РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ-РЕАКЦИОНЕРЫ
РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ-РЕАКЦИОНЕРЫ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Революционеры-реакционеры, Ткачев Петр Никитич, Год: 1876
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Ткачев П. H. Избранное
М., Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. — (Библиотека отечественной общественной мысли с древнейших времен до начала XX века).
Возможна ли социальная революция в России в настоящее время, иными словами, имеется ли в современном русском обществе такое количество революционных факторов, при наличности которых становится возможным ее практическое осуществление, — это самый насущный вопрос для русской молодежи, не только для молодежи, но для всех честных и мыслящих людей в России. От того или другого решения должен зависеть выбор их деятельности. Если он решается в смысле утвердительном, они должны становиться в ряды революционеров, если — в смысле отрицательном, они должны оставить всякую мысль о революции в ближайшем настоящем и заняться медленным и постепенным созданием и подготовлением в нашем обществе достаточного количества революционных факторов, при посредстве которых революция когда-нибудь может осуществиться, они должны стать, одним словом, в ряды ‘подготовителей’ социального переворота в более или менее отдаленном будущем.
Для человека, раз вступившего в ряды революционеров, вопроса этого, разумеется, не может существовать, революционер, подвергающий сомнению существование в обществе революционных элементов, — это то же, что поп, не верующий в бога, — это фарисей или шарлатан. В самом деле, в чем вообще состоит деятельность революционера? В такой комбинации данных революционных элементов, благодаря которой становится возможным непосредственно практическое осуществление революции. Но если элементов нет, то и революционная деятельность немыслима, а следовательно, немыслимо и самое существование революционера. Это очевидно для всякого человека, умеющего мало-мальски логически рассуждать.
К несчастью, у нас, в нашей среде революционной молодежи, до такой степени перепутаны все понятия, что даже эта совершенно очевидная истина для них далеко не ясна. Со словом ‘революционер’ она соединяет, например, такие разнообразные и нередко противоречивые представления, что людям, непосвященным в тайны ее своеобразной терминологии, можно просто сбиться с толку. Этою спутанностью и неопределенностью терминов обусловливается без сомнения большая часть волнующих ее нескончаемых споров и пререканий, в них — одна из главных причин тех фантастических партий, на которые она себя поделила, в них же мы должны видеть причину и другого не менее прискорбного явления: допущения в свою среду антиреволюционных деятелей, — полнейшее смешение козлищ с овцами.
Всякая революционная партия считает и должна считать ренегатом и отступником человека, который, принадлежа к ней, в то же время проповедует невозможность и бесполезность революции в настоящем, при данных условиях данной общественности, ваша же революционная партия не только не усматривает в подобной проповеди никакого анахронизма, но, напротив, она, — или, по крайней мере, некоторая часть ее, — вполне ей сочувствует, и если бы некоторые из ее членов стали поступать сообразно с ее указаниями, т. е. если бы явно и систематически противодействовали осуществлению революции, в настоящем, то и тогда их бы все-таки продолжали называть революционерами.
Это невероятно, а, между тем, это факт.
После двух неудавшихся попыток осуществить революцию путем заговора356, в среде нашей революционной молодежи: начало проявляться некоторое разочарование, скептическое, а подчас даже и прямо враждебное отношение, к практиковавшимся до тех пор революционным средствам. Но так как средства эти в данный момент нашего общественного развития были единственно возможными, единственно практическими средствами немедленного осуществления революции, то нет ничего удивительного, что скептическое отношение к ним логически привело к скептицизму и относительно самой возможности революции в ближайшем настоящем. Этот скептицизм был естественным последствием реакции, которая всегда следует за неудачею. Скептики, представители реакции, сначала только устранялись от непосредственной революционной деятельности, затаив свой скептицизм в глубине души. Высказывать это открыто они еще не решались. Они старались только по возможности парализовать деятельность революционеров, оставшихся верными старой традиции. И это им удалось, скоро последние очутились в меньшинстве. Тогда-то реакция гордо подняла голову и возвела свой скептицизм в доктрину, — доктрину, которая в настоящее время открыто пропагандируется среди молодежи, которая имеет своих защитников и сторонников даже между людьми, пользующимися репутациею честных и преданных революционеров. Эти ‘честные и преданные’ революционеры, пропагандируя и отстаивая успокоительную теорию выжидания, сами того не подозревая и не желая, становятся пропагандистами реакции и препятствуют успешному ходу революционного дела, быть может, в горазда большей степени, чем реакционеры сознательные.
‘В настоящее время, — поучает эта революционно-реакционная доктрина, — революционеры не имеют еще никаких шансов произвести успешное восстание — и еще менее имеют шансов, в случае успеха, осуществить с помощью его цели рабочего социализма. Их организация не имеет почти никакой вероятности просуществовать и не разлететься, как разлетелись все организации их предшественников. Потому нечего и мечтать в настоящее время о революции. Она будет возможна лишь тогда, когда сам народ примет участие в организации. Но теперь это немыслимо: чтобы привлечь народ к революционной организации, интеллигентная молодежь должна предварительно слиться с народом. Она должна войти в народную общину и артель, вести в них социалистическую пропаганду и затем, когда эти общины и артели достаточно проникнутся идеями социализма, убедить их в необходимости тесной взаимной организации. Раз эта организация установилась, раз она настолько созреет и окрепнет, что случайности местных взрывов будут для нее неопасны и она будет мочь парализовать силы своих противников, победа социальной революции станет вероятною. Тогда-то и только тогда молодежь будет иметь право призывать народ к революции, тогда-то и только тогда она может заниматься непосредственно революционною деятельностью’.
Такова сущность этой теории.
Ее скрытый смысл совершенно очевиден. ‘Бросьте пока всякие революционные затеи, — говорит она, — у вас под ногами нет никакой твердой почвы. Эту почву еще нужно создать. Вы, до известной степени, можете содействовать этому созданию. Содействуйте, если вам это удастся — ну, тогда… тогда еще можно будет говорить о революции’. А может ли это удастся и когда это может удастся? — об этом теория выжидания благоразумно умалчивает. Скажи она, что проектируемая ею почва может сформироваться не раньше, как лет через сто, она мгновенно потеряла бы всякий кредит у молодежи. В действительности же, при данных условиях нашей экономической жизни, может пройти не только сто лет, может пройти тысяча лет, — и все-таки никакой такой почвы не образуется.
В самом деле, вникните-ка хорошенько, что подразумевается под этою почвой? Наши революционеры-реакционеры выражаются на этот счет весьма недвусмысленно. Под почвою они подразумевают организацию рабочих союзов, сельских общин, фабричных ремесленных артелей в более или менее прочный федеративный союз, — наподобие английских trades union’ов357, немецких рабочих обществ, одним словом, организацию рабочего пролетариата, и притом еще организацию тайную.
Но разве же это не утопия? Разве при данных экономических и политических условиях России мыслима подобная организация? И разве она может быть создана единственными усилиями интеллигентных пропагандистов? На Западе она вырабатывалась веками, там она имела также могущественные исторические прецеденты, каковы были ремесленные цехи и корпорации. Связь ее с последними ясно обнаруживается уже из одного того факта, что сельское население, среди которого экономическая жизнь не благоприятствовала развитию корпоративных начал, — до сих пор в большинстве западноевропейских государств стоит вне организованного движения городских рабочих. Примыкает же оно к нему (и то с особенным трудом) лишь в тех случаях, где, как, напр., в Англии, буржуазный прогресс достиг уже высших ступеней своего развития, где он начинает ставить и сельский труд, и сельского рабочего в условия почти однородные с теми, на которых стоят фабричный труд и городской пролетариат.
Нет сомнения, что когда буржуазному прогрессу удастся окончательно приравнять условия сельской промышленности к условиям фабрично-городской, — нет сомнения, что тогда теперешняя организация западноевропейского городского пролетариата распространится на сельский пролетариат. Но этого и Западной Европе придется ждать очень долго. А нам, русским, и того дольше.
Напрасно наши революционеры-реакционеры ссылаются на русскую общину и артель, предвидя в них зерно будущей организации сельских и городских рабочих. Может быть, при особом тепличном уходе за этим зерном из него и выросла бы подобная организация, но на уход этот можно было бы рассчитывать лишь в том случае, если бы власть накопилась в наших руках, в руках социалистов-революционеров! В настоящее же время все силы правящих, господствующих классов направлены лишь к тому, чтобы расчистить торную дорогу буржуазному прогрессу. Буржуазный же прогресс, повсюду вытесняя и уничтожая мелкое производство, неизбежно ведет к упразднению рабочих артелей, он уже и теперь постоянно ограничивает сферу их деятельности, лишает их всякого raison d’tre358. Нужно быть крайне наивным или крайне ограниченным, чтобы воображать, будто ‘пропаганда’ или ‘агитация’ нескольких десятков юношей может поддержать и развить учреждение, которое ежеминутно теряет под собою экономическую почву, которое идет вразрез с потребностями и условиями буржуазного хозяйства, противоречит общему духу и направлению экономического прогресса.
То же можно сказать и о нашей общине. Теперь ни для кого не тайна, что в высших правящих и административных сферах над нею уже произнесен смертный приговор. Смертный приговор уже начинает приводиться в исполнение. Дворянство, либерально-конституционное и консервативно-охранительное, бюрократия, кулаки-мироеды, одним словом все, что живет разбоем, грабежом и эксплуатациею, все, что питается плотью и кровью ‘мужика’, — все вступило против нее в заговор. Теперь не нужно быть пророком, чтобы предсказать в ближайшем будущем ее окончательное разорение и распадение, если только мы, революционеры-социалисты, не сумеем во время остановить мирное течение буржуазного ‘прогресса.
История западно-европейского земледельческого класса представляет нам в этом отношении весьма поучительный урок. Несколько сотен лет тому назад подобные же общины существовали в Англии, они существуют и до сих пор в современной Швейцарии и в некоторых частях Германии359, и, однако же, ни в Англии, ни в Швейцарии, ни в Германии они не приводили и не приводят к объединению сельских рабочих. Напротив, они скорее препятствовали этому объединению. Все это весьма понятно. Сельская община в том первобытном состоянии, в каком она существовала у нас, в России, в Швейцарии, в Германии, в каком она существовала в Англии и других частях Европы, содержит в себе гораздо более элементов для разъединения, чем для объединения. Она изолирует, обособляет местные интересы, общинники, замкнутые в их тесном круге, не видят никакой надобности, не чувствуют ни малейшей потребности вступать в какие-нибудь близкие сношения с соседними общинами. Разнообразие естественных условий почвы, разнообразие условий сбыта, однообразие производства и относительная экономическая самостоятельность каждой общины благоприятствуют скорее развитию духа соперничества и конкуренции, чем духу солидарности и братского единства.
Присоедините к этим коренным экономическим причинам разъединения сельских общин причины чисто местные, как-то: обширность территории, трудность путей сообщения, крайнюю ограниченность умственного и нравственного кругозора нашего крестьянства, отсутствие всякой потребности во взаимном обмене мыслей и чувств, — и вы без труда поймете, почему наша община никогда не представляла и никогда не может представлять никакой твердой почвы ни для каких объединительно-организаторских попыток.
Когда наша община лишена была всякой экономической самостоятельности, когда она задыхалась и: изнывала под гнетом крепостного права, тогда еще возможно было, в виду общего гнета, объединить сельских рабочих в одну организацию. Но теперь это чистая утопия. Мы говорим теперь, потому что пройдет несколько десятков лет, и эта утодия перестанет быть утопиею. Когда буржуазный прогресс сделает свое дело, когда он разрушит нашу общину и поставит земледельческий труд в условия, однородные с условиями труда фабричного, тогда у нас (как теперь в Англии) явится возможность организовать земледельческие классы, но для этого нужно ожидать сотни лет, а может и более. Но пока буржуазный прогресс не пройдет того цикла развития, который он, в силу неизбежных экономических законов, должен пройти, чтобы уравнять условия фабричной и земледельческой промышленности, до тех пор единичные усилия отдельных личностей пересадить на русскую почву западноевропейскую организацию рабочего пролетариата (о чем именно и мечтают революционеры-реакционеры) никогда не приведут и не могут привести ни к какому положительному результату: это будут попытки бессмысленные, химерические, равносильные бесплодному толчению воды в ступе.
Нужно быть человеком крайне невежественным или сознательным лицемером, чтобы не понять этой настолько же очевидной, насколько и непреложной социологической истины. И без сомнения, все сколько-нибудь умные реакционеры-революционеры очень хорошо ее понимают. Они понимают, что при настоящих экономических и политических условиях России правильная и хоть сколько-нибудь разумная организация рабочих групп у нас решительно немыслима. Но это их нисколько не смущает. Ну что же? Они подождут, терпения им не занимать стать! Народное горе, народные слезы — не их горе, не их слезы! Зачем же им компрометировать себя в рискованных предприятиях? Они хотят действовать только наверняка. Теперь действовать наверняка невозможно, мы, все революционеры, очень хорошо это понимаем, а они понимают это еще лучше нас. Но мы не боимся риску, — ни нам, ни народу нечего жалеть, нечего терять! Пораженные раз, мы поднимаемся в другой раз, мы будем подниматься и рисковать до тех пор, пока не победим. И мы победим, потому что с нами наша вера. У реакционеров нет этой веры, — вот почему они и возлагают все свои надежды на будущее, отказываются от всякой непосредственно революционной деятельности в настоящем.
Но когда наступит это будущее, и наступит ли оно когда-нибудь? Если, они действительно хотят, чтобы оно наступило скорее, чтобы наш рабочий очутился в условиях, тождественных с теми, в которых стоит в настоящее время английский, немецкий и вообще западноевропейский рабочий, — если они этого хотят, то им следует снять с себя революционную маску и записаться в ряды кулаков, биржевиков, концессионеров и т. п. ‘героев дня’. Эти герои, — и только они одни, — могут ускорить и действительно ускоряют ход буржуазного прогресса, они действительно подготовляют почву для той организации рабочего класса, о которой наши революционеры-реакционеры только платонически мечтают. Пожелай они приложить свои платонические мечтания к практической действительности, и они сами убедятся в химеричности своих реакционных прожектцев. Впрочем, они-то, может быть, и теперь убеждены, а между их сторонниками есть много и неубежденных, много таких вполне честных, но наивных людей, которые готовы им верить на слово. На них-то они и рассчитывают, их-то они и надеются отвлечь от непосредственной революционной деятельности. Жаль, если эти наивные люди попадут в эту ловушку, тем более жаль, что, испытав неудачу на поприще ‘подготовления’ организации рабочих союзов, они, пожалуй, разочаруются во всякой революционной деятельности вообще. Реакционеры постоянно уверяют их, что только на этом поприще и можно с пользою работать, что вне этого подготовления никакая другая деятельность немыслима, что пока рабочие группы не объединятся в один крепко связанный союз, до тех пор никакая революция удаться не может. Эти их уверения должны действовать на молоджь самым Деморализирующим образом, они подрывают ее веру в возможность революции (конечно, мы говорим о возможности революции в настоящем, а не в отдаленном будущем, — в последнюю возможность даже жандармы веруют) и заставляют ее опускать руки прежде еще, чем она успеет серьезно взяться за дело. Потому-то мы и не можем проходить их молчанием. Мы должны подвергнуть их самому строгому анализу, чтобы для всех стала очевидна вся их лживость и нелепость. Это мы и сделаем в следующий раз.
Впервые напечатана в No 5 ‘Набата’ за 1876 г., апрель. Печатается по: Ткачев П. Н. Избранные сочинения на социально-политические темы в семи томах. Т. III. М., 1934. С. 269-275.
356 Видимо, Ткачев имел в виду, скорее всего, деятельность ишутинского кружка и Нечаева, высказываясь о них крайне уважительно.
357 Профессиональных союзов (англ.).
358 Разумное основание (фр.).
359 Ткачев основательно рассмотрит вопрос об общине в статье ‘Оптимизм в науке’, опубликованной в журнале ‘Дело’, No 11 за 1879 г. под псевдонимом П. Никитин. В ней он, в частности, писал: ‘Тот факт, что русская община в своем первоначальном, а отчасти даже и в теперешнем виде ничем не отличалась от индийской, скандинавской, германской, английской и швейцарской общины, этот факт после замечательных исследований Мэна (‘Деревенские общины’), Мауера (‘История германской марки’), Геринга (‘О земельном владении в Швеции и Дании’), Джемса Милля (‘О поземельной системе в Индии’) не может в настоящее время подлежать ни малейшему спору и сомнению’.