РУССКИЕ ВОПРОСЫ1
РУССКИЕ ВОПРОСЫ1
<,СТАТЬЯ ПЕРВАЯ>,
<,СТАТЬЯ ПЕРВАЯ>,
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Русские вопросы, Огарев Николай Платонович, Год: 1856
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения
Том первый.
Государственное издательство политической литературы, 1952
Мы уверены, что император Александр освободит крепостных людей в России. Их нельзя не освободить, не подвергнув государство финансовому разорению, или дикой пугачевщине 2, или тому и другому разом. Мы знаем, что правительство будет искать при освобождении крепостного сословия некоторой постепенности для предотвращения потрясений, никому не полезных, мы только не желаем, чтобы оно искало постепенности на таком пути, который мог бы ввести новую неопределенность отношений, между тем как Россия уже и без того страдает неопределенностями всякого рода — в законодательстве, в границах власти административной и судебной, в взимании налогов и т. д.
Мы не желаем, чтобы в вопрос освобождения крестьян взошло искажение всех понятий русского народа о собственности. Русский народ не может отделить себя от земли, землю от общины. Община убеждена, что известное количество земли принадлежит ей. Даже крестьяне, которые переселяются с прежнего места жительства, идут не ins Blaue hinaus {Куда глаза глядят (нем.).— Ред.}, а идут вступить во владение новой землей, образовать новую деревню, новую общину. Ни одному помещику не приходило в голову выселить крестьян, хотя бы из видов фабричной деятельности, не давая им новой земли для хлебопашества, нет ни одного крестьянина, который, идя на промысел в какой-нибудь дальний угол империи, не знал бы, что у него дома на его долю остается клочок земли, выделяемый ему из общинного владения. Эта нераздельность человека и земли, общины и почвы — факт. Есть ли он результат глубокой древности, сложился ли он во время петровского периода — все равно, дело в том, что в понятии русского народа иное устройство невозможно.
Освобождение крепостных людей без земли противно духу русского народа, и вдобавок их можно легко освободить с землею. Введение в России пролетариата, который до сих пор у нас неизвестен, не нужно. Неужели из всех средств постепенно привести в исполнение освобождение крепостных людей русское правительство выберет самое нелепое?.. И почему же не спросить мнения лучших русских людей об этом вопросе? Почему правительству не приказать подавать себе проекты освобождения крепостных людей? Эти проекты посыплются со всех концов России, со всеми весьма важными оттенками местностей. Тогда легко выбрать способы освобождения. Наконец, специальная комиссия (а у нас так любят специальные комиссии!) могла бы заняться разбором проектов и добросовестно определить способы освобождения, согласные с здравым смыслом, с духом и потребностями народа и местными условиями жизни.
Но правительство, как бы ни было благонамеренно, окружено людьми старыми, для которых личные выгоды значат государственный порядок, людьми старыми, которые неохотно возьмутся за вопрос освобождения или решат его с точки зрения узких политико-экономических понятий, или, лучше сказать, без понятий. Да, если за вопрос освобождения возьмутся люди николаевского периода, они решат его скверно, не беспокоясь о последствиях, решат его с свойственным им корыстолюбием, лицемерием и ловкостью квартального надзирателя, в пользу государственных воров — и только! Для нового вина надо мехи новые — старая истина! Горе, если император Александр не поймет ее.
И что же мешает людям с свежим умом и чистыми намерениями стать добросовестными помощниками около молодого царя? Что мешает?— Чин, Чин — ы только!
Итак, чин, эта немецко-китайская язва в России, может помешать ее будущему развитию и благоденствию и всякому благому намерению молодого государя, который всенародно говорит, что его цель — внутреннее благоустройство государства!
Дорого бы мы дали, чтобы Россия была избавлена от всех страданий западного развития: бесплодных кровопролитий, раздробления собственности, нищенства, пролетариата, формально законных и человечески несправедливых судов, притеснений, позорного мещанского тиранства, лицемерия, и развивалась бы мирно путем вечно юной реформы. Но как будет, что будет — не знаем.
Если крестьян отпустят без земли, дворянство, вместо роли образованного класса в государстве, разыграет роль западного мещанства, разовьет право собственности до безумия, как в Англии, разовьет угнетение и нищенство крестьян и даст повод к смутам, которых жестокость будет страшная!
Если крестьян отпустят без земли, эти свободно-бездомные люди станут нанимать землю. Кто же установит цену этих наймов? буржуа-помещик. Из-за чего же трудиться изменять крепостное состояние русское в крепостное состояние западное, может еще более тяжелое? Из-за чего трудиться, чтобы перейти от рабства к рабству? А ведь можно перейти от рабства к действительной свободе. Дайте крестьянам ту землю, которой они теперь de facto пользуются. Вознаграждение помещиков посредством банковых или иных операций можно же придумать, заставив над этим вопросом потрудиться свежих образованных людей.
Действительная свобода предполагает рациональное вознаграждение труда. Рационального вознаграждения труда может требовать только человек, не рискующий умереть с голода, человек, который уверен, что имеет minimum для пропитания себя и семейства. Этого-то свободного человека мы и найдем в русском крестьянине, которому община выделяет необходимый для пропитания клочок земли. Не надо нам мнимой свободы европейского нищего. Дайте крестьянам ту землю, которой они теперь пользуются! {Не беспокойтесь о дворовых людях. Приписка их к общине не обременит крестьян. Они составляют едва одну двадцать четвертую долю крепостного населения.}
У помещиков еще останется довольно земли. Благоразумные финансовые меры могут при самом освобождении крепостных людей облегчить помещикам способы обрабатывания остающихся у них земель. Благоразумные финансовые меры могут создать капиталы. Надо об этом подумать. Освобождение крепостного сословия, как и всякая реформа, не есть разорение, а спасение от разорения.
Мимоходом замечу, что у нас на недостаток капиталов и на обычай общины делить ежегодно пашню по тяглам сваливают вину неразвития земледелия, statu quo трехпольного хозяйства и пр. Пора бы забыть эти призраки. Плодопеременное хозяйство не примется в России, пока на рынках будет требоваться не разнообразие плодов земных, а массы известного рода хлебов. Посмотрите, как наши крестьяне охотно возделывают свекловицу вблизи больших свеклосахарных заводов.
Заключение очевидно: устройте пути сообщения, устройте железные дороги, и вы увидите, что развитие сельского хозяйства пойдет об руку с требованиями земледельческих произведений на разных рынках империи.
Эта реформа необходима, неизбежна. Не стану говорить о грязи мелких помещичьих притеснений, в которой душно жить крепостному человеку, реформа необходима по самым простым экономическим условиям.
Положимте, в сложности крепостные крестьяне пользуются на тягло по одной десятине в поле, т. е. по три десятины во всех полях. Maximum цены пашенной земли 30 р. с. за десятину в покупке. Следственно, помещик дает тяглу в пользование капитал в 90 р. с. Естественно, он мог бы требовать с тягла maximum 10%, т. е. 9 р. с. в год. Тягло, работающее по найму, обычно может заработать около 50 р. с. в год. На помещика оно работает три дня в неделю, т. е. половину года (не говоря о злоупотреблениях, когда заставляют работать более трех дней). Следственно, тягло платит по крайней мере 25 р. с. за наем капитала, с которого нельзя более платить, как девять рублей. Следственно, тягло платит не 10%, а 27% помещику за пользование землею. Не говорю об оброчных именьях, где условия произвольны и иногда сходны, иногда совершенно разорительны для крестьян. Ну! может ли такое экономическое отношение держаться? Может ли оно не лопнуть? Не необходима ли реформа, если России суждено избегнуть бунтов и резни?
С другой стороны, помещик от этих жидовских процентов не получает ни малейшей выгоды. Он привык пользоваться даровым трудом и никогда не рассчитывает, сколько что ему самому стоит. Между тем на рынках помещик находится в конкуренции с крестьянином, который продает дешево по нужде, и помещик принужден продавать хлеб без всякой пользы. Я видел только тех помещиков в выгоде, которые копят хлеб и потом продают его в голодные года по невероятным ценам.
Да разве тут есть хоть тень какого-нибудь нормального хозяйства? Может быть, и весьма вероятно, что с освобождением крепостного сословия цены на хлеб повысятся, это не беда! Они повысятся и с устройством железных дорог. Повышение цен на хлеб не убьет страну, где нет пролетариата. До сих же пор низкостью цен на хлеб в России пользуются только хлебные торговцы, жирея и крестясь на православный и неправославный манер и замаливая грех мошеннического способа торговли. Да взгляните вы на отчеты опекунских советов и приказов: ведь со времен их учреждения почти ни одно дворянское именье не выкуплено и почти все по несколько раз перезаложены! Разве вам не очевидна будет необходимость реформы, т. е. освобождения крепостного сословия?
Я не думаю, чтоб разорение дворянских имений происходило от мотовства помещиков, как предполагают многие. Странно заподозреть гуртом целое сословие в мотовстве! Ложное положение отношений помещиков и крестьян — более вероятная, коренная причина упадка дворянских имений. А упадок страшный! Опекунские советы не знают, что делать с огромным количеством имений, поступающих к описи, и отсрочивают платежи, не имея в виду возможности продать с публичного торга просроченные именья. Но если бы упадок и происходил от мотовства помещиков и их непривычки к труду, то освобождение крепостных людей было бы нравственным очищением дворянского сословия, ибо заставило бы дворян рационально трудиться и уметь жить не на чужой счет.
Да! Реформа необходима! Правительство это чувствует, дворянство это чувствует, народ это чувствует! Но к кому же, действительно, правительство обратится за советом? Кого возьмет в помощники в великом деле преобразования, освобождения крепостных людей?
Народ плохо может высказать понятие, находящееся у него скорее в степени инстинкта, чутья, а не ясной мысли.
Большие баре? Люди, у которых по пяти, по двадцати, по тридцати, полутораста тысяч душ? Но это люди, которые воспитаны в какой-то заоблачной сфере, никогда не соприкасавшиеся с народом и его потребностями, никогда не мыслившие, привыкшие только тратить огромные с неба валящиеся им суммы, не стесняясь ни на волос в самых необузданных капризах. Нет, это плохие советники, плохие помощники на благое дело.
Мелкопоместное дворянство? Но это люди, лишенные воспитания, люди, выжимающие из мужика все здоровые соки, только что не убивающие мужика, а иногда и убивающие под милостивым прикрытием губернских властей. Плохие советники!
Купечество? Но это каста, которая рада своей замкнутости и себя считает пауком, а всех остальных мухами и которая, следственно, мерит благоденствие государства своею прибылью, достигаемою всеми путями неправды. Плохие советники!
Чиновники?.. Но это члены одной огромной организации повсеместного грабежа, где оконечности пользуются копейками и постепенно к центрам скопляются рубли. Плохие советники! Лучшие из них те, которые достаточно глупы, чтоб не грабить, и не довольно благородны, чтоб не служить,— бюрократы. Они думают спасти незнаемую ими Россию циркулярчиками!.. Да и попробуйте затронуть их циркулярчики, увидите, что значит бюрократическое самолюбьице. Плохие советники!
Остается тот отдел дворянства средней руки, который, с одной стороны, образовался в высших учебных заведениях и привык мыслить, а с другой стороны, жил в деревнях и знает народ и его потребности и между тем не продавал своей совести за места по службе. Да! юному правительству следует обратиться к образованным русским людям не по мере долговременности их службы, а по мере их независимости от службы, не по мере значительности, а по мере незначительности их чина. Эти люди остались самобытны и независимы, следственно, добросовестны. В этих людях в настоящую эпоху выражается высшее развитие русской мысли, они могут быть советниками и помощниками.
Да! еще раз: реформа необходима! Отпустите крестьян с землею.
Но это еще не все! Административный грабеж переходит всякую меру. Места продажны, и люди продажны. Все, что служит, грабит и теснит все то, что не служит. Окружные, вооруженные беспощадными розгами, ездят собирать подать именно в то время года, когда у мужика хлеб не продан и денег нет, мужик откупается, чиновник богатеет, а недоимка растет. По мере богатенья чиновника беднеет мужик. Это своего рода крепостное состояние казенных крестьян не лучше состояния помещичьих крепостных людей. Земская полиция покровительствует окружным (а где уделы — удельным управляющим) и грабит сама сколько может. Судебные места покровительствуют грабежу и грабят сами. Губернаторы покровительствуют грабежу и грабят, каждый, разумеется, грабит по чину. Губернаторы вмешиваются в действия судебных мест тем более, что разграничение судебной и административной власти весьма неопределенно, судебные места, если как-нибудь нечаянно вздумают поступить справедливо, трепещут перед губернаторами, но по большей части все власти действуют заодно. Действия судебных мест и явных полиций сводятся на прямой грабеж, действия тайных полиций состоят в том, чтобы зажимать рты честным людям, которые смеют находить, что грабеж есть не государственный порядок, а грязная, безнравственная анархия. Честных людей называют либералами, бунтовщиками и тому подобными названиями, как будто виноваты честные люди, а не анархия административного грабежа, которая прежде всего подает повод к народным волнениям, ибо выносить эту анархию невозможно, терпения народного нехватит.
Не бойтесь этой картины России! Она не преувеличена, я свидетельствую о том, что видел. Но не бойтесь, а искореняйте зло! Позвольте, наконец, честным людям без опасения заточения и ссылки изобличать изустно и печатно все административные и судебные мошенничества и всех административных и судебных мошенников.
Винный откуп грабит народ. Это ясно. Мужик вырабатывает хлеб и продает четверть ржи за два целковых. Из этой четверти сделают семь ведер вина и продадут мужику в розничной продаже каждое ведро по семи целковых {В ведерной продаже вино стоит 4 р. с, и тут 28 р. за 2 рубля!}, т. е. четверть ржи, переделанная в вино, 2 р. с. переходит в 49 р. с. Налог невероятный! Говорят, что это для общей нравственности, чтоб народ не спился с кругу. Да разве народ был спившимся с кругу до учреждения откупов? Возьмите статистику опившихся из медицинских отчетов, и вы увидите, что это ложь. Но этого мало: откуп разбавляет вино или портит, подсвечивая вредными средствами. Губернаторы всему покровительствуют, потому что откуп им платит.
Губернаторы грабят и посылают донесения министерствам. Министерства остаются довольными, и Россия благоденствует!
Страшное положение!
Правительствующий сенат, эта высшая судебная инстанция — cour de cassation {Кассационный суд (фр.).— Ред.} для всех дел, от Камчатки до Одессы и от Архангельска до Астрахани, не поспевает решать всех дел, являющихся к нему в виде, искаженном пристрастными следствиями и пристрастным судопроизводством, и сам берет взятки.
Позвольте, наконец, честным людям гласно обсуживать ход судебных дел.
Взгляните: ведь русский народ привык к гласности. Крестьяне разбирают споры между собою на мирской сходке. Тут мирская сходка значит гласность. При большем развитии образованности шумная, говорливая мирская сходка заменяется более обширной и обдуманной гласностью, гласностью печатной, в которой участвуют уже не одни — иногда пристрастные — члены какой-нибудь отдельной общины, а участвует каждое лицо целого государства по мере сил и способностей. Тут только может образоваться честное общее мнение, казнящее неправду, от которой иначе не спасут никакие указы и наказания.
Взгляните: в русском духе третейские суды, с понятием которых невольно связывается понятие гласности.
Разрабатывайте народные элементы судопроизводства. Право, они более способны основать и развить в России правосудие, чем все эти германо-латинские учреждения, сводящиеся на пустой и обременительный формализм, вдобавок загрязненный лихоимством, безопасно опирающимся на безгласности.
В заключение замечу. Россия разделена на губернии, это разделение было некогда правительственной мерою для облегчения действий администрации. Но разделение до такой степени произвольно, что правительство само было принуждено группировать несколько губерний в генерал-губернаторства. Спрашиваю: может ли держаться это произвольное разделение на 53 губернии, где часто разделены одинакие интересы и сгруппированы разнородные? На 53 центра административного грабежа,— между тем как высший апелляционный суд торчит на двух маленьких точках неизмеримой империи.
Этот вопрос меня приводит к мысли, что России не естественно группироваться в германо-турецкие пашалыки, отдаваемые на съедение каким-нибудь гегеймрат-сатрапам.
Будущность России — сгруппироваться в конфедеративную империю.
Но прежде всего отпустите крестьян с землею.
Многое еще пропущено мною в этих наскоро набросанных страницах, но искренняя цель моя была поднять все животрепещущие русские вопросы: да решат их юное правительство и вновь оживающая Россия.
1 Серия статей под общим заглавием ‘Русские вопросы’ была задумана Огаревым вскоре после приезда в Лондон 9 апреля 1856 г. Первая статья написана во второй половине апреля 1856 г. Герцен успел включить ее во вторую книжку ‘Полярной звезды’ на 1856 г., вышедшую из печати в 20-х числах мая. Она была напечатана за подписью ‘Р. Ч.’ (‘Русский человек’) — псевдоним, которым Огарев пользовался до 15 февраля 1858 г. с целью не раскрывать перед царской агентурой за границей факта своего участия в деятельности Вольной лондонской типографии. Об отказе от псевдонима см. ниже, примечание 15 к статье ‘Крестьянская община’. К статье Огарева Герцен в ‘Полярной звезде’ дал следующее примечание: ‘Мы получили эту статью из Парижа два дни тому назад и спешим поместить ее, благодаря неизвестного автора’.
Как и псевдоним ‘Р. Ч.’, примечание Герцена о получений статьи из Парижа было сделано с целью конспирации. Год спустя, в 1857 г., из перлюстрированного письма А. О. Смирновой Самарину III отделению стал известен факт участия Огарева в ‘Колоколе’ и его совместная жизнь с Герценом в Лондоне. Началось расследование, Огарев заочно был осужден как государственный преступник (см. ГИА, ф. III отделения, д. 1849 г. 1-й экспедиции No 67, ч. IV, л. 34 и сл.).
В настоящем издании три статьи из цикла статей ‘Русские вопросы’ печатаются по тексту сборника статей Огарева ‘За пять лет’, выпущенного в Лондоне в 1861 г. и включающего три из четырех статей цикла, сверенных с текстом ‘Полярной звезды’ и ‘Колокола’. Огарев исключил при перепечатке статью вторую: ‘Движение русского законодательства в 1856 г.’ (см. ‘За пять лет’, ч. 2, Статьи Н. Огарева, Лондон, 1861, стр. 1—65). Эта вторая статья печатается по тексту ‘Полярной звезды’.
2 Слова Огарева об угрозе ‘дикой пугачевщины’, сказанные им с целью разоблачения нерешительности, половинчатости действий правительства Александра II в крестьянском вопросе, выражают не только его тактический прием, но также его колебания относительно целесообразности народного восстания. Эти колебания возникли у Огарева вскоре по приезде к Герцену, но продолжались недолго. Уже в конце 50-х годов он утвердился в мнении, что только сам народ сможет завоевать для себя свободу. Несколько лет спустя Огарев в письме к Е. В. Салиас (от 24 декабря 1863 г.) сам сформулировал свое отношение и к восстанию и к Пугачеву следующим образом: ‘…Если у нас явится Пугачев, то я пойду к нему в адъютанты, потому что я сотой доли так не ненавижу польское шляхетство, как ненавижу русское дворянство, которое пошло, подло и неразрывно связано с русским правительством’.