Довольно рано поутру, то есть в одиннадцатом часу, и в приемный день докладывают министру, что какой-то чиновник с рекомендательным письмом просит позволения представиться его высокопревосходительству. Министр был человек неласковый на приемы. ‘Черт бы его взял! — закричал он. — Что ему надобно? Впусти его’. Чиновник входит тихими шагами, униженно кланяется и объясняет, что его высокопревосходительство обещался при случае замолвить за него словечко. ‘Вот тебе раз!— заревел министр. — Ты, батюшка, сумасшедший: я сроду тебя не видывал’. — ‘Точно так, ваше высокопревосходительство, но вот письмо той особы, которой вы изволили обещать — попросить за меня’, — и чиновник подал письмо с низким поклоном. Письмо было от такого человека, которому нельзя было отказать. Министр бесился, но делать нечего. ‘Ну хорошо, — сказал он, — хоть я тебя не знаю и ты просишь важного места, на которое много искателей, но так и быть: для его сиятельства я напишу письмо к N. N., а он для меня даст тебе место. Садись и пиши’. Чиновник сел за письменный стол, взял бумагу, перо, обмакнул его в чернилицу и с подобострастием ожидал диктовки. ‘Пиши, — начал министр, ходя большими шагами по комнате. — Милостивый государь мой… Ну, пиши, как его зовут?’ — ‘Я не знаю, ваше высокопревосходительство’, — с трепетом и едва внятным голосом отвечал чиновник… — ‘Ну вот, батюшка, ведь ты глуп! Не знаешь, как зовут того, кого надобно просить за тебя!’ — ‘Кажется, Иван Федорович или Федотович…’ — ‘Ну, пусть будет он Федотович, пиши: Милостивый государь мой Иван Федотович! Написал?’ — ‘Написал, ваше высокопревосходительство’. — ‘Покажи… Ну, батюшка, ты совсем дурак. Зачем ты поставил знак восклицанья? Ведь он не министр и не равный мне: пристало ли моему знаку восклицания стоять перед ним во фрунте? Точку, сударь, ему, точку. Пиши: податель сего письма известен мне… Ну, да черт тебя знает, как ты мне известен!’ — ‘Письмо его сиятельства’, — промолвил чиновник. ‘Ну, ну, пиши: известен мне за способного и знающего чиновника, а потому прошу вас, милостивый государь мой, доставить ему место, коего он желает, а я за оное останусь вам благодарным… благодарным!.. Черт вас побери обоих… Есть за что мне благодарить!.. Ну, пиши: с моим почтением честь имею, и прочее, как обыкновенно. Написал? Давай подпишу, да и провались от меня… Ах ты, болван! — закричал министр вне себя от гнева, взяв письмо и прочитав его. — Ну как тебе быть правителем дел, когда ты под диктовку трех слов написать не умеешь! Ты написал: имею честь быть… Да разве я могу быть?.. Ты можешь быть, он может быть (указал министр на человека, прошедшего мимо дверей). А я могу пребыть, разве не читывал рескриптов? как там пишется? пребываем. Я ведь министр. Выскобли, сударь, выскобли, вот так’… Чиновник выскоблил, министр подписал.
Рекомендация подействовала, место было дано искателю, и он через несколько лет подлыми происками приобрел довольную значительность и даже, несправедливую впрочем, славу умного человека. Но министр всегда улыбался, когда слышал последнее, и говорил: ‘Полноте, он дурак, он думал, что я могу быть!’
КОММЕНТАРИИ
Впервые: ‘Московский вестник’, 1830, No 1, стр. 118-121, за подписью: N.
Этот сатирический фельетон С. Т. Аксакова был напечатан в ‘Московском вестнике’, в разделе ‘Нравы’, вместе с двумя другими заметками, также, по-видимому, принадлежащими перу Аксакова. ‘Рекомендации министра’ было предпослано следующее примечание издателя журнала М. Погодина: ‘Издатель получил сии статьи при следующем письме: ‘Посылая, м. г., в объявленное вами отделение вашего журнала Нравы три статьи, я спрашиваю вас, можете ли вы напечатать некоторые статьи о злоупотреблениях, преимущественно тех, кои можно делать на полицейских местах. Прося у вас ответа печатного, имею честь и проч. Декабря 21. 1829′. Благодаря вас за присланные статьи, уведомляю касательно прочих, что мы имеем законную цензуру, которая, разумеется, не пропустит непозволительного. В ободрение вам указываю еще на примеры негодяев полицейских, представленные в ‘Выжигине’ и принятые благосклонно от высшего начальства. От себя скажу вам только, что, благодарный за общие замечания, я не потерплю личностей и не напечатаю ни слова из тех статей ваших, где их замечу, ваш покорный слуга. Издатель‘.
Принадлежность фельетона С. Т. Аксакову была впервые отмечена Н. Барсуковым (см. ‘Жизнь и труды Погодина’, т. III, СПБ. 1890, стр. 81-85).
Появление в печати фельетона Аксакова вызвало шумную реакцию в официальных кругах Москвы и Петербурга и угрожало автору серьезными последствиями. ‘Но все это видно, — писал Аксакову его отец Тимофей Степанович, — что ты себе наделал неприятелей своим невоздержанным сочинением критическим, а может быть, и другими разговорами’ (‘Русский архив’, 1894, No 9, стр. 134). Нависла угроза и над журналом и над его издателем. 19 февраля 1830 г. Погодин писал Шевыреву: ‘Мы ожидаем еще, чем это кончится для нас, т. е. меня, как издателя, и Аксакова, как сочинителя, который вызвался сам и объявил свое имя, когда стали спрашивать у меня. Надеемся, что не будет никакой неприятности. Я готов бы перенести ее, но боюсь за Аксакова. Впрочем, после его благородного вызова, да и по незначительности статьи нельзя ожидать ничего’ (‘Русский архив’, 1882, кн. III, No 6, стр. 134-135).
История со злополучным фельетоном вызвала полицейское дознание, и на Аксакова было заведено в III Отделении специальное ‘дело’ (см. вступительную статью к т. 1 наст. изд.).