Этими местными колебаниями объясняется, каким образом казенная приемная, т. е. довольно высокая цена хлеба в Холмогорском округе 1626 г., могла стоять на одной высоте с казенной отдаточной, т. е. довольно дешевой ценой в Москве того же года. Соображая все это, надобно признать новгородские цены 1617 г. исключительными, почти голодными и вывести из расчета. Другие соображения заставляют считать такими же исключительными сибирские цены хлеба. В то время там едва заводилось хлебопашество вокруг немногих новопостроенных русских городов и большая часть хлеба для продовольствия поселенцев доставлялась из Европейской России. В 1622 г. четверть пшеницы ценилась в Тюмени в 264 деньги, а четверть ячменя— в 132 деньги, вдвое и втрое дороже стоимости этих хлебов в Холмогорском округе 1632—1634 гг., а в 1882 г. хлебные цены по Тобольской губернии были более чем втрое ниже цен по Архангельской46. Согласно с одним из высказанных выше правил, принятых в руководство при настоящем исследовании, местности со столь, изменившимися хлебными рынками не могут быть вводимы в расчет. Несмотря на эти исключения, оценка тогдашнего рубля сравнительно с нынешним по свойству ее оснований, наверное, выйдет ниже надлежащей. Этими основаниями служат данные центрального московского и северных рынков, а на этих рынках господствовали дорогие цены, говоря точнее, хлебные цены тогда стояли на них гораздо выше сравнительно с другими, центральными и особенно юго-восточными, рывками, чем стоят теперь, например, цены московские или новгородские в XVII в. были вдвое или втрое дороже казанских а ныне только раза в 1 1/2 и даже меньше, эта любопытная экономическая разница заметна в истории хлебных цен до половины XVIII в. Правда, за время царя Михаила известны хлебные цены еще двух центральных рынков, сверх московского, но и те, как нарочно, казенные приемные, т. е. выше нормальных. В 1624 г. позволено было с тяглых людей Каширского уезда взять за стрелецкий хлеб, если они пожелают, деньгами, по 140 денег за четверть ржи и четверть овса (юфть): это в 1 1/2 раза дороже того, что тогда сама казна платила в Москве за юфть хлеба. В 1633 г. с вотчины суздальского собора взято за тот же стрелецкий хлеб 160 денег за юфть47. Казна в таких случаях назначала высшие цены, какие можно было назначить, для восстановления равновесия отношений и мы вправе сопоставить эти цены не со средними, а с высшими же ценами 1882 г. На основании изложенных замечаний из хлебных цен Михайлова времени можно составить- такой ряд отношений48:
Рожь . .
840:50
= 17
Овес . .
350:40
= 9
Москва 1620—1631 гг. . .
Мука ржаная . .
1200:112
= 11
‘ пшеничная . .
2100:150
= 14
Ржаной печеный хлеб (фунт) . .
3: 1/6
= 18
Холмогоры 1626—1636 гг. . .
Рожь . .
1159:80
= 14
Ячмень . .
960:68
= 14
Кандалакша 1613—1629 гг. . .
Рожь . .
1150:78
= 15
Заонежье 1617 г. . .
Рожь . .
1350:80
= 17
Овес . .
635:40
= 16
Кашира 1624 г. . .
Рожь и овес . .
1200:140
= 9
Суздаль 1933 г. . .
‘ ‘ . .
1595:160
= 10
Средний знаменатель . .
14
Кроме географии цен, еще одно обстоятельство можно считать вероятной причиной того, что этот знаменатель вышел ниже надлежащего. В своих источниках мы не нашли хлебных цен за последние 9 лет царствования Михаила (1638—1645), а они в это время, кажется, шли вниз, так что, введя их в расчет, мы получили бы средний знаменатель несколько выше 14. Значение обоих этих условий наглядно объясняется таблицей хлебных цен за вторую половину XVII в.
Изучение этих цен встречает одно метрическое затруднение. В это время вошла в употребление новая хлебная мера, вдвое больше прежней, но неизвестно точно, когда именно была она введена на рывках, и притом рядом с новой мерой по местам употреблялась и старая, так что исследователь часто может недоумевать, к которой из них относится известная хлебная цена. Можно только с некоторой вероятностью объяснить, почему так незаметно, по-видимому, произошла на рынке столь важная метрическая перемена. Новая четверть в 8 тогдашних пудов ржи не была совершенной новостью в системе мер сыпучих веществ. Уже в первой половине века существовали две казенные четверти: одна была торговая, которою и казна выдавала хлебное жалованье служилым людям и которая потому называлась отдаточной, но в свои магазины казна принимала хлеб, вероятно для упрощения счета, четвертью, вдвое большей, которая потому носила название приимочной49. Эта двойная четверть постепенно и вошла в употребление на рынке. Выше мы привели известия об этой четверти. В хлебных ценах второй половины XVII в. также можно найти некоторые указания на время, когда произошла эта перемена: по ним можно догадываться, что новая четверть была принята на хлебном рынке уже с первых лет второй половины века, если не раньше. Рижский купец де-Родес, отмечая в своей записке 1653 г. хлебные цены, господствовавшие в разных, областях Московии, говорит, что в центральной Московской области четверть хлеба (ржи) стоит 1 руб. Это, очевидно, цена новой двойной четверти: если бы де-Родес разумел старую, мы имели бы в его сообщении цену хлеба, небывалую в Москве даже в голодные годы второй половины века, хотя Родес передает обычные, нормальные цены, даже спустя слишком сто лет новая двойная четверть ржи стоила в Москве только 130 коп., на 70 коп. дешевле цены Родеса. Можно догадываться, что уже в 1651 г. новая мера была принята на московском хлебном рынке. В известной расходной книге митрополита Никона записаны расходы его с декабря 1651 г. по август 1652 г. во время поездки его из Новгорода в Москву, пребывания его в столице и путешествия в Соловецкий монастырь за мощами св. митрополита Филиппа и обратно50. В этом любопытном памятнике находим такие московские цены хлеба, которые могли относиться только к новой двойной четверти: овес покупали по 30 коп. четверть, пшеницу — по 128 коп., горох — по 80, 96 и 120 коп. Желябужский, перечисляя московские цены хлеба в 1698 г., когда был ‘недород велик’, разумел новую двойную четверть, цена овса у него 45—48 коп., пшеницы — 170 и 150 коп., горох — 150 и 120 коп.51 Значит, если бы расходная книга разумела старую малую четверть, оказалось бы, что в урожайный 1652 г. хлеб в Москве стоил гораздо дороже, чем в неурожайный 1698 г.
По-видимому, всю вторую половину XVII в. можно принять за один период в истории хлебных цен, к которому, может быть, пришлось бы присоединить и два последние десятилетия первой половины, если бы известны были в достаточной степени хлебные цены за это время. До начала реформ Петра или, лучше сказать, до начала Северной войны нормальный уровень хлебных цен, кажется, оставался один и тот же, хотя хлебный рынок по временам испытывал тяжелые кризисы. В 1660 г. сведущие люди из тяглых торговых классов, призванные для совещания с боярами об экономическом положении государства, в числе причин наступившей дороговизны указывали на эпидемию 1654 г., заявив при этом, что до морового поветрия, опустошившего села и деревни, хлеб был недорог52. Начавшаяся в том же году продолжительная война также содействовала поднятию хлебных цен. В 1652 г. для Никона покупали ржаную муку в Москве по 54 и по 58 коп. четверть, а в 1654 г. подрядчикам, которые бы взялись доставить ржаную муку в русский лагерь, осаждавший тогда Смоленск, указано было давать по 120, 135 и по 150 коп. за четверть53. Но всего более подействовали на курс цен вызванные войной финансовые операции правительства, особенно с медными деньгами, выпущенными в 1656 г. с номинальной стоимостью серебряных. Неудача этой кредитной операции произвела на рынке страшный беспорядок, который, однако ж, не составляет важного затруднения при изучении цен. Медные деньги несколько лет ходили наравне с серебряными, а потом быстро стали падать в цене, так что расчеты на медные деньги довольно легко отличить от расчетов на серебро. Притом сохранились две таблицы лажа на медные деньги, из коих одна представляет постепенное падение их курса в Москве, а другая в Новгороде. С помощью этих таблиц можно для многих местностей переложить медные цены на серебряные. По цене дров в одном акте узнаем, что в 1663 г. в Старой Руее рубль серебряный равнялся 9 руб. 75 коп. медью54. По официальной таблице, в Новгороде с 1 сентября 1662 г. по 15 июля 1663 г. серебряный рубль равнялся 10 медным. По этому известию можно думать, что курс медных денег в Новгороде и Старой Русе был приблизительно одинаков, и потому старорусские медные цены можно переводить на серебряные по новгородской таблице. Гораздо более затрудняется изучение цен тем странным явлением, что вместе с возвышением цен при расчетах на медные деньги вследствие упадка их курса поднимались цены хлеба и на серебро. В декабре 1661 г., когда в Москве серебряный рубль стоил 4 медных, правительство, желая сдержать усиление дороговизны в Смоленске, нашло возможным предписать, чтобы четверть ржи продавалась там по 3 руб., а четверть овса — по 1 1/2 руб., считая, по-видимому, на медные деньги. По московскому курсу 3 руб. медью равнялись 75 коп. серебром, а 1 1/2 руб. — 3772 копейкам: это не дешевые, но сравнительно умеренные цены ржи и овса. В Вологде в сентябре 1661 г. четверть ржи при незначительном еще лаже на медные деньги стоила 120 коп., в конце того же года и в следующем она продавалась уже по 6, потом — по 16 медных руб., но в то же время и на серебро стоила она 2 и потом даже 4 руб.: это непомерно высокая, почти голодная цена. То же явление заметно и в пределах Новгородской земли. В 1659 г. летом, когда в Новгороде лаж медных денег был не более 5 кон. на рубль, Воскресенский Новоиерусалимский монастырь брал с своих крестьян в Старорусском уезде за оброчный хлеб по 4 руб. за четверть ржи и по 160 коп. за четверть овса: на серебро рожь стоила по новгородскому курсу 380 коп., а овес — около 152 коп. В начале 1661 г., когда в Новгороде серебряный рубль стоил 140 коп. медью, в старорусских селах того же монастыря четверть ржи стоила уже 8 руб. медью, т. е. около 570 коп. серебром, а овес — 240 коп. медью, или около 170 коп. серебром, между тем в 1657 г., когда медные деньги еще ходили в одной цене с серебряными, Иверский монастырь, только предчувствуя дороговизну, закупил в Борсжичах большую партию хлеба, заплатив за четверть ржи по 1 руб., с лишком впятеро дешевле цены 1661 г., а за четверть овса — по полтине55. Котошихин замечает, что вследствие выпуска медных денег ‘в государстве серебряными деньгами учала быть скудость, а на медные было все дорого’. Изложенные данные показывают, что все становилось дорого не только на медные, но и на серебряные деньги, т. е. кризис финансовый усложнился еще экономическим, происходившим, может быть, от неурожаев или от последствий того же финансового кризиса. Если мы введем в расчет ненормальные цены, которыми обнаружился этот двойной перелом, мы дадим решительный перевес дорогим ценам и получим тем более неточный вывод, что этот кризис был непродолжительной бурей, налетевшей на русский рынок, напряженное действие которой длилось года три, во многих местах гораздо меньше. По крайней мере незаметно продолжительного действия неудачной операции на курс хлебных цен. Чрез несколько лет после изъятия медных денег из обращения (в 1663 г.) мы не только видим прежние цены, державшиеся до кризиса, но даже встречаем случай такой дешевизны, о какой не говорит ни одно известие первой половины века, Матвеев рассказывает в своих записках, что в 1687 г. рожь продавали в Москве по 12 коп., а овес — по 7 коп. четверть, т. е. более чем вчетверо дешевле цен 1652 г. по расходной книге Никона56. В этом отношении любопытно составить сравнительную табличку цен по областям в записке Родеса 1653 г. с ценами после 1663 г. Торговый агент пишет, что в центральной Московской области четверть хлеба (ржи) стоит 1 руб., в Казанской, Нижегородской и близлежащих — от 12 до 25 коп., в Ярославской, Ростовской и Вологодской — от 36 до 50 коп.57 Взаимное отношение областных цен, обозначенное цифрами Родеса, не оправдывается данными второй половины века: ‘не видно, например, чтоб казанские и нижегородские цены были в 4—8 раз ниже московских. Причина этого в том, что у Родеса слишком высока московская цена: может быть, в 1653 г. четверть ржи в Москве доходила до рубля, но обыкновенно она стоила значительно дешевле. Зато в Казанской земле в самом конце века встречаем цены, соответствующие как низшему, так и высшему пределу стоимости ржи по таблице Родеса: в наказе казанскому воеводе 1697 г. юфть хлеба оценена была в 20 коп., из которых 12—15 коп. по обычному отношению цены ржи к цене овса надобно отчислить на четверть ржи, а в 1696 г. Троицкий Сергиев монастырь, постановив взыскать хлебный оброк со свияжских вотчин деньгами, назначил за четверть ржи именно 25 коп.58 В числе нижегородских цен 1670— 1680-х годов также встречаем 25 коп. за четверть ржи, хотя другие известные нам цены значительно выше. По расходной книге Никона цена ржи в Вологде за год до Родеса (40 коп.) соответствует его показанию. Нам известны ярославские и вологодские цены после 1663 г., но если и тогда, как тедерь, тверские цены занимают середину между теми и другими, то показание Родеса оправдывается хозяйственной запиской кашинского землевладельца Еремеева (1680—1690), который ценил рожь в своем имении по 40 коп. четверть59. Все это приводит к тому заключению, что средний уровень хлебных цен во всю вторую половину XVII в. оставался одинаков и что возвышение цен, на которое жаловались в Москве после морового поветрия 1654 г., было временным затруднением, созданным в значительной степени искусственно, не столько народно-хозяйственными, сколько политическими причинами. Руководствуясь изложенными соображениями, сопоставим средние хлебные цены 1882 г. со средними и одиночными ценами второй половины XVII в., выражая, как и выше, в копейках тогдашнюю и современную стоимость нынешней четверти хлеба60.
Рожь . .
840:72
= 12
Овес . .
350:33
= 11
Пшеница . .
1500:144
= 10
Мука ржаная . .
1200:95
= 13
‘ пшеничная . .
2100:105
= 20
Москва 1651—1698 гг. . .
Пшено . .
1400:162
= 9
Крупа гречневая . .
1100:119
= 9
Горох . .
1200:116
= 10
Семя конопляное . .
1000:60
= 17
Лен (пуд) . .
700:60
= 12
Пенька . .
375:21
= 18
Смоленск 1661 г. . .
Рожь . .
790:75
= 11
Овес . .
300:37
= 8
Новгород Великий 1657 г. . .
Рожь . .
900:66
= 14
Овес . .
390:33
= 12
Кандалакша 1650—1665 гг. . .
Рожь . .
1150:75
= 15
Вологда 1652 г. . .
Рожь . .
909:40
= 22
Пшеница . .
1240:90
= 14
Усть-Сысольск 1684 г. . .
Рожь . .
900:60
= 15
Рожь . .
760:37
= 21
Овес . .
270:19
= 14
Нижний 1670—1681 гг. . .
Ячмень . .
450:17
= 26
Пшеница . .
960:50
= 19
Олонец 1674—1676 гг. . .
Рожь . .
1350:50
= 27
Овес . .
635:26
= 25
Рожь . .
865:40
= 22
Кашин 1680—1690 гг. . .
Овес . .
335:25
= 13
Ячмень . .
625:30
= 21
Пшеница . .
1175:60
= 20
Рожь . .
540:25
= 22
Свияжск 1596 г. . .
Овес . .
275:15
= 18
Ячмень . .
400:20
= 20
Пшеница . .
800:50
= 16
Казань 1697 г. . .
Рожь и овес . .
815:20
= 41
Средний знаменатель
17
Итак, рубль второй половины XVII в. равняется 17 нынешним.
Неровность частных знаменателей в таблице объясняется разнохарактерностью введенных в нее хлебных цен XVII в. Одни из этих цен средние, другие — одиночные, притом некоторые из средних выведены из сложности дорогих и дешевых, другие только из дорогих, наконец, и из одиночных цен одни очень дорогие, другие — очень дешевые. Важным условием этой неровности является и география цен XVII в. Легко заметить, что частные знаменатели возвышаются, хотя без строгой постепенности, но направлению с севера и северо-запада к югу и юго-востоку: знаменатели вологодские выше беломорского, кашинские выше вологодских, нижегородские выше кашинских, казанско-свияжские выше нижегородских, московские выше смоленских. Это объясняется прежде всего большим непостоянством северных хлебных рывков сравнительно с южными: нормальные цены там чаще уступали место дорогим вследствие более частых неурожаев, и потому в известиях, идущих с тех рынков, мы встречаем больше дорогих цен, чем нормальных. Притом, как уже было замечено, северные цены хлеба прежде превышали южные гораздо больше, чем теперь. Эта географическая неполнота хлебных цен за время царя Михаила и заставляет подозревать, что выведанная из них оценка рыночной стоимости рубля того времени сравнительно с нынешним ниже надлежащей: если из предыдущей таблицы исключить цены кашинские, нижегородские и казанско-авияжские, которых нет в таблице цен Михайлова времени, то средний знаменатель уменьшится до 14 1/2, т. е. выйдет немного больше знаменателя, выведенного из цен Михайлова времени.
Несмотря на возможную неточность выводов вследствие неполноты и случайности данных, можно, кажется, с некоторой вероятностью так обозначить перемены в рыночной стоимости рубля, совершившиеся в продолжение XVII в.: сравнительно со второй половиной XVI в. в Смутное время хлеб вздорожал в 5 раз, в царствование Михаила стал немного дешевле, именно был почти в 4 1/2 раза дороже, чем во второй половине XVI в., а во второй половине XVII в. подешевел еще более, так что стал только в 3 1/2 раза дороже сравнительно со второй половиной XVI в, иначе говоря, во столько же раз подешевел рубль в эти три периода XVII в. Такое значительное падение рыночной стоимости рубля в XVII в. изменило прежнее отношение стоимости других хозяйственных предметов к нынешним их ценам. В памятниках XVII в. можно собрать очень обильный материал для истории цен самых разнообразных статей хозяйства, несравненно более обильный, чем для истории хлебных цен, чтобы исчерпать его, понадобилось бы особое исследование. Ограничимся немногими замечаниями. Другие предметы хозяйства в XVII в. вздорожали далеко не в одинаковой степени с хлебам. Так, указом 1620 г. такса окота для Разбойного приказа возвышена была только вдвое против указных цен, установленных при царе Федоре Ивановиче61. У Кильбургера находим относящиеся к 1674 г. московские цены домашней птицы, дичи, мяса, продуктов пчеловодства, огородничества и т. п.62 Цены эти большею частью сходны с теми, какие находим в расходной книге Никона и у Олеария, Лизека, Штрауса и Корба. Не приводя здесь самой таблицы отношений этих цен к нынешним, отметим только ее итог: цены Кильбургера относятся к нынешним приблизительно, как 1 к 20. Выше мы видели, что по данным второй половины XVI в., цены тех же предметов относятся к нынешним, как 1 к 37, т. е. почти вдвое ниже цен Кильбургера. Принимая рубль второй половины XVI в. за 60—74 нынешних, найдем, что тогда означенные предметы хозяйства были в 1 1/2 или в 2 раза дороже, чем теперь, так как рубль второй половины XVII в. по хлебным ценам равняется только 17 нынешним, то цены тех же предметов, которые в XVI в. стоили в 1 1/2—2 раза дороже, чем теперь, в XVII в. стали почти в 1 1/5 раза дешевле нынешних. Соответственно этому должно было измениться отношение цен и других предметов внутреннего производства, как и цен труда к нынешним. Выше был указан перелом в истории цен, состоявший в том, что в общем подъеме цен с XVI в. до нашего времени стоимость хлеба поднялась гораздо выше, чем стоимость других предметов потребления. Теперь можно точнее обозначить хронологию этого перелома: он начался именно чрезвычайным вздорожанием хлеба в начале XVII в.

VI

Обращаемся к изучению хлебных цен первой половины XVIII в., далее которой не простирается наш опыт.
К сожалению, за три первые десятилетия этого века мы не могли собрать достаточно полных и надежных данных, так что это время остается для нас пробелом в истории хлебных цен. В задачах известной Арифметики Магницкого, изданной в Москве в 1703 г., есть несколько хлебных цен, но по свойству источника трудно сказать, насколько эти данные согласны с действительными ценами московского рынка того времени. Впрочем, цены Магницкого по сравнению с другими данными очень похожи на действительные и именно нормальные московские цены хлеба. Рожь у него стоит 96, 64, 60 и 46 коп. четверть, средняя цена — 71, почти одинаковая со средней московской ценой ржи за вторую половину XVII в. В 1701 г. был издан указ, неоднократно повторенный впоследствии, который запрещал вывозить хлеб за границу, если в Московской области цена его поднималась выше рубля (за четверть ржи). По книгам о хлебном и калачном весу в 1631 г. тогдашний фунт печеного ржаного хлеба в Москве стоил 1/5 коп., в одной задаче Магницкого хлеб в 3 1/3 фунта оценен в 1 коп., т. е. фунт — в 3/10 коп., в 1 1/2 раза дороже 1631 г., что очень вероятно63. Желябужский рассказывает, что в 1704 г. четверть ржи покупали по 150 и 180 копеек, но тогда был ‘голод великий по деревням’ вследствие неурожая озимого. Если позволительно из таких скудных данных заключать что-либо, то можно думать, что хлебные цены мало изменились в первые 15 лет царствования Петра Великого. Имея в виду последние годы этого царствования, Фокеродт говорит, что 12 четвериков муки (ржаной) стоили внутри страны не более 150 коп., т. е. не больше 1 руб. четверть, а это предполагает цену ржи, очень близкую к ценам Магницкого. С другой стороны, в 1724 г. было указано при заборе полками провианта и в другое время платить за четверть ржаной муки не более 150 коп., крупы — не более 200, овса — не более 50, за пуд сена — 3 коп. Судя по данным Магницкого и Желябужского, такие цены и в первые годы XVIII в. были высокими, но далеко не голодными. Все эти данные относятся преимущественно к центральному московскому рынку. О других местностях капитан Перри, живший в России с 1698 по 1715 г., пишет, что во многих местах по Волге между Шексной и Казанью четверик ржи продается обыкновенно по 6—7 пенсов (коп.), пшеницы — по 9 пенсов и прочий хлеб соответственно этому, т. е. четверть ржи — по 48—56 коп,, пшеницы — по 72 коп. Рядом с этими ценами встречаем и более высокие. По одной дорожной расходной книге 1719 г. овес покупали в Москве по 55 и 64 коп. четверть, в Твери — по 80, в Новгороде — по 120—180, в Петербурге — по 165—185, муку ржаную в Петербурге — по 290 и по 300 коп., что предполагает цену ржи около 2 руб. четверть. Значит, на рынках того времени бывали цены дороже высших указных 1724 г, В делах адмиралтейской провиантской канцелярии сохранились две ведомости о хлебных ценах в Козлове за июнь и октябрь 1724 г.: цена ржи здесь 60—84 коп. четверть, пшеницы — 106—200 коп., почти вдвое дороже цен среднего Поволжья у Перри64. Все это заставляет предполагать значительное повышение цен в последние годы царствования Петра. Из рассмотренных цен составим сравнительную таблицу, выводя средние из параллельных цен и сопоставив цены Перри со средними ценами 1882 г. по губерниям Ярославской, Костромской, Нижегородской и Казанской.
Рожь . .
840:71
= 12
Овес . .
350:56
= 6
Ячмень . .
450:67
= 7
Москва . .
Мужа ржаная . .
1200:100
= 12
Печен. ржаной хлеб . .
(фунт)
3:1/4
= 12
Пенька (пуд) . .
375:30
= 12
Поволжье . .
Рожь . .
735:52
= 14
Пшеница . .
1000:72
= 14
Тверь . .
Овес . .
335:80
= 4
Новгород . .
‘ . .
390:145
= 3
Петербург
‘ . .
450:175
= 3
Рожь . .
650:74
= 9
Овес . .
235:43
= 5
Козлов . .
Пшеница . .
900:149
= 6
i Семя конопляное
850:80
= 11
Средний знаменатель . .
9
Этот знаменатель, выведенный из столь скудных данных, может иметь лишь то значение, что показывает, в каком направлении стали изменяться хлебные цены с начала XVIII в. В предыдущее столетие после Смутного времени, страшно их поднявшего, они все падали, теперь они опять пошли вверх. Этот поворот объясняется разными причинами, нумизматическими и экономическими. Новая монета, выпущенная Петром, была достоинством ниже прежней. Огромное количество народного труда било отвлечено от земледелия в армию, на фабрики и заводы, к разным казенным работам. Выведенный знаменатель может послужить связующим звеном между хлебными ценами второй половины XVII и 1730—1750 гг. Для изучения цен этих двух десятилетий мы имеем значительную коллекцию рапортов, какие присылались в Камер-коллегию и Ревизион-коллегию из провинциальных и уездных канцелярий или городовых ратуш55. Коллекция эта отличается довольно случайным, беспорядочно разнообразным составом: из некоторых городов встречаем сплошной ряд ежемесячных отчетов за один или несколько лет, зато из других нет ни одного отчета, притом находим отчеты о текущих ценах в нескольких городах за какой-либо один год, но разных месяцев или за одни и те же месяцы, но разных лет, наконец, отчеты разных лет и разных месяцев, так что трудно сделать такой подбор ведомостей, который дал бы понятие об уровне одновременных цен хлеба в разных местностях или об их колебаниях на одних и тех же рынках в продолжение нескольких лет. Приноровляя тогдашнее областное деление к нынешнему, встречаем также большое разнообразие: по одним губерниям в коллекции есть сведения о ценах в губернском городе с одним или несколькими уездами, по другим только в одном или нескольких уездных, наконец, по некоторым есть прейскуранты только губернского города без уездных. Из 1730-х годов только за один 1737-й можно подобрать значительное количество ведомостей из разных городов, преимущественно за осенние месяцы, вместе с тем сохранились ведомости Тамбова за все месяцы 1732—1736 гг. и за несколько месяцев 1737 г. Сколько можно судить о тогдашнем курсе хлебных цен, по данным одного этого рынка, цены 1737 г. были довольно близки к средним ценам за все десятилетие 1731—1740 гг.: по тамбовским ведомостям 1732—1737 гг. незаметно последовательного роста цен, до 1737 г. хлеб в Тамбове бывал и значительно дороже и дешевле, чем в этом году. Цены 1740-х годов вообще несколько выше цен предыдущего десятилетия. Сохранившиеся в коллекции ведомости 1740-х годов сообщают спорадические данные разных лет, месяцев и местностей, не позволяющие составить из них ничего цельного и последовательного. На таком составе коллекции построен наш расчет. Отношение рубля 1730-х годов к нынешнему мы определяем по ведомостям 1737 г., выводя средние цены, где для этого есть материал, или довольствуясь одиночными и сопоставляя те и другие со средними ценами 1882 г. по тем губерниям, в состав которых ныне входят означенные в ведомостях города. Точно так же поступили мы и с ценами 1740-х годов, соединив в одну таблицу данные из ведомостей разных лет и городов и не обращая внимания на то, к какому месяцу относится та или другая ведомость. Средние цены годовые мы выводили из относящихся к одному и тому же году месячных ведомостей одного или нескольких городов известной губернии по нынешнему областному делению России, средние за несколько лет из средних годовых, если ведомости разных городов одной губернии относятся к разным годам, мы не выводили по ним средних цен по губернии за эти годы, а сопоставляли цены каждого города со средними 1882 г. отдельно. По ведомостям 1737 г. можно составить такую таблицу.
Рожь. .
725:102
= 7
Псков . .
Овес . .
380:64
= 6
Ячмень . .
565:70
= 8
Гречиха . .
500:71
= 7
Рожь . .
790:78
= 10
Смоленск . .
Овес . .
300:44
= 7
Ячмень .
545:60
= 9
Рожь . .
650:50
= 13
Тамбов . .
Овес . .
235:33
= 7
Ячмень . .
475:40
= 12
Пшеница . .
800:132
= 6
Рожь . .
670:43
= 16
Пенза . .
Овес . .
250:30
= 8
Пшеница . .
900:118
= 8
Рожь . .
725:40
= 18
Овес . .
275:32
= 9
Елец . .
Ячмень . .
620:28
= 22
Пшеница . .
1095:120
= 9
Гречиха . .
580:30
= 19
Рожь . .
725:
= 12
Овес . .
270:
= 5
Курск . .
Пшеница . .
1125:
= 8
Гречиха . .
540:
= 9
Ячмень . .
500:
= 11
Овес . .
270:55
= 5
Чугуев . .
Ячмень . .
550:56
= 10
Гречиха . .
550:53
= 10
Рожь . .
700:61
= 11
Вятка . .
Овес . .
275:27
= 10
Ячмень . .
580:32
= 18
Рожь . .
512:120
= 4
Пермь . .
Овес . .
238:52
= 5
Ячмень . .
320:95
= 4
Пшеница . .
685:210
= 3
Средний знаменатель
10
Итак, рубль 1730-х годов равняется 10 нынешним. По ведомостям 1740 г., сохранившимся в коллекции, можно составить более разнообразную таблицу66.
Рожь . .
840:110
= 8
Руза и Волоколамск
Овес . .
350:63
= 6
1744, 1745 и 1748 гг. . .
Ячмень . .
450:88
= 5
Пшеница . .
1500:200
= 7
Рожь ….
1150:120
= 10
Овес . .
600:48
= 12
Архангельск 1745 и 1748 гг. . .
Ячмень . .
960:110
= 9
Рожь . .
900:76
= 5
Овес . .
390:137
= 3
Новгород 1743 г. . .
Пшеница . .
1200:256
= 5
Рожь . .
725:224
= 3
Овес . .
380:113
= 3
Псков 1743—1745 гг. . .
Ячмень . .
565:152
= 4
Рожь . .
900:88
= 10
Овес . .
355:30
= 12
Устюг 1748—1749 гг. . .
Ячмень . .
700:62
= 11
Пшеница . .
1240:190
= 7
Рожь . .
790:155
= 5
Овес . .
300:75
= 4
Смоленск 1742—1744 гг. . .
Ячмень . .
545:102
= 5
Рожь . .
700:70
= 10
Овес . .
275:58
= 5
Вятка 1746 г. . .
Ячмень . .
580:68
= 9
Пшеница . .
880:198
= 4
Рожь . .
875:93
= 9
Овес . .
350:44
= 8
Чухлома 1742 и 1746 гг. . .
Ячмень . .
600:66
= 9
Пшеница . .
1200:132
= 7
Рожь . .
875:77
= 11
Овес . .
350:45
= 7
Кологрив 1750 г. . .
Ячмень . .
600:62
= 10
Рожь . .
765:114
= 7
Овес . .
345:48
= 7
Ростов 1742, 1749—1750 гг. . .
Ячмень . .
600:60
= 10
Рожь . .
540:55
= 10
Овес . .
275:34
= 8
Ячмень . .
450:67
= 7
Казань 1743, 1746 и 1749 гг.
Пшеница . .
850:124
= 7
Рожь . .
650:66
= 10
Овес . .
300:47
= 6
Сызрань 1744 г. . .
Пшеница . .
800:160
= 5
Семя конопляное . .
960:140
= 7
Рожь . .
650:30
= 22
Овес . .
300:28
= 11
Алатырь 1750 г. . .
Пшеница . .
800:83
= 10
Семя конопляное . .
960:80
= 12
Рожь . .
675:82
= 8
Рязань 1744 г. . .
Овес . .
285:49
= 6
Рожь . .
675:30
= 22
Пронск 1746 г. . .
Овес . .
285:28
= 10
Рожь . .
675: 58
= 12
Ряжск 1748 и 1749 гг. . .
Овес . .
285:36
= 8
Ливны 1750 г. . .
Рожь . .
725:30
= 24
Рожь . .
650:62
= 10
Тамбов 1743 и 1744 гг. . .
Овес . .
235:35
= 7
Ячмень . .
475:46
= 10
Пшеница яровая
800:112
= 7
Рожь . .
650:64
= 10
Овес . .
235:52
= 5
Лебедянь 1750 г. . .
Пшеница озимая
900:160
= 6
Гречиха . .
500:32
= 16
Просо ….
570:32
= 18
Семя конопляное
850:72
= 12
Рожь . .
670:50
= 13
Пенза 1743 и 1746 гг. . . .
Овес . .
250:37
= 7
Пшеница . .
900:123
= 7
Рожь . .
670:46
= 15
Керенск 1748—1750 гг. . .
Овес . .
250:34
= 7
Пшеница . .
900:91
= 10
Рожь . .
725:45
= 16
Воронеж 1743 г. . .
Овес . .
230:23
= 10
Пшеница . .
975:113
= 9
Рожь . .
725:163
= 4
Курск 1749 г. . .
Овес . .
270:125
= 2
Гречиха . .
540:120
= 4
Семя конопляное
750:240
= 3
Овес . .
240:28
= 9
Полтава 1743 г. . .
Ячмень . .
425:30
= 14
Просо . .
485:42
= 12
Рожь . .
550:56
= 10
Овес . .
270:31
= 9
Киев 1743 г. . .
Ячмень . .
400:39
= 10
Пшеница . .
980:107
= 9
Грехича . .
450:51
= 9
Просо . .
450:60
= 7
Средний знаменатель
9
Итак, рубль 1740-х годов равнялся 9 нынешним,

VII

Изложенный опыт есть не более как материал, черновая работа, в которой, наверное, окажутся крупные пробелы и еще более крупные промахи, могут показаться подозрительными или неудачными не только выводы, но и самые приемы исследования. Предпринимая этот опыт, автор ставил себе целью не добиться окончательных, надежных результатов, а только поставить несколько проблематических положений, которые могли бы быть пополнены и исправлены знающими людьми при помощи новых данных, какие, наверное, найдутся при более широком изучении источников67. Таким образом, мог бы, наконец, хотя с приблизительною точностью, разрешиться один специальный вопрос, который ложится поперек дороги всякому исследователю, предпринимающему изучение экономического быта России в минувшие века: этот вопрос состоит в определении рыночной стоимости или менового значения старинных наших денежных единиц сравнительно с нынешними. Пока не решена эта задача, исследователь не может воспользоваться, как следует, большей частью фактов экономической истории России и фактов, наиболее ценных. Мы бы желали, чтобы пересмотру и исправлению подверглись прежде всего следующие главные выводы нашего опыта.
В XVI и первой половине XVII в. наиболее распространенными торговыми мерами хлеба у нас служили четверти московская в центральных и южных областях Московского государства и новгородская на севере. Первая вмещала в себе 4 древнерусских, или 4 2/3 нынешних, пуда ржи, т. е. была фунта на 4 больше половины нынешней торговой четверти ржи весом в 9 пудов 5 фунтов, вторая четверть была в 1 1/2 раза больше первой, т. е. весили 7 нынешних пудов ржи. С половины XVII в., если не раньше, та и другая четверти удвоились.
Определяя по ценам хлеба меновое отношение старого московского, потом всероссийского рубля к нынешнему кредитному, получаем такие приблизительные цифры:

Рубль

1500 г. стоил не менее 100
нынешних

‘

1501—1550 гг.
равнялся

63-83

‘

‘

1551—1600 гг.

‘

60—74

‘

‘

1601—1612 гг.

‘

12

‘

‘

1613—1636 гг.

‘

14

‘

‘

1651—1700 гг.

‘

17

‘

‘

1701—1715 гг.

‘

9

‘

‘

1730—1740 гг.

‘

10

‘

‘

1741—1750 гг.

‘

9

‘

КОММЕНТАРИИ

В седьмой том Сочинений В. О. Ключевского включены его отдельные монографические исследования, отзывы и рецензии, созданные в период творческого расцвета ученого — с конца 1860-х до начала 1890-х годов. Если ‘Курс русской истории’ дает возможность проследить общие теоретические взгляды В. О. Ключевского на ход русского исторического процесса, то работы, публикуемые в седьмом и восьмом томах его Сочинений, дают представление о В. О. Ключевском как исследователе.
Исследования В. О. Ключевского, помещенные в седьмом томе Сочинений, в основном связаны с двумя проблемами — с положением крестьян в России и происхождением крепостного права {‘Крепостной вопрос накануне законодательного его возбуждения’, ‘Право и факт в истории крестьянского вопроса’, ‘Происхождение крепостного права в России’, ‘Подушная подать и отмена холопства в России’, ‘Отзыв на исследование В. И. Семевского ‘Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX в.»}. С вопросом экономического развития России {‘Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря в Беломорском крае’, ‘Русский рубль XVI—XVIII вв. в его отношении к нынешнему’.}. Преимущественное внимание вопросам социально-экономического характера и постановка их В. О. Ключевским было новым явлением в русской буржуазной историографии второй половины XIX в.
В своих набросках к выступлению на диспуте, посвященном защите В. И. Семевским диссертации на степень доктора наук, В. О. Ключевский писал: ‘Разве крестьянский вопрос есть только вопрос об ограничении и уничтожении крепостного права?.. Вопрос о крепостном праве до Александра II есть вопрос о его приспособлении к интересам государства и условиям общежития’ {См. стр. 483.}. В. О. Ключевский и в своем отзыве на труд Семевского отмечал сложность и многогранность крестьянского вопроса в России и упрекал автора в том, что ‘слабость исторической критики в исследовании происходит от недостатка исторического взгляда на исследуемый предмет’ {См. стр. 427.}.
Откликаясь на злободневные вопросы пореформенного времени, так или иначе связанные с крестьянским вопросом и реформой 1861 г., отменившей крепостное право, В. О. Ключевский прослеживал этапы в развитии крепостничества в России, причины, как его породившие, так и повлекшие его отмену, характерные явления в боярском, помещичьем, монастырском хозяйстве. В своей трактовке этой проблемы В. О. Ключевский пошел значительно дальше славянофилов и представителей ‘государственной школы’,- прежде всего наиболее крупного ее представителя Б. Н. Чичерина, по мысли которого вся история общественного развития в России заключалась в ‘закрепощении и раскрепощении сословий’, осуществляемом государством в зависимости от его потребностей. В. О. Ключевский, наоборот, считал, что крепостная зависимость в России определялась частноправовым моментом, развивающимся на основе экономической задолженности крестьян землевладельцам, государство же только законодательно санкционировало складывавшиеся отношения. Схема, предложенная В. О. Ключевским, заключалась в следующем. Первичной формой крепостного состояния на Руси {См. стр. 241.} было холопство в различных его видах, развивавшееся в силу ряда причин, в том числе как результат личной службы ранее свободного человека на определенных условиях экономического порядка. В дальнейшем, с развитием крупного частного землевладения, крестьянство, по мысли В. О. Ключевского, в качестве ‘вольного и перехожего съемщика чужой земли’ постепенно теряло право перехода или в силу невозможности вернуть полученную на обзаведение ссуду, или в результате предварительного добровольного отказа от ухода с арендуемой земли за полученную ссуду. Таким образом, крепость крестьянина обусловливалась не прикреплением его к земле как средству производства, а его лично-обязанными отношениями к землевладельцу. Отсюда следовал вывод, что крепостное право — это ‘совокупность крепостных отношений, основанных на крепости, известном частном акте владения или приобретения’ {См. стр. 245.}. Государство в целях обеспечения своих потребностей лишь ‘допустило распространение на крестьян прежде существовавшего крепостного холопского нрава вопреки поземельному прикреплению крестьян, если только последнее было когда-либо им установлено’ {См. стр. 246.}.
Прослеживая параллельно пути развития холопства на Руси, его самобытные формы и процесс развития крепостного права, Ключевский стремился показать, как юридические нормы холопства постепенно распространялись на крестьянство в целом и в ходе закрепощения крестьян холопство в свою очередь теряло свои специфические черты и сливалось с закрепощаемым крестьянством.
Развитие крепостного права В. О. Ключевский относил к XVI в. До того времени, по его мысли, крестьянство, не являвшееся собственником земли, было свободным съемщиком частновладельческой земли. Со второй половины XV в. на Руси в силу хозяйственного перелома, причины которого для Ключевского оставались не ясны, землевладельцы, крайне заинтересованные в рабочих руках, развивают земледельческие хозяйства своих кабальных холопов и усиленно привлекают на свою землю свободных людей, последние ‘не могли поддержать своего хозяйства без помощи чужого капитала’, и их количество ‘чрезвычайно увеличилось’ {См. стр. 252, 257, 280.}. В результате усиливавшаяся задолженность крестьян повела к тому, что землевладельцы по своей воле стали распространять на задолжавших крестьян нормы холопского права, и крепостное право на крестьян явилось новым сочетанием юридических элементов, входивших в состав различных видов холопства, но ‘приноровленных к экономическому и государственному положению сельского населения’ {См. стр. 271, 272, 338, 339.}. ‘Еще не встречая в законодательстве ни малейших следов крепостного состояния крестьян, можно почувствовать, что судьба крестьянской вольности уже решена помимо государственного законодательного учреждения, которому оставалось в надлежащее время оформить и регистрировать это решение, повелительно продиктованное историческим законом’, — писал В. О. Ключевский, усматривая в потере многими крестьянами права перехода ‘колыбель крепостного права’ {См. стр. 280, 278, 383, 384.}. ‘В кругу поземельных отношений все виды холопства уже к концу XVII в. стали сливаться в одно общее понятие крепостного человека’. ‘Этим объясняется юридическое безразличие, с каким землевладельцы во второй половине XVII в. меняли дворовых холопов, полных и кабальных, на крестьян, а крестьян — на задворных людей’ {См. стр. 389—390, 389.}. Этот процесс слияния был завершен с введением подушной подати при Петре I, и воля землевладельцев превратилась в государственное право.
Указанная схема В. О. Ключевского, развитая в дальнейшем М. А. Дьяконовым, для своего времени имела безусловно положительное значение. Несмотря на то, что в своих монографических работах, посвященных истории крепостного права в России, Ключевский, по его же собственным словам, ограничивался исследованием юридических моментов в развитии крепостного права, основное место в схеме Ключевского занимал экономический фактор, независимый от воли правительства. Ключевский уловил связь между холопством (кабальным) и крепостным правом, дал интересную характеристику различных категорий холопства, существовавших в России до XVIII в., и попытался отразить порядок складывавшихся отношений между крестьянами и землевладельцами. Но, отводя основное внимание в разборе причин закабаления крестьянства частноправовым отношениям и рассматривая ссудные записи в качестве единственных документов, определявших потерю независимости крестьян, Ключевский не только недооценивал роль феодального государства как органа классового господства феодалов, но и не признавал, что установление крепостного права являлось следствием развития системы феодальных социально-экономических отношений.
В советской исторической литературе вопрос о закрепощении крестьян явился предметом капитального исследования академика Б. Д. Грекова {См. В. Д. Греков, Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII в., кн. I—II, М. 1952—1954.} и ряда трудов других советских историков {См. Л. В. Черепнин, Актовый материал как источник по истории русского крестьянства XV в., ‘Проблемы источниковедения’. Сб. IV, М. 1955, стр. 307—349, его же, ‘Из истории формирования класса феодально-зависимого крестьянства на Руси’, ‘Исторические записки’, кн. 56, стр. 235—264, В. И. Корецкий, Из истории закрепощения крестьян в России в конце XVI — начале XVII в., ‘История СССР’ No 1, 1957, стр. 161—191.}.
Для истории подготовки реформы 1861 г. представляют интерес две статьи В. О. Ключевского, посвященные разбору сочинений Ю. Ф. Самарина: ‘Крепостной вопрос накануне законодательного его возбуждения’ и ‘Право и факт в истории крестьянского вопроса’. В этих статьях он не без иронии показывает, что даже ‘искренние и добросовестные’ дворянские общественные деятели, когда началась работа по подготовке Положения 1861 г., оставались на позициях ‘идей и событий’ первой половины XIX в. и предполагали предоставление крестьянам земли поставить в рамки ‘добровольного’ соглашения помещиков с крестьянами.
Для характеристики научных интересов В. О. Ключевского необходимо отметить, что свою первую большую монографическую работу ‘Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря в Беломорском крае’, изданную в 1866 г., он посвятил истории колонизации и хозяйства монастырей, что было в дальнейшем им развито и обобщено во второй части ‘Курса русской истории’. В этой работе безусловного внимания заслуживает история возникновения монастырского хозяйства, ‘любопытный процесс сосредоточения в руках соловецкого братства обширных и многочисленных земельных участков в Беломорье’ {См. стр. 14.}, которые переходили к монастырю в результате чисто экономических сделок — заклада, продажи и т. п.
Последнее по времени обстоятельное исследование землевладения и хозяйства вотчины Соловецкого монастыря принадлежит перу А. А. Савича, который всесторонне рассмотрел стяжательную деятельность этого крупнейшего севернорусского феодала XV—XVII вв. {См. А. А. Савич, Соловецкая вотчина XV—XVII вв., Пермь 1927.}
С многолетней работой Ключевского над древнерусскими житиями святых связана статья ‘Псковские споры’ (1877 г.), посвященная некоторым вопросам идеологической жизни на Руси XV—XVI вв. Эта статья Ключевского возникла в условиях усилившейся во второй половине XIX в. полемики между господствующей православной церковью и старообрядцами. Статья содержит материал о бесплодности средневековых споров по церковным вопросам и о правах церковного управления на Руси.
До настоящего времени в полной мере сохранила свое научное значение другая работа В. О. Ключевского ‘Русский рубль XVI—XVIII вв. в его отношении к нынешнему’ {Проверка наблюдений Ключевского о стоимости рубля в первой половине XVIII в., предпринятая недавно Б. Б. Кафенгаузом, показала правильность его основных выводов (См. В. В. Кафенгауз, Очерки внутреннего рынка России первой половины XVIII в., М. 1958, стр. 187, 189, 258, 259).}. Основанная на тонком анализе источников, эта работа свидетельствует об источниковедческом мастерстве В. О. Ключевского, выводы этой работы о сравнительном соотношении денежных единиц в России с начала XVI в. до середины XVIII в. в их отношении к денежным единицам второй половины XIX в. необходимы для выяснения многих экономических явлений в истории России.
Две работы В. О. Ключевского, публикуемые в седьмом томе, связаны с именем великого русского поэта А. С. Пушкина: ‘Речь, произнесенная в торжественном собрании Московского университета 6 июня 1880 г., в день открытия памятника Пушкину’ и ‘Евгений Онегин’. В. О. Ключевскому принадлежит блестящая по форме фраза: ‘О Пушкине всегда хочется сказать слишком много, всегда наговоришь много лишнего и никогда не скажешь всего, что следует’ {См. стр. 421.}. В своих статьях о Пушкине В. О. Ключевский подчеркнул глубокий интерес Пушкина к истории, давшего ‘связную летопись нашего общества в лицах за 100 лет с лишком’ {См. стр. 152.}. Ключевский стремился придать обобщающий характер образам людей XVIII в., очерченным в различных произведениях Пушкина, объяснить условия, в которых они возникали, и на основе этих образов нарисовать живую картину дворянского общества того времени. Такой подход к творчеству А. С. Пушкина нельзя не признать верным. Но в своей трактовке образов дворянского общества XVIII в., как и в пятой части ‘Курса русской истории’, В. О. Ключевский слишком односторонне рассматривал культуру России того времени, не видя в ней передовых тенденций.
Статьи, помещаемые в седьмом томе Сочинений В. О. Ключевского, в целом являются ценным историографическим наследием по ряду важнейших вопросов истории России.

* * *

Более или менее полный список трудов В. О. Ключевского, издававшихся с 1866 по 1914 г., составил С. А. Белокуров {‘Список печатных работ В. О. Ключевского’. Чтения в обществе истории и древностей российских при Московском университете’, кн. I, M. 1914, стр. 442—473.}. Пропуски в этом списке незначительны {Отсутствуют упоминания о работе П. Кирхмана ‘История общественного и частного быта’, М. 1867. Эта книга издана в обработке Ключевского, которым написаны заново разделы о русском быте. Не отмечена рецензия ‘Великие Четьи-Минеи’, опубликованная в газете ‘Москва’, 1868 г., No 90, от 20 июня (переиздана в Третьем сборнике статей). Пропущены замечания о гривне кун, сделанные В. О. Ключевским по докладу А. В. Прахова о фресках Софийского собора в Киеве на заседании Московского археологического общества 20 декабря 1855 г. (‘Древности. Труды Археологического общества’, т. XI, вып. Ill, M. 1887, стр. 86), выступление в ноябре 1897 г по докладу В. И. Холмогорова ‘К вопросу о времени создания писцовых книг’ (‘Древности. Труды Археографической комиссии’, т. I, M. 189S, стр. 182). 24 апреля 1896 г. В. О. Ключевский произнес речь ‘О просветительной роли св. Стефана Пермского’ (Чтения ОИДР, 1898, кн. II, протоколы стр. 14), 26 сентября 1898 г. — речь о А. С. Павлове (Чтения ОИДР, 1899, т. II, протоколы, стр. 16), выступил 13 апреля 1900 г. по докладу П. И. Иванова ‘О переделах у крестьян на севере’ (‘Древности. Труды Археографической комиссии’, т. II, вып. II, М. 1900, стр. 402), 18 марта 1904 г. произнес речь о деятельности ОИДР (Чтения ОИДР, 1905, кн. II, протоколы, стр. 27), О публикации протокольных записей этих выступлений В. О. Ключевскогр С. А. Белокуров не приводит никаких сведений. Нет также у него упоминания о статье В. О. Ключевского ‘М. С. Корелин’ (умер 3 января 1894 г.), опубликованной в приложении к кн.: М. С. Корелин, Очерки из истории философской мысли в эпоху Возрождения, ‘Миросозерцание Франческо Петрарки’, М. 1899, стр. I-XV.}. Некоторые произведения В. О. Ключевского, изданные в 1914 г. и позднее, в список трудов С. А. Белокурова не попали (среди них ‘Отзывы и ответы. Третий сборник статей’, М. 1914, переиздание, М. 1918, переиздания двух первых сборников статей, ‘Курса русской истории’, ‘Истории сословий’, ‘Сказание иностранцев’, ‘Боярской думы’ и др.) {См. также: ‘Письма В. О. Ключевского П. П. Гвоздеву’. В сб.: ‘Труды Всероссийской публичной библиотеки им. Ленина и Государственного Румянцевского музея’, вып. V, М. 1924, сокращенная запись выступлений Ключевского на Петергофском совещании в июне 1905 г. приведена в кн.: ‘Николай II. Материалы для характеристики личности и царствования’, М. 1917, стр. 163—164, 169—170, 193—196, 232—233.}.
Большая часть статей, исследований и рецензий В. О. Ключевского была собрана и издана в трех сборниках. Первый озаглавлен ‘Опыты и исследования’, вышел еще в 1912 г. (вторично в 1915 г.) {В его состав были включены исследования: ‘Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря’, ‘Псковские споры’, ‘Русский рубль XVI—XVIII в. в его отношении к нынешнему’, ‘Происхождение крепостного права в России’, ‘Подушная подать и отмена холопства в России’. ‘Состав представительства на земских соборах древней Руси’.}.
Второй сборник появился в печати в 1913 г. и был назван ‘Очерки и речи’ {Сборник содержал статьи: ‘С. М. Соловьев’, ‘С. М. Соловьев как преподаватель’, ‘Памяти С. М. Соловьева’, ‘Речь в торжественном собрании Московского университета 6 июня 1880 г., в день открытия памятника Пушкину’, ‘Евгений Онегин и его предки’, ‘Содействие церкви успехам русского гражданского права и порядка’, ‘Грусть’, ‘Добрые люди древней Руси’, ‘И. Н. Болтин’, ‘Значение преп. Сергия для русского народа и государства’, ‘Два воспитания’, ‘Воспоминание о Н. И. Новикове и его времени’, ‘Недоросль Фонвизина’, ‘Императрица Екатерина II’, ‘Западное влияние и церковный раскол в России XVII в.’, ‘Петр Великий среди своих сотрудников’.}. Наконец, через год (в 1914 г.) увидел свет третий сборник — ‘Ответы и отзывы’ {В том числе ‘Великие минеи-четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием’, ‘Новые исследования по истории древнерусских монастырей’, ‘Разбор сочинения В. Иконникова’, ‘Поправка к одной антикритике. Ответ В. Иконникову’, ‘Рукописная библиотека В. М. Ундольского’, ‘Церковь по отношению к умственному развитию древней Руси’, ‘Разбор сочинений А. Горчакова’, ‘Аллилуиа и Пафнутий’, ‘Академический отзыв о сочинении А. Горчакова’, ‘Докторский диспут Субботина в Московской духовной академии’, ‘Разбор книги Д. Солнцева’, ‘Разбор сочинения Н. Суворова’, ‘Крепостной вопрос накануне его законодательного возбуждения’, ‘Отзыв о книге С. Смирнова’, ‘Г. Рамбо — историк России’. ‘Право и факт в истории крестьянского вопроса, ответ Владимирскому-Буданову’, ‘Академический отзыв об исследовании проф. Платонова’, ‘Академический отзыв об исследовании Чечулина’, ‘Академический отзыв об исследовании Н. Рожнова’ и перевод рецензии на книгу Th. V. Bernhardt, Geschichte Russlands und der europaischen Politik in den Jahren 1814—1837}. Все три сборника статей были переизданы в 1918 г.
Тексты сочинений В. О. Ключевского в настоящем томе воспроизводятся по сборникам его статей или по автографам и журнальным публикациям, когда статьи не включались в сборники его произведений.
Тексты издаются по правилам, изложенным в первом томе ‘Сочинений В. О. Ключевского’. Ссылки на архивные источники в опубликованных трудах Ключевского унифицируются, но с рукописным материалом не сверяются.

* * *

Том выходит под общим наблюдением академика М. Н. Тихомирова, текст подготовлен и комментирован В. А. Александровым и А. А. Зиминым.

РУССКИЙ РУБЛЬ XVI—XVIII вв. В ЕГО ОТНОШЕНИИ К НЫНЕШНЕМУ

Исследование ‘Русский рубль XVI—XVIII вв. в его отношении к нынешнему’ впервые издано в ‘Чтении ОИДР, 1884, кн. 1, стр. 1—72, есть отдельный оттиск. Переиздано в кн.: В. О. Ключевский, Опыты и исследования. Первый сборник статей, М. 1912, стр. 123—211. Черновые материалы статьи и гранки находятся в ГБЛ, ф. Ключевского, п. 13, д. 7.
1 Кильбургер, Краткое известие о русской торговле [далее — Кильбургер], перев. Д. Языкова, СПб. 1820, стр. 65, 66, 186, Дворцовые разряды, т. III, СПб. 1852, стб. 915.
2 М. Заблоцкий, О ценностях в древней Руси, СПб. 1854, стр. 36, 93, 98.
3 У г-на Прозоровского проба московских денег XVII в. определена приблизительно в 85 1/6 (см. Д. И. Прозоровский, Монета и вес в России до конца XVIII столетия [далее — Прозоровский], СПб. 1865). На этом основано выведенное нами отношение копейки царя Алексея к нынешней разменной серебряной копейке 48-й пробы’.
4 Акты юридические, или собрание форм старинного делопроизводства [далее — АЮ], СПб. 1838, No 415, стр. 445, ‘Записки отделения русской и славянской археологии Археологического общества’ [далее — ‘Записки отделения русской и славянской археологии’], т. 1, СПб. 1851, отд III, стр. 89, 115, В. Крестинин, Исторический опыт о сельском старинном домостроительстве Двинского народа на севере [далее — Крестинин], СПб. 1785, стр. 38.
6 Кильбургер, стр. 139.
6 Ф. Петрушевский, Метрология, или описание мер, весов, монет и времясчисления нынешних и древних народов, СПб. 1831, стр. 223. ‘В Dictionaire du Commerce (Paris 1839, т. II, стр. 1765) выведено несколько иное отношение шведской тонны к русской четверти: именно тонна определена в 6,77 четверика. Мы принимаем отношение, выведенное по Петрушевскому, потому что оно поддерживается указаниями русских источников XVII в.’
7 Прозоровский, стр. 90—94, Барберини, Путешествие в Московию [далее — Барберини], ‘Сын отечества’, СПб. 1842, No 7, отд. I, стр. 47, 48.
8 Полное собрание законов Российской империи [далее — ПСЗ], т. III, No 1542, стр. 238.
9 ‘Дела неполных производств в Московском архиве министерства юстиции’, вязка No I.
10 Полное собрание русских летописей [далее — ПСРЛ], т. IV, СПб. 1848, стр. 321, 330.
11 Флетчер, О государстве русском, перев. К. М. Оболенского [далее — Флетчер], стр. 6, 33.
12 Hubners, Curieuses und reales Natur-Kunst-Berg-Gewerck und Handlunges-Lexicon, Leipzig 1755, стр. 820. ‘Первое издание вышло в 1712 г.’
13 Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией [далее — АИ], т. V, СПб, 1842, No 76.
14 Дела неполных производств в Московском архиве министерства юстиции, вязка No 1.
15 ‘Книги посевныя, ужинныя и умолотныя в имении Морозова’. Временник Московского общества истории и древностей Российских [далее — Временник]. Материалы, кн. VII, М. 1850. К этому надобно еще прибавить, что в вотчине Морозова употреблялась ‘боярская дворовая’ четверть, которая была несколько меньше ‘таможенной’, т. е. казенной: по одному указанию посевных книг этой вотчины можно рассчитать, что дворовая четверть равнялась 6,9 четверикам ‘таможенной’.
16 АЮ, No 420. ‘Сопоставляя цифры умолота копны в арифметических задачах Счетной мудрости, изданной в 1879 г. Обществом Любителей древнерусской письменности, легко заметить, что они произвольны’. Счетная мудрость, [СПб.] 1879.
17 Временник, кн. IV, М. 1849, отд. 2. ‘Текст памятника не совсем исправен: есть погрешности в вычислениях’.
18 Акты, собранные… Археографической экспедицией [далее — ААЭ], т. I, СПб. 1836, No 335, Дополнения к Актам историческим, собранным и изданным Археографической комиссией [далее — ДАИ], т. I, СПб. 1846, No 116 (стр. 166).
19 АЮ, No 251.
20 ‘Таковы, например, белозерская таможенная 1551 г., весьегонская 1563 г., села Еремейцева Ярославского уезда 1588 г., Чарондская 1592 г.’: ААЭ, т. I, No 230 (стр. 224), 263 (стр. 297), 342, 356 (стр. 434).
21 ПСРЛ, т. IV, стр. 231, 271.
22 Временник, кн. XI, М. 1851. Материалы, стр. 2, 3, 10, 116, кн. XII, М. 1852. Материалы, стр. 36, Новгородские писцовые книги, изданные Археографической комиссией, т. 3, СПб. 1868, стр. 5, и др.
23 ПСРЛ, т. III, СПб. 1841, стр. 148, т. V, СПб. 1851, стр. 44. ‘Псковская деньга была равна новгородке, а псковская четверть, вероятно, и в XV в., как в XVII, была немного больше новгородской’.
24 ‘Записки о Московии барона Герберштейна’, перев. И. Анонимова, СПб. 1866, стр. 121, А. Попов, Изборник славянских и русских сочинений и статей, М. 1869, стр. 219, Флетчер, стр. 6.
25 ‘Только для яровой пшеницы (озимой в Московской земле XVI в. не сеяли) мы взяли средние цены в губерниях Московской (12 руб. четверть), Тульской и более отдаленных — Нижегородской, Костромской, Новгородской, Тамбовской и Ярославской, потому что в издании департамента средние цены этого хлеба по губерниям, ближайшим к Московской, не выведены по недостатку данных’.
26 ‘Записки отделения русской и славянской археологии’, т. I, отд. III, стр. 134, ‘по словам Маржерета, в 1601 г., когда настал голод, мера хлеба поднялась с 15 су до 3 руб., по хронографу, именно четверть ржи тогда стали продавать по 3 руб. и выше. Маржерет считал 4 су в алтыне, следовательно, 1 су равнялось 1 1/2 деньги, а 15 су — 22 1/2 деньгам московкам. Мы относим эту цену к московскому рынку’. Сказания современников о Дмитрии Самозванце, ч. III, СПб. 1832, стр. 50, 74.
27 ‘Нынешняя четверть пшеницы по цене Торговой книги стоила 20 коп. Средняя московская цена ее в 1882 г. была 12 руб. Отсюда отношение 1200:20 = 60. Нынешняя четверть гречневой крупы по Торговой книге стоила 10 коп. В четверти гречневой крупы (велегорки и продельной) считается 8 пудов. Пуд этой крупы в Москве стоил в 1882 г. около 135 коп., отсюда отношение 1080 : 10 = 108’.
28 АЮ, No 239, 415, Рукопись Археографической комиссии, No 100, л. 7, 29, 33, 37.
29 ПСРЛ, т. 4, стр. 312.
30 Там же, стр. 305.
31 Чтения в обществе истории и древностей российских. М. 1883, кн. II, V. Смесь, IV, стр. 16, ПСРЛ, т. 4, стр. 321.
32 АЮ No 239, 415, ПСРЛ, т. 4, стр. 305, т. III, стр. 150. ‘Мы не вводим в расчет цен нелокализованных, не приуроченных к известной местности, каковы отмеченные в тексте дорогие цены хронографа и Флетчера, а где встречаем несколько цен одного и того же хлеба, там берем высшую’.
33 ‘К указанным в тексте ценам второй половины века мы прибавляем архангельскую указную цену четверти ржи и четверти овса вместе (1596). Такими парами четвертей ржи и овса, носившими название юфтей хлеба, казна выдавала хлебное жалованье служилым людям и хлебную ругу духовенству. Когда хлебное жалованье заменялось денежным, юфть хлеба перекладывали на деньги по указанной цене, применяясь к ценам местного рынка, в книгах о выдаче жалованья, например, писалось в XVII в.: ‘За хлеб жалованье деньгами по указной цене за четь ржи по 8 алтын 2 деньги, за четь овса — по 6 алтын 4 деньги и обоего за юфть хлеба — по 15 алтын’. По грамоте 1596 г. о руге Архангельскому монастырю положено было выдавать 49 денег за четверть ржи и четверть овса, разумеется, за четверть казенную московскую. Отношение цены овса к цене ржи в юфти изменялось, хотя нормальным считалось отношение первой ко второй, как 1 к 2. Потому мы сопоставляем цену юфти с суммой нынешних цен ржи и овса (См. Крестинин, стр. 41). Хлебных цен Торговой книги мы не вводим в таблицу по многим причинам: нельзя сказать наверное, относятся ли они к XVI в. или к началу XVII, это оптовые цены, а не розничные, каковы другие цены в таблице, неизвестно, какую бочку разумеет книга, обыкновенную ли хлебную в 16 тогдашних пудов ржи, или, например, упоминаемую в книге селедовку. которая была гораздо меньше, в первом случае цены Торговой книги ближе к дешевым, чем к дорогим. Опускаем также по этой последней причине и цену овса (6 денег четверть), отмеченную в одном акте Данилова Переяславского монастыря 1566 г.’ (Архив истоти-ческих и практических сведений, относящихся до России, изд. Н. Калачов, кн. 4, СПб. 1862. Древние акты архива Данилова Переяславского монастыря, стр. 28).
34 Барберини, стр. 46. ‘Из Торговой книги мы брали только такие цены, которые ниже цен Барберини или которых нет у последнего. При сравнении мы пользовались думскими ведомостями справочных московских цен 1882 г. Разумеется, древнерусский пуд мы переводили на нынешний, уменьшая его цены в 1 1/6 раза, так как он был в 1 1/6 раза больше нынешнего, т. е. относился к последнему, как 7 к 6’.
35 ‘Для Флетчера со свитой, возвращавшихся из Москвы северным путем на Вологду и Холмогоры, приставу велено было в дороге покупать припасы ‘по тамошней цене, по прямой по указной цене’, в статейном списке помещена и роспись этих цен. По сравнению с ценами Барберини и приходо-расходной книги Корнилиева монастыря видно, что эти указные дорожные цены были значительно выше вологодских цен 1578 г. и близки к московским. Цены огурцов и капусты также не московские, а вологодские заимствованы из приходо-расходной книги Корнилиева монастыря’ (Временник, кн. VIII, ч. I, M. 1850).
36 АИ, т. III, СПб. 1841, No 167, стр. 300, 301. ‘Здесь помещена установленная указом царя Федора Ивановича такса, по которой удовлетворялись иски о пограбленных разбойниками животах. Известие Курбского, что в лагере под Казанью по взятии Арского города коров продавали по 10 денег, а больших волов — по 10 аспр (белок), т. е. по 20 денег, разумеется, не может быть принято в расчет как исключительный случай’ (‘Сказания князя Курбского’, изд. 2, СПб. 1842, стр. 27).
37 Русская историческая библиотека [далее — РИБ], т. 2, СПб 1875, No 102, стб. 311. ‘Вкладная Кандалакшского монастыря, любопытная во многих отношениях рукопись, принадлежит Е. В. Барсову. Запись вкладов здесь начинается с 1563 г. и прерывается на 1687 г. Вклады делались деньгами, церковной утварью, платьем, хлебом, рыбой, рыболовными судами и снастями, домашней рухлядью, окотом, работой на монастырь и пр., в числе вкладов является даже охотничья собака, оцененная в полтину, что равнялось половине обычной цены коровы’.
38 ‘Дешевая цена ржи в Московском краю у Герберштейна — 3 деньги четверть, дорогая — 20 и 30, возьмем среднюю — 14. Для Московии вообще дешевые цены у него 4, 5 и 6 денег, берем среднюю — 5. Для Московии второй половины века в хронографе дешевые цены — 4 1/2 и 5 денег четверть, дорогая — 7 1/2, средняя — 6’.
39 ‘Записки отделения русской и славянской археологии’, т. I, отд. III, стр. 83, 84.
40 ‘Выписываем цены ржи из этой книги с переводом северных мер на московские четверти:
1604 г. …….. 106 и 75 денег
1605 ‘. ……. 61 денег
1607 ‘. ……. 66 ‘
1608 ‘. ……. 40 ‘
1610 ‘. ……. 88 ‘
1611 ‘. ……. 48 ‘
Средняя цена ржи за эти годы 69 денег’.
41 Сборник князя Хилкова, СПб. 1879, No 62, Крестинин, стр. 42—44, Акты, относящиеся до юридического быта древней России [далее — Акты юридического быта], т. 2, СПб. 1864, No 142, стр. 277, РИБ, т. II, No 51, стб. 82, Временник, кн. VIII, ч. II. Смесь, стр. 20, 21, АЮ, No 216, XII, ПСРЛ, т. 4, стр. 330, ‘Записки отделения русской и славянской археологии’, т.. I, отд. III, стр. 57.
42 Акты юридического быта, т. 2, No 142, ‘Ср. Торговую книгу и выписки из таможенных ведомостей’: Н. М. Карамзин, История государства Российского, т. X, СПб. 1824, стр. 249—253, прим. 426.
43 РИБ, т. II, No 114, стб. 346.
44 Книгохранилище Московской синодальной типографии, No 1—7.
45 Временник, кн. IV, ч. II, Материалы, стр. 58.
46 РИБ, т. VIII, СПб. 1884, No 11, стб. 647, 648, Крестинин, стр. 42.
47 АИ, т. III, No 132, АЮ, No 216, XVII. ‘Здесь разумеется торговая московская четверть’.
48 ‘См. предыдущие примечания’.
49 РИБ, т. II, No 114, стб. 347.
50 Временник, кн. XIII, М. 1852, Материалы, стр. 1—62.
51 ‘Записки русских людей’, СПб. 1841, ‘Записки И. А. Желябужского’ [далее — Желябужский], стр. 59.
52 ПСЗ, т. I, No 286, стр. 502.
53 ПСЗ, т. I, No 132.
54 РИБ, т. V, СПб. 1878, No 260, стб. 717.
55 ПСЗ, т. I, No 317, А. Брикнер, Медные деньги в России 1656—1663 и денежные знаки в Швеции 1716—1719 [далее — Брикнер], СПб. 1864, стр. 35—43, РИБ, т. V, No 90, стб. 254, No 140, стб. 358. ‘В обоих актах разумеется новая, т. е. двойная новгородская четверть’.
56 ‘Записки русских людей’, СПб. 1841, ‘Записки графа А. А. Матвеева’, стр. 51.
57 И. де Родеса, Размышления о русской торговле в 1653 году (перев. И. Бабста), Магазин землеведения и путешествий, Географический сборник Н. Фролова, т. V. М. 1858, VI, стр. 239.
58 ПСЗ, т. III, No 1579, стр. 288, Рукопись Тр. Серг. лавры, No 577.
59 Временник, кн. XX, М. 1854, Смесь, стр. 28.
60 ‘Средние цены московские и нижегородские выведены из таких данных. В 1651—1652 гг. в Москве и под Москвой, по расходной книге Никона, покупали четверть овса по 30 коп., пшеницы — по 128 коп., гороха — по 80. 96 и 120 коп., муки ржаной — по 52, 54 и 58 коп., пшеничной — по 90, 105 и 120 коп., крупы гречневой — по 68 коп., в Вологде рожь — по 40, пшеницу — по 100 и 80 коп. У Родеса московская цена ржи 1 руб. Подрядная цена ржаной муки по указу 1654 г., рассчитанная более всего на цены московского рынка — 120, 135 и 150 коп. четверть. У Гордона цены 1666 и следующих годов: четверть ржи — 50 и 54 коп., овса — 50 коп., ((см. Гордон, 116 и 181)). У Кильбургера (стр. 36. 55, 71, 186) рожь в 1674 г. — 60 и 70 коп. четверть, овес — 32, пшено — 160, крупа гречневая — 120, пенька — 20, 25 и 30 коп. тогдашний пуд, лен — 70 кол. пуд (в таблице цены переложены на нынешний пуд). В 1687 г., по Матвееву, рожь в Москве — 12 коп. четверть, овес — 7 коп., а в 1698, по Желябужскому, рожь— 130 коп., овес — 45 и 48, пшеница — 170 и 150, пшено — 150 и 180, горох — 120 и 150, крупа гречневая — 170, семя конопляное — 60 коп. четверть. В арзамасских селах Б. Морозова а 1670—1671 гг. продавали рожь по 60, 54, 45, 40 и 31 коп. четверть, овес — по 30, 25, 24, 18 и 15 коп., пшеницу — по 50 коп., ячмень — по 17 кол. (Временник, кн. VI, ч. III, Смесь). На арзамасских, нижегородских и алатырских казенных будных станах (поташных заводах) в 1681 г. покупали рожь по 31 1/2 и 25 коп. четверть, овес — по 12, 18 и 20 коп. (Книги сметные будных станов, рукопись, принадлежащая автору). Цены прочих местностей в таблице одиночные (см. о них в предыдущих примечаниях, об олонецких — РИБ, т. VIII, No 14, стб. 944, об усть-сысольских — Акты юридического быта, т. 2, No 145). Вологодские цены 1661 — 1663 гг. не введены в расчет, как ненормальные’.
61 АИ, т. III, No 167, стр. 301
62 Кильбургер, стр. 60, 71, 115 и др.
63 ‘Эти 3/10 коп. за тогдашний фунт соответствуют почти 1/4 коп. за нынешний. Арифметика Магницкого, 83, 85, 106 и др.’, ПСЗ, т. IV, 1830, No 1872.
64 Желябужский, стр. 96, И.-Г. Фоккеродт. Россия при Петре Великом, ЧОИДР, 1874, кн. 2, IV, стр. 114, ПСЗ, т. VII, 1830, No 4533, ї 5, Джон Перри, Состояние России при нынешнем царе, ЧОИДР, 1871, кн. 2, IV, стр. 159, В Московском Румянцевском музее, из собрания рукописей Беляева, No 120 и 122.
65 В Московском Румянцевском музее, из собрания рукописей И. Д. Беляева, No 121.
66 ‘Большею частью цены в этой таблице средние за несколько лет или за несколько месяцев одного года. Под именами почти всех губернских городов мы выводили в таблице средние цены из ведомостей губернского и одного из нескольких уездных городов и обозначали только уездные города, если не находили в коллекции ведомостей о ценах их губернского города’.
67 ‘Вследствие скудости собранного материала автор должен был отказаться от решения некоторых вопросов древнерусской хлебной метрики. К числу их относится вопрос о мере, называвшейся в XV и XVI вв. пузом. Выше (стр. 199) было упомянуто о 4 шунгских крестьянах, занявших 1 1/2 коробьи ржи в 1549 г. с обязательством уплатить 25% роста. По обычному условию древнерусского коллективного займа долг платили заемщики, оказавшиеся налицо по истечении срока. На заемной 1549 г. отмечено, что двое из заемщиков уплатили по 2 1/2 пуза ржи каждый, а в конце росписи приписано: ‘пуз ржи’, что, по догадке издателей, значит, что 1 пуз недоплачен, эта росписка допускает различные толкования: или двое платили за всех четверых, а так как должно было быть заплачено 24 четверика капитала и 6 четвериков роста, то, заплатив 5 пуз и недоплатив одного, они считали в пузе 5 четвериков, или каждый платил свою долю долга, и в таком случае пуз равнялся 3 четверикам а приписка ничего не значит. Впрочем, возможны и другие толкования, вопрос неразрешим без новых, более ясных указаний источников. Ныне в Архангельской губернии пузо — мешок соли мерою в 2 нынешних четверика, которые равняются почти 3 1/2 новгородским четверикам XVI в.’ (‘Русские достопамятности’, ч. I, M. 1815, стр. 132, 139).
Ключевский Василий Осипович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. М. П. Погодин, Ключевский Василий Осипович, Год: 1872
  2. К. Н. Бестужев-Рюмин, Ключевский Василий Осипович, Год: 1872
  3. Добрые люди Древней Руси, Ключевский Василий Осипович, Год: 1892
  4. Псковские споры, Ключевский Василий Осипович, Год: 1872
  5. В. Н. Татищев, Ключевский Василий Осипович, Год: 1891
  6. Характеристики общественных типов, Ключевский Василий Осипович, Год: 1880
  7. Обзор историографии с царствования И[оанна] Грозного. Историография смутного времени, Ключевский Василий Осипович, Год: 1895
  8. Западное влияние в России после Петра, Ключевский Василий Осипович, Год: 1891
Электронная библиотека