Рецензия на статью Н. Н. Булича 'Сумароков и современная ему критика', Пыпин Александр Николаевич, Год: 1854 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 29 минут(ы)

Письма
И. С. Аксакова, Н. П. Барсукова, П. С. Билярскаго, О. М. Бодянскаго, кн. П. А. Вяземскаго, В. П. Гаевскаго, Г. Н. Геннади, Н. В. Гербеля, Г. З. Елисеева, П. А. Ефремова, Н. И. Костомарова, М. А. Максимовича, В. И. Межова, М. П. Погодина, А. Н. Пыпина, М. М. Стасюлевича, М. И. Сухомлинова, H. С. Тихонравова и А. А. Хованскаго
къ библіографу С. И. ПОНОМАРЕВУ

— Баронъ Корфъ, Модестъ Андреевичъ (1800—1872) былъ въ то время директоромъ Импер. Публ. Библіотеки.

— Изданіе сборника, о которомъ говоритъ Тихонравовъ, насколько намъ извстно, не состоялось.

Къ стр. 10. Михайловъ, Михаилъ Ларіоновичъ (1826—1865), извстный поэтъ, въ то время помщалъ статьи въ ‘Современник’ и ‘Отечеств. Запискахъ’ по новой русск. литератур.

— Гаевскій, Викторъ Павловичъ (1826—1888) въ то время писалъ много статей по новой русск. литератур въ ‘Современник’, ‘Отечеств. Запискахъ’ и др. Его статьи о Дельвиг въ ‘Современник’ 1853—54 гг. являются и теперь единственными объ этомъ писател.

— Буличъ, Николай Никитичъ (1824—1895), извстный историкъ русской литературы, профессоръ Казанскаго университета. Рчь тутъ идетъ о его диссертаціи ‘Сумароковъ и современная ему критика’. Спб. 1854. Пыпинъ написалъ на нее рецензію въ ‘С.-Петербургскихъ Вдомостяхъ’ (NoNo 83 и 84, 1854 г.).

Въ виду того, что эта статья Пыпина погребена въ газет и забыта, пользуемся случаемъ и перепечатываемъ ее {За разршеніе перепечатать эту статью приносимъ искреннюю благодарность В. А. Ляцкой.— Л. Б.}:

‘Въ наше время замтно сильное стремленіе разрабатывать старину и преданья русской литературы. Пробужденное въ первый разъ изданіями Смирдина, теперь оно утвердилось и поддерживается своими собственными силами, какъ направленіе, уже сознанное. Мы въ прав ожидать отъ него много любопытнаго и важнаго для объясненія старой русской жизни, потому что только эти кропотливыя и подробныя изысканія даютъ возможность высказать ршительное опредленіе извстной эпохи. Но до сихъ поръ все по этой части ограничивалось журнальными статьями: сочиненіе г. Булича есть первая серьезная книга, вызванная этимъ направленіемъ.

Мы встрчаемъ еще въ первый разъ имя г. Булича, какъ автора сочиненія по исторіи русской литературы. Тмъ пріятне было намъ встртитъ это новое имя, что сочиненіе г. Булича даетъ ему право на видное мсто между нашими историками литературы. Оно выказываетъ въ автор столько короткаго знакомства съ предметомъ, что мы, вроятно, нисколько не обманемся въ своей надежд видть новые труды автора, исполненные съ такимъ же знаніемъ дла и старательностью. Эта надежда вмст съ тмъ налагаетъ на насъ обязанность подробне ознакомиться съ содержаніемъ книги г. Булича и высказать нсколько замчаній, которыя, можетъ быть, не будутъ лишними.

Тэма сочиненія выбрана авторомъ очень удачно: это — начало нашей искусственной литературы, выразившееся въ Сумароков. Дятельность Кантемира авторъ ставитъ отдльно, какъ бы вн новаго, посл-петровскаго движенія нашей литературы, и очень справедливо, кажется намъ, потому что Кантемиръ, хотя тсно связанный по содержанію своихъ произведеній и съ эпохой Петра Великаго, и вообще съ русскою жизнью, на самомъ дл представляетъ собой совершенно уединенный фактъ нашей литературы. Только общія черты содержанія связываютъ его сатиру съ послдующимъ литературнымъ развитіемъ, она не вошла въ жизнь и не оставила въ литератур никакого слда. Такимъ образомъ, пріобртаетъ важное значеніе Сумароковъ, если не по сил таланта, то по роли, которую ему суждено было играть въ исторіи нашей словесности — вводителя западно-европейскихъ литературныхъ формъ, основателя русской драмы и театра. Дйствительно, только съ него начинается у насъ постепенное литературное развитіе, логичное и послдовательное. Этими словами мы нисколько не отрицаемъ заслуги Ломоносова: какъ дятель науки, идею которой внесъ онъ въ среду новой русской жизни, какъ образователъ литературнаго языка, какъ поэтъ, онъ иметъ несомннныя права на высокое мсто въ исторіи литературы, но введеніе литературныхъ формъ есть дло Сумарокова. Такимъ формальнымъ значеніемъ не ограничивается, впрочемъ, дятельность этого писателя, у него есть и другая сторона, гд онъ является чрезвычайно одушевленною личностью, существовавшею небезслдно: это — сатира. Смыслъ этой сатиры, тсная связь ея съ тогдашнею жизнью общества, отраженіе ея въ позднйшихъ литературныхъ явленіяхъ въ первый разъ подробно и основательно разсмотрны г. Буличемъ, и здсь главная мысль и одно изъ достоинствъ его книги.

Такую задачу своего труда авторъ объясняетъ въ предисловіи (стр. I—XIV) и хотлъ выразить въ самомъ заглавіи своей книги, говоря, что предметъ его сочиненія — начало русской критики. Но заглавіе обманываетъ читателя, и, хотя авторъ поясняетъ смыслъ, въ которомъ принимается имъ слово критика (какъ однозначащее съ сатирой, по старому употребленію его), но мы не обязаны употреблять слова въ томъ значеніи, которое принадлежало имъ сто лтъ назадъ. Притомъ, если дло идетъ о томъ, какъ ближе обозначить характеръ сумароковскаго направленія, его скоре можно назвать памфлетическимъ, нежели критическимъ, потому что собственно критическое начало очень слабо въ Сумароков.

Приступая затмъ въ біографіи своего героя, г. Буличъ представляетъ нсколько мыслей о различіи геніальнаго писателя и талантливаго, относительно вліянія ихъ на общество. Мнніе его дйствительно кажется читателю немного эксцентричнымъ, какъ онъ этого и ожидалъ (стр. 2). Намъ даже трудно проврить слова его на комъ-нибудь изъ нашихъ писателей, потому что сперва надо согласиться съ авторомъ въ значеніи его подраздленій, отзывающихся излишней теоріей. По мннію его, геніальный писатель и геніальныя произведенія всегда являются чмъ-то изолированнымъ отъ окружающаго ихъ, такъ что между ними нтъ той послдовательности, которую замчаемъ мы въ другихъ явленіяхъ литературы. Въ примръ и въ доказательство своей мысли онъ беретъ русскую лирику. ‘Взгляните — говоритъ онъ — на лирическія явленія русской литературы, по отношенію ихъ къ содержанію, а не къ форм, и вы увидите, что въ нихъ нтъ никакой преемственности. Содержаніе, напримръ, лирики Ломоносова остается безслднымъ, погибнувшимъ для Державина. Стремленія, оживившія лиру этого пвца екатерининской эпохи, внушавшія ему порою столь гармоническія строфы, не существуютъ уже для поэта новаго времени — Пушкина. Старикъ Державинъ, сходя въ гробъ, могъ благословить Пушкина, но не былъ въ состояніи дать ему душу своихъ произведеній, дать ему свои страсти и идеалы’ (стр. 3). Здсь есть маленькое недоразумніе, кажется намъ. Если литература вообще, какъ выразительница внутренней жизни народа, не можетъ имть скачковъ въ своемъ развитіи (потому что и жизнь не иметъ этихъ внезапныхъ скачковъ — въ строгомъ смысл), ясно, что т двигатели ея, на которыхъ въ извстныя эпохи сосредоточивается ея жизненная сила, которымъ судьба назначаетъ быть вносителями въ нее новой идеи, направленія — ясно, что они имютъ между собою тсную связь, даже по одному соотношенію ихъ къ общему ходу развитія.

Есть такая органическая связь и между Державинымъ и Пушкинымъ. Не надобно только забывать, что эта ‘душа произведеній* поэта есть въ одно и то же время принадлежность его самого и эпохи, общества, въ которомъ вращается его дятельность. Общество безпрестанно мняется по своимъ внутреннимъ началамъ, мы не можемъ представить его себ въ состояніи совершеннаго спокойствія, неизмняемости (Stabilitдt). Движеніе впередъ можетъ быть медленно, почти незамтно, тмъ не мене оно должно быть, китаизмъ тутъ невозможенъ, если общество уже получило благодтельный толчокъ къ образованію. Когда, такимъ образомъ, поэтъ (геніальный или талантливый, или геніально-талантливый, какъ угодно) принимаетъ въ себя общественныя стремленія, если онъ живетъ одной жизнью съ обществомъ, ‘душа произведеній’ его естественно будетъ въ тсной родственной связи съ временемъ. Державинъ потому могъ только благословить Пушкина на его поприще: помочь ему, облегчить ему дорогу Державинъ былъ не въ состояніи, не могъ онъ также и передать ему своей задушевной идеи, потому что наставали другія требованія, другіе моменты жизни, не существовавшіе для Державина, существенные для Пушкина. Напрасно поэтому авторъ такъ строго разграничиваетъ поприще лирики отъ сатиры, въ которой онъ признаетъ, чуть ли не исключительно, преемственность явленій и ближайшее отношеніе во времени. И та и другая сторона литературы столько же полна и живого отношенія къ обществу, и вліянія на него. Да и странно раздлять ихъ, когда одна общая идея движетъ обими, когда и та и другая легко совмщаются въ одномъ и томъ же писател. Если не ошибаемся, такое разграниченіе лирики и сатиры было сдлано только для того, чтобъ рзче обозначить преемственность сатирическаго направленія въ нашей литератур. Парадоксъ не нуженъ, чтобъ доказать истину. Но мы отдалились отъ предмета. Писатель талантливый, по мннію автора (мы будемъ держаться его терминологіи), стоитъ въ боле близкомъ отношеніи къ современному міру, чмъ геній. И это не совсмъ такъ. Писатель геніальный всегда приноситъ новую идею, онъ представляетъ какъ бы въ идеал направленіе, скоро длающееся общимъ въ литератур. Писатели второстепенные только раскрываютъ различныя стороны этого направленія, распространяютъ его и почти всегда развиваютъ до крайности. Но все это нисколько не значитъ, что они стоятъ въ ближайшемъ отношеніи къ современности, чмъ тотъ, кто впервые открылъ новыя стороны въ наблюденіи надъ жизнью. Можно принимать другой, боле тсный взглядъ на отношеніе писателя къ обществу, но о немъ, вроятно, не думалъ и г. Буличъ.

Вс эти разсужденія автора клонятся, кажется, къ тому, чтобъ а priori показать въ Сумароков возможность быть врнымъ изобразителемъ своего времени, характеристикой талантливаго писателя авторъ указываетъ мсто, которое назначаетъ онъ Сумарокову въ тогдашней литератур. Нкоторая нетвердость этихъ предварительныхъ понятій отразилась на опредленіи характера самого Сумарокова, какъ писателя.

Сочиненіе г. Булича распадается на три части: первая представляетъ біографію Сумарокова, разбираетъ его отношенія къ разнымъ современникамъ его, показываетъ главныя черты его личности и пр., во второй — обзоръ его литературной дятельности и критика сочиненій, наконецъ, третья занимается сатирическими журналами, явившимися вслдствіе положенныхъ Сумароковымъ сатирическихъ началъ. Такому же порядку будемъ слдовать и мы въ своемъ обозрніи.

Совершенно справедливо говоритъ авторъ о современномъ состояніи біографической части нашей исторіи литературы. Бдность этого отдла обратила на себя особенное вниманіе въ наше время. Многія сочиненія, появившіяся теперь съ цлью пополнить этотъ недостатокъ, показываютъ, сколько новаго могутъ прибавить подобныя изысканія въ объясненію разныхъ фактовъ нашей литературы, и какъ трудно однако составить теперь біографію нашего писателя прошлаго вка, какъ ни близко еще къ намъ это время. Наши предшественники мало заботились о томъ, чтобъ передать потомству черты своего времени и своей жизни, недостатокъ отдла записокъ въ нашей литератур очень чувствителенъ, да и т, которыя мы имемъ, явились, по врному замчанію г. Булича, ‘не вслдствіе сознанія внутренняго, не вслдствіе того прекраснаго убжденія, что человкъ жилъ не даромъ, что прожитая жизнь, обставленная всми явленіями современности, послужитъ или урокомъ, или примромъ, или матеріяломъ будущимъ писателямъ. Эта сознательная мысль далека была отъ составителей русскихъ записокъ прошлаго времени’ (стр. 7). ‘Современныя черты являются въ нихъ случайнымъ образомъ, почти безъ воли авторовъ… Имя современнаго писателя, намекъ на его литературную дятельность рдко встрчаются въ этихъ запискахъ: лучшее доказательство того, какъ мало значилъ для общества русскій писатель тогдашняго времени’ (стр. 7—8). Черты для біографій нашихъ писателей нужно по одной собирать въ разныхъ мелкихъ изданіяхъ, въ цлыхъ массахъ литературнаго хлама. Трудность занятій, часто совершенно механическихъ, увеличивается почти совершеннымъ отсутствіемъ предварительныхъ библіографическихъ работъ (за примрами ходить не далеко: даже г. Тихонравовъ, отличающійся между нашими библіографами особеннымъ трудолюбіемъ, не могъ составить съ одного раза удовлетворительнаго списка сочиненій Жуковскаго), существующія пособія исполнены разнаго рода ошибокъ, нердко очень грубыхъ. Слдовательно очень возможны, даже неизбжны, въ подобныхъ библіографическихъ занятіяхъ пропуски и промахи.

Въ такомъ затруднительномъ положеніи былъ и авторъ біографіи Сумарокова. Правда, у насъ есть довольно обширное сочиненіе о томъ же предмет (С. Глинки: ‘Очерки жизни и избранныя сочиненія А. П. Сумарокова’.Спб. 1841 г. 3 ч.), но оно такъ странно, что новая біографія Сумарокова была необходима, для того чтобъ сообразить свднія, сообщаемыя Глинкой, и каждому изъ нихъ дать настоящую цну. Къ сожалнію, г. Буличъ, занявшись главнымъ образомъ опредленіемъ литературнаго значенія Сумарокова, обратилъ меньше вниманія, чмъ сколько бы мы желали, на собраніе всхъ извстныхъ фактовъ біографіи этого писателя. Мы будемъ имть случай замтить, что боле подробная обработка свдній о немъ доставила бы и нкоторыя новыя черты для его характеристики. Но, несмотря на то, біографическая часть сочиненія г. Булича очень хороша, потому что онъ умлъ воспользоваться тмъ, что было имъ собрано, и очень удачно извлекаетъ матеріялы изъ самыхъ сочиненій Сумарокова въ такихъ мстахъ, гд недостатокъ другихъ фактическихъ свдній отнималъ у него возможность сказать что-нибудь положительное. Конечно, не въ біографіи Сумарокова существенное содержаніе книги г. Булича, и онъ самъ отказывается отъ строгой библіографической работы, но все-таки мы желали бы найдти въ его книг побольше новыхъ фактовъ. Надясь, что наши библіографы не замедлятъ восполнить этотъ недостатокъ, мы больше будемъ заниматься критической стороной труда г. Булича и, при случа, сообщимъ нкоторыя замчанія библіографическаго свойства. Считая лишнимъ слдить подробно за изложеніемъ автора, мы отмтимъ только главное.

Говоря о кадетской жизни Сумарокова, г. Буличъ знакомитъ насъ съ нкоторыми древностями нашей литературы, предшествовавшими трудамъ первыхъ нашихъ писателей. Это — ‘поэтическія поздравленія’, которыя подносимы были Императриц Анн Іоанновн воспитанниками ‘Рыцарской Академіи* (т.-е. Сухопутнаго Шлях. Кад. Корпуса, теперь 1-й Кадетскій), что-нибудь въ нихъ могло принадлежать и Сумарокову, еще въ корпус начавшему свои литературные труды. ‘Поэтическія поздравленія* скоре были забавой, чмъ литературнымъ произведеніемъ, что очень и естественно, и нердко представляли собой равныя литературныя игрушки, въ род слдующей (стр. 16):

АННА буди здравА отъ Бога намъ дАННА

Новый годъ ти міреН дай Богъ и угодеН

На побды силеИ, земли плодородеН

АННА ты намъ славА будь Богомъ сохрАННА.

Авторовъ этихъ произведеній узнать довольно трудно, потому что обыкновенно они были анонимны и подносились отъ лица всего корпуса.

Къ числу совершенно новыхъ извстій въ біографіи Сумарокова относится напечатанная въ сочиненіи Булича (стр. 24) просьба его, писанная 1747 г. октября 28, къ президенту Академіи Наукъ о напечатаніи первой его трагедіи Хорева. Этотъ документъ интересенъ потому, что въ немъ уже видно высокое о себ мнніе Сумарокова, впослдствіи обратившееся въ огромное, притязательное и часто нелпое самолюбіе. Этой просьбой, вроятно, начались его боле тсныя отношенія въ Академіи Наукъ, съ которой посл имлъ онъ много неудовольствій, потому что*е платилъ должныхъ ей денегъ.

Въ разсказ о театральной дятельности Сумарокова новаго, къ сожалнію, немного, а между тмъ на нее должно бы обратить больше вниманія даже потому, что театръ имлъ много интереса для Сумарокова: въ театр онъ думалъ найдти себ безсмертіе, и ему безпрестанно представлялись Талія и Мельпомена, какъ ручательницы за его славу въ потомств. Съ какою нетерпимостью вступался онъ за свои авторскія права, когда кто-нибудь выказывалъ поползновеніе нарушить ихъ! Какъ восхищается онъ успхами актеровъ, играющихъ его пьесы! Ни одна отрасль его разнообразной дятельности не была столько любима имъ, какъ театръ. Потому боле подробныя свднія объ этомъ предмет были бы вовсе не лишними въ сочиненіи г. Булича. Справедливо онъ зам чаетъ, что съ Сумарокова начинается исторія ныншней нашей драматической литературы, что предшествовавшія попытки духовной драмы не принесли никакого плода, да и не успли вовсе войти въ общее сознаніе, тмъ любопытне была бы подробная картина этого начинающагося театра. Исторію его всего естественне было бы связать съ біографіей Сумарокова. На недостатокъ матеріаловъ тутъ нельзя жаловаться. Ихъ много въ тогдашней литератур и въ самыхъ сочиненіяхъ Сумарокова. Только о непріятностяхъ, случившихся съ нимъ по случаю представленія трагедій его въ Москв, г. Буличъ разсказываетъ довольно подробно (стр. 43—48). Замтимъ, что объ этомъ событіи упоминаютъ и записки Дмитріева (въ Москвитянин 1842, No 1, стр. 160—162), которыхъ г. Буличъ, кажется, не имлъ въ виду, въ разсказ Дмитріева есть нкоторые варіанты противъ приведеннаго г. Буличемъ, на воспоминаніяхъ такого современника можно было бы основаться безъ всякой недоврчивости.

Годъ увольненія Сумарокова отъ должности директора театра принятъ у г. Булича 1761 (по записк Штелина), тогда какъ обыкновенно принимали до сихъ поръ 1763. Почему Штелинъ иметъ въ этомъ случа такое предпочтеніе? По крайней мр надобно было упомянуть другую хронологію въ этомъ случа, если авторъ не бралъ на себя разршенія нашихъ недоумній.

О письм Вольтера къ Сумарокову (стр. 41) замтимъ, что подлинникъ его въ 1852 г. находился въ собраніи рдкостей литературныхъ г. Погодина, которому подаренъ П. П. Сумароковымъ (см. Москвит. 1852, No 1, стр. 41).

Затмъ авторъ переходитъ къ объясненію отношеній Сумарокова съ разными его современниками и сообщаетъ нсколько новыхъ свдній, заимствованныхъ имъ изъ рукописи Казанскаго университета (см. о ней Москвит. 1854, NoNo 1 и 2), объ отношеніяхъ его съ Ломоносовымъ. Они боле или мене извстны и очевидны изъ самыхъ сочиненій Сумарокова, кое-что авторъ могъ бы прибавить изъ статьи г. Тихонравова въ Москвит. 1853, No 3. Этотъ отдлъ могъ бы быть полне, если бы авторъ не гонялся слишкомъ за краткостью, въ нкоторыхъ мстахъ мы желали бы боле точности. Напримръ, родство Сумарокова съ Княжнинымъ у г. Булича передается не совсмъ въ томъ свт, какъ должно, разсказъ Глинки объ этомъ нсколько напоминаетъ одну изъ тхъ продлокъ, о которыхъ упоминаетъ Кошихинъ, описывая свадебные обычаи своего времени: дочь Сумарокова была двица не первой молодости. Мы не согласны и съ мнніемъ автора объ Аблесимов, этотъ писатель хотя и не отличался обширнымъ талантомъ, но не лишенъ былъ живости и нкоторой самобытности, большой успхъ’Мельника’ не мало говоритъ въ его пользу. Г. Буличъ ссылается, правда, на статью Макарова, но зачмъ же было принимать на слово и передавать это мнніе отъ себя.

Сумароковъ, сколько можно судить по дошедшимъ извстіямъ, рдко приходилъ въ соприкосновеніе съ тогдашними литераторами ex professe, можетъ быть, оттого, что принадлежалъ къ высшему классу общества. Около него не собирались литературные кружки, какъ это было въ мод впослдствіи, потому мы знаемъ имена немногихъ только писателей того времени, которые боле или мене были близки къ нему. Мы можемъ только догадываться по намекамъ Лукина, что общество Сумарокова было не совсмъ пріятно для тогдашнихъ литераторовъ, потому что онъ принималъ на себя роль литературнаго законодателя и покровителя, а это не могло нравиться всмъ, какъ, напримръ, не нравилось Лукину. Только въ послдніе годы жизни Сумарокова открываются непріязненныя отношенія къ нему молодого поколнія писателей, не сносившихъ надъ собой гордыхъ его притязаній. Извстно, съ какимъ негодованіемъ Сумароковъ вооружался противъ появившагося тогда и въ нашей литератур ‘пакостнаго рода* слезныхъ драмъ и трагедій. Он вдвойн не нравились Сумарокову: съ одной стороны, какъ реакція псевдоклассицизму, на которомъ онъ былъ вскормленъ и вспоенъ, а съ другой стороны, потому, что этотъ родъ ‘втащенъ былъ’, по его выраженію, на русскую сцену его непріятелями, молодыми литераторами. Лукинъ въ 1765 году вставляетъ уже сантиментальный элементъ въ свои комедіи, какъ вещь, пріятную для публики, въ 1764 Андрей Нартовъ переводитъ ‘мщанскую трагедію’ ‘Лондонскій купецъ или приключенія Георга Барневеля’, наконецъ, ‘Евгенія’ Бомарше, поставленная на сцену въ Москв, истощила терпніе въ Сумароков, его раздраженіе дошло до высочайшей степени. Понятно, какими глазами смотрлъ онъ на писателей, виновниковъ этого нововведенія. За то въ другихъ встрчалъ юнъ безусловное удивленіе въ произведеніямъ своего пера. Такимъ почитателемъ его былъ, напр., Николевъ, въ свое время пользовавшійся нкоторою извстностью (это былъ бездарнйшій писатель, съ большими претензіями и нелпымъ направленіемъ, если можно такъ выразиться объ немъ, что, впрочемъ, не мшало почитателямъ его восторгаться его произведеніями и называть его вторымъ Мильтономъ, потому что онъ ослпъ! См. Памятникъ друзей Нив. Петр. Николеву, М. 1819), которому вроятно принадлежитъ одна изъ двухъ эпитафій Сумарокову, приложенныхъ при ‘Разговор въ царств мертвыхъ’ Дружерукова. Другую эпитафію написалъ В. Майковъ, извстный всего боле поэмой ‘Елисей или раздраженный Вакхъ’, къ нему Сумароковъ адресовалъ ‘Притчу’ (Соч. ч. IX, с. 238) и ‘Отвтъ на оду’ (стр. 255). Въ отношеніи къ нимъ Сумароковъ игралъ роль поощрителя и наставника. Такимъ же вниманіемъ его пользовались дв тогдашнія наши писательницы: Ржевская, которой, по смерти ея, онъ написалъ эпитафію (Соч. ч. IX, стр. 150. Новиковъ въ своемъ ‘Опыт’ сообщаетъ другую надгробную надпись Ржевской), съ семействомъ Ржевскихъ былъ друженъ Державинъ (‘Ключъ’ и пр. Остолопова, стр. 24), другая была Елиз. Вас. Хераскова, о которой говоритъ Дмитріевъ въ своихъ запискахъ (Москвит. 1844 No 1, стр. 258— 253). Ей Сумароковъ посвятилъ притчу ‘Лисица и статуя’ (Соч. ч. VII, стр. 338) и анакреонтическую оду (ч. II, стр. 220).

Сумароковъ былъ друженъ также съ Иваномъ Перфильевичемъ Елагинымъ, въ дом котораго имлъ непріязненныя встрчи съ Лукинымъ. Елагинъ, нелпый историкъ и почти столько же нелпый литераторъ, несмотря на то, пользовался славой хорошаго писателя, слова Лукина о достоинствахъ его, какъ писателя, нельзя считать лестью, потому что они подкрпляются свидтельствомъ Новикова. Какъ лицо административное, онъ имлъ несомннныя заслуги, одинъ изъ первыхъ онъ назначенъ былъ Императрицею Екатериною въ стато-секретари (1763), расположеніе и довренность Ея къ нему доказываютъ многіе разсказы и анекдоты (см., наприм., Записки Порошина, подъ 1764, окт. 1. Записки Храповицкаго въ Отеч. Зап. 1822, ч. IX, стр. 308. Анекдотъ о снисходительности къ нему Императрицы — у Бантышъ-Каменскаго).

Къ числу молодыхъ почитателей Сумарокова г. Буличъ прибавляетъ Дружерукова и разсказываетъ анекдотъ о томъ, какъ Сумароковъ, разсерженный эпиграммой, подписанной буквами Г. Д. и принадлежавшей Державину, напалъ на Дружерукова, считая его авторомъ ея. Г. Буличъ, основываясь на указанной имъ стать, не замтилъ маленькой несообразности. По словамъ его, этотъ Дружеруковъ забылъ вспыльчивую выходку Сумарокова и написалъ впослдствіи въ честь его стихи ‘Разговоръ въ царств мертвыхъ Ломоносова съ Сумароковымъ’ между тмъ, на заглавномъ листк выставлено не Г., а А. Дружеруковъ, слдовательно, анекдотъ, разсказанный А. Р(ихтеромъ?), ошибоченъ. Замтимъ, что записки Дмитріева, упоминая объ этомъ случа, не называютъ имени Дружерукова.

(‘Разговоръ въ царств мертвыхъ’ имлъ два изданія: одно въ 8-ю д. безъ заглавнаго листа и безъ имени автора, 3 листика, или 6 стр., на 4 прибавлено ‘Извстіе о смерти г. Сумарокова съ приложеніемъ надгробныхъ надписей, сочиненныхъ ему въ Москв’, о нихъ мы говорили выше, другое въ 12-ю д. ‘Разговоръ и проч. соч. А. Дружерукова. Печатано въ Московской Сенатской Типографіи у содержателя В. О. 1787 года’. 11 стр.)

Для полноты авторъ могъ бы упомянуть въ этомъ отдл о Миллер, нсколько писемъ къ нему Сумарокова сохранились до нашего времени. Два изъ нихъ напечатаны въ ‘Москвит.’. 1842, кн. 3, стр. 120—121.

Говоря объ отношеніяхъ Сумарокова къ тогдашнимъ меценатамъ и вообще о меценатств, г. Буличъ справедливо защищаетъ Сумарокова противъ словъ Пушкина. Дйствительно, гордый характеръ Сумарокова точно такъ же не допускалъ его быть въ зависимости, подъ опекой другого лица, какъ это невозможно было для Ломоносова, хотя основанія ихъ гордости были различны. Лучшей защитой Сумарокову отъ подобныхъ упрековъ могутъ служить разсказы Порошина, приводимые г. Буличемъ.

Передавая намъ свднія о послднемъ времени жизни Сумарокова, авторъ, къ сожалнію, выпустилъ изъ виду нкоторые любопытные факты. Намъ извстна довольно длинная просьба Сумарокова къ Императриц, очевидно принадлежащая къ послднему періоду его жизни, когда онъ всего больше занимался опутавшими его семейными дрязгами и заглушалъ извстнымъ образомъ свое домашнее горе (изъ этой просьбы, напечатанной вполн въ ‘Москвит.’ 1842, кн. 3, стр. 121—128, г. Буличу извстны только нсколько строкъ изъ Альманаха Б. едорова). Изъ нея видно, какъ неотрадны въ самомъ дл были эти семейныя обстоятельства Сумарокова, и сколько должно было перенести изъ-за нихъ его честное сердце, въ то же время ярко просвчиваетъ его благородство и высокое понятіе о дятельности писателя, напоминающее слова о немъ современнаго біографа: ‘Имлъ онъ высокое, а можетъ-быть и чрезмрное, понятіе о званіи и достоинств прямого стихотворца и для того не могъ съ терпніемъ видть, что сія благородная наука… оскверняема руками людей, не имущихъ ни ума, ни сердца, видно и ожесточеніе, до котораго онъ былъ доведенъ своей долей,— кончившееся совершеннымъ нравственнымъ упадкомъ’. (См. ‘Мелочи изъ запаса моей памяти’, г. М. Дмитріева въ ‘Москвитянин*). Эта просьба вообще очень важна для біографіи Сумарокова, и мы удивляемся, отчего не воспользовался ею г. Буличъ.

Другая просьба его, адресованная къ Потемкину и приведенная г. Буличемъ, показываетъ, какъ плохи были его финансовыя средства. Были ли требованія Демидова, противъ которыхъ защищается здсь Сумароковъ, одною шуткою — неизвстно (‘Письмо и записка ради памяти’ были вторично напечатаны въ ‘Москвит.’ 1842, No 1, стр., 144—148 съ подлинника {Судьба этого подлинника разсказана у Глинки, ‘Очерки’ и проч. Ч. I, стр. 128. Къ г. Погодину онъ попалъ, вроятно, съ другими бумагами Калайдовича.}, съ нсколькими варіантами противъ ‘Литер. Газеты’ Дельвига, въ ‘Москвитянин’ того же года, кн. 4, стр. 485—488 напечатано доношеніе Сумарокова въ Штатсъ-Контору, направленное противъ Ломоносова).

Послдніе два года жизни Сумарокова почти совершенно неизвстны его біографамъ, да, вроятно, и мало было разнообразія въ этой жизни. Отчужденный отъ всхъ своихъ друзей, утомленный печальными событіями послдняго періода своей жизни, онъ жилъ, вроятно, въ уединеніи отъ общества, смерть его не вызвала общаго сожалнія и участія. Дружеруковъ въ своемъ стихотвореніи, оживленномъ истиннымъ чувствомъ, сохранилъ для насъ извстіе о немногихъ, которые не забыли Сумарокова и отдали ему послдній долгъ. Это были московскіе актеры, родственникъ Сумарокова Юшковъ и Архаровъ (г. Буличъ называетъ его ‘какой-то’: судя по словамъ статьи въ.Трудахъ Общ. Люб. Росс. Слов.’ ч. VI, стр. 222, что Дружеруковъ участвовалъ въ погребеніи Сумарокова вмст.съ нкоторыми московскими вельможами’, мы считаемъ очень вроятнымъ, что этотъ Архаровъ есть извстный Ник. Петр. Архаровъ, около того времени бывшій въ Москв оберъ-полиціймейстеромъ или губернаторомъ).

Первая часть сочиненія г. Булича оканчивается опредленіемъ личнаго характера Сумарокова. Видно изъ нашего обозрнія, что книга г. Булича сообщаетъ нсколько интересныхъ и новыхъ фактовъ для біографіи Сумарокова, но что еще не собрано все, до сихъ поръ печатно о немъ извстное. Это, конечно, недостатокъ ея, потому что характеръ монографіи, приданный авторомъ своему труду, заставляетъ насъ ожидать возможно полнаго указанія матеріаловъ. Недостатокъ этотъ выкупается отчасти живымъ изложеніемъ автора, которое не всегда найдешь въ нашихъ историко-литературныхъ статьяхъ. Мы желали бы еще, чтобъ г. Буличъ больше занялся исторической разработкой того времени, картина современнаго Сумарокову общества, нарисованная не столь общими чертами, много бы могла прибавить интереса біографіи. Конечно, многія преданія, указанныя Глинкой и другими, требуютъ критической оцнки, но гд же не нужна она?

Переходимъ теперь ко второй части сочиненія, посвященной обозрнію литературной дятельности Сумарокова. Мы вполн соглашаемся съ мнніемъ автора о возможности разсматривать критически произведенія этого писателя, не наблюдая строгаго хронологическаго порядка ихъ появленія, но нельзя принять этого за общее правило, занимаясь нашими писателями прошлаго вка, какъ этого хочетъ, кажется, г. Буличъ (стр. 134). Литературная дятельность истиннаго таланта непремнно представитъ намъ интересныя явленія въ ход его развитія, какъ бы ни были стснительны условія неподвижной литературной формы. Если гд нужна эта хронологическая послдовательность въ разбор произведеній, то, конечно, при оцнк писателя талантливаго, потому что тогда она не останется безплодною, а, напротивъ, можетъ много освтить отличительныя черты писателя, показывая постепенное его развитіе — къ лучшему или къ худшему. Въ отношеніи къ Сумарокову способъ не хронологическій приложимъ именно потому, что онъ не представляетъ почти никакого развитія своего дарованія, которое можно бы было слдить исторически. Автору оставалось, слдовательно, разсматривать произведенія Сумарокова по разнымъ литературнымъ формамъ и родамъ. Онъ такъ и длаетъ.

Въ отношеніи къ Сумарокову, здсь есть своя невыгодная сторона. Онъ писалъ въ самыхъ разнообразныхъ родахъ, прозаическихъ и піитическихъ, много ихъ насчитываетъ и г. Буличъ, но и къ этому счету можно прибавить кое-что, о произведеніяхъ каждаго рода нужно сказать что-нибудь, хотя иныя изъ нихъ не стоятъ вниманія. Въ такомъ положеніи былъ и г. Буличъ, и потому кажется при первомъ взгляд на критическую часть его труда, что онъ мало разграничилъ важное отъ неважнаго, обо всемъ говоритъ одинаковымъ тономъ, и общее впечатлніе разбора теряется, закрытое мелочами. Въ самомъ дл, не говоря о немного странныхъ сравненіяхъ и противоположеніяхъ, попадающихся въ этомъ разбор (напр., на стр. 150: ‘какая разница между этимъ неестественнымъ героемъ Сумарокова (т.-е- Димитріемъ Самозванцемъ) и Ричардомъ III-мъ напримръ!’ (?) Разница, дйствительно, огромная, такъ что нельзя и сравнивать), неужели стоило разбирать историческія, филологическія (?), моральныя, политико-экономическія и проч. сочиненія Сумарокова, когда они нисколько не прибавляютъ къ его литературной характеристик (или прибавляютъ въ плохой сторон его произведеній), хотя авторъ тутъ же сознается, что все это отзывается страшною незрлостью и нелпостью? Это — длать изъ мухи слона. Слды подобнаго разбора открываются тутъ же.’Эти попытки, говорить авторъ, доказываютъ, какой живой человкъ былъ Сумароковъ, какая широкая натура, чисто русская, способная понимать многое и интересоваться имъ съ увлеченіемъ. была у него. Въ нашъ вкъ, при нашихъ средствахъ образованія, онъ былъ бы замчательнымъ писателемъ… Напрасно иные объясняютъ дятельность Сумарокова подражаніемъ многообъемлющей дятельности Вольтера. Дятельность эта вытекала прямо изъ его натуры’ и проч. (стр. 177). Правда, никто не можетъ отрицать въ Сумароков живости натуры и остроумія, но въ немъ столько же дйствовали и побужденія другого рода. Немалую долю имло здсь и его самолюбіе: извстно, какъ задвало его соперничество не только Ломоносова, но и Тредьяковскаго, при самомъ начал своего литературнаго поприща онъ представляетъ на ршеніе публики состязаніе съ ними о поэтическомъ первенств, очень можетъ быть, что онъ не хотлъ отстать отъ своихъ коренныхъ недруговъ и въ другихъ сторонахъ ихъ дятельности. Историческіе труды Ломоносова и Тредьяковскаго могли для него быть достаточнымъ поводомъ къ составленію статей подобнаго рода, а его, такъ-называемыя, филологическія сочиненія явно имютъ ту цль, чтобы подать и свой голосъ въ законодательств относительно языка. Замчательно, что эти послднія статьи (‘о правописаніи’), очень важныя, или считавшіяся такими въ то время образованія литературнаго языка, отличаются своимъ враждебнымъ характеромъ, даже нсколько неделикатною грубостью противъ Ломоносова и Тредьяковскаго: одному напоминаетъ Сумароковъ его низкое происхожденіе (что не нравилось Ломоносову), другому — отлично-угодныя ему палочки (намекъ на печальное приключеніе съ Волынскимъ). Кром того, не даромъ же Сумароковъ сопоставляетъ себя съ господиномъ Вольтеромъ. Не говоря уже о составленномъ имъ план своего путешествія, гд его высокое о себ мнніе выказывается въ колоссальныхъ размрахъ, не это ли самолюбіе и желаніе уврить соотечественниковъ въ своихъ талантахъ двигало имъ, когда онъ показывалъ своимъ читателямъ и почитателямъ, во удивленіе имъ, разныя диковинки своего сочиненія, или двадцать дв одинаковыя римы, или въ одн сутки написанную комедію, или философскій трактатъ, оконченный въ нсколько часовъ, и т. д.? Нтъ! Такая энциклопедичность, какъ у Сумарокова, насильственна, ею столько же почти отличается и Тредьяковскій, меньшее разнообразіе его дятельности обусловливалось только совершенною бездарностью. Не такова была энциклопедичность Ломоносова, у котораго она была слдствіемъ геніальности. Мы можемъ представить себ, какое впечатлніе производила на современниковъ всеобъемлющая энциклопедичность Сумарокова, когда они не могли хорошенько опредлить значенія ея отраслей, и когда предъ глазами ихъ была дятельность Вольтера, съ которой одной они могли ее сравнивать. Такой наивный взглядъ выражаетъ даже гораздо поздне біографъ Княжнина, сравнивая этого писателя съ Сумароковымъ и фон-Визинымъ: ‘Сумароковъ въ трагедіяхъ своихъ извлекаетъ слезы, но не можетъ въ комедіяхъ смшить остротою, фонъ-Визинъ неподражаемъ въ Недоросл, въ Бригадир, а не написалъ ни одной трагедіи. Княжнинъ же усплъ какъ въ одномъ, такъ и въ другомъ’ (біографія Кн. при 3 изд. его сочиненій, стр. 11). Вообще стремленіе къ обширной и разнообразной литературной дятельности было въ дух того времени, вспомнимъ, что даже Державинъ, талантъ не такого рода, какъ сумароковскій, при всей опредленности направленія, писалъ трагедіи и комедіи, хотя драма была совершенно чужда его таланту. Наконецъ, какія же мы выведемъ заключенія изъ большого разнообразія произведеній какого-нибудь бездарнаго писаки? а такіе у насъ бывали. Но мы слишкомъ долго останавливаемся на этомъ предмет.

Сужденія автора о трагедіи Сумарокова вообще врны, намъ непонятны только противорчащіе отзывы о французской классической трагедіи (стр. 140 и 152), если только мы не ошибаемся въ значеніи этихъ отзывовъ.

Обзоръ мелкихъ прозаическихъ статей и поэтическихъ произведеній Сумарокова написанъ вообще удачно, одинъ недостатокъ, какъ мы сказали, въ томъ, что нтъ рзваго отдленія вещей, имющихъ значеніе, отъ лишенныхъ его. Можно также упрекнуть автора въ излишней снисходительности въ порожденіямъ музы Сумарокова, къ чему искать въ нихъ того, чего они дать не могутъ? Отличіе прозы Ломоносова отъ прозы Сумарокова (стр. 170) выставляется у г. Булича не совсмъ точно. Вообще сравненіе этихъ двухъ личностей всегда можно назвать неудачнымъ: такъ мало было общаго между ними во внутреннемъ ихъ содержаніи. Оттого сближеніе ихъ прозы у г. Булича не наводитъ ни на какую положительную мысль о томъ и о другомъ писател. Что же слдуетъ изъ того, что проза Сумарокова тмъ-то отличается отъ прозы Ломоносова? въ прав спросить читатель. Отвтъ на это остается темнымъ и неопредленнымъ.

Намъ остается сказать о томъ, какъ опредляетъ г. Буличъ комедію Сумарокова и его журнальную дятельность. Мы съ намреніемъ соединяемъ здсь эти отдлы, о которыхъ г. Буличъ говоритъ въ разныхъ мстахъ своей книги, по нашему мннію, эти два отдла критика должна разсматривать вмст, потому что въ нихъ у Сумарокова обнаруживается чрезвычайно много общихъ чертъ. Такъ бы долженъ былъ сдлать и Буличъ, потому что комедіи Сумарокова и его журнальныя (сатирическія) статьи отличаются другъ отъ друга только вншнею формой. Источникъ ихъ происхожденія, содержаніе, характеръ пріемовъ писателя, иногда даже языкъ и въ тхъ и другихъ одни. Если г. Буличъ не сближалъ ихъ, то именно потому, что имлъ особенный взглядъ на сумароковскую комедію (котораго мы не раздляемъ), и, находя въ ней мало точекъ соприкосновенія съ журнальными статьями, только эти послднія считалъ зародышемъ скоро за ними послдовавшей журнальной сатиры. Покажемъ сначала взглядъ автора.

Вотъ его слова: ‘личность Сумарокова выказывается во всхъ статьяхъ его, имющихъ характеръ журнальный, и кладетъ на нихъ печать яркой особенности. Самолюбіе его является на каждомъ шагу, и то, что боле занимало его, примшивается ко всему прочему… Оттого трудно опредлить характеръ каждой статьи его: въ этой дятельности его такъ много разнообразія и вмст съ тмъ животрепещущей истины. Время отражается на всхъ этихъ статьяхъ. Иныя изъ нихъ-современные памфлеты, и тогда ясное содержаніе ихъ для насъ совершенно темно (стр. 184—185). Онъ (Сумароковъ) постоянно, напряженно обращенъ былъ къ обществу, и зоркій взглядъ его слдилъ за всмъ, что въ немъ происходило. Съ этой стороны между его талантомъ и талантомъ Новикова, въ начал литературной дятельности послдняго, было очень много общаго. Они были сатирическими писателями, по преимуществу, въ то время и должны были со многимъ бороться. Фон-Визинъ развилъ свой талантъ въ ихъ школ. На долю его выпало быть художественнымъ выразителемъ ихъ идей’ (стр. 188—189). Изъ этихъ словъ видно, какое значеніе получаетъ у автора журнальная дятельность Сумарокова, понятія автора кажутся намъ вполн справедливыми, потому что рзкія, желчныя статьи, которыми Сумароковъ разнообразилъ свое изданіе, не остались безъ слдовъ въ нашей литератур. Журналы 1769 года убждаютъ насъ въ этомъ, родство комедіи Фон-Визина съ сумароковской и новиковской сатирой несомннно. Въ этой сатир была чрезвычайно оживленная и любопытная по содержанію сторона дятельности Сумарокова, хотя иногда темная отъ множества намековъ и личностей {Для объясненія сатирическихъ журнальныхъ и нежурнальныхъ статей Сумарокова очень важно звать хронологическій порядокъ ихъ появленія. Соображая время написанія ихъ съ обстоятельствами жизни Сумарокова, можно ловятъ въ нихъ многое. Къ сожалнію, г. Буличъ не длаетъ ничего подобнаго.} (не въ такой только степени, какъ думаетъ авторъ: нердко эти намеки разршимы, объясненіе личностей, напримръ, въ стать ‘о копистахъ’ не невозможно, точно такъ же, какъ и въ нкоторыхъ другихъ). Въ этомъ отношеніи получаютъ для насъ тотъ же смыслъ, наравн съ журнальныя статьями, и комедіи Сумарокова. Отзывы о ней г. Булича коротки и недостаточны, отмтивъ ея формальную уродливость, онъ мало раскрываетъ содержаніе ея, въ которомъ мы встрчаемся съ тми же отличительными чертами сумароковской сатиры. Такъ же ярко рисуютъ комедіи Сумарокова и собственную его личность съ разными его замашками, потому что очень нердко въ его комедіи дйствующее лицо, забывая — въ противность всякимъ законамъ драмы — свою роль, въ длинныхъ монологахъ или діалогахъ обнаруживаетъ предъ нами личныя антипатіи самого автора. Дйствующее лицо, конечно, теряетъ свой драматическій смыслъ, но зато выставляетъ нетерпливую и раздражительную личность писателя, стремящуюся заклеймить печатью публичности т противныя его нравственному чувству явленія, которыя поражали его въ дйствительной жизни. Комедія, по мннію Сумарокова, могла служить прекраснымъ средствомъ для этого, но безпокобность и пылкость его характера сдлали то, что всего чаще комедія должна была выражать исключительно ему принадлежащія и часто мелочныя житейскія и домашнія неудовольствія. Нужно ли было отмстить Тредьяковскому или просто выместить на чемъ-нибудь свои досады — на все пригодна комедія. Подкрпимъ слова свои нкоторыми замчаніями.

Сумароковъ, сколько можно судить по современнымъ извстіямъ, былъ человкъ очень остроумный, въ обществ онъ всегда удерживалъ за собой первенство въ разговор, гд бы это ни было, и тогда-то ‘попадались ему на языкъ смшные подлинники (вспомнимъ слова его у Порошина о Бецкомъ и Тауберт) или оскорбляющіе человчество грабители’. (Дмитревскій — соч. и перев. изд. Росс. Акад. 1808. Ч. 3, стр. 213). У Сумарокова что было на ум, то было и на язык, онъ не связывался ничмъ въ выраженіяхъ своего чувства. Большая часть его комедій была написана имъ, вроятно, такъ же, какъ ‘Тресотиніусъ’, то-есть въ одинъ приссть, Дмитревскій упрекаетъ его въ томъ, что онъ писалъ ихъ очень скоро: ‘сею-то поспшностію и несообразимостію всего потребнаго комедіи его и отзываются* (тамъ же, стр. 190). Такая поспшность и ‘несообразимость’, конечно, проистекали отъ желанія скоре вылить на бумагу досаду свою. Тредьяковскій узнавалъ себя въ ‘Тресотиніус’, посмотрите, какъ выражается объ этомъ Сумароковъ: ‘меня онъ (Тредьяковскій) всхъ пуще не любитъ за нкоторыя въ одной моей епистол стихи и за комедію, которыя онъ беретъ на свой щетъ. Пускай его беретъ, а я въ томъ, что не къ нему то вдлано, клясться причины не имю. Я то писалъ такъ, какъ везд писать позволено, хотя бъ то и о немъ было, однако я не говорю, что то о немъ писалъ, можетъ быть о немъ, а можетъ быть и не о немъ’. (Соч. ч. 10, стр. 115). Какая тонкая діалектика! Глинка разсказываетъ, какъ Сумароковъ, живя въ Москв, бсился на городской шумъ. Эта мелочь также вставлена у Сумарокова въ комедію: въ’Опекун* Пасквинъ жалуется, что не можетъ даже книгъ читать ‘ради тово, что здсь цлой день, отъ утра до ночи, пьяницы дерутъ горло, и ревутъ по улицамъ, какъ медвди въ лсу, несмотря на то что здсь престольный городъ… а другая причина, отъ чево слуху, а слдовательно и душ, цлый день нтъ покою, что многія хозяева въ корабельное ударилися мастерство, и разрубливаютъ мерзлыя барки (какія подробности!), хотя ихъ и пилить можно… А по ночамъ во всемъ город, и на улицахъ, и на дворахъ, воютъ собаки, хотя и этова лтъ дватцать тому назадъ немного было. А у нашего сосда на двор прикованъ басистъ, который безъ отдыха увеселяетъ нжной ево слухъ, и слухъ ево сосдей, неохотниковъ до ево музыки, шугитъ. Этотъ-то басистъ въ эту ночь паче всхъ ночей меня тревожилъ’ и пр. (Соч. ч. V, стр. 38—39). Это длинное разсужденіе, значительно сокращенное нами, замтимъ, совершенно лишнее въ комедіи, это очевидная вставка, нисколько не нужная для самой комедіи и обязанная своимъ существованіемъ приключенію автора. Дальше г. Буличъ передаетъ разсказанный у Глинки анекдотъ о томъ, какъ Сумароковъ засталъ у сестры своей гостью, довольно нелпо разсказывавшую о представленіи его ‘Димитрія Самозванца’. Сумароковъ закричалъ на сестру: ‘охота теб принимать въ себ такихъ дуръ!’ и убжалъ. Этотъ анекдотъ, если мы не ошибаемся, также не остался безъ слда въ его комедіи. Такая именно личность выведена у него въ комедіи ‘Рогоносецъ по воображенію’, помщица Хавронья разсказываетъ мужу, какъ она была въ театр. Это мсто комедіи много отличается отъ остального и достоинствами языка, который очень натураленъ: ‘какъ я ныншнею зимою была безъ тебя въ Москв, такъ расхвалили мн какую-то интермецію, и уговорили меня туда създить. Бываетъ и на старуху проруха, похала, вошла я въ залу, заиграли и на скрыпицахъ, и на габояхъ, и на клевикортахъ, вышли какія-то и почали всякую всячину говорить, и ужъ махали, махали руками, какъ самыя куклы, потомъ вышелъ какой-то, а къ нему какую-то привели женщину, у которой онъ просилъ не знаю какова письма, а она отвчала, что она его изодрала, вышла, ему подали золоченой кубокъ, а съ какимъ напиткомъ, этова я не знаю, этотъ кубовъ отослалъ онъ въ ней, и все было хорошо. Потомъ какой-то еще пришолъ, поговорили немного, и что-то на него нашло: какъ онъ, батька, закричитъ, шапка съ него полетла, а онъ и почалъ метаться, какъ угорлая кошка, да вынявъ ножъ, какъ прыснулъ себя, такъ я И обмерла’ (Соч. ч. VI. стр. 9—10). Эта дама очень напоминаетъ гостью сестры Сумарокова, восклицавшую посл перваго представленія ‘Самозванца’: ‘Ну ужъ! какъ же весело было, матушка, вашему братцу! Въ театр такъ-то хлопали, что мн кажется вс руки пообколотили себ’. Сумароковъ, услышавъ о восторгахъ барыни, подслъ къ ней и спросилъ: ‘Скажите, сударыня, что боле всего вамъ понравилось?’ ‘А какъ стали плясать, мой батюшка!’ За этотъ отвтъ, вроятно, Сумароковъ и хотлъ обезсмертить ее въ лиц Хавроньи. Наконецъ, мы приведемъ еще одинъ фактъ въ комедіи Сумарокова, подтверждающій нашу мысль. Дмитревскій въ похвальномъ слов Сумарокову говоритъ, что даже близкіе къ нему не избгали отъ его публичной насмшки: ‘онъ часто осуждалъ своихъ знакомыхъ и даже своихъ сродниковъ, кои были виноваты. Комедія Лихоимецъ или Кощей то доказываетъ’ (Дмитр., тамъ же, стр. 210). Упомянутая нами выше, очень любопытная просьба Сумарокова къ Императриц объясняетъ, въ чемъ состояли его нападки на родственниковъ. Это были домашніе дрязги и споры объ имніи, въ просьб, раздленной на пункты, Сумароковъ говоритъ:

2) ‘Есть у меня зять и сестра, а ево свояченица и другъ: оба люди праздныя, прибыткожадныя, непросвщенныя, сроду ничего не читавшія, и кром сребролюбія, ни о Бог, ни о прямой добродтели неимущія понятія.

3) Сія моя сестра по сходству душъ иметъ съ нимъ дружбу, которая не къ чести нашего дома, но по истинной молв и на Ивановской Площади извстна.

6) Карактиръ Чужехвата (въ комедіи ‘Опекунъ’) и зять мой и сестра берутъ на свой щетъ: но Чужехватъ не изображаетъ тхъ качествъ ни мало, какія мой зять иметъ. Ибо онъ людямъ своимъ и дровъ не, приказывая, чтобъ они дрова сами на Москв рк, слдственно приказываетъ онъ имъ дрова красть’… (Москвит. 1842. Кн. 3).

Просьба эта написана, можетъ-быть, въ промежутк времени 1764—1768, когда ‘Опекунъ’ былъ уже извстенъ, а ‘Лихоимецъ’ (напечатанный 1768 г. по Сопикову) еще не выходилъ. Замтимъ, что дло здсь идетъ о характер Чужехвата: общее между нимъ и зятемъ Сумарокова то, что оба несправедливо присвоиваютъ себ то, что имъ не принадлежитъ, и, можетъ-быть, другія грязноватыя черты характера (см. ‘Опекунъ’ въ соч. ч. V, стр. 46). Что касается до кражи, то Чужехватъ иметъ о ней самыя снисходительныя понятія. Но Дмитревскій указываетъ личности противъ родственниковъ не въ ‘Опекун’, а въ ‘Лихоимц’, о которомъ и рчи нтъ въ просьб Сумарокова, очень вроятно потому, что ‘Лихоимецъ’ написанъ былъ посл этой просьбы, особенно если мы обратимъ вниманіе на то, какъ Сумароковъ пользуется въ этой комедіи шестымъ пунктомъ ея.

Въ этой же комедіи встрчается другое мсто, напоминающее просьбу Сумарокова. Одно изъ дйствующихъ лицъ говоритъ о Каще: ‘Это правда, что онъ сатиры достоинъ, а онъ такъ этова слова не любитъ, какъ смерти, сатиру и пасквиль за одно почитая’. Въ просьб Сумароковъ съ негодованіемъ говоритъ о томъ, что его обвиняли въ сочиненіи пасквилей. Оставляемъ много другихъ случаевъ подобнаго рода, попадающихся въ комедіи Сумарокова, боясь утомить читателей подробностями Сказаннаго нами, надемся, достаточно для того, чтобы видть характеръ этой стороны сумароковской комедіи. Приведенные нами примры, повторяемъ, не единственные въ ней: выраженіе исключительно его личныхъ идей составляетъ такую существенную часть его комедіи, что критикъ въ прав считать ее столько же памфлетическимъ произведеніемъ, сколько и его журнальныя статьи. Это, съ другой стороны, есть одна изъ главныхъ причинъ формальной нескладности (‘несообразимости’ по выраженію Дмитревскаго) его комедій, потому что, говоря самъ въ лиц какого-нибудь Пасквина, онъ увлекался своимъ негодованіемъ и раздражительностію и забывалъ о дйствующихъ лицахъ. Сходная съ журнальными статьями въ манер порывистыхъ выходокъ автора, комедія его родственна съ ними и по содержанію: изъ множества примровъ укажемъ хоть на разсужденія о прав носить шпагу (въ ‘Опекун’ стр. 35—37 и въ стать ‘о копистахъ’), на преслдованія подьячихъ, безграмотныхъ стихотворцевъ и проч. Но, кром того, нельзя не замтить въ комедіи Сумарокова многихъ, хотя очень грубо очерченныхъ типовъ, изображенія которыхъ встрчаются очень нердко въ современныхъ сатирическихъ журналахъ и комедіяхъ. Все это не было случайно и заслуживало вниманія при опредленіи отношенія сумароковскихъ произведеній къ современности.

Къ сожалнію, г. Буличъ мало занимался комедіею Сумарокова, и отъ него ускользнули эти особенности ея, онъ гораздо больше говоритъ о передлкахъ Лукина, обративъ главное вниманіе на вншнюю сторону комедіи Сумарокова. Оттого въ характеристик ея у него, по нашему мннію, остается значительный проблъ. Мнніе свое о ней г. Буличъ выражаетъ такимъ образомъ: ‘Въ комедіи мы можемъ приписать Сумарокову не заслугу перваго введенія на нашу сцену этого рода искусства (однако авторъ не указываетъ ни одного перевода раньше 1750 г., а ссылка на Лукина требуетъ еще разбора), а заслугу, можетъ быть, оригинальности (т.-е. въ тсномъ смысл — не перевода и не передлки) и образованія разговорнаго прозаическаго языка въ комедіи’ (стр. 153) — это о форм: о содержаніи онъ говоритъ: ‘Комедія его была блднымъ отраженіемъ чужой, но въ ней сохранялись однакожъ вс вншнія условія, требуемыя теоріей… Но сохраняя этотъ вншній признакъ жизни, комедія Сумарокова не иметъ внутренней жизни. Лица и характеры не принадлежатъ дйствительности, а суть порожденіе фантазіи самого поэта (стр. 166)… Вроятно, въ комедіяхъ Сумарокова были и личности, которыя допускались тогда, какъ въ древней аинской комедіи, но для насъ он потеряны. Боле существеннымъ достоинствомъ комедій Сумарокова остается языкъ ихъ, довольно живой и бойкій’ (стр. 165). Нельзя и спорить, что вншность комедіи Сумарокова поражаетъ своей нелпостью, но не должно устанавливаться на ней. Выбросьте этотъ механизмъ, порожденный французской теоріей, если хотите искать въ его комедіи отпечатокъ современности, и тогда откроется содержаніе, гораздо боле богатое, чмъ у какого-нибудь Княжнина. Сравненія съ французской комедіей (стр. 162) ни къ чему не ведутъ и только немного странны. Существованіе личностей въ комедіи Сумарокова не только вроятно, но даже не подлежитъ никакому сомннію, а многія изъ нихъ для насъ и извстны. Художественное значеніе для комедіи Сумарокова, да и вообще для всхъ произведеній этого писателя, не существуетъ, степень достоинства ихъ определяется ихъ историческимъ значеніемъ, какъ фактовъ литературы и какъ матеріяловъ для изученія общественной жизни эпохи, потому мы находимъ существенное достоинство сумароковокой комедіи не въ язык, а въ содержаніи ея. Вліяніе языка этой комедіи, если было, то было очень тсно, потому что совершенно закрыто комедіей фон-Визина.

Разбирая журнальные труды Сумарокова, г. Буличъ сообщаетъ два очень интересные документа, имющіе къ нимъ отношеніе, они важны и для характеристики самого Сумарокова. Это два ‘доношенія’ въ Канцелярію Академіи Наукъ цензоровъ Попова и Котельникова, которые просятъ объ увольненіи ихъ отъ разсматриванія сочиненій Сумарокова, ‘ибо его высокородіе отнюдь не хочетъ ничего въ оныхъ сочиненіяхъ допустить поправить’. Поповъ даже проситъ Академію защищать его ‘отъ сея силныя руки господина Брегадира Сумарокова’ и доставить ему за то ‘достойную сатисфакцію по указамъ’ (стр. 182—183). Эта черта хорошо знакомитъ съ личностью господина Брегадира. Нсколько такихъ совершенно новыхъ извстій длаютъ книгу г. Булича необходимою для историка нашей литературы.

Свднія о хронологическомъ порядк драматическихъ произведеній Сумарокова авторъ могъ бы сдлать точне, сообразивъ извстія Новикова и другихъ источниковъ. Къ указанію французскаго перевода трагедіи ‘Синавъ и Труворъ’ мы прибавимъ, что былъ также изданъ его Thtre tragique, trad. du russe par Manuel Lonard Pappadopoulo. Paris, Renouard, 1801, 8—0 2 vol. и друг.

Прослдивши сужденія г. Булича о литературной дятельности Сумарокова, обратимся къ общимъ выводамъ. Общее значеніе Сумарокова въ нашей литератур прошлаго вка опредлено у г. Булича очень врно, потому что, дйствительно, кром внесенія къ намъ разныхъ литературныхъ формъ (главнымъ образомъ драмы), совершеннаго подъ исключительнымъ французскимъ вліяніемъ, значеніе Сумарокова относительно содержанія выражается именно въ его сатирическомъ направленіи, рзко отдляющемся отъ массы его произведеній въ другихъ родахъ. Въ этомъ направленіи, развитомъ и продолженномъ современными ему журналами, заключается и его заслуга, и сущность его отношеній къ писателю послдующей эпохи фон-Визину (ср. у г. Булича, стр. VII—VIII). Въ этомъ убждаетъ содержаніе сатирическаго направленія у Сумарокова, въ сатирическихъ журналахъ и въ фон-визинской комедіи. Недостаточное опредленіе г. Буличемъ комедіи Сумарокова не вредитъ много этому главному выводу. Но мы расходимся съ авторомъ въ мнніи о пространств таланта Сумарокова. Соглашаясь, что Сумароковъ не былъ поэтомъ ‘въ прекрасномъ смысл этого слова’, г. Буличъ въ равныхъ мстахъ своего сочиненія обнаруживаетъ свой взглядъ на это нсколько иначе и даже принимаетъ на себя защиту его таланта (напр., стр. 35). Было бы очень долго сводить вс отзывы автора объ этомъ предмет: мы ограничимся нкоторыми замчаніями. Если плодовитость писателя не доказываетъ его бездарности, то не доказываетъ и даровитости, для того, чтобъ написать много, нужно быть ‘полнымъ чего-нибудь’ (стр. 35), положимъ, да можно быть полнымъ какого-нибудь вздора. Возьмите ‘творенія’ Хераскова, которыхъ еще больше, чмъ сочиненій Сумарокова, несмотря на свой объемъ, они все-таки доказываютъ совершенную бездарность этого писателя, хотя, конечно, и онъ былъ полонъ чмъ-нибудь. Въ другомъ мст авторъ выражаетъ подобную мысль: ‘это исключительное направленіе (сатира) не отнимаетъ однакожъ у него таланта и въ другихъ родахъ поэзіи, а его много нужно было, чтобъ написать такую стиховъ, которую не всякій согласится перечитать теперь* (стр. 133) — защита не слишкомъ ловкая. Въ третьемъ мст авторъ опять находитъ’ что самое разнообразіе размровъ въ стих Сумарокова не есть доказательство таланта, а способность чисто механическая (стр. 113). Совершенное отсутствіе художественнаго такта (а безъ него не бываетъ талантъ) и неумнье справиться съ своими идеями очень легко можно видть на трагедіяхъ Сумарокова: начало ‘Димитрія Самозванца’ рисуетъ его талантъ всего картинне. Гд вы укажете у него поэтическое пониманіе и выраженіе страсти или характера и вообще поэтическую идеализацію дйствительности? Везд, напротивъ, поражаетъ онъ нескладностію картинъ (впрочемъ писанныхъ иногда прямо съ натуры, какъ мы видли въ ‘Лихоимц’), часто чрезмрною грубостью красокъ или натянутою, неестественною идеальностью. Талантъ его былъ способность, совершенно механическая, писать стихи, и довольно воображенія, чтобъ придумать варіантъ къ какому-нибудь произведенію французской литературы (преимущественно трагедіи), на которомъ онъ и выводитъ основаніе своего сочиненія, въ мелкихъ сатирическихъ статьяхъ онъ настолько же талантъ, насколько всякій, имющій достаточный запасъ остроумія.

Послдняя часть книги г. Булича посвящена обозрнію сатирическихъ журналовъ, отношеніе которыхъ къ Сумарокову видно изъ сказаннаго нами выше. Этотъ обзоръ есть вмст и тщательное библіографическое описаніе этихъ изданій, нужное потому, что большая часть изъ нихъ составляетъ библіографическія рдкости, а иныя и совершенно изчезли (какъ ‘Пустомеля’, ‘Мшанина’). Введеніе къ обзору (стр. 203—210) пересчитываетъ вс журналы, выходившіе до 1769 года и еще не отличавшіеся сатирическимъ направленіемъ. Эта часть труда г. Булича составлена очень хорошо, хотя можно желать побольше выписокъ, обозрніе журналовъ, сдланное съ большою точностью, есть несомннная заслуга автора, потому что все, что мы имли до сихъ поръ объ этомъ предмет, чрезвычайно неудовлетворительно, притомъ г.Буличъ исправляетъ ошибки нашихъ старыхъ библіографовъ, которыя повторялись до сихъ поръ всми нашими историками литературы, когда они говорили объ этихъ журналахъ. Г. Буличъ раскрываетъ различные взгляды издателей, объясняетъ нкоторые псевдонимы (напрасно думаетъ авторъ, что другіе для насъ совершенно потеряны, иные изъ нихъ также можно угадать), такъ что этотъ отдлъ его сочиненія, довольно обширный (стр. 203—288), получаетъ особенный интересъ и читается очень легко. Обзоръ доведенъ до 1774 года, послднимъ новиковскимъ журналомъ сатирическаго направленія ‘Кошелекъ’ обзоръ оканчивается, а вмст съ нимъ и книга.

Читатели могутъ сами видть результаты нашего обозрнія. Мы позволили себ быть довольно строгими въ этомъ разбор именно потому, что книга г. Булича есть серьезное сочиненіе о цломъ період русской литературы, какія являются у насъ очень рдко. Основныя положенія г. Булича мы признаемъ врными, потому и замчанія наши почти всегда касались только частностей, развивая взглядъ на сатирическое значенія Сумарокова, книга г. Булича вноситъ новое начало въ сужденія объ этомъ період нашей литературы, разсмотрніе сатирическихъ журналовъ и нкоторые новые факты для біографіи Сумарокова длаютъ ее необходимою для изучающихъ эту эпоху, хотя и должно упрекнуть автора за то, что онъ пропустилъ другіе, печатно извстные, факты этой біографіи. Написана и читается книга г. Булича очень легко. Пожелаемъ, чтобъ подобныя спеціальныя изслдованія о русской литератур появлялись у насъ чаще: тогда только мы будемъ въ состояніи имть удовлетворительную исторію ея, какой до сихъ поръ еще нтъ’.

—-

— Галаховъ, Алексй Дмитріевичъ (1807—1892) — извстный историкъ русской литературы. Его статья о книг Булича была помщена въ ‘Отечеств. Зап.’ 1854 г., т. XCIV, кн. 6, отд. III, стр. 11—42.

— Полторацкій, Сергй Дмитріевичъ (1803—1884) — извстный библіографъ и библіофилъ.

— ‘Не отдавайте Вяземскаго Погодину’ — очевидно Степанъ Ивановичъ хотлъ дать Погодину въ ‘Москвитянинъ’ тотъ самый трудъ о Вяземскомъ, о которомъ говорено выше (см. примч. къ стр. 4).

Къ стр. 11. Письма гр. Растопчина появились въ стать Тихонравова ‘Гр. Растопчинъ и литература въ 1812 году’, въ ‘Отечести. Зап.’ 1854 г., т. XCV, кн. 7, отд. II, стр. 1—70 и отд. оттискъ СПБ. 1854. См. также ‘Сочиненія Н. С. Тихонравова’ т. III, ч. I, стр. 305.

— Статья Пыпина о Лукин появилась въ ‘Отечеств. Зап.’ 1853 г., LXXXIX, отд. II, стр. 39—76 и т. ХЕ, отд. II, стр. 1—30. Поздне перепечатана въ дополненномъ и передланномъ вид въ сочиненіяхъ Лукина и Ельчанинова. СПБ. 1868. Изд. Глазунова.

— О какомъ сборник Дементьева говоритъ Тихонравовъ — неизвстно.

Къ стр. 12. ‘Гражданскій губернаторъ [Кантемиру] родственникъ’.—

Московскимъ гражданскимъ губернаторомъ въ то время былъ гр. И. а Капнистъ.

— ‘Статью Бестужева пробжалъ’ — рецензію извстнаго историка и проф. С.-Петербургскаго университета Константина Николаевича Бестужева-Рюмина (1829—1897) на книгу Булича. Рецензія эта была помщена въ ‘Москов. Вд.’ 1854 г., NoNo 40, 47 и 68, Литературный Отдлъ.

— Данилевскій, Григорій Петровичъ (1829—1890) — извстный романистъ.

— ‘Нила Попова’— Поповъ, Нилъ Александровичъ (1833—1891) — историкъ, проф. московскаго университета.

Къ стр. 14. О ‘раздраженіи’ Погодина — см. Барсуковъ ‘Жизнь и труды Погодина* Спб. 1899 г., т. XIII, стр. 260—267.

— ‘Кто приготовилъ статью о Булич въ Современник* — статья о Булич въ ‘Совр.* за 1854 г., т. XLVI, стр. 1—14 была написана В. П. Гаевскимъ.

Къ стр. 16. Пекарскій, Петръ Петровичъ (1828—1872) — академикъ и изслдователь русской литературы.

Къ стр. 17. ‘Ч-му’,— конечно, Чернышевскому.

— ‘Писаніе такой же книги, какъ о Блинскомъ’,— Степанъ Ивановичъ, несомннно, подразумвалъ Чернышевскаго.

— Котляревскій, Александръ Александровичъ (1837—1881) — извстный славистъ и профессоръ Кіевскаго университета. О немъ смотри воспоминанія Алекся Н. Веселовскаго въ.Кіевской Старин’ 1888 г. Сочиненія Котляревскаго изданы въ четырехъ томахъ въ СПБ. Академіей Наукъ, поручившей А. Н. Пыпину составить его біографію. Послдняя напечатана въ 4-омъ том соч. Котляревскаго. (Былъ и отд. оттискъ СПБ. 1895.)

Къ стр. 18. Въ предисловіи А. Н. Пыпинъ перечисляетъ всхъ лицъ, содйствовавшихъ ему тми или другими матеріалами, и такъ какъ Степанъ Ивановичъ между ними не упомянутъ, то можно заключить, что воспоминаній о Котляревскомъ онъ Пыпину не сообщалъ. Въ архив Пыпина, какъ намъ любезно сообщила В. А. Ляцкая, не сохранилось ни одного письма Степана Ивановича къ А. Н. Пыпину.

— 2-е изданіе книги о Блинскомъ вышло уже посл смерти А. Н. Пыпина, лишь въ 1908 году, подъ редакціей Е. А. Ляцкаго.

Читайте также: