Развод, Пронин Иван Михайлович, Год: 1924 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 9 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

И. М. ПРОНИН

РАЗВОД

СЦЕНЫ ИЗ ЖИЗНИ СОВРЕМЕННОЙ ДЕРЕВНИ В ОДНОМ ДЕЙСТВИИ

МОСКОВСКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА
1924

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

НАРСУДЬЯ.

НАЗАРЫЧ — рассыльный, старик.

СТАРИК, СТАРУХА, супруги.

Камера Народного Суда.

Утро. Назарыч наливает чернил и хлопочет около судейского стола. В дверь слева стучат.

Назарыч (подходя к двери). Опять вы там, деревянное масло. Сказано, ЧТО рано. (Возвращается к столу). Загорелось у старых чертей. (В дверь стучат снова). Тьфу, лешие. (Бежит к двери). Вам по-русски говорят, аль нет, деревянное масло, чтоб перестали… А… Замерзли. Ну, это не по сучеству. (Отходя от двери) Замерзли. Коли такие замерзавцы, так дома на печке сиди, а не тащись судиться о зимнюю пору. (Снова стучат). Эй, вы, там. Слушайте: если вы хоть раз еще постучите, я…

Нарсудья (высовываясь из двери справа). Что ты тут орешь?

Назарыч. Да как же, Сергей Иваныч, ботают и ботают, деревянное масло. Замерзли-де… Я им по-русски говорю…

Нарсудья. Кто там?

Назарыч. По бракоразводному делу, кажись, приперли… Прикажите впустить, а то как-то бесчестливо: главное — знакомые.

Нарсудья. Впусти.

Назарыч (отворяя дверь). Ну, влезайте скорее за один притвор.

(Входят старик и старуха. Последняя ищет икону и, не найдя, молится на стену).

Назарыч. Вот дан пропуск, входите. А то грохаете, как в свою избу. Не успеете, что ли.

Старик. Не обессудь, Назарыч: старуха вот зазябла. В сенях у вас не топлено. Долго ли до беды — простудится, а потом и натирай ее скипидаром да слушай оханье.

Старуха (вдруг переставая молиться). А ты не болтай, не гневи бога-то. Коли это ты натирал меня?

Старик. Как коли? А коли Сидорушку похоронили. Аль запамятовала.

Старуха. Эка вспомнил. Двадцать годов назад. Да и о ту пору сам привязался: дай натру, да дай натру. Тут сороковины не прошли по Сидорушке, а ты… То-то, бесстыдник.

Старик. Полно, полно, баба. Хоша бы в присутственном месте язык поприкусила.

Старуха. Нечего мне прикусывать. Сам выкуси, врун сивый. ‘Натирать придется’… Тоже.

Старик. Да замолчи ты, баба.

Назарыч. Чшш… Тише вы… Судья услышит. Что раскричались, деревянное масло.

Старуха. Да кабы на него не кричать, разве бы за ним можно было прожить сорок четыре года.

Назарыч. Ну за сорок-то четыре года, чай_,накричалась, молодушка.

Старик. И-и-и.

Назарыч. Потерпи, паря, теперь уж скоро. Вот выйдет судья — и конец. Разведет, а там — ни слез, ни воздыхания, а одно слово — жизнь бесскандальная.

Старуха. Пожила бы я без скандалов, да приведет ли царь небесный… Ведь моченьки моей не стало, как перед богом. Намедни щи пересолила. С кем греха не случается. А он нет, чтобы фыркать, а давай куражиться. Да ведь что было, что было. И соль-де дорогая, и стряпать-де не умею. Ты, бает, не нокономка. Матрену твою в конец приплел. Вот-де нокономка. Вот-де поучиться бы тебе, то-есть мне-то. Он, видишь ты, Матрены твоей забыть не в силах. А ты сам посуди, каково моему женскому сердцу эта его прежняя любовь.

Назарыч. Не знает он моей-то Матрены, деревянное масло. Она такая же душка, как и ты. Правда, щей не пересолит, а житье с ней ой-ой соленое. Намедни, к примеру, что вышло. Относил это я к солдатке Дарье повестку. На суд ее требовали по уголовному делу за изругание сквернословием милиции. Ну, задержался я у ней мало-мальски по случаю самогонного угощения. А Матрешка моя шасть к Дарье. Ты-де, вертопрах, опять по чужим бабам, как сорок годов назад, да мне плюху, да затрещину, да и пошло, да и поехало. Я— бого-родицыну икону со стены. Христом клянусь, что у меня ни капли любовного аппетиту. Не тут-то было. Я божусь, а она меня за усы… Ну и пришлось иконой-то на манер шашки хряпнуть. Ажно богоматерь-матушка пополам треснула. Глазам лопнуть, не вру.

Старик. Этак, этак, Назарыч. Инако нельзя с этим сословием. Бабы — это уж такая эпидемия.

Старуха. Сами-то вы хороши больно.

Назарыч. Я чем мы больно плохи?

Старуха. Ну и хорошего-то мало.

Назарыч. Я чем мы плохи, я спрашиваю.

Старуха. Нешто не правду Матрена-то про тебя баила. Хахаль был известный. Чай, и ко мне приставал не единожды. Я конопляник-то под Гордеевой горой, слава тебе господи, не забыла. Частенько припоминаю… То-то, бесстыдник.

Старик. А, вон оно коли выплыло… Так, так. Проповедуй, баба, проповедуй, сыпь до полного.

Назарыч. А ты слушай ее, деревянное масло.

Старуха. Слушай не слушай, а что было, так было. Да. Я до самой соринки малой помню.Так-то-сь.

Назарыч. Да что ты помнишь? Ну?

Старуха. Я вот и помню. Это ты забыл, как шаль сулил. Христом богом клялся, а опосля и из головы вон. Все вы так подольщаетесь, бессовестные.

Старик. Яга. Так это ты, паря, тогда набедокурил, сердце мое наскрозь прочкнул. А?

Назарыч. Я хотя бы и я.

Старик. Так, так. Я вот ежели я тебя к суду, аль шара дам, чтобы ты со смеху покатился. Я?

Назарыч. Руки коротки, молодой человек. Да. Достань-ка, так узнаешь почем сотня гребешки. Головоломный закон знаешь, деревянное масло. Кодек называется.

Старик (делая угрожающий жест). Я вот я тебе дам головоломный кодек.

Старуха. Дай ему, Степанушка, за обиду мою девичью, за красоту испорченную, за шаль обманную. (Хнычет).

Назарыч. Смирно, деревянное масло.

Нарсудья (быстро входит). Это что такое? Где вы?

Назарыч. Виноват, Сергей Иванович. Приношу жалобу: покушение на должностное лицо, на меня, значит. Вот этот подлец, товарищ, чуть в морду мне не заехал.

Старик. И я с жалобой, ваше благородие: сам, злодей, сознался. Вот на этом месте.

Старуха. И я с жалобой, кормилец, за изъян моему девичеству. Шаль взыскиваю.

Нарсудья. Письменно, письменно подайте. (Садится за стол и роется в бумагах). Объявляю заседание открытым. Слушается дело по иску гражданки д. Асланихи Аграфены Сидоровой Визжайкиной о расторжении брака с гражданином той же деревни Степаном Петровым Визжайкиным… Истица Аграфена Визжайкина здесь?

Старуха. Тут, батюшка, тут, кормилец. Где же мне и быть, как не тут, соколик.

Нарсудья. Ответчик Степан Визжайкин здесь?

Старик. И я тут. Вот это я. Только какой же я ответчик, ваше благородие. Старуха дурит, а я в ответе. Это не порядок.

Нарсудья. Теперь нет ваших благородий. Зовите меня просто гражданином судьей.

Старик. Слушаю, ваше благородие.

Нарсудья. Опять.

Старик. Низвините, ваше… то-бишь, как там… Не упомню, ваше б…

Старуха. Он у меня бестолковый, батюшка. Ему бы жену построже, он бы потолковей был.

Нарсудья. Прошу вас отвечать, когда спрошу, а пока помолчите.

Старик. Ну, уж это для нее трудновато. Она молчит только, когда озлится. Тогда хоть кол на башке теши, словечка не выронит. Ну а ежели тебе не до разговору, так тогда она начнет чесать. Что горох под цепом,— вот умереть.

Старуха. Врет он, касатик, как перед истинным, врет.

Нарсудья. Вторично прошу замолчать. Ну!

Старик. Молчи, старуха. Что ты, в самом деле. Не я ведь, а судья велит.

Старуха. Еще бы ты велел. Кто бы это тебя послушался. Молчала я. Сорок четыре годочка молчала. Будя. Я вот сейчас как на духу все выложу. И то, как ты за щи меня тиранил и что поутру на другой день после свадьбы было… Он, кормилец, мою ярку зажилил.

Нарсудья. Это к делу не относится. Об этом надо особый иск предъявить.

Старуха. Я к тому только, чтобы не забыть. Забудешь, а потом и смыгай носом-то… Ваше благоутробие, а ваше благоутробие…

Нарсудья (отрываясь от письма). Ну?

Старуха. Окромя всего прочего мне желательно, чтобы он в ноги мне поклонился, Степан-то.

Старик. Не много ли захотела. Разжиреешь, кой грех.

Нарсудья. Не мешайте глупостями.

Старуха. Я к тому, батюшка…

Назарыч. Тебе сказано, не мешай, деревянное масло. Ну!

Старуха. А ты что за судья нашелся. Тебе нешто я жалобу приношу?

Нарсудья. Замолчишь ты, наконец, старуха? Поговори тут еще, и тебя выведут. Поняла?

Старуха. Я к тому, кормилец…

Назарыч (срываясь с места). Нечего ей толковать, Сергей Иваныч. (Хватая старуху за талию). Айда, айда, красотка.

Старик (отнимая старуху). Ты что ее облапил. Конопляник тебе здесь?

Нарсудья (Назарычу). Оставь. (Читает). Народному Судье 121 участка гражданки деревни Асланихи Аграфены Визжайкиной прошение. Как мы не сошлись характерами с супругом Степаном и сорок четыре года делали совместительную жизнь невозможной терпимости, то к дальнейшим обязанностям не имею больше наклонности. А по случаю этого и на основании бракоразводительного декрета жить с вышеизложенным Степаном не желаю, а чтобы жить без него и ему без всякой жены, на что я своего согласия не дам… (Оставляя чтение). Этого нельзя, Визжайкина. Он будет иметь право жениться.

Старуха. Жениться? Это он-то? Ну, уж нет. Жива не буду… Да как же это от живой-то жены? Что ты, касатик, перекстись.

Нарсудья. Ну, да. Ведь ты сама же просишь развода. А по советским законам…

Старуха. Нет, нет, батюшка, ты не шути этим. Как это можно. Этого и сердце мое не вытерпит. Я ведь только попугать, кормилец.

Нарсудья. Так, значит, ты не поддерживаешь иска?

Старуха. Ась?

Нарсудья. Не настаиваешь на разводе?

Старуха. Невдомек мне что-то, батюшка.

Нарсудья. А, бестолковая какая. Не желаешь, я спрашиваю, разводиться?

Старик. Очень даже желательно. Раз можно сызна жениться, то мне нечего от своего счастья отказываться. Пускай ее в девках походит,

Нарсудья. Она тоже может выйти замуж за другого.

Старик. Кто? Это она-то? Она? Ха-ха-ха… Да в ней и духу-то бабьего уж нет. Ей-богу. Ладан один, альбы трутовка для окуриванья ульев. Клянусь богом.

Нарсудья. Так или иначе, а замуж она имеет право выйти.

Старуха. И выйду. Вот те Христос, выйду… У меня и платье белое есть, ваше благоутробие.

Старик (нахмурясь). Ну, это еще мы поглядим. Я тебе шлык-то направлю… Я, господин судья, не желаю, чтобы она вдругорядь… Что это, в самом деле.

Нарсудья. Так зачем же вы пришли?

Старуха. Затиранил, кормилец, как перед истинным. Жить нельзя — затиранил. Я ли не красота была. Печка-печкой. А он всю кровушку выпил, аспид, всю выглохтил за сорок четыре годичка.

Старик. Незнай еще, кто у кого выпил.

Старуха. А не выпил, что ли? Не выпил? Отвечай, не выпил?

Нарсудья. Значит, нельзя дружно жить?

Старик. Никак невозможно. Вы бы только попытали с ней годок-другой.

Нарсудья. Покорно благодарю.

Старик. На-днях, к примеру, что,— студентом меня обозвала. Ей-богу, правда. Студент, говорит, ты, и больше, говорит, ничего. И все норовит без свидетелей, язва, чтобы к суду, значит, не подпасть.

Нарсудья. Что же в том обидного, что студентом назвала?

Старик. Да как же, помилуйте. Помилосердуйте. Студенты-то, я слыхал, лягушек жрут. Им это, слышь, нипочем. А мне обидно это. Щов варить не умеет, а лягушками попрекает.

Старуха. А ты сам-то облаял меня намедни. Даже выговорить совестно, кормилец, как перед истинным. Я его яркой попрекнула, собиной, которую я ему в приданое принесла, а он зажилил… Я ему баю: подай мою ярку, а он мне — кукиш. Вот, бает, барана однорогого не хочешь. И обозвал.

Нарсудья. Можете не повторять.

Старуха. Да уж возьму грех на душу. Скажу, какой ты сквернословец… Ты, бает… комсомолка. Каково это женчине слышать. Он женчину-то хоть уважил, стыд-то ее пожалел бы… Комсомолка, бает. Вот как обидно… (Хнычет).

Назарыч. И ничего тут нет обидного, дурочка. Даже наоборот. Когда я в восемьдесят шестом году служил в 23 Пензенском, во 2-й роте был капитан Косолапое. Он, чтобы приятность сделать женщине, завсегда ей толковал, что она молоденькая. Бывало, бабе лет сорок с гаком, а он ей: вы-де, мадама,— малюточка еще. Ну, та и растает. Бывало, скрозь перегородку слышно, как тает. Лопни глаза. Это купля-мена называется. Комсомолка это тоже купля-мена… А ты, дуреха, ‘обидно’.

Нарсудья. Ну, ты, пофилософствуй тут. Порядка не знаешь.

Назарыч. Я только насчет необразованности. А еще судятся.

Нарсудья (продолжая писать). А дети есть?

Старуха. Был один, Сидорушка. По двадцать третьему годочку помер. Двоих внучат оставил. Теперь оба женились. У обоих детки теперь. Одного Панкратом зовут, а другого Лукой…

Старик. У меня не было.

Нарсудья. То-есть, как это? У ней был, а у тебя не было. Приводный, значит, был?

Старик. Приносный. Из конопляника общественного. Вот здесь сейчас узнано.

Старуха (всполохнувшись), А ты сосчитай, бесстыдник, время-то.

Старик. Нечего мне считать. Я тебе не бабка-повитуха. Вот Назарыч, может, сочтет.

Старуха. Бесстыдник ты, бесстыдник, и больше ничего. Забыл, бесстыжие твои зенки, какие глазоньки были у Сидорушки. Разве не похожи они были на твои-то буркалы? А? Да и личико-то было, как твоя харя, обезьяна ты мериканская.

Старик. Запрети ты ей, барин, лаяться, овце бесхвостой. Что это, в самом деле!

Нарсудья (перестав писать). Какую фамилию оставляешь за собой, бабушка?

Старуха. Ась?

Назарыч. Она по низшему своему образованию в жизнь не уразумеет, о чем вы спрашиваете. (Старухе). Какое прозвище хочешь? Кличку. Визжайкиной, аль инако, девичью.

Старуха. Девичью-то кличку я и забыла уж, батюшка.

Старик. Ее Гундой звали в девках. Бывало кликнешь: эй, Гунда,— она и откликнется.

Старуха. Мне чтобы Степан меня уважал и почитал, а там как ни называй.

Назарыч. Ее фамилия в девках была Червоточина, Сергей Иваныч.

Нарсудья. Правда, что Червоточина ты была в девках, бабушка?

Старуха. Звалась и Червоточиной, батюшка. Как же, и Червоточиной была. Только невдомек мне, о чем вы баете.

Старик. Она, ваше… то-бишь… беспамятная у меня. Щи, к примеру, посолит раз, а через минуту забыла и опять солит. Ажно в рот потом не вопрешь, как перед богом.

Нарсудья (окончив писать). Распишитесь.

Назарыч. Они не обучены, Сергей Иваныч.

Нарсудья (вставая). Ну, идите. Просьба ваша удовлетворена. (Назарычу). Если из волисполкома придут, скажи, что я ухожу в милицию. Завтра, мол. (Уходит к себе).

Назарыч. Ну, что же вы, деревянное масло? Ступайте. Дело кончено. Это теперь ногой дрягнуть: раз-раз — и готово. И чужие стали.

Старик и старуха. Как, чужие?

Назарыч. Ну да, чужие. Сами просили, чтоб развод. Теперь ты ему не жена, а ты ей не муж.

Старуха. А ты не болтай. Седой, ведь.

Назарыч. Чего болтать. Правду говорю. Хочешь замуж, катай. Жениха только найди, а там и пируй свадьбу, оттяня ногу.

Старик. Я ей дам жениха.

Нарсудья (входит в пальто и шапке). Что же вы тут? Я сказал, что дело кончено.

Назарыч. Они, Сергей Иваныч, не верят.

Нарсудья. Чему не верят?

Назарыч. А что чужие стали, что бабушка может обвенчаться с другим дедушкой, а дедушка — с другой бабушкой.

Нарсудья. Да ведь я же им объяснял, что могут. (Старикам). Это верно. Вы же сами об этом просили. Впрочем, мне некогда тут с вами. (Хочет уйти).

Старуха (бежит за ним). Что ты, родимый, что ты. Ведь я только постращать Степана.

Нарсудья (с порога). Некогда мне. Назарыч, гони их. (Выходит).

(Старик и старуха долго молча смотрят друг на друга).

Старуха. Ой, да господи, что же это?

Старик. Ничего. Ступай в хоровод скорее. Може, какому парню и приглянешься. Авось, и присватается… А домой… Запорю, если домой придешь, шилохвостка. А, ты прошенья писать. Другого мужа захотела…

Старуха (падая перед стариком на колени). Прости, Христа ради, Петрович. В жизнь не буду больше. Это облакат, он это, христопродавец.

Старик (замахиваясь). У, ты… Убить тебя мало… Ну да ладно, шут с тобой. Только как вот теперь с разводом… А, Назарыч?

Назарыч. Я уж не знаю. Наша хата с краю…

Старик. Как же жить-то нам теперь?

Назарыч. Что ж, незаконным браком придется, прелюбодейством, значит.

Старик и старуха. Царица небесная!

Старик. Ты вот что, Назарыч, не попомни давешнего-то — присоветуй. Ты тут, я полагаю, наторел по законной части. А?

Назарыч (важничая и садясь на судейское место). Мм… Это можно

Старуха (кланяясь). Помоги, Назарыч, без прелюбодейства. Заставь бога молить.

Назарыч. А самогону поставишь?

Старик. Да уж что там. Ведра не пожалею.

Назарыч. Гражданка Червоточина, желательно ли тебе снова в закон вступить с гражданином Визжайкиным.

Старуха. Желательно, Назарыч. Ведь я только, чтоб попугать, ан вон какая беда.

Назарыч. Гражданин Визжайкин, желательно ли тебе взять в жены гражданку Червоточину?

Старик. Некуда деться. Знамо, с ней придется век доживать, с овцой бестолковой.

Назарыч. Объявляю решение. Поцелуйтесь. (Старик и старуха целуются). Вот это здорово, деревянное масло. Ну, а теперь марш в волсовет. Снова, значит, жениться… Только чтоб самогон был первеющий. Слышите?

Старик. Чтоб только по закону, а за самогоном дело не станет.

Назарыч. То-то

Старик. Ну, айда, старуха

Назарыч. Эх, ты, невежа. ‘Старуха’! Не старуха, а невеста. Разве так с невестами-то обращаются? Теперь полагается купля-мена. Я ведь толковал тебе, деревянное масло… (Выходят).

ЗАНАВЕС

И. М. ПРОНИН

РАЗВОД

Читайте также: