Речь на обеде в память Фурье, 7 апреля 1849 г, Ханыков Александр Владимирович, Год: 1849 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 8 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПЕТРАШЕВЦЫ

СБОРНИК МАТЕРИАЛОВ

РЕДАКЦИЯ П. Е. ЩЕГОЛЕВА

ТОМ ВТОРОЙ

СТАТЬИ, ДОКЛАДЫ, ПОКАЗАНИЯ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МОСКВА * 1927 * ЛЕНИНГРАД

А. В. ХАНЫКОВ.

РЕЧЬ НА ОБЕДЕ В ПАМЯТЬ ФУРЬЕ, 7 АПРЕЛЯ 1849 Г.

1849 года 10 апреля ¹).

¹) Дата рукописи. (Дело No 55, ч. 13-я, л. 14—20.) Ред.

Я начинаю говорить с тем увлечением, с тем одушевлением, какое внушают мне и наше собрание и то событие, которое мы празднуем здесь! Событие, влекущее за собой преобразование всей планеты и человечества, живущего на ней, планеты всецелой, систематической, товарищественной обработкой ее поверхностей, внутренностей, вод — правильным их размещением, восстановлением климатов и последующих за тем благоприятных творений для человека, как бы в ознаменование того, что он понял, разгадал, наконец, ее символические покровы, ее символические движения, открытием нового неведомого элемента sui generis, элемента аромального, определяющего страстные отношения планет, как живых существ, преобразованием человечества чрез всецелое, полное развитие страстей чувственных, душевных, нравственных в новооткрытом, или, лучше, восстановленном родстве, где они получают математически-определенное выражение и вырабатывают в этой норме,— для своего всецелого — будущего построения,— все органические элементы. Пытайте, исследуйте историю, и там, где начнется достоверность ваших изысканий, там найдете вы бледную тень этого родства, найдете общину, федерацию общин, найдете сказки, песни о потерянном рае, о потерянном счастии,— у различных народов, в различных образах, представлениях. Сделайте параллельное сличение — в ‘их один смысл, одна сущность: нарушенное равновесие общественной деятельности, и тем живее чувствуемое, воспроизводимое впоследствии воображением, фантазиею, чем сильнее были бедствия, чем далее и далее люди удалялись от своего первобытного состояния, которое заключалось в безусловном самоудовлетворении страстей, проявлявшихся в то время энергически, со всею силою и свежестью первых впечатлений, или, как говорит Зороастр в Зенд-Авесте: ‘когда царствовал Дхоршид, отец народов, наиславнейший из всех смертных, воздвигший солнце, то в его время животные не умирали, было изобилие в водах, плодоносных деревьях, животных, питавших человека. Блеск его царствования торжествовал над холодом, теплом, смертью, необузданными страстями’. Говоря более отчетливым языком, первобытное состояние должно было заключаться в согласии страстей и лелеющей их средины, обусловливающемся правильным распределением климата, почвы, водной системы, правильным отношением народонаселения, состоящего из трех резко отличенных полов: мужеского, женского, детского, к средствам пропитания, одежды, приюта, в отсутствии вредных животных, болезней, долголетии, в полной и невыразимо привлекательной свободе половых наслаждений — при красивости, стройности форм, телосложения, в отсутствии частной собственности, религиозного страха, беспечности и беззаботности о будущем. Остров Таити, открытый Бугенвилем в прошедшем столетии, представлял подобное состояние, но уже переход к дикому, где человек, говорит Туссенель, пользовался еще правом беззаботности, но уже начинал поедать друг друга и предпринимать энергические меры против избытка народонаселения. Да, господа, стоило только нарушиться одному из вышеозначенных условий, вследствие космических причин, объясненных в нашем учении, чтоб повлечь за собою состояние дикое, патриархальное, варварское, цивилизацию, и все эти эпохи, обусловливающие известное состояние человечества, суть отрицания его естественных прав, для восстановления которых ему суждено дойти, обогатившись вековою опытностью, творческим образованием нового, более чудного мира,— мира искусств, промышленности! Один закон, выражающий эти отрицания, идет чрез всю историю в различных видах,— это закон победителей и побежденных, проявлявшийся на востоке борьбою каст, в Греции борьбою демотов с эвпатридами, в Риме — плебеев с патрициями, в средние века — разнообразной борьбою освобожденной личности’ с авторитетом, борьбою расколов, партий, сословий новых, образовавшихся в то время, характеристическою, наконец, борьбою крестьян, промышленных коммун с вассалами, и в наше время борьбою пролетариев с капиталистами. Вникните в эту борьбу, господа,— и вы признаете в ней неудовлетворенность-страстей — страстей чувственных в сфере нужд и потребностей материальных, страстей душевных в сфере чувств, особенно в средние века, когда им был сообщен идеальный полет христианством, чувств разрозненных, парализованных, страстей нравственных в сфере владычества, влияния, какое они хотят иметь в обществе, по существенному характеру своему, и препятствия, какие они встречают в неотразимом влечении, своем. Нейтрализировать, уничтожить этот закон может только наше учение. Да, наше учение есть то высшее начало, которое должно вытечь из антиномии победителей и побежденных, начало всемирного примирения, всеобщей свободы, счастия. Чтобы ближе, нагляднее представить себе это — припомним, в чем заключается существенный характер нашего века? Существенный характер нашего века заключается, говоря в самых общих чертах, в стремлении разума, отказавшегося решительно пребывать в чистой отвлеченности и нашедшего в своих отвлеченных сферах равновесие сил, проявиться на практике с той независимостью и свободой… какие свойственны всякой философии, не терпящей легального ярма, проявиться мощно, сильно, как некогда он проявлялся, влияя на людей в отдельности и на целое общество, в религиозной форме, в классические времена христианства. Другое событие, характеризующее наш век, есть чрезвычайное развитие индустрии — вот практика, вот золотая будущность, золотой век, как понимает его наша школа, придавая слову ‘индустрия’ самое обширное значение, и стремление этой практики — проникнуться в свою очередь началамиразума, найти в своих материальных сферах то же равновесие, ту же ассоциацию сил. Из взаимного проникновения разума и индустрии и выйдет то новое вожделенное начало, на котором построится будущая жизнь человечества, но то,что известно было в последнее время в Европе под именем социализма, как понимают его Луи-Блан, Прудон, Леру, левая сторона во Франции в Национальном собрании, потом — коммунизма, германского радикализма, аграрных вопросов в С. Штатах, то они далеко не произносят в своих решениях того последнего слова, которое во всемирной истории называется новое, высшее начало, и все они в крайнем своем развитии разрешатся гарантизмом, эпохою, очень хорошо обозначенною в нашем учении, как переходною, чрез интервенцию государства в ассоциацию, в гармонизм. Последнее слово произнесено в теории всемирного единства, где человек, одаренный законом сериарным, не встречает уже более тех препятствий, какие он встречал в своем историческом развитии, напротив, он почерпает в этом законе все средства для восстановления натуральной связи индустрии у различных народов, связей страстных, которые в своем стройном полете, при всем возможном разнообразии, выражая собою местные условия, явят гармонию, единство. Только предубежденная, поверхностная критика может называть положения нашего учения несбыточными, парадоксальными, и — которая, в своем страстном самоувлечении, не хочет признавать объективной, обязательной для себя истины, а все приписывает субъективному, случайному или туманно — относительному влиянию,— явление, очень понятное для каждого из фурьеристов, вытекающее отчасти из условий характера, отчасти из худой переварки принятой истины, которая по существу своему абсолютна, но те, которые внимательно, отчетливо разбирали сочинения нашего учителя, те очень хорошо понимают всю остроту и неопровержимость доводов нашей науки, цель которой есть организация, ассоциация сил на основе (пивоте) {Pivot — стержень, веретено. Ред.} своих судеб, назначений… Но лишь только я хотел говорить о принципе и законе нашего учения, как речь моя прерывается, пораженное чувство из светлого, ясного — превратилось в тягостное, томительное, оно просится наружу, просит высказаться. Пусть набежит туча, пусть она прольется обильным дождем на почву накипевших во мне оскорбленных страстей, разреженный воздух станет прохладнее, будет груди легче дышать! Отечество мое, это — оригинальное, своеобразное выражение страстей, начало всемирного, следовательно, чувство общечеловеческое,— отечество мое в цепях, отечество мое в рабстве, религия, невежество — спутники деспотизма — затемнили, заглушили твои натуральные влечения, отечество мое, думал я про себя, прислушиваясь к толкам современных славян, где твое общинное устройство, родное село, колыбель промышленной и гражданской жизни, где ты народная вольница, великий государь-Новгород, и ты раздольная, широкая жизнь удельных времен? Заунывной песнею, прерываемой, порою, задорной удалью былого, отвечала ты мне, угнетенная женщина, воплощенная страсть моей любви к отечеству, не люби меня, не ласкай меня,— закон царский, господский, християнский заклянет, угнетет мое детище, изведет меня семья. Семья, повторял я с тех пор, есть угнетение, семья есть деспотизм, владычество исключительное привилегированных групп, нарушенная гармония страстей, семья есть монополия, семья есть безнравственность, семья есть разврат, семья есть бог-притеснитель, этот алчный злодей, распинающий своего сына из любви, говорит нам церковь, это гнездо хищных злодеев, в семье есть исключительная собственность, эгоистическое распределение богатств, семья есть нищета, семья есть нарушенное здоровье в человечестве, семья есть миазм, эпидемия, семья есть воплощенное зло, и государство, стоящее на ней, есть отравленный организм, разрушение его близко!.. Я вхожу в свой предмет… Принцип нашего учения есть страсти, основное (пивотальное) начало всемирного движения, глаголу и велению которых подчинено все сущее, наведением к чему служит аналогия, окончательным, торжественным доказательством — законы серии. Всякое логическое доказательство, господа, идет с аксиом, с аксиом, доведенных до очевидности — идет математическое доказательство, и тем, которые читали введение в теорию всемирного единства, тем нечего доказывать, что доказательство нашего принципа исходит из аксиом очевидности. Что в философских системах называется феноменологиею, то в нашем учении называется теориею движений — именно четырех, как вам известно. Движение материальное, органическое, аромальное, социальное — и движение пивотальное, или основное — страстное. Все эти движения, в свою очередь, зиждутся на трех вечных, незыблемых началах: 1) начале духа или силы — дающем движение, 2) начале материи — подчиненном, 3) начале математики — регуляторе. Эти три начала, нераздельные, одно без другого не могущие существовать,— получают свое общее, высшее выражение в одном начале, начале гармонии. Закон серии, господа, есть безусловное выражение гармонии во всех возможных движениях, какие только могут представиться ее наблюдениям, открывая всюду назначение, группируя фатальным, необходимым образом около назначения рассматриваемые предметы по четырем методам, как вам известно, имеющим свой определенный характер, избегая при этом симилистичности, ибо закон серии есть закон сложный, рассматривающий движения во всех возможных направлениях, в восходящем и нисходящем — в прямом и обратном, в прямом — преобладающем и подчиненном, в обратном — преобладающем и подчиненном. В закон серии, говоря строгим языком нашей школы, сама математика, все известные законы мышления, законы гармонии,— входят как частные случаи. Существенный, глубокий характер закона сериарного есть единство, солидарность, связуемость натуральная всех явлений, ибо все явления не иначе выражаются, как в серии. Страсти, подведенные под закон сериарный, нашли свое назначение в гармоническом единствойственном [sic!] (Гаммном) развитии себя — в чем и заключается высшая правда, безусловная свобода, счастие, разумная необходимость {Отсутствие чего есть неправда, угнетение, страдание, случайность.}. Страсти, поставленные в ряду всех явлений нашей планеты, суть основные или пивотальные в своем сериарном выражении, т.-е., что все явления суть не что иное, как символы страстей наших.

‘Откуда берется этот всемирный вкус у всех народов,— спрашивает наш учитель,— к тому, что относится до материального размера, выражающегося в поэзии, музыке, пляске, и который является материальной гармонией в том, что мы называем выражением, звуком, походкой’. В льдах севера мы встречаем бардов, занимающихся поэзиею, музыкою, ловких в пляске. Грубые дикари Сибири имеют свои неблагозвучные стихи, свою тощую музыку, свой уродливый танец, и эти мерные гармонии присоединяются всюду к религии. Как в гражданственном, так и в диком обществе поэзия и музыка составляют блеск торжеств религиозных. В других местах поэзия провозглашается языком богов — певец лирический в наших глазах есть существо, находящееся в непосредственной связи с божеством, мы хотим, чтоб он обходился с ним, как с равным, и чтоб сами боги увлекались, потрясались его песнею. Где бы было единство мира, если бы наши страсти были исключены в участии этой мерной гармонии, на материальное проявление которой мы смотрим, как на божественное вдохновение, как на печать божественной правды, в самом обширном своем творении в создании миров, текущих в небесных пространствах столь мерно, что в данную минуту они пробегают миллиарды милей. Звезды эти расположены по мерным биноктавам (двух-октавам), как и страсти в своем высшем методе, поглощая и воспроизводя свои типические атомы в силу тех же самых законов. Почему эти мерные аккорды не могут быть применены к страстям, которые составляют частицу мира, более всего отождествленную с богом? Мы до тех пор, пока мы не признаем божественного духа в этих мерных материальных гармониях, до тех пор мы недостойны возвыситься до гармонии страстей, даже предчувствовать систему!.. И вот уже полстолетия, как гений говорил, взывая вотще ко всему человечеству и к своему отечеству, не понявшим и не оценившим его! Он говорил, правда, на языке народа, среди которого он родился и жил, но из этого не следует заключать, чтоб вся его система была не чем иным, как только выражением национальности и ее средств, как думают некоторые предубежденные люди — суждение узкое, поверхностное! Нет, в его системе столько же национальности, сколько разнообразных форм, тонов одной и той же сущности в единстве, гармонии, ибо истина одна и нераздельна в своей замкнутости, он говорил во имя человечества, мира жизни и ее глубоких, сокровенных интересов. Он говорил — и слова его не потеряны для мира! Во льдах севера понимают единство, связь, солидарность мировой жизни, всеобщую свободу, стройный прогресс, непрерывное счастие, и во льдах севера присоединяют к мерным материальным гармониям — гармонию нравственную,— наш праздник знаменует это! Тебе мой привет, гений, тебе мое бледное слово, ‘о сказанное от души, вдохновенно! Я бы хотел с тобою слиться мыслью, чувством в сию минуту, если есть значение в сочувствии и сомыслии с отшедшим. Весь недостаток и все изумительное величие нашей системы, господа, есть новый мир, открытый нашим учителем, и совершенно противоположный действительному порядку вещей {Далее до слов: ‘как открытие’ — перечеркнуто карандашом. Ред.}.

Этот новый мир заключает в себе несметные, неведомые и мало кем тронутые богатства. Что будет, спрашиваю вас,если мы разработаем весь этот рудник? Но для этого понадобятся усилия, искусства, равносильные ценности богатств, в нем заключающихся, ибо, увлекшись, сосредоточившись в новооткрытом мире, что простительно, понятно в гении, наш учитель позабыл, пренебрег историческими преданиями, а если и касался их, то бегло и поверхностно. Нам, нашей школе, следует пополнить пробел в системе. Как открытие ни будь, господа, истинно, благодетельно само в себе, но по косности, невежеству большинства, вытекающему из теперешней организации общества, оно не может быть принято скоро и повсеместно, и всякая новая идея выдерживала и выдерживает до сих пор борьбу упорную, сильную. Но не нам бояться этой борьбы, когда ее вызвали неопровержимые доводы нашей науки, наш тесный, дружный союз на всех концах земного шара во имя ее начала и закона!.. Преображение близко!.. Но не в вере, не в молитве, как делают это христиане, день которых пришелся с нашим днем {7 апреля 1849 г. был страстной четверг. Ред.}, не в вере, не в молитве, этом модном, светском, семейственном, детском препровождении времени, а в науке чистой будем приобретать мы бодрость наших страстей. На терпение, на дела!

А. В. ХАНЫКОВ.

РЕЧЬ НА ОБЕДЕ В ПАМЯТЬ ФУРЬЕ, 7 АПРЕЛЯ 1849 Г.

Читайте также: