Розита, Салиас Евгений Андреевич, Год: 1906 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 30 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
ГРАФА
Е. А. САЛІАСА.

Томъ XIX.

МЕЛКІЕ РАЗСКАЗЫ.

Изданіе А. А. Карцева.

МОСКВА.
Типо-Литографія Г. Н. ПРОСТАКОВА, Петровка, домъ No 17, Савостьяновой.
1906.

РОЗИТА.

Испанская быль XV вка.

I.

Когда сатана въ пустын, искушая Спасителя,показалъ Ему съ мірового утеса вс царства земныя, говоря: ‘поклонися мн и я отдамъ Теб все это’, то Спаситель — такъ наивно вритъ все испанское простонародье — не могъ соблазниться видомъ всхъ этихъ царствъ… потому что въ числ ихъ не было Испаніи!

Да, вритъ испанецъ простодушно, но искренно и твердо,что Испанія самая дивная, волшебная страна въ мір. Много чудныхъ городовъ въ ней, но нтъ ничего прекрасне Гренады, Севильи и Толедо. Если Севилья красиве всхъ городовъ своими граціозными зданіями и башней Хиральдой, Гренада очаровательне всхъ городовъ своими садами, своей Вегой и Сьеррой-Невадой, своей Альгамброй съ безчисленными террасами и минаретами, то древній Толедо, грознымъ внцомъ стоящій на высокомъ и крутомъ утес, горделиве и величественне всхъ городовъ.

У подножія утеса, на который взгромоздился городъ, стремительно бжитъ., мчится въ узкомъ и глубокомъ русл злой и коварный Тахо, отдляющій Толедо отъ половины Испаніи, отъ половины цлаго міра. Столица Кастиліи съ незапамятныхъ временъ соединялась съ этимъ міромъ черезъ самый удивительный мостъ, какой только можетъ существовать на свт. Съ одного крутого, скалистаго берега на другой таковой же, перекинулась арка, поражавшая око путника своимъ граціозно дерзкимъ взмахомъ. Эта арка изъ каменныхъ глыбь будто висла въ воздух.

Много поколній перебывало въ Толедо за цлый вкъ и, любуясь, дивились на мостъ Толедскій.

Но пришелъ день — и одно изъ восьми чудесъ Испаніи исчезло съ лица земли и осталось лишь въ памяти народной. На обоихъ берегахъ быстротечнаго Тахо, другъ противъ друга торчали дв большія развалины, но соединявшая берега дивная арабская арка рухнула въ волны Тахо, и каменныя глыбы, исчезнувъ въ волнахъ, устлали глубокое дно рки.

Въ правленіе кастильскаго короля донъ-Педро Жестокаго, сводный братъ его, знаменитый Генрихъ Транстамаръ возмутился противъ него, половина всего рыцарства стала за него — и все поднялось другъ на друга. Смута началась во всей стран.

Феодалы, забывъ т времена, когда давали дружный отпоръ маврамъ, теперь, разъединясь и помогая двумъ братьямъ, жестоко боролись и воевали другъ съ другомъ, разоряя и обагряя кровью отечество. Врный королямъ городъ Толедо стоялъ за Педро Жестокаго, и Генрихъ Транстамаръ ршился наказать его.

Онъ напалъ со своей дружиной на городъ — взять его, конечно, приступомъ не могъ, но изъ злобной и слпой ненависти, предательски и коварно нанесъ страшный ударъ толедцамъ. Въ темную ночь онъ ухитрился взорвать на воздухъ чудный мостъ чрезъ Тахо.

Озлобленные толедцы дружно поднялись и жестоко отплатили Транстамару, уничтоживъ всю его дружину.

Прошелъ цлый вкъ, и давняя междуусобная распря братьевъ была уже давно забыта.

Кастилія, соединясь съ Аррагономъ въ одно королевство, процвтала подъ скипетромъ Фердинанда и Изабеллы Католическихъ. Толедо пересталъ быть столицею, уступивъ эту честь Бургосу, а два берега Тахо стояли попрежнему съ развалинами моста, напоминая о печальныхъ дняхъ братоубійственной борьбы. Архіепископъ Ильдефонсо, правитель всей Толедской провинціи, уже давно и по примру всхъ своихъ предшественниковъ, вызывалъ зодчихъ и строителей со всего свта, предлагая, огромное вознагражденіе, чтобы снова соединить Толедо съ половиной Испаніи. Но увы! строить такой же мостъ, какой былъ прежде, никто не выискивался и не ршался.

Тайна сооруженія арабской арки была видно унесена маврами, побжденными и изгнанными изъ предловъ возрожденной Испаніи.

Много искусныхъ зодчихъ являлось въ Толедо, они осматривали берега, мрили ширину бурнаго и коварнаго Тахо, соображали, длали свои разсчеты — и удалялись, не ршаясь на условія архіепископа, или, врне сказать, на одно изъ его непремнныхъ условій. Если бы не это условіе, то быть можетъ уже давно многіе архитекторы ршились бы взяться за стройку. Что за бда, если арабская арка, выведенная наавось, рухнетъ и исчезнетъ вновь въ волнахъ, когда затраты должны быть конечно сдланы не на счетъ строителя, а на счетъ города! Но хитроумный Ильдефонсо, предлагая большое вознагражденіе за сооруженіе моста, ставилъ непремннымъ условіемъ, чтобы при открытіи его, когда онъ будетъ освобожденъ отъ всхъ подпорокъ и балокъ, самъ зодчій со своимъ семействомъ находился въ центр арки, дабы заплатить жизнью своей и своихъ въ случа ея разрушенія и паденія.

II.

Однажды весной въ город появился странникъ съ котомкой за плечами и съ посохомъ. По его произношенію видно было, что онъ: не кастилецъ, а вроятно родомъ изъ Аррагона.

Остановившись въ простой ‘вент’, т. е. на постояломъ двор, и отдохнувъ съ дороги, онъ на другой день направился во дворецъ архіепископа.. О пришельц доложили.

Ильдефонсо — благообразный, сдой старикъ, съ умными черными глазами и съ громадными, дтей пугавшими, бровями, принялъ странника. Пришелецъ былъ введенъ въ богатую, пунцовую и позолоченную гостиную.

Прелатъ сидлъ въ большомъ золоченомъ кресл на возвышеніи, на дв ступени выше пола. Возл его кресла, почти трона, стояли два молодыхъ шестнадцатилтнихъ красавца-пажа, а за кресломъ маршалъ въ черномъ бархатномъ одяніи съ обнаженной шпагой въ рук.

— Кто ты, сынъ мой? встртилъ пришельца прелатъ.

— Имя мое — Хуанъ, отозвался явившійся.— Фамилія — Аревало, родомъ я изъ Сарагоссы.

— Что жъ теб нужно?

— Я явился предложить вашему высокопреосвященству, выстроить мостъ черезъ Тахо, совершенно подобный тому, который былъ когда-то сооруженъ здсь еще владычествовавшими маврами.

Наступило молчаніе. Архіепископъ своими умными глазами пронизывалъ насквозь скромно стоявшаго предъ нимъ пришельца.

— Сынъ мой, дерзость и самомнніе тоже великій порокъ. Слыхалъ ли ты, или, быть можетъ, видлъ т арабскія арки, коими полна Андалузія? Неужели ты не дивился имъ, неужели не знаешь ты, что тайна ихъ постройки принадлежитъ, увы! маврамъ и сгинула вмст съ этими изгнанными врагами христіанства и Испаніи?

— Видлъ я ихъ много, отозвался Аревало.— Я — зодчій и потому готовъ взяться за такое дло.

— Сколько теб лтъ?

— Двадцать семь.

— Выстроилъ ли ты хотя что-либо до сихъ поръ?

— Съ восемнадцати лтъ, ваше высокопреосвященство, я работаю, и много уже въ Аррагон красуется построекъ и зданій, которыя выстроены по моимъ планамъ и которыя прославили имена ихъ строителей, а не мое.

— Объяснись, сынъ мой, я не понимаю.

Хуанъ Аревало объяснилъ архіепископу, что крайняя бдность заставляетъ его всегда предлагать свои проекты и планы другимъ архитекторамъ. Такимъ образомъ онъ является при дл въ качеств посторонняго лица, числится помощникомъ строителя, а затмъ при окончаніи дла получаетъ небольшое вознагражденіе. Вся же честь и слава принадлежитъ другимъ. Теперь же, узнавъ, что городъ Толедо вызываетъ зодчихъ для постройки моста, состоящаго изъ одной брошенной съ берега на берегъ арки, онъ ршился явиться и предложить свои услуги, увренный вполн, что ему удастся создать такой же мостъ, который когда-то соорудили здсь мавры. Аревало кончилъ рчь заявленіемъ, что секретъ арабской арки заключается весь въ исчисленіи. Перо и бумага — вотъ что ршаетъ вопросъ!

— Сынъ мой! воскликнулъ Ильдефонсо,— я никогда не дозволю строить мостъ, который долженъ быть названъ мостомъ Св. Мартина, человку, приступающему къ этому великому длу не съ врой въ Бога и Пресвятую Дву Марію, а на основаніи дерзкихъ соображеній и вдобавокъ при помощи какого-то чернокнижія.

— Я — человкъ врующій, отвчалъ Аревало твердо.— Я истинный христіанинъ и католикъ, я никакимъ чернокнижіемъ никогда не занимался. Иначе давно бы я погибъ жертвой инквизиціи.

— Но ты говоришь, что тайну прочности арки ты можешь найти при помощи простой бумаги и пера.

— Точно такъ, ваше высокопреосвященство, это простой ариметическій разсчетъ. Тутъ нтъ ничего противнаго римскому престолу и святому отцу-пап.

Снова наступило молчаніе. Старецъ Ильдефонсо задумался.

— Но знаешь ли ты, заговорилъ онъ снова,— вс условія, поставленныя еще моими предшественниками?

— Знаю. Я ршаюсь согласиться на нихъ.

— Знаешь ли ты, наконецъ, мое условіе, чтобы зодчій при снятіи лсовъ находился самъ со всмъ своимъ семействомъ и родственниками среди моста, въ самомъ ненадежномъ мст арки.

— Я согласился бы и на это условіе, ваше высокопреосвященство, но оно не примнимо ко мн. Я — сирота, одинокъ на свт, слдовательно, я могу жертвовать только своею жизнью.

— Мы это обойдемъ… Человкъ все-таки дорожить своей жизнью стократъ боле, чмъ жизнями нсколькихъ родныхъ. Къ несчастью, такъ на свт. Дай мн подумать, сынъ мой, и завтра въ эту пору, посовтовавшись съ конклавомъ, я дамъ теб отвть. Но ты можешь надяться, ибо внушаешь мн довріе.

На другой день въ ту же пору архіепископъ Ильдефонсо объявилъ пришельцу, что ему дано будетъ разршеніе на постройку моста черезъ Тахо, лишь съ тмъ условіемъ, чтобы онъ прежде этого выстроилъ въ маломъ вид, изъ крошечныхъ четыреугольныхъ кусочковъ гранита, точь-въ-точь такой же мостъ на разстояніи трехъ шаговъ.

— Мой конклавъ ршилъ большинствомъ голосовъ, что если маленькій мостъ удержится, то и большой мостъ, при помощи Божьей, ты выстроишь.

Аревало согласился и въ тотъ же день принялся за работу въ маленькомъ садик при дворц архіепископа. Онъ устроилъ дв каменныя стнки на подобіе двухъ крутыхъ береговъ Тахо, а между ними устроилъ лса и собственноручно сталъ класть саженный мостикъ, заключающійся въ одной перекинутой арк.

Черезъ мсяцъ мостъ былъ готовъ. Маленькія жердочки, дощечки и палочки были вынуты и маленькая прелестная арка привлекла весь городъ. Вс любовались и дивились.

Не прошло десяти дней, какъ большія суммы были отпущены на покупку матеріала и на наемъ рабочихъ. Имя Хуана Аревало уже было извстно въ город. Онъ еще не соорудилъ моста черезъ Тахо, а уже вс говорили о немъ и спрашивали другъ друга: ‘видлъ ли мостъ Аревало?’

Между тмъ, молодой зодчій нанялъ себ маленькую квартиру недалеко отъ берега и проводилъ цлый день на работахъ, гд устанавливались лса. Установка ихъ была мудрена. Громадныя дерева сцплялись между собой точно въ воздух, между двухъ крутыхъ береговъ надъ бурливыми волнами Тахо.

Когда Аревало не былъ на работахъ около полудня, или въ сумерки, онъ задумчиво и даже съ унылымъ видомъ бродилъ по городу и по окрестностямъ. Иногда онъ подолгу оставался въ какомъ-нибудь самомъ темномъ углу знаменитаго собора, слушалъ органъ, молился, мечталъ. Изрдка равнодушно приглядывался онъ къ красавицамъ, которыя часто наполняли соборъ.

Но Аревало не былъ похожъ на другихъ молодыхъ людей. Онъ холодно и безстрастно встрчалъ взглядъ всякой красавицы, хотя бы самый горячій и убійственный. Женщины, хотя бы обладающія самою чудною, волшебною красотой — не существовали для него.

III.

Однажды Хуанъ Аревало зашелъ въ соборъ во время вечерни и, укрывшись въ темномъ уголк одной ‘capilla’, т. е. въ одномъ изъ придловъ, сталъ по обыкновенію раздумывать и мечтать.

Въ капиль было совершенно темно, и только два яркихъ и узкихъ луча дневного свта вливались въ два окна, находившіяся въ вышин подъ самыми сводами, и казались двумя воздушными золотыми полосами.

У стны стояли двое молящихся: крестьянинъ въ плащ съ большой шляпой въ рукахъ, а около него монахъ-капуцинъ съ четками въ рук и босоногій. Предъ ними немножко ближе къ престолу молились на колняхъ дв дамы. Вскор появилась третья дама и, ставъ середи капильи далеко отъ престола, опустилась тоже на колни на каменныя плиты.

Аревало, стоявшій у стны впереди, могъ видть лицо ея. Это была очень молодая двушка, одтая, какъ и вс испанки, въ черное платье съ черной мантиліей на голов.

Аревало, никогда не обращавшій особаго вниманія на женщинъ, поневол заинтересовался и сталъ приглядываться къ незнакомк. Ея правильно-красивое матовое лицо, съ большими черными глазами удивило его своимъ выраженіемъ. Оно было черезчуръ горделиво, строго и спокойно. Твердость и ршительность характера сказывались ясно въ красивыхъ чертахъ. Не было ничего ребячески-наивнаго въ этомъ юномъ лиц, какъ въ большей части лицъ молодыхъ испанокъ, а между тмъ ей, конечно, было не боле шестнадцати-семнадцати лтъ.

Незнакомка стояла на колняхъ, поднявъ красивые глаза къ престолу, гд было изображеніе Святой Двы, и яркій одтъ, падавшій сверху изъ оконъ, отражался и сіялъ въ ея большихъ, задумчивыхъ и, казалось, вдохновенныхъ глазахъ. Было очевидно, что она не только не замчаетъ Аревало, смотрящаго на нее, но забыла даже, гд она находится.

Вскор дв дамы, молившіяся у придла, поднялись и, шурша платьями, медленно вышли изъ придла. За ними черезъ минуту ушелъ капуцинъ, за которымъ вскор послдовалъ и крестьянинъ.

Незнакомка не обратила на двигавшихся и проходившихъ, мимо нея людей никакого вниманія и недвижно оставалась над колняхъ, устремивъ взглядъ подъ своды придла какъ бы въ полномъ забытьи моленія.

Аревало тоже не двигался, стоя у стны, и съ еще большимъ вниманіемъ вглядывался въ вдохновенное молитвою лицо двушки. Наконецъ, она опустила глаза, какъ-бы пришла въ себя и осмотрлась.

Окинувъ взоромъ пустой придлъ, она взглянула на Аревало, и глаза ея на мгновеніе остановились на немъ. Нсколько секундъ смотрла она на молодого человка, упорна вглядываясь въ его лицо, съ удивленіемъ и какъ-бы озадаченная его присутствіемъ въ капиль.

Аревало невольно смутился и отвелъ отъ нея глаза. Взглядъ двушки показался ему черезчуръ страннымъ, испытующимъ, и даже загадочнымъ.

Что могло удивить ее? Костюмъ его былъ обыкновенный національный, скромный.

Двушка поднялась, пошла изъ придла, но затмъ оглянулась на него снова. Въ ея взор былъ вопросъ, и вопросъ этотъ былъ ясенъ.

Аревало понялъ, что взглядомъ своимъ она говоритъ:

— Что-же вы не идете за мной?

Этотъ молчаливый взглядъ былъ настолько простъ и ясенъ, что Аревало двинулся. Двушка пошла къ выходу изъ собора, а Аревало послдовалъ за ней. Она приблизилась къ чаш со святой водой, остановилась возл нея и ждала.

Аревало приблизился, опустилъ руку въ чашу и протянулъ, двушк горсть со святой водой. Она омочила руку въ его рук, затмъ омочила себ по обычаю лобъ и оснила себя крестнымъ знаменіемъ. Пока Аревало длалъ то же самое, двушка выговорила, строго глядя ему въ лицо:

— Вы Хуанъ Аревало?

— Да, отозвался онъ почтительно.

— Вы взялись строить мостъ чрезъ Тахо?

— Да! тмъ же голосомъ отвтилъ молодой человкъ.

— О васъ вс говорятъ. Мн васъ указали на-дняхъ, и теперь я узнала васъ.

Аревало не отвтилъ ничего.

Незнакомка помолчала мгновеніе и выговорила:

— Исполните, сеньоръ, мою просьбу. Эта капилья, гд. мы встртились — обычное мсто моей молитвы. Я съ дтства прихожу въ нее. Придловъ въ собор много… Не ходите въ мою капилью и выберите себ другую. Являясь въ мою, вы будете смущать меня и мшать молиться.

Все это было сказано спокойно и гордо.

Аревало молча склонился въ знакъ согласія.

Всякій другой молодой человкъ непремнно заподозрилъ-бы въ двушк своеобразное кокетство, отчасти дерзкое и смлое, но Аревало былъ не таковъ. Да и заподозрить въ кокетств двушку съ такимъ строгимъ лицомъ было трудно.

Незнакомка едва замтно кивнула головой и двинулась изъ собора. Аревало далъ ей выйти и затмъ тихо двинулся тоже къ выходу. Когда онъ вышелъ на паперть, незнакомка была уже въ сотн шаговъ и тихо шла черезъ площадь.

Цлый день продумалъ молодой человкъ о странной встрч странной просьб, но на другой день забылъ и думать о незнакомк.

IV.

Прошло около недли. Наступили великіе дни Страстной седмицы, начались въ город процессіи и мистеріи въ собор и во всхъ церквахъ. Въ Страстную пятницу весь городъ былъ на ногахъ и на улиц, чтобы видть главную процессію, обходившую городъ.

Хуанъ Аревало вышелъ тоже изъ дому.

Эти процессіи Страстной недли особенно интересовали молодого зодчаго, такъ какъ на его родин не было въ обыча ничего подобнаго.

Онъ присоединился къ толп недалеко отъ собора, чтобы пропустить мимо себя и видть всю процессію.

Въ кучк народа, стоявшаго около него, онъ вдругъ увидлъ женскую фигуру и узналъ въ ней свою незнакомку. Она тоже увидала его, взглянула на него быстро, украдкой, но Аревало усплъ замтить, что взглядъ ея былъ мене строгъ, чмъ когда-то у чаши со святой водой.

Она была вмст съ пожилой женщиной, съ сдымъ старикомъ и держала за руку десятилтняго мальчика.

Аревало, пользуясь колыханьемъ толпы, передвинулся ближе къ нимъ и наконецъ сталъ рядомъ со старикомъ. Въ первую минуту ему хотлось заговорить съ почтеннымъ на видъ толеданцемъ, но затмъ тотчасъ-же онъ перемнилъ намреніе.

Онъ не былъ способенъ на подобнаго рода поступки. Познакомиться съ семьею двушки, которая такъ странно познакомилась съ нимъ, было-бы подъ-стать всякому другому молодому человку, такъ какъ все это походило нсколько на любовное приключеніе пришельца въ чужомъ город. На именно это обстоятельство какъ-бы оскорбляло молодого зодчаго.

‘Не ради красавицъ явился я въ Толедо, а ради иного — великаго дла!’ ршилъ онъ мысленно.

Процессія открылась отрядомъ солдатъ, за ними хали на два въ рядъ нсколько рыцарей въ блестящихъ латахъ съ опущенными забралами.

Затмъ, тоже по два въ рядъ, шли длинной вереницей люди въ длинныхъ блыхъ саванахъ, опоясанные простыми веревками, на которыхъ висли четки. Головы и лица ихъ были закрыты подобіемъ мшковъ, тоже блыхъ, въ которыхъ были прорзаны дырочки для глазъ. Въ рукахъ каждый держалъ большую зажженную свчу. Вс они были босоноги, и на нкоторымъ ногамъ, нжнымъ и блымъ, можно было догадаться, что ихъ обладатели очутились вдругъ безъ обуви только по случаю покаяннаго торжества.

Дйствительно, эти замаскированные участники шествія были большею частью богатые люди или-же древніе аристократы, внесшіе щедрую дань въ церковь за право такого покаянія.

За вереницей въ саванахъ появилась главная часть процессіи… Вслдъ за двумя воинами римлянами двигался красивый,но блдный и худой молодой человкъ, изображавшій Христа. Онъ несъ или тащилъ на плеч большой крестъ, а за нимъ шелъ высокій старикъ въ древне-еврейскомъ одяніи и поддерживалъ крестъ. Старикъ изображалъ Іосифа Аримаейскаго.

Позади, по два въ рядъ, двигались апостолы въ разноцвтныхъ одяніяхъ, старики и молодые люди, сдые, черноволосые и блокурые…

Шествіе замыкалъ огромнаго роста рыжій и страшно безобразный человкъ, изображавшій предателя Христова. Іуда, шелъ опустя глаза въ землю, какъ-бы одинъ, такъ какъ отсталъ отъ вереницы апостоловъ, а за нимъ по близости никто не шелъ, вс будто сторонились… Онъ несъ въ одной рук мшочекъ съ деньгами, на которомъ была начертана большая цифра 30, а на другой рук у него была черная кошка.

Шествіе замыкалось снова кающимися въ саванахъ, рыцарями въ латахъ и солдатами.

Когда процессія прошла, Аревало разумется собрался тотчасъ удалиться отъ молодой двушки и стоящихъ съ нею. Но въ тотъ-же мигъ мальчикъ, котораго она держала за руку, показалъ на него и, оборачиваясь къ пожилой женщин и къ двушк, произнесъ веселымъ голосомъ:

— Вотъ сеньоръ, про котораго вы часто говорите!

Старикъ повернулся къ Аревало, очевидно призналъ его, и улыбнувшись произнесъ:

— Позвольте познакомиться. Мы васъ знаемъ какъ и многіе въ Толедо. Мы вс, толеданцы, съ удивленіемъ и любовью взираемъ на васъ. Мы надемся, что Богъ поможетъ вамъ въ вашемъ великомъ предпріятіи. Позвольте представиться: мое имя — Рамонъ Талавера, я уроженецъ и обыватель Толедо, когда-то занимался тоже нашимъ славнымъ дломъ — оружіемъ. Могу васъ уврить, что много на свт толедскихъ клинковъ, кинжаловъ и шпагъ съ моей фабрики. Теперь я бросилъ это дло. Позвольте познакомить васъ — вотъ моя дочь, а вотъ внучка и внучекъ.

Аревало раскланялся съ женщинами. Мать незнакомки, пожилая женщина, полная, съ добродушнымъ лицомъ, заговорила съ нимъ о процессіи, о текущей недл, о великихъ дняхъ страстей Господнихъ.

Два раза она обратилась къ дочери, называя ее Розитой.

Имя Розы странно коснулось слуха молодого человка. Это было дорогое для него имя. Такъ звали его мать, которой онъ лишился будучи еще младенцемъ.

Аревало заговорилъ было съ двушкой, но донья Розита оставалась попрежнему непреклонна — холодною и суровою, ни разу не подняла на него своихъ чудныхъ глазъ и только нсколько черезчуръ тихимъ голосомъ, выдававшимъ волненіе, отвчала однозвучно: да и нтъ.

Наконецъ семья раскланялась съ Хуаномъ Аревало, и Талавера пригласилъ его постить ихъ, прибавляя по обычаю, что все въ его дом находится въ распоряженіи новаго знакомаго, знаменитаго зодчаго.

Прошла Страстная недля, прошла и Святая, и хотя работы были прекращены на это время, Аревало и не думалъ отправляться по приглашенью.

Ему не было возможности думать о чемъ либо помимо труднаго, дорогого сердцу и великаго предпріятія. Посл Святой онъ кончилъ первую и немаловажную часть дла: вполн установилъ лса. Началась кладка гранитныхъ глыбъ…

Прошелъ еще мсяцъ. Хуанъ Аревало проводилъ цлые дни на стройк, а вечера — дома. И за все это время волненій, сомнній и усталости молодой зодчій ни разу не вспомнилъ о двушк.

V.

Однажды главный надзиратель надъ работами, каменщикъ по ремеслу, но уже разбогатвшій и ставшій подрядчикомъ, добрый, честный и набожный человкъ, по имени Гомесъ, заявилъ Аревало, что ввечеру придетъ къ нему по весьма важному длу. У Гомеса былъ загадочный видъ, и Аревало удивился.

Въ тотъ же день, около девяти часовъ, Гомесъ явился къ архитектору и кратко объяснилъ ему, что на постройкахъ творится что-то неладное, и не мшало бы заказать молебенъ Пресвятой Дв, чтобы все окончилось благополучно.

На удивленные вопросы Аревало, подрядчикъ объяснилъ, что недли съ дв назадъ, возвращаясь отъ пріятеля около полуночи, онъ случайно проходилъ вблизи стройки и зашелъ на нее.

Среди лсовъ, въ темнот, онъ увидлъ темную фигуру, которая сидла на доск прямо надъ пучиной Тахо. Его взялъ страхъ, онъ перекрестился и быстро ушелъ со стройки. Онъ подумалъ, что ему просто померещилась эта черная фигура.

Черезъ недлю приблизительно, забывъ днемъ на работахъ свою наваху или складной ножъ, который подарила ему покойная сестра и которымъ онъ очень дорожилъ, онъ вспомнилъ о немъ среди ночи, уже часа въ два, и тотчасъ всталъ, одлся и отправился на стройку.

— Не подумайте, сеньоръ, замтилъ Гомесъ,— что я шелъ на стройку съ какими-либо боязливыми мыслями. Я и забылъ совсмъ о томъ, что мн когда-то померещилось. Я думалъ только о томъ, цла-ли моя наваха. Но едва вступилъ я на лса, какъ увидлъ тихо двигавшуюся ко мн навстрчу темную фигуру, женскую, а не мужскую. Но она двигалась не по лсамъ. Она двигалась по воздуху, въ пространств между лсами и пучиной Тахо. Разумется, я бросился бжать и только дома очнулся отъ страха.

Аревало невольно улыбнулся на все, что услышалъ. Въ немъ не было и тни того суеврія, которымъ отличались его соотечественники.

‘Что же мудренаго, подумалъ онъ, — что на лса ночью кто-нибудь ходитъ ради любопытства или просто ради прогулки…’

— Вы думаете, это все? продолжалъ Гомесъ.— Нтъ. Въ томъ-то и дло. Не дале какъ вчера пришелъ ко мн одинъ изъ нашихъ рабочихъ, Фернанъ, котораго вы знаете, и передалъ мн приключившееся съ нимъ. Онъ зачмъ-то отправился на стройку тоже среди ночи и точно такъ же былъ испуганъ и ушелъ. Онъ не только видлъ привидніе среди лсовъ, но слышалъ ужасные звуки, такіе, которые, онъ говоритъ, описать невозможно. Сначала ему показалось, что кто-то поетъ, потомъ ему показалось, что кто-то жалобно плачетъ. А затмъ почудился ему какой-то страшный свистъ, будто даже скрежетъ зубовъ, и вообще всякое наважденіе. Онъ бросился бжать безъ оглядки, а затмъ счелъ нужнымъ разсказать это мн. Разумется, нтъ никакого сомннія, что Фернанъ видлъ то же самое привидніе, которое два раза видлъ я.

Аревало успокоилъ Гомеса и общалъ въ слдующую же ночь отправиться самъ.

— Если я не увижу ничего, сказалъ онъ, — то все-таки общаю вамъ, что буду три ночи подъ-рядъ ходить на стройку въ самую полночь. И если дйствительно привидніе является на нашей стройк, то, вроятно, не испугается меня, явится и мн. А если дйствительно происходитъ что-либо нехорошее, то мы обратимся къ архіепископу и споемъ торжественный ‘Те Deum’, чтобы избавить наше предпріятіе отъ нечистой силы.

Дйствительно Аревало въ ту же ночь вышелъ изъ дому и отправился къ берегамъ Тахо. Приблизившись къ стройк, онъ спокойно вступилъ на помостъ, прошелъ по доскамъ вс лса до противоположнаго берега и нисколько не удивился, что не видалъ и не слыхалъ ничего особеннаго.

Усвшись на самой средин лсовъ, онъ задумался и снова въ тысячный разъ проврялъ въ своей голов вс выводы своей зодческой работы. Ему представлялся его мостъ уже оконченнымъ, представлялась смлая и дерзкая арка — цлая каменная глыба, грандіозно и граціозно висящая въ воздух.

‘Я умру и умрутъ вс мои современники, думалось Аревало.— Пойдетъ поколніе за поколніемъ — и вс пройдутъ. А ты, плодъ моего разума и рукъ, останешься на-вки!’

Просидвъ на стройк около часу, Аревало вернулся домой бодрый, довольный, врующій…

На другой день, когда снова кипла работа, Гомесъ подошелъ къ архитектору и молчаливо-вопросительно взглянулъ на него. Аревало разсмялся и выговорилъ:

— Разумется былъ, милый Гомесъ, даже сидлъ цлый часъ здсь въ самую полночь.

— И ничего? спросилъ каменьщикъ.

— Разумется, ничего. Но я общаю вамъ еще дв ночи ходить, чтобы только успокоить васъ и всхъ рабочихъ. Я слышалъ, что Фернанъ уже разсказалъ это всмъ и вс вы работаете со стсненнымъ сердцемъ, съ суеврнымъ страхомъ. Я этого не хочу. Если понадобится для успокоенія вашего, я готовъ по два раза въ недлю ночевать здсь, пожалуй даже поставить стражу. Но, конечно, отслужить молебенъ лучше всего.

На слдующую ночь Аревало точно такъ же отправился на стройку, прошелъ по ней и вернулся домой.

На третью ночь онъ чувствовалъ себя настолько усталымъ, что, несмотря на общаніе, ршился обмануть Гомеса и отложить свое ночное посщеніе до слдующаго раза.

Побывавъ третій разъ на стройк, Аревало вернулся точно такъ же домой, не видавъ ничего.

Но прошло еще дня четыре, и одинъ изъ рабочихъ явился къ нему утромъ отъ имени Гомеса.

— Гомесъ захворалъ, сказалъ онъ,— и сегодня на работ, не будетъ. Онъ былъ ночью на стройк и такъ перепугался, что слегъ въ постель.

Разумется, Аревало тотчасъ же отправился на домъ къ подрядчику, котораго очень любилъ, и узналъ отъ Гомеса, что тотъ снова осмлился пойти ночью на стройку и снова то же привидніе представилось ему. Фигура — положительно женщина — привидлась ему сидящею неподвижно среди балокъ, наклонившись, и въ такой поз, какъ бы собиралась летть съ лсовъ въ пучину рки.

Завидя Гомеса, она быстро двинулась на него, но онъ, перепугавшись на смерть, бросился бжать изо всхъ силъ,и послдствіемъ сего была хворость: лихорадка и жаръ.

Аревало пожелалъ каменщику поскорй поправляться и общалъ со слдующей ночи отправляться и быть на стройк съ десяти часовъ до разсвта.

VI.

Аревало врилъ, что Гомесъ не лжетъ. Ему хотлось только доказать, что это привидніе — не что иное, какъ какіе-нибудь обыватели толедскіе, случайно заходящіе по ночамъ на лса изъ простого любопытства.

Аревало легъ раньше спать и приказалъ разбудить себя предъ полуночью.

За четверть часа до полуночи, молодой человкъ былъ уже надъ бурливымъ Тахо, сонъ настолько одолвалъ его, что онъ, звая и проклиная суевріе своихъ соотечественниковъ, услся на удобномъ мст среди лсовъ и собрался было опять дремать.

Ночь была тихая, прохладная и ясная. Въ такія ночи подъ, небомъ Испаніи вся природа какъ будто лниво и отрадно отдыхаетъ отъ жгучаго денного зноя и отъ вынесенныхъ за день мукъ подъ безпощадно палящими лучами солнца.

Прошло около получаса въ полной тишин. Аревало хотя и собирался подремать, но синева и серебро, чудно сочетавшіяся въ ночи кругомъ него, и въ далекой выси, и на земл подйствовали на душу художника и отогнали дремоту. Онъ невольно сталъ любоваться окрестностью, и темно-синею долиной, и величественнымъ утесомъ, на вершин котораго грознымъ гранитнымъ гнздомъ громоздился древній городъ, и могучимъ потокомъ, вчно живымъ, въ своемъ безостановочномъ бг къ морю…

Легкій шелестъ заставилъ Аревало вдругъ перевести глаза, съ окрестности ближе къ себ и мосту… Онъ слегка вздрогнулъ, не отъ суеврія, а отъ неожиданности… Шагахъ въ пяти отъ него уже стояла недвижно женская фигура и глядла на него.

— Доброй ночи, сеньора! вымолвилъ Аревало шутливо.— Вы изволили явиться на вашу обычную ночную прогулку?

Женщина молчала, но опустила голову какъ виновная.

— Я долженъ признаться вамъ, сеньора, что пришелъ сюда, ночью исключительно съ цлью встртиться съ вами и обратиться къ вамъ съ просьбой, чтобы вы…

Аревало запнулся, всталъ и, собираясь вжливе и мягче выразить свою просьбу, подошелъ къ незнакомк.

— Неужели я не ошибаюсь! воскликнулъ онъ, приглядвшись и узнавъ юную внучку Талаверы.

— Да, это я, донъ-Хуанъ, тихо и виновато отвтила Розита.— Я часто ночью прихожу сюда.

Аревало былъ настолько пораженъ, что долго не могъ вымолвить ни слова.

Розита опустилась на ближайшую балку и усвшись молчала.

— Зачмъ вы ходите сюда? спросилъ наконецъ молодой человкъ, садясь около двушки. И онъ разсказалъ ей, какой страхъ нагнала она на рабочихъ.

— Я прихожу глядть на вашу работу, едва слышно отозвалась она,— думаю о васъ и горюю… Здсь я чувствую себя ближе къ вамъ, будто бесдую съ вами самимъ, глядя на это чудное сооруженіе… Я думаю, вы догадываетесь, какая причина заставляетъ меня такъ поступать.

— Нтъ, донья Розита… Я не смю думать, чтобы моя личность была вамъ…

— Причина та, донъ-Хуанъ, что я люблю васъ! вдругъ будто вырвалось у двушки громко, твердо, но съ оттнкомъ горечи.

Аревало снова смутился и не зналъ, что отвчать. Ему стало вдругъ грустно.

Молодая двушка заговорила снова первая. Тихо, печально, безпомощно, будто жалуясь на свою лихую долю, объяснила она, что съ первыхъ встрчъ съ зодчимъ на улицахъ Толедо, а затмъ въ собор, она полюбила его. Полюбила въ первый разъ… И сначала она боролась всячески со своимъ чувствомъ, которое не раздлено, даже не вдомо виновнику его возникновенія, но теперь, посл тщетной борьбы, она ршается прямо высказать все…

— Полюбите меня, донъ-Хуанъ, кончила Розита, — и вся жизнь моя будетъ посвящена вамъ, каждая мысль, каждый ударъ сердца будутъ ваши, для васъ…

Розита смолкла, Аревало не отвтилъ. Наступило долгое молчаніе, томительное и грустное.

— Длать нечего, заговорилъ онъ наконецъ,— я покаюсь вамъ, донья Розита. Я повдаю поневол то, что всегда хранилъ втайн… Другого исхода нтъ… Я не могу, Розита, полюбить васъ. Я не долженъ и не смю полюбить кого-либо, а тмъ паче жениться…

— У васъ есть невста на родин, въ Аррагон?

— Нтъ, Розита. Я никого не люблю и конечно никогда ничего подобнаго не будетъ со мной. Этого не должно быть. Иначе я погибну.

— Два Марія! воскликнула двушка.— Я не понимаю васъ. Объяснитесь!

— Я чувствую даже, что неспособенъ полюбить. Никогда еще ничего такого не бывало со мною. И кром того, душу мою тяготитъ, Розита, предсказаніе, въ которое я врю и котораго хочу избгнуть.

— Какое предсказаніе?

— Въ моемъ родномъ город есть гитана, дряхлая старуха лтъ девяноста, которая очень почитается, какъ прорицательница. Многимъ людямъ многихъ поколній предсказала она ихъ судьбу въ точности. Даръ провиднія такъ силенъ въ старух, что она видитъ ясно даже крупныя событія лтъ, за десять и двадцать впередъ. Говорятъ, что она даже предсказала соединеніе Кастиліи и Вррагона въ одно королевство, вслдствіе брака Фердинанда и Изабеллы. И многое другое… И вотъ эта гитана сказала мн: ‘У тебя будетъ имя громкое… Или славное, или позорное! Вся Испанія узнаетъ его… Любящая женщина повліяетъ всемогущимъ образомъ на всю твою земную жизнь… Или погубитъ тебя въ самую лучшую минуту твоей жизни, или чудесно спасетъ тебя отъ гибели’. И вотъ,Розита, благодаря этому предсказанію, я, посл многихъ размышленій, ршился отдаляться отъ всхъ женщинъ. Я никогда не только не женюсь, но даже и полюбить кого-либо не допущу себя… Пускай явится губительница или спасительница помимо меня и моей личной воли.

— Но въ чемъ боле уврены вы, донъ-Хуанъ? спросила Розита грустно.— Какое вліяніе, худое или хорошее, будетъ имть эта женщина?

— Скоре худое, Розита… Это чаще бываетъ на свт. Въ особенности съ людьми призванными служить искусству..

— Я глубоко врю въ противоположное, воскликнула Розита. Женщина любящая и преданная не можетъ погубить человка, котораго избрало ея сердце. Напротивъ жена, подруга жизни — стражъ своего мужа и защитница отъ враговъ, явныхъ и даже тайныхъ, потому что она должна чуять сердцемъ, гд опасность для любимаго человка. Подумайте, Хуанъ… Обдумайте и взвсьте все и дайте мн отвтъ. Мы предназначены другъ для друга. Я врю въ это. Я безумно люблю васъ и готова сейчасъ же пожертвовать для васъ и своей жизнью… Какъ же я могу погубить васъ, если стану вашей женой, рабой и стражемъ въ жизни?!.. Обдумайте все и дайте мн отвть хотя бы чрезъ мсяцъ. А пока я общаю вамъ не приходить боле сюда, чтобы горевать и плакать надъ своей печальной долей.

— Розита, я знаю впередъ, что я отвчу вамъ. Я не позволю себ увлечься… Изъ всхъ женщинъ, что я встрчалъ, вы первая, къ которой я чувствую какое-то непонятное для меня влеченіе. Но я поборолъ его въ себ… Я не долженъ никого любить, да и не могу… То, что было у меня къ вамъ — не любовь. Я бы желалъ, чтобъ вы были мн сестрою, другомъ.

— Подумайте и отвтьте, отозвалась двушка.— Я хочу врить, хочу надяться…

Розита встала, Аревало поднялся тоже. Они двинулись молча, вышли изъ сооруженія на берегъ, и здсь Розита простилась съ нимъ.

— Идите домой. Насъ могутъ увидть вмст.

— Вы не боитесь итти одн?

— Я ничего не боюсь, Хуанъ, тихо отвтила она.— Ничего на свт, и это потому, что я не боюсь смерти. Теперь я боюсь, правда… боюсь вашего отвта. Онъ можетъ быть для меня ужасне смерти!

Они молча простились и разошлись въ разныя стороны.

Аревало, взволнованный и грустный, вернулся къ себ. Онъ чувствовалъ себя какъ бы виноватымъ предъ простою, прямодушною двушкой. Борьба въ немъ самомъ уже начиналась.

VII.

На другой день посл ночного свиданія съ призракомъ, пугавшимъ рабочихъ, Хуанъ Аревало успокоилъ всхъ, поклявшись, что привидніе перестанетъ появляться среди лсовъ стройки. Вскор призракъ исчезъ изъ суеврныхъ головъ всхъ рабочихъ. Они забыли и думать о немъ. Но за то призракъ заполонилъ мысли и чувства самого зодчаго.

Теперь ежечасно — и днемъ на стройк, и ночью во сн — Аревало былъ преслдуемъ этимъ призракомъ. Онъ твердо и искренно объяснился съ Розитой. Вдь онъ не лгалъ,— когда говорилъ ей, что никогда въ жизни не былъ увлеченъ ни одною женщиной и считаетъ себя неспособнымъ любить.

Между тмъ тотчасъ посл этого объясненія, онъ ощутилъ въ себ какое-то смущеніе, противорчіе между разумомъ и сердцемъ. Онъ уже спрашивалъ себя, точно-ли можетъ онъ посвятить всю свою жизнь одному искусству, принести въ жертву все своему дарованію и призванію.

Таинственное и роковое предсказаніе гитаны, о которомъ онъ повдалъ молодой двушк, теперь поневол онъ желалъ объяснить такъ, какъ объясняла Розита. Дйствительно, почему же думать, что эта женщина должна погубить его, а не спасти?

Въ теченіе двухъ недль Аревало боролся самъ съ собой, и эта душевная смута отчасти мшала ему въ его занятіяхъ. Внутренняя борьба зодчаго съ любовникомъ окончилась, однако, полною побдой перваго.

Аревало ршилъ, что онъ могъ бы любить Розиту, пожалуй даже уже теперь чувствуетъ къ ней какое-то новое, дотол незнакомое чувство, но онъ обязанъ пожертвовать двушкой, принести ее въ жертву своему призванію художника.

Въ одинъ свободный отъ работъ, праздничный день, Аревало отправился въ семью Талаверы. Онъ замтилъ въ Розит большую перемну. Она слегка похудла лицомъ и взглядъ ея былъ не прежній — твердый и гордый, а грустный и кроткій. Она казалась чмъ-то надломленною или побжденною.

При встрч съ нимъ она оживилась, лицо ея зарумянилось, красивые глаза блеснули, и въ нихъ почуялся молодому человку вопросъ, страстный, жгучій…

Онъ понялъ, что она томилась за все это время и ждетъ окончательнаго ршенія своей судьбы. На мгновеніе и Аревало смутился, чувствовалъ и себя побжденнымъ, готовъ былъ сказать двушк совершенно противоположное тому, съ чмъ шелъ сюда къ нимъ въ домъ.

Онъ пробылъ вечеръ со всей семьей, но объясниться съ Розитой было невозможно. Однако двушка выбрала мгновеніе и шепнула Аревало, что будетъ ждать его въ полночь на своемъ балкон.

Стародавній и коренной обычай всей Испаніи, по которому молодые люди, нареченные или просто влюбленные, болтаютъ по ночамъ, не могъ казаться Аревало чмъ-либо особеннымъ.. Тысячи разъ видлъ онъ самъ на улицахъ многихъ городовъ такія ночныя парочки, бесдующія между собой до зари: она — на балкон, онъ — на улиц.

Но всегда, съ самыхъ юныхъ лтъ, Аревало чувствовалъ, что самъ никогда не попадетъ въ такое положеніе, такъ какъ никогда никакая двушка не заставитъ его прійти подъ ея: балконъ.

Но теперь предстоялъ выборъ: или Розита снова начнетъ приходить тайкомъ на стройку, чтобы горевать, и кто-либо изъ рабочихъ можетъ увидть ее, а затмъ вс будутъ снова, смущены суеврно, или же онъ пойдетъ сейчасъ подъ ея балконъ объясниться.

Аревало ршился на второе и, побродивъ немного по улицамъ, около полуночи вернулся къ тому же дому, гд провелъ вечеръ. Ночь, по счастію, была темна, насколько можетъ быть темна испанская ночь.

Аревало нашелъ Розиту, уже ожидавшую его на балкон. Въ нсколькихъ словахъ объяснилъ онъ, что остается при первомъ своемъ ршеніи, увренъ, что долженъ избгать женщинъ, такъ какъ объясняетъ предсказаніе гитаны посвоему, а не такъ, какъ хочетъ его объяснить Розита.

— Чтобы быть спасеннымъ женщиной, сказалъ онъ,— надо быть въ затруднительныхъ или горестныхъ обстоятельствахъ. Я до сихъ поръ не былъ въ таковыхъ, и если мн удастся закончить предпріятіе, которымъ я занятъ теперь, то, надо думать, что жизнь моя устроится настолько хорошо, что мн не нужно будетъ никакой спасительницы. Слдовательно, всякая женщина, которая можетъ возымть вліяніе на мою жизнь, будетъ имть только дурное — погубитъ меня. Я предлагаю вамъ мою братскую любовь, дружбу, но женой моей ни вы, ни другая никогда не будетъ.

Розита ничего не отвчала. Она стояла на балкон, опираясь на него и свсившись къ Аревало черезъ перила. Посл довольно долгаго молчанія она выговорила:

— Но вы общаете мн, все-таки, изрдка бывать у насъ?

Аревало съ чувствомъ отвчалъ, что все зависитъ отъ самой Розиты.

— Съ той минуты, какъ мы ршимъ, что мы просто друзья или братъ съ сестрой, я готовъ бывать у васъ всякій день. Я не буду опасаться васъ. Согласитесь стать этой сестрой…

— Я соглана! тихо и кротко шепнула Розита и прибавила: до свиданія, до завтра!

VIII.

Дйствительно, со слдующаго дня Аревало началъ все чаще бывать у старика Талаверы. Его обращеніе со внучкой было таково, что ни мать, ни ддъ не могли почесть его новіемъ, или женихомъ Розиты.

Жизнь Аревало нсколько измнилась. Онъ проводилъ весь день попрежнему надъ бурливымъ Тахо среди своего сооруженія, а каждый вечеръ — въ семь новыхъ друзей, гд вс любили его. Если бы онъ былъ теперь не только женихомъ Розиты, но даже ея мужемъ, то врядъ-ли отношенія къ нему ея матери, или дда, даже мальчугана, были бы сердечне.

Зодчій былъ въ семь Талаверы сыномъ, братомъ, внукомъ. Онъ такъ сжился и свыкся со всей семьей, что врядъ-ли могъ бы теперь обойтись безъ нея. Сердце его, вс мысли, принадлежали теперь и предпріятію, и молодой двушк. Мостъ и Розита раздлили поровну его душу.

Чувство его къ Розит было много сильне того, что носитъ названіе любви. Это не было страстью: это было чувство тихое, безмятежное, но глубоко вндрившееся во все его существо. Аревало называлъ его дружбой, но обманывалъ самого себя.

Простой случай надоумилъ его, а равно и смутилъ. Онъ узналъ, что Розита ршается на роковой шагъ. Однажды ввечеру къ молодому человку явился въ гости старикъ Талавера и имлъ такой смущенный видъ, что Аревало стало сразу понятно, съ какой цлью является къ нему ддъ его возлюбленной.

Молодой зодчій не ошибся. Талавера тотчасъ же началъ свое объясненіе съ нимъ и сдлалъ длинное предисловіе объ качествахъ своей внучки, а затмъ, запинаясь, спросилъ у Аревало, какія чувства питаетъ онъ къ Розит.

Аревало высказался ясно, искренно и горячо.

— Если есть на свт двушка, кончилъ онъ,— съ которой бы я ршился — вопреки предсказаніямъ гитаны — соединить навки свою судьбу, то, конечно, это — Розита. Но я боюсь… Сказано даже въ Евангеліи: ‘не зарывай въ землю свой талантъ, данный свыше. Зажги свточъ свой такъ, чтобъ вс видли его, а не укрывай его’! Я увренъ, что бракъ и связь съ женщиной заглушитъ мой даръ, и мое земное существованіе станетъ ничтожнымъ прозябаніемъ. У художника не должно быть семьи и всяческихъ заботъ, низменныхъ, будничныхъ.

Талавера тонко намекнулъ зодчему, что у внучки будетъ большое приданое, при которомъ можно существовать беззаботно. Половину всего своего большого состоянія старикъ предполагалъ тотчасъ передать внучк.

— Что деньги! воскликнулъ Аревало.— Это прахъ. А славы никакія деньги не дадутъ.

Талавера сильно опечалился и наконецъ объяснилъ молодому человку, что ршился на необычный и почти неблагопристойный шагъ — явиться сватомъ внучки — по той причин, что Розита ршила немедленно постричься въ монастырь.

— Міръ безъ донъ Хуана Аревало ей постылъ, сказалъ старикъ со слезами на глазахъ.— И мы теперь должны заживо похоронить нашу бдную двочку.

Аревало былъ пораженъ этимъ извстіемъ.

Когда старикъ ушелъ отъ него, онъ всю ночь не смыкалъ глазъ и спрашивалъ себя:

Почему не хочетъ онъ Розиты въ подруги жизни и въ то же время не хочетъ, чтобъ она стала монахиней? Откуда же эта дкая боль на сердц при мысли, что Розита покинетъ суету міра изъ любви къ нему?

Однако размышленія Аревало не привели ни къ чему.

На утро онъ объяснился съ Розитой и сталъ просить ее отложить свое намреніе до окончанія его сооруженія.

— Когда я кончу мостъ и долженъ буду ухать изъ Толедо куда-либо въ другой городъ искать работы, вы можете поступить въ монастырь.

— Я такъ и предполагала, спокойно отозвалась Розита.— Я даже ршила постричься именно въ тотъ день, когда будетъ открытіе вашего чуднаго сооруженія.

IX.

Прошло еще три мсяца. Сооруженіе Аревало близилось къ концу. Оставалось всего около сажени кладки, чтобы вывести самый центръ высокой арки.

Однажды, бродя по лсамъ, Аревало пришло на умъ взглянуть на свою постройку издали, съ рки. Въ тотъ же вечеръ онъ взялъ лодку и отправился полюбоваться своимъ сооруженіемъ.

Аревало съ трудомъ, по милости быстраго теченія, прохалъ раза два подъ лсами и затмъ вернулся домой нсколько смущенный.

На другой день, ранхонько на зар, прежде чмъ собрались еще рабочіе, онъ былъ на стройк, внимательно и пристально оглядлъ все сооруженіе и тщательно измрилъ его во всхъ направленіяхъ. Онъ, казалось, чуть не ощупывалъ каждую отдльную гранитную плиту.

Когда, вс рабочіе сошлись, онъ отправился домой схватилъ свои планы и чертежи и взволнованный заслъ за работу.

Онъ началъ чертить вновь, потомъ принялся за вычисленіе, посл чего боле часу просидлъ неподвижно надъ столомъ, положивъ голову на руки. Затмъ, около вечерни, онъ быстро поднялся и бросился изъ дому. Онъ пошелъ по улицамъ города, какъ если бы спшилъ по крайне важному и срочному длу, а между тмъ онъ шелъ въ соборъ.

Войдя подъ высокіе темные своды, онъ остановился въ какой-то нершительности, будто въ недоумніи, будто удлинился, что очутился въ собор.

‘Молиться! будто шепталъ ему чей-то голосъ.— Поздно!.. Ты прежде этого не длалъ! Да и какъ молить Бога о чуд?.. Вдь это было бы чудо… А ихъ на свт не бываетъ… А если бываетъ?.. Нтъ’!..

Аревало сталъ тихо бродить по всему собору. Народу было не много, только кое-гд въ капильяхъ виднлись черныя женскія фигуры на колняхъ передъ престолами, нсколько нищихъ толпились у выхода, нсколько монаховъ и капуци.новъ ждали чего-то у главнаго алтаря.

Аревало вспомнилъ о своей первой встрч съ Розитой въ томъ придл, который она называла своимъ и въ которомъ съ тхъ поръ онъ не бывалъ по общанію данному ей..

Онъ быстро направился теперь прямо въ эту капилью. Ему захотлось просто очутиться въ ней. Быть можетъ тамъ, въ ея капильи, у него станетъ тише на душ, быть можетъ, явится увренность, быть можетъ все окажется простымъ недоразумніемъ, все прояснится.

Аревало нашелъ придлъ пустымъ, приблизился къ самому престолу и опустился на колни предъ ступеньками. По его склоненной голов, скрещеннымъ рукамъ, онъ казался человкомъ горячо молящимся, но въ дйствительности это былъ человкъ только пораженный чмъ-то страшнымъ, нежданнымъ и роковымъ.

Аревало настолько погрузился въ думы, что даже не замтилъ, какъ рядомъ съ нимъ опустилась на колни женщина. Онъ очнулся только тогда, когда рука ея тихо коснулась его плеча. Онъ поднялъ голову и въ складкахъ кружева мантильи сразу узналъ строгое лицо Розиты.

— Клятвопреступникъ! тихо и кротко произнесла двушка, улыбаясь.— Зачмъ вы здсь?

— Розита! воскликнулъ Аревало.— Слава Богу, что онъ привелъ васъ сюда. Я погибаю!.. Предъ вами осужденный на смерть. Черезъ недлю, дв, я долженъ покинуть этотъ, міръ.

Двушка поблднла, схватила его за руку и выговорила твердо:

— Я этого никогда не допущу! Говорите, въ чемъ дло?

— Ошибка, Розита. Роковая ошибка!.. Я не понимаю, гд былъ мой разумъ при начал сооруженія… Быть можетъ онъ былъ въ дом старика Талаверы! Да, былъ можетъ я слишкомъ былъ плненъ Вами, слишкомъ много поневол думалъ о васъ. Впрочемъ, нтъ! Я длалъ мои вычисленія, когда еще не зналъ васъ… Тогда, стало быть, предсказаніе гитаны оправдывается… Одна близость съ вами, даже простыя дружескія отношенія — и т должны погубить меня. Мое сооруженіе, которое должно было увковчить мое имя, теперь сдлается причиной моей погибели — смерти. Моя арабская арка, какъ только снимутъ лса, рухнетъ въ волны Тахо. Ошибка, безсмысленная, дтская ошибка! Я теперь уже ясно вижу, насколько груба эта ошибка. Такая арка не можетъ простоять и двухъ часовъ… А между тмъ ошибка непоправима теперь, ибо сдлана. давно. Тому назадъ мсяца два я могъ еще исправить ее, когда были готовы лишь два береговыхъ устоя, но теперь… поздно!

Аревало замолчалъ. Розита держала его руку и крпко стиснула ее, сама того не сознавая. Она стояла на колняхъ, сгорбившись, глядя въ землю. Лицо ея было страшно блдно и изрдка подергивалось какъ бы легкой судорогой.

При малйшемъ движеніи молодого человка Розита сильно стискивала его руку, какъ бы боясь, что онъ ускользнетъ отъ нея.

— Уврены-ли вы въ томъ, что вы ошиблись? выговорила она наконецъ.

— Да, увы! Это ясно, какъ день, и я знаю въ чемъ ошибка.

— Но уврены-ли вы въ томъ, что начавъ сооруженіе съизнова, вы не впадете въ ту же ошибку снова… или въ иную, тоже роковую?..

— Никогда! Я могъ бы даже доказать это вамъ, если бы:вы захотли.

— Докажите! Сегодня въ девять часовъ вечера я буду у васъ и вы покажете мн все то, на основаніи чего вы принялись за ваше предпріятіе.

— У меня? Подумайте, Розита, если васъ увидитъ кто?

— Никто не увидитъ! Если увидитъ, никто не узнаетъ., да и дло это слишкомъ важное, чтобы стсняться пустяками. Мн все равно… Ждите меня въ девять часовъ.

X.

И въ тотъ же вечеръ, въ назначенный часъ, женщина, тщательно укутанная въ черную мантилью, изъ кружевъ конторой виднлись только два странно горящихъ глаза, мелькнула около домика, занимаемаго зодчимъ, и исчезла въ дверяхъ его. Никто не видлъ ее.

Долго, подробно и насколько могъ проще объяснялъ Аревало своему другу все касающееся до его сооруженія.

Молодая двушка, нервно, лихорадочно прислушивавшаяся ко всему и вникавшая во все, не поняла ни слова изъ всхъ подробностей, а между тмъ главное она поняла… Она не разумомъ, а, казалось, сердцемъ сообразила въ чемъ была ошибка зодчаго.

Глядя на старые чертежи моста и сравнивая его съ чертежемъ уже почти оконченнаго моста, Розита ясно увидла,почувствовала и поврила… Ошибка есть! Исправленье просто!

— Да, если бы мостъ былъ вотъ эдакій, а не такой, сказала Розита,— то я глубоко чувствую, что онъ бы существовалъ вки-вчные. А этотъ мостъ, эта арка? Опять-таки сердце мн говоритъ — она не можетъ держаться въ воздух. Вамъ говоритъ эта вашъ умъ, ваши цифры, а я чувствую это вотъ здсь, показала она на сердце.— Я понимать не могу, но чувствую, что вотъ эта часть упирается вотъ въ эту, что он будто набросились другъ на друга, схватились и. держатъ другъ друга въ воздух. А въ этомъ рисунк я этого не вижу. Я врю глубоко, что если бы вы могли разрушить это сооруженіе и начать все съизнова, то черезъ три-четыре мсяца, хотя бы черезъ полгода, вы создадите мостъ, который останется въ Толедо на вчныя времена. Неужели вы не можете разобрать всю середину моста и начать съизнова?

— Нтъ, Розита, это немыслимо. Архіепископъ, узнавъ, что я раздлываю то, что сдлалъ, усомнится, предпріятіе будетъ отъ меня отнято. Онъ предпочтетъ сохранить матеріалъ и ждать, вызывая снова другихъ строителей. Кто же повритъ, что я могу соорудить то, за что взялся, когда за дв недли до окончанія я раздлываю почти все, что сдлано, чтобы начать съизнова? Кто же поручится, что начавъ вновь, я не кончу тмъ же — новою разборкой? Нтъ, это немыслимо! Я долженъ кончать то, что существовать не можетъ, и въ день открытія заплатить моей жизнью. Но это — послднее дло! Мн жизнь не дорога. А позоръ… вотъ это ужасно! Безчестіе!.. Если не навки, то надолго Толедо будетъ знать, вспоминать, какъ Хуанъ Аревало строилъ мостъ и погибъ вмст съ нимъ въ волнахъ Тахо. Видно такова моя судьба, злая судьба!

— Да, выговорила вдругъ Розита.— Я врю теперь, что я принесла вамъ несчастіе. Я, быть-можетъ, та женщина, про которую вамъ было предсказано. Даже дружеское чувство ваше ко мн оказалось погибелью для васъ! Не познакомься мы, быть-можетъ вы не сдлали бы этой ошибки! Да, я противъ воли погубила васъ.

Аревало былъ слишкомъ искренній и правдивый человкъ, чтобы противорчить теперь двушк. Онъ самъ, какъ истый испанецъ, врилъ теперь, что сближеніе съ Розитой повліяло на неудачу.

Молодые люди разстались предъ полуночью. Аревало проводилъ двушку почти до ея дома по пустыннымъ улицамъ давно спящаго города.

Всю дорогу они не произнесли ни слова. Она шла, опустивъ голову, скрестивъ руки съ мантиліей на груди, тщательно укрываясь изъ боязни встртить кого-либо.

Аревало шелъ рядомъ съ ней, нахлобучивъ свой большой сомбреро на голову и перекинувъ плащъ черезъ плечо, тоже тщательно закрывъ себ все лицо.

Когда они были въ нсколькихъ шагахъ отъ дома Розиты, она остановилась на углу, въ тни, бросаемой большимъ сосднимъ домомъ. Она стала предъ нимъ и стояла нсколько мгновеній, стояла не двигаясь и не говоря ни слова.

— Что вы? невольно произнесъ наконецъ Аревало, видя во всей фигур двушки что-то загадочное.— Пора, поздно…

— Намъ надо проститься… Проститься навсегда!.. выговорила Розита черезъ силу и дрогнувшимъ голосомъ.— Мы боле не увидимся… Завтра утромъ я навсегда покину суету этого гршнаго міра.

— Но вы хотли отложить до открытія моста! перебилъ онъ.

— Да, но вдь это открытіе будетъ вашей погибелью… Зачмъ же ждать? Я не хочу!.. Завтра утромъ все ршится…

Аревало не отвчалъ ни слова.

— Итакъ, надо проститься… понимаете?.. Проститься навсегда! Я хочу послдній разъ… Розита запнулась, помолчала.— Вы должны послдній разъ, снова черезъ силу выговорила она, — вы должны… я прошу васъ… поцловать меня…

— Розита!! вырвалось страстнымъ крикомъ у Аревало.

Но въ тотъ же мигъ двушка обвила его руками и страстно прильнула губами къ его лицу. Чрезъ нсколько мгновеній она какъ бы черезъ силу оторвалась отъ него, зарыдала и исчезла за угломъ.

Аревало двинулся за ней, и видлъ какъ она мелькнула и исчезла въ калитк небольшого садика своего дома.

— Ужасно! воскликнулъ Аревало.— Какая судьба! И ея и моя!

И вдругъ, здсь ему ясно вспомнилось, что въ т дни, въ которые онъ будто тайкомъ отъ себя самого признавался себ, что готовъ бы былъ соединить судьбу свою съ этою женщиной и на всю жизнь назвать ее подругой, — въ эти самые дни и произошла грубая ошибка въ сооруженіи.

— Да, гитана права! Женщина погубила меня!

XI.

На утро Аревало снова былъ на стройк. Рабочіе весело и болтливо занимались своимъ дломъ. Всхъ оживляла мысль, что скоро конецъ сооруженію.

Старый Гомесъ горделиво и самодовольно прохаживался повсюду. Ему мерещилось, что частица славы зодчаго Хуана Аревало будетъ принадлежать и ему — Гомесу. Онъ все-таки, если не собственноручно, то собственными глазами клалъ здсь каждый камень, слдя за руками рабочихъ.

Одинъ Аревало, ссылаясь на болзненное состояніе, сидлъ все время, обхвативъ большую балку рукой и прижавшись къ ней. И въ голов его, не переставая, будто билась и трепетала одна и та же мысль.

‘Скоро, скоро все это рухнетъ въ волны Тахо вмст со мной…’

Затмъ, отбросивъ тяжелую думу о себ, Аревало воображалъ себ, какъ въ эти минуты Розита, уже находящаяся, вроятно, въ монастыр, приготовляется къ постриженію.

Она точно такъ же умретъ для міра, какъ и онъ умретъ. Онъ погибнетъ въ волнахъ быстрой рки, она затеряется въ тиши и поко монастырскихъ стнъ. Оба они равно уйдутъ изъ міра людей, суеты и горя.

Однако вечеромъ, дома, Аревало взялся снова за свои вычисленія и планы. Ему какъ бы все не врилось. Но затмъ тотчасъ же бросилъ все, даже разорвалъ въ клочья главный листъ съ цифрами и, не раздваясь, легъ на постель.

Онъ зналъ, что въ такомъ душевномъ состояніи, въ какомъ онъ находился, сонъ къ человку не приходитъ, но лежать въ постели съ закрытыми глазами казалось легче, нежели сидть при свт огня около всего, что напоминаетъ роковую неудачу.

Много ли прошло времени, что онъ лежалъ въ постели, юнъ даже не зналъ, когда въ маленькомъ домик его раздался шумъ, послышались голоса. Кто-то стучалъ, кто-то звалъ его по имени.

Черезъ силу, лниво поднялся онъ и тихо двинулся. Казалось, что для этого человка все, что можетъ случиться въ этомъ мір, хотя бы его послдній день и свтопреставленіе — все было безразлично.

Онъ отворилъ дверь, вышелъ въ корридоръ и за наружной дверью услыхалъ голосъ Гомеса:

— Сеньоръ, отворите! Сеньоръ! Все погибло!

Аревало отомкнулъ замокъ. Гомесъ съ отчаяніемъ на лиц бросился къ нему, схватилъ его руками за плечи и, потрясая. воскликнулъ съ рыданіемъ:

— Погибло! Погибло! Все рухнуло!

— Что?! воскликнулъ Аревало.

— Врагъ, тайный врагъ! Или нечистая сила! Или Божье наказаніе!.. Ничего нту… Лса и центральная часть моста!.. Нту!.. Все исчезло въ Тахо.

Аревало въ свой чередъ схватился за Гомеса судорожно стиснутыми руками и вскрикнулъ:

— Отчего? Я не пойму! Говорите…

— Пожаръ!.. Кто-то поджегъ… Лса вспыхнули, какъ порохъ… Мн дали знать… я прибжалъ тотчасъ, нашелъ лишь море огня, раскаленныя до-бла балки… Правый устой моста далъ трещину отъ жара и когда лса сгорли, вся центральная часть рухнула въ Тахо.

Аревало, пораженный какъ громомъ, прислонился спиной къ стн, чтобы не упасть.

— Спасенъ! бормоталъ онъ вслухъ.— Но какъ? Что это? Кто? Враги явились спасителями.

Очнувшись, онъ бросился изъ дому и вмст съ Гомесомъ бгомъ пустился къ берегамъ Тахо.

Страшная толпа народа заливала весь берегъ. Вс толеданцы поднялись и прибжали.

Весь городъ уже зналъ, что тайный врагъ зодчаго донъ Аревало, вроятно завистникъ его славы, поджегъ лса. Раскаленное давно горячимъ испанскимъ солнцемъ, все вспыхнуло въ одинъ мигъ какъ порохъ и сгорло въ одинъ часъ времени.

Отъ страшной жары сыроватое сооруженіе, конечно, дало трещину, да къ тому же средина была еще не выведена,— и громадная масса камней рухнула въ Тахо вслдъ за лсами.

Много усилій понадобилось Аревало, чтобы сдерживать свою радость, свое счастіе при народ, а затмъ при архіепископ. Онъ зналъ, что второй мостъ увковчитъ его имя.

Едва только наступило утро, Аревало бросился въ тотъ кварталъ, гд былъ домъ Талаверы. Ему не терплось узнать что-либо о Розит, и если она еще не въ монастыр, сказать, что спасенъ чудомъ. Онъ не имлъ враговъ въ Толедо, а между тмъ Господь послалъ ему врага-благодтеля. Нельзя было сомнваться въ томъ, что былъ совершенъ умышленный поджогъ.

Въ дом Талаверы не оказалось никого. Женщина, нянька мальчика, объяснила Аревало, что господа съ утра отлучились, такъ какъ въ дом несчастье.

— Молодой сеньорины никто не видалъ съ вечера и неизвстно, гд и что она…

Аревало сразу догадался, смутно понялъ все и почувствовалъ второй ударъ въ сердце, но уже иной, чмъ при извстіи о разрушеніи моста. Онъ не усплъ еще вполн уразумть все ужасное значеніе словъ женщины, какъ кто-то бросился къ нему съ крикомъ.

Онъ обернулся и увидлъ старика Талаверу, блднаго, съ искаженнымъ лицомъ.

— Ея нту! Она лишила себя жизни! воскликнулъ онъ, рыдая.— Она исчезла!.. Она оставила записку, что ея жизнь въ тягость и что она покончитъ съ собой!

XII.

Прошелъ цлый мсяцъ. И ддъ, и мать Розиты упорно продолжали искать ее повсюду, но конечно тщетно. Двушка исчезла съ лица земли. Говорили, что она утопилась въ бурномъ Тахо, А злобный и коварный потокъ всегда пожиралъ безслдно свои жертвы и ни разу еще не возвратилъ ни одного тла.

И только одинъ человкъ во всемъ Толедо зналъ, какъ погибла Розита… Она исполнила предсказаніе гитаны, что женщина будетъ имть роковое вліяніе на всю жизнь Аревало: или погубитъ его, или спасетъ…

Въ начал зимы въ Толедо былъ всенародный праздникъ. Не только вс жители города, но и поселяне со всхъ окрестностей тучей собрались на празднество открытія моста.

Въ присутствіи архіепископа Ильдефонсо и всхъ властей лса были разрушены. Все, заране подготовленное, эффектно рухнуло въ волны и было унесено быстротечнымъ Тахо. И красивая, легкая, граціозная арабская арка соединила два берега, соединила Тахо съ половиной Испаніи.

Вскор посл торжества, сразу прославившійся строитель моста захотлъ избавить свою совсть и память отъ тяжкаго воспоминанія. Онъ правдиво повдалъ архіепископу все горестное приключеніе при сооруженіи моста.

Прошли вка… Сооруженіе Хуана Аревало красуется все на томъ же мст, почитается однимъ изъ лучшихъ украшеній Толедо. Имя славнаго зодчаго и черезъ нсколько вковъ уцлло въ памяти каждаго толеданца. Но кто такая была Розита, и какъ она исчезла изъ міра — знаютъ даже и дти толеданцевъ.

РОЗИТА.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

Читайте также: