Рождение и творение
Рождение и творение
Примечания
Примечания
Условные сокращения
Рождение и творение
Рождение и творение
Рождение и творение, Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна, Год: 1931
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Кузьмина-Караваева Е. Ю. (Мать Мария) Жатва духа: Религиозно-философские сочинения.
СПб.: ‘Искусство—СПБ’, 2004.
Есть известная мера субъективного восприятия мира, являющаяся не только законной, но и в большой степени неизбежной. Вообще говоря, объективность можно утверждать только относительно, только противополагая ее предвзятости, можно говорить скорее только о стремлении к ней, так как абсолютно объективное восприятие всего предполагает абсолютную полноту воспринимающего. Только в субъективности абсолютной полноты эта ее субъективность совпадает с объективностью вещей. В этом смысле можно сказать, что только в божественном восприятии, как в восприятии полноты, все субъективное равнозначно объективному.
И если, с одной стороны, может быть, правильно стремиться к объективизму как к некоему подобию Божию, то, во-первых, надо помнить, что по свойствам божественной полноты божественная объективность равна божественной субъективности, а во-вторых, это стремление никогда не должно переходить известной грани, ощущаемой очень точно каждым человеком: объективность его должна быть в пределе его личных дарований, по существу неполных и окрашенных в субъективные тона. Нельзя ограничивать свою изначальную субъективность дарований еще субъективностью предвзятости, но вместе с тем нельзя нивелировать эту субъективность дарований всеприятием и всепониманием, — даже того, что лежит за ее пределами.
И в этом смысле приходится говорить о законности и изначальности двух основных путей миропонимания, в крайностях своих исключающих друг друга и являющихся субъективным восприятием двуединой истины. Эти понимания мира можно назвать космизмом и антропологизмом.
Применяя вышесказанное к этим двум основным установкам души, можно утверждать, что у отдельных людей есть специальные дары космологического осмысливания бытия, а у других — антропологического. И что оба эти подхода, несмотря на скрытую в них субъективность, и в этой субъективности своей оправданны, поскольку она не является чем-то предвзятым, а соответствует подлинной одаренности, подлинному внутреннему ведению воспринимающего бытие человека.
Понятия космизма и антропологизма — парные, и их характеристика является взаимно дополняющей.
Космизм обращен лицом к миру, к его внутреннему бытию, к природе вещей, к сущности, к усии1. Его волнуют вопросы, связанные с раскрытием должного в мире бываний. И весь мировой процесс воспринимается им как некое единое делание, раскрывающее свои законы не только в движениях человеческой истории, но и в самой материи, в космосе, в движениях самого вещества. Космизм ищет целесообразности, гармонии и планомерности во всем сотворенном, на всем видит печать божественного замысла и в известной мере не стремится к примышлению от себя, а только к раскрытию этого замысла. На путях космизма должна быть особенно сильной и особенно необходимой вера в конечное преображение плоти, на путях космизма можно найти утверждения некоторого метаматериализма.
Антропологизм занят вопросами, связанными с лицом, личностью, ипостасью. Неизбежным и неотвратимым законам мирового процесса он противопоставляет свободную волю, властную влиять на этот процесс и тем самым изменять его подзаконное русло. Антропологизм ищет разрешения антиномии необходимости и свободы, зачастую противопоставляет миру лицо, видит смысл мирового и исторического процесса не в нем самом, а в единичном лице, самоопределяющемся на фоне этого процесса. И потому в его религиозной установке гораздо сильнее должны звучать мотивы судьбы отдельного человека, чем мотивы преображения всей мировой плоти. Он индивидуалистичнее, он не растворяется в религиозном соборном сознании и зачастую может даже противопоставлять себя ему. И в этом противопоставлении находит новую неразрешимую антиномию.
В религиозном аспекте можно сказать так: космизм обращен к делу Христа, явившемуся дать начало преображения мира. Антропологизм — к делу Христа, определяющему судьбу отдельной души человеческой.
В космизме Боговоплощением изменяется закон материальных стихий, в антропологизме — каждый человек поставлен перед Христом и должен свободно избрать или не избрать Его дело.
Таким образом, можно утверждать, что космизм, обращенный к темам вещества, сущности, природы вещей, естества, усии — усиоцентричен.
Антропологизм — обращенный к лицу, личности, ипостаси2 — ипостасоцентричен.
Как проявляются в своей активности начало космическое и начало лица?
Активность космического начала есть рождение.
Лицо проявляет себя в своей активности творчеством.
Таким образом, из первоначальных парных понятий вытекают и последующие.
Космизм — антропологизм, усиоцентризм — ипостасоцентризм, рождение — творчество.
И может быть, только разобравшись в природе активности того и другого, можно до конца понять и основные определения, — раскрывая значение проявления, можно раскрыть и значение проявляемого. В известной мере творчество и рождение противоположны.
В чем сущность рождения?
Будем сначала говорить о тварном рождении.
Основная его особенность в том, что рожденное всегда единосущно рождающему, сын всегда единосущен отцу. И вместе с тем имеет всегда свое особое, иное, не отцовское лицо. Рождение всегда единосущно рождающему, но иноипостасно. Сущность в рождении всегда остается той же, и всегда новое, или иное, лицо. В рождении сущность не пребывает, а прибывает, является, нарастает лицо. Это первая особенность рождения.
Вторая его особенность в том, что оно не свободно, не подлежит свободному волеизлиянию. Тварное рождение есть выполнение или явление космических законов, и рождающий не волен выбирать лицо рождающемуся, как не волен родить одним хотением.
Божественное рождение Отцом Сына именно оттого и рождение, что соответствует всем основным определениям рождения.
Сын единосущен Отцу — Сын иноипостасен Отцу. В рождении Сына не раскрывается никакая иная сущность, кроме божественной сущности, равномерно и равночестно свойственной Отцу и Сыну. Но раскрывается иное Лицо, Лицо Сына, ни в коей мере не свойственное Отцу.
И вместе с тем если нельзя говорить — по аналогии с тварным рождением — о том, что божественное рождение есть рождение несвободное, то в равной мере нельзя утверждать его свободы. Оно не ‘несвободно’, но ‘вне-свободно’, потому что, будучи предвечным, оно не имеет предшествующую себе Отчую свободу и, таким образом, ни в коей мере ею не определяется.
Божественная свобода в такой же мере предвечна, как и божественное Отчество, никакого божественного соизволения — выявления божественной свободы — не могло быть до того, как Бог стал Отцом, потому что Он Им всегда был и не мог хотеть стать Им.
Если нельзя говорить по аналогии с человеческим рождением о несвободе божественного рождения, то во всяком случае эту аналогию можно выразить так: божественное рождение так же, как и тварное, — вне свободы, одно — оттого что не было времени, когда свобода предшествовала божественному Отчеству, а другое — оттого что оно не только вне свободы, но и несвободно.
Таким образом, общей характеристикой рождения можно взять такую: рождение есть несвободное — или внесвободное — выявление единосущной рождающему иноипостаси (по самому свойству своему — лица, ипостаси) свободной. Иначе: внесвободное выявление свободного лица.
Из противоположения легко выводятся особенности творчества. Прототип всякого творчества — божественное творчество, созидание божественным словом твари.
И основное, что мы об этом акте знаем, может распадаться на два утверждения.
Первое: Бог творил тварь не из Своей божественной сущности, Бог творил мир из ничего. Тварь в первую очередь и главным образом характеризуется по отношению к Богу тем, что она не единосущна Ему. Именно в области усии, в области естества, пропасть между тварью и Богом непроходима.
Второе, что мы можем утверждать в божественном творческом акте, — это то, что Бог сотворил тварь по образу и подобию Своему. Другими словами, как лицо, в области своего ипостасного бытия, тварь не отделена такою пропастью от ипостасного бытия Божия, — если она не одноипостасна Богу, то она подобоипостасна. Иного лица, кроме созданного по образу и подобию Божию, тварь не имеет, у твари не два лица, не две ипостаси — одна, так сказать, самостоятельная, а другая по образу и подобию Божию. Ипостась твари одна, и она создана по образу и подобию. И от этого образа и подобия тварь не может никуда уйти, потому что оно входит в самое ее бытие. Перестать быть образом и подобием Божиим — значит перестать быть вообще. Можно его искажать, можно его замутнять, забывать, осквернять, но только не уйти от него окончательно, оно входит в самую сущность тварного бытия.
И еще надо отметить — божественное творчество было свободно, ему предшествовала божественная свобода, божественное волеизлияние.
Тварное человеческое творчество имеет все эти особенности божественного творчества.
Во-первых, всякое творение твари, всякое творение человека никогда не может быть единосущно ему. Человек всегда творит из иной сущности, человек не может сотворить человека. Разносущностность творения, произведения — совершенно неизбежное его свойство.
Во-вторых, человек всегда творит по образу и подобию своему. Написана ли книга, создана ли философская система, сконструирована ли машина или нарисована картина — ни одна эта сотворенная вещь не имеет иного лица, кроме лица создавшего ее. В каждом своем творении человек-творец в иной сущности, в ином естестве отпечатлевает свое лицо, свою ипостась, множит аспекты своей ипостаси, но абсолютно никогда за пределы ее не выходит. Никогда творение не больше творца, никогда оно не являет ни одной черты, не заложенной в ипостаси творца. Тварное творение всегда одноипостасно своему творцу.
Таким образом, в творчестве отнюдь не созидается новое лицо — единственное, что может быть свободным. В творчестве только воплощается в иной сущности лицо творящего.
И параллельно с определением рождения можно дать такое определение творчества: творчество есть свободное выявление одноипостаснои творцу, а потому несвободной иносущности. Иначе — свободное по существу своему выявление несвободной иной сущности, потому что вне иного лица не может быть иной, не моей, не с моим лицом связанной свободы.
Между божественным и человеческим творчеством обще то, что, с одной стороны, первое и второе созидается не из своей сущности, а с другой стороны — по образу и подобию своему.
В рождении открывается лицо — ипостась.
В творении открывается сущность — усия.
В рождении изначальна сущность — усия.
В творении изначально лицо — ипостась.
Усиоцентризм, космизм в своей активности, в акте рождения являет иноипостась.
А ипостасоцентризм, антропологизм в своей активности, в акте творчества являет иносущность.
Тут должны быть и дальнейшие выводы. Если мы знаем о Христе как о втором Лице Троицы, что Он ‘рожденный, несотворенный’3, то о человеке мы знаем, что он одновременно ‘рожденный и сотворенный’.
В явлении человека в мир сочетаются два акта: акт человеческого рождения единосущного всему человечеству нового лица и акт божественного творчества разносущего Богу образа и подобия Божия.
В этом сочетании двух актов вся тайна и вся противоречивость человеческого бытия.
Как рожденный и единосущный родившему, человек являет иное от родившего лицо, причастное иной от родившего свободе и судьбе.
Как сотворенный и подобоипостасный Творцу, он являет иную от Творца сущность, но в лице своем не свободен, так как он образ и подобие, и если и имеет свободу, то не изначально, а именно как образ и подобие, потому что в образ и в подобие Божие неотделимой частью, его изначальным свойством входит свобода.
В этом противоречивость человеческого бытия — в двойственности его происхождения, в том, что он рожденный и сотворенный.
И единственный выход из этой противоречивости в Том, Кто рожденный, но не сотворенный, — во Христе.
Поскольку в человеческом рождении, то есть в явлении нового, свободного, но единосущного человечеству лица, всегда есть сочетание с человеческой тварностью, то есть с явлением подобоипостасной Богу и только вторично свободной новой сущности, постольку в Слове4 осуществлено полное и совершенное рождение без всякой примеси творения Его.
Ипостась Слова — не по образу и подобию Отчему. И в этом смысле Слово — беспримесное и беспредельное Лицо именно оттого, что оно беспримесное и беспредельное рождение. В такой же мере, в какой оно единосущно Отцу, в такой же мере оно самоипостасно и разноипостасно Отцу. Сказать иное — это умалить Отчую силу рождения. Не в том совершенство божественного рождения, что оно единосущно — всякое рождение единосущно, а в том, что оно являет абсолютное Лицо, Лицо Слова. Абсолютное же Лицо есть и абсолютная свобода.
Но воплощение Бога Слова могло быть только оттого, что тварь имела образ и подобие Божие, оттого, что тварь подобоипостасна Богу.
В Богочеловеке Христе было: единая Божеству сущность, абсолютное Лицо, абсолютная ипостась Слова, — с одной стороны, а с другой — подобоипостасное Богу лицо человека Иисуса и единая человечеству сущность Его.
В Христе сочеталось два рождения: предвечное рождение Божественного Лица и рождение в Вифлееме Иудейском лица Богочеловеческого. Он был единосущен двум сущностям, но единоипостасен одному Лицу, потому что в Себе преобразил человеческое рождение до явления не только образа и подобия, но до явления полного Лица.
Явленный через рождение, явленный через два рождения, Он утвердил некий примат космического начала, примат рождения над творчеством. И Его предвечное рождение было ‘внесвободно’, и Его человеческое рождение было несвободно.
Но и первое и второе было рождением абсолютной свободы, потому что было рождением абсолютного Лица.
Это яснее будет при допущении иного, обратного раскрытия божественного домостроительства.
Предположим, что миру явлена была бы не единосущность и иноипостасность Слова рожденного, а разносущность и одноипостасность твари.
Явлено было бы нечто не единосущное Отцу — не Бог, — но подобоипостасное Ему, то есть творение Божие — по образу и подобию.
И это сочеталось бы не с единосущным человеку человеком, а только с единоипостасным человеку — с продуктом человеческого творчества.
Это значит, что явлено было бы нечто хотя и созданное в свободе, но лишенное свободного Лица, потому что лишенное своего Лица.
Во-вторых, и в области сущности явлено было бы нечто третичное: Бог создает иную Себе сущность человечества. Человек, тварь, создание Божие создает иную себе сущность своего творения, и эта третичная сущность сочетается с неким не собственным лицом, а с лицом двояко-отраженным.
Это, так сказать, предел антропологизма, ипостасоцентризма и упора в творческий акт.
Боговоплощение же по существу своему есть предел космизма, усиоцентризма и упора в акт рождения. Любопытно с этой точки зрения понять ветхозаветную религиозность.
Принято думать, что Ветхий Завет весь был пронизан идеей рождения, рода, а христианство прошло мимо именно этой его идеи. На самом деле, конечно, Ветхий Завет есть религия творения, а не рождения: сотворил Бог небо и землю, сотворил человека — вот в чем его упор.
Изначален и первочестен в нем именно творческий акт. А рождение даже не воспринимается во всей своей сложности. Ветхий Завет принимает рождение только как единосущное размножение. Для него не имеет значения, что в рождении является новое лицо, — для него важно, что это семя Авраамово или семя Давидово, то есть что это единая сущность с Авраамом или Давидом. И единой сущности предрекается самое большее, что тут возможно: потомство твое — как песок морской.
Поэтому ветхозаветное сознание и Бога воспринимает не как Родителя и Рожденного, а только как Творца. Акт творчества был выше и первоначальнее акта рождения.
В христианстве все обратно этой установке.
В рождении оно видит не только единосущное размножение, а единственную возможность явить иноипостасное лицо.
И в самом центре, в начале христианского учения стоят именно два рождения: предвечное рождение Слова безначальным Отцом и рождение во времени Иисуса Марией.
Конечно, эти рождения не могут быть восприняты только как единосущное размножение. Сила их в том, что они открываются именно как подлинное рождение, то есть как явление иноипостасного лица.
И акт божественного творчества есть акт бесконечно вторичный, уже начинающий временное протекание твар-ной жизни. Не в творческом акте Бога раскрывает себя христианство, а главным образом в Его акте рождения единосущной Ему Ипостаси.
Именно в сравнении с Ветхим Заветом становится ясно, насколько христианство — религия, основанная на раскрытии смысла и полноты рождения и на предпочтении его творческому акту.
Ключ к пониманию иудаизма — момент божественного творчества, момент созидания способной к единосущному размножению твари.
Ключ к пониманию христианства — два акта рождения: рождение Отцом предвечного Сына и рождение Мариею Сына Давидова.
Из всего сказанного выводы такие.
Если в Боге рождающая сила и творческая сила одинаково Ему присущи и равночестны, то явление этих сил разночестно: рождается Сын единосущный — созидается тварь разносущная.
Второе: богоподобие твари выявляется и в ее рождающей, и в ее творческой силе.
Но рождается всегда единосущное лицо, которое — образ и подобие Божие, а в пределе рождения рождается и абсолютное Лицо Бога Слова, Сына.
Творится же всегда нечто хоть и разносущное, но не имеющее своего лица, а только отражение лица творящего. Значит, и в пределе не может быть сотворено никакое Лицо, никакая Свобода.
Таким образом, нужно еще раз подчеркнуть: если творчество является свободным, то свобода его не свобода результата, а только свобода процесса, так как результат всегда и с неизбежностью подобен творящему и не имеет лица.
А с другой стороны, если рождение и не свободно, то эта несвобода — несвобода процесса, а результат рождения, лицо, свободно и облечено своею свободной ответственностью.
Иначе — антропологизм, ипостасоцентризм упирается в беспредельное отражение и умножение себя в несвободе.
Усиоцентризм, космизм, напротив, не множит себя в непреодолимом единосущии рождаемого, а созидает некую новую свободу, являя в рождении новое лицо.
Тут с неизбежностью выбор: или свободное созидание несвободного, или внесвободное рождение свободного.
В раскрытии божественного домостроительства — в рождении дважды единосущного Сына и дважды Самоипостасного Слова — миру явлен этот выбор.
Внесвободное откровение Свободного, Рожденного, Не-сотворенного.
ММ — Мать Мария (Скобцова). Воспоминания, статьи, очерки. Paris, YMCA-PRESS, 1992. T. 1, 2.
БА — Бахметьевский архив Колумбийского университета в Нью-Йорке.
ДП — Древний Патерик, изложенный по главам. М., 1899 (репринт, М., 1991).
Дар (1955 г.) С. Б. Пиленко, матери Е. Ю. Скобцовой, собравшей и переписавшей многие сочинения дочери после ее гибели. Отдельные слова ей не удалось расшифровать, отсюда — встречающиеся в текстах пропуски.
Впервые опубл. в журнале ‘Путь’. 1931. No 2, переизд.: ММ. Т. 2. В наст. томе — по первопубликации.
1 усия (греч.) — христ.-философ. термин: сущность, субстанция.
2 ипостась (греч.) — существо, сущность, личность. Церковный термин, обозначающий в христианской догматике каждое из трех лиц Троицы.
3 ‘рожденный, несотворенный’ — цитируется Символ веры.
4 Слово — Бог, см. Ин 1:1.