РЕТЧЕЛЬ ДЕЙСОПЪ.
РАЗСКАЗЪ ИЗЪ ТЮРЕМНОЙ ЖИЗНИ.
МАРКА ГОПА, автора ‘Въ Тюрьм’.
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
VIII.
IX.
‘Отечественныя Записки’, No 7, 1880
Ретчель Дейсоп, Хоуп Марк, Год: 1880
Время на прочтение: 30 минут(ы)
Присяжные уже два часа совщались, и публика въ суд начинала выказывать нетерпніе. Судья около получаса оставался на своей скамь, читая газету, но потомъ ему надоло ждать и онъ ушелъ въ свою комнату, шерифъ, не зная что длать съ треугольной шляпой, которая лежала у него на колняхъ, и шпагой, болтавшейся между ногами, силился принять натуральную позу и любезно разговаривалъ по временамъ съ дамами. Адвокаты, окруживъ столъ защитника, громко болтали обо всемъ, кром разбиравшагося дла. Ихъ интересъ къ этому длу былъ уже исчерпанъ съ часъ передъ тмъ и могъ быть вновь возбужденъ только прочтеніемъ приговора присяжныхъ.
Дло Гьюга Мольверера стояло послднимъ въ списк настоящей уголовной сессіи въ Толминстер. Онъ обвинялся въ убійств, но это было убійство изъ ревности и совершено при такихъ обстоятельствахъ, что присяжные могли вынести оправдательный вердиктъ. Все зависло отъ того, какъ взглянутъ присяжные на право человка наказать коварнаго соперника. Подсудимый былъ джентльменъ, молодой, красивый, и его достойное, сдержанное поведеніе на скамь обвиняемыхъ снискало ему общее сочувствіе публики, особенно дамъ. Рчь это защитника Сутля, лучшаго адвоката по уголовнымъ дламъ, отличалась могучей силой и краснорчивой убдительностью, а заключительное слово судьи нсколько склонялось въ его пользу. Но вс знавшіе судью Кобля видли въ этомъ дурной признакъ, потому что онъ обыкновенно склонялся въ пользу обвиняемаго въ своемъ заключительномъ слов, когда его опытный, зоркій глазъ замчалъ, что присяжные были предубждены противъ него. Такимъ образомъ, онъ старался уравновсить его шансы.
Раздался звонокъ, и стали говорить, что присяжные потребовали свчей. Сроватый свтъ ноябрьскаго дня быстро переходилъ въ сумерки, и глубокая тнь ложилась въ углахъ судебной залы. Платья и шляпки дамъ казались одного цвта, а красный балдахинъ надъ судейскимъ мстомъ совершенно почернлъ. Однако, не было еще на столько темно, чтобы зажечь газъ. Наконецъ, въ комнат присяжныхъ послышался второй звонокъ, и вслдъ за этимъ появился судья, предшествуемый приставомъ, который поставилъ на судейскій столъ дв зажженныя восковыя свчи. Мерцающій ихъ свтъ рельефно выставилъ красную мантію судьи, его горностаевый воротникъ и обшлага, а также черныя перчатки. Вс зрители, вышедшіе изъ залы, быстро возвратились. Двери были настежъ отворены, и полиція впустила всхъ желавшихъ, такъ что не осталось ни одного уголка не занятаго. Судебные пристава громко кричали: ‘Потише, господа’. Адвокатъ Сутль въ шелковой мантіи проложилъ себ дорогу къ своему столу въ ту самую минуту, какъ обвиняемый появился въ сопровожденіи двухъ полицейскихъ.
Нкоторыя изъ дамъ навели на него бинокли, но было слишкомъ темно, чтобы разглядть выраженіе лица подсудимаго. Он видли только, что лицо его было обращено къ скамь присяжныхъ, которые поспшно выходили изъ своей комнаты. Секретарь, стоя у судейскаго стола, началъ на распвъ: ‘Господа присяжные’… но прежде, чмъ онъ усплъ окончить свою фразу, старшина присяжныхъ, очень нервный человкъ произнесъ:
— Виновенъ.
— Вы говорите, что подсудимый виновенъ въ преднамренномъ убійств и таковъ вердиктъ всхъ присяжныхъ?
— Виновенъ, повторилъ старшина дрожащимъ голосомъ.
Глухой ропотъ пробжалъ въ публик, и нкоторыя дамы громко выразили свое сочувствіе. Но, повидимому, приговоръ удовлетворялъ общественную совсть, и въ дальней части залы, гд толпились мелкіе негодяи, мошенники и воришки, эти обычные завсегдатаи судовъ, не послышалось ни одного возраженія. Еслибы приговоръ былъ иной, то, быть можетъ, толпа выразила бы свое удовольствіе, но теперь она была только поражена, какъ обыкновенно въ тхъ случаяхъ, когда правосудіе бываетъ безжалостно къ людямъ, стоящимъ на высокой общественной ступени. Однако, въ зал тотчасъ воцарилось мертвое молчаніе, и секретарь спросилъ подсудимаго: иметъ-ли онъ что возразить противъ объявленія ему смертнаго приговора въ установленной форм?
Онъ молча покачалъ головой, и судья вынулъ изъ стола нчто похожее на черный футляръ бювара съ протечной бумагой. Онъ надлъ это нчто на макушку своего парика, и лицо его приняло совершенно каррикатурный видъ. Но слова, съ которыми онъ обратился къ подсудимому, были не глупы и не лишены теплаго чувства.
— Гьюгъ Мольвереръ, сказалъ онъ: — вс должны сожалть, что человкъ въ вашемъ общественномъ положеніи признанъ виновнымъ въ самомъ ужасномъ преступленіи, но ваша защита, ваше увреніе, что вы убили Сайлеса Бовера въ честной открытой борьб, не могутъ заслуживать уваженія. Онъ былъ вашъ соперникъ и гнусно васъ оклеветалъ, вы его подкараулили, дали ему дубину по вашимъ словамъ, вызвали его на бой и убили безъ свидтелей, которые могли бы засвидтельствовать, что поединокъ былъ честный. Это — преднамренное убійство, и я не могу оставить въ васъ ни малйшей надежды, чтобы отмнили тотъ приговоръ, который я тотчасъ произнесу.
Посл этого, судья проговорилъ обычную формулу смертнаго приговора, и подсудимый не выказалъ ни малйшаго признака волненія.
— Мольверера повсятъ, сказалъ одинъ адвокатъ своему товарищу, когда толпа хлынула изъ судебной залы: — если Коблъ говоритъ, что нтъ надежды, значитъ, ея дйствительно нтъ.
— Ну, жестоко вшать человка за убійство такого негодяя, какъ Боверъ, отвчалъ другой адвокатъ, и они оба направились въ гостинницу, гд былъ приготовленъ общій столъ для всхъ лицъ судебнаго сословія.
Гьюгъ Мольвереръ и Сайлесъ Боверъ любили одну молодую двушку — Ретчель Дейсопъ, единственную дочь и наслдницу банкира, который, ликвидировавъ свои дла, купилъ въ окрестностяхъ Толминстера большое помстье. Мистеръ Дейсопъ былъ уважаемъ всми за его прямой, благородный характеръ. Онъ очень любилъ свою дочь и дозволялъ ей полную свободу, но всегда говорилъ, что не выдастъ ея замужъ за искателя богатыхъ невстъ, что, конечно, означало въ немъ твердую ршимость руководить ея выборомъ. А всмъ было извстно, что Гьюгъ Мольвереръ велъ въ университет распутную жизнь, нсколько разъ испортилъ себ карьеру чрезмрной страстью къ скачкамъ и находился въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, когда онъ началъ ухаживать за миссъ Дейсопъ. Въ сущности, онъ не былъ въ такомъ стсненномъ положеніи, какъ вс полагали, потоку что принадлежалъ къ тому роду людей, которымъ дорого купленный опытъ идетъ въ прокъ, и онъ мало-по-малу съумлъ такъ устроить свои дла на скачкахъ, что пари приносили еку положительный доходъ. Но его соперникъ Сайлесъ Боверъ, который былъ его закадычнымъ другомъ въ университет и вмст съ нимъ кутилъ, не остановился передъ клеветой и уврилъ мистера Дейсопа, что Гьюгъ былъ самый развратный человкъ, что онъ не любилъ Ретчель и что онъ только желалъ овладть ея деньгами. Этимъ путемъ ему удалось очернить своего друга въ глазахъ всей семьи молодой двушки, которую они оба любили. Сайлесъ Боверъ былъ умный, краснорчивый и ловкій человкъ, нкогда онъ велъ такую же жизнь, какъ Гьюгъ, и даже самъ поощрялъ его къ кутежамъ, но въ послдствіи онъ наслдовать небольшее состояніе, остепенился и принялъ наружный видъ очень приличнаго, почтеннаго джентльмена. Онъ носилъ высокіе, туго накрахмаленные воротнички и произносилъ въ носъ лицемрно набожныя рчи. Онъ былъ церковнымъ старостою, предсдателемъ комитета для раздачи супа бднымъ и часто по вечерамъ распвалъ церковные гимны въ обществ молодыхъ двицъ на урокахъ вокальной музыки. Но душа у него была низкая, и его зоркіе глаза всегда искали легкой наживы. Ретчель Дейсопъ его ненавидла, но онъ мало-по-малу втерся въ милость ея семьи, и сама Ретчель, хотя и подозрвала его истинный характеръ, но не имя доказательствъ его лжи и коварства, должна была пересилить свою антипатію и старалась его уважать. Въ глубин же своего сердца бдная молодая двушка любила Гьюга Мольверера и дала себ слово, что если не будетъ его женой, то вовсе не выйдетъ замужъ. Поэтому, можно себ представить, что она почувствовала, когда въ одно прекрасное утро до нея дошла страшная всть, что ея поклонники встртились на земл Сайлеса Бовера и что, посл гнвной ссоры, Гьюгъ Мольвереръ нанесъ своему сопернику смертельный ударъ. Передъ своей смертью, Сайлесъ Боверъ усплъ сказать людямъ, которые нашли его истекающаго отъ крови:
— Онъ ударилъ меня сзади, не предупредивъ. Это — преднамренное убійство.
По несчастью, Гьюгъ Мольвереръ испортилъ еще свое дло попыткой бгства. Его поймали, отдали подъ судъ и приговорили къ смертной казни.
Это печальное извстіе принесъ въ домъ мистера Дейсопа адвокатъ Сутль черезъ часъ посл закрытія судебнаго засданія. Онъ нашелъ всю семью въ самомъ глубокомъ отчаяніи. Мистеръ и мистрисъ Дейсопъ едва не сошли съ ума, безпокоясь о дочери, которая не переставала упрекать ихъ въ жестокости, доведшей Гьюга до его безумнаго поступка. Узнавъ, что любимый ею человкъ приговоренъ къ позорной смерти, она истерически зарыдала и стала безсвязно кричать, что бросится къ ногамъ королевы, чтобы вымолить ему помилованіе, что напишетъ письма во вс газеты, что подниметъ всю страну противъ такого несправедливаго приговора. Однако, когда первая вспышка отчаянія миновала, она немного успокоилась и спросила у адвоката съ страшнымъ хладнокровіемъ:
— Что теперь надо длать для его спасенія?
— Мы должны подать прошеніе министру внутреннихъ длъ, отвчалъ онъ:— я не думаю, чтобъ приговоръ былъ приведенъ въ исполненіе.
— Я подпишу съ удовольствіемъ прошеніе, замтилъ мистеръ Дейсопъ дрожащимъ голосомъ.
Въ послдній мсяцъ онъ постарлъ на десять лтъ.
— Вы должны это сдлать, папа, воскликнула съ жаромъ Ретчель, и слезы снова хлынули изъ ея глазъ:— ахъ, отчего вы не поняли сразу, что за человкъ былъ Сайлесъ Боверъ!
— Милое дитя мое, я дйствовалъ такъ изъ любви къ теб, промолвилъ старикъ печально.
— Намъ не слдуетъ отчаиваться, сказалъ Сутль:— я напишу прошеніе, въ которомъ выставлю вс доводы въ его пользу, и я увренъ, что его подпишутъ многіе. У Гьюга столько друзей.
— Всякій, кто знаетъ Гьюга, любитъ его, промолвила сквозь слезы Ретчель:— онъ всегда былъ прямой, храбрый человкъ и, безъ всякаго сомннія, убилъ мистера Бовера въ честномъ поединк. За-границей это назвали бы дуэлью, они были одинаковой силы, мистеръ Боверъ былъ даже выше ростомъ и плотне Гьюга.
Мистрисъ Дейсопъ молча плакала. Она не могла промолвить ни слова отъ сердечнаго горя и съ материнской любовью оплакивала мрачную участь молодой двушки. Мистеръ Дейсопъ переговорилъ съ адвокатомъ насчетъ формы прошенія въ министру внутреннихъ длъ и общалъ найти много сторонниковъ въ Толминстер.
— Не унывайте, миссъ Дейсопъ, сказалъ Сутль, уходя:— я надюсь получить нчто большее, чмъ отмну смертной казни, мы будемъ хлопотать о помилованіи.
Онъ, однако, сказалъ это только изъ сожалнія къ бдной молодой двушк, которая съ самаго начала объявила, что она не хочетъ ни о чемъ слышать, кром совершеннаго помилованія, ее не могло удовлетворить присужденіе Гьюга къ каторжной работ, которая была хуже смерти.
Прежде, чмъ ухать въ Лондонъ, Сутль написалъ прошеніе, и не трудно было найти желающихъ подписать его. Преступленіе Гьюга ни кмъ не считалось обыкновеннымъ убійствомъ. Быть можетъ, законъ считалъ его таковымъ, но поведеніе Сайлеса Бовера по отношенію къ своему старому товарищу и другу было такъ гнусно, что могло вывести изъ себя самаго тихаго человка. Къ тому же, ничего не стоило подписать бумагу, и многіе, которымъ ршительно было все равно, повсятъ-ли или нтъ Мольверера, присоединили свой голосъ къ просьб о помилованіи тмъ боле, что вс дамы были горячими его сторонницами. Доброжелатели Гьюга нашлись и вн Толминстера, копіи съ прошенія были посланы во вс главные города, и поднято было нчто въ род національнаго движенія въ его пользу. Газеты отозвались о немъ очень сочувственно, многіе вліятельные люди лично просили за него министра внутреннихъ длъ. Но въ министерств существуетъ рутина для подобныхъ длъ, и когда, по обыкновенію, спросили мнніе судьи Кобля, то его неудовлетворительный отвтъ перевсилъ тысячи подписей некомпетентныхъ лицъ. Такимъ образомъ, прошеніе было оставлено безъ послдствій, подъ тмъ предлогомъ, что законъ долженъ быть исполненъ.
Прошло десять дней посл объявленія приговора, и исполненіе его назначено черезъ недлю, въ понедльникъ. Ретчель Дейсопъ это знала и, когда ея послдняя надежда на помилованіе Гьюга исчезла, она ршилась самй спасти его. Время слезъ и отчаянія прошло, обезумвшая отъ любви молодая двушка стала хладнокровно обдумывать средства вырвать несчастнаго изъ рукъ палача силой или хитростью. Она добилась отъ отца торжественнаго общанія, что онъ дастъ сколько угодно денегъ на бгство изъ тюрьмы Гьюга, если только это можно было сохранить въ тайн. Основываясь на этомъ, Ретчель принялась за дло.
— Я его спасу во что бы ни стало, сказала она отцу: — замки и засовы для того и созданы, чтобъ ихъ ломать. Черезъ недлю Гьюгъ будетъ свободенъ, или мы оба умремъ!
Толминстерская тюрьма находилась въ получасовомъ разстояніи отъ дома мистера Дейсопа. Она стояла на границ города, въ уединенномъ мст, вдали отъ жилыхъ строеній. Женатые сторожа, уходившіе изъ тюрьмы на обдъ и на ночь, должны были пройти около четверти мили до перваго ряда домовъ въ ближайшемъ городскомъ предмсть.
Однажды вечеромъ, въ 6 часовъ, тюремные сторожа, возвращаясь домой посл дневнаго дежурства, увидли съ изумленіемъ молодую даму въ густомъ вуал, стоявшую подъ фонаремъ у перваго поворота дороги изъ тюрьмы. Они посмотрли на нее, недоумвая, для чего она тутъ стояла, но не могли хорошенько разглядть ея лица, она же, напротивъ, отлично видла каждаго изъ нихъ при свт фонаря. Девять сторожей прошли мимо нея, группами по двое и по трое, по держась вс вмст. Наконецъ, на разстояніи двухъ или трехъ минутъ, слдовалъ за ними десятый сторожъ, очевидно запоздавшій. Не усплъ онъ поравняться съ Ретчель Дейсопъ, какъ она махнула ему рукою. Она успла замтить, что у него лицо было молодое, доброе.
— Сдлаете вы мн одолженіе? спросила она, дрожа всмъ тломъ и подавая сторожу золотую монету.
— Съ большимъ удовольствіемъ, сударыня, отвчалъ онъ, снимая шапку.
— Скажите мн, какъ здоровье мистера Мольверера?
— Онъ переноситъ свою судьбу мужественно, сказалъ сторожъ, смотря пристально на молодую двушку: — обыкновенно джентльмэны не выказываютъ своего волненія, но онъ ведетъ себя, какъ лордъ. Вы его, вроятно, знаете?
— Да, я — его невста, произнесла Ретчель: — выслушайте меня: если вы поможете его бгству изъ тюрьмы, то получите тысячу фунтовъ.
— Извините, миссъ, это невозможно, отвчалъ сторожъ, качая головой.
— Вамъ этого мало. Хотите дв тысячи?
— Я взялъ бы и мене тысячи за спасеніе мистера Мольверера, еслибъ это было возможно, сказалъ сторожъ, не выказывая никакого негодованія при этомъ открытомъ подкуп: — я буду очень сожалть, если такого славнаго джентльмена повсятъ, но вы, кажется, не знаете внутренняго устройства тюремъ.
И онъ въ двухъ словахъ объяснилъ внутреннее устройству тюремъ. Два сторожа постоянно, днемъ и ночью, дежурили въ кель арестанта, приговореннаго къ смертной казни, и смотритель приходилъ, отъ времени до времени, убдиться, на мстахъ ли они. Такимъ образомъ, надо было подкупить трехъ лицъ, но тутъ деньги не причемъ, потому что ни одинъ сторожъ не согласится рисковать каторжными работами на десять лтъ за содйствіе побгу убійцы.
Онъ говорилъ спокойно, сочувственно и, повидимому, былъ бы очень радъ оказать просимую помощь, еслибъ это было возможно. Она это видла, и сердце ея ёкнуло при мысли, что взятая ею на себя задача была неисполнима. Они молча сдлали нсколько шаговъ по направленію къ городу. Ночь была холодная, на неб ходили черныя тучи. Ретчель лихорадочно дрожала. Она теперь думала, что ей оставалось одно: подкупить этого сторожа и послать ядъ Гьюгу, а потомъ отравиться и самой. Но отъ этой мысли холодъ пробжалъ по ея спин и въ глазахъ у нея помутилось.
— Мн дурно, промолвила она, схватившись за руку сторожа:— мн надо ссть.
— Войдемте въ кабачекъ въ конц этой улицы, отвчалъ сторожъ, поддерживая ее.
— Нтъ, меня здсь вс знаютъ. Вонъ, поведите меня въ ту хижину.
— Нтъ, туда, миссъ, нельзя. Тамъ оспа. Дойдемъ ужь до моего дома, онъ недалеко отсюда.
— Оспа! произнесла Ретчель, и это слово какъ бы оснило ее счастливой мыслью:— оспа прилипчива. Вы боитесь ея?
— Нтъ, я не боюсь, миссъ. Я ухаживалъ за арестантами, у которыхъ была оспа. Но я боюсь за васъ.
— Вы не побоялись бы войти въ этотъ домъ, взять тамъ съ больного какое-нибудь зараженное блье и… отнести мистеру Мольвереру, чтобъ онъ занемогъ. Намъ нельзя терять времени, казнь его должна произойти въ понедльникъ, но вдь они его не убьютъ больного, неправда-ли? Такая болзнь, какъ оспа, проходитъ не ране нсколькихъ недль. И потомъ, когда онъ избгнетъ смерти отъ болзни, они, конечно, не убьютъ его! Нтъ, вдь не убьютъ?
Ретчель схватила сторожа за руку и смотрла ему прямо въ лицо съ самой пламенной мольбой.
— Это странная идея, но, можетъ быть, она удастся, промолвилъ онъ, глубоко тронутый.
— Вы получите, въ случа успха, тысячу фунтовъ, сказала Ретчель, едва переводя дыханіе.
— Хорошо, я попробую, отвчалъ сторожъ посл минутнаго колебанія:— за тысячу фунтовъ стоитъ похлопотать, и рискъ не великъ.
Въ это время мистеръ Гарди, докторъ Толминстерской тюрьмы, былъ боленъ подагрой и его обязанности исполнялъ его помощникъ, молодой человкъ, лтъ тридцати-трехъ, по имени Перси Сиринъ.
Онъ обладалъ недюжинными способностями, пріятными манерами и красивой наружностью, но потерялъ лучшія двнадцать лтъ своей жизни въ безуспшномъ ожиданіи счастливаго момента занять мсто доктора Гарди. При поступленіи къ нему въ помощники, Перси прямо уговорился насчетъ перехода къ нему всей практики доктора посл его удаленія отъ длъ, но докторъ Гарди не хотлъ ни подать въ отставку, ни умереть, и, что было всего хуже, онъ такъ небрежно относился къ своимъ паціентамъ, посщая ихъ, лишь когда онъ былъ въ дух и погода хорошая, что большая ихъ часть мало-по-малу его бросила. Такимъ образомъ, Перси Сиринь, тридцати-трехъ лтъ отъ рода, былъ помощникомъ доктора, упустившаго хорошую практику, и получалъ только 150 ф. с. въ годъ жалованья. Его будущность тмъ боле казалась мрачной, что докторъ Гарди съ обычнымъ эгоизмомъ старости никому его не рекомендовалъ. Напротивъ, онъ всегда называлъ Перси ‘мой мальчишка’, что равнялось оффиціальному удостовренію въ его неспособности, такъ какъ люди серьёзно больные не любятъ лечиться у мальчишекъ, а по несчастью для него, докторъ Сиринь казался на взглядъ гораздо моложе, чмъ былъ на самомъ дл.
Онъ имлъ долги, что не было удивительно, ибо онъ одвался и жилъ хорошо, разсчитывая въ продолженіи многихъ лтъ на перемну своего положенія, которая все не наступала. Такимъ образомъ, въ то время, когда Гьюгъ Мольвереръ былъ присужденъ къ смертной казни, Перси Сиринь пришелъ къ тому заключенію, что ему надо или тотчасъ наслдовать доктору Гарди какъ по тюремнымъ обязанностямъ, такъ и пордвшей практик, или ухать изъ Толминстера. Послдняя мысль была для него очень непріятна, и онъ не разъ, размышляя о судьб Мольверера, завидовалъ его блестящимъ шансамъ, которыми онъ не умлъ воспользоваться. Еслибъ его, Сириня, любила богатая наслдница, то, конечно, никакой Сайлесъ Боверъ ихъ не разлучилъ бы. Онъ увезъ бы молодую двушку на зло ея родителямъ и тайно женился бы на ней, отличаясь романтичными стремленіями, онъ презиралъ Мольверера за то, что послдній не съумлъ разыграть игру, въ которой вс козыри были у него на рук.
— Я не понимаю, что хорошаго находятъ въ немъ миссъ Дейсопъ и публика, говорилъ онъ себ посл каждаго посщенія Мольверера въ его тюремной кель: — это просто гордый, надменный дуракъ. Я не пророню ни слезинки, когда его повсятъ.
Но однажды вечеромъ, постивъ по обыкновенію арестанта, онъ засталъ его въ большомъ волненіи. Онъ впервые, со времени своего заточенія, плакалъ. Голова его горла, пульсъ былъ лихорадочный. Его рвало и на кож показалась сыпь.
— Гм! промолвилъ Перси:— счастье ему продолжаетъ улыбаться. У него оспа, и онъ увернется отъ вислицы.
— Сегодня занемогъ еще арестантъ, сэръ, сказалъ одинъ изъ сторожей, дежурныхъ въ кель Мольверера:— это No 12.
— Онъ помогаетъ сторожамъ этого отдленія и убираетъ эту келью, не такъ-ли?
— Да, сэръ, вроятно, онъ схватилъ болзнь у Мольверера или Мольвереръ у него, замтилъ сторожъ.
— Удивляюсь, какъ сюда занесли оспу! произнесъ докторъ, пожимая плечами, и, общавъ прислать лекарство Мольвереру, пошелъ въ арестанту No 12.
Это былъ Джонъ Биртль, сидвшій въ тюрьм три мсяца за недозволенную охоту, онъ велъ себя очень хорошо, и его произвели въ тюремные слуги вмсто того, чтобы заставлять щипать паклю или ходить на колес. Одна изъ его обязанностей заключалась въ уборк кельи приговореннаго къ смерти, и тамъ онъ заразился оспой. Докторъ Сиринь засталъ его на койк въ сильномъ жару: онъ сбросилъ съ себя арестантскую куртку и лежалъ въ одной рубашк съ краснымъ лицомъ и ужасной головной болью. Докторъ тотчасъ увидалъ, что онъ находился въ такомъ же опасномъ положеніи, какъ Мольвереръ, и его прямой обязанностью было изолировать этихъ двухъ больныхъ, чтобы пресчь дальнйшее распространеніе заразы въ тюрьм.
Онъ поспшилъ къ директору и заявилъ, что ихъ необходимо немедленно перевести въ лазаретъ. Конечно, директоръ былъ очень пораженъ этимъ извстіемъ. Нервный, боязливый человкъ, очень тяготившійся лежавшей на немъ отвтственностью, онъ такъ испугался появленію въ тюрьм заразительной болзни, что, не теряя ни секунды, принялъ энергичныя мры. Онъ вызвалъ смотрителя надъ сторожами и приказалъ распорядиться тотчасъ о перевод въ лазаретъ больныхъ арестантовъ. Черезъ нсколько минутъ, Гьюгъ Мольвереръ, едва шевеля ногами и опираясь на двухъ сторожей, взобрался по лстниц въ верхній этажъ въ лазаретъ, гд уже пылалъ огонь въ камин. Вскор за нимъ принесли туда и Джона Биртля.
Директоръ и докторъ Сиринь сами позаботились, чтобы больные ни въ чемъ не нуждались. Ихъ помстили въ отдльныхъ комнатахъ, которыя были гораздо обширне обыкновенныхъ келій, кром каминовъ, он еще отличались большими окнами, изъ которыхъ открывался красивый видъ на окрестности. На чисто выбленныхъ стнахъ висли тексты священнаго писанія и картины изъ библейской исторіи.
— А кто будетъ ухаживать за этими людьми? спросилъ докторъ у директора, когда Мольверера уложили въ постель.
— Да, конечно, отвчалъ директоръ, совершенно теряясь, какъ обыкновенно съ нимъ случалось въ критическія минуты: — такъ какъ Мольвереръ боленъ, я думаю, его можетъ караулить и одинъ сторожъ?
— Я не боюсь оспы, сэръ, произнесъ одинъ изъ сторожей, снимая свою фуражку:— если вамъ угодно, я останусь при немъ и буду ночевать въ лазарет.
— Хорошо, Докинсъ, мы очень будемъ вамъ обязаны, сказалъ директоръ, видимо успокоенный:— но помните, что необходимъ строгій караулъ.
— И не забудьте, что оба больные должны быть тепло накрыты, прибавилъ докторъ:— я приду въ лазаретъ завтра, рано утромъ.
— Хорошо, сэръ, отвчалъ сторожъ, провожая начальство до лстницы.
Такимъ образомъ, Гьюга Мольверера отдали подъ личный надзоръ сторожа Докинса, а сторожъ Докинсъ былъ именно тотъ человкъ, котораго подкупила Ретчель Дейсопъ.
Ни одна женщина не ожидала извстія о безопасномъ возвращеніи любимаго человка съ войны или изъ морского путешествія съ такимъ лихорадочнымъ біеніемъ сердца, какъ Ретчель Дейсопъ ждала всти о томъ, что Гьюгъ Мольвереръ занемогъ опаснымъ недугомъ, который могъ стоить ему жизни. Она сдлала нчто ужасное, но у нея не было другого средства спасти Гьюга отъ вислицы. Поэтому, она не сожалла о своемъ поступк и не мучилась мыслью о возможныхъ послдствіяхъ, но просто ждала съ натянутыми нервами, и сосредоточивъ вс свои мысли на страшномъ понедльник, въ который любимый ею человкъ долженъ былъ, если только онъ здоровъ, умереть позорной смертью.
Докинсъ предупредилъ ее, чтобы она не старалась вступать въ сношенія съ нимъ или съ кмъ либо другимъ въ тюрьм, такъ какъ иначе могли возбудиться подозрнія. Она должна была терпливо ждать извстія о результат ея стратагемы чрезъ газеты или какой-либо другой случайный источникъ. Что же касается до него, то, въ случа успшнаго выполненія взятой на себя задачи, онъ явится самъ за деньгами.
Прошло три дня, и Ретчель не имла никакихъ извстій. Наступила пятница, и оставалось только два дня до страшнаго понедльника. Молодая двушка не могла доле переносить мучительной неизвстности и сказала отцу, что она нездорова, прося послать за докторомъ Гарди. Мистеръ Дейсопъ хотя и не зналъ, что сдлала его дочь, но подозрвалъ причину, заставившую ее пригласить тюремнаго врача, а не ихъ обыкновеннаго доктора. И такъ, послали за докторомъ Гарди, но, какъ намъ извстно, докторъ Гарди былъ боленъ, и потому Перси Сиринь пріхалъ въ Эльмъ-Гренджъ въ кабріолет, отправленномъ въ Толминстеръ.
Былъ холодный, дождливый вечеръ, и молодой докторъ промокъ. Но онъ былъ въ очень веселомъ настроеніи духа, полагая, что наконецъ-то судьба ему улыбнулась. Это приглашеніе въ домъ мистера Дейсопа казалось ему поворотной эпохой въ его жизни, началомъ новой, счастливой эры. Онъ не сомнвался, что Дейсопы, по крайней мр, Ретчель, хотли его разспросить о Гьюг Мольверер, и догадывался, какое удовольствіе доставитъ та всть, которую онъ могъ сообщить. На этомъ камн онъ построилъ цлый фантастичный замокъ, потому что люди, ничего не имющіе и очень самолюбивые — чрезвычайные мечтатели.
Прибывъ въ Эльмъ-Гренджъ, докторъ Сиринь, по указанію дворецкаго, прошелъ прямо въ гостинную, гд Ретчель сидла одна передъ каминомъ, гря свои холодныя руки. Онъ видалъ ее прежде раза два или три издали, но не узналъ бы ея въ этой блдной молодой двушк, съ большими смутно блуждавшими глазами. Увидвъ доктора, она устремила на него такой пристальный взоръ, что онъ опустилъ голову. Она была очень хороша. Ея черные, роскошные волосы падали въ безпорядк на плечи, глаза были глубокіе, ротъ удивительно изваянъ. Она была одта вся въ черномъ, какъ вдова. Дйствительно, она была двственною вдовою.
— Докторъ, начала она дрожащимъ голосомъ:— я нездорова… у меня голова…
— Сядьте, миссъ Дейсопъ, произнесъ Перси Сиринь, взявъ ея руку и слушая пульсъ:— у васъ лихорадочное состояніе. Вы столько перенесли въ послднее время! Я все знаю.
— Каковъ онъ? спросила поспшно Ретчель и закрыла лицо платкомъ, который стала грызть въ мучительной агоніи.
— Вы говорите о мистер Мольверер? Успокойтесь, онъ, по крайней мр, избгнетъ судьбы, которая его такъ устрашала.
— А! произнесла Ретчель съ тяжелымъ вздохомъ и опустилась въ изнеможеніи въ кресло.
— Да, онъ боленъ, продолжалъ докторъ:— онъ слегъ во вторникъ и теперь находится въ лазарет. Вчера писали министру внутреннихъ длъ, и…
— И казнь отложена? воскликнула Ретчель, неожиданно вскакивая.
— Успокойтесь. Сегодня полученъ отвтъ, съ разршеніемъ отложить казнь. Иначе и быть не могло, а со временемъ, конечно, смертную казнь замнятъ другимъ наказаніемъ.
— Слава Богу! воскликнула Ретчель, бросаясь на колни, и зарыдала истерически.
Докторъ стоялъ безпомощно подл нея и въ глубин своего сердца ненавидлъ Мольверера за то, что тотъ съумлъ внушить подобную любовь.
— Миссъ Дейсопъ, сказалъ онъ, наконецъ, поднимая съ пола молодую двушку:— успокойтесь, вы теперь избавлены отъ большой тревоги и должны подумать о своихъ родителяхъ. Мистеръ Мольвереръ навсегда избгнулъ позорной смерти…
— Но онъ можетъ умереть отъ болзни? воскликнула Ретчель, которая, освободившись отъ одного страха, теперь поддалась другому.
— Да, онъ можетъ умереть, отвчалъ холодно докторъ:— онъ опасно боленъ, и подобная смерть была бы для него спасеніемъ.
Ретчель вздрогнула всмъ тломъ, и губы у нея похолодли. Она думала о томъ, что Гьюгъ въ эту минуту умиралъ по ея милости, и въ голов ея происходилъ такой водоворотъ мыслей, что она не слышала словъ доктора. Онъ же ей разсказалъ, что, вмст съ Мольвереромъ, заболлъ другой арестантъ, который одинаково могъ умереть. Онъ даже намекнулъ на возможность эпидеміи въ тюрьм, но какое было дло Ретчель до всего этого? Ей даже не приходило въ голову, что болзнь Гьюга можетъ повести за собою смерть нсколькихъ другихъ людей, впрочемъ, еслибы она объ этомъ и подумала, то жертва тысячи жизней за сохраненіе одного дорогого ей человка не показалась бы ей чрезмрной. Она хотла говорить только о Гьюг, объ одномъ Гьюг. Она до того была поглощена своими мыслями, что едва не открыла доктору заговоръ, составленный ею вмст съ сторожемъ Докинсомъ, но, по счастью, во-время удержалась. Это обстоятельство ее немного отрезвило, и она ршилась переманить на свою сторону этого пріятнаго на взглядъ молодого доктора.
— Разскажите мн, пожалуйста, вс подробности о болзни мистера Мольверера, сказала она нжнымъ, вкрадчивымъ голосомъ и смотря на него съ трогательной мольбой:— скажите мн, кто за нимъ ухаживаетъ и не нужно-ли ему чего-нибудь? О! вы его спасете? да? вы мн общаете?
— Я, конечно, сдлаю все, что могу, миссъ Дейсопъ, отвчалъ докторъ: — но хорошо-ли будетъ, если онъ выздороветъ? Вдь ему тогда грозитъ пожизненная каторжная работа.
— Все равно, вы его только спасите, воскликнула Ретчель, снова болзненно вздрагивая:— когда онъ выздороветъ, мы выхлопочемъ ему помилованіе. О, никто не будетъ такъ жестокъ, чтобы засадить его въ тюрьму на всю жизнь. И… постарайтесь, чтобы болзнь его не изувчила. Ухаживайте за нимъ самымъ нжнымъ образомъ, ради меня.
— Я сдлаю все, что могу, повторилъ Перси съ искреннимъ чувствомъ.
— Благодарствуйте, докторъ, отвчала молодая двушка съ обворожительной улыбкой:— и вы будете посщать меня каждый день, если можете, и по два раза. Я нуждаюсь сама въ доктор, и ваши посщенія будутъ для меня лучшимъ утшеніемъ.
Перси не заставилъ себя много просить и общалъ прізжать каждый день. Потомъ онъ разсказалъ подробно устройство тюремнаго лазарета и написалъ рецептъ для своей новой паціентки. Прощаясь съ нею, онъ почувствовалъ съ удовольствіемъ, что Ретчель нжно пожала ему руку. Онъ вернулся въ Толминстеръ совершенно счастливый, утшая себя мыслью, что онъ произвелъ впечатлніе на миссъ Дейсопъ. Но это впечатлніе было далеко не такое, какого онъ ожидалъ. Ретчель съ женскимъ инстинктомъ ясно видла, что онъ будетъ въ ея рукахъ мягокъ, какъ воскъ.
Слухъ, что Гьюгъ Мольвереръ опасно заболлъ, быстро распространился и подготовилъ умы къ послдующему извстію объ отсрочк его казни. Министръ внутреннихъ длъ — не такой жестокій человкъ, чтобы повсить человка, который не сознавалъ бы того, что съ нимъ длаютъ. Въ старину, арестанта прежде вылечили бы, а потомъ повсили, но наши нравы стали мягче, и отсрочка казни въ подобныхъ случаяхъ всегда бываетъ прологомъ къ ея отмн. Быть можетъ, власти были рады исполнить просьбу многочисленныхъ лицъ, ходатайствовавшихъ въ пользу Мольверера, не выказывая при этомъ излишней слабости. Во всякомъ случа, никто не подозрвалъ, чтобы его болзнь была плодомъ ухищреній его друзей. Въ наше практическое время люди предугадываютъ только то, что вроятно, и эта обстоятельство служитъ объясненіемъ многихъ невроятныхъ явленій, по милости которыхъ дйствительность — часто странне вымысла.
Дале всхъ отъ мысли о настоящей причин случившагося былъ докторъ Сиринь. Бродяги, грязные, въ лохмотьяхъ, постоянно заносятъ въ тюрьмы различныя болзни, и его главной заботой въ первое время было старательно обкуривать уксусомъ вс отдленія тюрьмы, чтобы помшать распространенію заразы. Дйствительно, боле никто не занемогъ, Гьюгъ Мольвереръ и Джонъ Биртль остались единственными обитателями лазарета, и Докинсъ одинъ ухаживалъ за ними во время отсутствія доктора.
Докинсъ былъ человкъ лтъ тридцати пяти, совершенно рыжій. Онъ прослужилъ въ арміи двнадцать лтъ и былъ уже два года тюремнымъ сторожемъ. Онъ былъ женатъ и имлъ двухъ дтей. Онъ былъ вообще честный человкъ, ни за что не укралъ-бы даже въ крайности, и если поддался соблазнительному подкупу Ретчель Дейсопъ, то лишь потому, что не каждый день выпадаетъ тюремному сторожу случай заработать тысячу фунтовъ стерлинговъ. Однако, согласившись спасти отъ вислицы одного джентльмена, онъ никакъ не подозрвалъ, что другой арестантъ можетъ поплатиться за это жизнью. Такимъ образомъ, когда занемогъ Джонъ Биртль, то совсть заговорила въ сердц Докинса, и онъ ршилъ выдать ему, посл его выздоровленія, извстную сумму денегъ. Эта сумма измнялась отъ пяти до десяти фунтовъ, соразмрно тому, лучше или хуже становилось бдняку.
Когда Джону Биртлю становилось очень дурно, то Докинсъ назначалъ цифру вознагражденія въ десять фунтовъ, когда происходила перемна къ лучшему, то Докинсъ считалъ, что довольно и пяти фунтовъ, такъ какъ не слдовало поощрять всякихъ воровъ и мошенниковъ. Наконецъ, въ одно прекрасное утро, Биртлю такъ значительно стало лучше, что Докинсъ сказалъ себ: ‘будетъ ему нсколько золотыхъ’. Но къ вечеру въ тотъ же день произошелъ у больного кризисъ, и онъ быстро сталъ умирать.
Прибывъ въ лазаретъ въ шесть часовъ, докторъ Сиринь засталъ Докинса, стоящаго въ отчаяніи подл кровати умирающаго.
— А какъ сегодня другой? спросилъ докторъ у сторожа, не обращая вниманія на то, что тотъ говорилъ насчетъ Джона Биртля.
Вообще, въ послдніе два или три дня, Перси Сиринь былъ очень задумчивъ и разсянъ.
— Кажется, лучше, отвчалъ Докинсъ:— онъ еще не пришелъ въ себя, но бредъ уменьшается. А этотъ умретъ, сэръ, какъ вы думаете?
— Нтъ, отвчалъ докторъ коротко:— директоръ былъ сегодня?
— Да, сэръ, но онъ никогда не входитъ въ эти комнаты, онъ только спрашиваетъ у меня-ваши рапорты.
— Хорошо, если онъ придетъ сегодня вечеромъ, то скажите ему… нтъ, лучше ничего не говорите. Я самъ пошлю ему свой рапортъ. Я возвращусь къ девяти часамъ.
Въ эту минуту Джонъ Биртль повернулся и промолвилъ въ бреду какія-то несвязныя слова.
— О, докторъ! воскликнулъ Докинсъ, чувствуя тяжелые укоры совсти:— жаль будетъ, если этотъ бднякъ умретъ, а тотъ человкъ, которому теперь жизнь не въ утшеніе…
— Когда срокъ тюремному заключенію Биртля? спросилъ докторъ.
— Посл завтра, сэръ.
— Накройте его потепле, сказалъ Перси Сиринь и удалился изъ лазарета, не сказавъ боле ни слова.
Проходя черезъ корридоры тюрьмы, онъ услыхалъ звонокъ въ ужину. Жестяныя ведра съ кашей поднимались изъ кухни на особой машин, навстрчу ему попадались длинные ряды арестантовъ въ маскахъ, возвращавшихся съ работы. Всюду слышался шумъ, и въ отверстіе двери каждой кельи просовывалась коричневая кружка, которую наполняли кашей, составлявшей весь ужинъ арестантовъ. Везд блестли газъ, чисто натертые полы, блестящія мдныя принадлежности. Посл раздачи каши тюрьма погрузилась въ могильную тишину.
Докторъ Сиринь направился въ свою докторскую комнату, гд на стнахъ были многочисленныя полки съ лекарствами и блыми ступками, въ которыхъ онъ каталъ всегда пилюли. На письменномъ стол лежала груда печатныхъ бланокъ, на одной изъ которыхъ онъ долженъ былъ ежедневно подавать отчетъ о положеніи больныхъ. Смотритель надъ сторожами выставлялъ всегда имена больныхъ, а докторъ писалъ свои замчанія противъ каждаго изъ именъ.
Перси Сиринь взялъ одной рукою дневной листокъ, а другой — перо. Онъ два раза обмакнулъ перо въ чернила и хотлъ что-то написать, но такъ ничего и не написалъ.
— Нечего съ этимъ торопиться, промолвилъ онъ:— я прежде ее повидаю.
Онъ подразумвалъ Ретчель Дейсопъ. Прошло пять дней со времени его перваго посщенія молодой двушки, и онъ видлся съ нею каждый день, а иногда и по два раза въ день. При каждомъ свиданіи она спрашивала о положеніи Гьюга Мольверера, и онъ самъ, мало-по-малу, сталъ интересоваться этимъ паціентомъ, потому что она слушала съ пламеннымъ вниманіемъ его разсказы о больномъ. Любовь Ретчель къ Мольвереру выходила изъ ряда обыкновенныхъ привязанностей, и Сиринь, влюбившись въ нее по уши, былъ совершенно слпъ. Онъ не замчалъ, что молодая двушка обманывала его, нжно пожимая ему руку, называя своимъ другомъ и благодаря за всю его доброту къ ней и къ бдному арестанту. Онъ воображалъ, что уже занялъ мсто Мольверера въ сердц Ретчель, и объяснялъ ея желаніе видть несчастнаго человка здоровымъ естественнымъ чувствомъ гордой молодой двушки, которая не могла помириться съ мыслью, чтобъ человкъ, сдлавшій преступленіе по ея милости, поплатился бы за это жизнью или пожизненнымъ заключеніемъ. Но отчего, выходя теперь изъ тюрьмы, онъ казался столь мрачнымъ? Отчего его брови такъ насуплены, словно онъ обдумывалъ какой нибудь ужасный поступокъ?
Онъ, какъ всегда, зашелъ домой, чтобъ переодться, изъ боязни занести заразу въ Эльмъ-Гренджъ, и потомъ поспшилъ въ гостинницу ‘Корона’, у двери которой его ожидалъ кабріолетъ, присланный мистеромъ Дейсопомъ. Былъ уже восьмой часъ, когда онъ прибылъ въ Эльмъ-Гренджъ, и, по обыкновенію, засталъ въ гостинной одну Ретчель, которая, при извстіи объ его прізд, вышла изъ столовой, гд остались за обденнымъ столомъ ея отецъ и мать.
— Какія новости? спросила она, протягивая руку и видя по лицу доктора, что онъ привезъ какія-то извстія.
— Мольвереръ вн опасности, отвчалъ Перси Сиринь, не выпуская ручки Ретчель изъ своей дрожащей руки:— теперь скажите мн, миссъ Дейсопъ, вы непремнно хотите, чтобъ этотъ человкъ вышелъ изъ тюрьмы?
— Да, произнесла она тихо и покраснла, но не вырвала своей руки.
— Почему вы этого хотите?
— Потому, отвчала молодая двушка, мужественно встрчая пристальный взглядъ доктора и вполн сознавая, что, если она въ эту минуту не разыграетъ комедіи, Мольвереръ погибъ навсегда: — потому что… мистеръ Мольвереръ… когда-то меня любилъ… и я не могла бы вынести всю жизнь пытки…
— Я такъ и думалъ, воскликнулъ Перси, перебивая ее, и, схвативъ уже ея об руки, прибавилъ тихо, почти ей на ухо, какъ говорятъ влюбленные: — хорошо, миссъ Дейеопъ, я его освобожу, я рискну своей репутаціей, свободой, чтобы вы не мучились всю жизнь мыслью, что изъ-за васъ этотъ человкъ попалъ на каторгу. Черезъ недлю онъ будетъ на свобод, вн тюремныхъ стнъ, и я дамъ ему пріютъ въ моемъ дом, пока онъ не найдетъ себ безопаснаго пути за-границу. Мы его пошлемъ въ Америку, не правда-ли? и, когда онъ будетъ далеко отсюда и вн всякой опасности попасть въ руки правосудія, вы легко вздохнете.
— Да, сдлайте это, и я вамъ вчно буду благодарна, промолвила Ретчель, не сопротивляясь доктору, который привлекъ ее къ себ.
— А могу я просить награды, Ретчель? шепнулъ онъ и поцловалъ ее.
Она не отскочила, но, еслибъ онъ увидалъ ея лицо, когда она въ ту-же минуту отвернулась въ смущеніи, то пришелъ бы въ тупикъ отъ болзненнаго, страждущаго выраженія ея прелестныхъ чертъ. Любая собака на улиц была для нея дороже этого человка, и она позволяла ему цловать себя только ради спасенія Гьюга.
— Вы его спасете? Да? воскликнула она черезъ минуту, повертываясь снова къ нему:— скажите мн какъ?
— Теперь не время говорить, милая Ретчель. Каждая минута дорога. Мн надо еще уговорить сторожа помочь мн.
— Докинса? о! это не трудно. Я его подкупила. Теперь можно въ этомъ сознаться. Приказывайте ему смло все, что хотите, и онъ исполнитъ.
— Неужели? Зачмъ-же вы его подкупили? спросилъ съ удивлешемъ докторъ, который былъ очень далекъ отъ разгадки таинственной услуги, оказанной Докинсомъ.
— Я вамъ скажу другой разъ, отвчала съ принужденной улыбкой Ретчель:— когда мы увидимся? Прізжайте поскоре.
— Завтра, сказалъ Перси и хотлъ снова ее поцловать, но она застнчиво отвернулась.
Несмотря на это, возвращаясь въ Толминстеръ, онъ чувствовалъ себя самымъ счастливымъ докторомъ во всей Англіи. Онъ былъ теперь вполн убжденъ, что судьба ему улыбнулась.
На тюремныхъ часахъ пробило половина девятаго. Докинсъ стоялъ одинъ у кровати Джона Биртля. Онъ былъ очень блденъ. Прежде онъ никогда не боялся смерти и на пол сраженія, не дрогнувъ, смотрлъ, какъ кругомъ его смерть косила тысячи жертвъ. Но теперь онъ не смлъ ни сказать слова, ни дотронуться до неподвижно лежавшаго на постели Джона Биртля. Онъ молча стоялъ, держа въ рукахъ свчу, и дрожалъ всмъ тломъ.
Вдругъ скрипнула дверь, и въ комнату вошелъ докторъ. Онъ подошелъ къ кровати и такъ странно посмотрлъ на Докинса, что у того подкосились ноги. Ему стало страшно при мысли, что, можетъ быть, его тайна узнана и ему придется искупить на вислиц попытку спасти убійцу. Любимые образы жены и дтей мелькнули передъ нимъ.
— Докинсъ, онъ умеръ, сказалъ докторъ.
— Да, сэръ.
— Выслушайте меня, миссъ Дейсопъ сказала мн, что я могу разсчитывать на васъ. Вы должны мн помочь перенести этотъ трупъ на постель Мольверера, а того — сюда. Они такъ обезображены оспой, что ихъ невозможно узнать. Биртля похоронятъ подъ именемъ Мольверера, а Мольвереръ черезъ нсколько дней выйдетъ изъ тюрьмы подъ именемъ Джона Биртля. Никому отъ этого не будетъ ни тепле, ни холодне.
— О! Боже мой, какъ я радъ, что кто нибудь раздляетъ со мною эту страшную тайну! воскликнулъ Докинсъ:— а мн становилось уже невыносимымъ это бремя. Я исполню вс ваши приказанія, но если будетъ опасность, вы меня защитите.
Онъ, дйствительно, сталъ теперь совершенно другимъ человкомъ и весело смотрлъ на доктора. Они оба сняли сюртуки и быстро замнили живого мертвецомъ и обратно мертвеца живымъ. Джонъ Биртль былъ, дйствительно, мертвецъ и не пошевелился, а Гьюгъ Мольвереръ спалъ, что означало въ его болзни перемну къ лучшему.
Спустя четверть часа, докторъ отмтилъ въ своей рапортичк противъ имени Мольверера — умеръ, а противъ Джона Биртля — ‘перемна въ лучшему’.
Какъ мы уже сказали, директоръ толминстерской тюрьмы, капитанъ Бизеръ, былъ очень боязливый человкъ, угнетаемый бременемъ лежавшей на немъ отвтственности. Онъ постоянно жаловался на судьбу, что такъ часто неожиданныя обстоятельства нарушаютъ установленную рутину жизни. Сегодня никогда не походило на вчера, и нельзя было разсчитывать, чтобы обденный звонокъ въ тюрьм раздавался каждый день въ одно, положенное время, такъ какъ новые арестанты могли явиться именно въ ту минуту, какъ изъ кухни отпускали порціи, и перевернуть все вверхъ дномъ. Подобные непріятные случаи бывали часто.
Кром того, каждый день приносилъ съ собою какую-нибудь новую диллему, для выхода изъ которой требовались отъ капитана Бизера присутствіе духа и тактъ. Такимъ образомъ, Гьюгъ Мольвереръ умеръ отъ болзни, а не былъ повшенъ, какъ было ршено. Родственники потребовали его тло, и директору пришлось разршить важный вопросъ: находится ли арестантъ, приговоренный къ смерти, но умершій отъ болзни, въ томъ же положеніи, какъ повшенный, который, по приговору суда, долженъ быть похороненъ въ предлахъ тюрьмы? Эта задача была для него положительно неразршимой, и онъ телеграфировалъ министру внутреннихъ длъ, который заставилъ его ждать отвта два дня. Между тмъ, посл оффиціальнаго осмотра тла, согласно закону, родственники Мольверера прислали три гроба — два деревянные и одинъ свинцовый, но едва они прибыли въ тюрьму, какъ получился приказъ министра поступить съ тломъ Мольверера согласно опредленію суда, такъ какъ смертная казнь была только отсрочена, а не отмнена. Крайне смущенный директоръ старался утшить родственниковъ завреніемъ, что приготовленные три гроба будутъ употреблены въ дло, но тутъ его мнніе сталъ энергично оспаривать докторъ Сиринь, по словамъ котораго слдовало, согласно обычаю, хоронить убійцъ въ негашеной извести. Никогда молодой врачъ не выказывалъ себя такимъ строгимъ исполнителемъ тюремныхъ правилъ, и его странное поведеніе привело въ ярость тюремнаго комиссара, который намревался поставить на счетъ негашенной извести сумму въ двадцать шиллинговъ и, не расходуя матеріала, положить деньги себ въ карманъ. Система побочныхъ доходовъ царитъ въ тюрьмахъ такъ же, какъ и въ другихъ общественныхъ учрежденіяхъ, и комиссары терпть не могутъ, когда доктора или пасторы вмшиваются не въ свое дло.
Но докторъ Сиринь былъ правъ, и въ одинъ холодный, дождливый вечеръ тло фиктивнаго Гьюга Мольверера вынесли изъ лазарета и предали земл въ углу тюремнаго двора. Шесть другихъ убійцъ покоились уже тутъ, и ихъ могилы были обозначены блыми досками, вдланными въ кирпичную стну, съ надписями, которыя оглашали только первыя буквы имени и фамиліи каждаго, а также число и годъ ихъ казни. Пасторъ въ полномъ облаченіи прочелъ отходную. Обыкновенно, при погребеніи убійцъ этого не длается, такъ какъ часть отходной читается, когда преступника ведутъ на вислицу, но этотъ случай былъ совершенно исключительный.
Пока пасторъ поспшно читалъ молитвы при мерцающемъ свт фонаря, который держалъ одинъ изъ сторожей, другіе двое бросали негашеную известь на тло бднаго Джона Биртля. Докторъ стоялъ подл и смотрлъ, чтобы все было исполнено по правиламъ. Тутъ же находился и комиссаръ черне ночи, онъ никакъ не могъ помириться съ мыслью, что пропало даромъ столько драгоцннаго матерьяла. Наконецъ, пасторъ умолкъ, сторожа засыпали могилу землею, и докторъ Сиринь удалился. Хоть одно тяжелое бремя свалилось съ его плечъ.
Вообще, онъ находился теперь въ ужасно тревожномъ положеніи. Настоящій Гьюгъ Мольвереръ не давалъ ему ни минуты покоя. Бредъ у него прошелъ, но онъ былъ слишкомъ слабъ, чтобы перенести какое бы то ни было движеніе, а удалить его изъ тюрьмы было необходимо для безопасности его самого, доктора, и сторожа Докинса. Докторъ Гарди поправлялся и могъ во всякое время явиться въ тюрьму для исполненія своихъ обязанностей и обличить подмну одного арестанта другимъ. Съ другой стороны, еслибы Мольверера тронули съ мста преждевременно, то онъ могъ умереть, и что сказала бы тогда Ретчель Дейсопъ?
Докторъ Сиринь еще не сказалъ больному о томъ, что съ нимъ сдлали. Онъ ршился теперь повдать ему эту тайну, надясь, что извстіе о его спасеніи придастъ ему силы, чтобы разыграть свою роль въ предстоявшей маленькой комедіи. Поэтому, онъ пошелъ прямо въ лазаретъ, гд засталъ Докинса, убиравшаго комнату, въ которой стояло тло Биртля.
— Мольвереръ не спитъ? спросилъ онъ.
— Нтъ, и очень мечется, отвчалъ сторожъ: — онъ спрашивалъ, когда вы придете. Кажется, съ памятью вернулось къ нему и сознаніе роковой участи.
Докторъ Сиринь вошелъ въ комнату больного и оставался тамъ цлый часъ. Потомъ онъ отправился прямо въ директору.
— Капитанъ Кизеръ, сказалъ онъ:— срокъ заключенія Джона Биртля истекъ, и онъ желаетъ завтра выйти изъ тюрьмы.
— Боже мой! воскликнулъ директоръ, приведенный въ смущеніе этой новой диллемой: — разв онъ достаточно для этого здоровъ?
— Да, онъ чувствуетъ себя достаточно сильнымъ, и я полагаю, что, если его тепло закутать, то онъ можетъ безопасно выйти на воздухъ.
— Но куда онъ пойдетъ? Онъ нищій.
— Онъ говоритъ, что у него есть друзья въ Фердэл, и притомъ я такъ интересуюсь этимъ бднякомъ, что найму для него кэбъ.
— Къ несчастью, произнесъ капитанъ Кизеръ, мигая, что всегда случалось съ нимъ при сообщеніи непріятнаго извстія:— полиція просила меня задержать Джона Биртля.
— Что? воскликнулъ докторъ дрожащимъ голосомъ.
— Полиція просила увдомить ее, когда Биртль будетъ выходить изъ тюрьмы, потому что его подозрваютъ въ участіи еще въ другомъ дл незаконной охоты.
Въ глазахъ Перси Сириня потемнло, и директорская комната, съ весело пылавшимъ огнемъ въ камин и колодками на стнахъ, закружилась передъ нимъ. Онъ походилъ теперь на человка, который стоитъ на льду и слышитъ вдругъ ужасный трескъ подъ ногами. Онъ погибъ, и не было ни малйшей надежды на спасеніе. Прямо противъ него, на шкапу, стоялъ рядъ масокъ, снятыхъ съ повшенныхъ убійцъ. Он смотрли на Перси съ выкатившимися глазами и судорожно искривленными губами. Взглядъ его остановился на этихъ страшныхъ маскахъ, и онъ схватился за стулъ, чтобы не упасть.
— Я очень сожалю объ этомъ обстоятельств, если вы такъ интересуетесь этимъ арестантомъ, сказалъ директоръ, удивляясь неожиданному волненію, овладвшему докторомъ:— но вдь вы знаете, обвиненіе въ незаконной охот не очень тяжелое.
— Новый арестъ убьетъ бднаго Биртля, произнесъ докторъ, чувствуя, что ему необходимо сказать нчто:— онъ такъ жаждетъ поскоре очутиться среди своихъ друзей.
— Очень, очень сожалю, повторилъ директоръ, нервно качая головой: — вы, можетъ быть, нашли бы возможнымъ обратиться въ полицію съ просьбой, чтобы обвинители отказались отъ привлеченія Биртля въ отвтственности, но это не входитъ въ кругъ моихъ обязанностей.
— Послушайте, капитанъ Кизеръ, воскликнулъ докторъ, доведенный до отчаянія:— вы вдь не получили приказа объ арест Джона Биртля. Никакой законъ не обязываетъ васъ задержать этого человка по минованіи срока его заключенія. Онъ иметъ полное право выйти изъ тюрьмы. Полиція сама виновата, что не распорядилась арестовать его въ день срока.
— Это правда, промолвилъ директоръ, не любившій отходить отъ буквы закона.
— Такъ выпустите на свободу Биртля сегодня ночью. Полиція будетъ знать, куда его отвезутъ, ибо онъ далеко не въ состояніи хать, и будетъ имть полную возможность арестовать его на дому, если мн не удастся уговорить обвинителей прекратить преслдованіе.
— Ничего подобнаго никогда не длалось въ этой тюрьм, произнесъ директоръ, ломая себ голову, чтобы припомнить хоть одинъ случай, когда административная рутина преклонилась передъ пользою арестанта.
Однако, онъ не могъ не согласиться, что по закону молодой докторъ былъ правъ.
— Я только могу высказать свое мнніе, какъ докторъ, сказалъ Перси Сиринь, пользуясь впечатлніемъ, которое произвели его слова на директора: — и я долженъ васъ предупредить, что мой паціентъ можетъ умереть, если вы немедленно не выпустите его на свободу.
Сказавъ это, онъ поспшно вышелъ изъ комнаты и побжалъ въ лазаретъ, ршившись немедленно одть Мольверера и свести его внизъ. Это было послднее средство для спасенія Мольверера, себя и Докинса. Но директоръ отгадалъ его намреніе и, боясь взять на себя такую серьёзную отвтственность, написалъ два слова начальнику полиціи въ Толминстер. Запечатавъ это письмо, онъ вышелъ въ корридоръ, чтобы послать кого-нибудь въ полицію. Но вс дневные сторожа смнились съ дежурства, а ночныхъ было всего три, за исключеніемъ Докинса, находившагося въ лазарет. Случайно Докинсъ попался ему на встрчу. Онъ шелъ съ совкомъ за углемъ. Директоръ остановилъ его.
— Снесите сейчасъ эту записку въ полицію, сказалъ онъ: — это очень срочное.
— Хорошо, сэръ, я только пойду наверхъ и надну сапоги, отвчалъ Докинсъ, который былъ въ туфляхъ, какъ и слдовало по правиламъ для ночного дежурства.
— Нтъ, ступайте прямо. Теперь сухо, вы можете и не надвать сапогъ.
Докинсъ не видалъ доктора посл его свиданія съ директоромъ и нимало не подозрвалъ, что письмо капитана Кизера касалось Мольверера. Поэтому, онъ повиновался приказанію своего начальника.
Спустя нсколько минутъ, въ лазарет раздался звонокъ, и дежурный сторожъ, поспшивъ туда, увидлъ Джона Биртля за ногахъ. Докторъ кое-какъ его одлъ и вывелъ на лстницу. Лицо его было такъ завернуто въ шерстяномъ платк, что невозможно было разсмотрть его чертъ, которыя, впрочемъ, были до того изуродованы оспой, что никто не могъ узнать въ немъ молодого, красиваго джентльмэна.
— Возьмите его за другую руку и помогите мн свести его внизъ, промолвилъ докторъ дрожащимъ голосомъ.
Сторожъ повиновался. Съ большимъ трудомъ Мольвереръ спустился по лстниц, онъ едва передвигалъ ноги и всей своей тяжестью опирался на доктора и сторожа. Но, несмотря на слабость, онъ былъ въ полной памяти и, чувствуя всю важность этой критической минуты, напрягалъ вс свои силы. Наконецъ, онъ достигъ кое-какъ директорской комнаты и глухо промолвилъ по наущенію доктора:
— Я требую, сэръ… чтобъ… меня выпустили на свободу.
— Хорошо, отвчалъ директоръ, смотря съ сожалніемъ на несчастнаго, который дрожалъ всмъ тломъ и скоре вислъ на ше поддерживавшихъ его людей, чмъ стоялъ на полу: — вы имете право получить три шиллинга за вашу работу въ тюрьм, и вотъ деньги, которыя были у васъ въ карман при вашемъ поступленіи сюда. Подпишите квитанцію.
— Возьмите перо и пишите свое имя, сказалъ докторъ, подводя Мольверера къ столу:— ну, теперь все кончено.
Но капитанъ Кейзеръ съ удивленіемъ разсматривалъ одежду арестанта.
— Чья эта одежда? спросилъ онъ: — конечно, онъ пришелъ сюда не въ этой одежд.
— Нтъ, это одежда Мольверера, я надлъ на него что мн попалось подъ руку, произнесъ докторъ съ нетерпніемъ:— онъ не можетъ же выйти отсюда въ арестантскомъ костюм.
— Но я не могу отдать ему одежды Мольверера. Его родственники могутъ ее потребовать, и мн придется отвчать.
— Я вамъ пришлю эту одежду обратно, сказалъ докторъ.
— Но лучше было бы, еслибы этотъ человкъ вышелъ отсюда въ своей одежд, отвчалъ боязливый директоръ:— я пойду въ кладовую и отыщу ее.
Онъ сказалъ это только, чтобы выиграть время, зная очень хорошо, что частная одежда арестантовъ находится у особаго сторожа, котораго ночью не было въ тюрьм. Всегда выпускали арестантовъ изъ тюрьмы въ 8 часовъ утра, и, конечно, ночью кладовая была заперта. Поэтому, онъ оставался въ корридорахъ минутъ съ десять и потомъ вернулся, очень недовольный въ глубин своей совсти, что ему пришлось прибгнуть къ обману. Въ комнат теперь уже не находилось доктора Сириня, онъ ушелъ въ городъ за кэбомъ и приказалъ, чтобы Мольверера переодли, если найдется его платье, и потомъ свели бы въ комнату привратника, гд держали бы у огня. Между тмъ, Мольвереръ едва держался на ногахъ, и поддерживавшій его сторожъ выразилъ капитану Бизеру, что безчеловчно было выпускать человка въ такомъ положеніи.
Дйствительно, докторъ Сиринь побжалъ за кэбомъ въ городъ на станцію желзной дороги, хотя она отстояла на милю отъ тюрьмы, но онъ поспшилъ ближайшей дорогой черезъ ноля и достигъ станціи въ десять минутъ. Еще прошло десять минутъ, и онъ уже былъ съ кэбомъ у воротъ тюрьмы. Не зная, что директоръ увдомилъ полицію, онъ считалъ дло счастливо оконченнымъ и намревался тотчасъ перевезти Мольверера къ себ на квартиру, а на слдующій день переправить его въ какому-нибудь знакомому фермеру, у котораго онъ могъ бы скрываться до совершеннаго выздоровленія.
Войдя въ комнату привратника, Перси Сиринь остановился въ оцпенніи. Ужасное зрлище представилось его глазамъ. Мольвереръ упалъ въ обморокъ и лежалъ неподвижно на полу, окруженный директоромъ, двумя сторожами и нсколькими полицейскими. Немного поодаль стоялъ Докинсъ, блдный, какъ полотно, и скрежеща зубами.
— Намъ очень непріятно, сэръ, сказалъ одинъ изъ полицейскихъ, обращаясь въ доктору:— но мы обязаны арестовать этого человка.
— Куда вы его повезете? спросилъ докторъ, нагибаясь къ Мольвереру и стараясь скрыть свое волненіе.
— Въ городскую больницу. Онъ не въ состояніи отправиться въ полицію.
— Конечно, замтилъ съ горечью докторъ.
Онъ только теперь замтилъ, что несчастный былъ совершенно раздтъ и его нижнее платье было мокрое. Дло въ томъ, что когда Мольвереръ упалъ въ обморокъ, полицейскіе раздли его, окатили холодной водой и вынесли на воздухъ, полагая, что это — лучшее средство привести его въ чувство. Докторъ хотлъ накинуться на нихъ за подобное безуміе, но слова замерли на его устахъ. Не было-ли теперь всего лучше и для него, и для самого Мольверера, чтобы онъ поскоре умеръ?
— Этотъ человкъ умретъ завтра, но вы правы, ему лучше умереть въ больниц, чмъ здсь, произнесъ онъ мрачно, насупивъ брови.
— А, можетъ быть, на воздух онъ и очнется, замтилъ добродушный полицейскій.
Гьюгъ Мольвереръ умеръ въ ту же ночь, второй арестъ и простуда доконали его.
На слдующее утро, Перси Сиринь долженъ былъ сообщить Ретчель Дейсопъ эту мрачную всть. Треволненія прошлой ночи оставили неизгладимый слдъ на его лиц. Онъ видлъ свою гибель лицомъ къ лицу, и подобное зрлище не скоро забывается. Поэтому, отправляясь въ Эльмъ-Гренджъ, онъ утшалъ себя мыслью, что вполн заслужилъ награду изъ прелестныхъ ручекъ Ретчель. Онъ такъ ей прямо и сообщилъ о неуспх всхъ его усилій и неожиданной смерти Гьюга. Въ эту минуту онъ думалъ только о себ. Онъ слишкомъ много выстрадалъ изъ-за этого убійцы, обманувшаго вислицу. Онъ нуждался теперь въ нжномъ увреніи со стороны Ретчель, что она его любитъ, и жаждалъ забыть совершенно объ отвратительной тюрьм среди своего блаженства. Ретчель онъ показался пьянымъ.
Она стояла передъ нимъ блдная и неподвижная, какъ статуя.
— Такъ онъ умеръ? промолвила она, наконецъ:— и я его убила. Сказали вы ему, докторъ, что я устроила его спасеніе?
— Нтъ, зачмъ было васъ компрометировать?
— Такъ онъ умеръ, не зная, что я его любила до конца?
— Я ни за что не сказалъ бы ему этого. Что съ вами, Ретчель?
— Я его любила всмъ сердцемъ, произнесла молодая двушка медленно, какъ бы находя удовольствіе въ страданіяхъ человка, который не съумлъ оказать ей услугу:— еслибы онъ остался въ живыхъ, то я вышла бы за него замужъ и мы ухали бы въ Америку. Благодарю васъ, докторъ, за ваши хлопоты, но прошу васъ, не прізжайте боле въ Эльмъ-Гренджъ: я не могу васъ видть.
— Ретчель, разв вы мн это общали? Разв это — моя награда? воскликнулъ Перси, вн себя отъ изумленія и отчаянія.
— Вы правы, я передъ вами въ долгу, сказала она глухимъ голосомъ и, вынувъ изъ стола дв пачки банковыхъ билетовъ, подала ихъ доктору: — вотъ дв тысячи фунтовъ, одна половина вамъ, другая Докинсу. Пожалуйста, передайте сторожу его долю и поблагодарите его отъ меня. Онъ, по крайней мр, спасъ Гьюга отъ вислицы.
Перси машинально взялъ деньги. Лицо его покрылось яркимъ румянцемъ, и онъ высказалъ бы бдной молодой двушк все свое негодованіе, еслибы Ретчель не вышла поспшно изъ комнаты. Въ первую минуту онъ хотлъ бросить деньги на столъ, но онъ былъ по уши въ долгахъ и не могъ позволить себ роскоши быть гордымъ. Онъ скомкалъ банковые билеты и сунулъ ихъ въ карманъ. Многіе люди не лучше его умютъ глотать позолоченныя пилюли.
— Впрочемъ, утшалъ онъ себя по дорог въ Толминстеръ:— я никогда не былъ бы счастливъ съ этой двчонкой. Она меня постоянно мучила бы своей надменной гордостью.
Никто никогда не подозрвалъ, что Гьюгъ Мольвереръ вышелъ изъ тюрьмы и покоился послднимъ сномъ въ могил Джона Биртля. Но главные участники въ этомъ дл процвтаютъ досел. Докинсъ вышелъ изъ тюремныхъ сторожей и открылъ кабачекъ, а Перси Сиринь бросилъ тюрьму и доктора Гарди, поступилъ въ помощники къ другому старому доктору и, посл его смерти, не заставившей себя долго ждать, наслдовалъ его обширную практику. Тогда онъ женился и выбралъ не гордую молодую двушку, а напротивъ очень скромную и нжную, считавшую его великимъ человкомъ. Онъ теперь уже окончательно убжденъ, что счастье ему улыбнулось.
По своей обязанности доктора, онъ часто бываетъ на кладбищ, отдавая послднюю честь своимъ важнымъ паціентамъ. Однажды, уходя съ кладбища посл подобной церемоніи, онъ замтилъ, что молодая женщина, въ которой онъ тотчасъ узналъ Ретчель Дейсопъ, клала два внка изъ незабудокъ на богатый мраморный крестъ, съ терновымъ внцомъ на верху. На этомъ роскошномъ памятник не было никакой надписи.
— Кто тутъ похороненъ? спросилъ докторъ у могильщика.
— Это — бдный человкъ, по имени Джонъ Биртль, умершій въ городской больниц, отвчалъ могильщикъ:— но у этой молодой двушки что-то неладно въ голов: она вообразила, что это — могила другого человка, и уговорила отца поставить великолпный памятникъ.
— А чья это могила, по ея словамъ?
— Гьюга Мольверера, ея жениха, похороненнаго, какъ убійца, въ тюрьм. Но тише, вотъ она идетъ.
Они посторонились. Ретчель была въ траур и шла, опустивъ глаза въ землю. Но, поравнявшись съ могильщикомъ, она подняла голову и сунула ему въ руку серебряную монету.
— Смотрите, Джонсонъ, чтобы цвты на могил не завяли, сказала она нжнымъ, мягкимъ голосомъ и прошла дале, какъ бы не замчая доктора.