Рейнеке-лис, Гёте Иоганн Вольфганг Фон, Год: 1794 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 27 минут(ы)

РЕЙНЕКЕ-ЛИСЪ.

Въ двнадцати псняхъ.

(Изъ Гёте.)

Предисловiе переводчика.

Предлагая читателямъ переводъ съ гётева переложенiя старинной германской поэмы ‘Рейнеке-Фуксъ’, нелишнимъ считаемъ вкратц изложить исторiю ея появленiя въ Германiи.

До самаго 1709 года, т. е. въ-продолженiе двухъ столтiй, какъ поэма эта пользовалась народностiю въ Германiи, была множество разъ издаваема, переводима не только съ нижне-германскаго нарчiя на верхне-германское, но почти на вс европейскiе языки — истинный авторъ ея оставался неизвстенъ, не смотря на вс разъисканiя германскихъ ученыхъ. Вс изданiя этой поэмы, явившiяся съ 1522 до половины восьмнадцатаго столтiя въ Германiи, Голландiи, Англiи, Данiи и Швецiи, не исключая и французскихъ, не носятъ на себ имени автора. Такъ-какъ содержанiе этой поэмы сатирическое, и сатира ея, устремленная на вс сословiя, въ-особенности нападаетъ на пороки сильныхъ, то сначала въ упорномъ умалчиванiи имени поэта видли благоразумную осторожность съ его стороны, боязнь навлечь на себя гоненiя. И это мннiе продолжалось до Ролленгагена, который, въ 1596 году, въ-предисловiи къ своимъ Froschmussler, называетъ авторомъ поэмы ‘Рейнеке-Фуксъ’ Саксонца Николая Баумана. По словамъ его, Бауманъ служилъ совтникомъ и секретаремъ въ Юлих, въ герцогской канцелярiи, но, оклеветанный въ-послдствiи и впавшiй въ немилость, принужденъ былъ съ опасностiю жизни бжать къ мекленбургскому двору, гд и вступилъ въ должность секретаря у герцога Магнуса и сталъ его любимцемъ. Тамъ-то, въ Юлих, онъ и написалъ свою поэмы, ‘въ-слдствiе собственнаго опыта’, какъ говоритъ Ролленгагенъ. Мннiе это было подкрплено ростокскимъ книгопечатникомъ Лудвигомъ Дицомъ, издавшимъ эту поэму въ 1522, и знаменитымъ въ то время полигисторомъ и библiофиломъ Моргофомъ, и такимъ-образомъ сдлалось общимъ до 1709 года, когда впервые произнесено было имя настоящаго ея автора. Счастіе этого открытiя принадлежитъ Фридриху-Августу Гакманну, учителю въ Гельмштедт. Ему посчастливилось какъ-то достать чрезвычайно-рдкiй и, можетъ-быть, единственный экземпляръ самаго перваго изданiя поэмы. Онъ объявилъ объ этомъ ученому мiру въ академической нот, въ которой, распространившись о достоинств поэмы, опровергаетъ мннiе Гольдстадта и Моргофа тмъ, что по доставшемуся ему экземпляру перваго изданiя видно, что настоящiй авторъ ея есть Гейнрихъ фон-Алькмаеръ, что она впервые явилась въ Любек, въ 1498, а не въ 1522 году, на нижне-германскомъ нарчiи, и что Бауманъ только перепечаталъ это неизвстное и, вроятно, въ самомъ маломъ числ экземпляровъ отпечатанное изданiе, снабдивъ его отъ себя политическими и моральными примчанiями.

Предисловiе къ своему изданiю, Гейнрихъ фон-Алькмаеръ начинаетъ слдующимъ образомъ:

‘Встарину, прежде, нежели Богъ искупилъ родъ человческiй, прежде, нежели Господь нашъ Спаситель, истинный Богъ и человкъ, въ человчеств своемъ страшную смерть претерплъ, изъ мертвыхъ воскресъ и превыше всхъ небесъ вознесся, откуда онъ снова снидетъ судитъ живыхъ и мертвыхъ — встарину, повторяю, было много естественно-мудрыхъ мужей, любившихъ по собственному выбору мудрость и искусства, и называемыхъ философами, что на нашемъ язык то же означаетъ, что любитель мудрости и искусства. Нкоторые изъ нихъ назывались также поэтами, т. е. стихотворцами и сочинителями исторiй и приключенiй, или примровъ и басень. Нкоторые изъ нихъ поучали народъ добродтели и мудрости и излагали свое ученiе въ книгахъ и писанiяхъ. Были и другiе, переложившiе для насъ ученiе свое въ стихи и оставившiе его намъ въ примрахъ и басняхъ, съ тмъ, чтобъ ихъ ученiе и трудъ лучше оставались въ памяти. Между этими послдними нашелся одинъ, написавшiй на пользу и въ назиданiе людямъ исторiю и басню о Рейнеке-Лис, весьма-занимательную въ чтенiи и въ слушанiи и исполненную мудрости, добрыхъ примровъ и назидательности. Читать же ученiе такихъ поэтовъ и не понимать его — значитъ не прiобрсть ни пользы, ни выгоды.’

Дале, въ предисловiи своемъ, онъ говоритъ, что онъ, Гейнрихъ фон-Алькмаеръ, учитель и гофмейстеръ при двор герцога лотарингскаго, перевелъ эту поэму съ французскаго ‘во славу Божiю и въ спасительную пользу тхъ, которые прочтутъ ее’. Для яснйшаго же уразумнiя своей книги, онъ замчаетъ, что человческiй родъ раздленъ на четыре сословiя:

Первое сословiе состоитъ изъ людей, трудящихся въ пот лица своего и трудомъ хлбъ свой добывающихъ, какъ, напр., крестьяне, служащiе, мастеровые и проч. Это сословiе находитъ у автора представителей въ звряхъ трудящихся, какъ-то: лошади, ослы, лошаки, волы и проч.

Изъ этого сословiя, продолжаетъ авторъ, происходятъ остальныя три, изъ которыхъ:

Первое, составляютъ мщане и купцы, кормящiеся сбытомъ товара и живущiе барышомъ. Съ ними авторъ сравниваетъ такихъ зврей, которые живутъ на всемъ готовомъ, прiобртаемомъ ими частiю изъ земли, частiю съ деревьевъ и проч., какъ, напр., блка, заяцъ, кроликъ и такъ дале.

Второе сословiе — то, которое живетъ другими сословiями… Хотя о духовенств онъ говоритъ только вскользь, однако не пропускаетъ случая разными обиняками кольнуть его за скупость и нецломудрiе — грхи весьма-обыкновенные въ то время въ католическомъ духовенств, авторитетъ папской власти начиналъ уже падать, въ общемъ мннiи росли смена реформы, и католическое духовенство перестало подавать мiрянамъ примры христiанскихъ добродтелей.

Третье и четвертое сословiе составляютъ независимые владльцы и сильные мiра сего. Авторъ представляетъ ихъ въ образ волка, медвдя, леопарда и проч. Господъ, стоящихъ на нсколько нисшей степени по сану, какъ на-примръ, ленныхъ владльцевъ и вообще васалловъ, поэтъ сравниваетъ съ лисицей, обезьяной, собакой и проч., слугъ же ихъ, рейтаровъ и щитоносцевъ — съ маленькими кусающимися зврками, съ куницей, горностаемъ и такъ дале.

Королю и всмъ его приспшникамъ, также нкоторымъ лицамъ изъ простаго народа, даны въ поэм еще особыя придаточныя названiя ‘ради ритма и для вящшаго удовольствiя читателей и слушателей’, какъ выражается авторъ. Такъ льва-короля называетъ онъ Нобелемъ, ближайшаго къ нему по сану герцога, князя или барона-медвдя — Брауномъ, волка Изегримомъ, ли’са, леннаго владльца — Рейнеке, лисицу — госпожею Армелиною, барсука Гримбартомъ, дикую кошку Альзою, кота Гинце, обезьяну Мартыномъ, козла Германомъ, козу Метке, барана Беллиномъ, зайца Лампе, осла Больдевиномъ, собаку крупной породы Риномъ, маленькую собачку Вакерлосомъ (трусикомъ), бобра Бокертомъ и т. д., и т. д.

Заимствовалъ ли авторъ точно содержанiе своей поэмы съ французскаго, какъ самъ признается? — достоврно неизвстно. Вердье въ своей французской библiотек утвердительно говоритъ, что существуетъ книга подъ заглавiемъ: ‘Reynіer le renard, histoіre trs joyeuse et rcrative, и прибавляетъ: contenant 70 Chapіtres, imprime en deux langages, franais et bas allemand Anvers (8) par Christophle Plantin 1566.’ Но по самому уже году можно предполагать наврно, что эта книга не могла служить оригиналомъ, а скоре была сама переведена съ нмецкаго. Кром того, въ сочиненiи аббата Масьё, Histoire de la posie franaise, говорится объ одномъ Жокмар Желе, который въ царствованiе Филиппа-Прекраснаго написалъ романъ Du nouveau renard въ 1290 году. Но такъ-какъ книга эта вовсе неизвстна, то и нельзя сдлать никакого положительнаго заключенiя, до какой степени Гейнрихъ фон-Алькмаеръ воспользовался ею, да и точно ли еще ею воспользовался. Не говоря уже о народности, которою проникнута вся его поэма, мстный колоритъ служитъ порукою того, что она скоре созданiе самостоятельное, чмъ переводное. Дйствiе въ ней происходитъ частiю во Фландрiи, частiю въ смежной съ нею Германiи. Изъ Ахена, Гента, Люттиха и всей Фландрiи читатель переносится въ Юлихъ, въ Арденнскiй-Лсъ. Коронованiе королей происходитъ въ Ахен, а не въ Париж, или Реймс. Все это позволяетъ заключать, что авторъ уроженецъ нидерландскiй, что если есть на французскомъ язык сказка ‘О Лисиц’, то это можетъ служить доказательствомъ разв того только, что преданiе объ одномъ и томъ же лиц существуетъ иногда у разныхъ народовъ и каждый воспроизводитъ его по-свРему, сообразно съ своею дйствительностью.

КАкъ бы то ни было, но поэма эта съ 1522 года начала пользоваться въ Германiи необыкновенною народностью. Первое изданiе, какъ мы уже упомянули, явилось въ стихахъ на нижне-германскомъ (plattdeutsch), или нижне-саксонскомъ язык, и на фризскомъ нарчiи, подъ заглавiемъ Rynke de Vos. За этимъ изданiемъ слдовало множество другихъ изданiй и переводовъ. Замчательнйшими между ними считаютъ изданiе Готшеда въ Лейпциг и Амстердам 1752, съ гравюрами, и Сольтау въ шуточныхъ стихахъ (Knittelversen) 1803 года. Въ 1794 году, Гёте перевелъ эту поэму на нмецкiй языкъ [Кром того, она переведена почти на вс европейскіе языки и даже на еврейскій].

Алькмаеръ говоритъ въ своемъ предисловiи, со всмъ простодушiемъ и наивностiю того времени, что онъ написалъ свою поэму ‘во славу Божiю и въ спасительную пользу тхъ, которые прочтутъ ее’. Очень-вроятно, что онъ написалъ ее безъ всякой другой цли и другаго побужденiя, кром внутренней потребности. Но съ какимъ бы намренiемъ ни прикоснулся къ чему-нибудь своимъ художественнымъ смысломъ человкъ генiальный — все выходитъ у него вчно и необходимо. Что онъ написалъ эту поэму спроста, доказывается истинно-античною объективностью его созданiя. Автора въ немъ какъ-будто и не видно, не замтишь ни одного мста, ни одной сцены, обработанной имъ съ большею любовью передъ прочими: все у него ровно, стройно, все вытекаетъ само изъ себя, какъ-будто безъ его вдома и воли, но въ-слдствiе строгой необходимости разъ-завязанныхъ имъ происшествiй. Въ его созданiи, какъ въ зеркал, отразились тогдашнiе нравы, обычаи, тогдашняя мораль. Вс сословiя нашли у него своихъ представителей и выразились въ полныхъ, человчныхъ характерахъ. Въ нихъ наряду съ смшною стороною, подмченною поэтомъ съ поразительною врностью и высказанною имъ такъ добродушно-зло, въ каждомъ лиц является и искупительный образъ человческаго величiя, безъ котораго не можетъ быть полонъ ни одинъ характеръ. Ибо нтъ въ дйствительности человка, въ которомъ съ какой-нибудь стороны не проявилось бы человческое достоинство. Въ этой поэм характеры общечеловческiе, и потому самому вчные. Нкоторыя его лица до того типичны, что ихъ встрчаешь и въ нашей дйствительности, хотя уже подъ другимъ лоскомъ, руководимыхъ другими побужденiями. И кАкъ бы ни измнилось общество, какими бы началами ни управлялось оно, подобные характеры никогда не переведутся. Время измняетъ только, облагороживаетъ иногда ихъ страсти, даетъ имъ новую пищу — кажется, и измнился человкъ и все въ немъ какъ-то стало иначе, а въ сущности онъ тотъ же Рейнеке-Лисъ, надувавшiй людъ въ пятнадцатомъ столтiи, тотъ же Браунъ-медвдь, тотъ же волкъ-Изегримъ. Этимъ объясняется народность и то уваженiе, которымъ до-сихъ-поръ пользуется эта поэма въ Германiи.

На первомъ план поэмы поставленъ герой ея, Рейнеке-Лисъ. Положенiе его самое затруднительное и щекотливое. Король объявилъ общiй миръ и свободный пропускъ всмъ зврямъ безъ различiя, и большимъ и малымъ. Ни одного зврка нельзя тронуть, ни одной птички състь, а между-тмъ, Рейнеке по натур своей не можетъ питаться ни травою, ни плодами — ему надо мяса. Медвдь, волкъ и другiе, кто посильне, безнаказанно грабятъ и ржутъ — на нихъ никто и жаловаться не сметъ, потому-что они сильны, знатны и могучи. Рейнеке — владлецъ второстепенный, онъ не взялъ ни огромнымъ ростомъ, ни силою мышцъ. Онъ не можетъ стащить цыпленка безъ того, чтобъ на него отвсюду не посыпались жалобы и крики негодованiя. Но за то природа одарила его страшнымъ умомъ и сангвиническимъ темпераментомъ. Очевидно, что при такихъ обстоятельствахъ, при такой вопiюще-несправедливой обстановк его жизни, этотъ умъ долженъ измниться въ пронырливость, лукавство, пройдошество, этотъ темпераментъ сдлаться основанiемъ и средствомъ изобртательной подлости, двуличiя и ханжества. Рейнеке понялъ, что иначе онъ жить не можетъ, что его задавитъ первымъ сосдъ посильне, и вотъ онъ съ полнымъ сознанiемъ, въ-слдствiе необезпеченности своего положенiя, длается страшнымъ подлецомъ. Вступивъ, такимъ-образомъ, въ борьбу, онъ боле-и-боле ожесточается, озлобливается противъ всхъ, потому-что и конца ей не видитъ и наконецъ подличать становится уже для него потребностiю. Сверхъ-того, сангвиническiй темпераментъ безпрестанно побуждаетъ его къ удали, къ проказамъ, и онъ часто безъ всякой пользы для себя, даже по-большой-части во вредъ себ длаетъ разныя низости изъ одного только удовольствiя длать зло. Трусить онъ начинаетъ только тогда, когда опасность виситъ у него на носу, до тхъ же поръ, онъ храбръ до хвастовства, считаетъ весь дворъ за ничто, говоритъ, что онъ всхъ ихъ тамъ одурачитъ, въ дугу согнетъ, что ему стРитъ только явиться и пр. Вообще, блеснуть, пустить пыль въ глаза, рисоваться — его страсть. Онъ иногда рисуется и передъ женою. Но когда опасность близка, онъ упадаетъ духомъ, имъ тогда вполн овладваетъ религiозное чувство, и онъ спшитъ поскоре покаяться въ грхахъ, исповдаться. Но это съ нимъ бываетъ только передъ опасностью. Не успетъ онъ сойдтись съ ней лицомъ-къ-лицу, какъ уже воскресаетъ духомъ, умъ его сильно работаетъ и искусная рчь льется у него въ собственную защиту. Онъ не затрудняется въ средствахъ: очернить память отца, оклеветать друзей для него ничего не значитъ. Но вотъ еще черта въ его характер: онъ любитъ лгать и лжетъ на каждомъ шагу, но если ему приходится лгать по нужд, ex officio, имъ овладваетъ непрiятное чувство, похожее на укоръ собственнаго сознанiя. Такъ, передъ самою казнiю, увидвъ возможность избавиться отъ петли, онъ говоритъ самъ себ:

‘Только ужь лгать мн прiйдется, какъ я не лгалъ еще съ роду!’

Дло въ томъ, что онъ любитъ лгать, но по вдохновенiю, и во лжи своей становится истиннымъ художникомъ. Его сказка о клад короля Эммериха до того художественна, до того богата самыми мельчайшими подробностями, что ей трудне не поврить, чмъ поврить. Онъ художникъ по своей натур, и этотъ артистическiй элементъ проявляется во всхъ его проказахъ и плутняхъ. Онъ съ самаго начала такъ ведетъ свои проказы, что непремнно къ концу разъиграетъ въ каждой изъ нихъ маленькую драму съ заране-задуманной развязкой и непремнно съ эффектомъ. Вс его похожденiя съ волкомъ, съ медвдемъ, съ котомъ носятъ на себ этотъ характеръ. Даже собравшись умертвить зайца въ то время, какъ заманилъ его къ себ въ гости съ проводовъ своихъ въ пиллигримство, онъ не могъ сдлать этого просто: ему непремнно нужно было среди разговора съ женою, такъ, будто мимоходомъ, покоситься на зайца и сказать, что вотъ де-скать король мн далъ его на расправу, такъ я съ нимъ сейчасъ раздлаюсь, и потомъ уже, когда заяцъ смутился, растерялся, напасть на него и перекуситъ ему горло. Чувствуя свое превосходство надъ всми со стороны ума и характера, онъ очень-хорошо знаетъ, что онъ подлецъ и почему онъ подлецъ, но отъ частыхъ увренiй въ своей честности и любви къ правд, ему случается иногда самому умилиться и поврить себ, что онъ честнйшiй человкъ въ мiр, и за правду готовъ на смерть идти. Когда король не поврилъ-было сначала его сказк о клад, онъ, только-что избавившiйся отъ казни, съ петлею еще на ше, обидлся и дерзостью отвтилъ королю на его сомннiе.

Но за то въ домашней своей жизни, въ своемъ углу, единственномъ мст, гд ему дозволили обстоятельства принимать человческiй образъ, какимъ нжнымъ супругомъ, какимъ чадолюбивымъ отцомъ является этотъ отъявленный мошенникъ, этотъ всюду безчинствующiй плутъ и мерзавецъ! Такъ, въ третьей глав онъ прощается съ женою, такъ, въ седьмой, угощая у себя барсука, съ отеческимъ самолюбiемъ хвастается онъ своими дтками, разсказываетъ ихъ раннiе подвиги и потомъ ночью, томимый страхомъ, неизвстностью и безсонницей, приходитъ къ жен, проситъ ее, чтобъ она не пугалась, говоритъ, что ему необходимо снова идти къ королю: если она въ его отсутствiе услышитъ что про него, то пусть обращаетъ въ хорошую сторону и не вритъ злымъ слухамъ. Наконецъ, Рейнеке глубокiй сердцевдецъ, и — что всего боле поражаетъ своею художественностью въ поэм — говоритъ съ каждымъ лицомъ его же понятiями, его же языкомъ. Съ медвдемъ, съ волкомъ, съ бараномъ, съ барсукомъ особенно — у него своя рчь, характеръ которой вытекаетъ именно изъ полнаго сознанiя, съ кмъ иметъ онъ дло. Съ королемъ онъ говоритъ нсколько торжественно, убдительно и сильно. Съ королевой онъ настоящiй придворный, какъ-будто весь свой вкъ жилъ при двор, осмливается даже на любезность, шуточки и потому очень ей нравится.

Вотъ въ немногихъ словахъ очеркъ характера Рейнека-Ли’са. Прочiя лица носятъ на себ также полные человческiе образы и каждое изъ нихъ представляетъ въ себ полное, законченное цлое. Вс они чрезвычайно-искусно сгруппированы около главнаго лица поэмы. Король великодушенъ и добръ, въ-слдствiе сознанiя своего могущества и силы, но по высот, недоступности своего положенiя, онъ въ то же время совершенно не знаетъ людей, весьма-легковренъ и безпрестанно вдается въ обманъ. Королева вполн женщина и во всемъ врна своей женской натур. Такъ, на-примръ, разъ заступившись за Рейнеке, она, не взирая на его измну, не перестаетъ за него заступаться. Характеры медвдя, волка, кота, барсука, обезьяны, зайца и прочихъ зврей вс до одного глубоко концепированы и поразительно врны.

Переводъ сдланъ мною по возможности подстрочно. Собственныя имена я оставилъ т же, кром двухъ-трехъ именъ, которыя вполн переводятся на русскiй, такъ, на-примръ, Wackerlos (Трусикъ), Henning (Курогонъ), и др.

______

ПЕРВАЯ ПСНЬ.

Троицынъ день наступилъ, праздникъ веселый, одлись

Въ новую зелень лса, поля запестрли цвтами,

На холмахъ и въ долинахъ, въ рощахъ, лсахъ и кусточкахъ

Зачали бойкую пснь вновь-ободренныя пташки,

Каждая нива дышала сладкимъ цвтовъ ароматомъ.

Празднично, весело небо и пестро земля красовались.

Нобель, король, дворъ созываетъ, и вотъ вс васаллы

Шумно идутъ на кличъ, много особъ знаменитыхъ

Съ разныхъ сторонъ и концовъ идутъ по разнымъ дорогамъ:

Лютке, журавль, и сойка Маркартъ, народъ все почтенный.

Дло въ томъ, что король съ баронами всми своими

Дворъ на славу задумалъ держать, и вотъ ихъ сзываетъ

Всхъ до единаго вдругъ отъ мало и до велика.

Всмъ налицо быть веллъ! и все же одинъ не явился —

Рейнеке-Лисъ шельмецъ! Въ-слдствiе разныхъ продлокъ,

Разныхъ буянствъ и безчинствъ, онъ отъ двора отстранялся.

Какъ нечистая совсть свта дневнаго боится,

Такъ боялся и Лисъ собранья особъ знаменитыхъ.

Вс-то съ жалобой шли, всхъ-то обидлъ разбойникъ,

Гримбарда, лишь, барсука братнина сына не трогалъ.

Первый волкъ, Изегримъ, жалобу подалъ, съ роднею

Всею своей и друзьями, со всмъ кумовствомъ и знакомствомъ

Онъ къ королю подступилъ и молвилъ правдивое слово:

Мудрый король-государь! васъ утруждать я ршился.

Мудры вы и велики, даруете каждому право,

Каждому милость: такъ сжальтесь надъ бднымъ васалломъ, который

Терпитъ отъ Рейнеке-Ли’са всякiй срамъ и безчестье.

Пуще жь всего вы сжальтесь надъ тмъ, что безстыдникъ позоритъ

Часто супругу мою и всхъ дтей перепортилъ.

Ахъ! онъ ихъ кАломъ обмазалъ, острою нечистью облилъ,

Такъ-что трое малютокъ дома больны слпотою.

Правда, объ этихъ злодйствахъ давно уже мы совщались,

Даже и день былъ назначенъ для разсмотрнья всхъ жалобъ,

Онъ и къ присяг готовъ былъ идти, да вдругъ и раздумалъ,

И въ свою крпость скоре убрался. Это извстно

Всмъ почтеннымъ мужамъ, которые здсь собралися.

О! государь нашъ, всхъ притсненiй, что плутъ мн готовитъ,

Не перечислить въ словахъ многiе дни и недли.

Еслибъ все полотно, сколько ни длаютъ въ Гент,

Обратилось въ пергаментъ, на немъ и тогда не упишешь

Всхъ его длъ и проказъ, да о нихъ и молчу я.

Только безчестье жены сильно гложетъ мн сердце,

И отомщу жь за него я — будь ужь тамъ посл что будетъ.

Только-что Изегримъ съ видомъ унылымъ и мрачнымъ окончилъ,

Подбжала собачка, по имени Трусикъ, и стала

Съ королемъ по-французски бойко, красно изъясняться —

Какъ все бдняла она и какъ у ней только остался

Ломтикъ одинъ колбасы, запрятанный гд-то далеко,

Да и тотъ Лисъ укралъ! Тутъ разсердившись воспрянулъ

Гинце, котъ, и сказалъ: мудрый король-повелитель,

Кто жь здсь боле васъ пенять на разбойника въ прав,

Я говорю вамъ, кто жь въ этомъ собраньи, молодъ ли, старъ ли,

Шельмеца не страшится больше, чмъ васъ, государя?

Трусикъ же вздоръ говоритъ все, просто не стоитъ вниманья,

Много ужь лтъ протекло съ-тхъ-поръ, какъ это случилось:

Мн, не ему колбаса-то принадлежала, тогда же

Съ жалобой мн должно было бъ явиться. Я на охоту,

Помню, пошелъ разъ, да на дорог разсматривать началъ

Мельницу ночью, а мельникъ-то спалъ, вотъ я и подтибрилъ

Колбасу у него, ужь лучше признАюсь, и если

Трусикъ ею владлъ, то мн онъ будь благодаренъ.

Тутъ всталъ барсъ и сказалъ: Что толку въ словахъ всхъ и пеняхъ!

Намъ они не помогутъ: довольно, что зло хоть открыто.

Онъ убiйца и воръ! Смло я то подтверждаю,

Знаютъ вс здсь, что онъ способенъ на всякую пакость.

Все равно для него, еслибъ наше дворянство,

Да и самъ нашъ король добра и чести лишились,

Былъ бы радъ тому даже, когда бъ черезъ это достался

Какъ-нибудь подлецу ломтикъ жирной индйки.

Нтъ, ужь вамъ разскажу я, какъ вчера онъ жестоко

Съ зайцемъ Косымъ поступилъ, вотъ самъ онъ стоитъ передъ вами,

Смирный, святой человкъ! Рейнеке-Лисъ притворился

Кроткимъ и набожнымъ вдругъ, и сталъ его разнымъ обрядамъ,

Ну, и всему, поучать, что нужно знать капеллану,

Вотъ и услись другъ противъ друга и начали Credo.

Только и тутъ не оставилъ старыхъ проказъ нечестивецъ,

Не взирая на миръ и всюду пропускъ свободный,

Онъ Косаго схватилъ въ острые когти и началъ

Мужа святаго таскать. По улиц тутъ проходилъ я,

Слышу — пснь началась, да вдругъ и окончилась тутъ же.

Диво взяло меня, когда жь подошелъ я поближе,

Ли’са тотчасъ узналъ, за воротъ зайца держалъ онъ

И умертвилъ бы, конечно, еслибъ, къ-счастью, дорогой

Не проходилъ я. Онъ самъ вотъ здсь на лицо. Посмотрите

Язвы какiя на бдномъ, богобоязливомъ муж,

Муж, котораго, право, гршно обижать понапрасну.

И не-уже-ль, государь, и вы, господа, перенесете,

Что надъ міромъ такъ дерзко сталъ издваться разбойникъ?

О, тогда вы, государь, и ваше потомство упреки

Будете слышать отъ всхъ, кто сколько-нибудь любитъ правду.

Изегримъ также тутъ началъ: Все это весьма справедливо,

Намъ не дождаться пути отъ Рейнеке! О, еслибъ умеръ

Онъ ужь давно. Лучшебъ то было для всхъ мирныхъ гражданъ,

Если же даромъ все это пройдетъ ему, то онъ скоро

Многихъ съ ума посведетъ, слово мое помяните!

Гримбартъ, ли’совъ племянникъ, слово повелъ тутъ и жарко

Дядю сталъ защищать противъ всхъ обвиненiй.

ДЮ, господинъ Изегримъ! пословица вдь справедлива:

Вражiй языкъ не на пользу. Такъ дяд рчь бранная ваша

Въ прокъ не послужитъ, мы знаемъ. Но это пустое. Когда-бы

Онъ былъ здсь при двор, да если бы милостью царской

Такъ же, какъ вы, наслаждался, то скаяться вамъ бы пришлося

Какъ за бранныя рчи, такъ и за старыя сказки.

Сами-то сколько вреда вы дяд надлали, вотъ что

Лучше скажите вы намъ, вдь многимъ здсь лицамъ извстно,

КЮкъ въ союзъ-то вошли вы другъ съ другомъ и клятву-то дали

Жить, какъ товарищамъ вмст. Это стоитъ разсказа:

Дядя зимою за васъ не мало бды натерплся.

халъ по улиц съ возомъ, рыбой набитымъ, крестьянинъ,

Это вы и пронюхай, страшно вамъ захотлось

Съ воза товару отвдать, а денегъ-то не было съ вами.

Вотъ и начни вы умаливать дядю, послушался дядя,

Легъ на дорог и мертвымъ прикинулся. Смлую штуку

Дядя съигралъ, передъ Богомъ! Чуть не до рыбъ ему стало.

Вотъ подъхалъ крестьянинъ, видитъ въ рытвин дядю,

Мигомъ мечъ вынимаетъ, хочетъ рубнуть онъ по дяд,

Но хитрецъ хоть бы глазомъ, лежитъ-себ, будто мертвый,

Поднялъ крестьянинъ его, бросилъ на возъ и заран

Мысленно сталъ веселиться, что штука такая попалась.

Вотъ что для васъ, Изегримъ, дядя мой сдлалъ. Крестьянинъ

Дальше похалъ, а Рейнеке съ воза сбросилъ всю рыбу.

Волкъ же за ними все крался, рыбу путемъ пожирая,

хать наскучило дяд, онъ приподнялся и спрыгнулъ

Съ воза тихонько и рыбки тоже задумалъ покушать.

Но Изегримъ всю рыбу пожралъ — и налопался срашно,

Треснуть пришлося съ натуги. И рыбы ужь не было больше,

Косточки только валялись и другу онъ ихъ предлагаетъ.

Вотъ и другая продлка! такъ, какъ была, разскажу вамъ.

Рейнеке гд-то провдалъ, что есть у крестьянина туша

Свжая, жирная, вотъ онъ волку о томъ и промолвись,

Вмст пошли они, дружно условясь добычу и горе

Честно длить пополамъ. Но на дядину долю

Только опасность досталась, самъ и въ окошко-то лазилъ,

Самъ съ натугой большою волку онъ сбросилъ добычу,

Тутъ, къ-несчастью, собаки со всхъ сторонъ налетли,

Дядю пронюхали какъ-то и зло ему шкурку порвали.

Весь израненный онъ отъ нихъ убжалъ и съискавши

Волка, плакаться началъ на лютую, горькую участь,

И попросилъ своей доли. Тотъ и скажи ему: славный,

Братъ-куманёкъ, я кусочикъ оставилъ теб, ужь спасибо

Скажешь мн за него, кушай себ на здоровье,

Да хорошенько гложи, а жиру-то сколько, дружище!

Ну, и принесъ онъ кусочикъ — распорку изъ дерева, вотъ-что!

Туша висла на ней въ изб у крестьянина, самъ же

Волкъ все жаркое пожралъ, такой ненасытный и алчный.

Рейнеке въ гнв и словъ не нашелъ, но что думалъ

Сами представьте себ. ДЮ, государь, штукъ подобныхъ

Будетъ слишкомъ за сотню, чтС волкъ смастерилъ съ моимъ дядей!

Но объ нихъ я молчу. Потребуютъ дядю, такъ дядя

Самъ защититъ себя лучше. Но, государь-повелитель,

Я объ одномъ лишь замчу. Все вы слышали вмст,

Вы, государь, и вы, господа, кЮкъ волкъ своей рчью

Женнину честь неразумно самъ поносилъ и позорилъ,

Между-тмъ, какъ горою стать за нее былъ бы долженъ.

Правда, семь лтъ и побольше, будетъ тому, какъ мой дядя

Сердце свое положилъ къ стопамъ Гиремунды прекрасной,

Ночью то было, средь танцевъ, волка не было дома.

Я говорю, кЮкъ все было и мн потомъ стало извстно.

Ласково, вжливо, нжно всегда съ нимъ она обходилась,

Что же въ этомъ худаго? Она на него не пеняетъ,

По добру, по здорову живетъ — такъ что же онъ тАкъ расходился?

Будь онъ умне, смолчалъ бы объ этомъ и сраму не длалъ.

Дальше барсукъ говорилъ: и вотъ, хотьбы сказка о зайц —

Только пустыя слова! Какъ-будто учитель не властенъ

Ученика наказать, если и глупъ и лнивъ онъ?

Если мальчишекъ не счь и шалости даромъ пройдутъ имъ,

Глупость, лнь и пороки, такъ на что жь воспитанье?

Трусикъ туда же кричитъ, что вотъ, у него, за заборомъ,

Ломтикъ колбаски пропалъ, ужь лучше бъ молчалъ онъ объ этомъ:

Краденый былъ вдь кусокъ, слышали вс мы про это,

КЮкъ привалило, такъ и ушло, и кЮкъ же тутъ станешь

Дяд пенять, что у вора онъ отнялъ добычу? Должны же

Люди высшаго круга быть и строги и страшны

Всмъ ворамъ и воришкамъ. Даже, еслибъ повсилъ

Трусика онъ, и тогда бы правъ кругомъ онъ остался.

Но его отпустилъ онъ, пусть славитъ царя-государя,

Такъ-какъ смертью казнить довлетъ однимъ государямъ.

Только, какъ онъ ни бился, сколько заслугъ онъ ни длалъ,

А благодарности дядя ни отъ кого здсь не видлъ.

Съ самыхъ тхъ поръ, какъ намъ возвстили миръ королевскiй,

Онъ его и блюдетъ лишь. Жизнь свою измнилъ онъ,

стъ только по-разу въ день, живетъ одиноко, какъ схимникъ,

Плоть распинаетъ свою, бичуетъ себя ежедневно,

Молится, носитъ на тл голомъ своемъ власяницу

И ужь давно отъ дичины и пищи мясной отказался,

Какъ лишь вчера говорилъ мн знакомый, его постившiй.

ЗЮмокъ свой Малепартусъ онъ покинулъ и строитъ

Гд-то пещеру себ. А какъ похудлъ-то онъ, бдный,

Какъ поблднлъ отъ поста и другихъ воздержанiй,

Въ томъ вы сами, конечно, взглянувъ на него, убдитесь.

КЮкъ же ему повредятъ навты враговъ его лютыхъ?

Только прiйдетъ онъ сюда и всхъ ихъ срамомъ покроетъ.

Только-что Гримбардъ окончилъ — къ общему всхъ удивленью,

Съ родомъ своимъ появился птухъ Курогонъ. На носилкахъ

Безъ головы и безъ шеи насдку несли за нимъ слдомъ,

Звали ее Скороножкой, была она лучшей насдкой.

Ахъ! и текла ея кровь, пролитая Лисомъ безпутнымъ!

Пусть же король все улышитъ! Вотъ, къ королю подступаетъ

Храбрый птухъ Курогонъ съ лицомъ, омраченнымъ печалью,

Два птуха за нимъ слдомъ также печальные идутъ.

Звался Ораломъ одинъ, и лучше его не нашли бы

Между Парижемъ и Гентомъ, другой былъ немного поменьше,

Именемъ былъ Запвало, тоже гладкiй парнище,

Оба несли по зажженной свч, и братьями были

Умерщвленной жены, и звали они на убiйцу

Вс проклятiя Неба! Несли же носилки другiе

Два птуха помоложе, и вопли ихъ слышались всюду.

И Курогонъ тутъ промолвилъ: съ жалобой къ вамъ, государь, мы.

Сжальтесь надъ нами, взгляните, какое намъ всмъ поруганье!

Все отъ Рейнеке-Ли’са, король-государь нашъ, мы терпимъ.

Только зима миновала и рощи, цвты и лужайки

Насъ къ веселью позвали, сталъ и я любоваться

Рзвымъ потомствомъ своимъ, что вдругъ меня окружило.

Десять надежныхъ сынковъ, да дочекъ съ четырнадцать были

Мн утшеньемъ, жена, насдка чудесная, въ лто

Вывела всхъ ихъ одна и всхъ возрастила на славу.

Гладкiе были такiе вс и довольные, пищу

Въ безопасныхъ мстахъ себ они находили.

Дворъ нашъ былъ монастырскiй, съ высокой и крпкой оградой,

Шесть огромныхъ собакъ жили въ дому вмст съ нами,

Нашихъ дтей полюбили и бдли надъ ними. Но Ли’са,

Видно, досада схватила, что мы живемъ понемножку,

Счастливы вс и его стей и проказъ избгаемъ.

Все, бывало, онъ бродитъ ночью у стнъ, да въ вороты

Въ тихомолку глядитъ, но, къ-счатью, собаки узнали,

Онъ на утёку, но какъ-то он его изловили

И, если правду сказать, его потрепали маленько,

Но таки-спасся, шельмецъ, и насъ оставилъ въ поко.

Слушайте жь дальше! не много спустя, онъ монахомъ приходитъ,

Мн письмо и печать отдаетъ. И узналъ я

Вашу печать на письм, а въ письм я читаю,

Что миръ прочный зврямъ и птицамъ вы объявили.

И говорить онъ мн началъ: будто онъ въ схиму постригся,

Будто далъ онъ обтъ отъ всхъ грховъ отмолиться,

Будто онъ кается въ нихъ. Такъ нХ за чмъ больше бояться

Всмъ намъ его. Онъ поклялся отъ мяса совсмъ отказаться.

Мн и клобукъ показалъ онъ, далъ посмотрть и нарАмникъ.

Даже свидтельство вынулъ отъ одного онъ прiора,

И, чтобъ совсмъ убдить, показывалъ мн власяницу,

Всталъ потомъ и промолвилъ: Богъ да хранитъ васъ, сердечныхъ!

Мн еще много сегодня длъ предстоитъ! Да прочесть мн

Нужно ныньче еще и септы и ноны и весперъ.

И, уходя, онъ молитвы читалъ, а самъ уже думалъ,

КЮкъ бы ввести насъ въ погибель и насъ доканать беззащитныхъ.

Я же съ радости сталъ своимъ говорить о счастливой

Всти въ вашемъ письм, и были вс тому рады.

Рейнеке схимникомъ сталъ, такъ, стало-быть, нИчего больше

Намъ бояться за жизнь. Я вышелъ со всми своими

За монастырскiя стны, и рады мы были свобод.

Но мы раскаялись вскор. Онъ въ кустахъ притаился,

Прыгнулъ, разбойникъ, и, двери намъ собой заслоняя,

Лучшаго сына схватилъ и съ нимъ поминайте какъ звали.

Все погибло для насъ съ-тхъ-поръ, какъ насъ онъ отвдалъ —

Началъ за нами гоняться и ни собаки, ни люди

Насъ не могли защитить отъ козней его богомерзкихъ.

Такъ потаскалъ у меня почти всхъ дтей онъ, разбойникъ,

Изъ двадцати только пять всего у меня и осталось,

Прочихъ онъ всхъ задушилъ. Сжальтесь надъ горемъ несчастныхъ!

Онъ зарзалъ вчера лишь дочь мою, только собаки

Тло одно и спасли. Вотъ оно передъ вами!

Онъ, кровопiйца, то сдлалъ… О! будьте къ намъ милосерды!

Тутъ промолвилъ король: ну, что жь ты, Гримбартъ, намъ скажешь,

Такъ-то постится твой схимникъ, такъ-то онъ плоть распинаетъ!

Только бы годъ мн прожить, а онъ меня не забудетъ!

Но къ-чему тутъ слова! Внемли, Курогонъ удрученный:

Бдной дщери твоей отдастся вся честь, что усопшимъ

Здсь подобаетъ. По ней виргильи пть закажу я,

Тло съ честью земл мы вс предадимъ, и ужь посл

На совт положимъ казнь за убiйство такое.

И король приказалъ виргильи пть по усопшей.

Domino placebo хоръ затянулъ, литанiю запли.

Могъ бы я вамъ разсказать, кто у нихъ лекцiю плъ тамъ,

Кто респонзы тянулъ, да долго разсказывать будетъ.

Тло зарыли въ могилу, на ней же поставили славный

Мраморный камень, чудесно отполированный, былъ онъ

Въ вид плиты обтесанъ и сверху надпись блестла:

‘Дочь птуха Курогона, Скороножка-насдка,

Снесшая много яицъ и доброй хозяйкой быть тщившись,

Здсь подъ симъ камнемъ лежитъ, убитая Рейнеке-Ли’сомъ!

Свтъ да узнаетъ, какъ съ нею онъ поступилъ, душегубецъ,

И да оплачетъ ее’. Вотъ какъ надпись гласила.

Посл того самъ король всхъ мудрецовъ созываетъ,

Держитъ съ ними совтъ, какъ наказать за убiйство,

О которомъ и онъ и вс лишь сейчасъ услыхали.

И на совт ршили: отправить посла къ лиходю,

Чтобы онъ волей-неволей предсталъ предъ царскiя очи

Въ первый же день засданья, когда вс чины соберутся.

Браунъ-медвдь былъ избранъ посломъ. Къ нему обращаясь,

Молвилъ Нобель-король: смотрите жь, Браунъ, старайтесь

Мн привести душегубца! Промаха только не дайте:

Рейнеке золъ и коваренъ, разныя сти онъ будетъ

Вамъ разставлять, не поддайтесь, будетъ льстить вамъ безбожно,

Будетъ обманывать, лгать. ‘Ужь не заботьтесь’, отвтилъ

Самонадянный Браунъ: ‘ужь будьте покойны! а если

Онъ хоть разъ меня на смхъ подниметъ, вотъ, передъ Богомъ!

Пусть провалюся сквозь землю, тАкъ ему отплачу я,

ТЮкъ его скрючу, сломаю, что онъ и своихъ не узнаетъ.’

ВТОРАЯ ПСНЬ.

Гордо шествовалъ Браунъ, путь къ горамъ направляя.

Шествовалъ онъ по степи пространной, песчаной и длинной.

Вотъ ужь прошелъ онъ ее и сталъ подходить мрнымъ шагомъ

Къ тмъ горамъ, средь которыхъ охотился Рейнеке лтомъ,

За день предъ симъ, какъ онъ слышалъ, онъ еще въ нихъ забавлялся.

Браунъ, однако, прошелъ въ Малепартусъ, тамъ были

Чудныя зданья у Ли’са. Изъ всхъ его зЮмковъ и бурговъ

Былъ Малепартусъ важнйшимъ и лучшимъ. Туда укрывался

Всякiй разъ Рейнеке, если задумывалъ пакость какую.

Браунъ, къ зАмку пришедши, увидлъ, что зЮмокъ былъ крпко

НА-крпко запертъ. Такъ онъ, постоявъ и подумавъ въ воротахъ,

Рчь завесть съ Лисомъ ршился: ‘дома ль вы, дядюшка, ныньче?

Браунъ-медвдь къ вамъ пришелъ, чрезвычайнымъ посломъ королевскимъ.

Хочетъ король непремнно, чтобы явились на судъ вы,

И чтобы вмст со мной ко двору вы отправились ныньче —

Каждому тамъ по заслугамъ возмездье воздастся, инЮче

Съ жизнью своею проститесь, если останетесь здсь вы,

Пытки и плахи вамъ мало. Вы подумайте, дядя,

Да и ступайте со мною, не то вамъ солоно будетъ.’

Лисъ же лежалъ въ-тихомолку, слушая Брауна рчи,

Самъ же раздумывалъ думу: кЮкъ бы, право, устроить,

Чтобъ деревенщин этой отмстить за грубое слово?

Ну-тка, обдумаемъ дльцо. И вотъ онъ идетъ въ глубь жилища,

Шаритъ въ разныхъ углахъ — искусно былъ выстроенъ зЮмокъ:

Дырки и норки везд, ходы различные всюду

Длинные, узкiе — съ дверью иной, а другой и безъ двери,

Все смотря по нужд и по времени. Только узнаетъ,

Что его ищутъ, бывало, за плутни, иль дльцо какое,

Вотъ ему тутъ и защита. Также частенько въ ловушки

Эти его попадался съ-дуру зврокъ какой бдный:

Все было нЮ-руку Ли’су, всмъ былъ доволенъ разбойникъ.

Рейнеке выслушалъ рчь, только онъ мудро боялся,

Нтъ ли въ засад другихъ, вмст съ посломъ прибжавшихъ.

Но, уврившись лично, что Браунъ одинъ его ждетъ тамъ,

Вышелъ, хитрецъ, за ворота и молвилъ: ‘милости просимъ,

Дядюшка! вы извините, что ждать я васъ долго заставилъ!

Весперъ читалъ все. Спасибо, что сами меня постили,

Вы при двор мн полезны и крпко на васъ я надюсь.

Милости просимъ! Будьте какъ дома! Право, не грхъ ли

Васъ идти заставлять въ жарынь такую далеко?

Боже мой! какъ вы вспотли! волосы ваши вс мокры!

Еле дышете сами. Иль никого ужь другаго

У короля не нашлось для посылокъ, и васъ онъ,

Рдкаго мужа, избралъ мн возвстить свою волю?

Но для меня жь это лучше, вы не откажетесь врно

Предъ королемъ за меня доброе слово замолвить.

Завтра я ужь ршился, хоть плохъ я очень здоровьемъ,

Съ вами идти ко двору, туда ужь давно я сбираюсь,

Только сегодня не въ мочь мн въ путь отправляться далекiй,

Кушанья вотъ одного я ныньче полъ по несчастью,

А теперь и болю, что-то все ржетъ въ желудк.’

Браунъ на то возразилъ: — А что жь это было такое? —

‘Проку мало вамъ будетъ’, Лись тутъ медвдю отвтилъ,

‘Если про это скажу вамъ. Бдно теперь я питаюсь,

Но терпливо сношу, не графъ, человкъ неимущiй!

И коль для нашего брата лучше чего не найдется,

шь, пожалуй, и соты, такого добра здсь довольно.

Ихъ изъ нужды лишь я мъ, съ нихъ-то меня и раздуло.

Противъ воли ихъ жрешь — какое тутъ будетъ здоровье?

Было-бъ другое здсь что, я сотъ и за деньги бъ не тронулъ.’

— Ай! что я слышу! воскликнулъ медвдь: ай! какой привередникъ!

Соты чудная вещь, стъ ихъ, поврьте, не всякiй!

Соты, я вамъ скажу, лучше всхъ кушанiй рдкихъ,

Соты люблю я, достаньте, дядя, мн сотъ, вы въ убытк,

Право, не будете, дядя, ужь вамъ за нихъ заслужу я. —

‘Вы не сметесь?’ Лись возразилъ. — Какое! ей Богу! —

Тутъ побожился медвдь — я говорю вамъ серьёзно.

‘Если такъ’ отвчалъ ему Ли’съ: ‘радъ служить вамъ,

Сила-мужикъ не далеко, живетъ вонъ тамъ за горою,

Пропасть сотъ у него! Вы отродясь не видали

Кучи такой.’ Обуяла сильная похоть медвдя,

Слюнки съ губъ потекли, сотъ ему захотлось.

‘О, сведите меня!’ тутъ онъ воскликнулъ: ‘скоре!

Дядюшка, вамъ услужу я, только вы сотъ мн достаньте.

Право, отвдаю только, дРсыта сть ихъ не стану’.

‘Ну, такъ пойдемъ’ отвчалъ ему Лисъ: ‘соты вамъ будутъ.

Ныньче я на ноги плохъ, но, дядюшка, къ вамъ моя дружба

Слабый мой шагъ подкрпитъ. Нтъ никого въ цломъ мiр,

Даже изъ цлой родни, кого бы какъ васъ уважалъ я!

Но пойдемъ-те! за то вы мн при двор пригодитесь

Въ день засданья, враговъ ужь вмст тамъ посрамимъ мы.

Медомъ васъ угощу я, еле двинетесь съ мста!’

Самъ же думалъ, хитрецъ, о палкахъ крестьянина-Силы.

Лисъ впередъ забжалъ, Браунъ шелъ за нимъ слпо.

Если удастся, Рейнеке думалъ, ныньче жь теб я

Меду такого отвшу, что до зимы не забудешь.

Вотъ, пришли они къ Сил на дворъ, веселился заран

Браунъ, какъ т дураки, что слпо врятъ надежд.

Вечеръ давно наступилъ, и Рейнеке зналъ, что ужь Сила,

Плотникъ и мастеръ отмнный, давно залегъ на постелю.

А на двор у него валялся дубовый обрубокъ,

Толстый, огромный: два клина загналъ въ него Сила-крестьянинъ,

И начинала широко ужь щель отъ комля разверзаться.

Рейнеке это замтилъ, и, обращаясь къ медвдю,

‘Дядюшка’ молвилъ ему онъ: ‘въ этомъ пн столько меду,

Что и представить нельзя, воткните лишь морду поглубже,

Сколько-возможно поглубже. Только, смотрите, немного

Кушайте меду, не то, какъ я, заболете, гршный.’

— Что жь вы, отвтилъ медвдь, я разв обжора? ‘Позвольте!

Мру везд наблюдай, во всхъ длахъ и поступкахъ!’

Такъ обмануть себя далъ медвдь и голову всунулъ

Въ щель по самыя уши и также переднія лапы.

Только и ждалъ того Лисъ, съ большимъ трудомъ и усильемъ

Клинья онъ вынулъ, и Браунъ завязъ въ щели съ головою,

Съ лапами… и не помогутъ ему ни моленья, ни крики.

Задалъ Лисъ Брауну дла, хоть силой и смлостью взялъ онъ,

Такъ-то племянничекъ дядю въ полонъ къ себ хитростью прибралъ.

Взвылъ и забился медвдь и задними лапами страшно

Сталъ онъ работать и столько шумлъ, что Сила проснулся.

Что бъ это было? плотникъ подумалъ, взявши топоръ свой,

На всякiй случай, когда бы воры теперь къ нему лзли.

Браунъ, межь-тмъ, пребывалъ въ страх великомъ. Щемила

Сильно голову щель, отъ боли онъ вылъ и метался.

Но какъ ни бился, а пользы было немного. Онъ думалъ,

Что ужь тутъ ему смерть, на это и Лисъ полагался,

И, завидя вдали крестьянина-Силу, воскликнулъ:

‘Браунъ, какъ можется вамъ? немного вы кушайте только!

Вкусно ль вамъ, дядюшка? Сила самъ идетъ угощать васъ,

Посл обда винца онъ вамъ поднесетъ, на здоровье!’

И безъ оглядки шельмецъ къ себ побжалъ въ Малепартусъ.

Сила пришелъ наконецъ и, Бурку увидвъ, звать началъ

Всхъ мужиковъ, что въ корчм сидли, вино распивая.

‘Эй вы! бгите сюда! медвдь на мой дворъ затесался,

Право слово, не лгу.’ И встали они и гурьбою

Вс за нимъ побжали, чтС ни попало взявъ въ руки.

Кто въ торопяхъ схватилъ вилы, кто отъискалъ гд-то грабли,

Молотъ одинъ пріобрлъ, другiе бжали съ рогаткой,

Съ разнымъ дубьемъ и дрекольемъ. Даже дьячокъ и священникъ

Бить медвдя бжали. Даже попова кухарка

(Юттой звалася она, и кашу умла готовить,

Какъ никто не готовилъ) и та назади не осталась:

Съ прялкой туда же бжала драть шкуру съ несчастнаго звря.

Слышалъ онъ гвалтъ и весь шумъ, и страхомъ и болью томимый,

Съ силою вырвалъ изъ щели голову, всю ободравши

Морду свою до ушей и въ трещин кожу оставивъ…

Нтъ! злополучне звря никто не видалъ! И струилась

Кровь у него съ головы… А проку все было немного!

Лапы въ щели оставались, и сталъ порываться онъ, бдный,

Съ ревомъ выдернулъ ихъ, но когти и кожа остались

Въ трещин съ кровью и съ мясомъ. Дорого соты пришлися

Бдному Брауну, въ горл коломъ они ему сли,

Въ путь онъ не въ добрый часъ вышелъ. Морда и лапы въ крови вс,

На ноги встать онъ не можетъ, не можетъ онъ тронуться съ мста,

Ни ползти, ни идти. А Сила бжитъ къ нему прямо,

Вс бгутъ на него и вс на него нападаютъ.

Вс ему гибель несутъ. Вотъ, патеръ длинной дубиной

Издали бросилъ въ него и ловко въ спину потрафилъ.

Браунъ туда и сюда, но тутъ его окружили,

Вилой кололи одни, другiе били дрекольемъ.

Молотъ съ щипцами кузнецъ принесъ, набжали еще

Кто съ лопатой, кто съ ломомъ, и били, кричали и били

Такъ-что въ предсмертной тоск онъ въ собственномъ кал валялся.

Вс на него напустились, никто прійдти не замедлилъ,

Широконосый Людольфъ, да Шлёппе съ нимъ кривоногiй

Били сильнй всхъ, а Герольдъ цепомъ молотилъ, что есть силы,

Возл него топоталъ кумъ его Кюкерлей толстый,

И всхъ больше они на Брауна злились и лзли.

Также и Квакъ вмст съ Юттой отъ нихъ ни въ чемъ не отстали,

Талька Лорденъ хватила бднаго звря ушатомъ.

И не одни только эти, а вс мужики и вс бабы,

Сколько ихъ ни было тутъ, смерти желали медвдю.

Больше всхъ расшумлся Кюкельрей — важничалъ тмъ онъ

Что Вильгетруда, съ посада (вс про то знали въ селеньи),

Сыномъ его называла, отецъ же былъ всмъ неизвстенъ.

Думали, правда, въ сел, что Зандеръ, батракъ черномазый,

Былъ въ этомъ дл замшанъ, парень отмнный и храбрый,

Если одинъ оставался. — Вотъ полетли и камни

Градомъ на Брауна, плохо въ то время ему приходилось.

Силинъ братъ подскочилъ и началъ медвдя дубиной

По голов колотить, не взвидлъ тотъ Божьяго свта,

Разомъ съ удара рванулся и бросился прямо на женщинъ,

Взвыли, шарахнулись бабы, одн разбжались, другія

Въ воду попадали. Патеръ тутъ завопилъ: ‘поглядите!

Тамъ внизу Ютта-кухарка плыветъ и прялка за нею!

О, помогите, мiряне! Выкачу пива дв бочки

Вамъ въ награду за это и дамъ во грхахъ отпущенье’.

Замертво бросивъ медвдя, вс къ вод побжали

Женщинъ тонувшихъ спасать. — Тою порой, какъ мужчины

Къ берегу вс удалились, Бурка къ вод дотащился,

Изнемогая отъ боли и кровью весь истекая.

Онъ утопиться лучше хотлъ, чмъ эти побои

Съ срамомъ такимъ перенести. Плавать онъ не учился,

Такъ и надялся жизнь окончить въ волнахъ быстротечныхъ.

Но противъ чаянья вовсе онъ поплылъ, счастливо несомый

Внизъ теченьемъ рки, крестьяне его увидали,

Крикнули разомъ: ‘Намъ это въ вчный стыдъ обратится!’

Вс запечалились крпко и съ бабами стали ругаться:

‘Лучше бъ вамъ дома сидть! сами смотрите, плыветъ онъ!’

Тутъ подступили гурьбой къ бревну и его осмотрли,

Въ трещин кожу нашли и волосы съ морды, и смхомъ

Вс залились и вскричали: ‘Къ намъ ты еще попадешься

Въ руки, дружокъ, ишь, оставилъ намъ подъ закладъ свои уши!’

Такъ поносили они несчастнаго звря, но радъ был

Онъ, что хоть смерти избгнулъ. Самъ проклиналъ мужиковъ онъ,

Бившихъ его, и стоналъ отъ боли въ ушахъ, въ поясниц,

Также и Рейнеке клялъ за измну. Съ такими мыслями

Плылъ онъ все дальше и дальше, несомый бурнымъ потокомъ,

Съ милю почти онъ проплылъ въ очень-короткое время,

И истомленный на берегъ выползъ, стная отъ боли.

Звря несчастне солнце еще никогда не видало!

Онъ и до утра не думалъ дожить, помереть собрался ужь

И воскликнулъ: ‘О Рейнеке, лживый, коварный измнникъ,

Злобная тварь!’ тутъ на память пришли ему Сила, крестьяне,

Толстый дубовый обрубокъ, и Рейнеке проклялъ онъ снова.

Между-тмъ, Рейнеке-Лисъ, употчивавъ дядюшку мёдомъ,

Вспомнилъ, что зналъ онъ мстечко, гд куры водились, и мигомъ,

Цапнувъ одну, побжалъ съ добычей къ рк наслаждаться.

Скушавши курицу, тотчасъ опять по дламъ онъ пустился

Внизъ по рк, постоялъ, водицы испилъ и подумалъ:

‘О, какъ я радъ, что медвдя такъ удалось мн отдлать!

Бьюсь объ закладъ, что крестьяне его топоромъ угостили!

Браунъ всегда былъ врагомъ мн, теперь мы съ нимъ квиты. А дядей

Я еще звалъ все его, но что же? теперь онъ ужь умеръ,

Этимъ я буду гордиться, докол самъ существую!

Сплетничать онъ и вредить мн больше не будетъ!’ — И вотъ, онъ

Видитъ вдругъ у рки, лежитъ, въ предсмертныхъ страданьяхъ,

Браунъ-медвдь. Такъ ему и ударило въ сердце. ‘О, Сила!’

Вскрикнулъ Рейнеке-Лисъ: ‘болванъ неотесанный, грубый!

Пищей побрезгалъ прекрасной, вкусной и сочной, которой

Брезгать никто бы не сталъ, которая, просто, бросалась

Въ руки теб. Хорошо, что залогъ хоть признательный Браунъ,

За угощенье теб оставилъ!’ Такъ думалъ коварный,

Брауна видя въ крови, безъ силъ, безъ чувствъ, безъ дыханья.

‘Дядюшка, васъ ли я вижу!’ Рейнеке крикнулъ медвдю,

‘Иль что забыли у Силы? Скажите, ему я сей часъ же

Знать дамъ о васъ. Иль не надо? Наврно, ужь, множество мёду

Вы у него потаскали, иль, расплатились съ нимъ честно?

КЮкъ все было, скажите? Да кЮкъ вы росписаны славно!

Что это съ вами случилось? Вкусенъ ли, полно, былъ мёдъ-то?

Впрочемъ, по этой цн много его продается!

Дядя! скажите, въ какой вы орденъ попали внезапно,

Что такой красный баретъ надли на голову? Право,

Вы не аббатомъ ли стали? Врно, цирюльникъ, какъ брилъ вамъ

Вашу почтенную плшь, за-уши вамъ задвалъ все,

Вы хохолъ потеряли, какъ вижу, со щекъ своихъ кожу,

Да и перчатки вдобавокъ. Вы не развсили ль гд ихъ?’

Такъ бдный Браунъ внималъ разнымъ колкимъ насмшкамъ,

Самъ отъ боли и мукъ не могши вымолвить слова,

КЮкъ себ въ гор помочь, не зная. И, чтобъ ужь не слушать

Доле бранныхъ рчей, къ рк коё-какъ дотащился,

Бросился въ воду и поплылъ, несомый быстрымъ теченьемъ,

И ужь подальше на берегъ выплылъ несчастный. И тамъ онъ

Въ мукахъ лежалъ и стоналъ, самъ съ собой разсуждая:

‘Хоть бы ужь смерть поскоре! Ходить я больше не въ силахъ,

Нужно бъ идти ко двору, отдать отчетъ о посольств,

А тутъ, срамомъ покрытый, лежишь по милости Ли’са.

Дай-ка мн только ожить, ужь я отплачу теб, лживый!’

И онъ, съ силой собравшись, четверо сутокъ тащился,

И, наконецъ, къ королю пришелъ, изнывая отъ боли.

Только король увидалъ медвдя въ такомъ положеньи,

Такъ и воскликнулъ: ‘Богъ милосердый! Браунъ ли это?

Что это съ нимъ приключилось?’ И Браунъ ему отвчалъ тутъ:

‘ТЮкъ, государь, безпримрно, ужасно мое положенье!

Рейнеке-Лисъ, душегубецъ, мн измнилъ такъ постыдно!’

Тутъ король, разсердившись, воскликнулъ: ‘За это злодйство

Я отмщу безпощадно! Такого барона, какъ Браунъ,

Рейнеке-Ли’су позволить на смхъ подымать и безчестить?

ДЮ, клянусь честью и царствомъ! клянусь королевской короной!

Лисъ за все мн отвтитъ, что Брауну злаго надлалъ,

Пусть не коснусь я къ мечу, когда не сдержу своей клятвы!’

И король повеллъ совту сейчасъ же собраться,

Засданье начать и казнь за злодйство назначить.

Вс ршили, если монарху то будетъ угодно,

Снова потребовать Ли’са — пусть самъ себя защититъ онъ

Противъ всхъ жалобъ, какъ знаетъ. Котъ-Гинце можетъ посольство

Взять на себя, за тмъ, что уменъ онъ, ловокъ и смтливъ.

Такъ, на совт, ршили вс мудрецы государства.

И король, соизволивъ на то, обращается къ Гинце:

‘Оправдайте же выборъ совта, онъ молвилъ, и если

Лисъ за собой посылать въ третiй разъ насъ заставитъ,

То и себя и свой родъ на вки только погубитъ,

Если уменъ, приходи онъ заран. Ему вы объ этомъ

Скажете лично, другихъ онъ всхъ презираетъ, но вашимъ

Мнньемъ онъ дорожитъ.’ И котъ отвчалъ государю:

‘Если бъ изъ этого только путное вышло! Но кАкъ же

Къ Рейнеке-Ли’су пойду я, и что я стану тамъ длать?

Воля ваша на все, но я, государь полагаю,

Лучше бъ другаго кого къ нему отправить съ посольствомъ,

Малъ я, невзраченъ и слабъ. Вотъ, Браунъ силёнъ и огроменъ,

А не могъ же привесть Рейнеке-Ли’са, такъ кАкъ же

Я-то за дло возьмусь? За слово съ меня не взъищите!’

‘Ты меня не упросишь’, король возразилъ: ‘мы встрчаемъ

Много малыхъ людей, да умныхъ, хитрыхъ и ловкихъ,

Много большихъ, да глупцовъ. Не великаномъ ты смотришь,

Правда, да взялъ ты умомъ. ‘Послушался котъ и отвтилъ:

‘Ваша воля законъ мн! и если мн знаменье будетъ

Съ правой руки, на дорог, то путь совершу я удачно.’

ТРЕТЬЯ ПСНЬ.

Гинце-Котъ ужь довольно пути отложилъ за собою,

Какъ вдругъ Мартынову-Птичку увидлъ вдали, и воскликнулъ:

‘Добрая птица! счастье сулишь мн! Сверни-ка съ дороги,

И лети все праве!’ Птица вспорхнула и сла

Съ пснью на дерево слва отъ Гинца-Кота. И взгрустнулось

Сильно ему, и пророчилъ себ онъ бду и несчастье,

Но, какъ бываетъ со всми, сталъ ободрять себя тутъ же.

Шелъ онъ, шелъ и пришелъ въ Малепартусъ, и видитъ,

Лисъ сидитъ на крыльц, ему поклонившись, онъ молвилъ:

‘Богъ милосердый да дастъ вамъ вечеръ счастливый! На вашу

Жизнь король умышляетъ за то, что вы не хотите

Стать на судъ передъ нимъ, и дальше веллъ онъ сказать вамъ,

Чтобы къ нему вы явились, не то будетъ плохо всмъ вашимъ.’

Лисъ ему отвчалъ: ‘Милости просимъ, племянникъ!

Богъ да услышитъ меня, и васъ никогда не оставитъ.’

Но, не того онъ желалъ въ своемъ предательскомъ сердц,

Новыя козни готовилъ, только и думалъ о средствахъ,

КЮкъ бы посланника снова назадъ спровадить съ безчестьемъ.

Все продолжая кота племянникомъ звать, онъ промолвилъ:

‘Ну, племянничекъ, чмъ же мн васъ попотчивать ныньче?

Спится лучше ужь какъ-то на сытый желудокъ, сегодня

Я вашъ хозяинъ, а завтра, съ утра, ко двору ужь пойдемъ мы,

Право, лучше такъ будетъ. Изъ цлой родни моей только

Васъ одного и люблю я, васъ одного уважаю.

А прожорливый Браунъ грубо со мной обращался.

Страшно онъ силенъ и золъ, и я ни за что бы въ дорогу

Съ нимъ пойдти не ршился. Съ вами же дло другое,

Съ вами иду я охотно. Завтра, вмст съ разсвтомъ,

Мы и отправимся въ путь: ладно такъ, кажется, будетъ.’

Гинце ему отвчалъ: ‘Ужь, право, лучше бы было,

Намъ, какъ стоимъ и какъ есть, пойдти къ королю. На полян

Свтятъ мсяцъ и звзды, дороги гладки и сухи.’

‘Ночью дороги опасны’, на то ему Ли’съ отвчаетъ:

‘Днемъ дружелюбно со всми встрчаемся мы, ну… а ночью,

Право, не всякая встрча сходитъ съ рукъ безопасно.

Котъ ему возразилъ: ‘такъ вы скажите, племянникъ,

Если ужь мы остаёмся, чтС у васъ ужинать станемъ?’

‘Бдно я здсь пробавляюсь’ отвтствовалъ Рейнеке хитрый:

‘Если жь останетесь вы, свжихъ сотъ принесу я,

Выберу самъ ужь для васъ, что ни есть наилучшихъ.’

‘Я никогда ихъ не мъ’ отвтилъ котъ ему съ сердцемъ:

‘Если въ дом у васъ ужь нтъ ничего повкусне,

Мышь мн подайте! до ней я страстный охотникъ, а соты

Вы про другихъ сберегите.’ — ‘Какъ? до мышей вы охотникъ?’

Лисъ съ удивленьемъ спросилъ: ‘только скажите — мышами

Я угостить васъ готовъ. Тамъ у попа по сосдству

Есть амбаръ на двор, и столько мышей развелось въ немъ,

Что не свезешь и возами, самъ я, могу васъ уврить,

Слышалъ, какъ плакался попъ, что нтъ отъ мышей тамъ отбою.’

Котъ, подумавши молвилъ: ‘Сдлайте милость, племянникъ,

Мсто мн укажите! Всякой дичи вкусне

Мыши, поврьте, я страстный охотникъ до нихъ.’ — ‘Ну, племянникъ’

Лисъ отвчалъ: ‘когда такъ, вамъ ужинъ будетъ прекрасный.

НХчего медлить, пойдемте, знаю, чмъ угостить васъ.’

Котъ и поврилъ, пошелъ, пришли къ попову амбару,

Стали у глиняной стнки. Рейнеке только вчера лишь

Въ ней лазейку продлалъ и ночью, когда вс уснули

Лучшую курицу снялъ съ нашести. Мартынка-поповичъ

Вздумалъ за то отомстить, къ лазейк хитрР прикрпилъ онъ

Петлю живую съ шнуркомъ, въ надежд, что если въ другой разъ

Прiйдутъ къ нему воровать, отмститъ онъ за курицу вору.

Рейнеке все это зналъ и, рчь къ коту обращая,

‘Милый племянникъ’ сказалъ: ‘вотъ ползайте въ лазейку,

Я жь караулить здсь буду, пока вы охотитесь, пропасть

Тамъ вы найдете мышей. Чу! какой свистъ поднимаютъ!

Кушайте вволю, а посл назадъ приходите, я буду

Здсь дожидаться. Мы съ вами вмст всю ночь проведемъ ужь,

Такъ-какъ завтра съ зарею въ путь отправляемся долгiй,

Но сокращать его станемъ другъ другу веселой бесдой.’

‘Да безопасно ли лзть въ эту лазейку?’ спросилъ котъ:

‘Эти попы иногда себ-на-ум вдь бываютъ.’

Хитрый Лисъ отвчалъ: ‘Ну, кто жь это можетъ предвидть!

Если вы трусите, мы возвратимся, жена моя дома

Съ честью васъ прiйметъ и вамъ предложитъ вкусную пищу.

Правда, не будетъ мышей, но все-таки будемъ мы сыты.<'>

Но Котъ-Гинце въ лазейку ужь прыгнулъ, стыдясь подозрнья

Въ трусости низкой, и въ петлю поповича прямо попался.

Такъ-то гостей угощалъ Рейнеке-Лисъ въ своемъ зАмк.

Гинце-Котъ, ощутивши петлю живую на ше,

Такъ и обмеръ со страху, прыгнулъ онъ сильно въ лазейку,

Такъ-что петля какъ разъ ему обвилась вокругъ горла.

Жалобно тутъ онъ воззвалъ къ Рейнеке-Ли’су, который

Стоя у самой лазейки, съ радости зубы лишь скалилъ

И, ухмыляясь коту, такъ говорилъ сквозь лазейку:

‘ВкЩсны ли мыши вамъ, Гинце? Жирны, должно быть, не такъ ли?

Только бъ Мартынка провдалъ, что дичью его вы живитесь,

Онъ бы горчицы принесъ вамъ: вжливый мальчикъ Мартынка!

Это у васъ при двор, чтС ль такъ поютъ за обдомъ?

Что-то не врится, право. Еслибы Изегримъ также

Въ эту ловушку, какъ вы, съ своей головою попался,

Вдругъ бы за вс свои козни онъ мн поплатился, разбойникъ!’

И, сказавъ рчь такую, Рейнеке-Лисъ удалился.

Но теперь убжалъ онъ не на одно воровство лишь.

Волокитство, убiйство, разбой и измну считалъ онъ

Дломъ вовсе-негршнымъ. Вотъ и теперь онъ задумалъ

Нчто свершить въ такомъ род. Зазнобу свою Гиремунду

Шелъ навстить онъ съ двоякою цлью: во-первыхъ, въ надежд

Вызнать отъ ней, въ чемъ его супругъ ея обвиняетъ,

А, во-вторыхъ, и хотлось старый гршокъ ему вспомнить.

Волкъ же былъ при двор, такъ случай былъ самый удобный.

Склонность волчицы къ нему, безстыдному Ли’су, давно ужь

Сердце ревнивое волка мучила праведнымъ гнвомъ.

Къ женщинамъ въ комнату Лисъ вошелъ и увидлъ, что дома

Не было ихъ. ‘Богъ на помощь, сводныя дтки!’ сказалъ онъ,

Ласково дткамъ кивнулъ, а самъ побжалъ-себ дальше.

Утромъ съ зарей Гиремунда, домой пришедши, спросила:

‘Не приходилъ ли ко мн кто?’ Рейнеке-Лисъ заходилъ къ намъ, —

Съ вами хотлъ говорить и всхъ насъ, сколько тутъ было

Сводными дтками назвалъ. Тутъ Гиремунда вспылила:

‘Онъ мн за это заплатитъ!’ и тутъ же со всхъ ногъ пустилась

Мстить за обидное слово. Знала она, гд бывалъ онъ,

И нагнавъ его скоро, съ сердцемъ къ нему обратилась:

‘Это что за названья? и что за бранное слово

Вы предъ моими дтьми, безсовстный варваръ, сказали?

О! вы раскаетесь въ этомъ!’ сказала, оскаливши гнвно

Блые зубы на Ли’са, и въ бороду Ли’су вцпившись,

Больно стало ему и бросился-было отъ ней онъ,

Да нагнала его снова она. Тутъ чего ни случилось! —

Былъ по близости зАмокъ весь развалившiйся, прямо

Оба къ нему побжали, тамъ растреснулись стны

Башни одной и сквозь щель Лисъ проскользнулъ, хоть и трудно

Было ему, потому-что щель оказалася узкой.

Вслдъ за нимъ и волчица, грузная, сильная съ лету

Голову въ щель запустила, терлась, билась, ломала,

Думая тоже пролзть и глубже только входила,

Глубже вязла въ щели и вылзть изъ ней могла ужь.

Рейнеке, это замтивъ, къ ней забжалъ стороною

…………………………………………………….

Ужь и ругалась она: ‘вотъ такъ-то ты поступаешь?

Какъ разбойникъ, какъ воръ!’ А Лисъ на то отвчалъ ей:

‘Коль никогда не бывало, такъ пусть же теперь это будетъ.’

………………………………………………………..

……Но для Ли’са все это было пустое.

Кой-какъ волчица, однако, изъ трещины вылзла. Ли’съ же,

Злой и увертливый плутъ, былъ отъ нея ужь далеко.

…………………………………………………….

Но обратимся къ коту и взглянемъ, что длаетъ бдный.

Видя, что въ петлю попался, сталъ онъ по образу кошекъ

Немилосердно вопить: услышалъ это Мартынка,

И съ постели вскочилъ. — ‘Слава Богу! не даромъ

Петлю живую къ лазейк я прикрпилъ, воръ попался!

Я научу его красть! ‘Такъ разсуждая, Мартынка

Свчку вздулъ, въ попыхахъ (въ дом вс спали давно ужь),

Мать и отца разбудилъ со всею домашней прислугой

Крикомъ: ‘лисица попалась! пойдемте къ ней и убьемте!’

Вотъ и пошли вс гурьбою,большiе и малые, даже

Патеръ, поднявшись съ постели, надлъ на себя епанечку.

Вс побжали съ свчами, впередъ всхъ летла кухарка.

Палку схвативши, Мартынка напалъ на несчастнаго Гинце

И давай его дуть по голов и по тлу.

Глазъ ему бдному вышибъ. Тутъ вс на него налетли:

Патеръ съ острою вилой самъ подосплъ, какъ нарочно,

Словно разбойниковъ шайка въ амбаръ къ нему ночью залзла.

Котъ умирать собрался ужь и, въ бшенств страшномъ воспрянувъ,

Въ ляжки поповы впился, кусалъ и царапалъ нещадно,

Страшно его опозорилъ и тмъ за глазъ отомстилъ свой.

Вскрикнулъ патеръ отъ боли, и обморокъ съ нимъ приключился.

Съ-дуру кухарка завыла, что дьяволъ тутъ, видно, вмшался,

НАзло ей женщин бдной, клялась она и божилась,

Что готова отдать хоть все добро нажитое,

Только бъ такого несчастья не было съ бариномъ. Даже

Еслибъ кладъ ей достался, она и кладъ отдала бы,

Только бы баринъ ея здоровымъ остался, какъ прежде.

Такъ горевала она о барскомъ несчасть и срам

И объ увчьи его, столь для нея непрiятномъ.

Тутъ его въ домъ понесли, напутствуя воемъ и плачемъ,

Бросивъ все въ торопяхъ и въ петл Гинце оставивъ.

Гинце-котъ злополучный, оставшись одинъ, весь избитый,

Еле-живой и готовый духъ испустить въ ту жь минуту,

Тотчасъ взялся за шнуръ и сталъ его грызть что есть мочи.

Ужь не спастись мн отъ этой бды! онъ, бдный, подумалъ.

Но удалося ему шнурокъ перегрызть. О! какъ счастливъ

Былъ онъ, когда убгалъ отъ мста, гд выстрадалъ столько.

Мигомъ шмыгнулъ изъ лазейки и быстро бжалъ по дорог,

Прямо бжалъ ко двору и прибылъ туда рано утромъ.

Все на себя онъ ругался: чортъ тебя сунулъ поддаться

Хитростямъ Рейнеке-Ли’са, стямъ обманщика злаго!

Вотъ и съ срамомъ приходишь назадъ и съ выбитымъ глазомъ,

И съ синяками на тл. Ну, что взялъ? вдь стыдно, признайся!

Гнвомъ король распалился, узнавши объ этомъ, онъ смертью

Страшною Ли’су грозится. И началъ опять собирать онъ

Всхъ старйшинъ своихъ, сошлись къ королю вс бароны,

Вс мудрецы, и спросилъ онъ: кЮкъ усмирить намъ злодя?

Только вс обвиненья обрушились снова на Ли’са,

Гримбартъ, барсукъ, отвчалъ: ‘На этомъ судилищ могутъ

Много господъ находиться, добра не желающихъ Ли’су,

Но едва ль кто захочетъ на право дворянъ посягнуть здсь.

Пусть въ третiй разъ пригласятъ въ судилище Рейнеке-Ли’са,

Если жь онъ и тогда не явится, судъ будетъ въ прав

Громко его обвинить.’ Король ему отвчаетъ:

‘Я увренъ, что здсь никто не ршится къ злодю

Справить третье посольство. Кто о двухъ головахъ здсь?

Кто отважится жизнью еще разъ рискнуть для злодя,

Можетъ-быть, погубить себя и здоровье, а Лиса

Все сюда не представить? Боюсь, что никто не ршится.’

Громко барсукъ возразилъ: ‘Великій король-повелитель!

Вы позволите мн, готовъ я сейчасъ на посольство,

Будь, что будетъ, потомъ. Оффицiально ль угодно

Вамъ отправить меня, иль къ Рейнеке-Ли’су явлюсь я

Будто самъ отъ себя, на все я заран согласенъ.

И король разршилъ: ‘Такъ съ Богомъ, ступай же! Ты слышалъ

Вс обвиненья теперь, смотри же, будь остороженъ:

Онъ человкъ преопасный.’ И Гримбартъ отвтилъ на это:

‘Ну, ужь рискну и закаюсь, авось его къ вамъ я поставлю.

Такъ онъ пустился въ дорогу, прямо въ дворецъ Малепартусъ,

Тамъ съ женой и дтьми онъ Ли’са засталъ и промолвилъ:

‘Здравствуйте, Рейнеке-дядя! Мужъ вы ученый и мудрый

Мы удивляемся вс, кЮкъ вы королевскую волю

Презираете, прямо скажу, насмялись надъ нею.

Но не пора ль перестать? Только и слышишь отвсюду,

Что обвиненья на васъ. Какъ родственникъ вамъ говорю я,

Вмст пойдемъ ко двору, вдь дольше ждать — не поможетъ.

Много жалобъ на васъ у нихъ при двор накопилось,

Ныньче король въ третiй разъ къ себ приглашаетъ васъ, дядя.

Если жь не явитесь вы, васъ нА-смерть осудятъ. Подступитъ

Къ вашему зЮмку король, съ огромнымъ войскомъ васалловъ

И осадитъ васъ здсь, и даромъ погибнете только

Вмст съ женой и дтьми, и всякимъ добромъ. Не уйдти вамъ

Отъ короля и, поврьте, лучше будетъ, когда вы

Вмст со мной ко двору отправитесь! Тамъ какъ-нибудь ужь

Хитростью, рчью искусной, поправите дльцо свое вы

И спасете себя: и не изъ такихъ вы напастей

Въ судные дни сухимъ выходили, враговъ посрамивши.’

Гримбартъ окончилъ, и Лисъ ему отвчаетъ: ‘Вы добрый

Мне подаете совтъ идти ко двору и за дло

Взяться свое самому. Надюсь я крпко на милость

Короля, онъ вдь знаетъ, сколько ему я полезенъ,

Знаетъ онъ также, что этимъ я прочимъ сталъ ненавистенъ.

Дворъ безъ меня обойдтися не можетъ. И будь я преступнй

Въ десять кратъ, я ужь знаю, что если мн только удастся

Въ очи къ монарху взглянуть и съ нимъ перемолвить два слова,

Гнвъ его тотчасъ затихнетъ. Правда, его окружаютъ

Много слугъ и васалловъ, много въ совтъ его входятъ,

Но никто къ его сердцу не близокъ, и вс-то они тамъ

Такъ-себ только, совта подать не умютъ. За мною жь,

Гд бы я ни былъ, всегда остается послднее слово.

И когда бы король и вс мудрецы ни сошлися

Спорный ли пунктъ поршить, вопросъ обсудить щекотливый,

Рейнеке тутъ имъ и нуженъ, безъ Рейнеке все не клеится.

Многихъ зависть тревожитъ. Ихъ-то вотъ и боюсь я.

Въ смерти моей поклялись они, и что ни есть злые —

Вс теперь при двор — вотъ это меня безпокоитъ.

Больше десятка ихъ тамъ набралось, и самыхъ могучихъ,

КЮкъ же одинъ-то я стану съ ними со всми бороться?

Вотъ отъ-чего я до-сихъ-поръ туда идти не ршался.

Да ужь, видно, что лучше на судъ мн отправиться съ вами

И защитить себя, этакъ и чести больше мн будетъ,

Чмъ, когда третьимъ отказомъ жену и дтей я повергну

Въ страшную гибель, и вс мы можемъ погибнуть. Король же

Слишкомъ могучъ для меня, и все, что онъ ни прикажетъ —

Длать я долженъ. Увижу, нельзя ли съ врагами мн будетъ

Какъ-нибудь помириться, иль сдлку сдлать какую.’

Лисъ посл этого молвилъ: ‘Смотри же, жена, Эрмелина,

Зорко смотри за дтьми, а пуще за младшимъ, милашкой.

Зубки такъ и блютъ въ ротишк его, я надюсь,

Будетъ весь онъ въ отца! а вотъ и другой забiяка,

Столько же мн дорогой. О, будь ты ласкова съ ними

Все это время, пока я въ отсутствiи буду! Припомню

Это добромъ я теб, если счастливо вернусь къ вамъ.’

Такъ отправлялся въ дорогу Рейнеке чадолюбивый,

Такъ оставлялъ онъ жену и двухъ сыновей малолтныхъ.

Домъ оставлялъ безъ призрнья — и сильно взгрустнулось лисиц.

Часа еще не прошли они вдвоемъ по дорог,

Какъ барсуку Лисъ промолвилъ: ‘Милый, дражайшiй мой дядя,

Лучшiй мой другъ, признаюсь, я трепетать начинаю,

Я отогнать не могу ужасной мысли, что смерти

Я на встрчу иду. И вс-то мои преступленья,

Сколько я ихъ ни свершилъ, вс-то встаютъ предо мною.

Ахъ, не поврите вы, кЮкъ я безпокоюсь и мучусь,

Вамъ исповдаюсь я! гршному мн вы внемлите!

Патера нтъ здсь другаго по близости, легче на сердц

Будетъ отъ этого мн, и легче мн съ совстью чистой

Будетъ предстать предъ судомъ.’ Гримбартъ ему отвчаетъ:

‘Прежде всего отрекитесь отъ грабежа и отъ кражи,

Отъ лукавства, измны и прочихъ подобныхъ пороковъ,

Иначе исповдь, право, вамъ ни къ чему не послужитъ.’

— Знаю, Лисъ отвчалъ, такъ я начинаю, внимайте!

Confiteor tibi Pater et Mater, что я медвдю,

Выдр и многимъ зврямъ много надлалъ обиды,

Въ томъ сознаюсь и охотно за то понесу наказанье!’

‘Вы по-нмецки со мною’ барсукъ возразилъ: ‘объясняйтесь,

Иначе я не пойму васъ.’ Дале сталъ говорить Лисъ:

‘Правда, предъ всми зврями, сколько ни есть ихъ на свт,

Я провинился жестоко — нельзя мн въ томъ не сознаться,

Дядю-медвдя въ бревн я защемилъ, и несчастный

Кровью едва не истекъ, и много стерплъ онъ побоевъ.

Я на ловлю мышей повелъ кота, но онъ въ петлю

Тамъ попался и много выстрадалъ, глазъ потерялъ свой.

У птуха Курогона также дтей потаскалъ я,

Не смотря ни ихъ возрастъ, сладки они мн казались.

………………………………………………………

……………………………………………………..

………………Также и волкъ Изегримъ былъ

Мною безбожно поруганъ. Но вдь всего не разскажешь,

Да и времени столько не хватитъ. Такъ, часто, въ насмшку

Дядей его называлъ я, хоть вовсе съ нимъ не родств мы.

Разъ, тому уже будетъ скоро шесть лтъ, онъ приходитъ

Въ Элькмаръ ко мн, въ монастырь — тогда вдь тамъ проживалъ я —

Помощи проситъ, въ монахи онъ, дескать, задумалъ постричься.

Это, какъ говорилъ онъ, было его назначеньемъ.

Вотъ и сталъ онъ трезвонить въ колокола, восхищаясь

Звономъ, какъ малый ребенокъ. А я переднiя лапы

Взялъ и связалъ ему крпко канатомъ, и вотъ забавляться

Сталъ онъ, звоня и трезвоня, разнымъ штукамъ учиться,

Стоя на заднихъ ногахъ. Звонитъ-себ, да и только!

Ну, и задали жь звону ему! Набжало народу

Тьмущая тьма со всхъ улицъ — на всхъ лицЮ нтъ со страху,

Смотрятъ, откуда несчастье всмъ угрожаетъ такое?

И находитъ его, и прежде, чмъ онъ объяснилъ имъ,

Что монашескiй санъ принять онъ, дескать, желаетъ,

До полусмерти народъ его изувчилъ. Но это

Не вразумило глупца, и снова просить меня сталъ онъ,

Сдлать тонзуру ему, а я и спали’ ему темя,

Такъ-что сморщилась кожа и пузыри повскакали.

Много ему я ударовъ, пиньковъ и побоевъ сготовилъ.

Рыбу ловить научалъ, да горька пришлась ему рыба.

Разъ, пошелъ онъ со мною — тамъ же все, въ Юлих было —

Мы и подкрались къ попову жилью, а попъ былъ богатый,

Полный амбаръ съ ветчиною былъ у него, тамъ же сала

Цлыя лопасти рдли и много рыбы соленой

Было въ глубокомъ корыт. Посл долгихъ усилiй,

Изегримъ въ каменной стнк себ продлалъ лазейку,

Я его понукалъ, жадность его подстрекая.

Онъ и пролзъ чрезъ отверстье какъ-будто легко и свободно,

Тамъ же не могъ удержаться, нался всего черезъ мру,

И не могъ ужь назадъ пролзть, съ раздувшимся брюхомъ.

Ахъ, какъ ругалъ онъ лазейку: впустила голоднаго волка,

Сытому жь, злая, не хочетъ пропускъ дозволить обратный!

Я жь, между-тмъ, по деревн поднялъ гвальтъ и тревогу,

Всхъ всполошилъ и навелъ на слдъ полоненнаго волка.

Вотъ какъ я это устроилъ: прямо къ попу побжалъ я,

Онъ сидлъ за обдомъ: жирный каплунъ чуть дымился

У него передъ носомъ, чудно изжаренный. Мигомъ

Я схватилъ каплуна и съ нимъ побжалъ что есть мочи.

Попъ, разсердившись, за мною-было пустился, да какъ-то

Столъ въ попыхахъ опрокинулъ съ кушаньемъ всмъ и посудой.

‘Бейте, колите, бгите, ловите!’ вскричалъ разсерженный

Патеръ, споткнувшись о лужу (онъ ея не замтилъ)

И на полу растянулся. Вс сбжались, кричали:

‘Бейте!’ Я побжалъ и вс повалили за мною,

Алча крови моей. И громче всхъ попъ заливался:

‘Что за безнравственный воръ! унесъ каплуна изъ-подъ носа!’

Такъ отъ нихъ утекалъ я, путь направляя къ амбару,

Тамъ противъ воли добычу свою я оставилъ, мн стало

Съ ней тяжело, къ-сожалнью. Толпа меня потеряла.

Но каплунъ отъискался, и патеръ, его поднимая,

Волка въ анбар замтилъ, народъ его также увидлъ.

Всмъ тутъ патеръ кричалъ: ‘бгите сюда и ловите!

Вора другаго нашелъ я, волкъ къ намъ въ руки попался!

Если уйдетъ онъ, позоръ намъ, онъ насъ засметъ, одурачитъ,

Въ цломъ Юлих сказкой сдлаетъ насъ онъ, пожалуй.’

Что ужь думалъ тутъ волкъ, не знаю. Но только удары

Справа и слва, спереди, сзади вдругъ полетли

Прямо на бднаго волка, раны ему причиняя.

Вс горланили страшно, еще мужики набжали

И наконецъ одолли, замертво палъ онъ предъ ними.

Больше битъ не бывалъ онъ съ-тхъ-поръ, какъ родился. Когда бы

На полотн написать, кЮкъ попу за ветчинку

Онъ тогда заплатилъ, вышла бъ курьёзная штука.

Вотъ, потащили его по улиц топкой и грязной

По каменьямъ и ямамъ, не было искры въ немъ жизни.

Весь обмарался онъ, бдный, и бросили вс съ отвращеньемъ

За околицу волка, въ ровъ, наполненный грязью,

Вс его мертвымъ считали. Долго ли онъ обртался

Въ этомъ безпамятств срамномъ, покуда въ себя не пришелъ онъ,

КЮкъ онъ спасся потомъ — про это ужь я и не знаю,

Даже и посл того не могъ хорошенько развдать.

Но не взирая на все, потомъ онъ мн все-таки клялся

(Года не будетъ тому) въ дружб и врности, только

Дружба-то длилась не долго. Знаю, зачмъ онъ и клялся:

Сильно ему захотлось дР-сыта курицъ покушать.

Я, чтобъ надъ нимъ подтрунить, описывать сталъ ему съ важнымъ

Видомъ балку одну, прибавивъ, что на ночь садятся

Жирныхъ семь куръ на нее съ однимъ птухомъ откормленнымъ.

Вотъ и повелъ я его разъ ночью, полночь пробило,

Но опускное окно, подпертое легкой подпоркой,

Было открыто еще (я это заран провдалъ).

Я показалъ видъ, что первый прыгнуть желаю въ окошко,

Да и замялся и дяд первый шагъ предоставилъ.

Смло ступайте туда, сказалъ я, и если хотите

Что-нибудь путное сдлать, будьте проворнй, клянусь вамъ

Много кормлённыхъ насдокъ тамъ вы найдете. И влзъ онъ

Робко въ окно и тихонько и ощупью сталъ искать балку,

И сказалъ наконецъ мн съ видомъ упрека: куда вы

Это меня завели? какiя тутъ куры? не вижу

Я и перышка здсь. Я отвчалъ: что сидли

Спереди, самъ я ихъ сълъ, другiя сидятъ теперь сзади.

Все идите впередъ, да тише только ступайте.

Правда, узка была балка, его впередъ пропустилъ я,

Самъ же шелъ позади и все назадъ подвигался,

Все къ окну подходилъ и тронулъ подпорку, окошко

Съ шумомъ закрылось и страхомъ обдало волка и съ балки

На земь грохнулся онъ. Люди проснулись въ испуг,

Спали они у огня. Что за окошко свалилось?

Вс другъ друга спросили, нЮ-скоро встали и, свчку

Мигомъ затепливши, волка они въ углу увидали,

Вмст бить принялись, и ужь лущили, лущили

Толстую кожу его, мн чудно, кЮкъ живъ онъ остался.

‘Дале вамъ признаюсь я, что я тайкомъ и открыто

Часто ходилъ къ Гиремунд. Конечно, дурно то было…

Еслибъ того не бывало! ПятнЮ никогда ужь не смыть ей!

Цлой жизнью своей такого стыда не загладишь.

‘Все я вамъ исповдалъ, все, что только припомнить

Могъ, и чтС мою душу такъ тяжело угнетало.

Дайте въ грхахъ отпущенье! съ покорностью все я исполню,

Что на меня за грхи вы ни положите въ пеню.’

Гримбартъ зналъ, какъ въ подобныхъ случаяхъ дйствовать нужно.

Втку дорогой сломилъ и молвилъ: ‘Дядя, ударьте

Три раза этою вткой себя по плечу и на землю,

Такъ-какъ я вамъ укажу, ее положите и трижды

Черезъ нее перепрыгнувъ, къ ней приложитесь смиренно.

Пеню такую на васъ я, возложивъ, отпущаю

Вс вамъ грхи и проступки и прощаю за все васъ,

Что бы ни сдлали вы, во имя данной мн власти!’

И когда добровольно Рейнеке-Лисъ совершилъ все,

Гримбартъ сказалъ: ‘Проявите жь въ добрыхъ длахъ исправленье,

………………………………………………………….

…………………………………………………………..

Кто васъ спроситъ, того на истинный путь наведите,

Нищей братьи подайте, и поклянитесь оставить

Жизнь беззаботную, кражу, грабежъ и разбой и измну —

И наврное этимъ достигнете вы благодати.

Лисъ отвчалъ: ‘хорошо, клятву готовъ произнесть я!’

Такъ исповдался Лисъ. Потомъ пошли они дальше,

Путь ко двору направляя, и Лисъ и набожный Гримбартъ

Вышли на лЩгъ наконецъ, тучной травою поросшiй,

Справа отъ нихъ монастырь съ зубчатой оградой виднлся.

Тамъ монахини денно и нощно Богу служили,

И на подворьи держали много хохлатыхъ насдокъ,

Матерыхъ птуховъ и каплуновъ откормленныхъ,

За монастырскiя стны корму искать выходившихъ.

Рейнеке часто ихъ посщалъ, и Гримбарту молвилъ:

Путь сократимъ мы, когда пойдемъ мимо стнъ монастырскихъ…

Самъ же думалъ о курахъ, гулявшихъ безъ присмотра въ пол.

И пошли они оба прямо къ птиц безпечной:

Тутъ похотливые глазки совсмъ разбжались у плута.

Страшно ему приглядлся одинъ птушокъ откормленный,

Гордо гулявшiй съ другими, онъ, въ него глазомъ нацлясь,

Быстро къ нему подскочилъ — перья одни полетли.

Тутъ всполошившiйся Гримбартъ сталъ укорять его: ‘Такъ-то

Вы поступаете, дядя погибшiй? и курицы ради,

Чуть исповдавшись, снова въ смертный грхъ впасть хотите?

Хорошо покаянье! И Лисъ отвчалъ ему: …………

……………………………………………….

………………………………………………

‘О! я не буду впередъ и закаюсь!’ Тутъ вышли,

Обогнувъ монастырь, они на большую дорогу.

Имъ приходилось на мостикъ узкiй всходить, и на курицъ

Лисъ взглянуть обернулся снова, онъ тщетно крпился.

Еслибъ кто голову снесъ ему — она полетла бъ

Прямо къ гуляющимъ курамъ: такъ сильно было желанье.

Гримбартъ это замтилъ и вскрикнулъ: ‘Куда же, племянникъ,

Вы глаза распустили? Да вы ужасный обжора!’

Лисъ на то отвчалъ: ‘Вы ошибаетесь, дядя,

Не торопитесь судить и мн не мшайте молиться.’

………………………………………………..

Гримбартъ молчалъ, а Рейнеке-Лисъ не могъ оторваться

Взоромъ отъ куръ докол ихъ видлъ. Но, къ-счастiю, вскор

Вышли они на дорогу, пути оставалось немного.

И, завидвъ въ дали бургъ королевскiй, Лисъ началъ

Сильно тревожиться: зналъ онъ, что много грховъ за нимъ было!

ЧЕТВЕРТАЯ ПСНЬ.

Только всть при двор промчалась, что Лисъ въ-самомъ-дл

Самъ идетъ къ нимъ, какъ вс большiе и малые зври

Вышли смотрть на него, немного нашлось между ними

Доброхотовъ, но много враговъ его лютыхъ тснилось.

Впрочемъ, Рейнеке это казалось не слишкомъ-то важнымъ,

Иль ужь онъ такъ притворился, только свободно и смло

Главною улицей шелъ онъ съ племянникомъ Гримбартомъ. Бодро

Онъ выступалъ, какъ-будто-бы сыномъ сталъ королевскимъ,

Будто ни въ чемъ не бывало, и чистъ онъ отъ всхъ прегршенiй.

Такъ къ королю онъ явился и сталъ во дворц королевскомъ

Всмъ дворомъ окруженный… умлъ же казаться спокойнымъ!

‘Благородный король, великiй нашъ повелитель!’

Началъ онъ говорить: ‘вы благородны, и мощны,

Вы первйшiй изъ всхъ по храбрости, сану и чести,

И потому васъ прошу меня удостоить вниманьемъ.

Ваша царская милость слуги не видала врнй

И безкорыстнй меня — могу утверждать я то смло.

Многiе здсь при двор за то на меня нападаютъ,

Еслибъ враговъ моихъ ложь казалась вамъ вроятной,

Могъ бы я милости вашей лишиться, чего вс желаютъ

Здсь при двор, но по-счастью вы всите каждое слово,

ВнХмлете жалобамъ такъ же, какъ и защит, и если

Я оклеветанъ предъ вами, все я спокоенъ и мыслю:

Врность моя вамъ извстна, за преданность къ вамъ я страдаю…’

— Замолчите! промолвилъ король: вамъ лесть не поможетъ,

Ваши злодйства велики, и казни ждите за нихъ вы.

Вы соблюдали ли миръ, зврямъ дарованный мною,

Клятвой скрпленный моей? Смотрите: птухъ передъ вами!

Вы дтей у него, коварный разбойникъ, поли

Одного за другимъ. А преданность мн вы хотите,

Должно-быть, тмъ доказать, что оскорбляете санъ мой

И шельмуете слугъ моихъ? Котъ-Гинце здоровье

Все потерялъ, и едва-ли въ живыхъ останется Браунъ!

Но замолчу я покамстъ. Здсь обвинителей много,

Много уликъ налицо. Едва ли вы выйдете чисты.

‘Разв я, государь’ Лисъ отвчалъ тутъ: ‘виновенъ,

Тмъ, что Браунъ въ крови и въ ранахъ къ вамъ возвратился?

Самъ же онъ вздумалъ залзть къ крестьянину Сил красть соты:

Тамъ на него мужики напали съ дубьемъ и дрекольемъ —

Что же? онъ вдь силенъ, онъ самъ могъ помряться съ ними.

Ужь не избили бъ его, пока до воды не дошелъ онъ,

Еслибъ, какъ храбрый мужчина, грудью сталъ за себя онъ.

Разв я виноватъ, что, принятый мною почетно

И угощенный по средствамъ, котъ не могъ удержаться

Отъ воровства и къ попу, презрвъ мои увщанья,

Ночью прокрался въ жилище и тамъ получилъ непрiятность?

Разв я виноватъ, что глупо они поступили?

Нтъ! то могло бъ помрачить блескъ вашей царской короны!

Хоть и ясно все дло теперь предстаетъ передъ вами,

Вы съ слугою своимъ вольны поступить какъ угодно,

Въ пользу ль мою, иль во вредъ — во всемъ ваша царская воля,

Жилы ль тянуть изъ меня, испечь, ослпить иль повсить,

Или голову снять съ меня вамъ будетъ угодно,

Я готовъ хоть сейчасъ! Вс мы ходимъ подъ вами,

Всхъ вы насъ держите въ руц. Мощны вы и велики,

Что же будетъ, коль слабый вздумаетъ съ вами бороться?

Если меня и казните, немногаго, право, добьетесь.

Но пусть будетъ что будетъ, готовъ умереть я за правду.’

Тутъ вмшался баранъ, Беллинъ по прозванью, и молвилъ:

‘Время настало, съ жалобой вс мы къ вамъ, государь нашъ!’

Изегримъ также пришелъ вмст съ родными своими,

Гинце-котъ, Браунъ-медвдь и разные зври стадами.

Также оселъ Больдевинъ съ зайцемъ Лампе явился,

Трусикъ-кобель прибжалъ съ Риномъ-бульдогомъ, примкнула

Метке-коза къ нимъ, Герменъ-козелъ, явились и векша,

Ласточка и горностай. Съ лошадью волъ не замедлилъ

Также прiйдти, а подальше виднлись и зври пустыни,

Какъ-то: лань и олень, и бобръ, и куница, и кроликъ —

Вс гурьбами вошли, тснясь и толкая другъ друга.

Цапля-Бартольдъ и сойка-Маркартъ, и Лютке, высокiй

Долговязый журавль также туда прилетли,

Селезень-Тибке и гусь-Альгайдъ о себ приказали

Тутъ доложить королю, и много другихъ еще было.

Скорбный птухъ-Курогонъ съ своей небольшою семьею

Жалобно плъ, и слетлось столько птицъ и сошлося

Столько разныхъ зврей, что и назвать невозможно!

Къ Рейнеке вс приступили, надясь, что выйдутъ наружу

Вс злодянья его, и прiйметъ за нихъ онъ возмездье.

И къ королю подошли съ вольной, задорливой рчью,

Жалобы страшно росли и слышались всюду разсказы

О давнишнихъ и новыхъ злодйствахъ его. Столько жалобъ,

Столько скопившихся винъ, столько такихъ обвиненiй,

Еще никто не слыхалъ въ судный день передъ трономъ.

Рейнеке-Лисъ былъ покоенъ и ловко отдлывалъ всхъ ихъ.

Только возьмется за слово, текутъ витьеватыя рчи

Въ оправданье его и истиной всхъ поражаютъ.

Все умлъ отклонить онъ, все въ другомъ свт представить.

Право, послушать его, такъ правъ онъ, правъ, да и только,

Даже самъ еще можетъ ихъ всхъ обвинять и позорить.

Но, наконецъ, поднялись истинно-честные люди

И уличили злодя и вс его преступленья

Ясно вышли наружу. Все теперь совершилось!

Ибо въ-голосъ одинъ вс вдругъ поршили въ совт:

Рейнеке-Лисъ смерти достоинъ! въ силу указа

Взять и связать его крпко и такъ за шею повсить!

Да свои прегршенья онъ срамною смертью искупитъ.

Тутъ ужь и Рейнеке самъ увидлъ, что кончено дло,

Рчи его помогли немного. Поднявшись съ престола

Самъ король произнесъ надъ нимъ приговоръ. Предъ глазами

Хищника вдругъ промелькнулъ конецъ его жалкiй и срамный,

Между-тмъ, какъ хватали его и крпко вязали.

Той порою, какъ Лисъ связанный молча стоялъ тамъ,

И торопились враги на казнь его весть поскоре,

Грустно стояли друзья съ печалью на сумрачныхъ лицахъ,

Гримбартъ, Мартынъ-обезьяна и много другихъ съ родни Лису.

Вс они съ ропотомъ явнымъ вняли ршенью совта

И опечалились больше, чмъ ожидать было можно.

Рейнеке, нужно сказать, однимъ былъ изъ первыхъ бароновъ,

И всего вдругъ лишился — сана, чести, дворянства

И осужденъ былъ нЮ смерть постыдную. КЮкъ же роднымъ всмъ

Тутъ не смутиться? и взяли они отъ службы отставку

И сколько ни было ихъ, вс отъ двора удалились.

Но королю непрiятно было, что рыцарей столько

Вдругъ его оставляло. Онъ увидалъ, что довольно

Было у Ли’са родни, и вс-то теперь удалялись,

Смертью Рейнеке-Ли’са весьма-огорченные. Кликнувъ

Одного изъ своихъ придворныхъ, ему онъ замтилъ:

‘Правда, Рейнеке золъ, однако, если подумать,

Дворъ обойдтися не можетъ безъ многихъ его доброхотовъ.’

Но Изегримъ, Гинце-котъ и Браунъ-медвдь хлопотали

Около узника съ жаромъ, старались они наказанье

Поскорй надъ врагомъ привесть въ исполненье и дружно

Въ поле его выводили, гд эшафотъ подымался.

Тутъ озлобленный Гинце къ волку рчь устремляетъ:

‘Ну, господинъ Изегримъ, прошу васъ припомнить искусство,

Ненависть, злобу и козни, съ какими тогда постарался

Рейнеке вашего брата повсить. КАкъ весело шелъ онъ

Вмст съ нимъ къ эшафоту! Теперь вы ему отплатите.

И подумайте, Браунъ, кАкъ васъ-то онъ обезчестилъ,

КЮкъ на двор онъ у Силы васъ деревенщин всякой,

Бабамъ и мужикамъ предательски въ руки поставилъ,

Предалъ побоямъ и сраму, объ этомъ везд уже толки.

Глазъ не спускайте съ него и крпче держите! Вдь, если

Онъ отъ насъ увернется, если онъ кознями, хитростью ныньче

Какъ-нибудь отъ веревки освободится, то, право,

Мы никогда не дождемся минуты сладостной мести.’

Изегримъ молвилъ коту: ‘Что тратить слова-то напрасно?

Дайте скоре мн крпкiй канатъ, сократимъ ему мЩки.’

Такъ они говорили, Ли’са ведя къ мсту казни.

Рейнеке слушалъ ихъ молча, но, наконецъ, имъ промолвилъ:

‘Странно, что вы, ненавидя меня и местью пылая,

Къ длу не знаете какъ приступить! Прiятель вашъ, Гинце,

Могъ бы добыть вамъ хорошiй канатъ. Онъ его испыталъ ужь,

Какъ ходилъ за мышами ночью въ попово жилище.

Вы же, Браунъ, и вы, Изегримъ, черезъ-чуръ ужь

Дядю повсить спшите, смотрите, удастся ли, полно!’

И король поднялся со всмъ своимъ штатомъ придворнымъ

И отправился съ нимъ на лобное мсто. Примкнула

Къ нимъ потомъ королева вмст со свитой своею,

Сзади ихъ волновалась толпа бдняковъ и богатыхъ:

Всмъ хотлось взглянуть на казнь разбойника Лиса.

Между-тмъ волкъ толковалъ съ своею родней и друзьями,

И уговаривалъ ихъ ближе другъ къ другу сомкнуться

И не спускать своихъ глазъ съ коварнаго Рейнеке-Ли’са,

Такъ вс боялись они, что онъ отъ нихъ увернется.

А особливо жен волкъ толковалъ безпрестанно:

‘Слышишь! смотри же, жена, держи его крпче, злодя,

Если отъ насъ онъ уйдетъ, погибнемъ мы просто отъ срама.’

Даже медвдю сказалъ онъ: ‘КЮкъ васъ-то всегда онъ позорилъ,

Можно бъ за все вамъ сегодня съ лихвою съ нимъ расплатиться.

Котъ ужь ползъ и веревку тамъ наверху закрпляетъ,

Вы же мн помогите, мн лстницу нужно приставить,

Нсколько только минутъ, и кончимъ мы все со злодемъ!’

Браунъ отвтилъ: ‘Лстницу только приставьте, а я ужь

Вамъ ее подержу.’ На это Рейнеке молвилъ:

‘КЮкъ хлопочете вс вы, чтобъ дядю скоре повсить!

Нтъ, чтобъ его защитить, стать за дядю горою,

И облегчить его участь своимъ состраданьемъ. Пожалуй,

Я попросилъ бы пощады, да что изъ этого будетъ?

Изегримъ золъ на меня, онъ даже жену подстрекаетъ

Глазъ съ меня не сводить, а то убгу я, пожалуй.

Только припомни она былое, вредить мн не стала бъ…

Если ужь мн умереть, я бы желалъ, чтобъ скоре

Все было кончено. Также вотъ и отцу приходилось

Круто, да живо все шло. Конечно, меньше народу

Смертью его любовалось. Но что же? если вы дальше

Будете медлить со мной, не оберетесь вы срама.’

— Слышите! молвилъ медвдь: какъ дерзко злодй говоритъ намъ.

Поспшимте жь, друзья, конецъ его наступаетъ!

Лисъ же думалъ въ предсмертной тоск: о, еслибъ теперь мн

Выдумать что понове, получше, и жизнь даровалъ бы

Мн король умиленный, и трое враговъ моихъ лютыхъ

Ни при чемъ бы остались, вредъ и позоръ потерпвши.

Дай-ка, обдумаю все я, авось и поможетъ! Вдь этакъ

Жизнь какъ разъ потеряешь, опасность близка! КЮкъ спастись тутъ?

Вс бды на меня вдругъ напали. Король разсердился,

Вс друзья удалились, враги же сильны и свирпы,

Мало добра я надлалъ, власть королевскую, разумъ

Всхъ его мудрецовъ всегда уважалъ я немного.

Много грховъ я надлалъ, и все-таки думалъ бду я

Отвратить отъ себя. Если бы мн удалося

Только взяться за слово — тогда ужь меня не повсятъ,

Я не теряю надежды, авось какъ-нибудь и удастся.

И вотъ съ лстницы онъ къ народу взываетъ: ‘Я вижу

Смерть свою предъ глазами, отъ ней ужь я не избавлюсь.

Я объ одномъ лишь прошу васъ всхъ, кто слышитъ меня здсь:

Прежде чмъ землю оставлю, мн бы хотлось предъ вами

Всми открыто сказать послднюю исповдь, всмъ вамъ

Чистосердечно признаться во всхъ своихъ прегршеньяхъ,

Чтобы другой кто-нибудь не былъ обвиняемъ напрасно

Въ томъ иль другомъ преступленьи, мной въ тихомолку свершенномъ.

Я скрывалъ подъ-конецъ много злодйствъ и надюсь

На милосердіе…………………………………………’

Многiе сжалились. Говоръ въ тсной толп расходился,

Просьба не такъ велика, а жить осталось немного!

И короля попросили. Король наконецъ соизволилъ.

Тутъ почувствовалъ Лисъ въ сердц своемъ облегченье

И надяться сталъ. Оправившись, такъ говорилъ онъ:

…………………………… ‘Я въ этомъ собраньи

Ни одного не встрчаю, кого бы я не обидлъ.

Бывши ребенкомъ еще, едва отучившись отъ груди,

Я ужь волненiя страсти сталъ ощущать и водиться

Съ обществомъ малыхъ овечекъ и рзвыхъ козлятъ, вокругъ стада

Прытко на вол скакавшихъ, меня восхищало блянье

Дтскаго голоса, вдругъ я пРзывъ на лучшую пищу

Неодолимо обрлъ и спозналъ ее скоро.

Разъ укусилъ я ягненка до смерти и крови напился.

Вкусна мн кровь показалась! еще умертвилъ четверыхъ я

Младшихъ козлятъ и ихъ сълъ, и дале сталъ упражняться —

Не щадилъ ни гусей, ни куръ, ни птицъ и ни утокъ,

Гд бы мн ни попались, и многихъ въ песокъ зарывалъ я,

Коль аппетитъ проходилъ, иль мн ихъ сть не хотлось.

‘Вотъ еще что приключилось: разъ, зимою, на Рейн

Я познакомился съ волкомъ, добычу онъ караулилъ.

Тотчасъ меня уврять сталъ, что въ родств онъ со мною,

Даже и степень родства умлъ перечислить по пальцамъ.

Я согласился, и мы другъ съ дрСгомъ союзъ заключили,

И поклялися тогда же всюду быть вмст, какъ братья,

Но, къ-сожалнiю, дружба эта мн вредъ принесла лишь.

Вмст окрестность мы всю обошли. Онъ кралъ все помногу,

Я помалу. Что добывалось, тР общимъ должно бы

Быть по условью, но общимъ у насъ ничто не бывало:

Все онъ длилъ произвольно, никогда половины

Я не имлъ отъ него. Да то ли еще испыталъ я!

Если теленка онъ кралъ, вола добывалъ на дорог,

Если его заставалъ я среди изобилья и козу

Только убитую жралъ онъ, козёлъ у него подъ когтями

Недорзанный бился, онъ на меня огрызался,

Злился и гналъ меня прочь: ему моя часть приходилась.

И всегда-то со мною такъ поступалъ онъ, большая ль,

Малая ль намъ доставалась добыча. И если случалось

Намъ сообща одолть быка, иль корову зарзать,

Тотчасъ являлись жена и семь дтей его жадныхъ

И на добычу бросались, меня отгоняя отъ пищи.

Хоть бы косточка мн когда доставалась, ужь разв

Голая вся, да и то ее обгрызутъ и обгложутъ.

Все сносить я былъ долженъ съ терпньемъ! Но, слава Богу,

Голода я не терплъ, тихонько кормился я кладомъ,

Золотомъ и серебромъ, зарытыми мной въ одномъ мст,

Тамъ довольно съ меня. Его не свезешь цлымъ возомъ,

Если бы даже семь разъ онъ за нимъ возвращался.’

И услышалъ король тутъ, что говорилъ онъ о клад,

Наклонился къ нему и молвилъ: ‘Откуда у васъ онъ?

Кладъ-то? о немъ говорю я.’ И Лисъ королю отвчаетъ:

‘Этой тайны не скрою отъ васъ я, и что мн теперь въ ней?

Вдь не унесть же съ собою мн всхъ вещей драгоцнныхъ.

И когда повелите, я все разскажу вамъ по правд,

Пусть же все выйдетъ наружу, за вс сокровища мiра,

Право, я бъ не ршился дольше скрывать эту тайну,

Ибо кладъ былъ украденъ. Много лицъ сговорилось,

Васъ, государь, умертвить, и еслибъ въ то самое время

Кладъ этотъ не былъ хитро похищенъ, то васъ бы не стало.

Этотъ пунктъ, государь, замтьте! Жизнь ваша, корона,

Счастье отъ этого клада зависли. А что украденъ

Былъ у отца моего онъ, то въ крайнiя нужды повергло

Бднаго старца, повергло въ раннюю смерть и, быть-можетъ,

Въ вчныя муки, но въ вашу пользу все сдлано было.’

И королева въ испуг слушала странныя рчи,

Темную тайну объ умерщвленьи супруга, о клад,

Объ измн, и всемъ, о чемъ говорилъ осужденный.

‘Рейнеке, васъ поняла я’ вскричала она: ‘разсудите!

Длинный путь вамъ предстоитъ, очистите душу признаньемъ

Искреннимъ, чистосердечнымъ, скажите намъ сущую правду

И разскажите подробнй объ этомъ ужасномъ убійств.’

Тутъ король перебилъ: ‘Молчите вс и внимайте!

Рейнеке съ лстницы можетъ сойдти и стать ко мн ближе,

Долженъ все я узнать — меня касается это.’

Рейнеке, слышавшiй все, утшился снова и началъ

Съ лстницы тихо сходить къ досад враговъ ненавистныхъ,

И подошелъ къ королю и къ супруг его мягкосердой,

Ставшихъ тотчасъ же его допрашивать, кАкъ все случилось.

Тутъ-то готовиться началъ къ новымъ онъ небылицамъ.

Только бы снова мн въ милость къ особамъ царскимъ втереться,

Думалъ онъ такъ: и только бы хитростью мн удалося

Злыхъ враговъ погубить, на казнь меня радостно ведшихъ,

И я спасенъ — и нтъ никакихъ ужь опасностей больше.

ДЮ, не шутя, это можетъ мн быть неожиданнымъ счастьемъ,

Только ужь лгать мн прiйдется, какъ я не лгалъ еще сроду.

И королева снова допрашивать Рейнеке стала:

‘Вы разскажите подробнй, кЮкъ все это дло велося?

Правду скажите, признаньемъ очистите душу и совсть!’

Рейнеке ей отвчалъ: ‘Съ охотой все разскажу вамъ.

Долженъ же я умереть, спасти меня невозможно.

Такъ зачмъ же мн душу обременять понапрасну,

Снискивать вчныя муки? то было бъ по-истин глупо.

Лучше во всемъ ужь признаться, даже когда бы, къ-несчастью,

Милыхъ родныхъ и друзей мн обвинять приходилось.

Боже мой! чтС же мн длать! ужасны адскiя муки!’

И королю при этихъ словахъ становилось на сердц

Все тяжелй и грустне. Онъ молвилъ: ‘но правда ли это?’

Рейнеке сталъ отвчать съ искусно-притворною миной:

‘Правда, я гршникъ великiй: но истину вамъ говорю я.

Что же мн пользы вамъ лгать? душу губить понапрасну?

Сами знаете вы, что къ казни меня присудили,

Смерть предъ глазами я вижу и лгать не стану — затмъ, что

Ложь ни зломъ ни добромъ теперь уже мн не поможетъ.’

Съ трепетомъ Лисъ это молвилъ и, мнилось, сталъ колебаться.

И королева сказала: ‘Мн жалко его положенье,

Сжальтесь надъ нимъ, государь, помыслите, сколько несчастiй

Посл признанья его мы отвратить въ состояньи.

Будемъ же слушать скоре разсказъ объ этихъ событьяхъ.

Пусть вс замолкнутъ, и онъ публично изложитъ все дло.’

Тутъ король повеллъ — и все собранье замолкло,

Рейнеке началъ: ‘Если все дло желаете знать вы,

Слушайте, что разскажу вамъ. Правда, разсказъ мой безъ всякихъ

Документовъ и грамматъ, но онъ тмъ не мене вренъ,

Я заговоръ обличу вамъ и никого не покрою.’

ПЯТАЯ ПСНЬ.

Хитрости Ли’са внемлите теперь и кЮкъ удалося

Лису прикрыть свои шашни и повредить многимъ лицамъ!

КЮкъ безпримрно онъ лгалъ, отца обезчестилъ за гробомъ,

Очернилъ барсука неслыханно-злой клеветою,

Лучшаго друга, который ему служилъ постоянно!

Такъ себ все онъ позволилъ, чтобы разсказъ вроятнй

Всмъ показался и чтобъ отмстить врагамъ своимъ сильнымъ.

‘Разъ отцу моему’ онъ такъ разсказывать началъ,

Какъ-то найдти удалось кладъ короля Эммериха,

Только эта находка ему послужила не въ пользу.

Онъ съ богатства зазнался совсмъ и равнымъ себ ужь

Никого не считалъ, и презрлъ прежнихъ знакомыхъ,

Сталъ искать онъ повыше друзей. Кота онъ отправилъ

Въ лсъ Арденнскiй за Брауномъ мощнымъ съ инструкцiей тайной

Помощь ему общать, въ почтеньи и дружб уврить —

Только бъ во Фландрiю шелъ онъ и слъ на престолъ королевскiй.

Браунъ, посланье прочтя, радость почувствовалъ въ сердц,

Смло, не думая много, во Фландрiю тотчасъ пустился:

То-то и есть, что давно ужь думать объ этомъ онъ началъ.

Тамъ отца онъ нашелъ и, посл радостной встрчи,

Тотчасъ за волкомъ послалъ и также за Гримбартомъ мудрымъ,

Вотъ они вчетверомъ обдумывать начали дло,

Пятый, забылъ вамъ сказать, былъ Гинце — посланникъ. Селенье

Есть тамъ одно, Ильта прозваньемъ, и именно тамъ-то

Между Ильтой и Гентомъ и были у нихъ засданья.

Длинная, темная ночь скрывала ихъ гршныя лица,

Нтъ, не Богъ, но самъ дьяволъ и честолюбецъ отецъ мой

Съ золотомъ жалкимъ своимъ ихъ планами начали править.

И они положили смерть королю, поклялися

Въ вчномъ, крпкомъ союз и вс впятеромъ дали клятву

Надъ головой Изегрима: избрать въ государи медвдя

И на ахенскомъ трон, вмст съ златою короной,

Царство ему передать и въ врности всмъ дать присягу.

Если же кто изъ родни или слугъ династiи сверженной

Сталъ бы тмъ недоволенъ, того былъ обязанъ отецъ мой

Уговорить, подкупить, а если ничто не поможетъ,

Тотчасъ изгнать за границу. Объ этомъ я и провдалъ:

Гримбартъ утромъ однажды съ пьяныхъ глазъ разболтался,

Вс эти тайны жен своей, глупый, поврилъ,

Но подъ секретомъ, онъ думалъ, что этимъ поправилъ все дло.

Та, повстрчавшись съ моею женою, все ей открыла

Также подъ страшною тайной, заставивъ ее побожиться

Всми святыми и честнымъ словомъ своимъ ей поклясться —

Ни за какiя блаженства никому въ цломъ свт

Слова объ этомъ не пикнуть. Такъ и жена поступила:

Тотчасъ за мною пустилась и мн обо всемъ разсказала,

Даже примты, чтобъ легче я могъ въ этомъ самъ убдиться,

Вс объяснила, всть эта меня разстроила сильно.

Вспомнилъ я тутъ о лягушкахъ…’ (*)

(*) Просимъ читателей вспомнить басню Крылова: Лягушки, просящія Царя.

……………………………………………..

Лисъ говорилъ громогласно, все обращаясь къ народу,

Рчь его слушали вс въ собраньи, и такъ продолжалъ онъ:

‘ДА, за всхъ я боялся того же. И это бъ случилось.

Но, государь, я надъ вами бодрствовалъ, лучшей награды

Ожидая отъ васъ. Я происки Брауна знаю,

Знаю его вроломство, и знаю его образъ мыслей.

Я опасался за всхъ. Пусти на престолъ его только,

И мы вс бы погибли, вс, сколько ни есть насъ на свт.

Нашъ король благороденъ, и силенъ, и милостивъ, думалъ

Я про себя: мы погубимъ только себя и все царство,

Если медвдя-глупца на тронъ возведемъ королевскiй.

Много недль я объ этомъ думалъ и строилъ проекты.

‘Прежде всего я созналъ, что если бъ деньги остались

У отца на рукахъ, къ себ привлекъ бы онъ многихъ,

Все побдилъ бы, и мы только бы васъ потеряли.

И потому я стараться началъ открыть это мсто,

Гд онъ припряталъ свой кладъ, и тайно кладъ этотъ похитить.

Въ поле ль отецъ, старикашка хитрый, пускался, бжалъ ли

Въ лсь онъ, ночью иль днемъ, въ жары, ненастье иль холодъ,

Въ слякоть иль зЮсуху, слдомъ за нимъ такъ и шнырялъ я.

‘Разъ, притаясь, я лежалъ въ земл и только и думалъ

КЮкъ бы открыть этотъ кладъ, узнать, гд отецъ его держитъ.

Вдругъ я увидлъ, кЮкъ онъ изъ щели лзъ, озираясь,

Между каменьевъ мелькнулъ и вышелъ какъ-будто изъ ямы.

Я притаился какъ могъ, отецъ кругомъ осмотрлся,

И, никого не примтивъ въ окрестности, началъ чудесить,

Длать разныя штуки — сейчасъ разскажу вамъ какiя.

Снова пескомъ онъ яму засыпалъ, искусно съ землёю

Прочей ее заравнявъ. Незнавшiй объ ям, не могъ бы

Въ жизнь замтить ее. И прежде, чмъ прочь побжалъ онъ,

Тщательно бурымъ хвостомъ слдки’ своихъ ногъ онъ загладилъ,

Весь же слдъ рыльцомъ изрылъ. Штукамъ такимъ я впервые

Тутъ у отца научился, который въ проказахъ и плутняхъ

Былъ чрезвычайно-искусенъ. Потомъ, побжалъ онъ оттуда

Прочь по разнымъ дламъ. И тутъ-то пришла мн идея:

Не зарылъ ли гд клада онъ здсь, вблизи, по сосдству?

Быстро я къ мсту скакнулъ и тотчасъ взялся за дло —

Яму раскапывать началъ, и, скоро ее раскопавши,

Влзъ съ нетерпньемъ въ нее. И много вещей драгоцнныхъ,

Золота и серебра я нашелъ въ ней! Никто, увряю,

Здсь въ собранiи и самый старйшiй такого богатства

Не видалъ. Вотъ съ женою мы стали работать, таскали

Днемъ, таскали ночью, телегъ у насъ не случилось:

Много трудовъ мы убили на то и много усилiй.

Но, наконецъ, перенесли мы эти сокровища въ мсто

Самое скрытое. Хитрый отецъ, между-тмъ, ежедневно

Все совщанья держалъ съ друзьями, и что поршили

Вмст они, то васъ страха исполнитъ, когда разскажу вамъ.

‘Браунъ и Изегримъ письма по областямъ всмъ разослали,

Въ нихъ наемниковъ звали: идите, де-скать, толпами,

Браунъ работы вамъ дастъ, въ службу свою васъ запишетъ,

Даже плату впередъ вамъ звонкой монетою выдастъ.

И отецъ мой по разнымъ землямъ скитался и письма

Всюду казалъ въ той надежд, что кладъ у него въ подземельи.

Но старый хрнъ ошибался: пусть бы сунулся только

Онъ поискать тамъ съ друзьями своими, грошЮ не нашли бы.

‘Онъ не щадилъ ни трудовъ, ни ревности къ длу: поспшно

ЗИмли вс обжалъ между Эльбой и Рейномъ,

Много наемниковъ тамъ нашелъ и много ихъ нанялъ.

Деньги жь должны были посл скрпить его общанья.

‘Лто пришло наконецъ, къ товарищамъ онъ возвратился,

Имъ разсказывать сталъ о всхъ хлопотахъ и заботахъ,

О приключенiяхъ разныхъ, опасностяхъ, кЮкъ онъ однажды

Около бурговъ въ Саксоньи чуть жизни своей не лишился:

Тамъ его ежедневно охотники съ сворами гончихъ

Такъ безпощадно травили, что самъ ужь не знаетъ, кЮкъ съ цлой

Шубой онъ къ нимъ возвратился. Радостно онъ показалъ имъ

Списокъ наемниковъ храбрыхъ, имъ нанятыхъ въ разныхъ странахъ.

Браунъ остался доволенъ, они впятеромъ прочитали

Списокъ, тысячу-двсти отважныхъ родныхъ Изегрима,

Было въ немъ сказано, прiйдутъ вс съ отверстою пастью.

Съ востро-обточеннымъ зубомъ, вс коты и медвди

Были преданы Брауну, каждый барсукъ, россомаха

Изъ саксонскихъ земель и лсовъ тюрингенскихъ

Явится также на помощь. Но вс включили въ условіе,

Чтобы за мсяцъ впередъ имъ роздали деньги, за это

Обязались они на первый же зовъ вс явиться.

Вчная слава Творцу, что я ихъ планы разрушилъ!

‘Да, отецъ мой тотчасъ же пустился въ далекое поле

Съ тмъ, чтобы кладъ драгоцнный провдать. Пошла переборка!

Рылся, рылся, искалъ, и сколько ни рылся, ни шарилъ,

Ничего не нашелъ. Напрасны труды его были,

Тщетно отчаянье: сгинулъ кладъ его да и только!

И со стыда и печали — совсть и денно и нощно

Меня съ-тхъ-поръ укоряетъ — мой бдный отецъ удавился.

‘Все это сдлалъ я съ тмъ, чтобъ ихъ заговоръ уничтожить.

Плохо пришлось мн теперь, но я о томъ не жалю.

Браунъ и Изегримъ вмст теперь засдаютъ въ совт,

Въ милости у короля. А Рейнеке? кЮкъ тебя ныньче,

Бдный, благодарятъ за то, что роднаго отца ты,

Чтобы спасти короля — до смерти довелъ? Кто способенъ

Жизнь свою загубить съ тмъ, чтобъ спасти жизнь чужую?’

Между-тмъ и король и королева желаньемъ

Кладъ присвоить себ возгорлись, оба къ сторонк

Вдругъ отошли и позвали Ли’са къ себ и спросили

Оба его въ одинъ голосъ: ‘Скажите, гд кладъ вашъ хранится?

‘Намъ бы знать это очень хотлось’. Лисъ отвчалъ имъ:

‘Что жь мн за прибыль свой кладъ показывать вамъ, когда вами

Я на смерть осужденъ, когда вы врите больше

Лютымъ злодямъ моимъ, разбойникамъ и душегубцамъ,

Лгущимъ вамъ безпощадно, чтобъ только лишить меня жизни?

‘Нтъ’ королева сказала: ‘нтъ! ужь того имъ не будетъ!

Жизнь вамъ даруетъ король и прошлое все забываетъ.

Онъ себя ужь скрпитъ и гнваться дольше не станетъ.

Только и вы становитесь умне впередъ и служите

Врой и правдой ему’. На это Рейнеке молвилъ:

‘О, королева! когда вы уговорите супруга,

Мн передъ вами дать слово, что онъ меня снова прощаетъ,

Что предаетъ онъ забвенью вс мои тяжкiя вины,

Вс преступленья, коварство и противъ него мою грубость,

То въ наше время наврно никто изъ славнйшихъ монарховъ

Не обладаетъ подобнымъ богатствомъ, которымъ онъ скоро

Будетъ владть черезъ Ли’са, кладъ мой огроменъ, я мсто

Вамъ покажу, и вы сами, увидя его, изумитесь.’

‘О! не врьте ему’ король возразилъ: ‘разв станетъ

Онъ о разбо, и краж, и лжи вамъ разсказывать, врьте?

Нтъ, другаго лгуна, такого какъ онъ — не бывало!’

И королева сказала: ‘правда, онъ жизнью своею

Мало доврiя могъ себ заслужить, но замтьте,

Онъ теперь не щадилъ ни Гримбарта, хитраго дядю,

Ни отца за могилой — все про нихъ разсказалъ намъ.

Еслибъ хотлъ онъ, то могъ бы ихъ пощадить и скоре

Прочихъ зврей обвинилъ бы, такъ глупо лгать онъ не станетъ’.

‘Если вы этого мннья’, король ей отвтилъ: ‘и точно

Вы опасаетесь, чтобы не вышло бРльшихъ несчастiй,

Я, извольте, снимаю съ Рейнеке вс злодянья,

Вс ихъ беру на себя. Разъ еще, но въ послднiй

Разъ, ему врю! пусть помнитъ онъ это! Я же клянуся

Трономъ своимъ и короной, что если онъ дале будетъ

Лгать, плутовать и буянить, то каяться станетъ въ томъ вчно,

Вс, кто даже сродни ему и въ десятомъ колн,

Кто бъ они ни были, вс тогда за него мн отвтятъ,

И ни одинъ не уйдетъ, но вс подвергнутся штрафамъ,

Тяжкому сраму и горю и разнымъ тяжелымъ процессамъ.’

Только Лисъ увидалъ, что гнвъ короля уменьшился,

Тотчасъ, съ духомъ собравшись, онъ молвилъ: ‘Уже-ли жь такъ глупо,

Могъ бы я поступить, что вамъ разсказывать началъ

Столько событiй, которыхъ правдивости вы не могли бы

Въ нсколько сутокъ поврить на дл, и въ ней убдиться?’

И король его рчи хитро-льстивой поврилъ,

И простилъ ему все: во-первыхъ, отцову измну,

А потомъ и злодйства и плутни Рейнеке-Ли’са.

Рейнеке радъ былъ чрезмрно: въ добрый часъ увернулся

Онъ отъ власти враговъ, отъ смерти позорной и страшной!

‘Царь мой’ началъ такъ Лисъ: ‘Богъ единый воздастъ вамъ,

Вмст съ супругой, за все, что мн, недостойному Лису,

Вы теперь оказали, буду вчно васъ помнить

И останусь всегда за это вамъ благодаренъ.

Нтъ никого здсь подъ солнцемъ, во всхъ владньяхъ и царствахъ,

Нтъ никого, кому кладъ бы я съ бРльшей охотой доставилъ,

Кром васъ обоихъ. Ужь столько благодянiй,

Столько милостей оба вы мн оказали! За это

Вамъ отдаю добровольно кладъ короля Эммериха,

Такъ-какъ онъ обладалъ имъ. Гд онъ лежитъ, опишу вамъ,

Только мн хорошенько внимайте, услышите правду.

‘Слушайте! есть на восток отъ Фландрiи страшная пЩстынь,

Въ ней одинокiй лсокъ, по прозвищу Гистерло, — имя

Вы не забудьте, смотрите! Также есть тамъ колодезь,

Крекельборномъ зовется, близко они другъ отъ друга,

Вы ужь отъищите врно. Никто въ эти дикiя страны,

Не приходитъ по цлымъ годамъ. И живутъ-то тамъ только

Филинъ вмст съ совою, вотъ тамъ-то кладъ свой зарылъ я.

Крекельборномъ зовется то мсто, замтьте вы это.

Сами вы и ступайте туда съ супругой, нельзя тутъ

Ни на кого положиться, былъ бы страшный убытокъ,

Нтъ, посылать за себя я вамъ не совтую, лучше

Сами туда отправляйтесь. Когда Крекельборнъ вы пройдете,

Тотчасъ увидите дв березки — еще недалеко

Отъ колодца одна, такая кудрявая, къ нимъ-то

Такъ-таки вы и идите, подъ ними же будетъ и кладъ вашъ.

Ройте только прилежнй, прежде мохъ на кореньяхъ

Подъ руку вамъ попадется, а тамъ ужь увидите тотчасъ,

Кучи вещей драгоцнныхъ, искусно отдланныхъ, вмст

Съ царской короной Эмриха… Исполнись желанье медвдя,

Онъ носилъ бы ее теперь на глав своей глупой…

Много на этой корон найдете вы цнныхъ каменьевъ

И искусной рзьбы изъ разныхъ рдкихъ металловъ,

Нын подобныхъ вещей не длаютъ, кто ихъ и купитъ?

Да, государь, я увренъ, при взгляд на эти богатства,

Вы добрРмъ помянете меня и помыслите врно:

Честный Рейнеке-Лисъ! Ты, мудро подъ мохомъ зарывшiй

Кладъ драгоцнный, о, будь благословенъ ты во вки,

Счастливъ будь, гдбъ ты ни былъ!’ Такъ говорилъ лицемръ имъ.

Но король возразилъ: ‘Вы съ нами вмст пойдете,

Какъ же иначе мсто найду я? Конечно, слыхалъ я

Много объ Ахен, Кёльн, Любек, также Париж,

Но, чтобъ Гистерло было на свт, объ этомъ я, право,

Въ жизнь не слыхалъ, да и твой Крекельборнъ звучитъ какъ-то странно.

Ты ужь не лжешь ли, смотри? не сочинилъ ли названья?’

И не понравилась Лису рчь королевская. ‘Я васъ’

Молвилъ ‘не къ Iордану за кладомъ шлю, недалеко,

Онъ отсюда лежитъ. Вы мн не врите точно?

Близко, опять подтверждаю, во Фландрiи все и лежит-то.

Спросимъ кого-нибудь лучше, тамъ многiе, врно, бывали.

Крекельборнъ, Гистерло! дЮ, такъ точно они и зовутся.’

Зайца онъ позвалъ потомъ, но тотъ, трепеща, колебался.

Рейнеке крикнулъ ему: ‘Иди же скорй и не бойся,

Васъ король призываетъ, хочетъ, чтобъ вы, подъ присягой,

Вами данной недавно, ему отвчали правдиво,

Такъ вотъ, скажите-ка намъ, когда вамъ только извстно,

Гд лежитъ Крекельборнъ и Гистерло? ну-ка, скажите!’

Заяцъ имъ отвчалъ: ‘Какъ же! мн это извстно.

Гистерло рядомъ лежитъ съ Крекельборномъ въ пустын.

Есть тамъ лсочекъ, его-то и прозвали Гистерло, тамъ-то

Долго хромой Симонетъ съ шайкой своей пробивался,

Тайно фальшивыя деньги чеканя. Много и я тамъ

Горя терплъ, голодая или дрожа на мороз,

Какъ отъ Рина бульдога тамъ укрывался, бывало.’

Рейнеке прервалъ его: ‘Теперь вы можете снова

Стать съ другими въ ряды — довольно вы намъ ужь сказали.’

И король Ли’су молвилъ: ‘Вы на меня не пеняйте,

Если я съ-горяча въ вашихъ словахъ усомнился,

Только ужь вы постарайтесь меня довести прямо къ мсту.’

Лисъ королю отвчалъ: ‘Я былъ бы счастливйшимъ смертнымъ,

Еслибъ только былъ властенъ во Фландрiю съ вами сегодня

Вмст идти, но, къ-несчастью, вы грхъ лишь возьмете на душу.

КЮкъ ни стыжусь я, но долженъ во всемъ вамъ признаться, хотябы

До-поры’ помолчать хотлось объ этомъ. Недавно

Изегримъ вздумалъ въ монахи постричься — не на служенье

Господу Богу, конечно, все дло тутъ шло о желудк,

Весь почти монастырь онъ обълъ, шесть полныхъ порцiй

Тамъ давали ему, и все было мало, на голодъ,

Горе и нужду онъ началъ плакаться мн, какъ увидлъ

Я голоднаго волка, худаго и блднаго, стало

Жаль мн, помогъ я ему — онъ же мн родственникъ близкiй.

И вотъ за это отъ церкви папа меня отлучаетъ,

Мн велитъ непремнно съ вдома вашего тотчасъ,

Съ духомъ собравшись, съ восходомъ солнечнымъ завтра пуститься

На покаянiе въ Римъ, молить грхамъ отпущенья,

А изъ Рима ужь моремъ отплыть. ТЮкъ только и можно

Мн грхи искупить, и если домой я вернуся,

Буду тогда въ состояньи съ честью ходить вмст съ вами.

А пойди я теперь, поврьте, всякiй замтитъ:

Нашъ король-то опять связался съ Рейнеке-Ли’сомъ,

Даромъ, что самъ осудилъ на-дняхъ его къ смерти позорной!

И отлученъ сверхъ того отъ церкви онъ папою римскимъ!

Ваше величество сами усмотрите правъ иль неправъ я.’

‘Правда’ король отвчалъ: ‘не зналъ я твоихъ обстоятельствъ.

Если ты отлученъ, съ тобой мн идти неприлично.

Заяцъ, или другой кто, туда проводить меня можетъ.

А желанье твое себя покаяньемъ очистить

И отъ церковной опалы избавиться, я одобряю,

Рейнеке. И потому дарую теб позволенье

Завтра отправиться въ путь, въ этомъ теб не мшаю.

Вижу, что обратиться къ добру ты истинно хочешь.

Богъ да поможетъ теб свершить твое предпрiятье!’

ШЕСТАЯ ПСНЬ.

Такъ-то Рейнеке снова попалъ въ королевскую милость.

И величаво король, ставъ на высокое мсто,

Съ камня началъ держать рчь, всему же собранью животныхъ

Слушать смирно веллъ, и вс по чинамъ и по роду

Вкругъ услись на травк. Лисъ же по правую руку

Сталъ королевы, и началъ король свое мудрое слово:

‘Смирно стойте и мн внимайте, вы, птицы и зври,

Слабые, сильные вс, внимайте! богатые точно

Такъ же, какъ бдные — вы, бароны мои и васаллы,

Врные слуги мои и друзья, внимайте мн вс вы!

Вотъ стоитъ Рейнеке здсь, недавно еще поршили

Смерти предать его, но онъ много тайнъ намъ повдалъ,

И я врю ему и снова дарую прощенье.

Вотъ и супруга моя, королева, также за Ли’са

Проситъ меня, и я снова какъ прежде къ нему благосклоненъ.

Все прощаю ему, и жизнь, и свободу, и земли,

Все ему возвращаю. Миръ, всмъ дарованный мною,

Впредь его будетъ хранить. А вамъ всмъ подъ смертною казнью

Повелваю: везд чтить Рейнеке вмст съ семействомъ,

Гд бы ни былъ онъ съ нимъ, ночью ли, днемъ ли то будетъ.

Дале я не хочу и слышать на Рейнеке жалобъ,

Если и длалъ онъ зло, про старое нХчего помнить,

Онъ исправится, въ этомъ я за него вамъ ручаюсь.

Завтра чмъ свтъ онъ беретъ котомку и посохъ и хочетъ

Въ Римъ молиться идти, изъ Рима онъ моремъ прибудетъ,

И не прiйдетъ онъ до-тхъ-поръ, пока не получитъ отъ папы

Отпущенья въ грхахъ и въ вр святой не окрпнетъ.’

Котъ не могъ утерпть и съ Брауномъ началъ шептаться:

‘Все погибло теперь!’ воскликнулъ онъ: ‘если бы могъ я

Быть отсюда подальше! Дайте войдти только въ милость

Рейнеке снова, и онъ насъ троихъ погубитъ, разбойникъ.

ГлЮза и то не хватаетъ, а тутъ за другой еще бойся!’

‘Вечера утро мудре’ не думая Браунъ отвтилъ.

Изегримъ тоже промолвилъ: ‘Странно! пойдемте-ка вс мы

Такъ-таки прямо къ монарху’. И вотъ они дружно вскочили

И подошли къ королю и противъ Рейнеке-Лиса

Начали много и сильно ему говорить, но король имъ

Молвилъ обоимъ: ‘Разв не слышали вы, что опять я

Милость ему даровалъ?’ Король это гнвно промолвилъ

И въ ту жь минуту обоихъ веллъ схватить и въ желзо

Заковать и въ темницу отвесть непослушныхъ: онъ помнилъ

Ли’совъ разсказъ объ ихъ козняхъ и злобномъ ихъ заговор.

Такъ въ одинъ часъ измнилась участь Рейнеке-Ли’са.

Самъ-то онъ отвертлся, враги же его осрамились,

Даже такъ ловко усплъ онъ дло повесть, что съ медвдя

Кожи содрали цлый кусокъ почти въ футъ квадратный,

Чтобъ ему ранецъ хорошiй сшить изъ него на дорогу,

Такъ себя сняряжалъ онъ въ путь отдаленный. Да то ли!

Сталъ онъ еще сапоги просить себ на дорогу

У королевы и такъ ей промолвилъ: ‘Вы, королева,

Меня считайте теперь своимъ пилигримомъ, и долгій

Путь мн свершить помогите. Есть у волка дв пары

Славныхъ сапогъ, такъ не худо бъ ему уступить одну пару

Мн на дорогу — доставьте мн вы ее, королева.

Также вотъ Гиремунда могла бы мн дать свою пару.

Ей же, какъ доброй хозяйк, приходится дома сидть все.’

Просьбу его королева нашла основательной. ‘Точно,

Каждый изъ нихъ обойдтись вдь можетъ безъ пары’ сказала

Благосклонно она. И Рейнеке тутъ изъявилъ ей

Всю благодарность свою, и, ловко расшаркнувшись, молвилъ:

‘Если дв пары сапогъ ужь я получаю, такъ медлить

НХчего мн. Во всхъ добрыхъ длахъ, какiя свершу я,

Какъ пилигримъ, участницей будете вы, королева,

Вы и супругъ вашъ великій: на богомольи должны мы

Богу молиться за всхъ, кто въ чемъ-либо намъ помогаетъ,

Праведный Богъ награди васъ за милосердiе ваше!’

Такъ-то пары сапогъ лишился Изегримъ бдный.

Точно также съ женою его поступили, волчица

Съ заднихъ ногъ своихъ пару должна была снять со слезами.

Такъ они съ ногъ своихъ оба когтей лишились и кожи,

Съ Брауномъ вмст лежали и охая чаяли смерти,

Лисъ же, надвъ сапоги и ранецъ вскинувъ на плечи,

Къ нимъ подошелъ и еще смяться сталъ надъ волчицей:

‘Милая’ онъ ей сказалъ: ‘смотрите, какъ славно пришлася

Мн по ног ваша пара, надюсь, проносится долго.

Много трудовъ вы убили мн на погибель, однако,

Видите, я не погибъ, покуда мн все удается.

Былъ у васъ праздникъ на улиц, ну, и довольно,

Очередь ныньче за мною. Такъ-то и все вдь на свт,

Нужно терпнью учиться, не все принимать близко къ сердцу.

Я же теперь всю дорогу все вспоминать о васъ, милыхъ,

Добрыхъ родныхъ моихъ, буду за вашъ драгоцнный подарокъ,

И за него подлюсь я индульгенцiей съ вами,

Какъ изъ Рима вернуся моремъ на родину нашу.’

Но Гиремунда лежала въ мукахъ большихъ и отъ боли

Слова сказать не могла, однако, съ духомъ собравшись,

Съ вздохомъ глубокимъ сказала: ‘Видно, насъ Богъ наказуетъ

За прегршенiя наши, что вамъ посылаетъ удачу.’

Волкъ же, вмст съ медвдемъ, молчали и охали только:

Оба отъ ранъ изнывали, ёжась въ тяжелыхъ оковахъ

Отъ насмшекъ врага. Кота только не было съ ними, —

Какъ ни старался злодй ему удружить тмъ же самымъ.

Вотъ, на другой день, онъ началъ въ путь снаряжаться и чистить

Сталъ свои сапоги, потомъ къ королю представляться

Онъ еще побжалъ и молвилъ ему лицемрно:

‘Рабъ вашъ готовъ стопы по священной дорог направить,

Милости только прошу — священнику вы прикажите

Благословить меня въ путь, и этимъ дать увренье

Мн, что отбытье мое прiятно Творцу. ‘Такъ сказалъ онъ.

У короля капелланомъ баранъ был, онъ требы святыя

Вс до одной исполнялъ, и, сверхъ-того, числился въ званьи

Секретаря королевскаго, звался Беллиномъ-премудрымъ.

И, позвавъ его, молвилъ король: ‘Служите молебенъ

Здсь для Рейнеке-Ли’са и благословите въ дорогу,

Въ Римъ идетъ онъ молиться, оттуда же моремъ прибудетъ.

Ранецъ ему подвяжите и посохъ ему передайте.’

И Беллинъ отвчалъ: ‘Вы знаете, я полагаю,

Царь-государь, что онъ папой проклятію преданъ.

Я непрiятностей много могу получить, если бишофъ

Какъ-нибудь это узнаетъ, онъ штрафовать меня властенъ.

Самъ же я здсь сторона и Ли’су добра лишь желаю.

Но, конечно, когда бы дльцо обдлать, да еслибъ

Знать, что не будетъ упрековъ отъ бишофа, да не разсердитъ

Это нашего пробста, останется этимъ доволенъ

Соборный нашъ деканъ — молебенъ я отслужилъ бы.’

И король возразилъ: ‘Что значатъ вс эти рчи?

Много словъ вы сказали, да мало въ нихъ толку……….

…………………………………………………

Бишофъ, деканы дались вамъ! а что же вашъ бишофъ такое?

Рейнеке въ Римъ собрался, ему запретите вы, что ли?’

Мудрый Беллинъ испугался и голову въ страх повсилъ,

Онъ королевскаго гнва страшился и тотчасъ изъ книги

Началъ надъ Лисомъ читать, а Лисъ повелъ хоть бы ухомъ.

Можно представить, что пользы немного отъ чтенiя было.

Вотъ, прочтены и молитвы, даны ему ранецъ и посохъ,

И пилигримъ былъ готовъ, но лгалъ онъ всмъ, нечестивецъ!

Лживыя слезы текли изъ глазъ его льстиво-коварныхъ

По бород, какъ-будто и впрямь онъ раскаялся. Правда,

Много скорблъ онъ о томъ, что нельзя было разомъ

Всхъ ему погубить, и что только трое попались.

Но онъ всталъ и просилъ, чтобъ вс объ немъ помолились

По состоянью и силамъ, началъ сбираться въ дорогу,

Чувствовалъ, что виноватъ онъ, что страшиться онъ долженъ.

‘Рейнеке’ молвилъ король: ‘вы что-то ужь слишкомъ спшите!’

— ‘Кто задумалъ добро, тотъ медлить не долженъ’ отвтилъ

Рейнеке кротко: ‘прошу васъ меня отпустить, уже время,

Часъ мой насталъ, государь, пора мн пуститься въ дорогу.’

‘Если такъ, то ступайте’ король отвчалъ и веллъ тутъ

Всмъ придворнымъ своимъ слдовать за пилигримомъ

И проводить до заставы. А между-тмъ, въ мрачной темниц

Бдные волкъ и медвдь въ слезахъ и оковахъ томились.

Такъ-то Рейнеке снова любви королевской добился

И съ почетомъ теперь дворецъ оставлялъ и, казалось,

Шелъ опираясь на посохъ прямо къ Риму, хоть, право,

Самъ онъ не зналъ хорошенько, что длать тамъ сталъ бы. Другое

У него на ум таилось. Ему удалося

Носъ восковой и льняную бороду предъ государемъ

Скорчить своимъ, вс враги за нимъ теперь шли и съ почетомъ

Въ путь его провожали. И тутъ онъ не могъ удержаться

Отъ лукавства и козней и, разставаясь, промолвилъ:

‘Вы, государь, позаботьтесь, чтобъ оба измнника ваши

Какъ-нибудь не бжали — пусть крпче ихъ запираютъ.

Дайте имъ только спастись, за зло они снова возьмутся.

Жизни вашей опасность грозитъ, берегитесь смотрите!’

И пошелъ онъ своею дорогой съ набожной миной,

Съ видомъ смиреннымъ и кроткимъ, какъ-будто всегда былъ такимъ онъ.

Съ нимъ простившись, король назадъ во дворецъ воротился,

Зври за нимъ вс пошли, они, какъ приказано было,

Проводили пильгрима до самой заставы, и столько

Онъ передъ ними канючилъ, такимъ притворился печальнымъ,

Что и точно иной добрякъ ощутилъ состраданье.

Заяцъ косой, напримръ, глубоко былъ тронутъ. ‘О, милый

Добрый мой другъ’ сказалъ ему Лисъ: ‘такъ мы разстаёмся?

Еслибъ вамъ и Беллину было угодно со мною

Дальше немного пройдти, своимъ разговоромъ вы много

Мн бы добра оказали. Вы оба честные люди,

Съ вами прiятно подъ-часъ о томъ, о семъ покалякать,

Вс васъ добромъ поминаютъ, вы честь бы мн оказали,

Богобоязливы вы и нравственны. Жили до-сихъ-поръ

Такъ же, какъ въ схимникахъ я. Коренья вашъ столъ составляютъ,

Зеленью, травкой свой голодъ давно утолять вы привыкли,

И никогда аппетита къ мясу иль хлбу не знали.’

Такъ похвалой удалось ему обольстить простодушныхъ.

Оба пошли вмст съ нимъ къ жилищу его, показался

Имъ вдалек Малепартусъ, и Рейнеке молвилъ Беллину:

‘Вы на двор оставайтесь и спуску трав не давайте,

Кушайте сколько угодно, въ нашихъ горахъ вы найдете

Много кустовъ и растенiй здоровыхъ, сочныхъ и вкусныхъ.

Зайца жь возьму я съ собою, только просить его буду,

Чтобъ онъ утшилъ жену, она безъ того ужь горюетъ,

Если жь узнаетъ, что въ Римъ сбираюсь идти, то ужь, право,

Я не знаю какъ быть, отчаянье ей овладетъ’.

Сладкой рчью умлъ же онъ обмануть ихъ обоихъ!

Зайца въ домъ онъ повелъ, тамъ лежала лисица,

Вмст съ своими дтьми, въ гор большомъ и заботахъ:

Ужь не думала больше она, чтобъ мужь возвратился.

И вотъ теперь увидала его въ сапогахъ и съ котомкой,

Съ посохомъ въ лапк, и диво взяло ее, и спросила

Мужа она: ‘скажи жь мн, мой милый, какъ ты поживалъ тамъ?

Что испыталъ и узналъ?’ А онъ ей на это отвтилъ:

‘Къ смерти былъ я присужденъ, схватили меня и связали,

Но смягчился король и далъ мн снова свободу,

И пилигримомъ оттуда я вышелъ, въ залог остались

Волкъ съ медвдемъ. Король же далъ на расправу мн зайца,

Все, что ни вздумаемъ мы, можемъ съ нимъ сдлать, за тмъ, что

Самъ король мн сказалъ по зрломъ соображеньи:

Заяцъ предалъ тебя. За это онъ будетъ примрно

Мною наказанъ сейчасъ же и мн за все ужь заплатитъ.

Заяцъ въ испуг внималъ угрозамъ подобнымъ, смутился,

Вздумалъ-было спастись и быстро ударился въ бгство.

Но быстре ворРта Лисъ заслонилъ тутъ собою,

Зайца за шею схватил, и бдный о помощи страшно

Началъ вопить: ‘караулъ, Беллинъ, помогите! погибъ я!

Ржетъ меня пилигримъ!’ Но только не долго кричалъ онъ:

Скоро ему перегрызъ убiйца тонкое горло.

Такъ онъ уподчивалъ гостя. ‘Ну, подходите’ сказалъ онъ:

‘Станемъ скоре обдать, заяцъ жиренъ и вкусенъ.

Право, онъ въ первый разъ въ жизни теперь на что-нибудь годенъ,

Глупая тварь, давно до него уже я добираюсь.

Вотъ и добрался, пускай идетъ теперь съ жалобой!’ Дружно

Рейнеке вмст съ семьей напали на мертваго зайца,

Кожу слупили съ него и начали въ-сласть его кушать.

Вкусенъ онъ показался лисиц, съ каждымъ глоткомъ то-и-дло,

‘Слава царю-государю съ супругой!’ она восклицала:

‘Славный обдъ намъ дали они, Господь ихъ помилуй!’

‘Кушайте’ имъ говорилъ тутъ Рейнеке: ‘станетъ на всхъ насъ,

Будетъ всего у насъ вдоволь, то ли еще припасу вамъ.

Вс, наконецъ, мн заплатятъ за свои шашни и козни,

Вс, кто яму копали на гибель Рейнеке-Ли’су.’

Тутъ Эрмелина сказала: ‘тебя все спросить я хотла,

Какъ ты отъ нихъ отвертлся?’ — ‘Разсказывать долго бы было,

Онъ отвчалъ ей: — ‘кЮкъ тонко короля обманулъ я,

КАкъ обманулъ королеву и весь совтъ обморочилъ.

Правда, за то и тонка съ королемъ наша дружба,

Такъ и смотри, что порвется. Если всю правду узнаетъ,

Страшно разсердится онъ и быть бд неминучей.

Попадись ему снова я въ руки, все золото въ мiр

Не спасетъ меня больше, за мной и теперь ужь погоню,

Шлетъ онъ наврно и станетъ искать меня всюду. На милость

Я ужь теперь не надюсь, мн хорошо то извстно,

Онъ повситъ меня, — намъ должно скоре спасаться.

‘Отъ-чего бъ не бжать намъ въ Швабiю? Тамъ насъ не знаютъ,

Жить сообразно обычьямъ страны мы бы стали. И, Богъ мой!

Сколько тамъ кушаньевъ сладкихъ, сколько добра и богатства!

Курицы, гуси и зайцы, кролики, сахаръ и фиги,

Виноградъ и изюмъ и всякая живность и птица,

Тамъ и хлбъ-то пекутъ на масл и яицахъ свжихъ.

Ясна, прохладна вода, воздухъ прозраченъ и веселъ.

Рыбы всякой довольно, одна зовется галлиной,

Водятся пуллусъ, и галлусъ, и Юнасъ… названiй не вспомнишь!

Вотъ ужь рыбы такъ рыбы! И нХчего тамъ мн глубоко

Въ воду за ними ходить, какъ въ схимникахъ я укрывался,

Ихъ все, бывало, я лъ. ДЮ, жонка, если хотимъ мы

Мирно съ тобою зажить, туда убжимъ поскоре.

‘Только пойми ты меня: король возвратилъ мн свободу

Лишь потому, что я ловко налгалъ ему разнаго вздора.

Кладъ короля Эммериха доставить ему общалъ я,

Описалъ, гд зарытъ онъ и мсто назвалъ Крекельборномъ.

А пойди онъ туда искать этотъ кладъ, то, вдь, право,

Ничего не найдетъ, лишь землю всю перероетъ,

А какъ увидитъ обманъ, такъ страшно станетъ сердиться.

Можешь представить себ, сколько лгать мн тамъ приходилось,

Чтобъ отъ нихъ ускользнуть, дло-то шло вдь о ше!

Въ страх такомъ не бывалъ я еще никогда, и не дай Богъ

Вновь въ такую опасность попасться ни зЮ-что ни прР-что.

Нтъ! ужь что бъ ни случилось, меня не заманишь въ другой разъ

Ко двору добровольно, живой королю не отдамся.

Много искусства убилъ я, чтобъ выдернуть шею изъ петли.’

И огорчилась лисица и мужу сказала: ‘Погибли

Вс мы теперь! на чужбин мы будемъ и сиры и бдны:

Здсь живемъ какъ хотимъ мы. Здсь ты зЮмкомъ владешь,

Есть у тебя здсь крестьяне: такъ нужно ль теб рисковать такъ?

Право, пойдти за неврнымъ, чтобъ врнаго вовсе лишиться,

Глупо и срамно. И разв ужь вовсе мы здсь безъ защиты?

Разв бургъ нашъ не крпокъ? Положимъ, прiйдетъ король съ войскомъ,

Улицы даже обложитъ, воротъ боковыхъ у насъ много,

Много выходовъ тайныхъ, спастись всегда намъ есть средства.

Все это знаешь ты лучше меня, не легко ему будетъ

Насъ въ полонъ захватить. Объ этомъ я мало забочусь.

Но что меня огорчаетъ, такъ это то, что поклялся

Ты за море идти. И вспомнить о томъ не могу я!’

‘Милая, ты не печалься!’ Рейнеке ей отвчаетъ:

…………………………………………………….

‘Пусть по словамъ твоимъ будетъ. Дома я остаюся.

Что я въ Рим забылъ? и хоть бы десять обтовъ,

Все не хотлъ бы я видть Iерусалимъ. Я останусь

Дома у васъ и, конечно, этакъ мн будетъ спокойнй,

Я не найду на чужбин жизни привольне здшней.

А что осадитъ король насъ, такъ это впередъ намъ извстно.

Правда, могучъ онъ и силенъ, но очень можетъ случиться,

Что обману я его………………………………………………….

………………………………. Только бъ въ живыхъ мн остаться.’

…………………………………………………………….

Тутъ Беллинъ у воротъ блять съ нетерпнiя началъ:

— ‘Что же вы, Лампе, не йдете? Пойдемте, пора намъ до дому!’

Рейнеке это услышалъ, выбжалъ вонъ и промолвилъ:

‘Милый мой кумъ, Косой извинить себя проситъ, онъ съ тёткой

Занятъ теперь, говоритъ, чтобъ вы на него не сердились.

Ужь ступайте одни. Тётка его Эрмелина

Скоро его не отпуститъ, ужь дайте имъ наболтаться.’

Тутъ Беллинъ возразилъ: ‘Я слышалъ крики у васъ тамъ.

Зайцевъ голосъ я слышалъ, кричалъ: караулъ! помогите!

Не оскорбили ль его вы?’ На это отвтилъ разумный

Рейнеке: ‘Слушайте, другъ мой! я о своемъ пилигримств

Заговорилъ при жен, ее отчаянье взяло,

Страхи такiе нашли, что обморокъ сдлался съ бдной.

Заяцъ, увидя такое, такъ и ахнулъ и въ страх

Крикнулъ: Беллинъ, помогите! Беллинъ! скоре ступайте,

Тётка моя умираетъ, я тётки любезной лишаюсь!’

‘Сколько я слышалъ’ отвтилъ Беллинъ: ‘кричалъ онъ ужасно.’

‘Вс волоски на немъ цлы!’ ему побожился коварный:

‘Я бы скорй согласился, чтобъ лучше со мною, чмъ съ Зайцемъ

Приключилось несчастье. Послушайте’ такъ продолжалъ онъ:

‘Проситъ король меня, еслибъ зашелъ я домой, такъ, чтобъ въ письмахъ

Мысли свои изложилъ о разныхъ важныхъ предметахъ.

Милый племянникъ, возьмите вы ихъ съ собой — ужь готовы.

Славная мысль въ нихъ развита и много премудрыхъ совтовъ.

Заяцъ же очень-доволенъ, я съ истинной радостью слушалъ,

КЮкъ говорилъ съ своей тёткой онъ о былыхъ похожденьяхъ.

И ужь какъ разболтались! тЮкъ другъ на друга и смотрятъ!

Вмст все ли и пили, а я, между-тмъ, писалъ письма.’

‘Милый Рейнеке’ молвилъ Беллинъ: ‘вамъ, видно, прiйдется

Письма держать у себя, кармана нту ихъ спрятать.

Если сломаешь печать, вдь худо можетъ случиться.’

Рейнеке молвилъ: ‘Я это устрою. На это мой ранецъ

Намъ пригодится изъ кожи медвжьей, толстъ онъ и крпокъ,

Письма въ него уложу я. А вамъ король скажетъ спасибо,

Онъ наградитъ васъ за нихъ, и будетъ всегда уважать васъ.’

Всмъ этимъ сказкамъ поврилъ Беллинъ. А Рейнеке бгомъ,

Въ домъ опять побжалъ, свой ранецъ схватилъ и поспшно

Зайцеву голову всунулъ въ него, межъ-тмъ, размышляя,

Какъ бы принудить Беллина не развязывать ранца.

Вышедъ снова на дворъ, сказалъ онъ Беллину: ‘Вотъ ранецъ,

Вы повсьте на шею его себ, да смотрите —

Писемъ моихъ не читать, это опасныя письма,

Такъ, какъ ихъ уложилъ я, такъ вы ихъ и оставьте.

Даже и ранца не открывайте! Я узелъ искусно

На ремешкахъ завязалъ, и такъ всегда поступаю

Если о важныхъ длахъ веду съ королемъ переписку.

Вамъ же въ пользу послужитъ, когда къ королю поднесете

Ранецъ съ обычнымъ узломъ, онъ милостью царской васъ взъищетъ,

Онъ надаетъ вамъ подарковъ за то, что вы врный посланецъ.

‘Даже когда къ королю вы явитесь и захотите

Выиграть въ мнньи его, то тонко дайте замтить,

Что какъ-будто и вамъ эти письма нечужды,

Даже, что автору ихъ вы въ разныхъ мстахъ помогали,

Честь и значенье, поврьте, себ вы заслужите этимъ.’

И Беллинъ восхитился, съ мста, гд былъ, такъ и прыгнулъ

И отъ радости сталъ скакать и вправо и влво,

И промолвилъ потомъ: ‘Рейнеке! милый племянникъ!

Ну, теперь вижу и самъ, что любите въ правду меня вы.

Чести желаете мн. Теперь передъ всми чинами

При двор я прославлюсь тмъ, что прекрасныя мысли

Слогомъ высокимъ и сильнымъ такимъ выражаю. Конечно,

Не написать самому мн, какъ пишете вы, да они-то

Пусть только этому врятъ. О, какъ я вамъ благодаренъ!

Счастье, право, что я и пошелъ-то за вами. Скажите,

Какъ же вамъ съ Зайцемъ-то быть? Пойдетъ онъ вмст со мною?’

‘Нтъ! поймите меня!’ сказалъ ему плутъ: ‘невозможно!

Вы потихоньку ступайте, онъ васъ догонитъ, какъ-только

Я ему сообщу кой-о-чемъ весьма важномъ.’

‘Ну, такъ прощайте!’ молвилъ Беллинъ: ‘ужь я поплетуся’

И отправился въ путь, и въ полдень пришелъ ко двору онъ.

Только увидлъ король его съ котомкой на ше,

Тотчасъ спросилъ: ‘Скажите, Беллинъ, откуда вы это?

Гд теперь Лись? вы котомку несете, что это значитъ?’

Тутъ Беллинъ отвчалъ: ‘Онъ, государь, поручилъ мн

Вамъ отдать два письма, мы оба ихъ сочиняли.

Въ нихъ вы найдете субтильный трактатъ о длахъ весьма-важныхъ,

Все, что содержатъ они, выдумалъ я большей частью,

Здсь они въ ранц лежатъ, онъ самъ завязывалъ узелъ.’

И не медля ни мало король бобра призываетъ,

Въ званьи нотарьуса онъ и писца служилъ въ канцелярьи

У короля, его звали Бокертомъ. Вся его служба

Въ чтеньи важныхъ депешей предъ королемъ состояла,

Ибо на многихъ языкахъ онъ легко изъяснялся.

Также за Гинце-Котомъ гонецъ королемъ былъ отправленъ.

Началъ Бокертъ съ Котомъ искусный развязывать узелъ,

И, развязавъ его, вынулъ голову бднаго Зайца,

И съ удивленьемъ воскликнулъ: ‘Такъ вотъ они, письма какiя!

Кто жь это ихъ написалъ? Кто объяснитъ это дло?

Голова это Зайца-Косаго, всякiй узнаетъ.

И содрогнулись король съ королевой. Долу склонивши

Взоры, молвилъ король: ‘О, Рейнеке! еслибъ ты былъ здсь!’

И запечалились оба король съ королевой чрезмрно.

‘Лисъ меня обманулъ!’ воскликнулъ король. ‘О, зачмъ я

Лжи его грубой, безбожной поврилъ!’ такъ восклицалъ онъ

Въ страшномъ смущеньи, и вмст съ нимъ смутились вс зври.

Тутъ Леопардъ подошелъ къ нимъ, родичъ семь королевской,

И промолвилъ: ‘Я, право, не вижу, чмъ тутъ огорчаться

Вамъ, государь, съ королевой. Отбросьте черныя мысли,

Съ духомъ сберитесь! не то, вс вашу слабость замтятъ.

Разв вы не король ужь? Вс повинуются здсь вамъ.’

‘Вотъ потому-то’ отвтилъ король: ‘и не удивляйтесь,

Что я такъ духомъ упалъ. Къ-несчастiю, самъ виноватъ я.

Ахъ, онъ принудилъ меня, измнникъ, постыдною ложью

Врныхъ слугъ наказать! Вотъ оба томятся въ темниц,

Волкъ съ Медвдемъ теперь: такъ кАкъ же мн не скорбть-то?

Мало чести мн въ томъ, что я поступилъ такъ жестоко

Съ лучшими изъ бароновъ своихъ, и лжецу столько вры

НЮ слово далъ и обдумать дла не могъ хорошенько.

Все жена виновата. Въ обманъ она вдь далася,

И просить начала за него… О, еслибъ остался

Я непреклоненъ, мольбамъ и просьбамъ ея не внималъ бы!

НИчего каяться, поздно! дла ничмъ не поправишь.’

И Леопардъ отвчалъ: ‘Государь, умоляю,

Не печальтесь вы дольше! Все это можно поправить.

Дайте Медвдю, Волчиц и Волку, въ знакъ примиренья

На расправу барана, онъ же такъ дерзко, безчинно

Вамъ признался, что самъ учавствовалъ въ смерти Косаго:

Долженъ же быть онъ наказанъ! А посл вс мы возстанемъ,

Съ войскомъ на Рейнеке прямо пойдемъ и, коль будетъ возможность,

Хищника схватимъ въ полонъ и поскоре повсимъ,

Слова сказать не дадимъ, а то опять увернется.

ЧтС же до узниковъ нашихъ, они помирятся, я знаю.’

И королю то понравилось, онъ отвчалъ Леопарду:

‘Мн по нраву совтъ вашъ, такъ ступайте жь скоре

И приведите ко мн обоихъ бароновъ, пусть снова

Возл меня засдаютъ въ совт они. Созовите

Также и прочихъ зврей, что ко двору въздъ имютъ,

Пусть вс узнаютъ, кЮкъ подло Рейнеке-Лисъ обманулъ насъ,

КЮкъ отъ казни ушелъ и зайца потомъ умертвилъ онъ

Вмст съ Беллиномъ коварнымъ. Пускай вс съ почестью встртятъ

Врнаго волка съ медвдемъ, я же этимъ баронамъ

Въ знакъ примиренья дарую, слдуя вашимъ совтамъ,

Злаго Беллина со всмъ его потомствомъ на вки.’

И Леопардъ побжалъ къ узникамъ прямо въ темницу,

Ихъ обоихъ нашелъ тамъ и, снявши съ нихъ цпи, сказалъ имъ:

‘Добрыя всти несу вамъ! Несу вамъ миръ и свободу.

Слушайте только меня: король чрезвычайно жалетъ,

Что опрометчиво съ вами онъ поступилъ, и велитъ мн

Это сказать вамъ, и хочетъ, чтобъ вы остались довольны,

А въ примиренье даетъ вамъ Беллина со всмъ его родомъ,

Всею семьей и родными въ вковое владнье.

Безъ околичностей ихъ такъ и хватайте, въ лсу ли,

Въ пол ль ихъ встртите вы — вс они ваши отнын,

Дале вамъ позволяетъ король разбойнику-Ли’су

Всякое зло учинять, вредить какъ только возможно,

Ли’са съ женой и дтьми, со всей ихъ огромной роднею

Можете, гд бъ ни нашли, преслдовать, гнать безопасно.

Вотъ что король повеллъ мн возвстить вамъ обоимъ,

Онъ же съ потомствомъ своимъ держать будетъ свято обтъ свой.

Такъ позабудьте жь и вы обиды и вс притсненья,

Дайте присягу на врность ему, и васъ никогда онъ

Впредь не обидитъ, прiймите, вамъ говорю, предложенье.’

Такъ былъ миръ заключенъ. Баранъ цной своей крови

За него заплатилъ, и съ-этихъ-поръ и по-нын,

Родъ его страждетъ отъ мести мощной родни Изегрима.

Такъ вражда началась. И вотъ, свирпые волки

Безъ стыда и безъ страха съ-тхъ-поръ продолжаютъ

Рзать бдныхъ овечекъ, душить беззащитныхъ барановъ!

Право на ихъ сторон, они разсуждаютъ — и гнвъ ихъ

Не щадитъ никого, ни даже ягнятъ малолтныхъ.

И чтобъ почтить Изегрима съ Медвдемъ, король на двнадцать

Дней при себ удержалъ дворъ: ему всенародно хотлось

Выказать искренность чувствъ, съ которой онъ съ ними мирился.

СЕДЬМАЯ ПСНЬ.

Все при двор ликовало: за праздникомъ слдовалъ празникъ.

Рыцарей много явилось, сошлись туда разные зври,

Множество птицъ налетло и дружно вс прославляли

Волка съ медвдемъ, забывшихъ недавнiй плнъ и страданье.

Тамъ въ празднествахъ забавлялось лучшее общество въ мiр.

Трубы, литавры гремли и чинно шелъ танецъ придворный.

Вдоволь было всего, чего ни попросишь. Курьеры

За курьерами быстро по царству скакали и всюду

Только гостей приглашали, и птицы и зври поднялись,

Вс повалили попарно, хали денно и нощно,

Такъ и спшили, чтобъ только не опоздать имъ на праздникъ.

Между-тмъ, Рейнеке-Ли’съ, сидлъ запершись въ своемъ зЮмк

И ко двору не ршался идти: онъ зналъ, что спасиба

Тамъ не услышитъ — такъ плуту больше пришлися по сердцу

Старыя шашни и плутни. А при двор веселились,

Плись тамъ чудныя псни, напитковъ и кушанiй разныхъ

Множество было и часто ими гостей обносили,

Былъ турниръ тамъ и игры. На партiи вс раздлились —

Тамъ танцовали и пли, звучали гобои и флейты.

Весело, ясно король смотрлъ на пиръ съ возвышенья,

Нравился шумъ ему этотъ, толпа его восхищала.

Такъ протекло восемь дней (король съ королевой садились

За обденный столъ съ своими баронами чинно),

Вдругъ окровавленный кроликъ внезапно предсталъ передъ ними,

Подошелъ къ королю и съ миной печальной промолвилъ:

‘О, государь! и вы вс! надъ бднымъ рабомъ вашимъ сжальтесь!

Рдко вамъ слышать случалосъ о подобной измн,

О подобномъ поступк — Ли’съ меня притсняетъ.

Утромъ вчера, часу ужь въ шестомъ, идти привелось мн

Улицой мимо ли’сова зЮмка. Сидлъ на крыльц онъ,

Былъ одтъ пилигримомъ и какъ-будто молился.

Мирно я думалъ пройдти и даже шагу прибавилъ,

Чтобъ поскорй ко двору явиться. Меня онъ увидлъ,

Тотчасъ всталъ и на встрчу прямо пошелъ ко мн. Думалъ

Я сначала, что онъ со мной поздороваться хочетъ,

Но онъ схватилъ меня вдругъ своею предательской лапой,

И почувствовалъ я между ушей его когти,

Такъ-что ужь думалъ совсмъ съ своей головою проститься:

Длинные, право, такiе и острые… прямо на землю

Такъ вотъ и валитъ меня. Да, къ-счастью, я увернулся

И убжалъ отъ него, за мной онъ пустился и клялся,

Что отъищетъ меня, но я ни гугу и все дальше

Такъ и бгу отъ него, но ухо одно, къ-сожалнью,

Онъ у меня оторвалъ, и я съ окровавленной шеей

Къ вамъ прихожу, посмотрите: на ней четыре вдь раны!

Можете тутъ вы представить себ, какъ меня теребилъ онъ!

Съ жизнью я было-простился. Сжальтесь вы надо мною!

Вспомните, что вдь вы сами пропускъ свободный намъ дали!

КАкъ путешествовать тутъ? и кто ршится пойдти къ вамъ,

Если разбойникъ дороги обложитъ и всхъ будетъ рзать?’

Не усплъ онъ окончить, какъ воронъ болтливый явился

И говорить сталъ: ‘Великiй король, государь всемогущiй!

Всти печальныя вамъ приношу я, не въ состояньи

Я отъ страха и ужаса даже и вымолвить слова,

Сердце порвется, боюсь: такое несчастье случилось!

Мы съ женою сегодня вышли поутру и видимъ,

Рейнеке мертвый лежитъ на пол, глаза закатились,

Изъ отверстаго рта виситъ языкъ его длинный.

Такъ я и вскрикнулъ отъ страха. А онъ хоть бы самъ шевельнулся.

Громче сталъ я кричать и тмъ изъявлять состраданье:

Горе мн! ахъ, помогите! ахъ, онъ, бдный, скончался!

КЮкъ я жалю объ немъ! Теперь совсмъ я разстроенъ!

Тутъ и жена огорчилась, и оба мы начали плакать.

И ощупывать сталъ я его, и жена подступила

Также поближе къ нему, подъ самый его подбородокъ,

И прислушивать стала, не будетъ ли признака жизни

Въ немъ какого-нибудь, но тщетно она ожидала,

Умеръ онъ да и только. Теперь же слушайте дальше.

‘Только печально она и вовсе безъ всякаго страха

Ко рту его подошла и носомъ дотронулась, быстро

Онъ наскочилъ на нее и съ бдной голову сРрвалъ.

КЮкъ испугался тогда я — можете сами представить.

Господи! Господи! я восклицалъ. За мною онъ также

Было-погнался, да я усплъ улетть. Но промедли

Я хоть секунду одну — со мною онъ то же бы сдлалъ,

Самъ ужь, право, не знаю, кЮкъ въ когти ему не попался.

Слъ я на дерево въ гор… О, зачмъ не погибъ я!

Видлъ жену свою я въ когтяхъ у злодя и скоро

Онъ у меня на глазахъ несчастную сълъ. Онъ казался

Жаднымъ, голоднымъ такимъ, такъ, кажется, все онъ и сълъ бы (*),

(*) Сколько зависти проглядываетъ въ этихъ словахъ ворона! Онъ съ удовольствіемъ, кажется, пообдалъ бы самъ, вмст съ Лисомъ, трупомъ несчастной жены своей, которую такъ оплакиваетъ. Прим. перев.

Ножки одной не оставилъ, косточки вс обглодалъ онъ.

Все-то это я видлъ своими глазами! Разбойникъ

Вскор домой побжалъ, но я утерпть былъ не въ силахъ,

Къ мсту тотчасъ подлетлъ съ печалью въ истерзанномъ сердц.

Женнина кровь тамъ струилась, да перушки кой-гд пестрли.

Вотъ они! Пусть они служатъ словамъ моимъ въ подтвержденье!

Сжальтесь надъ мной, государь! Когда и теперь пощадите

Вы разбойника-Ли?са, будете праведной местью

Доле медлить и мира и безопасности гражданъ

Не оградите примрной строгостью, много на это

Ропота всякаго будетъ — чтС вамъ не по нраву прiйдется.’

……………………………………………………………………..

Такъ-то кроликъ и воронъ горе свое изложили

Передъ цлымъ дворомъ. И гнваться Нобель-король сталъ,

И воскликнулъ: ‘Клянусь же, коль такъ, своей врностью брачной,

Что за эти злодйства взъищу я примрно и строго!

Миръ мой и пропускъ такъ осмять! И это стерплю я?

Я легкомысленно, правда, тогда поступилъ съ этимъ Ли?сомъ,

Самъ еще снаряжалъ въ пилигримство его и видлъ,

КЮкъ уходилъ онъ будто-бы въ Римъ. Чего ужь не лгалъ онъ,

Низкiй лжецъ, намъ тогда! КЮкъ искусно умлъ онъ

Къ королев подбиться! Она вдь меня упросила…

Вотъ и ушелъ онъ отъ насъ: мы сами его упустили.

Горько каюсь теперь, что слушался бабьихъ совтовъ.

Срамъ на головы наши, если мы доле станемъ

Безнаказанно вору спускать такiя злодйства!

Плутомъ былъ онъ всегда и будетъ всегда имъ. Такъ нужно

Мры принять, господа, чтобъ Ли?са поймать поскоре.

Пріймемся дружно за дло, такъ все и удастся, поврьте.’

Изегриму съ медвдемъ понравились рчи такія.

‘Мы отомстимъ, наконецъ!’ они подумали оба,

Но говорить не посмли, затмъ, что король былъ не въ дух,

Необычайно сердился, такъ-что къ нему приступиться

Было совсмъ ужь нельзя. Одна королева сказала:

‘Вы напрасно, супругъ мой, разгнвались такъ, и божились,

Такъ лишь себ вы вредите напрасно и вашему сану.

Право, еще мы не видимъ во всемъ этомъ истины. Нужно

Выслушать также и Рейнеке-Ли?са. Будь онъ у насъ здсь,

Многiе вдругъ онмютъ и громко кричать перестанутъ.

Об стороны нужно всегда выслушивать. Часто

Жалобой ищутъ прикрыть лишь только свои преступленья.

Ли?са всегда я считала умнымъ и сметливымъ, злаго

Въ немъ ничего не видала и ваши же пользы имла

Я постоянно въ виду… Что жь длать? случилось иначе!

Точно разумны совты его, хоть, правда, по жизни

Онъ не совсмъ безупрёченъ. Къ-тому же, въ соображенье

Нужно взять его связи, родство. Поспшить вдь не долго,

Да улучшишь ли дло? а чтР, наконецъ, вы ршите,

То и исполните врно.’

И Леопардъ тутъ промолвилъ: ‘Къ каждому вы справедливы,

Будьте жь и къ Ли?су. Пусть онъ къ вамъ явится тотчасъ, и что вы

Съ нимъ поршите тогда, тР пусть и свершится. И врно

Вс господа раздляютъ мннье вашей супруги.’

Изегримъ сталъ говорить тутъ: ‘Пусть вс даютъ здсь совты!

Слушайте вы, Леопардъ. И еслибъ онъ даже теперь былъ

Здсь и очистилъ себя отъ этихъ новыхъ двухъ жалобъ,

Все бы было не трудно мн доказать, что онъ жизнью,

Что головой онъ рискуетъ. Но буду молчать я до-тхъ-поръ,

Какъ мы его поймаемъ. И разв ужь вы позабыли,

Какъ короля оболгалъ онъ кладомъ своимъ? Уврялъ вдь,

Что онъ зарытъ въ Крекельборн иль Гистерло — этакъ вдь лгалъ онъ.

Всхъ обманулъ онъ тогда, медвдя жь со мной обезчестилъ.

Я головою ручаюсь, что онъ-себ по полю скачетъ,

Лживый плутъ, что прохожихъ грабитъ и ржетъ на вол.

Пусть когда королю и всмъ господамъ то угодно,

Пусть поступить такъ ршатся. Только, еслибъ хотлъ онъ

Быть при двор, ужь давно бы сюда онъ явился. Не даромъ

Столько курьеровъ скакало, повсюдно гостей приглашая,

Между-тмъ не пришелъ сюда онъ и дома остался.’

И король говорить сталъ: ‘Что же мы ждать его будемъ?

Снаряжайтесь вы вс — приказъ отдаю поголовный,

Черезъ недлю въ походъ мы вс выступаемъ. Ршился

Я ужь конецъ положить всмъ жалобамъ и безпорядкамъ.

ЧтР, господа, вы на это мн скажете? Я ли не властенъ

Все государство поднять и цли добиться?

Будьте жь готовы, какъ-только вы можете, и приходите

Въ латахъ желзныхъ и съ полнымъ запасомъ разныхъ оружiй,

Съ луками, стрлами, будьте храбры и доблестны! Всякiй

Честное имя съ собою мн приноси, потому-что

На пол битвы хочу я жаловать въ рыцари. Зaмокъ

Малепартусъ осадимъ мы дружно, и что въ немъ хранится —

Скоро увидимъ.’ И вс тутъ вскричали: ‘мы будемъ готовы!’

Такъ король положилъ съ своими васаллами зЮмокъ

Малепартусъ взять штурмомъ и тамъ ужь расправиться съ Ли?сомъ.

Между-тмъ Гримбартъ, бывшiй въ совт, вышелъ тихонько

И побжалъ прямо къ Ли?су ему передать эти всти.

Грустно шелъ онъ къ нему и самъ про себя говорилъ такъ:

‘Ахъ, что изъ этого будетъ, дядя несчастный! Весь родъ твой

Плачетъ теперь по теб, глава ты нашъ мудрый! Въ день судный

Ты отступился отъ насъ, но мы въ безопасности были:

Вс мы падаемъ ницъ передъ умомъ твоимъ мощнымъ.’

Такъ онъ зАмка достигъ и Ли?са нашелъ на лужайк,

Двухъ молодыхъ голубей Ли?съ поймалъ, изъ гнздушка-было

Юныя крылья расправить бдняжки слетли, но перья

Были еще коротки, и нА земь усталые сли,

И не могли ужь подняться, а Рейнеке ихъ и царапнулъ.

Часто въ окрестности онъ охотился. Тутъ онъ увидлъ

Гримбарта, сталъ поджидать его — поклонился и молвилъ:

‘Милости просимъ, племянникъ, вы мн прiятне, право,

Всей родни! Но зачмъ же вы такъ проворно бжали?

Вы задыхаетесь! или важную всть мн несете?’

Гримбартъ ему отвчаетъ: ‘Всти мои непрiятны,

Сами вы можете видть, въ страх какомъ прихожу къ вамъ.

Жизнь и добро — все погибло! Я видлъ гнвъ королевскiй,

Онъ покля?лся въ полонъ васъ взять и казнить непремнно.

Всмъ повеллъ чрезъ недлю сбираться съ полнымъ снарядомъ

Луковъ, пищалей и стрлъ. На васъ все это нагрянетъ,

Заблаговременно вамъ подумать о томъ не мшаетъ!

Браунъ и Изегримъ въ милость вошли къ королю и тсне

Нашей съ вами ихъ дружба, и все по ихъ вол творится.

Васъ кровожаднымъ убiйцей, разбойникомъ Изегримъ громко,

Дерзко поноситъ предъ всми и короля подстрекаетъ.

Онъ фельд-маршаломъ будетъ, слово мое помяните.

Кроликъ явился, воронъ пришелъ — вдвоемъ они много

Жалобъ на васъ насказали. И если король полонитъ васъ,

Жить вамъ осталось немного! Вотъ, чего я опасаюсь.’

‘Только-то!’ Ли?съ возразилъ. ‘Все это не стоитъ вниманья.

……………………………………………………………………..

………………………………………………….Стoитъ явиться

Только въ совтъ мн — и я надъ ними властвовать буду.

Только совты давать они и умютъ, а дла

Вовсе не смыслятъ. Оставимъ все это покуда, племянникъ,

Въ зЮмокъ пойдемъ и посмотримъ, нтъ ли чего закусить тамъ.

Вотъ я поймалъ голубей — славные, жирные. Право,

Мн это блюдо вкусне всхъ прочихъ лакомствъ, за тмъ, что

Только-что съшь ихъ, въ желудк легко и свободно варятся,

Косточки сладки и вкусны — такъ во рту и растаютъ,

Кровь съ молокомъ да и только. Мн легкая пища полезна,

Вотъ и жена у меня ихъ также любитъ. Пойдемъ-те,

Ласково прiйметъ она насъ, только предъ нею о нашемъ

Разговор ни слова! Всякая малость на сердце

Ей ложится и мучитъ бдную. Завтра я съ вами

Въ путь ко двору отправляюсь, тамъ, я надюсь, племянникъ,

Вы, какъ добрый родной, мн поможете словомъ и дломъ.’

‘Жизнью и всмъ состояньемъ пожертвую вамъ я охотно’,

Гримбартъ ему отвчалъ, и Рейнеке молвилъ: ‘Я помнить

Буду объ этомъ и только бъ дали пожить мн на свт,

Вамъ отплачу я!’ Барсукъ ему на это отвтилъ:

‘Смло предстаньте предъ ними и себя защищайте,

Слушать васъ будутъ они, Леопардъ ужь голосъ свой подалъ,

Чтобъ не длать вреда вамъ, не выслушавъ вашей защиты,

То же сама королева въ совт при всхъ говорила.

Это себ вы замтьте!’ На это Рейнеке молвилъ:

‘Будьте покойны, я ужь найдусь. Король раздраженный

Только услышитъ меня, ршенье свое перемнитъ.

Можетъ случиться, что это на пользу мн даже послужитъ.’

Въ зЮмокъ вошли они оба и ласково были хозяйкой

Приняты, имъ предложила она все, что дома случилось.

Голубей раздлили и всмъ они были по вкусу,

Каждый часть свою скушалъ, и все они не были сыты,

Хоть и полдюжины врно, сколько достать могли, съли.

Рейнеке Гримбарту молвилъ: ‘А что? сознайтесь-ка, дядя,

Вдь хороши мои дти — понравиться всякому могутъ.

Какъ вамъ кажется старшiй, скажите? а младшiй-то, младшiй?

Родъ нашъ умножатъ они со временемъ, ужь начинаютъ

Формироваться на радость и счастье отцовскому сердцу.

Курицу стащитъ одинъ, другой поймаетъ цыпленка,

Въ воду ныряютъ на славу, случится ли вытащить утку,

Иль кулика. Но я чаще охотиться ихъ посылаю,

Пуще жь всего ихъ уму стараюсь учить, изворотамъ,

Какъ отъ стей и собакъ охотничьихъ имъ укрываться.

Если жь всему научу ихъ, и будутъ они поискуснй,

Поумнй и побольше, то станутъ тогда ежедневно

Всякую пищу носить къ намъ и въ дом довольство настанетъ.

Оба пошли по-отцу, играютъ въ ужасныя игры.

Только начнутъ — такъ другiе зври бгутъ безъ оглядки.

Прямо впиваются въ горло и долго не мучатъ — метода

Рейнеке-Ли?са! Скачокъ ихъ вренъ и быстръ, нападаютъ

Храбро, отважно они, а это по мн очень-важно!’

Гримбартъ сказалъ: ‘Это честь имъ длаетъ, дЮ, если дти

Такъ удаются, что скоро къ ремеслу привыкаютъ

Ради родительской пользы, то точно счастливъ отецъ ихъ.

Я, съ своей стороны, душевно желаю имъ счастья

И восхищенъ, что могу назвать ихъ своими родными.’ —

‘Ну, на сегодня довольно’ Рейнеке молвилъ: ‘пора ужь

Спать ложиться, мы вс устали, а Гримбартъ подавно.’

И легли они вс въ гостиной, устланной сномъ,

Мхомъ и мягкой травой, и скоро вс крпко заснули.

Только-лишь Ли?су со страху не спЮлось, дло-то было

Не легковато, и утро его въ размышленьи застало

Вотъ съ постели встаетъ онъ и такъ говоритъ Эрмелин:

‘Ты не бойся, меня барсукъ ко двору приглашаетъ.

Вы же вс дома сидите. А если услышишь ты толки

Обо мн, не пугайся, злымъ толкамъ не врь — врь хорошимъ.

Да береги ты мой зЮмокъ, и все намъ удастся, поврь мн.’

Но Эрмелина сказала: ‘Что это, право? Опять ты

Хочешь идти ко двору, гд вс на тебя поднялися?

Разв тебя принуждаютъ? Нужды никакой я не вижу,

Вспомни прошедшее только!’ — ‘Конечно’ сказалъ на то Ли?съ ей:

‘Тамъ со мной не шутили, многiе зла мн желали,

Былъ я въ страшной бд — чего жь не бываетъ подъ солнцемъ?

И не чаешь, какъ вдругъ не то, такъ другое случится,

Кто и иметъ здсь что, теряетъ частенько все разомъ.

Такъ ужь пусти меня въ путь, мн кое-что сдлать тамъ нужно.

Будь покойна, тебя объ этомъ прошу я, заран бояться

НИчего вамъ. Обождите! Меня ты, душка, увидишь,

Только лишь будетъ возможность, дней черезъ семь или восемь.’

И на разсвт въ дорогу пустился онъ съ Гримбартомъ мудрымъ.

ВОСЬМАЯ ПСНЬ.

Гримбартъ и Рейнеке вмст шли по широкому полю,

Путь къ королевскому зАмку прямо держали. И молвилъ

Рейнеке Гримбарту: ‘Ну, судьба, вывози! но на сей разъ

Мн сдается, что путь мой будетъ благополученъ.

Милый племянникъ, ужь снова духовнымъ отцомъ моимъ будьте!

Много съ-тхъ-поръ, какъ предъ вами я исповдался, много

Новыхъ грховъ накопилось на мн многогршномъ, услышьте

Исповдь всхъ великихъ и малыхъ, новыхъ и старыхъ.

‘У медвдя изъ шкуры былъ вырзанъ мн на котомку

Кожи добрый кусокъ: должны были волкъ и волчица

Мн уступить по пар сапогъ, все это изъ мести

Я учинилъ. Я грубою ложью гнвъ королевскiй

Не устыдился разжечь и низко царя обманулъ я:

Сплелъ ему цлую басню о заговор и клад.

Мало того, я Зайца-Косаго безщадно зарзалъ,

Я Беллину всучилъ главу мертвеца, и ужасно

Принялъ король это къ сердцу, и бдный Беллинъ поплатился.

Также и кролика я схватилъ такъ сильно за шею,

Что чуть-чуть онъ не умеръ, и злился я, что ушелъ онъ.

Долженъ я тоже признаться, что правъ въ своей жалоб воронъ:

Сълъ я жену у него. Вотъ все, въ чемъ я гршенъ съ-тхъ-поръ, какъ

Исповдался вамъ, но плутню одну позабылъ я

Вамъ тогда сообщить, теперь ужь ее разскажу вамъ,

Долженъ ее вамъ повдать за тмъ, что я не желалъ бы

Грхъ подобный на сердц дольше носить, все тогда я

На спину волку взвалилъ. Ну, слушайте: шли мы разъ вмст

Черезъ Какисъ и Эльвердингенъ, и тамъ увидали

Съ жеребенкомъ кобылу и тотъ и другая, какъ воронъ,

Были черны. Жеребенку врныхъ пять мсяцевъ было,

Голодъ томилъ Изегрима и сталъ ко мн приставать онъ:

Дядя, спросите кобылу, не продастъ ли она намъ

Своего жеребенка? и сколько онъ стРитъ? И вотъ я

Къ ней подошелъ: ‘Госпожа кобыла, ей говорю я:

‘Вашъ жеребенокъ, смю спросить? не угодноль вамъ будетъ

Намъ жеребенка продать? а мы бы купили.’ — ‘А если

Не поскупитесь’ кобыла сказала: ‘продамъ я, пожалуй,

Крайнюю цну сказать вамъ? — извольте! ее вы прочтете,

Вотъ на заднемъ копыт она и написана.’ Понялъ

Тотчасъ я штуку и молвилъ: ‘Долгомъ считаю сознаться,

Грамота мн не далася, сколько я ей ни учился.

Да и сына торгую у васъ не для собственной нужды:

Вотъ Изегриму угодно знать этР, меня и послалъ онъ.’

‘Пусть и прiйдетъ самъ’ сказала она: ‘тогда и узнаетъ’.

Я подошелъ къ Изегриму и такъ ему говорить сталъ:

‘Если свой голодъ хотите вы утолить, такъ ступайте,

Жеребенка кобыла готова продать вамъ, цна же

У нея на копыт, сказала, написана, заднемъ.

Мн и прочесть предлагала, да я, къ-сожалнью, теряю

Много тмъ, что не знаю грамот. Ужь потрудитесь

Сами прочесть о цн, авось кое-что разберете’.

‘КЮкъ не прочесть!’ отвтилъ мн волкъ: ‘великая мудрость!

Я по-латин, я по-нмецки, по-итальянски

И по-французски умю: не даромъ я въ эрфуртской школ

У мудрецовъ и ученыхъ лекцiи слушалъ, не даромъ

Диспуты съ профессорами держалъ тамъ, лиценцiи также

Вс получилъ я формально, и вс скриптуры читаю

Также легко, какъ фамилью свою. Отъ-чего не прочесть мн?

Ждите жь меня здсь, а я схожу и у ней почитаю.’

И подошелъ онъ къ кобыл и молвилъ: ‘Что просишь за сына?

Мн ты уступишь!’ Она ему отвчала: ‘Вы цну

Можете сами прочесть: написана вотъ на копыт’.

— ‘А покажи-ка!’ волкъ возразилъ. — ‘Гляди, коли хочешь’,

Молвила съ сердцемъ она, поднявъ изъ травы свою ногу,

Шесть гвоздей на подков желзной при солнц блистали,

Метко и быстро она лягнула ногою и волку

Въ лобъ потрафила прямо, онъ такъ и грохнулся нЮ-земь

И какъ убитый лежалъ. Она же со всхъ ногъ пустилась

Дальше отъ насъ и исчезла. И долго безъ чувствъ пролежалъ онъ,

Будетъ съ часъ коль не больше, очнувшись же, взвылъ, какъ собака.

Я сторонкой къ нему зашелъ и промолвилъ: ‘Ну, дядя,

Гд же кобыла? Вкусенъ ли былъ жеребенокъ? Вы сами

Славно поли, не бось, — зачмъ же меня позабыли?

Несправедливы вы, дядя, вдь я торговалъ жеребенка!

Посл обда соснули часочекъ? А ну-ка, скажите,

Что подъ ногой у ней было написано, мужъ вы ученый?’

‘Охъ!’ отвчалъ онъ: ‘не смйтесь! Въ какой просакъ черезъ васъ я

Ныньче попался! Вы просто, Богъ съ вами, безчувственнй камня,

Длинноногая лошадь! Чортъ побери ея душу!

Вдь съ подковой нога-то была — какого тутъ дьявола надпись!

Новые гвозди! шесть ранъ на лбу у меня, посмотрите!’

‘Чуть въ живыхъ онъ остался. Вотъ все, любезный племянникъ,

Я теперь исповдалъ предъ вами! Простите меня вы!

Плохо прiйдется, я знаю, мн при двор, за то совсть,

Будетъ чиста у меня и грхъ меня гнесть перестанетъ.

Молвите жь мн, что мн длать, чтобъ получить отпущенье?’

Гримбартъ ему отвчалъ: ‘Опять грховъ у васъ много.

Но мертвецы не воскреснутъ, конечно, лучше бы было,

Еслибъ они еще жили. И потому въ уваженье

Страшной минуты и близкой смерти, надъ вами висящей,

Я, какъ церкви служитель, грхи отпустить вамъ ршаюсь:

ДЮ, при двор на васъ страшно озлоблены вс, и за васъ я

Сильно боюсь, особливо за голову зайца съ васъ взъищутъ!

Дерзко тогда съ королемъ вы поступили, признайтесь,

Вамъ повредитъ это больше, поврьте, чмъ вы полагали.’

‘Ни на волосъ!’ отвтилъ шельмецъ: ‘и сказать ли вамъ, дядя,

Въ свт пробиться умть чего-нибудь стРитъ, нельзя же,

Сами вы знаете, святость въ немъ соблюдать, будто въ келль.

Медомъ торгуешь, такъ пальцы себ кой-когда и оближешь.

Заяцъ меня раздражилъ, сталъ у меня предъ глазами

Прыгать туда и сюда, понравилось жирное тло

Мн его очень, и я любовь отложилъ по невол.

Вотъ и Беллину надлалъ я непрiятностей. Если

Вредъ на ихъ сторон, то грхъ на моей точно также.

Да и они-то такiе грубые, право, въ поступкахъ

Неотесаны, глупы. Еще церемониться съ ними?

Многаго вы захотли. Я съ опасностью жизни

Кой-какъ отъ смерти ушелъ и ихъ то тому, то другому

Началъ еще поучать, да въ прокъ не пошло имъ ученье.

Правда, ближняго всякiй обязанъ любить, я согласенъ,

Только ихъ уважать я не могъ, да что толковать тутъ,

Не воскресить мертвецовъ намъ, сами вы это сказали…

Поговоримъ о другомъ, трудное время настало!

Выше-то какъ поступаютъ? Только нельзя говорить-то,

Видть вс мы здсь видимъ, да въ-тихомолку смекаемъ (*).

(*) Въ этой длинной тирад видно страшное озлобленіе Лиса на несправедливости того вка, въ особенности негодуетъ онъ на католическое духовенство, которое въ то время, какъ извстно изъ исторіи, открыто предавалось всевозможнымъ порокамъ.

……………………………………………………………………..

Сунься-ка съ жалобой тутъ! Да лучше начать ловить воздухъ!

Время даромъ уйдетъ, подумаешь, да и займешься

Чмъ-нибудь прибыльнымъ, новымъ. Что было, того не воротишь,

Что у тебя возьметъ сильный — тР и пиши ужь пропало.

Жалобъ и слушать не станутъ, только, какъ хрнъ, надошь имъ.

……………………………………………………………………..

Многимъ сядетъ на шею, что Изегримъ вмст съ медвдемъ

Снова въ совтъ затесались. Крадутъ они безпощадно,

Любитъ левъ ихъ, и всякiй смотритъ на это безмолвно:

Думаетъ, самъ попадетъ когда-нибудь въ очередь. Больше

Четырехъ ихъ сидитъ тамъ по правую царскую руку,

Милостью взъисканныхъ, знатныхъ, великихъ по чину и званью.

А промысли цыпленка какой-нибудь Рейнеке бдный,

Вс на него такъ и лзутъ гурьбою, гонятъ и ловятъ

И на казнь громогласно въ голосъ одинъ осуждаютъ.

Такъ-то мелкихъ воришекъ и вшаютъ, чтобы у сильныхъ

Было побольше добра, побольше и зЮмковъ и бурговъ.

Видите, дядя, какъ станешь думать объ этомъ и въ жизнь-то

Всмотришься ближе, такъ самъ туда же за ними ползешь,

Да разсуждать еще станешь: стало, такъ быть тому должно,

Вс вдь такъ длаютъ! Правда, и совсть тогда шевелится,

Кажетъ мн вдалек и Божiй гнвъ и судъ страшный,

И о смерти напомнитъ. Добро, добытое корыстью,

КАкъ бы ни было мало, должно возвратиться по праву.

Тутъ и раскаянье въ сердц почувствуешь, да не надолго.

И что проку быть лучшимъ, когда въ наше трудное время

Лучшiе вмст со всми на зубъ попадаютъ народу.

Всхъ-то толпа пересудитъ, никто отъ нея не уходитъ,

Каждаго рядитъ она, на всхъ небывальщину взводитъ.

Мало въ народ добра, и только немногiе стоютъ

Добрыхъ, правдивыхъ господъ. А въ псняхъ и толкахъ народныхъ

Только и слышишь про злое, хоть знаютъ въ народ про многихъ

Знатныхъ и мелкихъ господъ довольно и добраго — только

О добр-то молчатъ и рдко о немъ вспоминаютъ.

Что жь всего хуже по мн, такъ это та вредная похоть

Мелкой, заблудшейся страсти, что всми теперь овладла:

Каждый подъ чарами воли нетрезвой только и мыслитъ,

КАкъ бы свтъ въ свои руки загресть, судить и рядить въ немъ.

Нтъ — чтобъ жену и дтей въ порядк держать, свою челядь

Грубую, злую обуздать, нтъ — чтобъ себ въ тихомолку,

Коль мотаютъ глупцы, вкушать плодъ умренной жизни.

КЮкъ же посл того улучшиться мiру? Вдь каждый

Все позволяетъ себ, насильно хочетъ быть первымъ.

Такъ-то глубже и глубже въ тяжкое зло мы впадаемъ.

Ложь, обманъ, и измна, и кража, и лживыя клятвы.

Низость, грабежъ и разбой — объ этомъ только и слышишь.

Лже-пророки и плуты жестоко людей надуваютъ.

Вс живутъ какъ попало! а станешь по дружб пенять имъ,

Слушаютъ съ полу-улыбкой и отвчаютъ: эхъ, еслибъ

Грхъ былъ великъ и тяжелъ, какъ намъ проповдуютъ часто,

Первые патеры стали бъ его избгать и страшиться.

Такъ вотъ примромъ дурнымъ они себя извиняютъ,

Какъ обезьяны живутъ, но т ужь такими родились

И потому лишь страдаютъ, что размышлять не умютъ.

‘Правда, особамъ духовнымъ должно бы вести себя лучше!

Многое было бъ не худо имъ длать и скрытно и тайно:

Но они не щадятъ насъ свтскихъ, у насъ предъ глазами

Длаютъ что захотятъ, какъ будто мы вс ужь ослпли…

Нтъ, не ослпли и видимъ, что имъ, какъ и гршникамъ свтскимъ

Не по нраву ужь больше обты, посты и молитвы.

‘Вотъ хоть за Альпами, каждый патеръ любовницу держитъ:

Также и въ нашихъ мстахъ такихъ найдется не мало.

Какъ у прочихъ женатыхъ людей, у нихъ дти родятся,

Ихъ обезпечить они, конечно, желаютъ и часто

Ихъ на высокую степень богатства и власти возводятъ.

Что жь? они помнятъ о томъ, откуда и какъ они вышли?

Нтъ! они всмъ дорогу перебиваютъ и гордо

И съ-высока на всхъ смотрятъ, какъ-будто они и Богъ-знаетъ

Роду какого, и мыслятъ, что правы они да и только.

Прежде выскочекъ этихъ не такъ уважали, теперь же

Въ бары попали они. Конечно, все длаютъ деньги.

Рдко земли встрчаешь, гд бы процентовъ и пошлинъ

Не возвышали аббаты, и селъ не брали на откупъ.

Свтъ вверхъ дномъ они ставятъ, и учится злу прихожанинъ:

Всякiй, на патера глядя, грха и самъ не боится,

И слпецъ отъ добра другаго слпца лишь отводитъ.

Да и кто бы замтилъ теперь добродтели мирныхъ,

Благочестивыхъ отцовъ и то, какъ добрымъ примромъ

Зиждутъ церковь святую они? Кто живетъ по писанью?

Только въ порокахъ и зл коснютъ вс больше и больше.

Вотъ каковъ нашъ народъ, такъ кАкъ же тутъ исправляться?

‘Слушайте дальше. Еще бды никакой я не вижу,

Если кто незаконно родился — чмъ виноватъ онъ?

Я это такъ говорю, меня вы поймите. И если

Онъ смиряется только, гордымъ своимъ обращеньемъ

Не раздражаетъ другихъ, то это ему пропускаютъ.

Было бы даже гршно надъ этимъ глумиться. Рожденье

Намъ не даетъ благородства и насъ позорить не можетъ.

Лишь добродтель съ порокомъ людей отличать въ состояньи.

Мудрыхъ и истинно-добрыхъ священниковъ вс почитаютъ,

Злые, однако, всегда дурной примръ подаютъ всмъ.

Сколько съ каsедры онъ о жизни святой ни толкуй намъ,

А прихожане все скажутъ: онъ о добр говоритъ намъ,

Самъ же злое творитъ, чему же тутъ слдовать станешь?

Да и для церкви онъ пользы почти никакой не приноситъ,

Даромъ-что всмъ говоритъ: жертвуйте, зиждите церковь,

Если желаете внити въ царство небесное! Такъ онъ

Рчь заключаетъ свою, а самъ хоть бы что-нибудь подалъ,

Право, скоре онъ церкви дастъ развалиться! Живетъ онъ

Пышно, богато, одтъ всегда въ драгоцнныя ткани,

Любитъ попить и пость, а если въ мiрскiя веселья

Пустится разъ человкъ, такъ станетъ ли птъ и молиться?

Добрые пастыри денно и нощно должны быть на служб

Господу Богу и длать добро, тАкъ только и могутъ

Быть они церкви полезны, должны они добрымъ примромъ

Паству стезею спасенья ввести во врата благодати.

‘Знаю ихъ, стриженыхъ, я! трещать и болтать лишь для вида

Только и знаютъ, и ищутъ всегда что ни есть богатйшихъ,

Любятъ польстить человку, да по гостямъ только ходятъ.

Прошенъ одинъ — глядишь, и другой за нимъ слдомъ тащится.

А за другимъ ужь и двое и трое. Кто лучше у нихъ тамъ

Въ монастыр говоритъ, того и въ чины производятъ,

Длаютъ стражемъ, чтецомъ, прiоромъ. А кто посмирне,

Тотъ въ сторонк держись. Работа тоже не равно

Раздлена у нихъ тамъ. Одни и ночью на хорахъ

Пть должны и читать, дозоромъ ходить по кладбищу,

Между-тмъ, какъ другiе живутъ во всякомъ довольств,

Въ нг, поко, и лучшiй кусокъ имъ всегда достается.

‘А легаты? а пробсты? аббаты, прелаты, блицы

И монахини? много бъ объ нихъ разсказать было можно!

Только и слышишь везд: давай мн побольше, съ меня же

Ничего не бери. И, право, мало найдется

Между ними ведущихъ святую жизнь по закону.

ТАкъ духовенство теперь съ пути совратилось, ослабло.’

‘Дядя!’ отвтилъ барсукъ: ‘вы, вижу, въ чужихъ прегршеньяхъ

Начали каяться мн. Вамъ это едва-ли поможетъ?

Я полагаю, что будетъ довольно и собственныхъ вашихъ.

Да, и вправду, скажите, что вамъ-то, дядя, за дло

До духовенства и прочихъ сословiй? Пусть всякiй по силамъ

НСшу носитъ свою и самъ за то отвчаетъ,

КЮкъ въ своемъ состояньи долгъ свой исполнить стремится,

И отъ такого отвта никто не избавится, старъ ли,

Молодъ ли, въ свт ль живетъ, иль молится въ сумрачной келль.

Вы жь далеконько зашли и слишкомъ-много сказали,

Этакъ, пожалуй, введете вы и меня въ искушенье.

Вы въ-совершенств узнали, кАкъ все на свт творится,

Вамъ бы только постричься скоре. Я самъ съ своей паствой

Къ вамъ бы нА-духъ явился, вашихъ ученiй послушалъ,

И поучился бъ уму, оно, конечно, и правда,

Много изъ нашихъ найдется грубыхъ, тупыхъ и развратныхъ..’

‘ТЮкъ подходили они къ дворцу короля. И промолвилъ

Рейнеке-Лисъ: ‘ршено!’ и съ духомъ сталъ собираться.

Тутъ имъ на встрчу попался Мартынъ-обезьяна: онъ только

Было собрался въ дорогу и въ Римъ отправлялся, обоимъ

Имъ поклонился и Лису молвилъ: ‘дядя, надйтесь!’

Сталъ о томъ и о семъ разспрашивать Ли?са, хоть дло

Было ему все извстно. — ‘Ахъ, кАкъ фортуна-то стала

Въ эти дни меня гнать!’ Рейнеке-Лисъ ему молвилъ:

‘Вотъ, какiе-то воры снова меня оболгали,

Снова меня обвиняютъ, особенно кроликъ и воронъ,

Ухо одинъ потерялъ, другой жены не отъищетъ.

Мн-то до этого что? И если бы только съ монархомъ

Мн удалось перемолвить, ужь имъ бы порядкомъ досталось.

Но подъло меня совсмъ отлученье отъ церкви.

Дло объ этомъ теперь въ рукахъ у пробста, а онъ, вдь,

Съ всомъ большимъ при двор. А подъ проклятьемъ за волка

Я нахожусь…………………………………………………………

……………………………………………………………………….

………………………………………………………………………

Я и помогъ ему въ бгств. Самъ сожалю, клевещетъ

Онъ на меня ежечасно и яму мн роетъ. Такъ кАкъ же

Въ Римъ я отправлюсь? КАкъ дома, безъ помощи всякой, семейство

Я покину? Вдь, волкъ въ поко его не оставитъ,

Всячески будетъ вредить, я ужь знаю. Также найдется

Много другихъ, кром волка, ко мн питающихъ злобу.

Еслибъ не Рима проклятье, я бы нашелся что длать,

Могъ бы опять при двор спокойно попробовать счастья.’

Ли?су Мартынъ отвчалъ: ‘помочь я могу вамъ, какъ кстати!

Самъ я въ Римъ отправляюсь и тамъ вамъ буду полезенъ.

Васъ угнетать не позволю! Какъ бишофскiй писарь, я въ этомъ

Дл имю понятье. Я устрою, чтобъ пробста

Вызвали въ Римъ, а ужь тамъ со мною онъ вдаться будетъ.

Дядюшка, будьте покойны, я ужь обдлаю дльцо,

Я аппелировать стану, о! у меня ужь, наврно,

Васъ абсольвируютъ тотчасъ — я самъ принесу вамъ извстье,

Всплачутся ваши враги, и деньги и трудъ потеряютъ:

Знаю, какъ въ Рим ведутся дла-то, знаю, чтС нужно

Сдлать, что пропустить. Тамъ мой дядюшка Симонъ

Въ сил большой и въ почет, радъ помогать онъ за деньги.

Плутня, вотъ господинъ! и докторъ Взятка почтенный,

И Вертушка, и Безпрiютный — со всми знакомъ я!

Деньги впередъ я послалъ, такъ, знаете, лучше со всми

Тамъ познакомиться. Любятъ они волочить человка:

Денегъ хотятъ, вотъ и все тутъ. И будь ваше дло тЮкъ криво,

Что и поправить нельзя, его я ужь выпрямлю деньгой.

Дашь имъ грошъ, такъ милость найдешь, не дашь, такъ и двери

Вс предъ тобою запрутся. Вамъ лучше здсь оставаться,

Я ужь займусь вашимъ дльцомъ и распутаю узелъ.

Вы жь ко двору отправляйтесь, тамъ наврно найдете

Госпожу Рюкенау, жену мою врную, любятъ

Царь и царица ее — умна и находчива страшно.

Вы перемолвите съ нею, она чрезвычайно-охотно

Добрымъ друзьямъ помогаетъ. Много родныхъ тамъ найдете.

Правымъ быть не всегда безопасно. Съ нею теперь тамъ

Дв сестрицы живутъ, да трое собственныхъ дтокъ,

Сверхъ-того много другихъ изъ вашего рода, готовыхъ

Вамъ за всегда услужить, какъ только вамъ будетъ угодно.

Еслижь вамъ все-таки въ прав откажутъ, увидите сами

Сколько я всу имю. А станутъ васъ притснять тамъ,

Тотчасъ пишите ко мн! и мигомъ я все государство

Отлучаю отъ церкви, короля съ королевой,

Жонъ, мужей и дтей. Я интердиктъ посылаю —

Нтъ больше пнiя въ церкви, нтъ обдень, молебновъ,

Ни похоронъ, ни крестинъ и такъ дальше! Такъ ли, племянникъ?

Папа и боленъ и старъ, въ дла никакiя не входитъ,

Тамъ на него и не смотрятъ. Всми теперь помыкаетъ

Кардиналъ Ненасытный — всю себ власть онъ загребъ тамъ,

Видный и пылкiй мужчина такой, и скоръ на ршенья.

Любитъ двицу одну, я съ нею знакомъ, и она-то

Просьбу ему поднесетъ, а ей захотть только стРитъ,

Все вверхъ дномъ повернется, а Партiя — писарь? тотъ знаетъ

Толкъ въ монетахъ и древнихъ и новыхъ, при немъ проживаетъ

Многослышка — помощникъ, вСтъ такъ придворный! Нотарьусъ

Венденъ есть тамъ, баккалавръ обоихъ правъ, и когда он

Годъ лишь прослужитъ на мст, то лихо въ письм наторетъ.

Есть тамъ двое судей — одинъ Монетой зовется,

А Донарьемъ другой, что скажутъ, тР и случится.

Такъ-то дется въ Рим много проказъ и продлокъ,

Папа о нихъ и не знаетъ: было бъ друзей только больше!

Вдь они и прощаютъ грхи и съ народовъ проклятья

Церкви снимаютъ. Будьте жь покойны, дядюшка милый!

Знаетъ король ужь давно, что я не дамъ васъ въ обиду,

Выведу васъ на дорогу, ужь вы на меня положитесь.

Пусть онъ подумаетъ только, кАкъ много есть лицъ, состоящихъ

Съ нами въ тсномъ родств и ему на совт полезныхъ.

Это вамъ много поможетъ, какъ ни пойди ваше дло.’

Лисъ ему отвчалъ: ‘Вы много меня ободрили,

Этого я не забуду, лишь-бы спастись удалось мн.’

Тутъ они оба простились. Рейнеке съ Гримбартомъ мудрымъ

Прямо пошелъ ко двору, гд зло на него умышляли.

ДЕВЯТАЯ ПСНЬ.

Рейнеке-Лисъ наконецъ двора достигъ, полагая

Отстранить отъ себя обвиненья. Но только увидлъ

Всхъ враговъ своихъ лютыхъ, кАкъ вс они собрались тамъ,

Какъ вс жаждали мести и казни его только ждали,

Духомъ онъ палъ, сомнваться началъ, однако же смло

Мимо бароновъ прошелъ онъ, Гримбартъ бжалъ за нимъ слдомъ.

Вотъ къ королевскому трону они подступили, и Гримбартъ

На ухо Лису шепнулъ: ради Бога, не трусьте!

Вспомните, Рейнеке, трусу счастье въ удлъ не дается,

Храбрый самъ ищетъ опасность и весело съ нею играетъ,

Изъ напастей и бдъ она же его и выводитъ.’ —

‘Правду вы мн говорите’ Рейнеке молвилъ: ‘спасибо

Вамъ за прекрасный совтъ, и если свободы добьюсь я,

Я его не забуду. — И вотъ онъ кругомъ оглядлся,

Много родныхъ увидалъ въ толп, да только немного

Было межъ нихъ доброхотовъ: многимъ умлъ насолить онъ.

Всякой выдр, бобру послднему спуску, разбойникъ,

Онъ не давалъ: безчинствовалъ страшно съ ними со всми.

Но за то и друзей довольно онъ въ зал увидлъ.

Лисъ передъ трономъ колно преклонилъ и промолвилъ

Съ важнымъ, задумчивымъ видомъ: ‘Богъ, кому все извстно,

Кто на вки вковъ всеблагъ, всесвятъ и всесиленъ,

Васъ да хранитъ, государь, и васъ, мою королеву,

Мудрость и мысли благiя вамъ да подастъ Онъ, чтобъ правду

Отъ неправды умли вы отличать, потому-что

Много лжи межъ людей теперь ходитъ. Наружностью только,

Постнымъ лицомъ взять хотятъ. О, еслибъ на лбу своемъ каждый

Роспись мыслей носилъ, и могъ бы король это видть —

Стало бы ясно тогда, что лгать я не мастеръ, что трону

Честью и правдой служить, служить необлыжно готовъ я.

Пусть обвиняютъ меня враги мои лютые, имъ бы

Очень хотлось мн повредить и милостей вашихъ,

Какъ недостойнаго ихъ, лишить меня безвозвратно.

Но давно мн извстна справедливость монарха

Нашего и государя, его же никто съ пути правды

Не совращалъ никогда — такъ и теперь это будетъ.’

Вс сошлись и столпились теперь, и каждому видть

Рейнеке-Ли?са хотлось и каждый хотлъ его слышать,

Онъ уличенъ въ преступленьяхъ, такъ кЮкъ защищаться онъ станетъ?

‘Рейнеке, дерзкiй злодей!’ промолвилъ король: ‘твои рчи

Нын тебя не спасутъ, нын теб не помогутъ

Ложь и обманъ и пронырство! Твой смертный часъ наступаетъ.

Врность свою ты прекрасно на кролик и на вРрон

Мн доказалъ! Конечно, и этого было бъ довольно,

Но ты измну творишь по всмъ концамъ государства,

Лживы и скоры проказы твои, да недолго продлятся.

Мра терпнья полна, журить тебя больше нестану.’

Рейнеке тутъ ужь подумалъ: что теперь будетъ со мною?

О когда-бъ удалось мн опять побывать въ моемъ зЮмк!

Гд мн выдумать средства? Ну ужъ пусть будетъ, что будетъ!

Нужно же вылзть изъ петли, попробуемъ все безъ разбора.

‘Славный король, государь нашъ великiй!’ такъ Рейнеке началъ:

‘Если угодно вамъ думать, что казни я срамной достоинъ,

То обсудили вы дло не съ истинной точки, извольте

Внять моимъ оправданьямъ. Вдь прежде я былъ вамъ полезенъ,

Въ гор, всегда оставался вамъ вренъ, когда удалялись

Многiе, что между нами стали теперь мн на гибель,

Ловятъ случай вредить мн, когда я въ отсутствiи. Я васъ,

Государь, умоляю судить меня безпристрастно,

Ну, окажусь виноватымъ, такъ казнь понесу я конечно.

Вы и не вспомнили врно обо мн, государь, кЮкъ на страж,

Самой бдительной былъ я во многихъ концахъ государства.

И не-уже-ль ко двору пришелъ бы я, еслибъ за мною

Были грхи иль проступки? Напротивъ, скоре я сталъ бы

Вашихъ очей избгать, отъ лютыхъ враговъ укрываться.

Нтъ, тогда ужь, конечно, я бы не вышелъ изъ зАмка

Ни за какiя сокровища въ мiр, тамъ я свободенъ

Былъ средь владнiй своихъ, на собственной почв. И такъ-какъ

Я за собой преступленiй не вдалъ, то и пришелъ къ вамъ.

Только сбирался идти я на стражу, какъ повелнье

Гримбартъ принесъ мн — идти ко двору. И снова я началъ

Средства выдумывать, кАкъ бы съ церковью мн помириться,

Много объ этомъ съ Мартыномъ я говорилъ и уврилъ

Онъ меня клятвой священной, что отъ проклятiя папы

Въ Рим избавитъ меня. — Я въ Римъ, говоритъ, отправляюсь:

Я, говоритъ, это дло теперь на себя принимаю,

Вы жь, говоритъ, ко двору отправляйтесь, будьте покойны,

Снимется съ васъ отлученье отъ церкви. Вотъ что сказалъ мн,

Самъ Мартынъ-обезьяна, а онъ ужь дла эти знаетъ:

Съ нимъ господинъ Онегрундъ, прекраснйшiй бишофъ въ знакомств,

Вотъ ужь пять лтъ какъ при немъ Мартынъ съ судахъ безотлучно.

Я и пришелъ къ вамъ, и что же? снова меня обвиняютъ,

Снова жалобы есть, про жалобы только и слышишь.

Кроликъ косой на меня клевещетъ, но Рейнеке самъ вдь

Не за горами теперь: пусть же теперь онъ выходитъ,

Станетъ со мною глазъ нЮ глазъ! Извстно, легко за глаза-то

Всхъ поносить и позорить, но должно выслушать также

И противную сторону, прежде, чмъ судъ произносить.

Эки вдь лживыя твари эти кроликъ и воронъ!

Вотъ за добро благодарность! Третьяго дня рано утромъ

Кроликъ со мной повстрчался и вжливо мн поклонился,

Я передъ зЮмкомъ стою и псалмы прилежно читаю.

Я, говоритъ, ко двору отправляюсь, — ‘Съ Богомъ!’ отвтилъ

Путнику я, потомъ онъ прибавилъ: ‘голоденъ страшно

Я и усталъ!’ — ‘Не хотите ль покушать чего?’ я промолвилъ

Ласково кролику. — ‘Очень вамъ былъ бы за то благодаренъ’,

Онъ мн отвтилъ, а я ему возразилъ: ‘на здоровье,

Радъ чмъ могу вамъ служить’. И вотъ мы отправились въ зЮмокъ.

Я предложилъ ему вишень и масла: — по пятницамъ мяса

Я вдь не мъ. Вотъ онъ хлбъ, плоды и маcло сталъ кушать.

Тутъ подошелъ мой сыночекъ младшiй къ столу — ну, ребенокъ!

Вздумалъ видно взглянуть, не будетъ ли скушать чего тамъ:

Любитъ лакомства дти — мальчикъ за что-то и взялся.

Какъ его създитъ по рыльцу мой гость ни съ того ни съ другаго —

Кровь потекла изъ зубовъ вдь. Рейнхартъ, мой старшiй, увидвъ

Это, прямёшенько въ горло обидчику зубомъ вцпился,

Чуть-чуть его потаскалъ и тмъ отомстилъ за братишку.

Я, не думая долго, тотчасъ же сталъ разнимать ихъ

И наказалъ еще сына. Такъ если слды и остались,

Кроликъ въ томъ самъ виноватъ, того ль озорникъ еще стРилъ?

Еслибъ я зло умышлялъ, такъ съ нимъ бы управились дти.

Вотъ его благодарность! Я, говоритъ, ему ухо

Откусилъ: онъ за честь себ это долженъ поставить.

Тамъ еще воронъ приходитъ ко мн, говоритъ, что супруги

Онъ лишился своей: она обожралася, будто —

Рыбу, будто, большую съ костями она проглотила.

Гд это было — онъ знаетъ то лучше, теперь же изволитъ

Сваливать все на меня, меня обвинять въ душегубств,

Самъ ее умертвилъ онъ, и еслибъ я только былъ властенъ

Строже его допросить, заплъ бы онъ новую псню.

Эти вРроны летаютъ, до нихъ прыжкомъ не допрыгнешь.

‘Если въ подобныхъ длахъ меня обвинить ужь взялися,

Пусть достоврныхъ и честныхъ свидтелей ставятъ, тАкъ должно

Поступать съ благороднымъ, прямымъ человкомъ, я въ-прав

Требовать этого. Если жь свидтелей нХгд съискать имъ,

Есть еще новое средство: на поединокъ готовъ я!

Пусть назначутъ намъ мсто и время, достойный противникъ

Выступитъ пусть изъ рядовъ, мн ровный по роду и званью,

И тогда каждый изъ насъ самъ защититъ свое дло.

Кто себ честь завоюетъ, за тмъ пусть она остается.

Искони право такъ признавалось — я требую битвы.’

Вс столпились въ кружокъ и слушали дерзкiя рчи

Рейнеке-Ли?са съ нмымъ удивленьемъ. И испугались

Страшно кроликъ и воронъ, покинули дворъ и ни слова

Молвить въ отвтъ не посмли, только дорогой ужь стали

Разговаривать между собою: невыгодно будетъ

Съ Ли?сомъ дольше тягаться. КАкъ ни возьмемся за дло,

Все его проиграемъ. Видано ль это? Мы были

Съ Ли?сомъ одинъ-на-одинъ, свидтелей не было: мы же

Будемъ, пожалуй, еще виноваты. Чтобъ его черти

Взяли, дерзкаго плута, за вс его преступленья!

Съ нами сражаться онъ вздумалъ? А намъ вдь бы плохо пришлося.

Нтъ, слуга вашъ покорный! Мы знаемъ, кЮкъ скоръ и лукавъ онъ,

Ловокъ, золъ и хитеръ. Насъ пятерыхъ ему будетъ

Мало, поврьте, все это стало бы намъ дорогонько.’

Изегримъ тоже съ медвдемъ были не въ дух, имъ сильно

Не по нраву пришлось, что оба истца удалялись.

Тутъ промолвилъ король: ‘Если еще кто иметъ

Жалобу мн принести, пусть тотъ выходитъ скоре!

Слышать все мы готовы. Вчера угрозъ было много…

Здсь стоитъ обвиненный! Гд жь обвинители длись?’

Рейнеке молвилъ въ отвтъ: ‘Вотъ такъ-то всегда и бываетъ,

Только жалобы слышишь: то тотъ, то другой виноваты,

А предстанетъ виновный, вс по домамъ разбредутся.

Вотъ хоть и эти злоди, кроликъ и воронъ, они бы

Вовсе не прочь наказанью меня и безчестью подвергнуть,

Но они повинились, и я имъ прощаю, тмъ больше,

Что съ моимъ появленьемъ они раскаялись оба

И отъ двора удалились. Какъ я пристыдилъ ихъ обоихъ!

Сами вы видите нын, кЮкъ за глаза-то опасно

Врить злымъ клеветамъ на слугъ испытанныхъ, врныхъ,

Блое длаютъ чернымъ и ненависть къ добрымъ питаютъ.

Прочiе жалки мн, право, да о себ я молчу ужь.’

‘Слушай’ король ему молвилъ: ‘слушай, коварный измнникъ,

Что тебя побудило, скажи мн, врнаго Лампе,

Письма носившаго мн, такъ убить безпощадно и злобно?

Разв теб не простилъ онъ всего, что ты съ нимъ ни проказилъ?

Посохъ съ котомкой теб подарилъ я, всмъ былъ снабженъ ты,

Въ Римъ отправиться моремъ ты совсмъ собрался ужь,

Сдлалъ я все для тебя и ждалъ отъ тебя исправленья.

Что же вижу теперь? ты зайца убилъ для почину.

Съ встью ко мн Беллина прислалъ, онъ голову зайца

Мн въ котомк принесъ и всмъ намъ сказалъ громогласно,

Что приноситъ мн письма, тобой сочиненныя вмст

Съ нимъ, Беллиномъ, и онъ въ нихъ высказалъ лучшiя мысли.

А въ котомк лежала глава умерщвленнаго зайца.

Мн въ насмшку вдвоемъ вы сдлали это. Беллина

Тутъ же въ заложники взялъ я, и жизни своей онъ лишился,

Какъ душегубецъ и лжецъ, теперь за свою берегись ты.’

Рейнеке молвилъ въ отвтъ: ‘Что слышу я? зайца въ живыхъ нтъ?

Да и Беллина мн не видать ужь? что со мной будетъ?

О, я несчастный! О, еслибъ я могъ умереть вмст съ ними!

Ахъ, вдь съ обоими съ ними гибнетъ мой кладъ драгоцнный!

Вдь я съ обоими съ ними отправилъ къ вамъ кучу сокровищъ,

Лучше которыхъ не съищешь на всемъ бломъ свт. Кто могъ бы

Предполагать, что Беллинъ убьетъ несчастнаго зайца,

Кладъ похититъ у васъ? Нтъ! видно, что должно беречься

Тхъ, въ комъ лукавства не видишь, въ комъ злости вовсе не чаешь.’

Дальше слушать не могъ отъ гнва король раздраженный,

Онъ удалился въ покои свои, недослушавши Ли?са,

Даже не ясно понявъ смыслъ его рчи, онъ казни

Ли?са подвергнуть ршился. Въ покояхъ своихъ королеву

Онъ съ супругой Мартына засталъ, госпожей Рюкенау.

Очень любили ее король съ королевою. Ли?су

Въ пользу это пошло. Она воспитаньемъ блистала,

Знала много наукъ и ловко вела разговоры,

Гд бы она ни явилась, каждый къ ней обращался,

Каждый ее уважалъ. Она замтила тотчасъ,

Что король былъ разгнванъ и молвила мудрое слово:

‘Васъ, государь, никогда не брало раскаянье, если

Просьбамъ моимъ иногда вы внимали, и даже въ минуты

Сильнаго гнва прощали мн слово о милости царской.

Будьте жь и нын ко мн благосклонны: дло идетъ вдь

О моемъ собственномъ род! Кто же своихъ покидаетъ?

Рейнеке, чмъ бы онъ ни былъ, съ родни мн, его поведенье,

Если позволено будетъ мн это замтить, похвально.

Такъ-какъ самъ онъ явился на судъ, то я полагаю

Дло его справедливо, вотъ тоже отецъ его, бывшiй

И въ почет и въ сил при вашемъ родител славномъ, —

Сколько терплъ вдь отъ злыхъ языковъ и доносчиковъ лживыхъ!

Что жь? всегда пристыжалъ ихъ. СтРило въ дло лишь вникнуть,

Все разъяснялось сейчасъ же: завистники низкiе даже

Часто заслуги умли ему обращать въ преступленья.

Такъ всегда оставался онъ въ бРльшемъ почет, чмъ Браунъ.

Съ волкомъ теперь, а имъ также не худо бы было подумать,

Чтобы поменьше на нихъ отвсюду слышалось жалобъ,

Много и ихъ обвиняютъ, только они-то о прав

Мало смыслятъ, что видно изъ ихъ совтовъ и жизни.’

Тутъ король возразилъ ей: ‘КАкъ можете вы удивляться,

Что на Рейнеке золъ я, на вора, который недавно

Зайца еще умертвилъ, Беллина ввелъ въ искушенье

И съ такимъ наглымъ безстыдствомъ во всемъ запирается ныньче

И себя называетъ и честнымъ и врнымъ слугою,

Между-тмъ, какъ отвсюду ростутъ одн жалобы только,

И доказательства съ ними какъ онъ надъ миромъ смется,

Какъ онъ разбоемъ, убiйствомъ и кражей все государство,

Всхъ моихъ подданныхъ врныхъ въ разоръ разоряетъ, разбойникъ?

Нтъ! чего тутъ терпть?’ Но тутъ обезьяна сказала:

‘Правда, немногiе могутъ разумно дйствовать въ жизни,

Дать при случа мудрый совтъ, и кто это можетъ,

Слава тому и почетъ, но сколько завистниковъ тайно

Славу ту подрываетъ, а соберется ихъ много,

Дйствуютъ прямо, открыто. Вотъ хоть бы съ Рейнеке ныньче!

Но они не изгладятъ воспоминанья, кАкъ часто

Мудро совтывалъ вамъ онъ, когда вс другiе молчали.

Вотъ и недавно еще — вы помните врно — крестьянинъ

Вмст съ змею пришли къ вамъ, никто не умлъ разсудить ихъ,

Лисъ же тотчасъ нашелся, его вы тогда похвалили.’

И, немного подумавъ, король ей на это отвтилъ:

‘Помню еще я объ этомъ дл, да только забылъ я,

КАкъ оно вышло тогда, запутано, кажется, было.

Если еще не забыли, напомните, сдлайте милость,

‘Ваше желанье законъ мн’, она королю отвчала.

‘Года два тому будетъ, — къ вамъ однажды приходитъ

Съ жалобой змй, что крестьянинъ, дло свое проигравшiй

Уже два раза, не хочетъ ршенью суда покориться.

И потому мужика онъ къ вамъ представить ршился,

И разсказывать началъ, шипя отъ волненья и злости.

Гд-то въ щель на забор змю пролсть захотлось,

Но попался онъ въ петлю живую, которую кто-то

Прикрпилъ передъ щелью, горло ему затянуло…

ТЮкъ бы и умеръ онъ тамъ, еслибы, къ-счастiю, путникъ

Не проходилъ той дорогой. Въ бд ему онъ взмолился:

‘Сжалься надъ мною несчастнымъ, спаси меня отъ напасти!’

Змю отвтилъ крестьянинъ: ‘Пожалуй, спасти тебя можно,

‘Жалко мн, право, тебя, но только сперва поклянись мн,

‘Въ томъ, что не сдлаешь зла мн’. Змй согласился на это,

Клятвой страшной поклялся, что зла ему длать не станетъ,

Что бы потомъ ни случилось, и спасъ его добрый крестьянинъ.

‘И пошли они вмст дорогой, и чувствовать голодъ

Началъ змй и, нацлясь, хотлъ мужика онъ ужалить,

Въ страх отъ змя едва усплъ отскочить злополучный.

‘Это твоя благодарность? То ль заслужилъ я?’ вскричалъ онъ,

‘Разв не клялся ты страшною клятвой?’ И змй ему молвилъ:

‘Голодъ меня принуждаетъ, я съ нимъ не знаю чтС длать,

‘Клятва ничто предъ нуждою, такъ видишь, стало-быть, правъ я’.

Тутъ крестьянинъ промолвилъ: ‘Ну, подожди хоть немного!

‘Вотъ мы встртимъ людей, они насъ по правд разсудятъ’.

‘НХчего длать, изволь’ змя? ему отвчала.

Такъ пошли они дальше и надъ ркой повстрчали

Стараго вРрона съ сыномъ. Змй подозвалъ ихъ обоихъ,

И подозвавши сказалъ имъ: ‘Слушайте вы и судите!’

Выслушалъ воронъ все дло, подумалъ и такъ разсудилъ ихъ:

Змю крестьянина съесть… Онъ самъ быть надялся въ дол.

И отъ радости змй на кольцахъ своихъ закачался:

‘Ну, побда моя! теперь для меня нтъ попреку’.

‘Нтъ’ крестьянинъ отвтилъ: ‘еще не проиграно дло,

‘Разв можетъ разбойникъ приговаривать къ смерти?

‘Разв довольно судьи одного? Нтъ, я по закону

‘Требую новыхъ судей, пусть пять, пусть десять обсудятъ

‘Дло мое, и тогда послушаемъ, что они скажутъ’.

‘Такъ пойдемъ же!’ змй молвилъ. И пошли они дальше,

И повстрчался имъ волкъ съ медвдемъ и въ кучку сошлись вс.

Тутъ всего опасаться началъ крестьяни — затмъ что

Средь пятерыхъ такихъ парней жутко ему приходилось,

ВРроны, змй и медвдь съ волкомъ его окружили.

Началъ онъ трусить жестоко, и точно, стакнувшись съ другими,

Волкъ произнесъ приговоръ: змй можетъ пожрать человка,

Голодъ не знаетъ закона, нужда разршаетъ отъ клятвы.

ПРтомъ холоднымъ прошибло крестьянина, вс они вмст

Жаждали смерти его. И вспрянулъ съ ужаснымъ шипньемъ

Змй и облилъ слюною его, но Тотъ увернулся.

‘Несправедливо’ воскликнулъ онъ: ‘ты поступаешь. Кто право

‘Далъ теб надъ мною?’ Змй отвчалъ: ‘Ты вдь слышалъ,

‘Два раза судьи судили, и ты проигралъ въ оба раза.’

‘Сами они и ржутъ и грабятъ’ отвтилъ крестьянинъ:

‘Я не хочу ихъ и знать, пойдемъ къ королю мы судиться.

‘Что онъ ни скажетъ, готовъ я суду его покориться,

‘И когда проиграю, хоть горя еще мн прибудетъ,

‘Нужды нтъ, все снесу я’. Тутъ волкъ съ медвдемъ сказали

Съ злою насмшкой: ‘Попробуй, пожалуй, но только

‘Все-таки змй побдитъ, онъ этого только и хочетъ.’

Дло въ томъ, что они надялись вс на придворныхъ

И полагали, что такъ же, какъ и они, т разсудятъ,

И спокойно пошли къ вамъ и путника взяли съ собою,

И передъ вами предстали два ворона, змй, волкъ съ медвдемъ.

Волкъ-отъ даже самъ-трётъ къ вамъ явился, за нимъ уцпились

Двое дтей его, звали старшаго сына Прожорой.

Младшiй звался Ненасытнымъ, и отъ нихъ отъ обоихъ

Больше, нежли отъ всхъ, бдный мужикъ натерплся.

Доли своей прогулять боялись они — вдь такiе,

Право, всегда ненасытные: выли тогда передъ вами

Неприлично и грубо — вы еще вывесть изъ залы

Ихъ тогда повелли. И сталъ крестьянинъ просить васъ,

Сталъ говорить, кЮкъ змя его умертвить собиралась,

Благодянье забывши и клятву свою нарушая!

Жарко онъ васъ умолялъ о спасеньи. Змй согласился,

Что разсказалъ онъ всю правду. ‘Меня’ онъ сказалъ: вынуждаетъ

‘Голодъ смертельный къ тому — онъ правъ и законовъ не знаетъ’.

‘Въ думу вы, государь, тогда погрузились. Забота

Ваше чело омрачила, ршить это дло казалось

Трудно вамъ по закону, согласно уставамъ и правд.

Вамъ жестокимъ казалось крестьянина бднаго, помощь

Змю подавшаго въ нужд, осудить на съденье,

Но, съ другой стороны, и голодъ вамъ правымъ казался.

Вы созвЮли совтъ. И судъ большинства, по-несчастью,

Смерть произнесъ человку — всмъ пообдать хотлось,

Вс пособить полагали зм. Но вотъ вы за Ли?сомъ

Въ Малепартусъ послали: толковъ разныхъ въ совт

Было объ этомъ довольно, да проку изъ нихъ было мало.

Рейнеке тотчасъ явился, выслушалъ все со вниманьемъ.

Судъ ему предоставили вы: что скажетъ, тР будетъ.

Рейнеке молвилъ, подумавъ: ‘Прежде, чмъ судъ свой скажу я,

‘Нужно мн видть то мсто, гд все это было, и если

‘Змй по-прежнему будетъ въ петл висть, какъ крестьянинъ

‘Въ первый разъ его видлъ, то дло само разршится.’

И привязанъ былъ змй къ тому же самому мсту,

Точно такъ, какъ крестьянинъ его у забора увидлъ.

Рейнеке молвилъ потомъ: ‘Каждый изъ нихъ теперь снова

‘Въ прежнемъ своемъ положеньи — процессъ никмъ не проигранъ

‘И не выигранъ также, вопросъ теперь, кажется, ясенъ.

‘Хочетъ крестьянинъ, такъ можетъ змю еще разъ изъ петли

‘Вынуть, а нтъ, такъ не надо — пусть его въ петл оставитъ.

‘Съ честью и волей онъ можетъ идти своею дорогой.

‘Такъ-какъ услугу принявши, змй измнилъ своей клятв,

‘То по всей справедливости данъ крестьянину выборъ.

‘Тутъ, какъ я думаю, виденъ смыслъ непреложный закона,

‘Кто здсь иначе его понимаетъ, пусть голосъ подастъ свой’.

‘Вамъ и совтникамъ вашимъ судъ Ли?са пришелся по нраву,

Рейнеке былъ прославляемъ, крестьянинъ благодарилъ васъ,

Каждый славилъ премудрость Рейнеке-Ли?са и даже

Королева сама объ немъ съ похвалой отзывалась.

Много толковъ пошло: волкъ съ медвдемъ скоре

Годны къ войн, говорили въ народ, ихъ всякiй боится,

Такъ и были бъ у мста, гд кровь народная льется.

Сильны, огромны и храбры они — что правда, тР правда,

Только въ совт у нихъ замтенъ ума недостатокъ:

Что-то ужь слишкомъ они начали силой хвалиться.

А на пол сраженья, — посмотришь, похрамывать стали.

Но до неистовства храбры за то у себя они дома,

Въ пол же любятъ въ засад они полежать. А вышла гд схватка,

Тамъ, какъ гршные вс, они побои глотаютъ.

Эти медвди и волки всюду лишь гибель приносятъ:

Все равно имъ въ чьемъ дом случился пожаръ — имъ бы только

Къ угольямъ ближе, погрться, только бы зобъ имъ набить свой —

Все по нихъ трынъ-трава. Яйца сами глотаютъ,

Бднымъ скорлупку даютъ и думаютъ, длятся честно.

Рейнеке-Лисъ со всмъ своимъ родомъ, напротивъ, искусенъ

Въ многихъ полезныхъ длахъ, онъ мудръ, онъ хорошiй совтникъ.

Если онъ проступился предъ вами, мой царь, то не камень

Онъ, человкъ. Вдь никто его не замнитъ въ совт,

Лучше совта не дастъ. Прошу васъ, простите вы Ли?са!’

Тутъ король возразилъ ей: ‘Увидимъ. Тогда все случилось

Такъ, какъ вы намъ разсказали, змй былъ въ петл оставленъ.

Но, не взирая на то, вашъ Ли?съ озорникъ и мерзавецъ,

Онъ не исправится въ жизнь! Съ нимъ всякое дло опасно,

Того и смотри, что обманетъ, уметъ всегда увернуться.

Кто ему по плечу здсь? Волкъ, и медвдь, и ворона

Котъ и кроликъ вс не по немъ, онъ всхъ ихъ позоритъ,

Всмъ имъ вредитъ. Одному онъ ухо отгрызъ, у драгаго

Глазъ подбилъ или вышибъ, а третьяго жизни лишилъ онъ!

Не понимаю я, право, кЮкъ вы за злодя вступаться

Можете, мн за него замолвливать доброе слово?

‘О, государь!’ обезъяна сказала: ‘скрывать не хочу я,

Родъ-то его благороденъ, великъ и могучъ, не забудьте!’

И поднялся король и вышелъ въ собранье. Стояли

Вс тамъ, его ожидая, и много тамъ увидалъ онъ

Ли?совыхъ близкихъ родныхъ: пришли они вс заступиться

За главу своего, и было бы трудно назвать ихъ.

И увидлъ король тутъ всхъ его доброхотовъ,

Всхъ враговъ его лютыхъ: казалось, весь дворъ раздлился.

Сталъ король говорить: ‘Слушай же, Рейнеке! Можно ль

Мн извинить твою дерзость, Можно ль простить, что съ Беллиномъ

Вмст, вы кроткаго Лампе убили? можно ль простить мн,

ЧтР, дерзновенные, вы всунули голову зайца.

Вмсто писемъ, въ котомку и мн такъ ее передали?

Вамъ надо мной посмяться хотлось, одинъ ужь наказанъ,

Палъ кровавою жертвой Беллинъ, ожидай ты того же!’

‘Горе мн!’ Рейнеке молвилъ: ‘О еслибъ я умеръ, несчатный!

Дайте мн все разсказать вамъ, слушайте и разсудите:

Если виновнымъ найдете, сейчасъ же меня умертвите,

Все равно не спасусь я, ужь все равно я погибну.

Вдь измнникъ Беллинъ похитилъ столько сокровищъ,

Сколько изъ смертныхъ никто не видывалъ въ жизни! За нихъ-то

Бднаго Лампе убилъ онъ! Я ихъ поручилъ имъ обоимъ,

И Беллинъ, какъ нарочно, ихъ у меня похищаетъ.

Еслибъ они отъискались! Но я начинаю бояться,

Что ужь никто ихъ не съищетъ, и что навсегда они сгибли.’

Но обезьяна на то возразила: ‘надяться будемъ!

Если они на земл, то можно еще отъискать ихъ.

Съ ранняго утра до ночи мы будемъ на поискахъ, будемъ

Спрашивать встрчныхъ о нихъ, всхъ и мiрянъ и духовныхъ,

Но разскажите-ка намъ, что это были за вещи!’

Рейнеке молвилъ: ‘То были драгоцнныя вещи,

Трудно подобныхъ найти, кто ими теперь обладаетъ,

Тотъ бережетъ ихъ наврно. КАкъ жена Эрмелина

Будетъ о нихъ горевать! Она никогда не проститъ мн:

Сколько она убждала меня имъ обоимъ не врить.

Вотъ напраслину взводятъ теперь на меня и желаютъ

Всми силами мн повредить въ вашемъ мнньи,

Но я за правду стою, суда ожидаю, и если

Буду признанъ невиннымъ — стану по всмъ государствамъ,

Стану съ опасностью жизни искать похищенныхъ сокровищъ.’

ДЕСЯТАЯ ПСНЬ.

‘О, мой король!’ разсказывать началъ хитрый ораторъ:

‘Благоволите позволить мн здсь предъ друзьями своими

Вамъ повдать о томъ, сколько вещей драгоцнныхъ

Было назначено мною для васъ. И хоть вамъ не достались

Эти сокровища, все же желанье было похвально.’

— ‘Къ длу,’ король перебилъ, ‘и, если можешь, будь кратокъ.’

‘Честь и счастье погибли! Все вы узнаете тотчасъ’

Рейнеке молвилъ печально. ‘Первою вещью былъ перстень,

Я его отдалъ Беллину — онъ вамъ, государь, былъ назначенъ.

Былъ онъ чудесно составленъ, мой удивительный перстень,

Былъ онъ изъ чистаго золота выкованъ тонко и нжно,

Въ казнохранилищ царскомъ блистать былъ ужь точно достоинъ!

Въ немъ извнутри, на сторонк кругло къ персту обращенной,

Были врзаны буквы, то были еврейскiя буквы,

И изъ нихъ составлялись три еврейскiя слова

Съ страннымъ, волшебнымъ значеньемъ. Въ нашемъ царств никто бы

Не изъяснилъ этихъ словъ. Одинъ только Абрiонъ Трирскiй

Былъ способенъ прочесть ихъ. Онъ родомъ Еврей и ученый,

Знаетъ не только языки, но даже нарчья, какими

Отъ Пуату говорятъ до самыхъ границъ Люнебурга.

Что жь до каменьевъ и травъ, Еврей въ совершенств ихъ знаетъ.

Я показалъ ему перстень однажды и онъ мн промолвилъ:

Чудныя вещи въ перстн таятся………………………………

………………………………………………………………………

………………………………И кто этотъ перстень на пальц,

Станетъ носить, тотъ отъ всхъ опасностей будетъ избавленъ,

И ни громы, ни молньи, ни чары его не погубятъ.

Дале жидъ говорилъ: носящiй вашъ перстень на пальц,

Въ стуж самой жестокой замерзнуть не можетъ, онъ будетъ

Долголтенъ, и крпокъ и дряхлость его не коснется.

Камень рдкiй снаружи былъ вдланъ, свтлый карбункулъ,

Ночью онъ ярко блестлъ и ясно показывалъ вещи.

Много силъ въ немъ таилось: больныхъ исцлялъ онъ внезапно,

Кто прикасался къ нему, терялъ тотъ мгновенно недуги,

Здравъ становился. Одной лишь смерти не могъ побдить онъ.

Дале жидъ открывать сталъ карбункула чудныя силы:

Счастливо съ нимъ обладатель вс земли обходитъ, объздитъ

И ни огонь, ни вода ему повредить не посмютъ,

НХчего плна ему и всякой измны страшиться,

Отъ насилья враговъ его каждый разъ онъ избавитъ.

Съ нимъ онъ въ битв съ врагами цлую сотню поборетъ.

Силой своей этотъ камень у ядовъ и травъ вредоносныхъ

Свойство вредить отнимаетъ. Также и ненависть можетъ

Онъ уничтожить: кто сильно не жаловалъ прежде владльца,

Тотъ почувствуетъ скоро въ чувствахъ своихъ перемну…

‘Кто бы могъ перечислить вс силы чудеснаго перстня,

Мною найденнаго въ клад отцовскомъ? Его государю

Я положилъ подарить, затмъ, что подобною вещью

Я обладать не достоинъ, я знаю свое положенье.

Только одинъ, думалъ я, мудрйшiй изъ мудрыхъ подъ солнцемъ

Можетъ владть имъ: наше блаженство, имущество наше

Только на немъ и почiетъ, онъ нашъ государь и владыко,

И я надюсь, что жизнь его охраню отъ напастей.

‘Дале было Беллину поручено королев

Зеркало съ гребнемъ вручить, на память отъ врнаго Ли?са.

Вещи эти однажды я взялъ изъ отцовскаго клада —

Нравились мн, въ цломъ мiр не было лучшихъ издлiй.

О, какъ часто жена желаньемъ имть ихъ терзалась!

Вс богатства для ней были ничто передъ ними,

И мы ссорились часто, но я непреклоненъ остался.

Нын же зеркало съ гребнемъ послалъ я къ вамъ, королева!

Вы завсегда были къ Ли?су благодтельно-добры

И отъ напастей меня словомъ своимъ ограждали,

Часто моей милосердой заступницей вы появлялись,

Вы благородны, породы высокой, васъ украшаетъ

Добродтель, и родъ вашъ въ словахъ и дяньяхъ блистаетъ:

Зеркала съ гребнемъ вы были достойны! но ихъ, къ-сожалнью,

Вы и видРмъ не видали, и навсегда они сгибли.

‘Вотъ хоть бы гребень сначала. Кость пантера избралъ художникъ.

Этотъ зврь благородный живетъ между Индьей и раемъ.

Разными красками кожа на немъ и пестретъ и блещетъ.

И куда ни пойдетъ онъ, чувствуешь запахъ чудесный,

Вотъ почему и вс зври любятъ ходить за нимъ слдомъ.

Запахъ его имъ здоровъ и знаютъ они это свойство.

Вотъ изъ его-то костей былъ выточенъ тщательно гребень,

Свтлый какъ серебро и блый до изумленья,

А ужь запахомъ былъ лучше гвоздикъ и фiалокъ.

Съ смертью этого звря запахъ вселяется въ кости.

Въ нихъ навсегда остается — его ужь ничмъ не прогонишь,

Лечитъ онъ всякiй недугъ и даже отъ всякой отравы.

‘И на спинк у гребня рзьба чудесно сплеталась

Съ золотою каемкой и красной и синей лазурью.

А на пол среднемъ вырзалъ чудно художникъ,

Какъ троянскiй Парисъ сидлъ у колодца однажды

И трехъ божественныхъ женщинъ вдругъ предъ собою увидлъ.

Звали Палладой одну, Юноной другую, а третья

Имя Венеры носила. И долго он враждовали…

Спорили долго объ общемъ яблок, каждой хотлось

Плодомъ владть нераздльно, он, наконецъ, согласились:

Пусть ихъ разсудитъ Парисъ и яблоко дастъ во владнье

Той, чья грація лучше и красота совершеннй.

‘Долго смотрлъ на нихъ юноша съ страстнымъ вниманьемъ.

Вотъ въ разговоръ съ нимъ вступила Юнона: когда ты признаешь

Лучшей меня и прiйму я изъ рукъ твоихъ плодъ драгоцнный,

То по богатству ты первымъ будешь изъ смертныхъ. Паллада

Также сказала ему: мн отдай яблоко лучше,

Будешь могучъ ты и силенъ, и други и нХ други будутъ

Трепетать и блднть предъ тобою. Венера сказала:

Что въ богатств и сил? Разв отецъ твой не царь ужь?

Разв Гекторъ и прочiе братья твои не могучи?

Разв Троя безъ войска? и вы недовольно народовъ,

Недовольно земель власти своей покорили?

Если яблоко мн ты, какъ лучшей изъ трехъ насъ, присудишь,

Будешь кладомъ владть, прекраснйшимъ въ цлой вселенной.

Кладъ этотъ будетъ женою — красавицей, ласковой, скромной,

Благородной и кроткой, — какой не бывало на свт!

Дашь мн яблоко, будешь супругой царя Менелая,

Кладомъ изъ кладовъ, владть, прекрасной царицей Еленой.

‘Юноша яблоко отдалъ Венер, какъ лучшей изъ женщинъ,

И она помогла ему Елену похитить.

Менелая супругу: онъ обладалъ ею въ Тро.

Выпукло эта исторья на пол середнемъ виднлась,

И щиты окружали ее съ объясненьемъ приличнымъ,

СтРило только прочесть, и басни смыслъ былъ понятенъ.

‘Слушайте дальше о зеркал! тамъ бериллъ превосходный

Вмсто стекла красовался, блистая своей чистотою,

Въ немъ отражалося все, что даже за милю случалось,

Было ли днемъ то, иль ночью. И если въ лиц недостатокъ

Былъ у кого, иль въ глазу бльмо, на-примръ, появлялось —

Въ зеркало стРило только взглянуть и мгновенно сходили

Вс недостатки съ лица, увчье и даже уродство.

Такъ и не диво, что такъ мн чуднаго зеркала жалко!

Изъ драгоцннаго древа была составлена рама,

СИsимъ зовется оно и крпость его чрезвычайна,

Черви не точатъ его, и вотъ почему его цнятъ

Выше золота, только эбенъ къ нему близко подходитъ.

Разъ отличный художникъ, въ правленье царя Коромпарда,

Выточилъ лошадь изъ чернаго дерева, чуднаго свойства:

Въ часъ на ней пролеталъ всадникъ сто миль и побол.

Я теперь не могу вамъ подробно объ этомъ повдать,

Только увренъ, что въ мiр такого коня не бывало.

‘Въ полтора фута кругомъ та рама была шириною,

И искусной рзьбой была разукрашена чудно,

Золотыя слова подъ каждою сценой сверкали,

Смыслъ рзьбы объясняя. Вс эти исторiи вкратц

Я разсказать вамъ хочу. Во-первыхъ, съ лошадью сцена:

Звистью лошадь пылала, и однажды съ оленемъ

Объ закладъ стала биться, что перегонитъ оленя,

Вотъ и пустились они, но только лошадь отстала.

И огорчилась она, и стала тогда съ человкомъ

Разговаривать: ‘Счастье’, сказала, ‘найдешь ты со мною,

Если слушаться станешь меня. Садись мн на спину,

Мы съ тобою догонимъ оленя — въ лсу онъ укрылся,

Будетъ онъ твой, коль поймаемъ, продашь ты мясо и кожу,

Славныя деньги получишь за нихъ, садись и поскачемъ!’

— ‘Ладно’, пастухъ отвчалъ, вскочилъ на нее и пришпорилъ.

Вскор олень показался, они за нимъ поскакали,

Только онъ снова исчезъ въ чащ дремучей деревьевъ.

И усталая лошадь тутъ человку сказала:

‘Слезь-ка, послушай, съ меня, я, право, страшно устала.’

‘Шутишь’, пастухъ возразилъ: ‘теперь ты ужь мн повинуйся,

Востры шпоры мои, сама мн подставила спину.’

Такъ ее всадникъ осилилъ, и такъ награждается злоба,

Такъ награждаются т, которые въ зависти ближнихъ

Думаютъ зломъ поразить, но злу подвергаются сами.

‘Я продолжаю разсказъ свой о томъ, что было на рам,

КЮкъ оселъ и собака разъ состояли на служб

У одного богача, только у барина стала

Не оселъ, а собака любимицей, ла съ нимъ вмст

Рыбу и мясо и дичь, спала у него на колняхъ,

Лучшiй кусокъ ей всегда доставался, за это собака

Часто виляла хвостомъ и барину руки лизала.

‘Больдевинъ, видя блаженство собаки, грустилъ втихомолку

И разсуждалъ самъ съ собою: что это съ бариномъ сталось,

Что онъ лнивую тварь такъ любитъ и жалуетъ. Даже

Скачетъ она на него и лижетъ ему подбородокъ!

Я же весь день на работ кули вожу и таскаю,

Пусть-ка попробуетъ онъ съ десяткомъ собакъ наработать

Въ цлый годъ, сколько я одинъ наработаю въ мсяцъ!

И, не взирая на это, ей лучшiй кусокъ достается,

Мн же солому бросаютъ, мн спать неудобно и жостко,

И куда ни погонятъ меня, надо мною насмшки

Сверхъ того сыплются. Право, не въ мочь мн терпть это дольше,

Самъ я хочу, наконецъ къ барину въ милость попасться.

‘Только онъ это промолвилъ, явился на улиц баринъ,

ЗАдралъ хвостъ тутъ оселъ и прыгая началъ брыкаться,

Прямо на барина лзъ, лягая его безпощадно,

Все это съ крикомъ и ревомъ, съ визгомъ и звонкимъ блеяньемъ.

Сталъ, наконецъ, у него лизать подбородокъ и щеки,

Такъ-что шишки на лбу и синяки повскакали.

Баринъ пятился въ страх, крича, что есть мочи: ловите!

Ради Бога, ловите осла! Убйте, пожалуй!

Слуги на крикъ прибжали, посыпались градомъ удары,

И въ хлву онъ былъ запертъ: тамъ онъ осломъ и остался.

‘Много найдется такихъ же ословъ, которые счастью

Ближнихъ завидуютъ вчно безъ пользы себ и безъ проку.

А добьются они хорошаго мста, богатства —

Ну, ни дать ни взять свиньи сидятъ за столомъ и хлебаютъ

Ложками супъ ароматный. Оселъ пусть кули и таскаетъ,

Спитъ на жосткой солом и жретъ труху на конюшн.

Станешь съ нимъ обращаться иначе — зазнАется тотчасъ.

Гд оселъ власти достигнетъ, тамъ проку мало выходитъ.

Выгодъ себ только ищутъ, а тамъ хоть трава не рости имъ!

‘Дале вамъ, государь, повдаю я, и за слово

Не взъищите съ меня вы — изображалось на рам

Въ тщательной, ясной рзьб, кАкъ отецъ мой однажды

Съ Гинце-котомъ союзъ заключилъ — искать приключенiй

И поклялись они оба храбро стоять другъ за друга,

Другъ противъ друга не йдти и честно длиться добычей.

Такъ и отправились въ путь и вскор нашли на охоту,

На егерей и на гончихъ, стоявшихъ вблизи отъ дороги.

Гинце-котъ тутъ примолвилъ: ‘Что теперь станемъ мы длать?’

Мой же старикъ отвчалъ: ‘Выходитъ курьёзная штука,

Къ-счастiю, я постарался мшокъ свой наполнить водою,

Также и клятву мы помнимъ — храбро стоять другъ за друга,

Это важне всего.’ На это котъ ему молвилъ:

‘Будь что будетъ, а мн одно остается къ спасенью.’

И поспшно вспрыгнЩлъ онъ на дерево, чтобы укрыться

Отъ насилья собакъ — такъ предалъ онъ дядю роднаго!

Въ страх великомъ остался отецъ, собаки бжали.

Котъ же ему говорилъ: ‘Ну, какъ же вы, дядя? скоре

Свой мшокъ открывайте! Что же вы медлите? Время!’

Между-тмъ егеря трубили въ рога и скликались.

Съ мста рванулся отецъ, собаки за нимъ полетли

Съ лаемъ и визгомъ ужаснымъ, отъ ужаса сильно потлъ онъ,

Но разршаяся часто, онъ наконецъ облегчился

И не помнилъ ужь самъ, кЮкъ отъ погони ушелъ онъ.

‘Слышали вс вы, кАкъ срамно близкiй родной его предалъ,

Не взирая на всю любовь и доврье. Вдь дло

Шло о жизни отца! Собаки его нагоняли

И нагнали бъ, конечно, когда бы не вспомнилъ онъ, къ-счастью,

Объ ущельи одномъ, туда-то юркнулъ онъ съ разбга,

И борзы?я изъ вида его наконецъ потеряли.

Есть довольно такихъ же мерзавцевъ, какимъ оказался

Гинце въ то время: такъ кЮкъ же любить мн его, посудите?

Хоть и простилъ я ему, да все какъ-то зло остается.

Все это врзано было на рам, въ словахъ и картинахъ.

‘Дале тамъ красовалось одно приключеньице съ волкомъ,

КАкъ за добро и услуги бываетъ онъ благодаренъ.

На живодёрн однажды нашелъ онъ дохлую лошадь,

Кости одн оставались, но такъ-какъ онъ долго постился,

То и началъ глодать съ жадностью кости и какъ-то

Кость одна поперегъ ему горла застрла, и сталъ онъ

Страшно вопить и кричать, что онъ умираетъ отъ боли.

Шлетъ посла за посломъ просить къ себ доктора, только

Ни за какiя богатства ему помочь не ршались

Вс доктора въ околодк — видно, смыслили мало!

Тутъ журавль наконецъ на сцену явился съ баретомъ

Краснымъ на маковк. Съ просьбой больной къ нему обратился:

‘Докторъ, спасите меня отъ смерти! Возьмите за это

Сколько хотите съ меня — кость только выньте изъ горла.’

‘И поврилъ журавль словамъ его лживымъ и всунулъ

Въ волкову пасть свой носъ съ головою и вынулъ занозу.

‘Больно!’ волкъ завопилъ: ‘ты только мн боли прибавилъ!

Ты у меня берегись! Теперь же тебя я прощаю.

Сдлай это другой, я такъ терпливо не снесъ бы.’

‘Будьте покойны’, отвтилъ журавль: ‘теперь вы здоровы,

Дайте же мн награжденье, его заслужилъ я, надюсь.’

‘Вотъ еще новости!’ молвилъ больной: ‘я чуть-чуть не умеръ,

А онъ хочетъ награды, а самъ позабылъ мою милость:

Разв отгрызъ я теб глупую голову съ носомъ?

Иль ты изъ пасти моей ее не въ цлости вынулъ?

Разв твой длинный носище не мало мн боли надлалъ?

Если ужь о наград зашла у насъ рчь, то по-правд,

Я скорй былъ бы долженъ требовать платы.’ Такъ часто

Иной господинъ со слугою своимъ обращается бднымъ.

‘Эти исторiи вс кругомъ по рам тянулись,

Чудной рзьбой отличаясь, и много тамъ надписей было,

Много выпуклыхъ сценъ. Считалъ я себя недостойнымъ

Зеркаломъ чуднымъ владть — я знаю свое положенье,

А потому и послалъ его я своей королев.

Ей и супругу ея я думалъ угодное сдлать.

Такъ и всплакались дти мои, мальчуганы лихiе,

Какъ отправлять его сталъ я. Они передъ нимъ все играли —

Нравилось зеркало имъ, въ него то-и-дло смотрлись,

Хвостикъ ли вскинутъ на спинку, зубки ль оскалятъ въ улыбк,

Въ зеркал все имъ и видно. Жаль, что не могъ я предвидть

Смерти честнаго Лампе, когда ему и Беллину

Я поручалъ эти вещи, надясь на ихъ безкорыстность,

Я считалъ ихъ обоихъ людьми честнйшими въ мiр,

Лучшихъ друзей никогда мн на умъ имть не входило.

Проклятъ да будетъ убiйца! Ужь я же узнаю, кто держитъ

Вещи мои въ заперти, отъищется подлый убiйца!

Если бы здсь кто вдалъ, да зналъ и намъ сообщилъ бы

Гд запрятанъ мой кладъ и кто убилъ бднаго Лампе!

‘ДЮ, государь, передъ вами проходитъ столько длъ важныхъ,

Столько заботъ ежедневно на умъ вашъ высокiй ложится,

Что не припомнить всего вамъ, впрочемъ, вы не забыли

Той услуги, быть-можетъ, какую отецъ мой покойный

Вашему въ этихъ мстахъ оказалъ. Родитель вашъ славный

Сдлался при смерти боленъ, отецъ мой его не оставилъ,

Просто жизнь ему спасъ, и все говорить вамъ угодно,

Что ни я, ни отецъ мой полезны вамъ не были вовсе.

Благоволите, монархъ мой, меня вы выслушать дальше.

Съ позволенiя вашего я доложу вамъ, что въ сил,

Слав, чинахъ и почет, при родител вашемъ

Мой отецъ состоялъ въ качеств медика. Зналъ онъ,

КАкъ разсматривать воду больнаго, природ съ разсчетомъ

Онъ помогать разумлъ, глаза ли болли, иль въ члены

Злой недугъ забирался, все онъ излечивалъ мигомъ,

Зналъ эметическихъ силъ влiянье и вмст зубныя

Боли лечилъ въ совершенств: играя, выдергивалъ зубы.

Врю охотно, что вы про то позабыли, не диво:

Только по третьему году вы были тогда. Вашъ родитель

Разъ зимой заболлъ и слегъ не на шутку въ постелю,

Даже и встать онъ не могъ — все на рукахъ и носили.

Тутъ повеллъ онъ собрать, отсюда до самаго Рима,

Всхъ докторовъ знаменитыхъ, и вс обрекли его на смерть,

Вотъ за моимъ старикомъ онъ наконецъ посылаетъ,

Выслушалъ все мой отецъ и понялъ недугъ тотъ опасный.

‘И омрачился печалью отецъ мой и молвилъ: ‘Великiй,

Добрый мой государь, я отдалъ бы — о! какъ охотно! —

Жизнь свою, если бы могъ спасти васъ этимъ отъ смерти!

Впрочемъ, дайте взглянуть мн въ стекло на вашу урину.’

Тотчасъ отцовскому слову внялъ вашъ родитель, но только

Чувствовалъ страшную боль — ему становилось все хуже.

Вотъ на зеркальной рам все это въ лицахъ стояло,

КЮкъ вашъ славный родитель внезапно тогда излечился.

Но отецъ мой промолвилъ: ‘Хотите вы излечиться,

Тотчасъ, немедля, ршитесь скушать волчью печенку,

Только волкъ этотъ семи лтъ быть долженъ, ни меньше, ни больше.

НХчего тутъ ужь скупиться, не то вамъ смерть угрожаетъ.

Кровью окрашена ваша вода, ршайтесь скоре!’

‘Волкъ стоялъ средь придворныхъ и съ трепетомъ слушалъ все это.

Вашь родитель волку промолвилъ: ‘Вы поняли, сударь?

Я надюсь, что вы охотно мн печень даете.

Для моего исцленья.’ Волкъ же на это отвтилъ:

‘Я по пятому году! вамъ она не поможетъ!’

‘Полно-те вздоръ говорить!’ отецъ мой промолвилъ: ‘Не вижу

Въ этомъ помхи я, право, впрочемъ, по печени вашей

Я тотчасъ же увижу, годится ль она намъ.’ И въ кухню

Волка позвали, и печень его оказалася годной.

Вашъ родитель глотнулъ ее цликомъ, и тотчасъ же

Боль его уменьшилась и онъ совсмъ исцлился.

Онъ въ благодарность отцу дипломъ на ученую степень

Далъ и веллъ его числить придворнымъ врачомъ и хирургомъ.

‘Съ-этихъ-поръ мой отецъ былъ неразлученъ съ монархомъ.

Вашъ родитель потомъ ему подарилъ — мн извстно

Это наврно — чудесный браслетъ золотой и богатый,

Красный баретъ, чтобъ носить его при двор передъ всми,

ДА, онъ въ чести’ и почет тогда при двор находился!

Съ сыномъ его ужь не то, теперь отъ него отвернулись,

И объ отцовскихъ заслугахъ ужь боле вовсе не помнятъ…

Алчныхъ плутовъ теперь въ чины возводятъ и только

О корысти хлопочутъ они, а право и мудрость

Могутъ въ тни оставаться. Лакеи въ барство ползли

И плечами своими за нихъ отдувается бдный.

Выйдетъ пройдоха въ чины и смотришь ужь бьетъ, притсняетъ

Всхъ, кого ни попало, забывши, откуда самъ вышелъ,

Выгоду лишь норовитъ онъ выжать изъ всхъ обстоятельствъ.

Много найдется здсь знатныхъ такого покроя. Не внемлютъ

Ни моленьямъ, ни просьбамъ они, когда имъ подарковъ

Не несутъ вмст съ ними, только всмъ и толкуютъ:

Денегъ, денегъ несите! въ первoй, другой разъ и въ третiй. (*)

(*) Какъ на аукціонахъ.

‘Эти жадные волки себ загребать лишь умютъ

Лучшiй кусокъ, а когда прійдется имъ малость какую

Дать для спасенья монарху, они на попятный дворъ идутъ.

…………………………………………………………………………

Что въ вашемъ дтств случилось, про то вы конечно забыли,

Я жь хорошо это помню, какъ-будто вчера все и было.

Это по вол отца все врзано было на раму.

Драгоцнные камни ее украшали чудесно.

Все бы имнье я отдалъ, еслибъ нашлись эти вещи!’

‘Рейнеке’! молвилъ король: ‘я понялъ смыслъ твоей рчи,

Выслушалъ все со вниманьемъ, что ты теперь расказалъ намъ.

Если отецъ твой и былъ при нашемъ двор въ такой слав,

Столько услугъ оказалъ намъ, то это давнымъ-давно было.

Я ничего не запомню, даже объ этомъ никто мн,

Не говорилъ никогда. О вашихъ проказахъ, напротивъ,

Уши мн прожужжали, везд вы замшаны вчно,

Такъ говорятъ мн, по-крайней-мр, и если клевещутъ

Вс на васъ, Рейнеке, если все это прошлыя сказки,

То почемужь никогда про васъ и добра я не слышу?’

‘Мудрый монархъ мой!’ отвтилъ хитрецъ: ‘позвольте же съ вами

Мн теперь объясниться, такъ какъ я въ дл замшанъ.

Самъ я вамъ много услугъ оказалъ… Не думаю во все

Этимъ я васъ попрекать, избави Боже! я знаю,

Долгъ мн велитъ вамъ служить по сил и средствамъ. Вы врно

Сами еще не забыли, кЮкъ мн удалось съ Изегримомъ

Разъ свинью затравить, вдвоемъ мы ее одолли.

Грустный, пришли вы тогда къ намъ и намъ сказали обоимъ,

Что королева за вами слдомъ идетъ и что еслибъ

Съ вами кто подлился кускомъ хорошаго мяса,

Вамъ бы въ нужд тотъ помогъ. Подлитесь со мною добычей,

Молвили намъ вы тогда. Изегримъ, правда, отвтилъ

‘Да’ вамъ, да только сквозь зубы и съ сердцемъ онъ что-то ворчалъ все —

Что нибудь злое должно быть. Я же, напротивъ, сказалъ вамъ:

Милости просимъ, за честь себ мы это поставимъ.

Кто же къ раздлу добычи приступитъ? — Волкъ, вы сказали.

Изегримъ тутъ просiялъ и тотчасъ длить сталъ добычу,

Такъ, какъ привыкъ онъ длиться, безъ стыда и зазора,

Четверть вамъ оторвалъ онъ, четверть вашей супруг,

Самъ завладлъ половиной и сталъ пожирать ее жадно,

Мн же, кром ушей, далъ носъ, да еще половинку

Легкихъ, все жь остальное — вы видли сами — себ онъ

ЗЮбралъ. Немного онъ намъ тогда показалъ безкорыстья.

Сами тогда вы узнали! Свою часть вы скушали скоро,

Но, какъ замтилъ я, вовсе вы не насытились, волкъ же

Будто того и не видитъ, жретъ-себ, чавкаетъ страшно,

А на васъ и не смотритъ……………………………………

…………………………………………………………………………

Тутъ я промолвилъ: ‘позвольте пойдти мн, я наврно добуду

Съ нимъ кое-что, государь.’ Вы мною остались довольны.

Изегримъ велъ себя глупо тогда………………………………..

…………………………………….Но я понукалъ его къ ловл,

И затравили вдвоемъ мы телёнка! вы любите, знаю,

Кушанье сочное это. И точно былъ жиренъ теленокъ,

Съ видомъ довольнымъ, съ улыбкой вы много лестныхъ похвалъ мн

Тутъ насказали, что я въ часъ нужды хорошiй поставщикъ,

Что на посылки гожусь я, и тутъ же прибавили: ‘Ну-ка,

Начинай же длить телёнка’, и вотъ я отвтилъ:

‘Вамъ половина, король мой, королев другая,

Внутренность, какъ то: печенка, легкiя, сердце даю я

По справедливости вашимъ дткамъ, себ назначаю

Ноги, ихъ страстно люблю я сосать, а голову волку

Я отдаю на съденье, надюсь, онъ будетъ доволенъ.’

Рчь мою услыхавъ, вы возразили: ‘Скажи мн,

Кто научилъ тебя такъ умно и врно длиться?

Иль при двор ты служилъ? Хотлось бы право знать это.’

Тутъ я отвтилъ……………………………………………………

…………………………………………………………………………

Видите ль, царь мой, я часто полезенъ былъ вамъ и услужливъ.

Все чмъ я обладаю и что добыть мн удастся,

Все посвящаю я вамъ съ королевой, и многоли, мало ль,

Все вамъ бСльшую часть отдамъ я, поврьте. Когда же

Вспомните вы о свинь, о теленк, увидите сами

На какой сторон была настоящая врность.

Да и возможно ли волка въ уровень ставить со мною?

Но, къ-сожалнiю, высшимъ фохтомъ онъ вами поставленъ

И притсняетъ онъ всхъ. Не очень и выгоды ваши

Онъ наблюдаетъ, скоре своимъ услужить норовитъ онъ.

Только его да медвдя и слушаютъ вс боязливо,

Между-тмъ всякій глумится надъ рчью Рейнеке-Ли’са.

‘Правда, меня обвиняютъ, и я готовъ стать къ отвту,

Мн оправдать себя должно, и потому говорю я:

Если здсь кто на меня показывать хочетъ, то смло

Пусть выходитъ теперь, свидтелей честныхъ представитъ,

Пусть говоритъ всенародно, и въ слдствiе грамматы судной,

Пусть оставляетъ въ залогъ ухо, жизнь и имнье,

То же ставлю и я, когда проиграть мн случится.

Искони судъ такъ велся — такъ пусть и теперь тАкъ ведется.

Пусть все дло въ суд ршится по совсти, правд,

Будетъ ли за или противъ тамъ говориться — пусть въ книгу

Судную такъ и заносятъ, я требовать этого въ прав!’

‘Будь что будетъ!’ промолвилъ король: ‘что касается права,

Я на него посягать не намренъ, все будетъ по правд.

ДА, велико подозрнье, что былъ ты участникомъ въ смерти

Бднаго, честнаго Лампе, любилъ я этого зайца:

Мн онъ врно служилъ, и былъ я смущенъ опечаленъ,

Какъ его голову вдругъ въ котомк твоей принесли мн:

Но ты будешь судиться, и правда выйдетъ наружу.

Я же съ своей стороны прощаю все Рейнеке-Ли’су:

Онъ мн врой и правдой служилъ въ тяжелое время.

Если жалобы кто на Ли’са иметъ, пусть выйдетъ,

Пусть свидтелей врныхъ поставитъ и будетъ судиться.

Съ Ли’сомъ честнымъ порядкомъ: онъ здсь на лицо передъ всми.’

‘Благодарю васъ, монархъ мой! растроганный Рейнеке молвилъ.

Каждый у васъ обртаетъ право и благо закона.

Только позвольте уврить мн васъ, съ какою печалью

Въ сердц я Лампе съ Беллиномъ къ вамъ отпускалъ, я какъ-будто

Что-то предчувствовал, право, я нжно любилъ ихъ обоихъ’.

Такъ нанизывалъ ловко Ли’съ слова и разсказы.

Каждый врилъ ему, такъ превосходно умлъ онъ

Описать передъ всми свои драгоцнныя вещи,

Такъ онъ разсказывалъ важно, что всмъ показалось то правдой.

Даже начали вс его утшать. И вотъ такъ-то

Онъ короля обманулъ. Король о клад лишь думалъ…

Имъ овладть онъ желалъ и Ли’су примолвилъ съ улыбкой:

‘Успокойтесь, мой другъ, ужь мы васъ отправимъ за кладомъ,

Будете здить везд — мы сдлаемъ все, что возможно,

Если вамъ помощь нужна, скажите, мы къ вашимъ услугамъ.’

‘Я съ благодарностью’ молвилъ Рейнеке-Лисъ ‘принимаю

Милость вашу, король мой, ваши слова воскрешаютъ

Мой подавленный духъ — я снова питаю надежду.

Кражу, убiйство карать есть высшее ваше призванье.

Дло мн кажется темнымъ, но правда выйдетъ наружу,

Сильно надюсь на это, ночи и дни буду здить,

Буду спрашивать всхъ — и вещи, надюсь, найдутся.

Если узнЮю дорогой, гд он кроются, если

Мн не подъ силу прійдется добыть самому ихъ, то помощь

Вы мн тогда подадите, и намъ наврно удастся.

И когда вамъ доставлю свои драгоцнныя вещи,

Можетъ-быть, будетъ и мн за трудъ и почетъ и награда,

И убдитесь на дл, что Лисъ измнникомъ не былъ.’

И королю было это слушать прiятно и даже

Онъ поддакивалъ Ли’су: такъ рчь свою сплелъ тотъ искусно.

Вс сочувствовать стали, и врить ему, и онъ снова

Могъ идти куда хочетъ безъ всякаго вдома, спроса.

Тутъ Изегримъ не могъ удержаться и съ скрежетомъ страшнымъ

Молвилъ: ‘Великiй король! Такъ снова вы врите вору,

Что васъ обманывалъ дважды и трижды. Вс мы дивимся!

Или не видите вы, что плутъ обманулъ васъ, а намъ всмъ

Просто вредить только хочетъ? Въ жизнь онъ правды не скажетъ,

Только на то онъ и мастеръ, что лгать, и лжетъ въ совершенств.

Но отъ меня увернуться не такъ-то легко ему будетъ!

Я докажу вамъ, что онъ естественный плутъ и мерзавецъ.

Знаю я три преступленья за нимъ, не уйдетъ онъ, и еслибъ

Даже сразиться пришлось намъ обоимъ. Свидтелей честныхъ

Хочетъ отъ насъ онъ теперь, да чтС отъ этого пользы?

Станутъ, положимъ, они въ суд говорить, да что проку

Выйдетъ изъ этого? Все онъ повернетъ, какъ захочетъ.

Если жь нельзя ихъ съискать, то также нельзя душегубцу,

Я на всхъ здсь сошлюсь, разбойничать, грабить позволить?

Да и кто согласится свидтелемъ быть? онъ наскажетъ

Самъ на всякаго съ гору, каждый боится послдствiй.

Сами вы то испытали и вс хорошо это знаютъ.

Но теперь у меня онъ въ рукахъ, увернуться не можетъ,

Долженъ со мной онъ судиться, пусть держится только покрпче.’

ОДИННАДЦАТАЯ ПСНЬ.

Изегримъ волкъ говорить сталъ: ‘Слушайте вс, со вниманьемъ!

Рейнеке, мудрый король нашъ, былъ и останется плутомъ,

Онъ и теперь насказалъ вамъ тьму небывальщины всякой,

Чтобъ мой родъ и меня посрамить. Со мною всегда онъ

Такъ поступалъ, а жену мою еще больше позорилъ.

Такъ однажды склонилъ онъ ее пойдти бродомъ по пруду,

Ей общая, что много въ день она рыбы наловитъ,

Стоитъ въ воду ей только хвостъ опустить ненадолго:

И на космы насядетъ столько разнаго сорта

Рыбы, что ей вчетверомъ не състь въ-теченiе сутокъ.

И пошла она въ бродъ и дошла до самой плотины,

Глубже вода тамъ была и тутъ-то совтовать началъ

Ей онъ хвостъ опустить. Но къ вечеру стало морозить,

Сдлалась стужа такая, что ей не въ мочь приходилось.

Скоро хвостъ ея вовсе примерзъ: шевельнуть не могла имъ,

Думала, рыба насла и ей удалась ея ловля.

Рейнеке это замтилъ, безсовстный воръ, и что дальше

Съ нею онъ сдлалъ… о томъ мн совстно вамъ и повдать:

Было легко ему, плуту, несчастную скоро осилить.

Онъ не уйдетъ отъ меня! Ныньче же это злодйство

Будетъ намъ стРить обоимъ, какъ вы насъ видите, жизни.

Онъ отолгаться не можетъ, засталъ его самъ я на дл —

Тою дорогой случайно шелъ я тогда и вдругъ слышу,

Бдная громко взываетъ о помощи, крпко примерзши,

Тамъ на плотин стояла она безъ всякой защиты.

И все это своими глазами я видть былъ долженъ!

Самъ я дивлюсь, какъ тогда во мн не лопнуло сердце.

Рейнеке! крикнулъ ему я: что ты здсь длаешь? Только

Онъ услышалъ мой голосъ, какъ прыснулъ по улиц бгомъ.

Я же съ растерзаннымъ сердцемъ, въ вод студеной по поясъ,

Зубомъ о зубъ колотя, былъ ледъ обламывать долженъ,

Чтобъ спасти Гиремунду. И тутъ насъ постигло несчастье!

Сильно она порывалась и хвостъ на цлую четверть

Оборвала во льду. И вскрикнула, бдная, громко,

Стала и выть и вопить, крестьяне ее услыхали,

Вс сбжались гурьбой и насъ, несчастныхъ, завидя,

Стали скликать всю деревню. Бгомъ они по плотин,

Прямо бжали съ дрекольемъ, цпами и прочимъ оружьемъ,

Съ прялками бабы летли съ крикомъ и визгомъ ужаснымъ.

Бейте ихъ! бейте! ловите! другъ другу они вс кричали.

Страху такого я въ жизни еще не испытывалъ, то же

И Гиремунда вамъ скажетъ. Съ трудомъ мы ужь какъ-то спаслися

И такъ шибко бжали, что шкура на насъ вся дымилась.

Тутъ увязался за нами, махая толстой дубиной,

Долговязый парнище какой-то, на ногу легкiй,

Сталъ въ насъ дубиной кидать и чуть-было насъ не нагналъ онъ.

Еслибъ вдругъ не стемнло, мы жизни своей бы лишились.

Тутъ еще вскрикнули бабы, старыя вдьмы, что будто

Мы ихъ овецъ потаскали. Имъ страшно хотлось поймать насъ.

Брань и ругательства слдомъ неслися за нами. Но быстро

Мы къ вод повернули и за шлюзами скрылись.

Дальше бжать не посмли за нами крестьяне: ужь очень

Стало темно на двор, домой они возвратились.

Мы едва убжали. Вы видите сами, монархъ нашъ,

Дло идетъ о насильи, объ убiйств, измн —

Все о такихъ преступленьяхъ, за которыя строго

Взыщете вы, я надюсь, съ разбойника Рейнеке-Ли?са.’

Выслушавъ жалобу, тотчасъ Нобель-король говорить сталъ:

‘Пусть разсудятъ въ суд васъ, но пусть же и Рейнеке скажетъ

Что-нибудь въ оправданье свое’. И Рейнеке молвилъ:

‘Если бы дло такъ было, то сталъ бы безчестнымъ я плутомъ,

И сохрани меня небо, когда это все справедливо!

Но не хочу отрекаться, я точно училъ ее рыбной

Ловл, и ей показалъ къ вод путь удобнйшiй, лучшiй.

Но не успла она услышать о легкой добычи,

Какъ куды-зря побжала, забывъ мои поученья.

Если примерзъ ея хвостъ, то, видно, въ вод она слишкомъ

Долго сидла: встань она раньше, много бы рыбы

Врно она наловила, и съ чуднымъ обдомъ была бы.

Жадность излишняя вчно вредна. Когда привыкаемъ

Къ невоздержности мы, ничмъ не бываемъ довольны.

Кто духомъ алчности занятъ, тотъ въ безпрестанныхъ заботахъ

Жизнь проводитъ свою — никто его не насытитъ.

Вотъ, напримръ, Гиремунда — позарилась, да и замерзла.

Гд жь благодарность за вс мои труды и заботы?

Я ли ей не помогъ? И вотъ мн плата какая!

Я ее вытащить думалъ, вс силы свои напрягалъ я,

Но для меня она слишкомъ ужь тяжела, и за этой

Трудной работою насъ засталъ Изегримъ, проходившiй

Вдоль по плотин, увидвъ насъ вмст обоихъ, онъ тотчасъ

Остановился и сталъ кричать на меня и ругаться.

ДЮ, признаюсь вамъ, тогда я былъ не на шутку испуганъ

Вжливымъ тономъ его. Брань изрыгалъ онъ за бранью

На меня и кричалъ въ припадк ужаснаго гнва.

Тутъ я подумалъ, не лучше ль, братъ, намъ съ тобой убираться,

Лучше бжать….. И умно я сдлалъ, затмъ, что

Онъ бы меня разорвалъ непремнно. Если грызутся

Дв собаки за кость — одна бываетъ побита.

Мн самому показалось тогда, что лучше избгнуть

Съ волкомъ ссоры и драки и отъ грха удалиться.

Былъ онъ всегда кровожаденъ, онъ отпереться не можетъ!

Лучше спросите волчицу, а съ нимъ, со лжецомъ, не хочу я

И говорить понапрасну! Онъ все ругался и злился,

И помогалъ-то жен, крича на весь мiръ и ругаясь.

А что крестьяне напали, такъ это къ лучшему было:

Кровь разогрлась у нихъ и мерзнуть они перестали.

Что разсуждать по пустому? Не хорошо поступаетъ

Тотъ, кто подобною ложью жену срамитъ не стыдится.

Сами спросите ее, когда бы сказалъ онъ вамъ правду,

Ужь давно бы она сама къ вамъ съ просьбой явилась.

Между-тмъ я прошу васъ дать на недлю мн сроку,

Чтобъ сговориться съ друзьями, какой мн отвтъ приготовить

На показанiя волка, честь сохранивъ и приличье.’

Тутъ Гиремунда сказала: ‘Въ васъ и въ вашихъ поступкахъ

Видны лишь плутни одн, буянство, развратъ и безчинство,

Ложь, обманъ и продерзость. Кто вашимъ хитрымъ разсказамъ,

Станетъ врить, наврно тотъ вредъ понесетъ иль убытокъ.

Только и знаете вы, что сплетать витьеватыя фразы.

Ихъ я сама испытала недавно еще у колодца.

Дв бадьи тамъ висли, не знаю, зачмъ захотлось

Ссть вамъ въ одну изъ бадей, ко дну вы тотчасъ опустились

И не могли ужь подняться назадъ и струсили сильно.

Я на ту пору къ колодцу по утру пришла и спросила:

‘Какъ вы попали сюда?’ И вы мн отвтили: ‘Радъ васъ,

Милая кумушка, видть! Пришли вы въ самое время,

Я угостить васъ сбираюсь, влзьте въ ведро наверху тамъ:

Вы опуститесь тотчасъ и рыбы въ сласть надитесь.’

Дура была я тогда, что тотчасъ на то согласилась,

Вы еще мн побожились, что тамъ обкушались рыбой

И животомъ заболли. Поврила вамъ я и влзла

Кой-какъ въ пустую бадью, и стала я въ ней опускаться,

Вы же въ другой поднимались и мы повстрчались другъ съ другомъ.

Чудно мн то показалось и я, дивуясь, спросила:

‘Какъ же это, скажите, все происходитъ?’ И вы мн

Такъ тогда отвчали: ‘Да такъ, какъ и все здсь на свт:

Внизъ и вверхъ какъ и съ нами теперь, кума, происходитъ.

Станутъ низко одни, другiе высоко, по праву

И добродтели каждаго.’ Такъ вы сказали и вышли

Изъ бадьи и пустились что было въ васъ мРчи по полю.

Я же въ колодц осталась и въ гор и ужас страшномъ,

Въ немъ весь день просидла, а сколько побоевъ пришлось мн

Ввечеру испытать, пока я оттуда не вышла!

Тутъ къ колодцу крестьяне пришли и меня увидали.

Грустная, въ немъ я сидла и голодъ томить меня началъ.

А мужики говорили: смотрите, въ ведро тамъ забрался

Злйшiй нашъ врагъ, что овецъ таскаетъ у насъ безпощадно.

‘Ну-ка’ одинъ возразилъ: ‘тащи его поскоре,

Я его въ палки прійму, поплатится намъ за овецъ онъ!’

И ужь точно что принялъ меня! Ударъ за ударомъ

Сыпался на спину мн, я отродясь не видала

Дня чернй и несчастнй — не знаю ужь, кАкъ и спаслась я.’

Лисъ отвтилъ на это: ‘Послдствiя вы обсудите,

И сознАетесь сами, что были полезны вамъ палки.

Я съ своей стороны, конечно, ихъ избгаю,

Дло же было такое, что вы ли, я ли, но только

Обойдтись безъ ударовъ мы оба никакъ не могли ужь.

Если вы вникните въ дло, то пользу отъищете — врно

Впредь вы не будете такъ легковрны. Мiръ полонъ коварства.’

‘ДЮ’ промолвилъ тутъ волкъ: ‘нужны ли еще подтвержденья?

Кто оскорблялъ меня больше, чмъ этотъ гнусный измнникъ?

Я и забылъ разсказать вамъ, какъ онъ въ долинахъ саксонскихъ

Съ племенемъ злыхъ обезьянъ стравить меня вздумалъ однажды.

Влзть въ пещеру меня онъ тамъ убдилъ, хоть заран

Зналъ, что бды натерпться въ пещер мн вдоволь прійдется.

И не ударься я въ бгство, глазъ и ушей я бъ лишился.

Онъ сначала сказалъ мн ласково, будто найду я

Тамъ его милую тётку, жену обезьяны-Мартына,

Но ему стало досадно, что я его козней избгнулъ.

Онъ въ такое гнздо тогда заманилъ меня злобно,

Что я подумалъ не адъ ли вдругъ подо мною разверзся.’

Лисъ въ присутствiи всхъ придворныхъ на это отвтилъ:

‘Волкъ не въ полномъ ум, онъ путаться ужь начинаетъ.

Сталъ говорить онъ о тётк, такъ пусть о ней и доскажетъ.

Два съ половиною года тому, какъ въ саксонскiя земли

Онъ вошелъ съ торжествомъ, при немъ я тогда находился,

Вотъ это правда, прочее ложь. То дикiя кошки

Были, не обезьяны, какъ онъ разсказалъ вамъ, а кошки

Тётками мн никогда не бывали. Мартынъ-обезьяна

Съ милой супругой своею сродни мн. Ее своей тёткой,

Дядей его я считаю. Онъ нотарьусъ искусный,

Знаетъ законы и право. О тхъ же тваряхъ презрнныхъ

Мн въ насмшку и въ пику волкъ разсказывать началъ,

Съ ними связей не имю и имъ родней не бывалъ я,

Ибо на чорта скоре похожи они, чмъ на звря.

Что жь до того, что старуху предъ нимъ своей тёткой я назвалъ,

То это сдлано было мною съ намреньемъ добрымъ,

И отъ этого, право, языкъ мой не сдлался меньше:

Лишь бы меня угостила она, а тамъ хоть издохни!’

‘Вотъ какъ было все дло! Съ дороги большой своротивши,

Мы пошли по горамъ и вдругъ набрели на пещеру

Темную, длинную. Волкъ въ то время сдлался боленъ,

Какъ и всегда съ нимъ бываетъ, голодомъ. Кто изъ васъ видлъ,

Чтобъ когда-нибудь онъ признался, что сытъ и доволенъ?

Я и сказалъ Изегриму: ‘въ этой пещер довольно

Пищи различной, надюсь, что жители намъ не откажутъ

Въ гостепрiимств, и съ нами подлятся всмъ, чмъ богаты.’

Изегримъ мн отвтилъ: ‘Я здсь подъ деревомъ, дядя,

Васъ обожду, вы искуснй, чмъ я, познакомитесь съ ними.

Если же кушанье будетъ вамъ подано, знакъ мн подайте!’

Такъ-то думалъ хитрецъ на мн сперва убдиться,

Нтъ ли опасности тамъ. Подумавъ немного, пошелъ я

Прямо въ пещеру, скажу откровенно, я не безъ страха

Въ длинный и сумрачный ходъ сталъ спускаться: онъ мн безконечнымъ,

Право, тогда показался. А что я въ пещер увидлъ —

Нтъ! подобнаго страха ни за какiя богатства

Я бъ не хотлъ испытать въ жизни своей во второй разъ!

Что за гнздо отвратительныхъ харь, огромныхъ и малыхъ!

А какъ на матку взглянулъ, такъ вспомнилъ невольно о чорт.

Страшная морда и пасть и блые, длинные зубы,

Острые когти на лапахъ, а сзади предлинный хвостище!

Въ жизнь свою не видалъ я такихъ ужасныхъ созданiй!

Черныя дти престранно глядли, на корточкахъ сидя.

Какъ чертенята какiе. Злобно матка взглянула

Прямо въ глаза мн. Жаллъ я, что къ нимъ такъ попался, да поздно!

Ростомъ крупнй Изегрима матка была, а ребята,

Право, будутъ съ него. И вс они съ маткой сидли

На полусгнившей солом, и были по самыя уши

Грязью присохшей покрыты и запахъ смердящiй и острый,

Хуже адской смолы, ихъ окружалъ постоянно.

Правду сказать вамъ, такъ я струхнулъ не на шутку: ихъ было

Цлая куча, а я стоялъ одинокiй предъ ними.

Начали страшныя хари строить они. Я подумалъ,

Да и ршился съ ужасной хозяйкой вступить въ разговоры:

Вжливо ей поклонился — противъ воли, конечно —

И любезничать сталъ со старухой. Тётенькой милой

Началъ ее величать, дтей же братцами звалъ я,

И вообще не скупился я на слова и на ласки:

‘Тётенька, долгiя лта судьба ниспошли вамъ въ сей жизни!

Это ваши малютки? И нХчего спрашивать, видно

Это по сходству! какiе живые, веселые, право!

Ишь милашки какiе! подумаешь, царскiя дтки.

О, да будете вы благословенны, что родъ нашъ

Вамъ довелося умножить такимъ знаменитымъ потомствомъ.

Я за счастье считаю имть такихъ милыхъ, прекрасныхъ

Братьевъ, въ случа нужды родня великое дло!’

‘Много почету тогда я ей оказалъ, хотя въ мысляхъ

Думалъ совсмъ о противномъ, матка на это мн тмъ же

Отвчала, звалЮ меня дядей и видъ показала,

Будто не только знакома со мною, но даже сродни мн.

Дура лгала: никогда она мн родной не бывала,

Хоть тогда я и радъ былъ ея величать своей тёткой.

Между-тмъ я потлъ со страха и ужаса, впрочемъ

Кротко она мн сказала: ‘Рейнеке, добрый родной нашъ,

Милости просимъ, вамъ рада сердечно! КЮкъ ваше здоровье?

Много меня обязали, насъ постивъ. Вы малютокъ

Будете впредь у меня учить благороднымъ манерамъ,

Чтобы могли они въ свт современемъ всу добиться.’

Вотъ что сказала она, и это мн стоило, право,

Очень-немногаго: тёткой назвать ее, нсколько правды

Поурзать предъ нею. И все мн хотлось на волю.

Но она не пускала меня и такъ мн сказала:

‘Нтъ, ужь позвольте мн васъ поподчивать чмъ-нибудь, дядя!

Подождите немножко, откушайте хлба и соли.’

И нанесла она мн довольно кушеньевъ разныхъ,

Ихъ и назвать не съумю, я былъ удивленъ, признаюсь вамъ,

Тмъ, что умла дойдти она до всего. Разной рыбы,

Чудно сготовленной дичи было довольно, и лъ я

Тогда съ большимъ аппетитомъ: все вкусно такъ мн показалось.

А когда я нался, она мн еще на дорогу

Много дичи всучила, чтобъ снесъ я въ гостинецъ домашнимъ.

Я же прощаться съ ней сталъ и вжливо ей поклонился.

‘Рейнеке’, матка сказала: ‘прошу навщать меня чаще.’

Радъ былъ я все общать ей, только бъ уйдти поскоре.

Тамъ для носа и глазъ было совсмъ-нестерпимо,

Я чуть не умеръ отъ смраду: скоре уйдти постарался,

Мигомъ ходъ пробжалъ и къ дереву быстро пустился.

Изегримъ лежа тамъ охалъ. — ‘Ну, кЮкъ вамъ можется, дядя?’

Я спросилъ у него. ‘Плохо’ мн онъ отвтилъ:

‘Съ голоду я умираю’. И сжалился я надъ несчастнымъ,

Далъ ему дичи кусокъ. Онъ сълъ его съ жадностью страшной,

Много былъ мн благодаренъ, — не бойсь, и это забылъ онъ!

Кончивъ обдъ свой, онъ молвилъ: ‘Скажите, кто же живетъ тамъ,

Въ этой пещер? КЮкъ вы тамъ приняты были, племянникъ?

Хорошо, или дурно?’ — Я всю разсказалъ ему правду,

Что это злое гнздо, что кушанiй разныхъ тамъ много —

Ну, и все попорядку, что если пость онъ желаетъ,

Пусть идетъ смло туда, но только онъ долженъ стараться

Правду держать за зубами: она тамъ совсмъ не у мста.

‘Если хотите успха, скупитесь только на правду!’

Вслдъ ему крикнулъ еще я: у кого постоянно

Правда вертится во рту, тотъ терпитъ одно лишь гоненье,

Всюду обходятъ его, другихъ же везд приглашаютъ.

Такъ его научалъ я: что бы тамъ ни нашелъ онъ,

Долженъ лишь тР говорить, чтС всякому слушать прiятно —

Только тогда онъ и будетъ ласково принятъ хозяйкой.

Вотъ, государь, что ему сказалъ я, его отпуская.

Онъ меня не послушалъ, и если имлъ непрiятность,

Самъ на себя пусть пняетъ — была его добрая воля.

Волосъ-то сдъ у него на затылк, да мудрости только

Видно немного подъ нимъ. Подобный народецъ не знаетъ

Толка ни въ рчи прiятной, ни въ хитрости тонкой. Для этихъ

Грубыхъ натуръ непонятна цна всей мудрости въ жизни.

Я не даромъ ему наказывалъ правды беречься,

‘Знаю я самъ вс приличья!’ онъ грубо на то отвчалъ мн,

Самъ направляясь къ пещер. Впередъ ему же наука!

Тамъ въ глубин возсдала старая матка, онъ думалъ,

Дьявола встртилъ! а тутъ еще дтки! И ну онъ горланить:

‘Что за страшные зври! что за уроды такiе!

ЧтС, это ваше отродье? Да это чортово племя!

Лучше ужь вы утопите его поскоре, чтобъ только

Не плодить на земл такой нестерпимой породы!

Будь мои это дти, я бы сейчасъ удавилъ ихъ.

СтРитъ только въ болото ихъ снесть, отвратительныхъ тварей,

За молодыхъ дьяволятъ ихъ пріймутъ вс зври наврно!’

‘Скороговоркой и гнвно матка ему возразила:

‘Лшiе что ль занесли васъ? Кто васъ просилъ приходить къ намъ,

Насъ ругать и позорить? И чтС до дтей вамъ за дло?

Ну, и дурны, да не ваши! Сейчасъ только съ нами простился

Рейнеке-Ли?съ, мужь разумный, онъ лучше толкъ въ этомъ знаетъ.

Дти мои, уврялъ онъ, вс умны и прекрасны,

И благонравны и смирны, за честь онъ себ поставляетъ

Ихъ родными считать. Все это онъ съ часъ тому только

Всмъ намъ здсь говорилъ. Если же вамъ мои дти

Не по нраву пришлись, никто сюда не просилъ васъ.

И зачмъ вы пришли? Что здсь вы забыли такое?’

Онъ же не медля ни мало сть попросилъ и примолвилъ:

‘Ну, выноси мн скоре, иль самъ помогать теб стану!

ЧтС тутъ болтать попустому?’ сказалъ и началъ самъ шарить,

И насильно хотлъ въ ея кладовыя забраться,

Но поплатился за это! Она на него наскочила,

Стала кусать и царапать и рвать его шкуру когтями,

И отдлала страшно, все тло ему искусала.

Дти отъ ней не отстали и тоже его теребили.

Тутъ онъ съ кровавою мордой началъ выть что есть мСчи,

Пересталъ защищаться и въ бгство отъ нихъ обратился.

Весь искусанный, прямо бжалъ онъ ко мн и висла

Шкура кусками на немъ, ухо разгрызено было,

Кровью носъ истекалъ и раны на тл зiяли.

Я его спрашивать началъ: ‘вы врно ей рзали правду?’

Онъ же мн отвчалъ: ‘Какъ видлъ, такъ и сказалъ ей.

Старая вдьма всего меня изувчила, право,

Мн бы хотлось сойдтись съ ней на мст открытомъ, она бы

Дорого мн поплатилась! КАкъ вамъ это кажется, дядя?

Вы видали ль когда такихъ ужасныхъ уродовъ,

КАкъ ея гадкiя дти? Только сказалъ я ей это,

Какъ и пошла переборка. Мн плохо у ней приходилось.’

‘Что вы? въ ум ли?’ ему я отвтилъ: ‘такiе ль совты

Вамъ я давалъ передъ этимъ? Здравствуйте, тётенька (вамъ бы

Должно было сказать ей), все ли вы въ добромъ здоровь?

Ваши милыя дтки здоровы ль? Несказанно радъ я,

Что племянниковъ милыхъ мн удалося увидть.’

Но Изегримъ мн на это промолвилъ: ‘Чтобъ старую вдьму

Тёткой я назвалъ? ея отродье считать сталъ роднею?

Чортъ бы ихъ побралъ совсмъ! Страшна мн такая роденька!

Экiя хари какiя! я больше ужь ихъ не увижу.’

Вотъ почему онъ и принятъ былъ ими такъ дурно. Теперь же

Вы, государь, разсудите: правъ ли онъ, утверждая,

Будто ему измнилъ я! Пусть самъ онъ признается, такъ ли

Было все дло, какъ вамъ теперь о немъ разсказалъ я.

Волкъ ршительнымъ тономъ на это отвтилъ: ‘Словами

Намъ никогда не окончить нашего спора. И что тутъ

Дольше напрасно браниться? Право останется правомъ!

И за кмъ оно будетъ, конецъ это лучше покажетъ,

А до-тхъ-поръ, пожалуй, пусть будетъ оно хоть за вами!

Лучше сразимся другъ съ другомъ, тогда все выйдетъ наружу.

Мастеръ вы говорить, вы живо теперь описали,

Какъ я тогда голодалъ и какъ вы меня накормили

Передъ пещерой. Я что-то, право, объ этомъ не помню!

Кость одну вы тогда ко мн принесли, вроятно,

Мясо вы скушали сами. Вы, что ни слово, сметесь

Надо мною нахально и честь мою съ дерзостью явной

Стали теперь задвать. Вы отвратительной ложью

Оклеветали меня, что будто я въ зломъ заговор

Былъ противъ царскаго дома замшанъ, что будто хотлъ я

Жизни лишить короля. А вы, между-тмъ, насказали

Всякаго вздора ему о клад какомъ-то: трудненько

Будетъ вамъ кладъ отъискать! Съ женой моей срамно, безчестно

Вы поступили, и мн за это отвтите жизнью.

Вотъ въ какихъ преступленьяхъ я васъ обвиняю предъ всми!

Я сражаться хочу за нихъ и еще повторю вамъ:

Вы убiйца, измнникъ и воръ, и мы будемъ сражаться

Съ вами на смерть, а теперь пусть кончатся брань и вс споры.

Я вамъ перчатку бросаю, какъ всякiй истецъ благородный,

Пусть остается она у васъ подъ залогомъ, увидимся скоро.

Самъ король мн внимаетъ и вс чины королевства!

Я надюсь, они вс присутствовать будутъ при нашей

Праведной битв. А вы не въ прав теперь отлучаться

До окончанiя дла: скоро все выйдетъ наружу!’

Рейнеке сталъ размышлять: дло идетъ тутъ о жизни!

Онъ великъ, а я малъ и если мн не удастся,

Вся моя хитрость и ложь немного мн сдлали пользы.

Но подождемъ, да посмотримъ. Выгода, право, едва-ли

Не на моей сторон, когтей-то на лапахъ переднихъ

Нтъ у него! и когда дуракъ не измнитъ ршенья,

Пусть въ дуракахъ остается, коль хочетъ, во что бы ни стало.

Волку Рейнеке молвилъ: ‘Не вы ли сами ужь полно,

Изегримъ, воръ и измнникъ? все, что вы ни сказали,

Вс преступленья, въ какiя меня вы запутать хотли,

Все это сущая ложь. Вы биться хотите со мною?

Пусть по вашему будетъ, въ борьбу вступить съ вами рискну я.

Я давно ужь желаю того! Вотъ моя вамъ перчатка.’

И король принялъ залоги, смло ему они оба

Подали ихъ. И онъ имъ промолвилъ: ‘Вы мн представьте

Оба заложниковъ врныхъ, что завтра вы явитесь къ битв,

Я нахожу ваше дло страшно запутаннымъ, сложнымъ,

Кто васъ пойметъ? кто васъ знаетъ, чего вы оба хотите?’

Волкъ кота и медвдя въ заложники тотчасъ поставилъ,

Брауна съ Гинце, за Ли’са также собой поручились

Монке, двоюродный братъ, сынъ Мартына, да Гримбартъ.

‘Рейнеке’, тихо сказала Ли’су супруга Мартына,

‘Будьте спокойны, смотрите, и бодрости вы не теряйте!

Мужъ мой, вашъ дядя почтенный, что въ Рим теперь проживаетъ,

Разъ одному заговору меня научилъ, заговоръ же

Этотъ найденъ былъ аббатомъ Глотаемъ и мужу имъ отданъ,

За одно одолженье, онъ на бумажк написанъ

И, какъ аббатъ увряетъ, въ сраженьяхъ полезенъ мужчинамъ.

Только его на-тощакъ по утру прочитывать должно

И на весь день отъ нужды и бдствiй будешь избавленъ,

Будешь отъ смерти и боли и всякихъ ранъ охраняемъ.

Такъ успокойтесь, племянникъ, чмъ-свтъ его завтра поутру

Я надъ вами прочту и бодро вы выйдете въ битву.’

— ‘Милая тётушка,’ ей Лисъ отвтилъ: ‘отъ чистаго сердца

Я вамъ за то благодаренъ и вашихъ услугъ не забуду.

Но всего больше помочь мн можетъ мой искъ справедливый

Въ этомъ дл, во-первыхъ, а тамъ ужь умнье и ловкость.’ —

Ли’са друзья провели съ нимъ всю ночь и его веселили

Какъ могли разговоромъ веселымъ. Но Рюкенау

Пуще всхъ суетилась и на-скоро Ли’су велла

Межъ головой и хвостомъ, желудкомъ и грудью обриться,

И всего его жиромъ и масломъ умащивать стала.

Рейнеке посл того въ себ почувствовалъ легкость,

Крпость и силу въ ногахъ и всмъ молодцомъ показался.

Сверхъ-того, стала она ему говорить: ‘Хорошенько

Вы обсудите теперь, что вамъ предстоитъ, и совтамъ

Умныхъ друзей вы внемлите, вамъ это, поврьте, поможетъ.

Пейте больше воды, а завтра, когда въ кругъ войдете,

Вы изловчитесь и хвостъ своею водой помочите,

И врага постарайтесь имъ хорошенько потрафить,

Еслибъ вамъ удалось попасть ему въ самыя очи,

Было бы лучше всего — тотчасъ бы ослпъ онъ, проклятый.

Вамъ это на руку будетъ, ему же ужасной помхой.

Также съ начала не худо бъ прикинуться вамъ боязливымъ

И отъ него противъ втра искусно удариться въ бгство.

Онъ рванется за вами, а вы ему пыли побольше!

Такъ-таки прямо въ глаза ему и пылите и острой

Нечистью вмст съ пескомъ его ослпить постарайтесь.

Прыгните тутъ къ сторон и зорко за нимъ примчайте:

Станетъ глаза вытирать онъ — вы снова острой водою

Прысните въ очи ему, чтобъ онъ ослпъ совершенно,

Чтобъ ничего ужь не видлъ, и будетъ побда за вами.

А теперь вы усните, племянникъ, мы васъ ужь разбудимъ,

Какъ настанетъ пора. Но, впрочемъ, сейчасъ же надъ вами

Я прочту заговоръ свой, чтобъ онъ подкрпилъ васъ заран.’

И на голову руки ему положивши, сказала:

‘Некрестъ негибуаль гейдъ сумъ намтефликъ днудка мой тедаусъ!

Ну, вы теперь спасены, теперь совсмъ успокойтесь!’

То же за ней повторилъ и Гримбартъ благоразумный.

И потомъ уложили Рейнеке спать, и проспалъ онъ

Очень-спокойно до утра. Солнце давно ужь всходило…

Гримбартъ и выдра пришли будить проспавшаго дядю.

Поздоровались съ нимъ и сказали: ‘ну, приготовьтесь!’

Выдра гд-то утенка добыла ему и сказала:

‘Кушайте, много прыжковъ утёнокъ мн стоитъ: его я

У плотины поймала, кушайте, милый мой братецъ.’

‘О, это славный задатокъ!’ Рейнеке весело молвилъ:

‘Этимъ не брезгаю я. Богъ да воздастъ вамъ, племянникъ,

Что вы меня не забыли!’ Онъ кушалъ съ большимъ аппетитомъ,

Въ мру водицы испилъ и гордо съ своими родными

Въ кругъ вошелъ на песчаной равнин, гд долженъ былъ биться.

ДВНАДЦАТАЯ ПСНЬ.

Только Ли’са увидлъ король, какъ тотъ на арену

Гладко выбритый весь и скользкимъ масломъ и жиромъ

Вытертый, бодро явился — сталъ хохотать черезъ мру.

‘Рейнеке! кто научилъ тебя этимъ штукамъ?’ воскликнулъ

Нобель-король: ‘справедливо прозванъ ты Рейнеке-Ли’сомъ,

Вчный проказникъ и плутъ! Во всякомъ-то мст лазейку

Ты для себя припасешь и сухъ сквозь воду пролзешь.’

Рейнеке низко царю и низко-пренизко цариц

Тутъ поклонился и въ бодрыхъ, отважныхъ скачкахъ на средину

Ровной арены влетлъ. Тамъ ужь съ своими родными

Волкъ его дожидался: вс они Ли’су постыдной

Смерти желали, и много угрозъ и много словъ гнвныхъ

Онъ тамъ услышалъ отъ нихъ. Но стражи-хранители круга,

Рысь съ Леопардомъ въ арену вошли, и тотчасъ же

Тотъ и другой ратоборецъ, Изегримъ съ Рейнеке-Лисомъ,

Дали торжественно клатву въ правд своихъ убжденiй.

Изегримъ въ жаркихъ словахъ и съ взглядомъ нахмуреннымъ клялся,

Въ томъ, что Рейнеке-Лисъ убiйца и воръ и измнникъ,

Что онъ виновенъ во всемъ, что былъ уличенъ онъ въ насильи,

И въ прочихъ смертныхъ грхахъ, что коваренъ

Онъ на каждомъ шагу и смерти постыдной достоинъ!

Рейнеке тоже поклялся, что онъ себя не считаетъ

Въ этихъ злодйствахъ виновнымъ, что Изегримъ лжетъ и клевещетъ,

Какъ и всегда, что клянется онъ ложно, но лжи своей въ правду

Претворить не удастся ему никогда, а тмъ меньше

Нын, въ день битвы смертельной’. Тутъ стражи арены сказали:

‘Каждый пусть такъ поступаетъ, какъ поступать онъ обязанъ!

Истина выйдетъ наружу, и правый славу стяжаетъ’.

Вс тогда вышли изъ круга, большiе и малые зври,

Съ тмъ, чтобъ обоихъ бойцовъ однихъ оставить въ арен.

Только одна обезьяна нАскоро Ли’су шептала:

‘Вспомните, Лисъ, мой совтъ, объ этомъ я васъ умоляю!’

Весело Лисъ ей отвтилъ: ‘Добрый совтъ ободряетъ,

Силу я чувствую въ мышцахъ. Ужь будьте покойны, на помощь,

Я и теперь призову ту смлость и хитрость, съ какими

Я выходилъ съ торжествомъ изъ бРльшихъ напастей, когда мн

Все добывать приходилось съ явной опасностью жизни.

Такъ ужь теперь и подавно не струшу я передъ злодемъ.

Я наврно надюсь его осрамить со всмъ родомъ,

А себ и своимъ стяжать безсмертную славу.

Пусть, какъ хочетъ, онъ лжетъ, за все отплачу ему съ лихвой.’

Вс ихъ оставили въ круг и вс смотрть на нихъ стали.

Волкъ былъ ужасенъ и дикъ, онъ лапы свои растопырилъ,

И съ отверстою пастью быстро съ мста сорвался.

Рейнеке легко и ловко скакнулъ къ сторон, и поспшно

Хвостъ свой пушистый смочилъ острой и дкой водою

И въ песк обвалялъ, чтобъ пылью онъ мелкой покрылся.

Изегримъ-было ужь думалъ, что тутъ-то онъ Лиса и хватитъ,

Какъ проказникъ его въ глаза хвостомъ своимъ мокрымъ

Вдругъ ударилъ, и зрнье у волка тотчасъ помутилось.

На продлку такую Лисъ часто и прежде пускался,

И уже много зврей, много невинныхъ созданiй,

Вредоносную силу воды его испытали.

Такъ онъ дтей Изегрима испортилъ, какъ значится выше,

И теперь батюшку думалъ отметить. Итакъ, Изегриму

Брызнувъ водою въ глаза, онъ мигомъ въ сторону прянулъ,

Сталъ подъ втромъ и началъ задними лапками волку

Страшно пылить подъ глазами, сталъ-было волкъ вытирать ихъ,

Но въ торопяхъ поспшилъ и только лишь боль увеличилъ.

Лисъ же хвостомъ своимъ снова взмахнулъ и, метко нацлясь,

Прямо въ очи потрафилъ врагу, чтобъ совсмъ онъ ослпнулъ.

Волку плохо пришлось! а Лисъ продолжалъ свое дло.

Только увидлъ, что стали глаза у волка слезиться.

Началъ онъ въ сильныхъ прыжкахъ врагу ударъ за ударомъ

Наносить, и царапать его и кусать, продолжая

Брызгать въ глаза ему дкой, вредоносной водою.

Вн себя волкъ затопалъ, а Рейнеке началъ смле

Насмхаться надъ нимъ и молвилъ: ‘Вы, сударь, довольно

Въ жизни овецъ потаскали, довольно зврковъ неповинныхъ

На вку своемъ съли, отнын они, я надюсь,

Жизнью вполн насладятся, вамъ будетъ отнын угодно

Ихъ въ поко оставить — за это вы ихъ благодарность

Вчно будете слышать, къ тому же очистите душу,

Долгимъ постомъ, особливо, если постъ этотъ съ терпньемъ

Вы переможете, другъ мой. На этотъ разъ не удастся

Вамъ ускользнуть отъ меня, ужь разв мольбой и слезами

Вы смягчите мой гнвъ, и жизнь подарить вамъ ршусь я.’

Рейнеке это промолвивъ, зубами противнику въ горло

Быстро впился и подумалъ, что вотъ онъ его одолетъ.

Волкъ же его былъ сильне, рванулся съ ужасною силой

И отбросилъ его. Но Лисъ ему въ морду вцпился,

Сильно ранилъ его и глазъ еще вырвалъ въ добавокъ.

Кровь у волка изъ носа вдоль по лицу заструилась.

Рейнеке вскрикнулъ: ‘Вотъ до чего я всегда добирался!

И добрался наконецъ!’ Волкъ началъ-было слабть ужь,

Но за вырванный глазъ ужасно озлился и прыгнулъ,

Раны и боль позабывъ, на Рейнеке снова и какъ-то

Лапой его захватилъ и сильнымъ ударомъ низвергнулъ.

Плохо и Ли’су пришлось, тутъ умъ его значилъ немного.

Скоро переднюю лапку, что Лису рукою служила,

Волку поймать удалось и стиснулъ ее онъ зубами.

Рейнеке грустно лежалъ на земл, ему не хотлось

Лапки лишиться и мысли роями въ ум его зрли.

Тутъ Изегримъ говорить сталъ сквозь зубы Рейнеке-Ли’су:

‘Часъ твой, злодй, наступилъ! Сдавайся на мст, сейчасъ же,

Или тебя умерщвлю я за вс твои злодянья!

Я же теб отплачу! Что взялъ своимъ ты искусствомъ?

Сталъ туда же въ глаза мн пылить и брызгать водою,

Весь обрился и жиромъ намазалъ себя, такъ умри же!

Много ты зла мн надлалъ, лгалъ на меня безпрестанно,

ГлЮза лишилъ, но ты мой! сдавайся, иль я закусаю!’

Рейнеке думал: ‘Ну, плохо теперь мн пришлося, что длать?

Если не сдамся, убьетъ онъ меня, а сдамся, поруганъ

Я на вки вковъ. ДА, наказанья я стою,

Нехорошо обходился я съ нимъ, оскорблялъ поминутно’.

И попробовалъ онъ смягчить противника просьбой.

‘Драгоцннйшiй дядя!’ сказалъ онъ ему: ‘я охотно

Леннымъ слугой вашимъ стану со всмъ своимъ состояньемъ,

Съ радостью въ Iерусалимъ пойду я за васъ пиллигримомъ,

Вс святыя мста за васъ обойду и оттуда

Вамъ принесу отпущенье въ грхахъ. Они вашему духу

Благо доставятъ и вашимъ родителямъ, въ гроб почившимъ,

Батюшк съ матушкой также дадутъ нетлнное благо,

Миръ и чистую совсть, кто въ нихъ не нуждается въ жизни?

Буду, какъ папу, я васъ всегда уважать и клянуся

Страшною клятвой, отнын и до скончанiя жизни,

Быть у васъ въ услуженьи со всми своими родными.

Вс мы будемъ служить вамъ во всякое время. Клянусь вамъ,

Что для царя самого я сдлать никакъ не ршился бъ,

Сдлать ршусь то для васъ. Если меня пощадите,

Будете нкогда сами владть нашимъ царствомъ великимъ.

Все, чтС ловить я умю, все вамъ доставлять обязуюсь:

Утокъ, куръ и гусей и рыбы всякой не трону

Прежде, чмъ ихъ не представлю на выборъ вашей супруг,

Вамъ и вашимъ малюткамъ. Къ-тому же буду стараться

Васъ покоить, какъ сынъ, и васъ охранять отъ недуговъ.

Хитрымъ зовутъ меня вс, вы силой своей знамениты,

Такъ вдвоемъ мы могли бы нчто великое сдлать.

Вмст должны бы мы жить, одинъ съ своей силой великой,

Съ умной мыслью другой — кто могъ бы тогда насъ осилить?

Если же будемъ въ раздор, то, право, себ повредимъ лишь.

Я бы съ вами въ борьбу никакъ ужь не вышелъ, когда бы

Только зналъ, кЮкъ прилично отъ ней отказаться, вы первый

Вызовъ мн бросили, долженъ я былъ ради чести сражаться.

Но я вжливо съ вами теперь обошелся и въ битв

Всей не выказывалъ силы, ‘ты долженъ’ такъ думалъ всегда я,

‘Ради чести своей щадить любезнаго дядю’.

Еслибъ я васъ ненавидлъ, вышло бъ, поврьте, иначе.

Вы потерпли немного, и если нечаянно глазъ вамъ

Я повредилъ въ торопяхъ, то я отъ души сожалю,

Но утшаюсь я тмъ, что знаю, васъ вылечить, средство,

Мн за него вы спасибо скажете посл, и даже

Если немножко вы кривы останетесь — это пустое!

Вамъ же будетъ удобнй: положимъ, захочется спать вамъ:

Вы одно лишь окошко запрете — мы возимся съ парой!

Чтобы васъ умолить, тотчасъ же мои вс родные

Ницъ падутъ передъ вами, жена и малыя дти,

Вс возл царскаго трона, въ виду всхъ чиновъ государства,

Будутъ васъ умолять, чтобъ вы меня пощадили,

Чтобы мн жизнь даровали. Потомъ я открыто признЮюсь,

Что на васъ я налгалъ, что я клеветалъ безпощадно,

Что обманывалъ васъ. Я вамъ общаю поклясться,

Что ничего я худаго за вами не зналъ и не знаю,

И что отнын закаюсь васъ обижать и позорить.

Кажется, ужь невозможно хотть покорности бСльшей?

И что пользы вамъ будетъ, когда вы меня умертвите?

Все же у васъ на плечахъ родные мои остаются,

Если жь, напротивъ того, меня пощадите, то съ честью

Выйдете вы изъ арены, и вс благороднымъ и мудрымъ

Васъ назовутъ: только тотъ всхъ выше становится въ мнньи,

Кто прощаетъ. Не скоро, вамъ говорю, повторится

Случай удобный такой — воспользуйтесь имъ поскоре.

Впрочемъ, теперь все равно мн — жизнь, или смерть, что хотите!’

‘Лисъ коварный!’ промолвилъ ему Изегримъ: ‘ты желалъ бы,

Знаю, теперь быть на вол! Но будь хоть изъ золота мiръ нашъ,

И предложи мн его ты — тебя я не выпущу, лживый!

Столько ужь разъ ты меня обманывалъ, дерзкiй измнникъ!

Знаю твои общанья! пустаго яйца мн не будетъ,

Если пущу я тебя. Твоихъ же родныхъ не боюсь я,

Я готовъ на ихъ месть, и ихъ вражду я надюсь

Перемочь по немножку. О, злорадный мошенникъ!

КЮкъ надо мною смяться ты сталъ бы, когда бы свободу

Я теб даровалъ, повривъ твоимъ общаньямъ!

Съ кмъ ни сойдешься ты только, обманешь того. Ты сказалъ мн,

Будто ты ныньче меня щадилъ, о лгунъ непотребный!

Но посмотри, разв глазъ мой не самъ же ты вырвалъ, измнникъ?

Разв кожу мою не самъ ты кругомъ всю изранилъ?

Разв далъ ты хоть разъ вздохнуть мн, когда удалися

Плутни твои и глаза ты мн ослплялъ безпощадно?

Я не такой ужь глупецъ, чтобъ за срамъ и убытки

Сталъ платить состраданьемъ. Ты насъ обоихъ съ женою

Только и зналъ, что срамилъ — за это простись съ своей жизнью.’

Такъ Изегримъ говорилъ. А Лисъ, между-тмъ, въ тихомолку

Лапку другую свою между ногъ врага запуская,

Волка за нжное мсто схватилъ и рвать сталъ и дергать…

Но замолчу я объ этомъ. Всею отверзтою пастью

Страшно взвылъ Изегримъ и началъ стонать, что есть мРчи.

Рейнеке, вынувъ поспшно лапку изъ пасти зубастой

Разъяреннаго волка, теперь обими началъ

Безпощадно работать, и крпче и крпче сжимая,

Началъ рвать и тянуть — и жалобно взвылъ тутъ несчастный,

Сталъ такъ сильно кричать, что кровь изо рта полилася,

И отъ боли жестокой сквозь косматую шкуру

Потъ проступилъ у него, и онъ ……… со страха.

Съ радости Лисъ чуть не вспрыгнулъ, онъ былъ увренъ въ побд.

И руками и зубомъ крпче еще уцпился…

Волкъ заметался въ тоск, кончина его наступала.

Кровь лилась у него изъ пасти, изъ глазъ, и упалъ онъ

Обезсилвъ на землю. Лисъ подобной минуты

За все золото въ мiр не промнялъ бы, казалось,

Такъ все крпче и крпче онъ стискивалъ лапками волка

И волочилъ по земл, кусалъ и щипалъ безпощадно.

Съ глупымъ крикомъ въ пыли, въ мокромъ песк, — и въ припадкахъ

Судорогъ страшныхъ валялся волкъ на песчаной арен.

Вскрикнули громко друзья Изегрима и начали слезно

Вс короля умолять, борьбу прекратить поскоре.

И король отвчалъ имъ: ‘пожалуй, если хотите’.

Тутъ король повеллъ обоимъ стражамъ арены

Леопарду и рыси рознять поскорй ратоборцевъ.

И вошли они въ кругъ и такъ побдителю Ли’су

Стали тогда говорить: ‘Довольно, король соизволилъ

На прекращенiе битвы и васъ покорнйше проситъ

Волку жизнь даровать и волка ему предоставить.

Еслибы кто изъ васъ въ битв жестокой палъ мертвымъ,

Было бы жаль королю. Побда за вами осталась!

Вс это видли здсь. И много мужей благородныхъ

Вашу сторону держатъ теперь — вы всхъ убдили.’

Рейнеке молвилъ въ отвтъ: ‘Я буду за то благодаренъ!

Очень-охотно готовъ я царю угодное сдлать.

Я побдилъ и доволенъ, мн лучшей минуты не надо!

Но да позволитъ король мн объ этомъ съ друзьями моими

Перемолвить словечко.’ Тутъ вс друзья въ одинъ голосъ

Крикнули Рейнеке-Ли’су: ‘Да будетъ царская воля

Тотчасъ исполнена, мы на это согласны.’ И мигомъ

Цлой гурьбою родные къ Ли’су въ арену бжали,

Обезьяна, барсукъ и выдра и бобръ. Между ними

Были и ли’совы други, ласточка, блка, куница,

Горностай, и такiе, которые съ нимъ враждовали,

Слышать имени даже его не могли хладнокровно,

А теперь со всхъ ногъ къ нему съ поздравленьемъ бжали.

Были тамъ и такiе, которые прежде на Ли’са

Просьбы, да жалобы только царю подавали, теперь же

Прямо въ родные къ нему, Богъ всть какими судьбами

Вдругъ попали, и съ ними толпами валили ихъ жены,

Дти, внучата, весь домъ со чады и домочадцы,

Взрослые, отроки, дти и даже грудные младенцы,

Вс-то ему улыбались и вс такъ привтливо льстили.

Такъ и все вдь на свт. Всегда говорится счастливцу:

‘Долгiе лта вамъ въ жизни!’ Друзей онъ толпами находитъ.

А кому не везетъ, тотъ только терпи въ тихомолку!

Вотъ хоть бы съ Ли’сомъ теперь. Почваниться всмъ имъ хотлось

Возл него. Одни засвистали, другiе запли,

Въ бубны ударили третьи и въ трубы ужасно трубили.

Ли’са друзья подскочили къ нему и сказали: ‘О, дядя!

Радуйтесь! въ эту минуту вы возвеличили родъ свой!

Мы опечалились-было, увидя, что васъ побждаютъ,

Но вы поправились скоро — вы сдлали славную штуку.’

Рейнеке молвилъ въ отвтъ имъ: ‘мн посчастливилось только!’

И въ изъисканныхъ фразахъ выразилъ имъ благодарность,

И пошли они тутъ съ большимъ торжествомъ. Передъ всми

Шествовалъ Лисъ-побдитель вмст со стражами круга.

Такъ дошли наконецъ они до львинаго трона.

Рейнеке сталъ на колни предъ нимъ, но король его поднялъ

И сказалъ громогласно въ присутствiи всхъ царедворцевъ:

‘Вы одержали побду, вы съ честью себя и процессъ свой

Защищали теперь — я васъ объявляю невиннымъ,

Жалобы вс съ васъ снимаю, объ этомъ съ баронами всми

Мы потолкуемъ въ совт, какъ волку станетъ полегче.

Ныньче жь о дл ни слова, кончить пора засданье.’

‘Вашимъ велньемъ, король мой’, скромно ему Лисъ отвтилъ,

‘Повиноваться легко. И вамъ это лучше извстно.

Только къ вамъ я явился, вс на меня напустили,

Съ жалобой вс къ вамъ пришли — и все, чтобъ польстить Изегриму.

Онъ меня свергнуть хотлъ, ему ужь почти удавалось,

И они еще больше кричали, меня обвиняя,

И въ угоду ему, они бы меня доканали.

Вс они видли ясно, что у васъ онъ на лучшемъ

Былъ счету, нежели я, никто-то изъ нихъ не подумалъ,

Что вдь можетъ же выйдти иначе, что можетъ же выйдти

Голая правда наружу, и близка ужь развязка.

Я ни съ чмъ не могу ихъ сравнить, какъ съ собаками злыми,

Что гурьбою у кухни любятъ стоять, ожидая,

Вотъ-вотъ имъ выкинетъ кость радушный, услужливый поваръ.

Жадно и пристально смотрятъ, и если увидятъ, кЮкъ ихъ же,

Собственный ихъ же товарищъ мяса кусочикъ подтибритъ,

Но не успетъ изъ кухни сбжать незамтно, и поваръ

Сзади его кипяткомъ, озлившись, жестоко обваритъ,

Но добычу у вора отнять въ попыхахъ не успетъ —

То въ одинъ голосъ кричатъ вс: ‘Смотрите, смотрите, кЮкъ любитъ

Поваръ его! смотрите, какой кусокъ ему далъ онъ!’

Онъ же имъ отвчаетъ: ‘Вы толку не знаете, братцы!

Спереди видите точно кусокъ вы и славный и жирный,

А посмотрите-ка сзади вы на меня, и потомъ ужь

Мн позавидуйте, если вы не измните мннья.

И увидали они, что онъ былъ ужасно обваренъ,

Волосы лзли изъ кожи и съёжилась кожа на тл.

Ужасъ ихъ обуялъ, на кухню никто не смотрлъ ужь,

И, товарища бросивъ, они куды-зря убжали.

Жадные вс вдь такого покроя: доколь они въ сил,

Каждый и видитъ и спитъ кЮкъ бы ихъ сдлаться другомъ.

То-и-дло они во рту своемъ мясо таскаютъ.

Кто не понравится имъ, поплатится кожей за это,

Всмъ должно восхвалять ихъ, сколько грховъ ни творили бъ,

Вс похвалой поощряютъ ихъ только на грхъ и дурное

Всякiй-то такъ поступаетъ, когда о конц позабудетъ.

Но за то часто они бываютъ наказаны страшно,

И могущество ихъ печальный видъ принимаетъ.

Вс ихъ тогда ненавидятъ, волосы справа и слва

Вылзаютъ изъ тла у нихъ: это ихъ прежнiе други

Отпадаютъ отъ нихъ и голыми ихъ оставляютъ,

Точно такъ, какъ собаки друга покинули въ гор,

Какъ увидали паденье его и раны на тл.

‘О, государь! вы поймете, что о Рейнеке-Ли’с

Толковъ подобныхъ не будетъ, моимъ друзьямъ не прійдется

За меня покраснть. Я вамъ за все благодаренъ,

И когда бъ только могъ всегда узнавать вашу волю,

Я бъ добросовстно сталъ ее исполнять, государь нашъ.’

‘Тутъ слова не помогутъ’ король такъ Ли’су отвтилъ:

‘Я васъ, Рейнеке, слушалъ и понялъ смыслъ вашей рчи.

Васъ, какъ барона, я снова надюсь увидть въ совт,

И вмняю вамъ въ долгъ почаще въ судилищ тайномъ

Вмст со мной засдать. Такъ доведу я васъ снова

До высокаго занья, богатства, силы и славы,

И надюсь, что Ли’съ благъ этихъ будетъ достоинъ.

Вы же старайтесь о томъ, чтобъ къ лучшему все обратилось.

Я при двор обойдтись безъ васъ не могу, и когда вы

Мудрость съ благими длами соедините, никто васъ

Выше въ совт не будетъ, никто умнй и искуснй

Намъ совта не дастъ. Я впредь не желаю и слышать

Жалобъ на васъ. И отнын, какъ канцлеръ всего королевства,

Будете дйствовать вы во имя мое. Передастся

Наша печать въ ваши руки, и все, что ни станете длать,

Что ни напишете вы, останется ненарушимо.’

Такъ-то Рейнеке-Ли’съ достигъ высокаго чина,

Славы, богатства и силы, и вс его повелнья,

Вс совты, ко злу ли, къ добру ль, исполняются свято.

Рейнеке такъ королю отвтствовалъ: ‘Царь всемогущiй!

Много чести вы мн оказали, я буду то помнить,

Васъ никогда не забуду. Увидите это на дл.’

Что между-тмъ было съ волкомъ, мы вкратц о томъ упомянемъ.

Онъ бездыханенъ лежалъ на арен, весь кровью покрытый.

Тутъ жена и друзья къ нему подошли — Медвдь-Браунъ,

Гинце-Котъ и другiе со чады и домочадцы,

И на носилки его они положили, ихъ сномъ,

Чтобы теплй ему было, подбили, и съ оханьемъ, съ плачемъ

Стали его уносить. Раны его осмотрли:

Двадцать-шесть насчитали. Хирурги отвсюду стеклися

И перевязывать стали раны его, омочивъ ихъ

Чуднаго свойства примочкой. Вс члены его онмли.

Также и травами часто хирурги его вытирали,

И отъ втиранья чихалъ до слезъ и судорогъ, бдный.

И, наконецъ, поршили тереть его ежедневно

И купать ежечасно, этимъ родню утшая.

Осторожно потомъ его въ постель положили,

И уснулъ тогда волкъ, но спалъ онъ только недолго,

Скоро проснулся въ бреду, стыдъ его мучилъ жестоко,

Боль увеличилась вдругъ, въ отчаяньи громко онъ вскрикнулъ.

Грусто за нимъ Гиремунда во время болзни ходила,

Помня о страшной потер. Часто въ припадкахъ страданiй

Съ ложа вставала она, сама надъ собой горевала,

Надъ дтьми и друзьями, смотрла на мужа больнаго,

КЮкъ средь ужасныхъ мученiй, въ неисцлимой болзни

Онъ приходилъ въ изступленье. Послдствiя были ужасны.

Ли’су, однакожь, то было очень-прiятно, съ улыбкой

Онъ объ этомъ съ друзьями болталъ и лесть отъ нихъ слышалъ.

Гордо онъ дворъ покидалъ. Король ему далъ провожатыхъ

И на прощаньи съ улыбкой, дружескимъ тономъ промолвилъ:

‘Только скорй возвратитесь!’ Тогда передъ трономъ колно

Ли’съ преклонилъ и отвтилъ: ‘Всмъ вамъ я здсь благодаренъ,

Вамъ, государь, и вамъ, королева, и всмъ царедворцамъ.

Богъ да хранитъ вашу жизнь, король мой, на долгiя лта!

Все я по силамъ исполню, чего бы вамъ ни хотлось,

Васъ я сердечно люблю, любить васъ даже обязанъ.

А теперь, съ позволенья вашего я отправляюсь

Въ зЮмокъ свой Малепартусъ, жену и малютокъ провдать,

Бдныя, ждутъ меня, чай, и въ страх великомъ томятся.’

‘Такъ отправляйтесь’ король отвтилъ ему: ‘и не бойтесь

Впредь ничего.’ И пустился въ путь Рейнеке, всми хвалимый.

Много изъ племени Ли’са знаютъ подобныя штуки……………

…………………………………………………………………………

Рейнеке съ родомъ своимъ, съ толпою родныхъ и знакомыхъ

Изъ королевскаго бурга гордо и радостно вышелъ.

Вс почтены они были, ихъ ли’ца сiяли блаженствомъ.

Рейнеке шелъ впереди всхъ, прочiе шли за нимъ слдомъ.

Онъ былъ веселъ и счастливъ, хвостъ его черный, пушистый —

Сталъ пушистй еще, въ монаршую милость попалъ онъ,

Снова въ совт заслъ и сталъ уже думать дорогой,

КЮкъ бы совтъ-то ему прибрать къ рукамъ поскоре.

Если кого полюблю, тому повезетъ непремнно,

Такъ онъ думалъ: дороже чмъ золото смётка и мудрость.

Такъ подвигался впередъ онъ со всею своею роднею,

Путь держа въ Малепартусъ, свой бургъ превосходный и крпкiй.

Тамъ изъявилъ благодарность всмъ, кто къ нему благосклонны

Были въ тяжелое время и за него заступались.

Онъ предложилъ имъ за это свои услуги. Разстались

Вс съ нимъ друзьями, и, каждый къ своимъ примыкая,

Вс отъ него удалились, а онъ, въ свой зЮмокъ вступивши,

Тамъ жену Эрмелину нашелъ въ превосходномъ здоровьи.

Очень была ему рада она, обо всемъ разспросила,

Также о томъ, какъ изъ бдъ ему удалось увернуться.

Рейнеке ей отвчалъ: ‘А вотъ увернулся, какъ видишь!

Снова въ царскую милость попалъ я, я буду, какъ прежде,

Засдать въ королевскомъ совт, и нашему роду

Будетъ слава большая. Король меня въ канцлеры громко

Передъ всми возвелъ и далъ мн печать королевства.

Все, что ни сдлаетъ Лисъ, и что ни напишетъ, тР будетъ

Ненарушимо, пусть каждый то помнитъ теперь хорошенько!’

‘Волка въ одну я минуту тамъ побдилъ, и онъ больше

Козней мн строить не будетъ. Онъ ослпленъ и израненъ,

Съ нимъ весь родъ его алчный поруганъ, я волка отмтилъ!

Мало для свта онъ будетъ отсел полезенъ. Мы нА смерть

Съ волкомъ сражались, и я его побдилъ. Онъ едва ли

Встанетъ съ постели. Что мн за дло? Волка теперь я

Выше стою’, да и всхъ его покровителей сильныхъ.’

Рада была чрезвычайно тому Эрмелина, и дти

Стали какъ-то бодре, услышавъ о слав отцовской.

Весело между собою они въ-четверомъ говорили:

Славно мы вс заживемъ, въ почет, богатств и будемъ

ЗЮмокъ нашъ укрплять и дни проводить беззаботно.

Рейнеке въ слав теперь!……………………………………

………………………………………………………………………

Тутъ и конецъ всей поэмы, въ которой истину съ басней

Стихотворецъ смшалъ, чтобъ вы различать научились

Зло отъ добра и узнали цну ума, и чтобъ также

Книжку эту купившiй могъ изъ нея видть ясно,

КАкъ и какiя дла на бломъ свт творятся.

Искони такъ ужь ведется и такъ останется вчно,

Такъ вотъ и мы свою быль о ли’совой жизни окончимъ.

Богъ да воздастъ намъ блаженство въ будущей жизни! Аминь.

М. ДОСТОЕВСКIЙ.

Список опечаток, исправленных в тексте первой публикации

‘Отечественные записки’, 1848 ., т. 56 (стр. 1-49) и т. 57 (стр. 265-313).

Стр. 269. ‘Очевидно, что при такихъ обстоятельствахъ, при такой вопiюще-несправедливой обстановк его жизни, этотъ умъ долженъ измниться’ вместо: ‘Очевидно, что при такихъ обстоятельствахъ, при такой вопiюще-несправедливой обстановки его жизни, этотъ умъ долженъ измниться’

Стр. 273 ‘И не-уже-ль, государь, и вы, господа, перенесете, Что надъ міромъ такъ дерзко сталъ издваться разбойникъ?’ вместо: ‘И не-уже-ль, государь, и вы, господа, пернесете, Что надъ міромъ такъ дерзко сталъ издваться разбойникъ?’

Стр. 279. ‘тутъ онъ воскликнулъ: ‘скоре! Дядюшка, вамъ услужу я, только вы сотъ мн достаньте. Право, отвдаю только, дРсыта сть ихъ не стану». вместо: ‘тутъ онъ воскликнулъ: ‘скоре! Дядюшка, вамъ услужу я, только вы сотъ мн достаньте. Право, отвдаю только, дРсыта сть ихъ не стану‘.

Стр. 280. ‘Взвыли, шарахнулись бабы, одн разбжались, другія Въ воду попадали.’ вместо: ‘Взвыли, шарахнулись бабы, одн разбжались, другія Въ водупопадали.’

Стр. 281. ‘Онъ утопиться лучше хотлъ, чмъ эти побои Съ срамомъ такимъ перенести.’ вместо: ‘Онъ утопиться лучше хотлъ, чмъ эти побои Съ срамомъ такимъ пернести.’

Стр. 282. ‘уменъ онъ, ловокъ и смтливъ.’ вместо: ‘уменъ онъ, ловокъ и сметливъ.’

Стр. 284. ‘Хитрый Лисъ отвчалъ: ‘Ну, кто жь это можетъ предвидть! Если вы трусите, мы возвратимся, жена моя дома Съ честью васъ прiйметъ и вамъ предложитъ вкусную пищу. Правда, не будетъ мышей, но все-таки будемъ мы сыты.» вместо: ‘Хитрый Лисъ отвчалъ: ‘Ну, кто жь это можетъ предвидть! Если вы трусите, мы возвратимся, жена моя дома Съ честью васъ прiйметъ и вамъ предложитъ вкусную пищу. Правда, не будетъ мышей, но все-таки будемъ мы сыты.’

Стр. 285. ‘Склонность волчицы къ нему, безстыдному Ли’су, давно ужь Сердце ревнивое волка мучила праведнымъ гнвомъ.’ вместо: ‘Склонность волчицы къ нему, безстыдному Ли’су, давно ужь Сердце ревнивое волка мучило праведнымъ гнвомъ.’

Стр. 286. ‘Бросивъ все въ торопяхъ и въ петл Гинце оставивъ.’ вместо: ‘Бросивъ все къ торопяхъ и въ петл Гинце оставивъ.’

‘Если жь онъ и тогда не явится, судъ будетъ въ прав Громко его обвинить.‘ Король ему отвчаетъ: ‘Я увренъ, что здсь никто не ршится къ злодю Справить третье посольство.’ вместо: ‘Если жь онъ и тогда не явится, судъ будетъ въ прав Громко его обвинить. ‘Король ему отвчаетъ: ‘Я увренъ, что здсь никто не ршится къ злодю Справить третье посольство.’

Стр. 306. ‘Вотъ, на другой день, онъ началъ въ путь снаряжаться и чистить Сталъ свои сапоги’ вместо: ‘Вотъ, на другой день, онъ началъ въ путь снаряжаться и чиститъ Сталъ свои сапоги’

‘Съ вздохомъ глубокимъ сказала: ‘Видно, насъ Богъ наказуетъ За прегршенія наши, что вамъ посылаетъ удачу.’ вместо: ‘Съ вздохомъ глубокимъ сказала: Видно, насъ Богъ наказуетъ За прегршенія наши, что вамъ посылаетъ удачу.’

Стр. 7. ‘Много съ-тхъ-поръ, какъ предъ вами я исповдался, много Новыхъ грховъ накопилось на мн многогршномъ’ вместо: ‘Много съ-тхъ-поръ, какъ предъ вами я исповдалса, много Новыхъ грховъ накопилось на мн многогршномъ’.

Стр. 25. ‘И огорчилась она, и стала тогда съ человкомъ Разговаривать: ‘Счастье‘, сказала, ‘найдешь ты со мною’ вместо: ‘И огорчилась она, и стала тогда съ человкомъ Разговаривать: ‘Счастье, сказала‘, ‘найдешь ты со мною’.

Стр. 44. ‘Я готовъ на ихъ месть, и ихъ вражду я надюсь Перемочь по немножку.’ вместо: ‘Я готовъ на ихъ месть, и ихъ вражду я надюсь Перемочь по нежножку.’

——————————————-

Источник текста: журнал ‘Отечественные записки’, 1848, т. 56 (стр. 1-49). т. 57, с. 265-313.

Исходник здесь: http://philolog.petrsu.ru/mdost/texts/translit/reineke/htm/reineke.htm

РЕЙНЕКЕ-ЛИСЪ.

Въ двнадцати псняхъ.

Предисловiе переводчика.

ПЕРВАЯ ПСНЬ.

ВТОРАЯ ПСНЬ.

ТРЕТЬЯ ПСНЬ.

ЧЕТВЕРТАЯ ПСНЬ.

ПЯТАЯ ПСНЬ.

ШЕСТАЯ ПСНЬ.

СЕДЬМАЯ ПСНЬ.

ВОСЬМАЯ ПСНЬ.

ДЕВЯТАЯ ПСНЬ.

ДЕСЯТАЯ ПСНЬ.

ОДИННАДЦАТАЯ ПСНЬ.

ДВНАДЦАТАЯ ПСНЬ.

Читайте также: