Софья Горбачёва
Софья Горбачёва
Русский квартирант
Русский квартирант
I.
I.
II.
II.
Комментарий
Комментарий
(Татьяна Сигалова aka doxie_do)
——————————————————————-
Русский квартирант, Горбачёва Софья, Год: 1916
Время на прочтение: 7 минут(ы)
— А скажите по совести, мсье, вы бомб не делаете? — спрашивал привратник-француз, собираясь сдать комнату русскому квартиранту.
— Что вы, помилуйте, мсье, — мягко улыбаясь, возражал молодой русский, ещё глубже пряча руки в карманы порыжевшего пальто.
Привратник ещё раз окинул недоверчивым взглядом потёртое платье и ясные глаза (‘с л и ш к о м я с н ы е — н а в е р н о е, м о ш е н н и к!’ — п о д у м а л о н).
— Подождите здесь, — сказал он и вошёл в свою комнату.
— Мать, — позвал он свою жену, разбитую параличом женщину в огромном белом чепце. Она никогда не покидала своего кресла на колёсиках и едва произносила несколько слов заплетающимся языком. Зато она очень выразительно умела кивать головой. — Мать, тут русский мсье хочет поселиться в мансарде покойной модистки Бланшетты. Принять его?
Старушка быстро закивала головой, выражая согласие.
— Ну, будь по-твоему. Только я добра от него не жду. С таким молодчиком того и гляди очутишься выше Эйфелевой башни.
Ворча таким образом, он сообщил иностранцу, чтобы он внёс вперёд за терм (три месяца), и тогда он сможет располагать квартирой.
Мсье Лантерн был самый ворчливый привратник в своём квартале. Свои обязанности он понимал очень широко. Он заботился не только о чистоте своей шикарной лестницы и вестибюля, не только о чистоте в квартирах своих жильцов, но и считал себя призванным наблюдать и за нравственной чистотой последних. Таким образом он ворчал на барышню из 37-го, если она слишком поздно отправлялась в свою консерваторию, и без стеснения наведывался к юристу в 11-й, когда у того слишком поздно засиживалась шумная комапния.
Ему, впрочем, везло. В этом богатом доме жили все ‘чистые господа’ и все французы, что было приятно этому закоренелому парижанину. Консерваторка, правда, была шведка, но о её национальности он знал лишь по письмам из Стокгольма, а в остальном она — та же парижанка.
С утра мсье Лантерн во всеоружии обходил свои владения. Крахмальная рубаха в сиреневую полосочку, тугой синий передник, кожаные нарукавники и всех сортов щётки и тряпки — вот вся его амуниция. Тщательно вычищает он преддверные коврики, наводит блеск на медные пластинки, выдувает пыль из шёлковых цветов, которыми кокетливая консерваторка украсила свою визитную карточку на двери.
Благопристойная душа старика радуется, пока не взойдёт на последнюю площадку. Здесь, под самой крышей, живёт русский мсье. Ни коврика, ни карточки. Да и вдобавок ещё воняет каким-то сернистым составом. Чёрт его знает! И старик даже бледнеет от возмущения.
Русский квартирант буквально отравляет жизнь мсье Лантерну. Это порыжелое пальто и потерявшая фасон мягкая шляпа решительно не гармонируют с прочим ансамблем дома.
— Эх, мать, и зачем я тебя послушался, — сокрушается старик. И следит во все глаза за подозрительным квартирантом.
Ежедневно русский мсье ровно в п о л-д е в я т о г о сходит вниз, идёт к торговцу каштанами, что поместился на углу со своей пылающей жаровней, берёт пакетик горячих плодов в два су и наполняет ими краманы.
— Должно быть, греется таким манером, — решает в сущности незлой старик.
Затем русский неизменно исчезает по направлению к Сорбонне.
Допустим, всё это невинно. Но замечались и совершенно подозрительные вещи.
— Мать, — говорит мсье Лантерн, — ты обрати внимание на этого русского анархиста, ну, как не анархист, если у него и признаков н е т крахмального белья! Ты обрати внимание на его руки, когда он берёт письма. Не правда ли, что у него пальцы р а з н ы х цветов… Жёлтый, зелёный, фиолетовый.
А чистенькая старушка в ответ добродушно кивала головой и нельзя было понять, успокаивает ли она старика или разделяет его подозрения.
Наконец мсье Лантерн не выдержал и, хотя не считал это вполне корректным, однако нанёс русскому мсье визит… в его отсутствие, воспользовавшись запасным ключом.
К удивлению своему, привратник нашёл комнатку очень чистенькой и в полном порядке, но некрашеном деревянном столе он обнаружил разгадку странных запахов и разноцветных пальцев: здесь стояли колбы разных размеров и видов, в деревянных подставках, по-военному, выстроились тюбы с растворами красивых цветов. Стояли разные горелки и другие непонятные ему приборы.
Нет сомнений, русский мсье занимается этой опасной наукой — химией. Так и жди что, если не умышленно, то нечаянно он может своими опытами взорвать на воздух всех почтенных обитателей нижних этажей вместе с самим мсье Лантерном и его безногой старухой.
Возмущение быстро зрело в груди подозрительного старика.
А что за этой занавеской? Гардероб? О, ужас! Мсье Лантерн чуть не вскрикнул от страшной неожиданности: из полутёмной ниши на него смотрел жёлтый скелет, смеющийся всеми своими отсутствующими тридцатью шестью зубами. Нет, это слишком…
И мсье Лантерн в сильнейшем раздражении сбежал вниз к себе. Излив своё возмущение и его причины перед внимательными глазами старушки в белом чепце, он решительно закончил:
— Мать, на днях кончается его терм, ты согласишься, что дальше я не могу держать.
Но добрая старушка поманила его к себе, начала ласково гладить его по жёсткой руке, торопливо кивать головой и бормотать что-то, понятное лишь одному её мужу. Это она проделывала до тех пор, пока красное лицо старика не приобрело свой натуральный цвет.
— Ну, ладно, уж коли ты пойдёшь бормотать про нашего бедного Андре, что ж я с тобой поделаю.
И он отошёл к камину, необходимой принадлежности всякой французской комнаты. На камине между восковым изображением Мадонны и вазочкой искусственных цветов стояла фотография красивого юноши с большими ясными глазами. Долго стоял перед карточкой покойного сына мсье Лантерн, грустно качая головой.
А русский мсье, ничего не подозревая, возобновил свой трёхмесячный контракт. Он лишь с удивлением констатировал, что старик, который никогда с ним не был любезен, теперь совсем волком на него смотрит. Наоборот, старушка, ещё издали завидев его, приветливо кивала ему головой. Казалось, она хотела загладить перед ним суровое обращение старика.
Посреди лета русский мсье распростился с ними, сказав, что товарищ приглашает его на дачу.
Мсье Лантерн до к о н ц а сохранил свою оппозицию по отношению к этому нежеланному жильцу. Он наотрез отказался выносить чемоданы, справедливо предполагая, что в одном из них хранится отвратительный скелет. Пришлось идти за носильщиком в ближайший крытый рынок.
Зато мадам Лантерн была растрогана, как никогда. Этот милый русский на прощанье преподнёс ей красивое яичко кустарной работы, изделие его далёкой родины.
Не успел мсье Лантерн как следует насладиться ничем теперь не нарушаемой благопристойностью своего дома, как нежданно-негаданно разразилась война с Германией. Только что в том углу, где зимою помещался продавец с каштанами, сидела молоденькая цветочница с корзинами прелестных цветов, а против кафе пело обычное парижское трио: скрипка, гитара и певица, продающая ноты по десять сантимов. И улица имела такой уютный, мирный вид. Вдруг забегали мальчишки с телеграммами: война, война! И уют, как вихрем, смело.
Мсье Лантерн помнил 70-й год. Он выкатывал кресло своей старушки на тротуар и, окружённый толпой слушателей, охотно, как истый француз, делился своими воспоминаниями.
Часто проходили и проезжали по улице солдаты, и мсье Лантерн вместе с толпой влюблено приветствовал их криками и самыми нежными названиями. Ах, как он сокрушался, что у него нет сына, своего защитника родины.
Однажды он стоял по обыкновению у кресла своей старушки и повествовал соседям, как он, будучи мальчишкой, умудрялся проникать на Монт-Валериен и продавал там апельсины солдатам. А знают ли они, что в те времена в доме теперешней мэрии помещалась булочная? Проклятым немецким снарядом пробило в ней крышу и убило одну молодую покупательницу. Это произошло на глазах у самого мсье Лантерна.
Вдруг раздалось мощное пение чистых голосов и вскоре из-за угла высыпала французская пехота. Красные панталоны, синие мундиры, отвороченные на коленях, молодые здоровые лица под синими каскетками — как любят вас парижане!
С балконов коллегий и лицеев юноши и дети машут солдатам национальными флагами, а те, что постарше, смотрят на воинов с откровенной завистью. На другой стороне улицы балконы заняты почти исключительно женщинами. Они бросают цветы, машут платочками, шлют воздушные поцелуи и вкладывают всю силу своей материнской или девичьей любви в ликующие и приветственные клики.
Даже мсье Лантерн несказанно обрадовался, когда по неизвестной ему причине пехотинцы остановились на его углу. Некоторые даже составили свои ружья в ‘козлы’ и с разрешения сержанта забежали в соседнее табачное бюро.
А толпа окружала своих будущих героев и радостно приветствовала каждого в отдельности.
Тщетно мсье Лантерн искал знакомых среди этой молодой толпы. Раз только в гуще каскеток на него блеснули глаза, похожие на глаза покойного Андрэ.
Грустно стало у старика на душе. Он посмотрел на жену. Кажется, не будь он связан ею, он сам отправился бы с ними.
— Эх, мать. Нет у нас с тобой Андрэ. Был бы и у нас свой солдат…
В это время он увидел, как старушка кому-то усердно кивает.
К ним подходил высокий пехотинец с ясными глазами.
— Здравствуйте, мадам Лантерн, здравствуйте, мсье! Как живёте?
Старик своим глазам не верил. Как? Русский мсье во французской пехоте?
Да, он не успел вернуться на родину и поступил добровольцем во французскую армию.
— Я люблю Францию, и если мне не суждено сложить голову за родину, то я хоть попытаюсь сделать это в рядах союзной ей армии — закончил русский с благодушной усмешкой.
Но старик не дал ему закончить. Он уже яростно тряс ему обе руки и, наконец, попросил позволения поцеловать его. Старушка, смахнув слезу, так усердно кивала головой, что казалось удивительным, как она у ней не отвалится.
Но вот сигнал: в ряды!
Русский мсье от души обнял больную, совсем растроганную старушку и поцеловался со стариком.
Когда они были уже далеко, старик догнал его.
— Tenez, вот вам на память трубка, старинная редкость, многие господа её хвалили.
— Я не курю, — начал было русский, но увидав умоляющий взгляд, он взял трубку и спрятал на груди.
Старик с прикованной к креслу старушкой ещё долго смотрели вслед удаляющимся синим мундирам. Теперь в этой славной стае была, казалось им, и их частица. И это сознание наполняло их несказанной гордостью.
— Ах, какой красивый, бравый солдат из него вышел, — в сотый раз повторял своей кивающей старушке восхищённый мсье Лантерн. — Впрочем, я всегда находил, что он отличный парень, — без зазрения совести добавил лукавый, забывчивый старикашка.
Об авторе этого рассказа не удалось найти никаких сведений — только в электронном ‘Словаре русских писательниц’ упоминается о её участии в одном сборнике времён Первой мировой войны. Рассказ С. Горбачёвой непритязателен, но интересен именно своей темой (жизнь русской учащейся молодёжи во Франции, отношение к ней французов). На эту тему вообще писали довольно много (взять хотя бы мемуары Эренбурга ‘Люди, годы, жизнь’ — правда, там больше о революционерах и богеме, или рассказ Георгия Чулкова ‘Шурочка и Веня’). Была даже русская студентка — героиня уголовного процесса Вера Жело, стрелявшая в 1901 г. в профессора Коллеж де Франс Эмиля Дешанеля, отца будущего президента Франции Поля Дешанеля. В профессора она не попала, зато смертельно ранила свою подругу, тоже русскую. Стреляла Жело в Дешанеля (которому, кстати, было тогда 82 года!) за то, что он якобы покушался на её честь… Французы прозвали её ‘Револьвера Жело’ ) Этому процессу Влас Дорошевич посвятил очерк ‘Знаменитая русская’, который вошёл в сборник ‘Судебные очерки’.
А в ‘Русском квартиранте’ таких страстей нет, но старичок-консьерж боится таинственного русского, который, по его мнению, делает бомбы )
Печатается по: ‘Огонёк’, 1916, No 24:
Исходник здесь: http://doxie-do.livejournal.com/