‘Русская Мысль’, кн.IX, 1892
Руфина Каздоева. Роман в 5 частях. Е. И. Ардова. Спб., 1892 г, Апрелева Елена Ивановна, Год: 1892
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Руфина Каздоева. Романъ въ 5 частяхъ. Е. И. Ардова. Спб., 1892 г. Цна 8 руб. Въ недавнее время и на нашихъ глазахъ ученіе гр. Л. Н. Толстаго вызвало со стороны его молодыхъ послдователей,— немногочисленныхъ, впрочемъ,— попытки ‘опроститься’, жить своимъ трудомъ, воздлывая землю, заводя свои хозяйства, по образцу крестянъ-пахарей. Само по себ это движеніе ‘интеллигентовъ’ на землю далеко не ново, и, хотя вызвано оно совсмъ иными мотивами, чмъ въ прежніе годы, въ основ его лежитъ все тотъ же романтизмъ и т же мечтанія о прелести жизни на лон природы, о превосходств земледльческаго труда передъ другими работами, о тихомъ счастьи вдалек отъ ‘мірской суеты’. Разница въ томъ, что пытавшіеся найти счастье посредствомъ ‘опростнія’ въ шестидесятыхъ годахъ мечтали не о личномъ только счастьи и искали не личнаго довольства, а хотли осчастливить все человчество водвореніемъ новыхъ порядковъ на земл, представлявшихся имъ идеальными. Тогдашніе вожаки движенія и увлеченные ими послдователи знали, что устарвшія, по ихъ мннію, формы общественной жизни не уступятъ безъ упорнаго сопротивленія вновь измышленнымъ формамъ общежитія. Новаторы шестидесятыхъ годовъ понимали, что имъ приходится вступить въ тяжелую борьбу со всмъ, установившимся вками, и смло шли на такую борьбу, жертвуя личнымъ покоемъ, довольствомъ, счастьемъ и даже, боле того, добровольно отказываясь отъ личнаго счастья, ради идеи, ради возможности найти для всего человчества пути къ общему счастію. Они могли быть фантазёрами, при попыткахъ осуществить свои мечты они могли впадать въ прискорбныя ошибки и заблужденія, но они были, несомннно, искренни, правдивы и великодушны, — возвышенна была идея, которой они служили или хотли служить. Тогдашніе идеалисты стремились создать извстныя условія жизни, долженствовавшія осчастливить человчество, и воспользоваться всми благами ‘общаго’ счастья. Безъ этого личное счастье они считали немыслимымъ, недозволительнымъ, достойнымъ всяческаго осужденія, чтобы не сказать — презрнія. Не то ныншніе ‘толстовцы’, какъ ихъ называютъ: они, прежде всего, ищутъ личнаго счастья въ довольств малымъ, въ поко, въ удаленіи отъ мірскаго ‘нечестія’. Желающій обрсти счастіе пусть слдуетъ ихъ примру, ни для кого и ни для чего они жертвы не приносятъ, ни въ какую борьбу не вступаютъ, въ томъ предположеніи, что обособленнымъ счастіемъ можетъ удовлетвориться всякій въ отдльности, въ своей ‘кель подъ елью’, затмъ то же ждётъ большинство и впослдствіи — все человчество враздробь, разумется. Какая изъ двухъ идей боле способна увлекать ‘взыскующихъ града’, понятно всякому уже потому, что послдняя изъ нихъ ведетъ не къ созиданію ‘града’, а къ его опустошенію черезъ разбродъ по ‘кельямъ’. Въ роман Е. II. Ардова повствуется о томъ, какъ героиня, Руфина Каздоева, двушка изъ богатой семьи и высшаго петербургскаго общества, увлеклась исканіемъ ‘града’, долженствующаго осчастливить человчество. Дйствіе происходитъ въ шестидесятыхъ годахъ, когда сразу выступило много ‘вопросовъ’, выдвинутыхъ великимъ дломъ освобожденія крестьянъ отъ крпостной зависимости, всего русскаго народа отъ административнаго и судебнаго произвола старыхъ ‘приказныхъ’. ‘Все оживало, шло впередъ’, по выраженію русскаго поэта, множество людей устремилось къ первому источнику, какъ личнаго, такъ и общаго счастья — къ наук, и женщины заняли очень видное мсто въ этомъ движеніи, не прекращающемся до сихъ поръ и не могущемъ никогда и ни отъ чего прекратиться, ибо всмъ ясно стало, что знаніе даетъ силу и что безсильному жить на свт плохо. Какою бы энергіей ни былъ одаренъ отъ природы человкъ, безъ знанія его природныя силы останутся неуравновшенными, недисциплинированными и необузданными, а, слдовательно, и проявленіе ихъ должно оказаться неосмысленнымъ, когда он будутъ направлены на исканіе личнаго счастья. Въ такомъ, именно, положеніи находится другая героиня того же романа, дочь богатйшаго московскаго купца Марья Даниловна Карпачева. Для нея все счастье заключается въ томъ, чтобы наслаждаться жизнью. Въ предшествовавшее разсказаннымъ событіямъ время все было такъ крпко установлено обычаями и условіями общественной и семейной жизни, что ими опредлялось и регулировалось всякое проявленіе личной энергіи. Что не сгибалось и не укладывалось въ разъ принятыя рамки, то въ нихъ втискивалось насильственно, заколачивалось въ нихъ и безпощадно ломалось. При обновленіи всей жизни общества, старыя рамки не выдержали, разсыпались и никакихъ сдержекъ не оказалось для личныхъ силъ, не урегулированныхъ знаніемъ. Всякій искалъ своего, что ему казалось наиболе привлекательнымъ,— искалъ въ потемкахъ, ощупью, на собственный рискъ и страхъ, спотыкаясь, падая, разбиваясь нравственно, вмст съ разбитыми надеждами, погибая подъ ударами разочарованія. По недостатку мста, мы не можемъ останавливаться на личности Мани Карпачевой, тмъ боле, что сама по себ она не оригинальна, не нова, и судьба ея не представляетъ особеннаго интереса. Много любопытне Руфина Каздоева, отказавшаяся отъ личнаго счастья, ради служенія иде, въ осуществимость которой она беззавтно увровала. Подъ вліяніемъ чисто-идеальныхъ стремленій она ушла изъ богатаго родительскаго дома, изъ высшаго общества, отъ любимаго человка и вся отдалась ‘общему длу’. Это ‘общее дло’ представилось ей въ вид учрежденія общежитія съ равноправностью его членовъ, въ вид ‘коммуны’, которая должна была служить первымъ образцомъ и первымъ камнемъ въ основаніе новаго общества, на началахъ справедливости и гуманности. Руфина врила и съ нею многіе врили, что, жертвуя собою, они работаютъ надъ созиданіемъ идеальныхъ условій для счастья человчества. Врили они, какъ въ ‘пророка’, и въ ‘учителя’, принявшаго на себя руководительство ‘общимъ дломъ’. Въ лиц ‘учителя’ авторъ представляетъ въ роман человка безусловно искренняго, правдиваго, фанатика, не щадящаго себя ради торжества идеи. Для осуществленія предпринятаго дла все складывается въ повствованіи г. Ардова вполн благопріятно: деньги для учрежденія колоніи-коммуны находятся на льготныхъ условіяхъ, также какъ и земля, съ прекрасною усадьбой, садомъ и всми приспособленіями къ веденію выгоднаго хозяйства. И, тмъ не мене, все гибнетъ не отъ помхи со стороны, не отъ ‘независящихъ обстоятельствъ’, а отъ денежныхъ затрудненій, происхожденія которыхъ авторъ не объясняетъ. Такъ и осталось неизвстнымъ, почему не удалась попытка основать ‘коммуну’ и почему разбрелись врознь члены общины. То обстоятельство, что ‘учитель’ и ‘пророкъ’ воспылалъ нжною страстью къ Руфин Каздоевой, недостаточно для разрушенія колоніи, и не его выставляетъ авторъ поводомъ къ уничтоженію общежитія. Какъ бы то ни было, Руфина ушла первая изъ увлекавшей ее такъ сильно коммуны, утративши вру въ ‘учителя’ и усомнившись въ спасительности самой идеи. ‘Положимъ, — разсуждаетъ героиня,— сдлана ошибка въ примненіи, но сама идея разв отъ этого пострадала? Или я ошиблась, и въ самой иде есть фальшь!’… ‘Хватаюсь за то, что мн кажется истиной, и что-жь?— въ рукахъ оказывается безсмысленная игрушка!’…— ‘Могутъ ли жить вмст одною жізнью люди, духовно не связанные?’ — восклицаетъ дале Руфина. Разумется, не могутъ. Но, вдь, основателя и членовъ коммуны связывала между собою духовно ихъ идея. Отчего же произошла рознь? Въ чемъ причина разрушенія этой духовной связи? Вотъ что надо было съ полною ясностью показать читателю, и этого-то не сдлалъ докторъ. Онъ не высказалъ даже опредленно, въ чемъ заключалась ‘ошибка’, въ примненіи идеи или въ основ самой идеи. А черезъ это значительно умаляется смыслъ всего романа. Посл фіаско, постигшаго коммуну, Руфина возвращается въ свою семью, еще нкоторое время волнуется и мятется духомъ, потомъ утихаютъ ея порывы въ исканіи новыхъ путей къ общему счастью и она выходить замужъ за любимаго человка, какъ самая заурядная барышня. И на этотъ разъ авторомъ не выяснено, почему такъ случилось, какимъ внутреннимъ процессомъ героиня дошла до полнаго примиренія съ тми формами жизни, которыя представлялись ей такъ долго никуда негодными. Все это оставляетъ читателя неудовлетвореннымъ и вызываетъ вопросъ, для чего же, собственно, написанъ этотъ огромный романъ въ сорокъ печатныхъ листовъ большаго формата? Отдльныя картинки изъ жизни нашего общества шестидесятыхъ годовъ написаны врно и живо, но цльной картины, все таки, не вышло и отнюдь не ‘по независящимъ обстоятельствамъ’, въ чемъ легко убдится всякій, прочитавши романъ. Нкоторыя фигуры дйствующихъ лицъ не лишены оригинальности и довольно ярки, только по вншности. Что же касается ихъ внутренней жизни, то она представляется въ такихъ неясныхъ очертаніяхъ, что не отличишь одно дйствующее лицо отъ другаго. За всхъ думаетъ и чувствуетъ самъ авторъ и передаетъ читателю все такъ, какъ онъ думалъ бы и чувствовалъ при данныхъ обстоятельствахъ. Это придаетъ роману большое однообразіе и этимъ стираются вс характерныя, психическія особенности, которыми обусловливается типичность той или другой личности. Слишкомъ большой размръ романа,— несоразмрный съ сюжетомъ,— происходитъ, повиди мому, отъ неумнья автора выдлить существенное отъ ненужнаго для развитія фабулы и для характеристики какъ лицъ, такъ и времени, въ которое имъ приходится дйствовать.