А. Ф. МЕРЗЛЯКОВ
Разбор оперы ‘Мельник’
Отрывок из чтения XX
ПРИМЕЧАНИЯ
Разбор оперы ‘Мельник’, Мерзляков Алексей Федорович, Год: 1817
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Русские эстетические трактаты первой трети XIX в.
В 2-х т. Т.
М., ‘Искусство’, 1974.
[…] Дабы сделать настоящее чтение наше полнее и доказать, что возможным образом стараюсь я удовлетворить столь почтенному, благородному любопытству вашему относительно наук изящных, намерен я представить теперь на рассуждение один литературный вопрос, предложенный мне друзьями моими. Он нимало не отдаляет нас от главной цели наших занятий. Дело касается известной всем драматической пьесы, которая пользовалась пятьдесят уже лет и будет еще пользоваться долго всеобщей благосклонностью,— пьесы, которую любят все сословия, несмотря на то, что она, кажется, сочинена в нравах только простого народа, которая представляется везде: в Эрмитаже, в публичных и частных театрах, и всегда, равно при счастливой и несчастливой игре певцов ‘и актеров, не теряет цены своей, которую все почти знают наизусть и поют — не по особливому достоинству музыки, но по чему-то другому, точно в ней самой заключенному. Вы не догадаетесь, что я говорю об опере ‘Мельник’. И трудно догадаться! Все ли знакомые с сею оперой, от Камчатки до Петербурга, знают, что ее автор г-н Аблесимов, которому прихотливая муза даровала сей единственный столь прочный памятник, кажется, шутя, случайно, в насмешку всем тем, кои всеми усильными способами и исканиями хотят приобресть ее божественную благосклонность, ничем не покупаемую. Вопрос, заданный мне, состоит в следующем: отчего так долго и постоянно опера ‘Мельник’ удерживалась на нашем театре? С охотою решаюсь испытать свои силы в ‘исследовании сего немаловажного вопроса, потому более, что, кажется, это послужить может новым доказательством важности правил, предлагаемых наукою, и доказательством того, что сии правила действительно извлечены из природы, ибо, как известно, Аблесимов не знал их, но Аблесимов знал природу, и она невзначай показалась ему в минуту счастливую в настоящем своем виде. Надеюсь, милостивые государи, что вы позволите мне весьма кратко разобрать сие необыкновенное явление на горизонте нашей словесности.
Трудно ли отгадать причину успехов ‘Мельника’?— скажут мне молодые наши судьи, решающие все одним словом. Довольно того, что она сочинена в русских нравах! Чего еще более? Признаюсь, милостивые государи, для меня недостаточно такое доказательство. Я знаю большое число пьес, сочиненных в русских нравах ученейшими, остроумнейшими мужами, но сии пьесы теряют или потеряли уже много от первого своего достоинства, они или совсем не играются, или по крайней мере, будучи играны, не принимаются с одинаковым восторгом. Знаю пьесы прекрасные, более сложные, нежели ‘Мельник’, более требующие дарования, более разнообразные, в стихах прекрасных,— и они забыты. Смотрят ли ныне с таким удовольствием, как прежде, на ‘Бригадира’, на ‘Недоросля’ — на сии, конечно, почтенные памятники блистательных дарований Фонвизина? Когда играют ‘Чудаков’, ‘Хвастуна’, ‘Сбитенщика’, ‘Скупого’ — сии славные произведения Княжнина? Часто ли видите вы, или с такою ли постоянною приятностью видите ‘Святки старинные’, ‘Ольгу’, ‘Ивана Царевича’ и проч., и проч., и проч.? Все сии оперы сочинены в русских нравах или, будучи подражаниями, так искусно приспособлены к русским нравам, что перестали быть подражаниями. Однако их не играют. Еще скажут мне: это не может быть доказательством общего вкуса в отношении к ‘Мельнику’: у нас игрывали 100 раз сряду ‘Русалку’, играют еще ‘Филатку’ и тому подобное. Позвольте, милостивые государи, напомнить: 1-е, что ‘Русалка’ имеет все очаровательные пособия со стороны декорации и музыки, в ‘Мельнике’ ничего этого нет. 2-е. ‘Русалка’, точно, привлекательна для людей обыкновенных, которые ограничивают свои удовольствия куклами и привидениями, а если высший класс образованный любил посещать театр для сей пьесы, то, без сомнения, не с каким-либо другим намерением, как только для того, чтобы проводить маленьких детей и показать им страшные маски и уродов. Что касается до ‘Филатки’, то он действительно есть забава только низшего класса и не более. Напротив того, ‘Мельника’ читают и знают равно все сословия, об нем говорят литераторы и нелитераторы, все ученые отдают ему справедливость, все знатоки изящного в нем находят красоты истинные, но самое главное и первое доказательство его изящества то, что общий голос публики 50 лет уже на его стороне, а общий голос публики есть священный голос самой природы. Итак, есть, без всякого сомнения, особенная сила в сем сочинении, которой оно постоянно и прочно действует на зрителей,— и я смею доказать, что она есть,— и наш ‘Мельник’ столь же действительно, как все лучшие трагедии и лучшие комедии, оправдывает перед публикой законы Аристотеля, уроки Горация и Буало, вообще науку вкуса. Испрашиваю малого терпения: я объясняюсь весьма в коротких словах.
1-е. Всякая пьеса комическая тем постояннее, продолжительнее действует, чем слабость, порок или предрассудок, в ней осмеиваемый, менее частный и временный, но более всеобщий и господствующий. Частные и временные слабости и пороки скоро исчезают и заменяются другими в обществе, как скоро оригиналы пропали — тогда теряют занимательность их копии или подражания. Благодаря богу, Скотинины и Простаковы повывелись, и мы, пленяясь остроумием Фонвизина, давно уже находим натяжку и слишком яркие цвета в его изображениях. Притом сии изображения стали ниже нас: они оскорбляют самолюбие отечественное, напоминая, каковы мы были и каковы из нас может быть, к сожалению, еще есть некоторые. Удовольствие слабеет, мы хладеем к пьесе при всех ее достоинствах. Итак, содержанием комедии и оперы должно быть смешное, приятное или забавное, которое не унижало бы нашей природы или нашего о себе мнения и льстило бы самолюбию нашему приятным времяпрепровождением на счет другого. Немногие пьесы правы с сей стороны, мой ‘Мельник’ есть образец для подражания. Басня его очень проста, обыкновенна и притом такая, которая в действительной природе повторяться будет до скончания века,— это свадьба, сделанная хитростью. Где ж нет таких свадеб, в каком сословии они не случаются и когда их не будет? Предмет, вечно занимательный для молодых красавиц, для женихов, для стариков и для старушек! Хитрость, употребленная при свадьбе, не порок черный, не действие души злой или подлой, но предрассудок общий, слабость, которой равно подвержены и простые поселяне и даже просвещенное дворянство. Кто не верит колдунам и демонам,— по крайней мере в тайне своего сердца? В понедельник не выезжают, с тринадцатым за стол не садятся, гонят вон того, кто соль просыплет, если заяц перебежит дорогу, возвращаются домой и проч., и проч. Хитрость моего колдуна мельника несравненно лучше, нежели увоз насильственный Софии, задуманный Простаковой, что бесчестно и отвратительно. Мельник же притом и не со злым, но с добрым намерением творит свои затеи, он хочет обвенчать любящих, а более всего помирить старика со старухою, что может быть любезнее? Этого мало: добродушный колдун не притворяется, он не фанфарон, не говорит, что производит чудеса какою-нибудь сверхъестественною силою, нет, он в первых словах рассказывает всю свою тайну: ‘Кто умеет жить обманом, все зовут того цыганом’ и проч. Правда, что он кажется корыстолюбив немножко и любит винцо: да разве и это не общий грех, на который мы не только не сердимся, но еще и сами любим? Итак, в действии целой пьесы нет ничего низкого и отвратительного. Свадьба, совершенная невинной хитростью, примиренный муж с женой — два семейства,— не низкая страсть, но общий предрассудок, употребленный на дело благое,— все хорошо! На это можно смотреть с большим удовольствием, нежели на богатого сына глупца, разлучающего чету любящихся, или на сластолюбца Клемана, вместе с ветреным барином отнимающего у невесты жениха, возвращающего после за несколько французских слов по предстательству шута.
2-е. Другое эстетическое достоинство в ‘Мельнике’ моем следующее: все лица просты, но не глупы до отвратительности, как Простаковы, как Филатки, не надуты сверх своего звания, как в некоторых других комических наших пьесах. Глупость презрительная, излишняя простота жалка, плутовство может нравиться до известной степени, несколько времени и не всем, вообще фарсы незаконно взошли на сцену благородной Талии. В ‘Мельнике’ этого нет. Все лица имеют качества приятные: все неглупы, все в известной степени милы. Мельник смышлен, догадлив, забавен, готов на услугу, Анкудин доволен своим состоянием или бытом крестьянским, постоянен r своих правилах, не завидует богатству и роскоши бар, держит свои права крепко, не легковерен, он тотчас готовится принять осторожность против колдуна, когда начал подозревать, что он его морочит, и тогда же берет сторону жены своей, стараясь об общем своем деле — о благе своей дочери. Следовательно, не для того, чтоб сделать досаду жене, он не соглашается с нею. Чего же лучше? Это хоть куда резонер! Фетинья имеет интерес свой особенный, она дворянского отродья и, может быть, прихотью своенравной фортуны или угнетенная сиротством и бедностью выдана за крестьянина. ‘Иссушил меня, как лучиночку’ и пр., и пр. Чувства и жалобы сей экс-дворянки делают ее забавной, но не (презрительной, скажу более: ее состояние и характер даже несколько трогательны. Заметьте, она хочет по крайней мере в лице милой своей дочери отыскать, возвратить прежние права свои, она имеет и упрямство, совершенно приличное ее характеру, который хорошо выдержан, ей при конце пьесы мечтается, что она не уступила мужу, но на своем поставила: ‘Так и быть, дочь моя будет все хоть за половинкою да дворянином’. Если я несчастлива, пусть будет дочь моя счастлива! Анюта, дщерь природы, представлена со всею простотою, искренностью, добродушием сельской девушки, которая любит и не может скрыть своих чувствований, в ней нет ни хитрости, ни ума высокого, ученого, ни философствования, ни наглости служанок, существующих во многих наших театральных поселянках. Филимон во всем смысле — добрый малый. Он не вдруг открывается мельнику в любимом своем чувстве, но сперва испытывает его ворожбой о конях,— это весьма натуральная черта и прекрасная. Мы никогда не можем прямо начать тем, что лежит у нас тяжело на сердце. А мой колдун, кажется, знал сердце человеческое. Хороша его и гордость, с какою он начал разговор свой с Анютой, которая хотела, по-видимому, от него уйти: мужчина пред милой женщиной выдерживает тон свой первую минуту только, а не более. Анютина чистосердечность и скромность очень милы. С досадою говорит она о мельнике: ‘Он помешал нам продолжать разговор’. Еще милее для меня неудовольствие ее против матери, посылающей за работу или спать. Беда, если в юном сердце девицы поселится любовь! Работа на ум не пойдет! Такое положение, конечно, не новое ни в эклоге, ни в драме, но всегда прекрасно. Заметьте самое время: вечер, удовольствие прогулки, часы нежных мечтаний — и сего-то удовольствия лишает ее мать!.. Однако не оттого лишает, чтобы она ее не любила, но именно заботясь об ее добром имени и приискании ей хорошего жениха. Так Аблесимов и с сей стороны умел облагородствовать в простоте свои характеры! Я сказал уже, кажется, что во всех сих характерах не примечается ничего злого или отвратительного: все добрые, и все в противоположности, в действии беспрерывном от начала до конца. Колдун имеет в виду свою законную награду — четверть ржи, полтину и пирушку, Анкудин и Фетинья — счастье дочери и доброго жениха, они хотя разделены в своих мнениях — но оба пекутся обо одном: пристроить свою Анюту, об счастье всякий думает своим образом, итак, они оба правы. Жених и невеста любезны.
Завязка пьесы: кто жених: дворянин или крестьянин? Согласятся ли супруги?
3-е. Мы заметили уже, что сия завязка не основана на пустом капризе Фетиньи и упрямстве Анкудина: она заключается в чувствах первой, как происшедшей от дворянского отродья, в чувствах, еще не убитых временем, что очень вероятно, ибо мы и умираем с привычками своей молодости, и потом она зависит от чувствований отца, довольного своим состоянием и желающего того же своим детям, итак, она в характерах и в самом существе басни, развязка происходит оттуда же. В этом искусстве колдун мой, мельник, выше многих знаменитейших наших комиков и трагиков! Комедия ‘Недоросль’ развязалась посторонней силой — пришедшей по случаю командой. Развязка ‘Мельника’ извлечена из характеров звания самых лиц, но несправедливо, по моему мнению, думают, что она держится только в одном слове — однодворец, это средство не дурно, но одно было бы слабо. Аблесимов подкрепил его прекрасными предшествующими сценами. Вы помните, что мельник успел показать прежде Филимона как матери, так и отцу, уже прежде по его старанию тот и другая его полюбили, потому что он хорош собой, богат, имеет челядинцев и множество всяких пожитков, он уже введен в дом, и Анюта давно страстно его любит: вот как хорошо приготовлена сия развязка. Осталось одно слово: однодворец, о котором спорить уже было нечего, ибо все наклонено заблаговременно в пользу любовников.
4-е. При хороших выдержанных характерах, при сохранении нравов и обычаев, игрищ и забав народных соблюдена чистота и свобода слога, что есть также весьма редкое качество в самых новейших и даже лучших наших операх. Какие стихи часто поются и ныне в переводных и оригинальных ариях — это ужас! Во многих не соблюдены даже первоначальные правила стопосложения! Напротив того, все песни в опере ‘Мельник’ хороши вообще, забавны, приятны, а некоторые черты в них прекрасны своей простотою и нежностью чувствований. Слог разговора натуральный, простой, народный, но не низкий, в ‘Мельнике’ нет ни одного слова подлого, нет ни одной двухсмысленности, от которой бы могла покраснеть невинность или вообще благородно воспитанная женщина. Между тем такими вздорами наполнена большая часть наших опер.
5-е. Много способствует успехам ‘Мельника’, конечно, выбор голосов из русских тесен, к которым всегда мы были привязаны, но это одно средство без занимательности лиц и действия мало бы помогало. Отчего в других пьесах русские песни не трогают нас с такою силой? Оттого, что в них нет красот существенных.
6-е. Ход целой пьесы натурален и прост. Все приходят и уходят в свое время и с намерением. Часто поются песни как будто без нужды, часто говорят в сторону весьма много слов, но это погрешности, так сказать, уже получившие привилегию, особливо в оперном спектакле. Есть, кажется, недостаток в сохранении единства времени. Откуда приехал Анкудин с мукою измолотою, когда мельник не видал его на мельнице, как признается он сам Фетинье? Бог с ним!..
Вот главные из причин, по которым маленькая сия опера удерживает свое достоинство постоянно и прочно. Они весьма важны, ибо многие ли творения похвалятся качествами, находящимися в ‘Мельнике’? Все лица прекрасны, действие просто и натурально, представлено в нравах и обычаях общих, а не частных, в слабостях также общих: как же не быть пьесе долговечною, подобно обществу, для которого она писана? ‘Мельник’, конечно, служит доказательством, что есть истинный вкус, несмотря на беспрерывные его изменения: он оправдывает нас самих и природу пред всеми авторами, которые сетуют на прихотливость публики. Теперь, если жалуется писатель, что его пьесу худо приняли или что она упала, отвечайте смело: в этом ты виноват, а не публика. ‘Мельник’ без всякого ходатайства, стараний, без похвальных стихов и речей умел всем вообще понравиться, восторжествовать над временем и нами и привязал навсегда наше к себе доброе мнение. Да здравствует мельник! Слава и честь колдуну-мельнику!
Критическая статья ‘Разбор оперы ‘Мельник’ (‘Вестник Европы’, 1817, No 6, стр. 113—126), которую Мерзляков называл ‘отрывком из чтения XX’.