Иван Лукаш
Иван Лукаш
Россия, восстань!
Россия, восстань!
I
РУССКИЙ НЭП В РОССИИ
— Исчезни, Россия, исчезни!
II
III
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Россия, восстань!, Лукаш Иван Созонтович, Год: 1939
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Париж-Москва, YMCA-PRESS, 1995
Андрей Белый, один из предреволюционных мелких бесов, вопил в бесовском кликушестве:
И то, что началось с революционного развала России, с захвата власти коммунистами, было как бы наглядным осуществлением бесовского кликушества. Большевистский погром изничтожал Россию. Коммунисты с лютой ненавистью, по колено в крови злодейски испепеляли русский народ, русский духовный образ, весь русский мир.
Большевистские палачи с ужасающей последовательностью воплощали ненависть ко всему русскому в повальных расстрелах, обречении людей на голод, в полном искажении русской души, в истреблении русских крещенских имен, имен русских городов и, наконец, самого имени России.
Поэтому совершенно несомненно, что вся русская борьба против коммунистических захватчиков — истребителей России, и мужицкие восстания, и белые армии, были и есть не социальная контрреволюция, как малюют ее коммунисты, а национальное восстание, отечественная война за Россию и русский народ.
Двадцать лет советская власть истребляет живые силы русского народа, его историческую память, его религию, исступленно уничтожает национальную душу России.
Все это до того несомненно, что это не приходится повторять.
Тютчев когда-то пророчествовал о двух силах, какие есть в мире, — России и революции, которые ‘уже в смертельной схватке’.
Революция схватила Россию мертвой хваткой. Торжество уничтожения России и было торжеством большевистской революции.
Все это тоже совершенно несомненно…
Тем более кажется внезапным, поразительным тот поворот к России, какой, несомненно, замечается теперь в мертворожденных советских газетах, книгах, театре.
‘Поворот к России’, который можно еще назвать — пусть неуклюже — психологическим русским нэпом, — это единственная живая вода, пробивающаяся сквозь серый язык омертвелой России.
И в советской газете такой русский язык кажется языком совершение иного мира. Я сказал бы, это наш язык России.
Живы, оказывается, все слова о ней, какие двадцать окаянных лет изгонялись, затаптывались, над которыми глумились всеми глумами, те самые наши русские слова о России, за которые нас и миллионы русских большевистская власть гнала и гонит под все истязания, пытки, расстрелы.
Стоит только привести несколько примеров таких новых слов о России.
‘Правда’ 29 декабря 1938 года картину о князе Александре Ярославиче Невском называет ‘патриотической картиной о величии, силе и доблести русского народа, его любви к родине, о славе русского оружия, о беззаветной храбрости в борьбе с захватчиками русской земли’.
Несомненно, за двадцать советских лет никогда не было сказано в советчине таких наших слов, о русской доблести, величии, славе.
То же с ‘Иваном Сусаниным’, который не сходит со сцены в Москве и Петербурге.
‘Правда’ 4 апреля писала о спектакле:
‘Вид на Красную Площадь на фоне Василия Блаженного, колокольный звон и ‘Славься’ вызывают бурю аплодисментов.
Медленно движется духовенство в золотых ризах, богатыри-стрельцы, спесивые шляхтичи ожидают выезда победителей, героев Минина и Пожарского… Сцена и зал сливаются в одно. Народ приветствует своих вождей. Чудесное, незабвенное мгновение. Создался спектакль — истинно народный’.
Итак, уже не ‘попам’, а ‘духовенству’ разрешается медленно прошествовать по сцене в золотых ризах. А Минин и Пожарский попадают в ‘советские вожди’.
О Петре Великом по поводу картины ‘Петр Первый’ ‘Правда’ 12 января 1939 года пишет, что ‘Петр Первый боролся за независимость, за честь, за силу русского народа, за неприкосновенность русской земли’.
Те же слова о Суворове…
С конца прошлого года страну стали заливать ‘патриотической литературой’ на советский образец. Выпущена целая Библиотека красноармейца — ‘О героическом прошлом русского народа’.
Тут и ‘Россия в царствование Ивана Грозного’ — заметьте это торжественное слово ‘царствование’, какого раньше не допустили бы никак, — тут и ‘Битва на Чудском озере’, и ‘Война 1812 года’, и ‘Суворов’ (обозреватель ‘Правды’ 7 декабря 1938 года вспоминает, ‘как под его водительством русские чудо-богатыри свершали боевые подвиги’).
Стране как будто начала возвращаться отшибленная было историческая память.
Уже не карломарксова борода, а ‘героические, славные, великие, доблестные видения былого’, видения Минина и Пожарского, защитников Троице-Сергия, благоверного князя Александра Невского, Суворова, Петра, Пушкина как будто стали светлым покровом страны.
И добро бы один Пушкин. Но стране возвращен и ненавистный всем ‘бесам’ Достоевский. И Лесков… Что же говорить о старом Станюковиче, прославляемом ‘Литературной газетой’…
И вот — наши времена, царские времена. Вот оценка мировой войны в ‘Красной газете’ 1 августа:
‘Русский солдат спас Францию от разгрома на Марне. Русский солдат выручил крепость Верден от гибели… В общем масштабе войны стремительный натиск русской армии был победой…
Это предопределило последовательный ряд немецких неудач и привело к неизбежному поражению Германии.
Русскую армию губили невежественные бездарные руководители из высшего командования. Русская армия страдала от отсутствия снарядов, орудий, винтовок. Русская армия была бедна техникой… Но и при всех этих условиях русский солдат завоевал для себя новую славу’.
Вот как теперь говорят о царской русской армии большевики, которые развалили и империю и армию в кровавом бунте.
И вот как большевики говорят о русском царском флоте:
‘Известия’ 24 июля вспоминают славные имена адмиралов Ушакова, Синявина, Лазарева, Нахимова и уверяют, что ‘дух Гангута, Чесмы, Синопа живет в сердцах советских моряков’.
Что же, значит это уже не ‘краса и гордость’, сбрасывавшая доблестных потомков Синявина и Нахимова с кораблей с цепями на шее?..
Было бы, разумеется, бессовестно отрицать, что все эти безвестные голоса, доходящие до нас сквозь советские мертвые тиски, действительно, голоса России. И это и наши голоса.
И это голоса и миллионов расстрелянных, замученных за Россию большевиками, и миллионов живых мучеников за нее в большевистских концлагерях и застенках. В этом несомненное и совершенное русское национальное единодушие.
Но все эти новые голоса, этот ‘поворот к России’ — только новое советское обольщение, морока?
Прежде всего, понятно, что курс на патриотизм и ‘советских героев’ вызван страхом Сталина перед мировым фашизмом.
Этот курс на ‘русский нэп’ вызван, по-видимому, и тем, что верхи власти партии занял теперь, можно сказать, второй партийный слой.
Все эти Андреевы и Ждановы — средняя партийщина. Они отнюдь не идеологи, а карьеристы. И надо вспомнить, что к верхам власти эти люди ‘кировской линии’ пришли после кровавой внутренней борьбы, которая началась с убийства Кирова.
‘Поворот к России’ — не только следствие испуга Сталина, но н нещадной внутренней борьбы в Кремле. Эта борьба уничтожила всех коммунистических идеологов. Один Емельян Ярославский барахтается теперь ‘в идеологах’…
Но эта борьба уничтожила и военных заговорщиков, вроде красного маршала Тухачевского.
Победили средние. Кировцы со Сталиным уничтожили противников направо и налево, как перед тем Сталин уничтожил троцкистов, а сами, тоже как Сталин, начали помаленьку, на тормозах ‘проводить политику’ уничтоженных.
И возможно, что у расстрелянных военных заговорщиков они и заняли теперешний советский национальный пафос.
Вот откуда, по-видимому, теперешний ‘русский курс’.
У второго разряда партийщины нет уже скопческой ярости того русоненавистничества, какая была у прежних коммунистических идеологов. У них даже, вероятно, есть под спудом, если и не национальное чувство, то инстинкты родины, кровной родовой связи.
Никакой другой идеологии по-настоящему не осталось. И победившие кировцы начали приспособлять под свой стиль подымающееся национальное русское сознание.
Отсюда приказ изображать все прошлое России как подготовку пришествия советской власти, а самую советскую революцию и действительность — как ‘отечественную войну за возрождение России’.
Но, кроме страха фашизма и лживой стилизации советского погрома под ‘отечественную войну’, есть еще третье…
Есть тот самый русский народ, о былой доблести, величии, чести и славе которого заговорили теперь.
По-видимому, коммунистическая доктрина и догма в стране уже рухнули, и кровавая карломарксова шелуха и короста уже сходят с русских душ.
Духовно русский народ пережил коммунизм. В духе он его уже сбросил. А возвращение исторической памяти всегда было началом возрождения нации.
Может быть, действительно, открылась отдушина из советской могилы — в Россию? И тогда весь этот ‘поворот к России’ — знак, действительно, глубокого движения, без каких-либо ‘программ’, — органического национального движения в России.
В кромешной тьме, где тысячи тысяч бесов и одержимых пытали и пытают пойманную Россию с бесовским воплем: ‘Исчезни, Россия, исчезни’, стал как будто слышаться нечаянный гул воскресения: ‘Россия, восстань’.
Все это, может быть, так. Но самый ‘поворот к России’ на столбцах советских газет — все же не больше чем ‘словесность’, чем новый маневр Сталина.
Только ‘отдушина’ открыта такая громадная, только такие вызваны духи, какие могут испепелить и уничтожить всех уничтожителей России…
В первой статье ‘Россия, восстань’, в ‘Возрождении’, No 4199, я писал, что в СССР ‘замечается несомненный поворот к России’, что там начали говорить наши русские слова о России и это единственная живая вода, пробивающаяся сквозь мертвецкий советский лед.
Все русское ценное, высокое, героическое, все государственно-могущественное и культурно-плодотворное, — великий царь Петр, защитники Троице-Сергиева, Минин и Пожарский, Суворов, Нахимов, Отечественная война, русская императорская армия, флот, и флот Цусимы, и царские солдаты 1914 года — все это ‘принято’ и воспевается теперь в советской России как исторические ‘герои советской страны’.
Больше того: даже и русские святые. Благоверный князь Александр Невский тоже принят большевиками в пантеон своих героев.
За тех же русских героев, за ту же героическую Россию сражались и гибли белые. За нее одну — героическую Россию — миллионы русских расстреляны и миллионы мучаются в концлагерях…
Но именно в величии, славе и доблести нашей России, всей дореволюционной исторической России, советская власть как бы ищет теперь нового вдохновения и вместе оправдания большевистского разгрома. Стране точно бы возвращается отшибленная историческая память, и в былом русском духовном мире ищут советчики духовной опоры для себя.
Это, несомненно, так. Средний слой большевиков — кировцы. Они-то перехватили русский тон, как можно думать, у расстрелянных ими военных заговорщиков. И стране, подавленной марксистской трупарней и дурацкими марксистскими трафаретами, внезапно открылась огромная отдушина: в Россию.
На страну, где все марксистски-умышленно, все мертво, хлынула живая Россия. Таковы впечатления.
И решительно рано предугадывать, что еще свершится в нашем отечестве из начавшегося там с новой силой столкновения живой, исторической и органической России с марксистской бездушной и беспощадной теорией, в стране явно рушащейся.
Несомненно одно: в стране уже открылись ‘ножницы’ между новым, слагающимся русским духовным сознанием и всей инерцией коммунистической советской власти.
Власть и хозяйство, вся человеческая деятельность и творчество, по-прежнему в тисках шаблонного карломарксового трафарета. Страна по-прежнему в раскаленной клетке нелепого и противоестественного марксистского опыта, изнурившего ее до дна, сбившего ее с ног в коммунистическом беге на месте и на холостом ходу — вплоть до истощения самого биологического состава народа.
Ни на йоту не переменился и весь советский террористический аппарат истребления и угнетания. Страна по-прежнему во власти Мехлисов. Страна либо концлагерь и расстрел, либо донос и паек.
И вместе с тем русская отдушина допущена. Стране, несомненно, дан некий ‘психологический нэп’, русская передышка.
Но Россия допущена в СССР урезанной, отключенной от своего духовного лона.
Стоит ли говорить, что духовный мир России, ее победы и испытания, мощный духовный образ во все времена восходил всегда на одних дрожжах, на одной духовной закваске: на вдохновении и восхищении, на христианском гении и жажде утверждения человеческой жизни в ее божественном величии.
Но именно русское христианство и сегодня — основной враг советской власти.
Московские газеты могут умильно писать о ‘звоне московских колоколов’, о ‘духовенстве, шествующем в золотых ризах’, — заметьте, ‘духовенство’, а не ‘попы’ — на сцене, в опере ‘Иван Сусанин’, о ‘доблестном великом князе Александре Невском’, о ‘суворовских чудо-богатырях’, но в те же дни советский ‘Безбожник’ (1939 год, No 2), выпускаемый, кстати сказать, с тиражом в 155 тысяч, печатает подлую карикатуру, где русская солдатская присяга изображается так: офицер и ‘поп’ силком придавливают солдата к Евангелию, тут же стишки:
В зубы крест, а в горб кулак —
Одурел солдат бедняга,
Называлось это так:
Добровольная присяга…
Допущены Пушкин и Петр. Но никогда и никак советская власть не откроет стране, что всем духовным существом героической, христианской России, ее движущей победной силой всегда были вера и верность: вера Кресту, верность знамени.
Россию допустили, но отпоротой от духовного лона, с убиенным духом. Это до того бросается в глаза, что даже там открыто решаются о том писать. Совершенно поразительно письмо некоего старого ленинградца, опубликованное тоже в ‘Безбожнике’.
Наивный человек высказывается по поводу нового ‘героического курса’:
‘Для поддержания нравственности, особенно для воспитания молодежи, нужна религия. У нас распространяется популярность о геройстве и героях, а религия учит — на житиях Святых. Я считаю, что это может дополнить одно другое, по существу одинаковое’.
Поразительно, что после многих лет истребления советской властью русского народа и его духовного склада неведомый смельчак открыто призывает — и где? — письмом в ‘Безбожник’ вернуться к воспитанию народа на житиях святых, верно понимая существо русского героического победного духа, его религиозное, житийное существо.
Ярославский, разумеется, растерзал ленинградца. ‘Попов’ — Христову пехоту, как их замечательно теперь называют, преследуют теперь еще беспощаднее. Советская власть больше всего страшится святыни русского духа. Россию допустили в страну, но обкорнованной под стиль бездыханного и безвдохновенного ‘советского героизма’.
А все же пустили. Вынуждены были пустить. Нечто дрогнуло и обвалилось внутри самих большевиков. В их душах, в психологии. А ведь и самый большевизм — прежде всего психология.
И где теперь в стране пролеткультный человек, чекистско-футуристический уродец, ходячий мертвяк, вымышленный партийными садистами с толпой бездарной и подлой черни, кинувшейся на все кровавые пытки русского народа ради создания такого пролеткультного слизняка?
Для него едва ли не всю Россию расстреляли. Но своего ‘нового человека’ не создали. Лопнули реторты черных магов, так и не высидевших коммунистического гомункулуса.
В России остались русские. Страна снова возвращается к России. И в советские души уже хлынул русский свет. А Пушкин и Гоголь сумеют постоять за себя против любых карлов Марксов.
Рухнул пролеткультный человек, рухнули и все его ‘теоретики’. Где теперь идеологи марксистского коммунизма в России? Бешеных псов расстреляли. Был последний вертлявый пес Бухарин. Расстреляли и его.
В теоретиках, как я уже писал, барахтается один Ярославский. Именно барахтается.
Есть уже буквально сотни большевистских свидетельств о внутреннем духовном движении в стране.
Страна уже ‘раскусила’ коммунизм.
И это движение не только в том, что каждый раз замечает и ‘Безбожник’, и ‘Антирелигиозник’, что ‘попы увлекают наиболее живые ‘умы’, что ‘в вузы пошла верующая молодежь’ или что ‘нынешние верующие — совсем другие люди по сравнению с тем, что представляли они собою в начале революции’…
Несомненно, все ‘теплые’ уже давно изблеваны. И пусть верующих даже сравнительно мало, пусть это только горящий источник. Но от них и помимо них — от всего русского света, от своего Пушкина и Гоголя, которых снова узнала замордованная страна и приняла за самую ‘пазушку’, — расходится по стране громадная духовная волна противодействия коммунистическому порабощению. Страна хочет жить живой.
Советская власть почуяла обвал коммунизма. Потому и пустили Россию, что почуяли обвал. И сам идеолог Ярославский в этом расписался еще в 1935 году. Его статью в ‘Правде’ 12 января 1935 года можно считать вехой явного русского поворота в советской стране.
Ярославский выступил в ‘Правде’ с сокрушительной критикой Покровского. А ведь ‘установкой’ Покровского коммунисты жили во все время своего погрома России.
Всю эту ‘установку’ Ярославский объявляет ‘извращением’. Он набрасывается на основное положение Покровского, и, стало быть, коммунистической партии и советской власти, что ‘история есть политика, опрокинутая в прошлое’.
Ярославский, видите ли, берет под защиту русское прошлое. Он возмущается, что ‘Покровский отрицает значение Крещения Руси, Русской Правды, Киевского периода’, что он оценивает историю не как историк, а как плохой пропагандист-безбожник и ‘насилует исторические факты’, такие, как татарское иго, или Отечественная война, когда ‘против Наполеона поднялась вся Россия’…
Ярославский и японскую войну берет под свою защиту против Покровского. Вывод: осиновый кол Покровскому, при котором ‘на историческом фронте подвизалась целая группа врагов народа’.
А ведь Покровский ‘воспитал’ весь историко-идеологический склад СССР. Все это теперь рухнуло. В стране произошел внутренний обвал теоретического коммунизма и всех коммунистических ‘установок’. Советская власть потеряла свое лицо…
И в новой программе по истории Комитета по делам высшей школы на 1939 год для СССР уже отмечены как обязательные для изучения ‘крещение Киевской Руси’, и ‘культура Киевской Руси’, и ‘церковное зодчество’, и еще более невероятно, — ‘прогрессивная роль христианства’ и ‘культурное значение христианства’ вообще…
Не будем переоценивать факты, но и в этом можно видеть начало…
Итак, что же происходит в нашей стране?
Кто знает? Никто. Но как будто живые духовные силы страны, вероятно, главным образом это силы молодежи,— уже вырываются, выходят за карломарксовы скобки на органическую, русскую духовную дорогу. Возвращение исторической памяти всегда было началом национального возрождения.
А все вдохновение и духовный огонь в стране уже ищут отнюдь не в проклятой, набившей все оскомины, издохшей карломарксовой абракадабре, а в самой живой России. Советская страна как будто хочет заговорить нашим человеческим русским языком…
Вот это и происходит в нашей стране. В ее душе, в психологии — разгорается огонь новой нации, воспринявшей весь опыт социальной революции.
Но железный обруч коммунистической власти и хозяйствования, террора и комэкономики по-прежнему мертвой хваткой стягивает страну по рукам и ногам.
Все винты и замки, все запоры и оковы на раскаленной пыточной клетке, куда наглухо загнан русский народ, по-прежнему во власти коммунистических истребителей…
Но не русский дух советской страны. Но не ее новое русское вдохновение.
Столкновение двух миров — живой органической России и бездушного, беспощадного марксизма — уже началось с новой силой внутри страны.
Мировая тьма со всеми потемками, все бесы исступленно пытали и пытают Россию с бесовским воплем: ‘Исчезни, Россия, исчезни’.
Но не запытали. И не исчезла Россия. А воистину как будто начинает восставать из мертвых.
Восстань же, Россия, восстань!
Один из застрельщиков стилизации СССР ‘под Россию’ — о чем я писал в NoNo 4199 и 4205 ‘Возрождения’ — оказался не кто иной, как Алексей Толстой…
В июле журнал ‘Молодая гвардия’ подобрал выдержки из разных произведений Алексея Толстого. Одни нарочитые, невысокого вкуса ‘лапотные’ толкования России:
— Россия — это штука с подковыркою. Бывает, до того остервенеешь на эту твою Россию, кровью глаза зальет. А, между прочим, за нее помрем все…
— Не угадаешь нашего драного мужика. Он способен и революцию в пользу России повернуть…
И о московской Смуте:
— Самозванцы, воры, казаки прошли саблей и огнем из края в край всю Русскую землю. Голодающие люди ели конский навоз и солонину из человечьего мяса… Все это народ перетерпел, а внуки тех драных мужиков, которые с кольями ходили выручать Москву, разбили Карла ХII, загнали татар в Перекоп… И похаживали в лапотках уже по берегу Тихого океана…
‘Молодая гвардия’ подобрала такие выдержки, чтобы обосновать новый ‘русский курс’.
Все сводится к попытке отыскания сходства между московской Смутой и… большевистским погромом. Как-де тогда, так и теперь, Москву от всех ‘интервентов’ спас простой лапотник, драный мужик. А теперешние времена советской власти — при Сталине — это примерно времена кануна великого Петра, когда все претерпевший народ — то есть перетерпевший и большевиков? — накануне новых побед над теперешними карлами и татарами, чтобы снова прогуливаться в лапотках по берегам вновь завоеванных океанов.
Стилизация — пустая, полая. Россия с вынутой душой притянута для поддержки советчины и оправдания разгрома ею самой России. Все это — шатучая советская декорация ‘под Россию’. А внутреннее содержание советского ‘патриотизма’ — та же отвратительная, чекистско-большевистская убойщина.
В брошюре ‘Советский патриотизм’ — выпущена и такая — содержание патриотизма только в службе партии и чека, а примерами ‘патриотических подвигов’ почитаются доносы детей на отцов и матерей, мужей на жен и прочее, всем известное…
Так эта русская бутада ни на йоту не переменила советчины, и ‘курс на Россию’ — одно внешнее малевание для сохранения всего. Донесение чекиста, напечатанное в ‘Антирелигиознике’, сочится — по самым именам слышно, какие это самые простые русские женщины, — ‘которые носили освященную землю в дорожных сумках’…
Мы, русское рассеяние, все годы изгнания верили и хотим еще верить, что этот мир, богатый, сытый, кичащийся своей культурой, цивилизацией, всяческим своим разумом и всяческой мощью, поймет, что творится в нашей стране.
Но мы уже отказываемся понимать, как этот всезнающий мир до сегодняшнего дня не видит и не слышит предельного мучения человека в нашей стране за одну свободу его духа и совести. А ведь только в таком мучительстве человека и заключается смысл коммунистического советовластия.
Этот мир глух, слеп и не понимает. Или притворяется, что не понимает. Этот мир и на новую страшную войну вышел с таким же непониманием. Разные тартюфы и пустозвоны болтают о начавшейся будто бы борьбе сил света и добра против сил тьмы и зла, но ни ползвуком не обмолвятся о воплощенной тьме и воплощенном зле коммунистической власти над русским народом.
До чего доведен накал гонений: люди дошли уже до щепотки земли вместо отпевания, до капли воды вместо крещения… Но этот мир ничего не хочет понимать и теперь.
А судьба человечества, уровень ее, все будущее человеческого духа и достоинства, весь духовный образ человека зависят от того, поймут или не поймут, наконец, что творится над человеком в России. Страшный суд свершится или уже свершается — над всеми, если не поймут
А покуда русские подвижники покинуты этим миром. Свое исповедание они несут там, где все против пришествия царствия Его, воли Его. Разрыв между исповеданием и жизнью в советской стране нами и не представляем.
‘Антирелигиозник’ признает, что ‘враги народа, уходящие в подполье, создают всякого рода подпольные церкви и монастыри, создают кадры монашек из фанатически настроенных женщин, постригают их на служение Богу’.
Вот в этом и есть, вероятно, новая черта русского христианства, выношенная в мучительных гонениях: это героическое исповедание, подвижничество всей жизни для ее преображения в Христовой свободе.
‘Безбожник’ No 3 дает подробный отчет о разгроме одного из таких тайных русских монастырей, Петровского монастыря у Петровских ворот в Москве.
Тайная община существовала в Москве с 1926 года. Только через тринадцать лет ее обнаружили. Уже это указывает на многое.
В общине были московские ‘студенты, студентки и служащие’. И это указывает на многое.
До службы, в шесть часов утра, шли к ранней. Вечером к вечерне. Несли послушание, принимали постриг.
Все в общине учились, запасались знаниями. ‘Безбожник’ отмечает — и это тоже знаменательно, — что в общине читали и разбирали русских классиков. И всегда и всюду, на работе, в школе, в казарме, на заводе, молились молча, древней русской Иисусовой молитвой: ‘Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных’… Совершенная глубина внутреннего ощущения в этой немой и неумолкаемой русской молитве, невидимо повторяемой, может быть, и ‘знатным советским человеком’, и студентом, и красным офицером, и рабочим, и студенткой…
О советских девушках, тайных монахинях, ‘Безбожник’ рассказывает: ‘девушки продолжают служить, жить в семье, а потом, когда умирают, выясняется, что вместо Марии — умерла инокиня Олимпиада’. Так исповедание свободы духа и совести стало подвигом всей жизни, житием…
Советская власть взяла курс на ‘героическую Россию’ и будто бы приняла от былой, отошедшей России все образы ее христианского героизма — другого русского героизма и нет — Александр Невский, защитники Троице-Сергиева, и в них ищет для себя духовной опоры.
Но живых русских подвижников и подвижниц, ту же советскую девушку Марию — инокиню Олимпиаду, — советская власть убивает и сегодня с беспредельной беспощадностью и беспредельным глумлением.
Именно в этом открывается вся пустота нынешнего малевания СССР под лапотную Россию, новая советская ложь, подмена, новый обезьяний обман русского народа.
В советчине заговорили наши русские слова о Суворове, Минине, Петре. Но за одни наши русские слова расстреливают не только верующих, подвижников, избранных, но миллионы русских и миллионы истомляют в концлагерях. Восхваляют былых героев за верность России, а живых убивают и мучают именно и только за их верность России, за одно то, что они желают служить России в ее ‘величии, доблести, славе’ (такие наши слова теперь тоже повторяют большевики).
Стране возвращены Пушкин, Достоевский, Гоголь. Советчики восхваляют былое русское мастерство и талант. Но неисчислимы русские таланты и мастера, замученные советской властью, загнанные живьем в могилу теми, кто расстрелял живой русский гений, кто истомил его на карломарксовой пыточной дыбе.
Нет, советчина — все тот же Мертвый дом. И это не Мертвый дом Достоевского, которым лизоблюды революции запугали едва ли не целое русское поколение. Сравните ‘Записки из Мертвого дома’ с советчиной, и николаевский каторжный острог покажется вам, можно сказать, Берендеевым царством: попивали до одури чаек, приторговывали водочкой, картежничали, наживались, получали от казны хлеба хоть завались и по фунту мяса в день (по фунту! — просто как битюги ели эти страдальцы каторжного дома), работали, ходили в город, пели, толковали без помехи на все человеческие темы и даже развлекались домашними спектаклями с музыкой. И все это в николаевские ‘палочные’ времена. Человеческое добро — пусть и самое простецкое — обтекало тогда и самых каторжных, потому что стояла тогда Российская христианская империя. Именно такое, самое простое человеческое добро — дыхание его в людях — истребляется беспощадно в советской мертвецкой…
Но все же теперешний советский ‘курс на Россию’, несомненно, помог возвращению стране исторической памяти. А это всегда было началом возрождения нации. Карломарксовы пустоты духа уже заполняют живые воды Пушкина и Гоголя.
Но восстают нации только тогда, когда их историческая память — органическое национальное сознание — достигает единства и полноты сознания религиозного.
Вот когда поклонятся советчики вместе с нами живой мученице инокине Олимпиаде или Василисе, вот когда выйдут на волю миллионы живых страдальцев, русских героев Соловков, тогда и сомкнутся былые ‘слава, величие, доблесть’ с живым русским возрождением России.
Будет ли так когда-нибудь? Кто знает. Но как будто именно к полноте такого национального возрождения приближается неминуемо наше великое отечество, наш великий, живой народ.
Возрождение. 1939. NoNo 4199, 4205, 4210. 1 сентября, 13 октября, 17 ноября. I часть за подписью И. Л.