Думский референт ‘Гласа Вопиющего’ Иван Иванович Строка, к которому обращено было это восклицание, поднял голову и сказал плаксивым голосом:
— Стараюсь, Александр Петрович! Дернула же его нелегкая говорить 4 1/2 часа, да еще со скоростью 156 слов в минуту. Речь его в стенографическом отчете занимает ровно две стопы бумаги. Разве скоро сократишь?
— Скажите, по крайней мере, что вы сдаете, — сказал редактор. — ‘Глас Вопиющего’ должен выйти или нет? Ведь вы уже восемь дестей этой речи в типографию послали! Если вы хотите меня зарезать, так зарежьте меня лучше ножом, чем речью.
— Неужели я восемь дестей уже сдал? — удивился Строка. — Вот так наговорил Пуришкевич! А ведь я сдал только до финикиян. Идет еще народное образование у греков, этрусков, римлян, германцев, гуннов, галлов, франко в, кельтов — четыре дести, народное образование и крамола в средние века — 3 1/2 дести, азбука и революция — две дести, народное образование и университеты после открытия Америки — три дести…
— Вычеркните! — воскликнул редактор. — Да разве это мыслимое дело! До открытия Америки все целиком вычеркните и сокращайте дальше.
— Положим, это будет около 12-ти дестей экономии, — согласился Строка. —Так я начну сокращать прямо с Германии. Потом Пуришкевич говорил о народном образовании в Англии, Франции, Швейцарии, Японии, Аннаме, Бирме…
— К черту все до Бирмы включительно! — воскликнул редактор. — Прямо с России валяйте!
— Это можно, — согласился Строка, — и это даст экономию еще в восемь дестей. Начать разве с Ушинского?
— Долой Ущинского! Мне газета дороже. Номер должен выйти.
— Потом он говорил о Рачинском.
— Вычеркните Рачинского!
— Гегидзе… Гартвиг…
— Долой!
— Пирогов…
— Не надо Пирогова!..
— Стоюнин, Толстой…
— Долой все!..
— Оскольский, Писарев…
— К черту, говорю вам, все к черту!.. Берите только самый центр.
— Кони…
— Не надо Кони!
— Снегирев, Щербина, Томашевский, Спасский…
— Вон! Все вон!
— Да у меня седьмой синий карандаш кончается.
— Черный возьмите, перо, мел, грифель, палку… Все вон!
— Фальборк, фон Рутцен, Шахматов.
— Черкайте, рвите, жгите!
— Про Момзена…
— Долой Момзена!
— О Циглере…
— Никаких Циглеров!
— Бисмарк…
— Всех немцев вымарайте!.. Это не речь, а словарь какой-то… Дальше у него о чем?
— Об Аристотеле.
— Марайте Аристотеля! Чтобы духа его не было! Дальше?
— Дальше про бобровую шинель…
— К дьяволу! Слышите, что я вам говорю, — к дьяволу! Это не речь, а опись движимого имущества какая-то…
— Потом идет краткий исторический очерк педагогических идей в России, Швеции, Дании, Гол…
— Вон! Никакой истории! К лешему историю’ Дальше что?
— Четыре дести общих рассуждений.
— В корзину!..
— О поляках…
— Туда же!
— О евреях две дести…
— Мимо! Дальше что?
— Опять про Англию, Францию, Ит…
— К бесу! К бесу!
— Насчет Тацита…
— Какого Тацита? Ах, да, Тацита… Долой его! И всех вообще римлян долой…
— О фехтовании…
— К черту фехтование!.. Да это не речь, а общеполезный календарь какой-то…
— О ‘Русской Мысли’ и ‘Русском Богатстве’…
— Критику долой! Это не речь, а каталог какой-то!
— О Южакове полторы дести… Критика энциклопедического словаря…
— Долой весь библиографический отдел.
— Случай в Берлине…
— К черту!
— Случай в Париже… В Риме…
— К черту! Это не речь, а Бедекер какой-то…
— О Финляндии…
— Долой весь географический отдел.
— Инцидент…
— О! Это оставьте…
— Хрусталев, Гершуни…
— Долой!
— Заключение…
— Оставьте. Ну, сколько теперь получилось после всех сокращений?
— Столбцов сорок!
— Вы с ума сошли. Строка? Куда же я дену сорок столбцов? Что же мне ‘Глас Вопиющего’ из газеты в толстый журнал превратить из-за энциклопедии Пуришкевича?
— Помилуйте! — возопил Строка. — Чем же я-то виноват? 4 1/2 часа, по 156 слов в минуту… Я и так десять синих карандашей извел… Одних собственных имен до 1,500… Цитат больше 2,500… Разве это речь? Это левиафан, а не речь…
— Ты можешь ли левиафана На уде вытащить на брег! —
диким голосом воскликнул редактор, упал в кресло и залился истерическим хохотом.