Время на прочтение: 9 минут(ы)
Репертуар русского театра, издаваемый И. Песоцким… Книжки 1 и 2 за январь и февраль… Пантеон русского и всех европейских театров. Часть I и II
Белинский В. Г. Собрание сочинений. В 9-ти томах.
Т. 3. Статьи, рецензии и заметки. Февраль 1840 — февраль 1841.
Подготовка текста В. Э. Бограда.
М., ‘Художественная литература’, 1976
РЕПЕРТУАР РУССКОГО ТЕАТРА, издаваемый И. Песоцким. Санкт-Петербург. В тип. А. Плюшара. 1840. Книжки 1 и 2, за январь и февраль. В 8-ю д. л. В 2 колонны. В I-й книжке — 48, 19, 4, 8 и 22, во II-й — 24, 20, 12 и 15 стр.
ПАНТЕОН РУССКОГО И ВСЕХ ЕВРОПЕЙСКИХ ТЕАТРОВ. Часть I и II. Издание книгопродавца В. Полякова. Санкт-Петербург. В тип. А. Плюшара. 1840. В 8-ю д. л. В 2 колонны, в I-й ч. 161, во II-й 164 стр.
Каких странных явлений не бывает в мире! Но литературный, и именно русский литературный мир, особенно в настоящее время, едва ли не превзойдет своими странностями все возможные миры… Например, что может быть страннее издания, состоящего — из чего бы вы думали? — из водвилей!.. И каких еще? — переведенных и переделанных из французских водвилей!.. Да, пораздумавшись об этом да покачав головою, поневоле иной раз поверишь, что наш век — индюстриальный век, и умеет, для своей пользы, рассчитывать не только на пользу, но даже и на потеху, на праздную забаву людей. Бойкий, изворотливый, удалый век!..
И однако ж водвиль завладел современною сценою и исключительным вниманием театральной публики. Что бы вы ни говорили ей, она свое:
Лишь водевиль есть вещь, а прочее всё гиль!1
Что будешь с нею делать? Не говоря уже о том, что она очень настойчива в своих вкусах,— у ней есть еще и опоры в тех великих людях на малые дела, которые, не будучи в состоянии понимать Шекспира, добродушно уверяют ‘почтеннейшую’, что он целиком не годится, что его надо переделывать, а в доказательство этой великой истины поставляют ей ежегодно по дюжине собственных изделий, столь превосходных, что они не требуют никаких переделок2. Впрочем, ‘почтеннейшая’ любит и драму, только не шекспировскую, а так, какую-нибудь, чтоб только была ей по плечу, возвышала бы ее душу моральными афоризмами о торжестве добродетели, пагубности порока и вообще пылких страстей да умиляла бы ее сердце чувствительными эффектами, без особенных претензий на поэзию и здравый смысл. Ее требования коротки и ясны: в водвиле ни характеров, ни лиц, ни содержания, а только бы куплетцы с двусмысленными остротами, а в драме побольше фраз, объятий и слез.
‘Репертуар’ удивительно хорошо удовлетворяет этим скромным требованиям, и пока посредственность будет иметь на своей стороне большинство публики (а этому пока конца не будет), наш скромный ‘Репертуар’ будет себе жить поживать да добра наживать. Бесконечное разнообразие человеческих характеров, склонностей и привычек производит бесконечное разнообразие промыслов… Вот мы, например,— признаёмся в грехе: ходим в русский театр не для театра, а для листка нашей газеты, и водвили повергают нас в какое-то магнетическое усыпление, по необходимости увидев какой-нибудь водвиль, мы рады слабости своей памяти, которая отказывается удерживать в себе подобные вздоры: так нам ли читать еще то, что мы рады забыть, увидев на сцене? — Но что ж? Для какого-нибудь водвильного альманаха это еще небольшое горе: он может про себя спрашивать нас с довольною улыбкою: да много ли вас?.. Итак, да здравствует ‘Репертуар’ г. Песоцкого! Не он первый и не он последний живет на счет любви большинства к забавам вроде водвильных…
В двух книжках ‘Репертуара’ за нынешний год напечатаны: ‘Лев Гурыч Синичкин’, комедия-водвиль г. Ленского, ‘Дедушка и внучек’, драма, водвиль г. Коровкина, ‘Параша-сибирячка’, русская быль с эпилогом г. Полевого, ‘Ножка’, водвиль г. Каратыгина 2-го. Все эти пьесы на сцене имеют больший или меньший успех, но в чтении… Да скажите, бога ради, неужели их кто-нибудь читает?.. Некоторые и мы принимались было прочесть, но чего же это и стоило нам! К тому же ведь наше дело невольное: мы обязаны читать все, что ни печатается, а другим-то что за охота добровольно мучиться?.. Посмотрите, что это такое: ‘Дедушка и внучек’ — без Сосницкого? — словно без смысла, ‘Параша-сибирячка’ без Каратыгиных и г-жи Асенковой, прекрасных декораций и сентиментально-эффектной музыки г. Болле,— прекрасный анекдот, довольно неудачно переложенный, общими местами, на сцены во вкусе чувствительной немецкой мелодрамы, только одна ‘Ножка’ г. Каратыгина еще может быть не без удовольствия перелистована, от нечего делать после сытного обеда, как игриво переведенный фарс. Неужели все это читается?.. После этого поневоле согласишься с некоторыми старыми литераторами, которые, с умилением воспоминая о добром старом времени литературы, в настоящем видят только одну мелочность и посредственность…
Кроме этих пьес, в ‘Репертуаре’ есть еще ‘Мои воспоминания о русском театре’ г. Полевого, написанные в форме дружеского послания к г. Булгарину, в ответ на его ‘Театральные воспоминания моей юности’, напечатанные в 1-й книжке ‘Пантеона’. Сии два литератора сходятся во многих мыслях, особенно о Коцебу, нападая на несправедливое забвение этого плодовитого поставщика мелодрам и комедий для XVIII века. Г-н Булгарин говорит, что если бы у нас на Руси явился новый Коцебу, то он, г. Булгарин, первый преклонил бы пред ним чело (‘Пантеон’, стр. 92), а г. Полевой так говорит о Коцебу: ‘Много надобно бы толковать, чтобы решить об нем вопрос’ (‘Репертуар’, стр. 4). Далее: ‘Моя посылка будет самая простая: кто двадцать лет владел общим вниманием публики германской, французской, английской, русской, тот, Скриб ли он, или Коцебу, не может не иметь каких-нибудь достоинств, и по крайней мере он угадал тайну увлекать свой век’ (‘Репертуар’, стр. 5). Вот с этим нельзя не согласиться: кто станет отвергать всякое достоинство в Ронсаре, в Скюдери, в Парни, в Делиле, в Радклиф, Жанлис, Коттен, Дюкре-Дюмениле, Августе Лафонтене, Шписе, авторе ‘Ринальдо Ринальдини’3, Крамере, Поль де Коке, Гюго, Бальзаке, Дюма, Жюль Шанене, Жакобе Библиофиле, де Виньи, Жорже Занде, Сю, Делавине, Ламартине и пр.?.. Из умерших, каждый из них владел, а из живых каждый владеет вниманием публики германской, французской, английской, русской… А Сумароков, Херасков, Петров, Комаров, ‘Житель города Москвы’, так же владели вниманием публики русской, как владели им гг. Полевой, Сомов и другие: кто же, как в тех, так и в других, станет отвергать всякое достоинство? Не правда ли, что и наша посылка так же проста и верна, как и посылка г. Полевого?.. Но мы прибавим к этому, что есть разница между Радклиф, Дюкре-Дюменилем, Августом Лафонтеном и пр. и между Гюго, Бальзаком, де Виньи и пр.: те и другие владели вниманием публики своего времени,— но во времени-то большая разница, которой не должно упускать из вида при суждении об авторе. Ронсар был назван царем поэтов — честь, которой Ламартин не удостаивался даже и в своем отечестве, но все же Ламартин должен быть гораздо и гораздо повыше Ронсара. Сверх того, и владеть вниманием публики еще не всегда значит иметь даже и какое-нибудь достоинство: ведь и Василий Кириллович Тредьяковский, и Ронсар, и Скюдери владели им, да еще как?., подействительнее, чем Гомер или Шекспир, которых превозносят все, но которых понимают-то очень немногие. Толпа кричит с голоса этих немногих и бежит смотреть не Шекспира, а водвиль или эффектно чувствительную пьеску. Кстати, в суждении о Шекспире г. Полевой совершенно сошелся с г. Булгариным: г. Булгарин говорит, что Шекспир должен быть для нашего века не образцом, а только историческим памятником (‘Пантеон’, стр. 91), а г. Полевой вот как выражается об этом предмете: ‘И как хотите мне кричите о Кальдероне и Шекспире, но если от их некоторых драм мы дремлем в театре, следовательно, не все же и в них безотчетно и без исключения велико, и у них есть пятки, не омоченные в Стиксе’… (‘Репертуар’, стр. 5). Вот в этом уж никак нельзя согласиться. О Кальдероне у нас никто не кричит, потому что почти никто его не знает…4 Мы, с своей стороны, торжественно объявляем, что решительно не знаем, выше ли Кальдерон Шекспира, или даже и имеет ли какое-нибудь право стоять подле него, мы только знаем, что Кальдерон никогда не пользовался равною известностию с Шекспиром, и что если его Шлегель ставил наравне или даже и выше британского поэта, то не за поэзию, а за католицизм: известно, что Шлегель — перекрещенец и потому католических поэтов считает выше всех некатоликов5. Что же касается до Шекспира, то от его драм дремлют в театре не от пяток, не омоченных в Стиксе, а по следующим, очень важным причинам: во-первых, потому что у нас еще не настало время для разумления и оценки Шекспира, во-вторых, потому что его пьесы ставятся далеко не так, как следует, и для них нет актеров, ибо каждое лицо в драме Шекспира требует для своего выполнения великого таланта от актера, в-третьих, потому что у нас на сцене даются не переводы, а переделки драм Шекспира, вроде дюсисовских и сумароковских6. О недостатках же и вообще слабых местах в драмах Шекспира спорить очень трудно. Поэзия не математика, и недостаток в драме для одного кажется великим достоинством для другого. Мало этого: что одному человеку недавно казалось в драме недостатком, то нынче ему же кажется великим достоинством,— и он (если сам не пишет драм) добровольно сознается, что недостаток заключается не в драме, а в его способности скоро входить в таинства организации художественного создания.
В одном только не сошелся г. Полевой с г. Булгариным — именно в мнении о Гоголе. Г-н Булгарин, с свойственным ему критическим великодушием, признает в Гоголе комический талант (‘Пантеон’, стр. 95), но г. Полевой вот как выражается об этом предмете: ‘Отнюдь не согласен я с теми односторонними критиками, которые готовы восхищаться ошибками Шекспира, фарс Гоголя (то есть ‘Ревизора’!..) ставят выше всех комедий в мире (то есть выше комедий Мольера), в гусаке видят что-то высокое и отвергают великие достоинства Расина и Корнеля’ (‘Репертуар’, стр. 11—12). Впрочем, сам г. Полевой не придает никакой важности своему мнению, ибо оканчивает его следующим искренним, а потому и заслуживающим доверенности признанием: ‘Но ведь и то, однако ж, правда, что нам трудно расставаться с нашими вековыми заблуждениями, с тем, что мило и дорого нам по нашим личным воспоминаниям. Когда в первый раз Мерзляков осмелился сказать, что трагедии Сумарокова нелепы, что тогда отвечал ему в ‘Духе журналов’ один из старых, умных и почтенных наших литераторов’ (ibid. {там же (лат.). — Ред.}). Вот это хорошо сказано — и дельно, и последовательно, а главное — истинно, ибо собственное признание паче всякого свидетельства…
Обратимся к ‘Пантеону’. Первая книжка его подает большие надежды, что он будет изданием дельным и интересным. Одни ‘Сцены из канцелярской жизни — торжество добродетели’ — выше всего, вместе взятого, чем угощает ‘Репертуар’ свою невзыскательную публику уже другой год, и выше всего, что в два или три последние года произвела наша драматическая литература, если исключить из ее сферы более или менее удачные переводы драм Шекспира и в особенности превосходный перевод ‘Макбета’ Вронченко7. ‘Велизарий’… но об нем не стоит много говорить, как о дюжинном произведении, а скажем лучше, что в ‘Пантеоне’ публика прочтет не одну драму Шекспира, хорошо переведенную, которая без ‘Пантеона’, может быть, никогда не напечаталась бы. Уже одно это обстоятельство придает большую важность ‘Пантеону’, как изданию дельному и интересному. Впрочем, в ‘Пантеоне’ всякий найдет, чего хочет: и драм Шекспира, и Шепка, переводных и оригинальных, и комедий и водвилей. План и пределы ‘Пантеона’ ставят его в совершенную возможность удовлетворить вкусу всех и каждого. В последних отделениях его не без балласта, но и много интересных известий о театрах, анекдотов о знаменитых артистах сценического искусства и пр. Все это пестро, разнообразно, а главное — занимательно. К 1-й книжке приложена хорошенькая картинка ‘Странствующие музыканты’ и ноты ‘Светланы’, баллады Жуковского, положенной на музыку г. Арнольдом.
Во второй книжке ‘Пантеона’ помещены, кроме трагедии барона Розена ‘Дочь Иоанна III’ и драмы Захария Вернера ‘Двадцать четвертое февраля’, переведенной А. Н. Струговщиковым, чрезвычайно любопытная статья — ‘Воспоминание о московском театре при М. Е. Медоксе’, почерпнутое из записок С. Н. Глинки, А. Ф. Малиновского и рассказов старожилов. Эта статья исполнена живых, увлекательных подробностей о замечательнейших артистах того времени, в особенности интересен рассказ о Сандуновых и о благодеяниях, оказанных им императрицею Екатериною II-ю8. Мы весьма благодарны Ф. А. Кони за эту статью и просим его не скупиться на подобные вещи. ‘Горев’, повесть Е. П. Гребенки, ‘Биография знаменитой русской артистки Даниловой’, написанная П. П. Мундтом, ‘Панорама всех возможных театров’9 — статья живая и свежая, стихотворения и пр. и пр. — все это разнообразит 2-ю книжку ‘Пантеона’ и обещает ему успех несомненный, чего мы от души желаем.
В тексте примечаний приняты следующие сокращения:
Белинский, АН СССР — В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. I—XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953—1959.
Герцен — А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах. М., Изд-во АН СССР, 1954—1963.
Гоголь — Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч. Л., Изд-во АН СССР, 1940—1952.
КСсБ — В. Г. Белинский. Сочинения, ч. I—XII. М., Изд-во К. Солдатенкова и Н. Щепкина, 1859—1862 (составление и редактирование издания осуществлено Н. X. Кетчером).
КСсБ, Список I, II… — Приложенный к каждой из первых десяти частей список рецензий Белинского, не вошедших в данное изд. ‘по незначительности своей’.
ЛН — ‘Литературное наследство’. М., Изд-во АН СССР.
Марлинский — А. А. Бестужев-Марлинский. Соч. в 2-х томах. М., Гослитиздат, 1958.
Панаев — И. И. Панаев. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1950.
ПСсБ — Полн. собр. соч. В. Г. Белинского под редакцией С. А. Венгерова (т. I—XI) и В. С. Спиридонова (т. XII—XIII), 1900—1948.
Пушкин — А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10-ти томах. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1962—1965.
Тургенев — И. С. Тургенев. Полн. собр. соч. и писем в 28-ми томах. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1961—1968.
Чернышевский — Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч. в 15-ти томах. М., Гослитиздат, 1939—1950.
‘Эстетика’ — Георг Вильгельм Фридрих Гегель. Эстетика в 4-х томах. М., ‘Искусство’, 1968—1973.
Репертуар русского театра, издаваемый И. Песоцким… Книжки 1 и 2 за январь и февраль… Пантеон русского и всех европейских театров. Часть I и II (с. 360—364).
Впервые — ‘Литературная газета’, 1840, N 17, 28 февраля, стлб. 394-400. Без подписи. Авторство — ПСсБ, т. XIII, с. 427, примеч. 1095.
Данная (газетная) рецензия посвящена тем же выпускам театральных изданий, что и предыдущая (журнальная) рецензия. Впервые здесь разбирается лишь 2-я книжка ‘Пантеона русского и всех европейских театров’.
1 Неточная цитата из ‘Горя от ума’ (слова Репетилова — д. IV, явл. 6).
2 К великим людям на малые дела здесь, как и в предыдущей рецензии, Белинский относит Н. А. Полевого, который в статье ‘Несколько слов о русской драматической словесности (Письмо к Ф. В. Булгарину)’ писал, что ‘…Шекспир целиком… не современная наша драма…’ (‘Сын отечества’, 1839, т. VIII, отд. IV, с. 111, ср.: ‘Шекспира целиком уволили и в самой Англии…’ — Н. А. Полевой. Мои воспоминания о русском театре и русской сцене. — ‘Репертуар русского театра’, 1840, N 2, отд. III, с. 11).
3 Автор ‘Ринальдо Ринальдини’ — Х.-А. Вульпиус.
4 В России имя испанского драматурга П. Кальдерона де ла Барки становится известным с начала XVIII в., но знакомство широкой публики с его произведениями происходит лишь с середины XIX в.
5 Католичество принял Ф. Шлегель, а высказывания о Кальдероне принадлежат А.-В. Шлегелю, панегирическое отношение к испанскому драматургу в кругу немецких романтиков объяснялось тем, — что Кальдерон, по их мнению, разгадал вековечные тайны жизни и смерти.
6 Через несколько месяцев после написания этой рецензии — 26 декабря 1840 г. — Белинский писал В. Боткину: ‘К переводчикам Шекспира не мешает быть и поснисходительнее — благо переводят’. Однако подобное отношение не мешало критику резко осуждать плохие, на его взгляд, переводы шекспировских пьес. В данном случае критик вспоминает о первой русской перифразе Шекспира — ‘Гамлете’ А. П. Сумарокова (отд. изд. 1748) и переложениях шекспировских пьес на русский язык, опиравшихся не на английский подлинник, а на французскую адаптацию Ж.-Д. Дюси (‘Леар’ Н. И. Гнедича, ‘Гамлет’ С. И. Висковатова и др.).
7 Перевод ‘Макбета’, выполненный М. П. Вронченко, увидел свет в 1837 г.
8 Сандуновы — Сила Николаевич и Елизавета Семеновна — прославленная чета русских актеров рубежа XVIII—XIX в. Она (оперная певица), будучи помолвлена со своим будущим мужем (комическим актером), приглянулась одному из сановников Екатерины II. Тогда Елизавета Семеновна, к которой императрица благоволила, во время одного из представлений — в эпизоде, аналогичном ее ситуации,— непосредственно со сцены обратилась к присутствующей в зале Екатерине II с мольбой о спасении. С благословения императрицы брак Сандуновых был заключен, актриса, кроме того, получила богатый подарок от императрицы.
9 Под таким названием была опубликована статья в N 1 ‘Пантеона…’ (см. примеч. 10 к предыдущей рецензии), в N 2 ‘Пантеона…’ аналогичная по характеру статья называлась ‘Панорама всех современных театров’ (ее автором, вероятнее всего, также являлся Ф. А. Кони).
Прочитали? Поделиться с друзьями:
