Речь Фокса на смерть герцога Бедфорда, произнесенная им в парламенте (*)
Речь Фокса на смерть герцога Бедфорда, произнесенная им в парламенте (*)
——
Речь Фокса на смерть герцога Бедфорда, произнесенная им в парламенте, Фокс Чарльз-Джеймс, Год: 1802
Время на прочтение: 3 минут(ы)
(*) Здесь славнейший оратор Англии платит горестную дань дружбы добродетельному человеку: в сих двух отношениях речь Фоксова показалась мне интересною.
(NB. Он три раза начинал говорить, и не мог, от слез и рыдания. Все члены парламента и зрители смотрели на него с умилением).
Если бы я лишился только друга, то не здесь бы изъявил мою горесть, но тот, кого оплакиваю, имел такие редкие достоинства и был столько уважаем всеми, что я оскорбил бы его память и не исполнил бы вашего ожидания, если бы не удалился от правил обыкновенных. Никогда общее сожаление не бывало живее и трогательнее! Сердечная горесть видна во всех состояниях общества, всякой потерял отца. Уверенный, что смерть герцога Бедфорда есть народное бедствие, могу надеяться на ваше снисхождение… (Члены парламента изъявляют знаки чувствительности)… Не хочу описывать жизни и характера его, добродетели сего гражданина столь известны, что не нужно напоминать их. Скажу только, что он оставил мир в такие лета, в которые человек может еще наслаждаться всеми приятностями жизни, но, зрелый опытами, знает уже и все ее обязанности. Обыкновенные законы природы обещали ему долговременное бытие, а мы надеялись еще долго пользоваться его благодеяниями, великодушием и мудростью. Если бы мы лишились его на заре жизни, то семейство и друзья проливали бы слезы, но государство не могло бы чувствовать такой потери, не редко самые приятные ожидания не исполняются и самые лестные надежды остаются бесплодными. Страсти, рассеяние, лесть, бывают гибельны для юных сердец, и многие жертвуют добродетелью минутным выгодам случая. Но Бедфорд умирает тогда, когда никто уже не мог сомневаться в твердости его правил и добродетели. Если бы при конце течения, в летах старости, могила поглотила его, то он, заслужив может быть еще более наше почтение, менее огорчил бы нас своею смертью, ибо сделал бы в жизни все возможное для него добро!
Достоинство сего знаменитого мужа имело тем более цены, что оно было собственным его творением. Он родился в опасном положении, избранный судьбою наслаждаться самым блестящим состоянием, чрезвычайным богатством, и окруженный всякого рода прелестями. Как легко в таких обстоятельства ожесточиться сердцу, ограничиться разуму? Сатирический автор сказал справедливо: Rarus enim fenfus communis, illa fortuna {Редко ум и чувство бывают там, где фортуна.}. Но он сохранил чистоту души своей, и в недрах счастья умел приобрести добродетели злополучия. Равнодушный к самому себе, жалел единственно общего благоденствия, и главным делом жизни его было способствовать добронравию, мудрости и счастью сограждан. Не хвалясь, подобно некоторым людям, именующим себя филантропами — не хвалясь, говорю, любовью ко всему роду человеческому, нередко бесполезною, Бедфорд осыпал людей благодеяниями, и доказывал тем свое великодушие, был не только щедрым для бедных, но и нежным их утешителем: кроткая попечительность его благотворила не менее великодушной щедрости.
Можно сожалеть, что он не оставил детей оплакивать его кончину и пользоваться его примером. Но если можем считать детьми своими тех, кого любим — тех, которым мы оказали важные услуги, и которые привязаны к нам узами сердца и благодарности: то сколь многочисленно горестное семейство герцога Бедфорда!
Не буду говорить о любезных свойствах, которые отличали его и делали украшением общества, только одно смею напомнить вам: постоянство его в дружбе. О Бедфорде можно было сказать то, что нередко в других видим: кто в начале года наслаждался его дружбою, тот знал, что при конце года еще более насладится ею.
Не здесь могу говорить о политических мыслях герцога Бедфорда, они столько отличались от мыслей большой части парламента, что скорее могут быть для него предметом апологии, нежели хвалы. Замечу только, что в некоторых фамилиях любовь к народным добродетелям кажется наследственною. Если в древнем Риме не удивлялись всегдашней ревности Клавдиев к правам и достоинству патрициев: то удивительно ли, что Бедфорд, потомок славного графа, друга, покровителя Гампдена и Ванна, объявляет себя защитником народной свободы? Твердость, непременность правил есть моральное достоинство во всяком образе мыслей: она утвердит память герцога Бедфорда в искреннем почтении всех людей.
Жестокий опыт ожидал его при конце жизни. Ни страшные муки, ни близость верной смерти не могли поколебать его мужества: он не изменил себе! В сии ужасные минуты занимался только другими, самые последние употребил на благодеяния для остающихся, и кончался с героическою твердостью великих мужей, которых ставят в пример свету.
Сколь ни велика моя личная благодарность, и сколь ни уважаю особенные чувства его, которые до последней минуты жизни моей сделают память Бедфорда для меня драгоценною, но не думайте, чтобы я, пользуясь снисхождением парламента, хотел единственно удовлетворить моей чувствительности и осыпать цветами гроб человека, которого мы все оплакиваем. Нет! Хочу представить великий образец моим согражданам, хочу, чтобы они видели его перед собою, говорили об нем в их семействах и ставили его в пример добродетели детям своим.
Ах! Если из недр вечности он может еще внимать нам, то без сомнения ему приятно видеть, что и смерть его, вместе с жизнью, для нас полезна. Среди многих бедствий мира, сказал (может быть не столь истинно, сколь красноречиво) один юный оратор — среди бедствий мира мы утешаемся очевидностью, что торжество порока есть одно мгновение, а добродетель вечна, и по смерти воскресает в примерах, для нас ею оставляемых!
Фокс Ч.Д. Речь Фокса на смерть герцога Бедфорда, произнесенная им в парламенте / [Пер. Н. М. Карамзина] // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.2, N 8. — С.345-350.