Разговор о чувствительности…, Бриммер Владимир Карлович, Год: 1818

Время на прочтение: 7 минут(ы)

РАЗГОВОРЪ О ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТИ
между
ЧУВСТВИТЕЛЬНЫМЪ И ХЛАДНОКРОВНЫМЪ.

Хладнокровный.

Кажется, любезный другъ, вы занимаетесь чтеніемъ, моду ли знать, какую книгу вы читаете?

Чувствительный.

Одну изъ тхъ, которыя вамъ не очень нравятся.

Хладнокровный.

Сентиментальнаго рода?

Чувствительный

Да.

Хладнокровный.

Какъ можете вы любить произведенія изступленнаго разума? Не спорю, для нкотораго возраста сего рода сочиненія имютъ прелесть, но въ наши лта —

Чувствительный.

Сердце мое не состарлось, и я, правду сказать, не желалъ бы того.

Хладнокровный.

Молодое сердце и старой разсудокъ!— Жалю объ васъ, любезный другъ! вы врно всегда противорчите себ.

Чувствительный.

Иногда, но и то не долго. Знаете ли, что я въ такомъ случа длаю? Заставляю разумъ молчать и слдую сердцу, и — чему вы врно удивитесь — никогда еще въ томъ не раскаивался.

Хладнокровный.

Но многіе ли согласятся бъ вами въ разсужденіи сего?

Чувствительный.

Думаю, что не многіе, и вотъ почему: чувствительность протворчитъ егоизму, а егоизмъ есть душа большей части человческаго рода.

Хладнокровный.

Справедливо ли требовать, чтобы величайшая часть людей слдовала малйшей?

Чувствительный.

Не уже ли и въ такомъ случа, когда малйшая права?

Xладнокровный.

Докажите, что послдняя права, и я соглашусь съ Вами!

Чувствительный.

Постараюсь — если вамъ угодно будетъ меня выслушать.

Хладнокровный.

Прежде позвольте мн предложить вамъ вопросъ: вы думаете, что?— по крайней мр — девять изъ десяти частей человческаго рода хорошо бы поступили, еслибъ послдовали примру десятой?

Чувствительный.

Утверждаю это.

Хладнокровный.

Любезный другъ! подумайте о послдствіяхъ. Чтобы изъ того вышло, еслибъ каждый человкъ, не довольствуясь обыкновенною способностію чувствовать, хотлъ быть Вертеромъ, приходящимъ въ отчаяніе при вид срубленнаго дерева?— И вы уже, думаю, замтили, что тотъ рдко бываетъ, умренъ въ своихъ требованіяхъ, кто утончаетъ эту способность?— Представьте себ, что вс люди таковы: уживутся ли они вмст? Кто захочетъ имть дло съ человкомъ, который, не зная снисхожденія, требуетъ, чтобы вс люди были совершенны, который презираетъ Хорошее, уважая только превосходное, который недостатокъ называетъ уже порокомъ и, при малйшей неудач, находитъ одно зло въ физическомъ и моральномъ мір, вселенную почитаетъ Хаосомъ, время чудовищемъ, все поглащающимъ и вновь изрыгающимъ, людей — ефемерами, а себя — игралищемъ неумолимаго рока или — слпого случая?

Чувствительный.

Чувствительный рдко не ипохондрикъ, удивительно ли, если вся природа представляется ему печальною?— Мн кажется, онъ заслуживаетъ боле сожалніе нежели негодованіе нате, Но вы говорите, что онъ превосходное предпочитаетъ хорошему: кто сего не длаетъ?— Вы забыли, кажется, любезный другъ, нравственное предназначеніе человка.

Хладнокровный.

Донимаю: вы хотите сказать, что человкъ предназначенъ къ дятельности ума и сердца и къ достиженію возможнаго совершенства. По этому думаете вы’ что, на примръ, Гуронъ не достигаетъ цли бытія своего? что ему непремнно должно сдлаться Европейцемъ для полученія права называться человкомъ?— Разсуждать такимъ образомъ можетъ одинъ только надменный.— Какъ будто природа хочешь, чтобы вс люди были Европейцами!

Чувствительный.

Не Европейцами, говорю я, а истинными людьми. Таковъ ли Гуронъ? Онъ не мене Европейца одаренъ разсудкомъ и врно не для того, чтобы оставишь его безъ употребленія. Спрашиваю теперь, употребляетъ ли онъ его?— нтъ, слдовательно онъ не выполняетъ всего, къ чему предназначенъ, слдовательно онъ подобно младенцу, не есть еще человкъ совершенный.

Хладнокровный.

Вы слишкомъ скоро заключаете. Основываясь на томъ, что и онъ не мене Европейца одаренъ разсудкомъ, и зная, что природа ничего не длаетъ безъ цли, вы упрашиваете весьма справедливо, употребляетъ ли онъ разсудокъ свой. Но когда вы потомъ отвчаете — нтъ, вы не правы, онъ употребляетъ его такъ же, какъ и Европеецъ — только на другіе предметы. Или вы полагаете, что каждый человкъ долженъ, быть звздочетомъ, метафизикомъ, богословомъ, поэтомъ?—

Чувствительный.

Слдуетъ ли это изъ моихъ словъ?

Хладнокровный.

Конечно. Въ чемъ упрекали вы Гурона? въ томъ, что онъ не употребляетъ своего разсудка?— Но это оказалось несправедливымъ. Такъ чмъ же можно упрекать его еще, если не тмъ, что онъ не занимается умозрніями?

Чувствительный.

Прибавьте къ тому еще нравственность и скажите, маловажно ли это? Но для сего не нужно, чтобы каждый человкъ былъ непремнно звздочетомъ и т. д., нужно только не быть невждой. И вы никогда меня не уврите, чтобы тотъ, кто разсуждаетъ о вещахъ, служащихъ къ продолженію жизни, столько же соотвтствовалъ цли бытія своего, какъ человкъ просвщенный.—

Хладнокровный.

Все это хорошо, любезный другъ, но не уклонились ли мы отъ предмета нашего?

Чувствительный.

Нтъ. Если человкъ долженъ утончать свои способности, если онъ тогда только бываетъ счастливъ, когда вс силы существа его дйствуютъ: чувствительность неоспоримо служитъ къ его чести, и предметы, доставляющіе ей пищу, должны въ глазахъ его имть цну.

Хладнокровный.

Однакожъ древніе, столь просвщенные, столь образованные Греки не произвели ничего сентиментальнаго.— Трагедіи ихъ трогаютъ, это правда, но непосредственная цль сихъ твореній состояла у нихъ не въ томъ, чтобы трогать слушателей, а въ представленіи борьбы человсеской воли съ неизбжнымъ рокомъ. Отъ чего и происходитъ, шло имъ трагедіи боле ужасны, нежели трогательны.

Чувствительный.

Соглашаюсь, однако это не опровергаетъ словъ моихъ, ибо если Греки и не произвели творенія, питающаго чувствительность, это еще не доказываетъ, что такое твореніе худо, и что тотъ не хорошо длаетъ, кто имъ занимается. Извстно, что Греки -не понимали сердца человческаго такъ тонко, какъ ты новйшіе.

Хладнокровный.

Вы думаете, что и мудрецы Греціи не знали своего сердца?

Чувствительный.

Признаюсь, я этого мннія, Какая разница между ихъ самопознаніемъ и нашимъ! Вообще, сколь различно судятъ о себ два человка, изъ которыхъ одинъ не думаетъ, что есть свидтель при тайнйшихъ его помышленіяхъ, а другой убжденъ сердечною врою въ бытіи всезрящаго Ока!— Какъ надменъ первый! Какъ скроменъ послдній! Первый приписываетъ все самому себ, послдній же напротивъ Существу высочайшему.— Тотъ цнитъ себя высоко, зная сколько онъ приобрлъ, сей же думаетъ о себ мало, чувствуя, чего ему недостаетъ.— Греки жили для услажденія чувствъ, для славы, для выполненія обязанностей гражданина- — Если вы прочитаете Ксенофонта: то увидите, что и лучшій изъ всхъ Грековъ, Сократъ, былъ только Грекъ — что я говорю только Афинянинъ.— Что такое была его Калокагифія? Судя по нкоторому мсту въ Ксенофонтовомъ Симпозіон, она была ничто иное, какъ образованіе нравовъ въ соединеніи съ тлеснымъ упражненіемъ (Гимнастикой). Возмите теперь Кантово нравоученіе: какая разница!

Хладнокровный.

Чтожъ вы изъ этаго заключаете?

Чувствительный.

Что новйшимъ только извстно сердце во всхъ изгибахъ. чему не мало споспшествовало и свободное обращеніе съ женщинами. Вспомните, что такое значили женщины у Грековъ, даже у Римлянъ — не говорю уже о восточныхъ народахъ.— Сколь мало участвовали он въ длахъ общественныхъ,— У насъ женщины сидятъ иногда на престолахъ, споспшествуютъ образованію юношества, просвщаютъ своими твореніями, украшаютъ собою общежитіе. Сколь много прекраснаго производите а ими! Что бы мы безъ нихъ были?— Нравы Грековъ и Римлянъ смягчаемы были изящными художествами: въ наши времена художества не у всхъ народовъ процвтаютъ, а кротость и вжливость везд признаются общественными добродтелями.
Какъ не чтить женщинъ! он усыпаютъ
Путь нашъ цвтами, съ улыбкой сплещаютъ
Щастія узы, святой любви цпь,
Чистое пламя въ сердцахъ воспаляя,
Къ вчному благу нашъ духъ возвышая,
Въ рай превратить для насъ могутъ и степь.
Такимъ почти образомъ сказалъ объ нихъ Шиллеръ, глубокомысленный, благородный Шиллеръ, знавшій сердце, и власть надъ нимъ сего пола.

Хладнокровный,

Тмъ боле чести для древнихъ, что они и безъ помощи женщинъ произвели столько прекраснаго. Можешь быть отъ сего, и происходитъ, что мы въ ихъ твореніяхъ не замчаемъ той любви къ млочамъ, которыми многіе французы испортили свои сочиненія.—

Чувствительный.

Послднее справедливо, но должно ли обвинять за это женщинъ?— Словесность Англичанъ и Нмцовъ утончилась отъ нихъ, не испортилась и можетъ многими важными твореніями поравняться съ древнею.

Хладнокровный.

Уже ли вы думаете, что Словесность Нмецкая и Англинская не уступаетъ древней.

Чувствительный.

Съ нкоторыхъ сторонъ — конечно: со стороны жъ изображенія страстей — превосходитъ. Какой древній поэтъ знакомитъ насъ съ сердцемъ человческимъ такъ-какъ Шекспиръ, Ричардсонъ, Фильдингъ, Стернъ, Виландъ, Шиллеръ, а особливо, Гете?— Вс сіи Авторы исполненны чувствительности: вотъ лучшая ей похвала.

Хладнокровный.

Для меня довольно было узнать, какъ вы объ ней мыслите.— Но что вы скажете, когда въ наше время самыя женщины не уважаютъ ее, — что я говорю, смются надъ нею?

Чувствительный.

Слдствіе господствующихъ въ, публик мнній, жалкой Философіи просвтителей — Французовъ! Однако въ утшеніе себ можемъ мы сказать утвердительно, что почтеннйшія особы нжнаго пола не стыдятся еще чувствительности. Да и что такое женщина, ея стыдящаяся? Не всякая ли желаешь, чтобы ее любили? Чтожъ останется отъ любви, когда чувствительность изчезнетъ?— Одно то, о чемъ благовоспитанная женщина стыдится и помыслить ‘Милыя наши красавицы не знаютъ, что презирая чувствительность он унижаютъ самихъ себя’ Что бы он подумали, съ какимъ ужасомъ удалились бы он отъ своихъ обожателей, еслибъ сіи послдніе сказали имъ откровенно: ‘Вамъ неугодно, чтобъ мы цнили сердц ваше? Признаемся, мы любимъ въ васъ одну только наружность.’

Хладнокровный.

Однако это не оправдываетъ тхъ жалкихъ чувствительныхъ нашего пола, которые съ книгою въ рук бродятъ по полямъ, взлезаютъ на горы, скитаются по кладбищамъ, какъ будто у нихъ другаго дла не было, и наконецъ возвращаются домой усталые, изнуренные, неопрятные, съ пустою головою и пустымъ желудкомъ.

Чувствительный

Вы слишкомъ строги, любезный другъ, по крайней мр не всякой, кто бродитъ по полямъ и проч. иметъ Пустую голову. Вспомните, что и Петрарка любилъ поля, и Ионгъ и бродили по кладбищамъ: это однако не препятствовало имъ быти великими.

Хладнокровный,

Петрарка, Ионгъ, Клопштокъ любили, а любовь, какъ извстно, украшаетъ вс предметы: оживляетъ поля, одушевляетъ деревья и рки, согрваетъ холодныя могилы и находитъ везд что нибуть, достойное вниманія.

Чувствительный.

Можетъ быть и т влюблены, которыхъ вы осуждаете.

Хладнокровный.

Влюбленныхъ я не осуждаю. Но сколько и такихъ, которые за недостаткомъ дйствительнаго предмета влюблены — сами не знаютъ во что. Вы врно, любезный другъ, никогда не бродили по полямъ, лсамъ, кладбищамъ — разумется безъ дла.

Чувствительный.

Почему вы такъ думаете? напротивъ, я великій любитель полей, такъ же какъ и всего, что можетъ меня трогать: предметовъ почтенія И печали.— Но вы кажется все еще не примирились съ чувствительностію. Вникните въ сущность ея и вы найдете, что она есть такое состояніе, въ которомъ душа боле обыкновеннаго бываетъ способна принимать впечатлнія. Чтожъ тутъ худаго? Вы врно согласитесь, что человкъ чувствительный способне къ состраданію, нежели хладнокровный. Картины бдствій терзаютъ его столько что онъ и для одного уже спокойствія готовъ всмъ для нихъ пожертвовать. Это не есть добродтель, я согласенъ, но все однако лучше сдлать что нибуть доброе хотя для собственной пользы, нежели совсемъ того не длать.

Хладнокровный.

Лучше для того, кому оно сдлано, но виновника онаго поступка нельзя назвать достойнымъ человкомъ, ибо странно было бы вмнить ему въ достоинство то, что онъ сдлалъ для самаго себя. Знаете ли, какое изъ этаго можно вывесть заключеніе?

Чувствительный.

Что чувствительность противоположна чистой нравственности?

Хладнокровный.

Такъ точно. Вамъ извстно, Что Кантъ и здравой разумъ, требуютъ, чтобы никакія склонности или своекорыстныя побужденія не были виною добродтельнаго поступка, если хотимъ назвать его нравственнымъ. Чувствительный же слдуетъ во всемъ влеченію своего сердца, отъ чего онъ и производитъ дла согласныя съ нравственностью, а не нравственныя.

Чувствительный.

Вы не доказали того, что хотли доказать, уврьте меня, что чувствительный долженъ слдовать влеченію своего сердца, то есть, что онъ можетъ ему противиться и я соглашусь съ вами.

Хладнокровный.

Этаго я и не хотлъ доказывать. Чувствительный, равно какъ и всякой другой можетъ произвесть что нибудь нравственное, но на то время онъ перестаетъ быть чувствительнымъ. Однимъ словомъ — чтобы доказать, что чувствительность и нравственность находятся въ противоположности, довольно уже и того, что одно изъ нихъ изключаетъ другое. Впрочемъ это не препятствуетъ человку быть вмст и чувствительнымъ и нравственнымъ существомъ.

Чувствительный.

И не убавляетъ цны чувствительности.

Хладнокровный.

Почему?

Чувствительный.

Потому, что если чувствительность и нельзя еще назвать добродтелью — въ строгомъ смысл: однако она благородне своекорыстія, основаннаго на грубыхъ выгодахъ. еслибъ каждый человкъ принялъ за правило, во всемъ ею руководствоваться, тогда міръ получилъ бы другой видъ, а люди хотябъ и не имли еще права называться нравственными, по крайней мр могли бы называться добрыми людьми.

Хладнокровный

Въ этомъ я съ вами согласенъ.

Влад. Бриммеръ.

‘Соревнователь просвещенія и благотворенія’, Ч. 1, 1818.

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека