(Соч. ок. 1592 г.)
В. Шекспиръ в двухъ томахъ. Подъ редакціей А. Е. Грузинскаго. Том I.
Типографія т-ва А. А. Левенсонъ. Москва. 1912
Ромео и Джульетта, Бринк Бернгард Тен, Год: 1892
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Источники сказанія о Ромео и Юліи, какъ извстно, итальянскіе, но Шекспиръ главнымъ образомъ познакомился съ ними по двумъ англійскимъ обработкамъ: по прозаическому изложенію Вильяма Пайнтера, появившемуся въ 1567 г., и, главное, по разсказу въ стихахъ Артура Брука, напечатанному уже въ 1562 г.
Въ стихотвореніи Брука поэтъ нашелъ исторію Ромео и Юліи не какъ простой сырой матеріалъ, но уже въ высокой степени обработанный, нашелъ не только главные характеры, но и почти вс побочныя лица, вс важнйшіе мотивы и много второстепенныхъ, планъ для цлыхъ сценъ, идею многихъ частностей. Что же оставалось еще длать при этомъ нашему поэту и что прибавилъ онъ съ своей стороны къ этому матеріалу? А то, что изъ интересной, трогательной новеллы онъ создалъ увлекательную, потрясающую трагедію, изъ поэмы съ временнымъ значеніемъ — художественное произведеніе непреходящей цнности. Полагаю, что этого достаточно. Но какъ достигъ онъ такого результата?
Кто возьмется за объективное и чисто фактическое изложеніе содержанія трагедіи Шекспира съ одной стороны и стихотворной новеллы Брука съ другой, тотъ представитъ два разсказа, которые отличаются другъ отъ друга весьма немногимъ, а читателемъ поверхностнымъ будутъ даже признаны за совершенно между собою тождественные. Но какое огромное различіе въ точк зрнія каждаго изъ этихъ писателей на свою фабулу, въ представленіи, какое каждый изъ нихъ иметъ о своемъ предмет! Какъ Шекспиръ, такъ и Брукъ дали себ трудъ вкратц указать содержаніе своего произведенія въ сонет. Поучительно сравнить оба эти сонета.
Идея Брука слдующая. Любовь зажгла два сердца при первой встрч, и оба получаютъ то, чего оба желаютъ. Молодые люди тайно обвнчаны монахомъ и нкоторое время наслаждаются высочайшимъ счастьемъ. Разгнванный бшенствомъ Тибальда Ромео убиваетъ его и вслдствіе этого принужденъ бжать. Юлію заставляютъ вступить въ новый бракъ, для избжанія его, они принимаетъ питье, имющее послдствіемъ видимую смерть, ее хоронятъ спящею, но живою. Мужъ узнаетъ о ея смерти и отравляется, она же, пробудившись, закалывается кинжаломъ Ромео. Вотъ и все, ни одного слова о раздор между веронскими фамиліями Монтекки и Капулетти, хотя сама поэма и упоминаетъ о всхъ этихъ вещахъ, но для автора он, очевидно, не представляютъ никакого существеннаго интереса, онъ не усматриваетъ никакой глубокой связи между семейнымъ раздоромъ и судьбой, постигающей его главныхъ дйствующихъ лицъ. Для него вся эта исторія — трогательная исторія любви, и ничего больше. А Шекспиръ? Я не стану переводить здсь извстный сонетъ, который находится предъ началомъ его пьесы. Но идея его относительно фабулы такая. Двое молодыхъ людей, которыхъ природа надлила своими очаровательнйшими дарами и какъ бы создала другъ для друга, охвачены взаимною любовью, чистйшею и пламеннйшею. Но судьба кинула ихъ въ грубую, враждебную среду, ихъ страсть зарождается и растетъ среди бурныхъ проявленій заклятой партійной и семейной ненависти. Спокойный, приводящій къ спокойной развязк ходъ дйствія здсь невозможенъ. Совершенно отдавшись своей любви, чета забываетъ ненависть, разъединяющую ихъ семьи, и наслаждается всего нсколько минутъ счастьемъ, которое возноситъ ихъ на высшую вершину человческаго бытія. Но тутъ враждебныя силы отрываютъ ихъ другъ отъ друга: послдняя вспышка надежды, отважная попытка заставить судьбу пойти по желанному ими пути — и скоро посл того роковая ошибка, повергающая обоихъ въ холодныя объятія смерти. Но смерть соединяетъ ихъ прочными узами, пламенное стремленіе ихъ другъ къ другу теперь навсегда удовлетворено, и какъ сами они обрли спокойствіе, такъ ихъ кровь тушитъ и пламень ненависти, разъединяющей ихъ семьи. Надъ бездыханными трупами Ромео и Юліи ихъ отцы протягиваютъ одинъ другому братскую руку, и гробница несчастныхъ становится символомъ любви, покорившей ненависть.
Такова была точка зрнія Шекспира на свой предметъ, такую идею старался онъ выработать изъ своего матеріала, изъ этого воззрнія вытекли вс отступленія отъ бывшаго предъ нимъ источника, вытекала вся постройка его трагедіи.
Цль Шекспира — возбудить искреннйшее сочувствіе, глубочайшее состраданіе къ его чет, потрясти насъ изображеніемъ ея участи, но вмст съ тмъ и поднять насъ во взгляд на все, происшедшее здсь, такимъ образомъ, чтобы мы и въ этой печальной дол, постигшей двухъ любящихъ, почувствовали присутствіе примирительнаго элемента.
Всмъ, что можетъ служить этой двоякой цли, авторъ воспользовался, все, ей противорчащее, устранено.
Приведемъ для примра нсколько частностей. Въ поэм Брука дйствіе растянуто на нсколько мсяцевъ, Шекспиръ ограничилъ его нсколькими днями. Къ чему это измненіе? Не устройство или привычки тогдашней сцены потребовали его: съ этой стороны, напротивъ, поэту предоставлена была полная свобода. Имъ руководилъ врный драматическій инстинктъ, не боле. Ибо чмъ въ сущности наполнено въ поэм такое большое пространство времени? Брукъ отводитъ цлыхъ три мсяца на спокойное наслажденіе тайно обвнчанной четы своимъ счастьемъ, и только посл этого совершается событіе, которое иметъ послдствіемъ ихъ разлуку. Кто не чувствуетъ, что такая постановка тотчасъ же уничтожаетъ то нжное благоуханіе, которымъ ветъ отъ героя и отъ героини Шекспира? Кто не чувствуетъ, что ею вмст съ тмъ безконечная трогательность судьбы Ромео и Юліи понижается такъ, что переходитъ въ тонъ будничной повседневности?.. И потомъ, если эти влюбленные могли быть тайно счастливы въ продолженіе трехъ мсяцевъ, то почему счастье ихъ не продолжается доле? Конецъ ему наступаетъ вдь только благодаря чистой случайности… Какая разница съ Шекспиромъ! У него эта прелестная молодая чета какъ бы создана другъ для друга, но міръ, но судьба не хочетъ, чтобы они принадлежали другъ другу. И ни на одну минуту не оставляетъ насъ поэтъ въ неизвстности насчетъ роковой участи, ожидающей ихъ. Только два, три часа даетъ онъ имъ быть счастливыми, и это ужъ только тогда, когда ихъ судьба ршена, когда Тибальдъ убитъ и Ромео изгнанъ. Ни на одно мгновеніе нтъ у нихъ ощущенія ненарушимой принадлежности другъ другу, и за кратковременнымъ счастьемъ слдуетъ тотчасъ же разлука навсегда. Вотъ это — поэзія, это — трагизмъ! Вотъ какую безконечную разницу производитъ это маленькое измненіе относительно продолжительности дйствія. И этимъ еще дло не ограничивается. Это ускореніе дйствія какъ нельзя боле соотвтствуетъ гармонической стройности художественнаго произведенія.
Вмст съ тмъ этотъ боле быстрый темпъ вполн подходитъ къ господствующей въ трагедіи высот температуры, внезапной вспышк и безостановочному развитію пламенной любви, рзкому взрыву дикой ненависти.
Только три раза сводитъ поэтъ Ромео и Юлію вмст живыми: прежде всего — сцена на балу, имющая такое ршающее дйствіе, потомъ — непосредственно примыкающая сюда по времени сцена въ саду, наконецъ — прощаніе молодыхъ людей посл нсколькихъ первыхъ и послднихъ часовъ, проведенныхъ ими, какъ мужъ и жена. Трогательне и прекрасне этого не было до сихъ поръ написано ничего. Но кульминаціонный пунктъ представляетъ собою, можетъ быть, сцена въ саду — уже потому, что тутъ находился передъ поэтомъ самый опасный подводный камень, такъ какъ для драматическаго писателя не можетъ быть ничего опасне и трудне состязанія съ музыкантомъ и лирикомъ — состязанія, на которое вызываютъ его подобныя простйшія положенія. Другіе великіе поэты — да и Шекспиръ въ нкоторые періоды своего творчества — умютъ въ подобныхъ случаяхъ помогать себ тмъ или другимъ пріемомъ: они прерываютъ діалогъ дйствующихъ лицъ одинъ разъ или даже нсколько (напомню знаменитую сцену въ саду въ Гетевскомъ ‘Фауст’), они ограничиваются больше намеками, чмъ подробнымъ выполненіемъ, они предоставляютъ читателю угадывать многое и самое лучшее и т. п. Влюбленные не разговариваютъ о своихъ чувствахъ, а разсказываютъ другъ другу свое прошедшее, свою повседневную жизнь. Ничего этого нтъ въ садовой сцен ‘Ромео и Юліи’. Не страшась никакихъ опасностей, пускаетъ Шекспиръ корабль своего творчества нестись на всхъ парусахъ по бурному морю чувства, мимо всхъ грозныхъ подводныхъ камней, которые ему не могутъ причинить никакого вреда.
Изумительно также искусство, съ которымъ Шекспиръ развиваетъ характеры двухъ влюбленныхъ посредствомъ ихъ взаимной любви и въ ней. Изумительно, но не удивляетъ, потому что у него концепція характеровъ неразрывно связана съ концепціею драматическаго дйствія. Въ томъ заключается его величіе, что онъ какъ видитъ все въ общей связи, такъ и творитъ въ общей связи. Психологическая глубина и правда его характеровъ, полнота жизни, которою они проникнуты, строгая послдовательность, съ которою они развиваются, необходимость, съ какою ихъ поступки вытекаютъ изъ ихъ натуры и положенія — все это служитъ предметомъ общаго изумленія, но величайшее чудо заключается въ томъ, какъ эти характеры въ разныхъ оттнкахъ своихъ, въ способ дополненія ихъ другъ другомъ и выдленія каждаго изъ нихъ, благодаря ого противоположности другому, такъ всецло обусловлены основною идеею дйствія. Прослдимъ, каково было внутреннее состояніе Ромео и Юліи въ то время, какъ любовь появилась въ ихъ сердц, и что сдлала изъ нихъ она.
Самый большой переворотъ происходитъ въ Ромео. Молодой человкъ благороднаго образа мыслей, прекрасно образованный, одаренный острой проницательностью и мткимъ остроуміемъ, онъ въ начал пьесы, невидимому, страдаетъ избыткомъ чувства и фантазіи. Окружающій его свтъ слишкомъ сухъ и слишкомъ грубъ для него. Онъ совершенно уединяется отъ этого общества, если видитъ его, то сквозь какой-то покровъ, и все глубже погружается въ свой внутренній міръ — міръ грезъ, воображаемыхъ радостей и скорбей. Черту, найденную у Брука — сантиментальную, нераздлимую любовь Ромео къ Розалин, Шекспиръ сохранилъ, но самая Розалина въ трагедіи его не появляется. Собственно ея личность здсь не иметъ значенія: она или другая — все равно. Ея образъ тутъ только для того, чтобы пополнить проблъ во внутреннемъ мір Ромео, это — предметъ, на который сперва направлено душевное стремленіе Ромео до тхъ поръ, пока онъ не встрчаетъ ту, которая дйствительно назначена ему судьбою. Съ той минуты, какъ онъ увидлъ Юлію, въ немъ происходитъ переворотъ. Онъ остается молодымъ мечтателемъ, поэтомъ, какимъ былъ, но онъ начинаетъ дйствовать. Сознаніе, что онъ любимъ возвращаетъ его самому себ и свту. Происшедшая въ немъ перемна тотчасъ же бросается въ глаза его другу: ‘Ну, вотъ и прекрасно! Разв это не лучше вчнаго любовного нытья? Теперь ты человкъ, теперь ты Ромео, теперь ты — ты…’ Но, когда его свергаютъ съ неба счастья въ печальный мракъ изгнанія, онъ совершенно теряется, разражается безмрными стованіями, безсильнымъ бшенствомъ противъ судьбы. Блеснувшая надежда снова вселила въ него бодрость и энергію. Когда же, въ конц концовъ, для него не остается сомннія, что все кончено, онъ немедленно принимаетъ твердое ршеніе. Юношеская рчистость его прошла, счастье и несчастье довершило его воспитаніе: онъ сдлался человкомъ.
Юлія у Шекспира — четырнадцатилтняя двушка, она двумя годами моложе, чмъ въ поэм. Отъ этого личность ея становится еще трогательне: передъ нами дитя, которое великая и чистая любовь длаетъ женщиной. И она тоже въ свт стоитъ одиноко, но не такъ, какъ Ромео, потому что она уже по своей природ мечтательница. Своего положенія она сперва совсмъ не сознаетъ, и только пережитыя ею посл встрчи съ Ромео испытанія показываютъ ей, до какой степени собственно чужды ей родители ея и все окружающее. Натура ея проще, чмъ у Ромео, но сильне, любовь гораздо мене эгоистична. Всецло проникнутая только однимъ чувствомъ, она немедленно принимаетъ ршеніе — находитъ необходимымъ дйствовать практически. Сила ея любви преодолваетъ двическую робость, женскую нершительность и даетъ ей возможность смло смотрть въ лицо смерти. Весьма знаменательно развивается ея характеръ въ монолог передъ пріемомъ усыпительнаго напитка. Въ ночной часъ, за минуту до ршенія, въ душ ея возстаютъ страшные фантастическіе образы, наконецъ, ей кажется, что она видитъ павшаго отъ руки Ромео Тибальда. Эта подробность есть и въ поэм Брука. Тамъ Юлія торопливо выпиваетъ,наконецъ, напитокъ,изъ боязни, что дальнйшее раздумыванье помшаетъ ей исполнить это ршеніе. Юлія Шекспира видитъ опасность, грозящую ея Ромео отъ Тибальда, и немедленно прибгаетъ къ единственному средству раздлить его участь:
‘Иду, Ромео. Пью, чтобъ быть съ тобою!’
О дйствующихъ лицахъ, группирующихся частью вокругъ героя, частью вокругъ героини, распространяться не буду. Превосходно нарисованная фигура — вспыльчивый, страстный старикъ Капулетъ. Не особенно симпатично дйствуетъ на насъ его жена, которая гораздо его моложе: ея отношенія къ мужу совершенно вншнія, и съ дочерью тоже соединяютъ ее узы только крови, связи душевно-духовной не существуетъ. Тутъ еще и кормилица — типъ вульгарной, болтливой бабы, индивидуализированной мастерски, съ художественнымъ реализмомъ и — вопреки извстному выраженію Гете — для пьесы необходимой, во-первыхъ, какъ pendant къ характеру Юліи, затмъ, чтобы сдлать для насъ совсмъ понятнымъ полное одиночество молодой двушки въ родительскомъ дом.
Родители Ромео — какъ того требуетъ ходъ дйствія — держатся боле на заднемъ план. Зато мы близко знакомимся съ его друзьями: съ покойнымъ, разсудительнымъ Бенволіо, беззаботнымъ, добродушнымъ, смлымъ, остроумнымъ Меркуціо. Эта личность есть вполн созданіе Шекспира, въ поэм Брука она появляется всего одинъ разъ, въ вид намека. Меркуціо — олицетвореніе бьющей полнымъ ключемъ молодой мужественной силы, жизнерадостный и, вмст съ тмъ, наблюдающій свтлыми глазами жизнь юмористъ, придаетъ первой половин пьесы яркій блескъ. Его фигура иметъ огромное значеніе не только, какъ освщающая характеръ Ромео, но и по способу, какимъ Шекспиръ вплетаетъ ее въ драму семейной распри.
Этой стороной своего матеріала — трагедіею ненависти — Шекспиръ занялся едва ли мене прилежно, чмъ трагедіею любви, которую, вдь, только эта ненависть и сдлала трагедіею. Шекспиръ не довольствуется тмъ, что трагическую гибель своей четы мотивируетъ энергически для ума читателя. Онъ съ самаго начала старается дйствовать на наше чувство, съ самаго начала приготовляетъ насъ къ трагическому концу, тысячею художественныхъ мелочей уметъ вызвать въ насъ впечатлніе, что эта исторія ни теперь, ни когда бы то ни было, не могла имть счастливой развязки. Этой цли заставляетъ онъ служить все: характеръ своей четы, молодость Юліи, ея полное одиночество, ея незнаніе свта, пагубную быстроту, съ которою разгорается ея страсть, мрачныя предчувствія, которыя въ ршительные минуты возникаютъ въ ея душ. Но главнымъ образомъ служитъ этой цли живое, наглядное изображеніе семейной распри, и тутъ обнаруживается искусство, съ которымъ Шекспиръ строитъ свою драму, пускаетъ въ ходъ свои различные мотивы. Уже первая сцена вводитъ насъ въ эти отношенія. Изъ незначительныхъ, даже комическихъ зачатковъ развивается серьезная, отчаянная борьба. Только благодаря вмшательству владтельного герцога, который весьма энергически выступаетъ со своимъ авторитетомъ, дло не доходитъ до послдней крайности. И въ этой же первой сцен появляется передъ нами Тибальдъ, двоюродный братъ Юліи, заклятый врагъ Ромео, дикій драчунъ, въ которомъ семейная ненависть находитъ себ полнйшее воплощеніе. Въ сцен бала Тибальдъ выведенъ снова — возмущенный безстыдствомъ Ромео, съ трудомъ сдерживаемый своимъ старымъ дядей, въ мрачныхъ клятвахъ мести дающій выходъ кипящей въ немъ ярости, которую въ данную минуту ему не позволяютъ примнить на дл: ‘Но дерзкое вторженье въ этотъ домъ — теперь пріятное, не кончится добромъ’. Тибальдъ ищетъ Ромео, вызываетъ его на бой. Ромео отказывается драться съ родственникомъ Юліи: все что близко къ ней, ему дорого. Тогда Меркуціо, смущенный и разгнванный мягкими словами, съ которыми его другъ обращается къ забіяк, предлагаетъ Тибальду поединокъ съ нимъ. Ромео снова появляется въ ту минуту, когда бой въ самомъ разгар, кидается между дерущимися и такимъ образомъ неповинно становится поводомъ къ смерти Меркуціо. Съ Меркуціо исчезаетъ изъ драмы веселый блескъ жизнерадостности, видно приближеніе ночи. Доброе намреніе Ромео принесло совершенно противоположный ожидавшемуся результатъ. Его другъ по его же вин и ради его убитъ. Ему должно отмстить за эту смерть, не случайно, при самозащит, какъ это происходитъ у Брука, а сознательно, по чувству долга обязанъ онъ обнажить мечъ на родственника Юліи и умертвить его. Нсколькими словами выражается то, что онъ чувствуетъ посл совершенія этого дла: ‘Горе мн, игрушк судьбы!…’ Собственной рукой, потому что иначе нельзя было поступить, нанесъ Ромео смертельный ударъ блаженству, которое ему принесла любовь. Здсь снова, какъ и въ первой сцен трагедіи, появляется герцогъ, тогда онъ укрощалъ и грозилъ, теперь караетъ. Невинные, любящіе падаютъ жертвами правосудія — Ромео изгнанъ.
Въ третій разъ видимъ мы герцога уже тогда, когда трагедія окончилась. Жертвы, которыхъ потребовала любовь, утишили и ненависть. Грустно увщевающимъ, участливымъ зрителемъ, стоитъ тутъ государь — стоитъ какъ свидтель мира, который недавніе враги заключаютъ надъ открытой могилой.
(Статья взята изъ публичныхъ лекцій Страсбургскаго профессора Бернгарда тен-Бринка. Во II том мы даемъ подробную характеристику Шекспировскаго творчества, принадлежащую перу этого талантливаго ученаго, скончавшагося въ 1892 г.)— Ред.