Иннокентий Анненский
Речь о Достоевском
ПРИМЕЧАНИЯ
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
Речь о Достоевском, Анненский Иннокентий Федорович, Год: 1883
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Серия ‘Литературные памятники’ Иннокентий Ф. Анненский, М., ‘Наука’, 1979
Господа! Вы прослушали сегодня несколько, очень немного правда, избранных страниц из написанного Достоевским. Я нимало не сомневаюсь, что придет время, когда вы перечитаете гораздо больше страниц из его сочинений, когда над многими страницами вы глубоко задумаетесь, многие страницы полюбите. Но уже и теперь я уверен, верно, симпатии к Достоевскому в вас есть. Достоевский всегда нравился разнообразному кругу читателей, а критика отметила в нем большой талант с его первого шага на литературном поприще. После смерти, однако, Достоевский приобрел еще большую известность: в библиотеках сочинения его читаются положительно нарасхват, в книжных магазинах то и дело приходится слышать требование его книг, у его гроба перебывал чуть ли не весь читающий Петербург, во всех углах Росс<ии> читают и помнят Дост<оевского>, собирают деньги ему на памятник1. Что же возбудило такие живые симпатии, какова заслуга его перед родиной?
Прежде всего, господа, значение Достоевского заключается в том, что он был истинный поэт. Этим словом, мне кажется, сказано уже очень много.
Все мы, обыкновенные люди, каждый день спокойно, не волнуясь и не содрогаясь, пробегаем газетные строки, где рассказывается о разных случаях человеческого страдания: дифтер<ите>, голоде, самоубийств<ах>. Прочтем, что умер такой-то, что, отчего он убил себя, неизвестно, и забудем самый случай или начнем сравнивать его с другими, нам уже известными. Часто встречаем мы нищего и, отказав ему в подаянии, к<ото>рое нам ничего не стоит, бросим потом деньги на пустейш<ее> удовольствие. Таких случаев мы можем насчитать много. И все это вовсе не показывает, что мы дурные люди, а просто, что мы обыкновенные люди. На поэта различные житейские случаи, особенно человеческое горе (пережив<ать> чуж<ое> горе вообще легче, чем чужую радость), оказывают далеко не такое влияние. Вот, напр<имер>, может быть, уже известный вам случай. В одном обществе, где был и Гоголь, рассказывали грустный случай: о том, как бедн<ый> чиновник, долго сберегая остатки из своего скудного жалованья, купил себе охотничье ружье. Ружье это украли, и он сошел с ума. Беседа, конечно, перешла вслед за этим рассказом на другие предметы, но Гоголь был весь вечер очень задумчив, а через несколько недель появился его чудный, полный поэзии и любви к людям рассказ ‘Шинель’2. Покойный Некрасов после рассказ<ов> Достоевского о ссылке и жизни в Сибири написал свою поэму ‘Несчастные’. Сам Достоевск<ий>, прочитав в окт<ябре> 1876 г. газетн<ые> изв<естия> о том, как из окна четвертого этажа выбросилась молодая женщина с образом в руках, написал свой прелестный очерк ‘Кроткая’. Рассказ ‘Мальч<ик> у Хр<иста> на елке’ он написал тоже после газетной заметки о замерзшем нищем.
Поэт, господа, в эт<ом> отнош<ении> и счастливее и несчастнее нас. Гончаров говорит, например, что он пишет свои романы, только когда его поэтич<еские> образы превратятся в почти осязаемые, ясные призраки3. Как же тяжело, должно быть, поэту видеть перед собой страдающих людей и переживать в себе их страдания. Но зато, господа, поэт имеет возможность высказаться и этим как бы оплакать поразившее его страдание. Он имеет возможность изобразить горе в той художеств<енной> ф<орме>, которая, не возбуждая более острого и жгучего чувства, пробуждает в читателе ряд новых мыслей и новых симпатий.
Итак, прежде всего поэт отзывчивее обыкновенных людей, затем он умеет передавать свои образы в живой, доступной другим и более или менее прекрасной форме. По поводу отзывчивости поэта нельзя не вспомнить прелестное стихотв<орение> Пушкина ‘Эхо’, где поэт сравнивается с отголоском всевозможных звуков природы.
Но одна отзывчивость и изображение впечатлений в живой форме еще не составляют поэзии. Отчего, думаете вы, поэтическое произведение оставл<яет> часто больший след в душе человека, более поднимает и развивает человека нравственно, чем само то событие, которое в этом произведении изображено, чем живое впечатление?
Дело в том, что поэт вкладывает в изображ<ение> свою душу, свои мысли, наблюд<ения>, симпатии, заветы, убеждения.
Он живет в своем произведении: чувствует, думает, радуется и плачет со своим героем. Его образы не только ясны ему до мелочей: они любимы им, они ему родные.
Он своими строками заставляет читателя посмотреть на ту или другую сторону жизни и не только узнать, но почувствовать честное и низкое, святое и пошлое. Поэзия родственна с религией и с нравственным учением.
Начиная с классич<еской> древн<ости> до сих пор поэты были воспитателями нравст<венного> чувства. Гомер у греков лежал в основе не только образования, но и воспитания, из него черпали не только мудрость, знания, но и понятия о справедливости и добродетели. Древнейшая поэзия была то религиозного, то поучительного характера, поэты являлись и жрецами, и философами, и учителями. У французов до сих пор неразрывны понятия: poesie и morale.
Если таково значение поэта, то, очевидно, всего важнее, чему и как он учит людей. Учит поэт людей тому, чему сам верит: во всех произведениях истинного поэта отражается эта вера в той форме, которую мы привыкли называть идеалом.
Дело в том, что впечатления, мысли, чувства человека не живут вразброд. Накопляясь мало-помалу, они входят в тесную связь, сживаются т<аким> о<бразом> друг с другом и наконец образуют одно живое целое, к<ото>рое делается человеку очень дорого: в этом целом заключается чуткое стремление к тому, что человек считает высшим святым, и, напротив, ненависть, отвращение от того, что ему кажется низким и несправедливым. Чем сильнее поэти<ческий> тал<ант> автора, тем большее количество людей и тем глубже заставляет он чувствовать и любить, что сам чувствует и любит. Чем выше идеал, тем выше поэт и симпатичнее его влияние.
Каков же идеал Достоевского? Первая черта этого идеала и высочайшая — это не отчаиваться искать в самом забитом, опозоренном и даже преступном человеке высоких и честных чувств. Надпись на доме одного древнего философа Intrate nam et hic dei sunt {Входите, ибо здесь боги (лат.).}4 можно было бы начертать на многих изображениях Достоевского. Вот маленький чиновник5, необразованный, бедный, а всякий ли сумеет так искренне и горячо любить близкого, так деликатно, осторожно помогать ему, так тихо и скромно жертвовать своим покоем и удобством. Вот вечно пьяный, сбившийся с пути, низко упавший нравственно штабс-капитан6, который умеет, однако? глубоко любить свою обузу — семью, умеет безутешно горевать над могилой маленького сына и в минуту просветления заговорить гордым голосом человеч<еского> достоинства. Вот преступник7, проявляющий черты сильной товарищеской приязни, сострадание. И таких примеров десятки.
Другая черта идеала Достоевского — это убеждение, что одна любовь к людям может возвысить человека и дать ему настоящую цель в жизни. Он рисует, напр<имер>, юношу, к<ото>рый поставил себе целью приобретать деньги, трудиться, копить, чтобы потом сделаться богачом и наслаждаться сознанием власти над массой людей. Он хочет быть холодным, расчетливым, неумолимым, вдруг судьба кидает ему в руки маленькое беззащитное создание. И вот, вопреки своему надуманному намерению, он отдает ребенку свои сбережения, и все заботы, и всю проснувшуюся нежность молодого сердца8. Любовь к людям у Дост<оевского> — это живая и деятельная христианская любовь, неразрывная с желанием помогать и самопожертвованием. Вот образ девушки, которая бросает свой любимый круг, ученье, столицу и терпеливо ухаживает за безногой сестрой, пьяным отцом и помешанной матерью9. Вот другая девушка, у к<ото>рой сострадание к людям доходит до полного самозабвения. Любя одного человека, она скрывает и заглушает свое чувство, чтобы своим влиянием и любовью возвысить, облагородить другого, почти преступного человека10.
Вот девушка, которая падает совершенно низко11, сохраняя в сердце глубокую любовь к своей нищей семье и тяжелой ценой оплачивая ее существование. Пойдем далее: поэзия Дост<оевского> — это поэзия чистого сердца. Вот один его герой — мальчик-монах, это олицетворение искренности, правды, старшие смотрят на него с уважением и некоторым страхом, к<а>к на пророка, на человека, который просто не умеет лгать ни перед другими, ни перед собой и со спокойной убежденностью говорит, что ему кажется истинным и справедливым. Вот брат его, человек неудержимых порывов, способный унизить, оскорбить, даже убить, — но это сама искренность, он никогда не лжет и не рисуется, и это заставляет нас любить его. Вот еще личность, человек, неизлечимо больной, эпилептик, совершенно заброшенный: он до того откровенен и чужд фальши, что его называют идиотом, как ребенок, этот идиот чужд всякой неискренности, а добр и прост до того, что его легко и обмануть, и поставить в глупое положение. Чистое сердце ставит в наших глазах идиота выше всех его окружающих, отдает ему нераздельно все симпатии. А сколько у Достоевского детей: милых, искренних, чистых сердцем детей. Илюшечка, Коля Красоткин прошли сегодня перед вами.
Я не буду говорить вам о способе изображ<ения> у Дост<оевского>: замечу только, что он мало заботился об отделке и изяществе внешней формы. Часто язык его неуклюж, тяжел, неправилен, даже не совсем понятен. Часто все действующие лица говорят одним поспешным, лихорадочным, т<ак> с<казать>, слогом, сюжеты его порой запутанны и неестественны. Но, как его героев, и его произведения нельзя, невозможно судить по наружности, по внешней форме. Редко кто так глубоко раскрывал человеческую душу в таких мелких, чуть доступных наблюд<ению> чертах, редко кто так живо объяснил внутренний мир десятков живых и типичнейших лиц и редко кто внес в свои произведения такой пылкий свет любви к людям и правде.
Трудно в заключение сказать, как сказывается на людях влияние Достоевского, где следы его идеалов в нашем воспитании, как трудно указать, что сделала для нашего развития та или другая наука, тот или другой учитель. Мне кажется, однако, что вот три черты, которые могут характеризов<ать> влияние поэзии Достоевского: во-первых, он развивает ум, проницат<ельность>, воображ<ение> и обогащает нас массой знаний о духовном мире человека и отнош<ениях> между людьми, во-вторых, он заставляет нас разбираться в собственн<ых> мыслях, чувствах, поступках, искренне и смело являться собственным судьей и карателем, избегая лжи, фальши и всяких сделок с совестью, в-третьих, — и едва ли это не самое главное: он направляет наши симпатии в тот мир обездоленных, униженных и оскорбленных, который не может и не должен оставаться вне лучшей цели человеч<еской> жизни.
Публикуется впервые по автографу (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 193). Автограф не датирован.
Речь о Достоевском может быть датирована не позднее чем 1883 г. (см. прим. 1 к наст. статье). Почерк автографа ‘Речи…’ также свидетельствует о том, что это одна из ранних работ Анненского. Написана она была для произнесения на каком-то вечере, где читали отрывки из произведений Достоевского (возможно, что вечер был приурочен к какой-либо дате, связанной с Достоевским). ‘Речь…’ ориентирована на юношескую аудиторию. Здесь еще очень ощутимы традиционность в выражении мысли, назидательность, выводы еще не отлились в законченную форму, выражены еще не так смело и образно, как в более поздних статьях Анненского (ср. с речью ‘Достоевский’, 1905).
1 …собирают деньги ему на памятник. — Речь идет о памятнике на могиле Ф. М. Достоевского в Александро-Невской лавре, открытие которого состоялось 30 октября 1883 г. Памятник был сооружен на средства от пожертвований. — См. отчет О. Миллера по устройству памятника Достоевскому (‘Новое время’, 1883, 9 декабря).
2 В одном обществе, где был и Гоголь … рассказ ‘Шинель’. — См.: Анненков П. В. Н. В. Гоголь в Риме летом 1841 года. — В его кн.: Литературные воспоминания. М., ГИХЛ, 1960, с. 77.
3 Гончаров говорит … осязаемые, ясные призраки. — Высказывания, близкие по смыслу к данному, можно найти в статье Гончарова ‘Лучше поздно, чем никогда’. — См.: Гончаров И. А. Поли. собр. соч.: В 12-ти т. СПб., 1899, т. I, с. 49, 75.
4 Надпись на доме одного древнего философа Infraie nam et hiс dei sunt… [Входите, ибо здесь боги]. — В античных источниках о жизни философов такого изречения нет. Возможно, что оно связано с легендой христианского сложения. Ср. с формулировкой обращения искусителя к Адаму и Еве: ‘Вкусите плод и будете, как боги’.
5 Вот маленький чиновник… — Макар Девушкин (‘Бедные люди’).
6 Вот вечно пьяный… — Штабс-капитан Снегирев (‘Братья Карамазовы’).
7 Вот преступник… — Раскольников.
8 Он рисует, напр<имер>, юношу … нежность молодого сердца. — Аркадий Долгорукий (см.: ‘Подросток’, ч. I, гл. 5, подгл. 4).
9 Вот образ девушки … помешанной матерью. — Варя Снегирева (‘Братья Карамазовы’).
10 Вот другая девушка … облагородить другого, почти преступного человека. — Катерина Ивановна (‘Братья Карамазовы’). ‘ Вот девушка, которая падает совершенно низко… — Соня Мармеладова.
КО — ‘Книга отражений’.
2КО — ‘Вторая книга отражений’.
ГБЛ — Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина.
Гз — Бальмонт К. Горящие здания. В изд.: Бальмонт К. Д. Собрание стихотворений. М., 1904, т. 2.
ГИАЛО — Государственный Исторический архив Ленинградской области.
ГЛМ — Отдел рукописей Государственного Литературного музея.
ГПБ — Отдел рукописей Государственной Публичной библиотеки нм. М. Е. Салтыкова-Щедрина.
ЖМНП — ‘Журнал Министерства народного просвещения’.
ИРЛИ — Отдел рукописей Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР (Ленинград).
МБ — журнал ‘Мир божий’.
Пн — Достоевский Ф. Н. Преступление и наказание.
ЦГАЛИ — Центральный Государственный архив литературы и искусства (Москва).
ЦГИАР — Центральный Государственный исторический архив СССР (Ленинград).