РЕЛИГИОЗНЫЕ ГОЛОСА В НАШЕЙ СМУТЕ
КОММЕНТАРИИ
Религиозные голоса в нашей смуте, Розанов Василий Васильевич, Год: 1906
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Около народной души (Статьи 1906—1908 гг.)
М.: Республика, 2003.
Года 2—3, может быть, 4—5 назад среди московского студенчества выделилось несколько человек, горячо ищущих религиозной истины. Тут были математики, естественники, юристы, филологов почему-то, кажется, не было ни одного. Были уже и кончившие университет, и продолжавшие еще учиться. Среди коренных русских фамилий попадались немецкие и польские: но все они были православные, т. е. это были внуки и правнуки обрусевших немцев, поляков, литовцев. Они завязали связи с ректором и некоторыми профессорами Московской духовной академии, приезжали сюда, в Петербург, искать ‘советов’, ‘разъяснений’ и указаний у ректора здешней духовной академии, епископа Сергия (теперь епископ Финляндский), известного своим образованием, мягкостью и кротким христианским духом. Среди рядового студенчества они выделялись большею начитанностью, знанием иностранных языков, некоторые из них побывали за границею и в юго-славянских землях, некоторые же получили степень магистра такого—то ‘права’ или такой-то ‘математики’ (чистой или прикладной). Но удивительнее было то, что рассказывалось об их жизни: со всем фанатизмом молодости они кинулись на путь ‘буквального’ исполнения евангельских заветов Спасителя и, как первые христиане или подражая им (не думаю, чтобы ‘подражая’), — спали чуть не на досках, соблюдали посты или во всяком случае еду и питье сократили до наименьшего, женщин не касались и вообще так же старались по части ‘умерщвления плоти’, как и пламенного проповедничества. Явление это среди учащихся не было для меня совершенно новым. В гимназии, в Нижнем Новгороде, я помню своего товарища Маринина, который, живя в бедной, но не очень бедной семье, спал не только на досках, но и подбивая доски гвоздиками — ‘подражая Христу’… Был чист душою, как дитя, тоже был начитан: и все старался исполнять ‘буквально’! Замечательно это стремление у нас, русских, к ‘буквальности’, — от старообрядцев до университета.
Двоих из этих молодых людей я видел и слышал в приезд их в Петербург, год назад. И, как и многие другие, я был очарован их словом, энтузиазмом, верой вот в эту ‘буквальность’, будто все можно исполнить ‘по букве и до конца’, ‘как сказал Христос’. С историей они не считались. С действительностью не считались. Для них точно ничего и не было, никого и не рождалось между мучениками римских цирков и их собственною готовностью ‘хоть на муку’. На мой старый возраст, однако, они подействовали талантом, но не подействовали убеждением: и я только улыбнулся на их разные ‘призывы’. Передо мною точно воскрес мой добрый Маринин, с его праведною душою, с его неопытностью. Помню, тот все улыбался и глаза светились радостью (восторгом?). Эти были старше, с бородами, угрюмее, грознее, печальнее. Видно было только, что и они страшно чисты душою и жизнью. ‘Как дело обернется: не вышло бы из вас печальной памяти Фотиев’, — подумал я про себя.
Не в моем духе эта пугающая, грозящая, постящаяся религиозность. Не понимаю, какая непременная связь всего этого с Богом? Вспомнили бы эти юноши Христа, который ‘ел с мытарями и блудницами’, в противоположность Иоанну Крестителю, который ‘питался акридами и диким медом в пустыне’. Уж если настаивать на ‘буквальности’, то я сказал бы молодым людям, что они идут ‘по пути Иоанна Крестителя’, но ‘на путь Христа’ даже не вступали: на тот ‘путь’, где прежде всего развязаны узы ‘субботы’, т. е. точности, формализма, внешности и господства формул, обрядности и закона. Словом, ‘братаясь с мытарями и блудницами’, даже, вероятно, сам принадлежа к ним, я не был потрясен ‘пророческим видом’ приезжих из Москвы. Но не могу скрыть, что на других они производили очень сильное впечатление. ‘Этот вид пророка’ всегда обаятелен, и особенно, когда он соединен с молодостью и окружен молодежью же, порывистой, самоотверженной, готовой к страдальчеству. И опять же мне приходилось слышать, что личное влияние этих молодых людей в Москве очень сильно. Между прочим, они сильно действуют и на священников. Главное — ‘пост и молитва’, и такое сочетание с математикой!
Один из этого кружка, г. Вал. Свенцицкий, в недавней книжке ‘Полярной Звезды’ напечатал ‘Открытое обращение верующего к православной церкви’:
‘Я не могу молчать… Я жажду голоса церкви, я исстрадался, не слыша его. И я, слабый в своем одиночестве, — ибо все мы без церкви одиноки, — но веруя и исповедуя невидимую святую соборную и апостольскую церковь, — теперь решаюсь воззвать к ее голосу’.
Далее, в оправдание своей дерзости ‘воззвать’, он говорит слова, пожалуй служащие интимным исповеданием не только его лично, но и всего этого кружка, который я охарактеризовал выше:
‘Если вы веруете в Христа и церковь для вас — не мертвый звук, а живое тело его, если вы не на словах, а всем существом своим поняли, что весь смысл жизни в том, чтобы облечься во Христа и облечь в Него мир, чтобы каждое дыхание ваше свершалось во имя его — ‘да будет Бог вся во всем’, — то вы’ и т. д. ‘должны’ то-то и то-то.
Подчеркнутые мною слова и есть credo энтузиаста, сколько я могу судить не по напечатанному ‘обращению’ теперь, а по тому, что привелось изустно услышать от него в его приезд в Петербург.
Отвечу на этот пафос так: самому облечься во Христа — еще можно, да и то туда не уместится ни математика, ни юриспруденция, ни вообще университет. Ведь кружок молодых людей, в сущности, ‘разорвал с наукою’, выйдя на религиозный путь: и что из того, что они не ‘ругают’ науки, не ‘отрицают’ ее? Они к ней похолодели, перестали ею заниматься, так что, очевидно, если бы они, положим, не с университета, а еще с 3-го класса гимназии стали ‘облекать себя во Христа’, то они вовсе и не пошли бы в университет, в них не развилось бы самого любопытства к науке, заинтересованности ее вопросами: а в этом все и дело, в заинтересованности, в пытливости умственной. Где она — Христос как бы еще не рождался, а где Он родился — потухла наука, не буду спорить, может быть, потухла как головешка перед солнцем, но во всяком случае ‘потухла’, в этом все дело, и следовательно, призыв нового апостола ‘облечься во Христа, да будет Бог вся во всем’ — есть или риторика, чего я не хочу сказать, — а во всяком случае неопытная юношеская фраза, которую более опытный ум может оттолкнуть в сторону с самым презрительным видом. Ведь в том и трагедия европейской истории или, пожалуй, трагедия самого христианства, что ‘мир не умещается во Христа’, не по злу своему (не зло же наука?), но по разнице объемов. Чему нас и научает монастырь, откуда роковым образом и появились монастыри как искусственная и болезнетворная, страдальческая нудная попытка ‘усекнуть’ человека и ‘отсечь’ в нем многое натуральное и идеальное, хотя бы и доброе (наука), но, однако, никак не входящее в Христа и, следовательно, не могущее ‘облечься’ в Него. Нужно и индивидуальному человеку родиться как-то не очень пылким, не очень любопытствующим, не быть очень счастливо поставленным в семье, чтобы лет в 17 минуя науку, забавы, игры и любовь, свернуть одиноко и угрюмо на путь ‘пустынницы’? А как всему-то миру, целой цивилизации начать ‘усекаться’, каковое ‘усекновение’ составляет, к великому прискорбию, сущность ‘облекания во Христа’, как об этом непоколебимо учит вся Церковь, все столпы ее, светильники, руководители и устроители. Таким образом, невозможна и неисполнима главная нотка московских энтузиастов, интимный из всех порыв. Просто — он ложен, уродлив для мира, страдателен для него. И между тем они приходят, и в частности г. Свенцицкий ‘взывает к Церкви’ во имя любви к человеку и миру: это другая половина их столь же несомненного пафоса. Отсюда, из необдуманности и несогласованности двух струн, двух нот, в душе их получается надломленность, какофония и прямая фальшь в их голосе. У человека сильного, искреннего и глубокого (каким я его видел) ‘призыв’ прозвучал вяло и бессильно, на него, наверное, никто не ответит: но как ‘призывающий’ очень верит в себя и в свое слово, то, взамен ожидаемого и не получаемого ‘голоса церковного’, я дам ему простой писательский ответ, из которого он увидит, до какой степени невозможна его позиция. И все, что именно с этой позиции он будет говорить, неизменно останется лишенным простоты, ясности и даже полного чистосердечия. Бывают такие положения…
Маленькая газета. 1906. 18 апр. No 84.
Статья написана по поводу ‘Открытого обращения верующего к православной церкви’ В. Свенцицкого (Полярная Звезда. 1906. No 8. С. 561—564).
…не вышло бы из вас печальной памяти Фотиев. — По-видимому, речь идет об архимандрите Фотии (Спасском), влиятельнейшем духовном лице при Александре I, участнике политических интриг.