Реальное и классическое образование, Розанов Василий Васильевич, Год: 1897

Время на прочтение: 4 минут(ы)
В. В. Розанов

Реальное и классическое образование

Почти одновременно пришли сообщения: одно — о многочисленных прошениях, поступивших в министерство земледелия и государственных имуществ об открытии сельскохозяйственных учебных заведений, низших, средних и даже двух высших, и другое сообщение — о предполагаемых переменах в преподавании некоторых предметов в наших классических гимназиях.
К реальным, практическим знаниям, а главное — к практическим уменьям и навыкам Россия рвется. Достаточно оглянуться и понаблюдать до какой степени все промыслы, ремесла, все вообще практические профессии захвачены у нас не коренными русскими людьми, а инородцами и иноверцами, частью пришлыми из-за границы, чтобы понять и согласиться, как много с этой стороны сделано у нас упущений. Достаточно видеть огромное число иноземцев, управляющих имениями и служащих в нашем лесном ведомстве, чтобы опять сознать и пожалеть о том, до чего мы мало учили свое юношество и как плохо учили его важнейшему промыслу страны, важнейшему и господствующему занятию русского населения. В то же время, сколько русских ‘классиков’ перебивается уроками, мелкой газетною работою и обивает пороги канцелярий, вместо того, чтобы сидеть на земле и около земли, и, не тяготя собою людей, помогать им в житейской работе.
Министерство финансов деятельно взялось за насаждение у нас коммерческого образования, и, можно надеяться, его усилия дадут практический, нужный плод. Желательно было бы, чтобы в своей сфере и министерство земледелия сделало тоже, и еще более желательно, чтобы оно не ограничивалось словами, планами, чтобы оно не развело школы словесные и бумажные, но школы именно дающие уменья и навык. Именно в уменье и навыке, в способности прямо взяться за предлежащее дело — Россия страшно нуждается. Если вовремя мы не сумеем этого сделать, если мы не создадим хорошо и умело работающий русский люд, а будем сдавать свои промыслы, торговлю и, наконец, заведывание своими именьями и лесами чужеродцам и чужеверцам, мы лет через 50-70 очутимся в положении Польши XVII—XVIII века, где было шляхетство польское, польское ‘быдло’ — крестьянство, а все городовое работающее население состояло из немцев и евреев.
Так называемые ‘реальные училища’ гр. Д.А. Толстого оказались еще менее жизненны, чем классические гимназии. В них было слишком много дано жеста теории, и слишком мало давалось практике, именно навыку, уменью. Там теоретизировали по математическому способу, как в классических гимназиях, теоретизировали по грамматическому способу. И как ‘классики’ 70-80-х годов, выходя из гимназий, никогда во всю остальную жизнь не раскрывали ни одного классического писателя, да и не смогли бы его прочитать, если б раскрыли, так точно и ‘реалисты’ тех лет совершенно не знали, к чему и как применить свою тригонометрию и физику, и также фланировали по отечеству и просились на канцелярскую работу, как и надоевшие себе самим классики.
Все это очень печально, все это приходится поправлять, и с разных сторон ищут усилия поправить.
В высшей степени желательно (и так это делается теперь), чтобы специальные учебные заведения открывались и заведывались специальными ведомствами, как министерством финансов или министерством земледелия. Именно приходится желать этого в видах практической постановки дела. Министерство народного просвещения в силу самого своего устройства, духа и традиций всегда будет давать перевес теоретическим программам перед практическими навыками, будет держать завтрашних мастеров-механиков на анализе ‘Бориса Годунова’, на крестовых походах и борьбе патрициев и плебеев.
Его роль должна ограничиться общим образованием, и здесь оно может быть или, по крайней мере, должно стараться быть мастером своего дела. Классическое образование в министерстве гр. Д.А. Толстого было также дурно задумано и выполнено, как и реальное, т. е. также бумажно, кабинетно, теоретически. Ученики подавляются громадой материала, вовсе не связанного с главною задачею образования и его коренною мыслью, учителя не в силах выполнять программы. Все это отражается не только торопливостью и сухостью, — всего преподавания, но и черствым эгоизмом — порой жестокостью взаимных отношений учеников и учителей. Никому ни до кого нет дела, и ни до чего нет дела: ‘только бы кончить программу’, — думает учитель, ‘только бы приготовить уроки’, а иногда ‘только бы завтра обмануть учителя’, — думает ученик, ‘а там посмотрим’ — заключают оба. Никакого ученья в серьезном воспитательном и развивающем значении нет. Министерству народного просвещения нужно зорко всмотреться в это дело, нужно честно дать в нем себе отчет, нужно поездить и поездить по России, присмотреться к быту наших гимназий, всмотреться в жизнь не только — учеников, но и учителей. Все это чрезвычайно важно, все это чрезвычайно многозначительно. Жизнь учителей также задавлена extemporale, ‘домашними упражнениями’, уроками коротенькими и частыми, в которые и объяснить толково урока нельзя (ибо непременно нужно много спрашивать), задавлена программами, которые пройти можно, но которых повторить в течение года нельзя, — о чем, по-видимому, не подозревает министерство народного просвещения и учебные округа, посещающие гимназию на день, на два и видящие их только в парадный момент и на одном уроке, а не в годовой работе, не в экзаменационной ‘страде’ и ‘давке’. Нужно иметь искусство и мужество подойти к гимназиям с заднего крыльца, посмотреть на них с черного хода, и посмотреть с любовью и всепрощением, чтобы прежде всего научиться, понять. Злоупотреблений в гимназиях немного (‘не до жиру, быть бы живу’), но несчастия и несчастия — без конца…
Мы объясним много, если объясним одну черту: письменные работы на так называемых ‘испытаниях зрелости’, которые должны просматриваться пятью членами комиссии, последними двумя, имеющими 2-3 часа на их просмотр, не просматриваются уже вовсе, и балл под ними, а вместе и подпись, ставятся иногда в самом совете педагогическом, после вопроса: ‘Ну, как’? И это за абсолютным недосугом, это инспектором и директором, это под работами, которые не только фактически решают судьбу ученика, но и свидетельствуют ведь не о малом: об окончательном результате восьмигодовой работы над ним всего учительского состава, целого учебного заведения.
‘Некогда, некогда’… — это есть как бы лозунг, под которым была построена вся наша классическая система 70-х годов, и, вместе это есть крик боли, слышащийся из всех наших учебных заведений — сумейте только прислушаться.
И между тем по самой мысли именно классического образования — все здесь должно совершаться тихим темпом, все должно идти эластично, мягко, не торопливо, ибо везде должна быть вдумчивость — у ученика, одухотворенность — у учителя.
Впервые опубликовано: ‘Свет’. СПб., 1897. 21 янв. No 20.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_realnoe_i_klassicheskoe.html.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека