И. В. Омулевскій
Разсказы въ осенніе вечера.
(Очерки изъ воспоминаній о погибшихъ людяхъ).
I.
Колесо генеральскаго тарантаса.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
(Разсказъ на этомъ прерывается въ рукописи).
Рассказы в осенние вечера, Омулевский Иннокентий Васильевич, Год: 1883
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Жилъ на свт нкто Андроха Малышевъ. Такъ, по крайней мр, называла вся деревня Медвдева своего общаго любимца, молодого, бездомнаго парня, считавшагося самымъ лихимъ ямщикомъ Медвдевской почтовой станціи. (Вотъ именно эта ‘лихость’ и сгубила Андроху, т. е. собственно не она, а сломавшееся отъ ея стремительнаго натиска колесо генеральскаго тарантаса, но не будемъ забгать впередъ). Что это былъ за чудесный парень! Уже одна вншность Андрохи подкупала сразу: рослая, стройная фигура, темнорусая голова съ нсколько горделивой посадкой, умные голубые глаза и лицо — кровь съ молокомъ. Недаромъ крестьянскія двки заглядывались на этого молодца, не было ни одной изъ нихъ, которая смотрла бы на него равнодушно, онъ имъ всмъ понемногу кружилъ головы. Но Андроха отнюдь не былъ угодникомъ прекраснаго пола своей деревни, онъ самъ даже и не заигрывалъ съ двками, а относился къ нимъ какъ-то покровительственно-ласково. Засмотрится, бывало, на него какая-нибудь двушка на вечеринк, начнетъ съ нимъ заигрывать, — нашъ парень только улыбается добродушно, да вдругъ и брякнетъ на всю избу:— ‘Чего глаза-то выпучила: не про тебя товаръ, смотри, не прогляди своего суженаго’. Не одн, впрочемъ, двицы — жаловали Андроху и деревенскіе парни за его стойкость, веселость и привтливость. ‘Андронъ Миронычъ и чорту дороги не уступитъ, — шутили про него старики:— на козла, пожалуй, посадитъ, довезетъ по спопутности, а бодаться рогами не дастъ’. Это очень мтко выражало характеръ разудалаго любимца деревни Медвдевой.
Андроха былъ одинокъ, какъ перстъ, отъ родителей онъ остался малолтнимъ сиротой, ни сестеръ, ни братьевъ у него не было, да и родныхъ тоже, — его вскормила и воспитала, можно сказать, вся деревня: сегодня одна семья накормитъ, а завтра другая приголубитъ, такъ онъ и росъ, пока не поступилъ въ ямщики. У Андрохи не было, какъ говорится, ни кола, ни двора, осталась ему, правда, отъ родителей ветхая избенка, да и та сгорла. ‘Андронъ Миронычъ у насъ мірской парень’, замчали медвдевскія старухи по поводу вскормленія Андрохи цлой деревней. И Андроха чувствовалъ это: всякому готовъ онъ былъ услужить, со всякимъ готовъ былъ подлиться послдней копейкой (полученной ‘на водку’ отъ тароватаго прозжающаго). Поэтому, у самого парня рдко водился грошъ за душой, хоть онъ и не бражничалъ и даже совсмъ не пилъ водки, какъ другіе ямщики. Зато у Андрохи были дв непобдимыя страсти: кони и псни. Пользуясь общей любовью деревни, онъ, въ то же время, былъ, кажется, любимцемъ и всхъ деревенскихъ лошадей. При встрч, любая изъ нихъ весело ржала, обнюхивала его и любовно протягивала къ нему морду. Андроха лзъ при этомъ въ боковой карманъ своего армяка и доставалъ оттуда кусокъ ржаного хлба, съ избыткомъ натертаго солью. Большой запасъ такихъ кусковъ былъ при немъ неизмнно. Ни у кого не учась, Андроха получше иного ветеринара зналъ всякія конскія болзни и мастеръ былъ лчить ихъ. Ужъ если, бывало, посмотритъ онъ пристально въ глаза больной лошади, да скажетъ, насупясь и потупясь: ‘не бгать ей больше’, — такъ всякій мужикъ прямо понимаетъ, что она и двухъ сутокъ не выживетъ. Съ малолтства еще Андроха гонялъ деревенскій табунъ въ поле, проводилъ съ нимъ одинъ-одинешенекъ цлыя ночи, и, вроятно, именно здсь развилась въ парн его неудержимая страсть къ конямъ. До поступленія въ ямщики, на девятнадцатомъ году, онъ внезапно выправилъ паспортъ и ушелъ въ ближайшій городъ на заработки, тамъ онъ нанялся въ кучера къ какому-то богатому купцу. Три года прослужилъ у него Андроха, велъ себя все время безукоризненно и, отказываясь упорно отъ всякихъ городскихъ соблазновъ, сберегая каждую копейку, усплъ наконецъ скопить настолько деньжонокъ, что могъ уже обзавестись собственной тройкой. Это было его завтной мечтой, и, когда ея осуществленіе оказалось возможнымъ, онъ ушелъ обратно въ деревню, не поддавшись даже на общаніе купца относительно двойной прибавки жалованья. ‘Погонять свою тройку хочется’, ршительно отвчалъ Андроха на вс его упрашиванья — и ушелъ. Медвдевскіе обыватели сперва было нсколько косо и недоврчиво взглянули на своего вернувшагося любимца: не попортилъ ли, молъ, его городъ? Но, присмотрвшись пристальне къ парню, они разомъ ршили, что Андроха, какъ былъ Андрохой, такъ имъ и остался, — и приняли его снова съ распростертыми объятіями. Завелъ себ Малышевъ тройку, да такихъ подобралъ коней, что и ‘лшій ихъ не обгонитъ’, какъ выражался на этотъ счетъ самъ Степанъ Никифорычъ — посдвшій въ почтовыхъ бояхъ смотритель станціи. Поступивъ въ ямщики, Андроха вмст съ тмъ нанялся къ нему въ работники, такъ что жилъ въ ямской изб на всемъ готовомъ. Благодаря исключительнымъ качествамъ своей тройки, своимъ лихимъ пріемамъ и интимнымъ отношеніямъ между смотрителемъ и почтсодержателемъ, Андроха пользовался нсколько привилегированнымъ положеніемъ: не соблюдая строго очереди, онъ возилъ преимущественно курьеровъ и всякое необычное начальство.
Бездомность и скудость не тяготили Андроху. Если у парня не было ни кола, ни двора, и рдко водился грошъ за душой, зато ему принадлежало настоящее сокровище, добытое имъ по милости его второй страсти — страсти къ пснямъ. Сокровище это олицетворялось въ лиц Андрохиной невсты, красавицы Настасьи, единственной дочери зажиточнаго крестьянина Семена Пряхина, жившаго въ ближайшемъ сел, гд была сосдняя станція. Добылъ Андроха свое сокровище слдующимъ негаданнымъ образомъ. Самъ большой мастеръ пть, онъ любилъ псни едва ли не больше коней, и какъ прослышитъ, бывало, о комъ-нибудь, кто хорошо поетъ, такъ нашего парня тогда и на цпи не удержишь: хоть сорокъ верстъ крюку дастъ, а псню послушаетъ. Однажды, въ праздничный день, Андроха свезъ кого-то въ сосднее село Рыбное и на обратномъ пути захалъ въ тамошній трактиръ ‘побаловаться чайкомъ’ на полученный отъ сдока двугривенный. Дло было лтомъ, подъ вечеръ. Во второй комнат трактира бражничала молодежь и громко о чемъ-то спорила. Андроха прислушался.
— Я теб говорю, что ужъ это врно будетъ, — доказывалъ кто-то съ большимъ задоромъ:— ежели только наши двки станутъ сегодня хороводъ водить, я эту Настьку Пряхину оконфузю, спесь у нея собью…
— Да она теб не поддастся, дуракъ, скоре бы самому-то спеси не убавили.— насмшливо возразилъ чей-то другой голосъ, нсколько захмелвшій.— Въ чемъ ея спесь такая? Ты вотъ научи свою Матреху пть, какъ Настька, тогда и куражься!
Андроха совсмъ навострилъ уши.
— Эка невидаль — пть! — продолжалъ еще съ большимъ задоромъ первый спорящій, очевидно, задтый за живое.— Пой, да не тычь этимъ всякому въ глаза, не насмхайся надъ другими! А она, шкура, вчерась говоритъ Матрех:— ‘У тебя, говоритъ, Матреша, въ горл-то словно кто лучинки щипаетъ…’
— А ты сперва вынь у нея оттуда эти самыя лучинки-то да и куражься потомъ, — замтилъ прежнимъ тономъ другой спорящій.
Молодежь дружно захохотала.
— Да полно вамъ спорить-то, — вмшался третій голосъ:— коего чорта вы увязались! Извстно, сколько ни толкуй, а ужъ супротивъ Настьки не споетъ у насъ ни одна. Пойдемъ лучше, ребята, двокъ на хороводъ заманивать.
Споръ на этомъ прекратился, и молодежь шумной кучкой вышла изъ трактира на улицу.
Андроха сидлъ какъ на иголкахъ. ‘Что это за Настька? и какія-такія она псни поетъ?’ неотвязно вертлось у него въ голов. Сталъ онъ разспрашивать сидльца и узналъ, между прочимъ, что нкто вдовый крестьянинъ Пряхинъ держитъ въ сел лавочку, и что въ ней торгуетъ дочка его, Настасья Семеновна, такъ вотъ она-то и мастерица пть. Для Андрохи было достаточно этого. Онъ живо выпрягъ лошадей, засыпалъ имъ корму и, сдавъ ихъ вмст съ повозкой на попеченіе дворника, торопливо пошелъ по селу, прямо къ указанной лавочк. У парня такъ и ёкнуло сердце, когда онъ вошелъ туда и спросилъ себ пачку какихъ-то грошовыхъ папиросъ: къ нему вышла двушка поразительной красоты, съ задорливымъ, вызывающимъ взглядомъ темно-карихъ глазъ. Она была одта попраздничному, и на конц густой темно-каштановой косы ея, заплетенной въ дв пряди, ярко аллась широкая лента. Андроха съ большимъ смущеньемъ и неловкостью раскупоривалъ поданныя ему папиросы, а красавица не то ласково, не то насмшливо поглядывала на него, улыбаясь.
— А что, не вы ли будете Настасья Семеновна?— робко освдомился онъ наконецъ.
Двушка недоумчиво вскинула на него глаза, слегка покраснла и быстро отвтила, доставая съ полки спички:
— Я, а вы меня какъ знаете?
— Да я-то самъ, признаться, не знаю, — пояснилъ, уже нсколько развязне, Андроха:— а сказывали мн, что вы поете оченно хорошо…
— Хорошо не хорошо, а про меня ладно, ну, такъ что же?
— Да то-то вотъ, молъ, послушать бы хотлось…— сказалъ добродушно парень, тряхнувъ волосами, и самъ улыбнулся наивности своей рчи.
Двушка тоже улыбнулась.
— Есть квасъ, да не про васъ, — отвтила она игриво.
— Можетъ, хоть на донышк и про насъ капелька останется, — замтилъ ей въ тонъ Андроха.
— А вы сами-то поете?— спросила вдругъ Пряхина, зажигая спичку и поднося огня собесднику.
— Какъ же! балуемся малость. Нельзя ли, Настасья Семеновна, уважить… спть-то?
— Такъ вотъ я вамъ сейчасъ и запла! — весело разсмялась двушка:— въ самый разъ въ лавк пть, больше покупателей наберется…
И она неудержимо расхохоталась,
— Уважьте, сдлайте милость…— настаивалъ молодцовато Андроха.— Зачмъ безпремнно въ лавк? можно и въ другомъ мст спть. Мы тоже эти порядки знаемъ, сами тоже готовы уважить, какъ если что…
— Чмъ же вы меня уважите? — лукаво спросила Настасья.
— Да вотъ хоть на троечк прокатить можемъ, коли вамъ не въ спесь.
— А вы изъ какихъ будете?
— Мы ямщики, Медвдевскую станцію, поди, знаете, — такъ мы оттудова, значитъ.
— Знаю, а какъ васъ звать?
— Да дома-то меня больше Андрохой Малышевымъ кличутъ, тоже и Андрономъ Миронычемъ когда, а вамъ какъ угодно.
— Слыхала, слыхала…— молвила двушка, оживляясь:— тятенька сказывалъ, что у васъ первйшая тройка, и сами вы, значитъ, первющій ямщикъ.
— здимъ помаленьку, ничего, кони добрые, — потупился Андроха, весь вспыхнувъ.
Пряхина помолчала съ минуту, подумала о чемъ-то и, тоже застыдившись, тихо промолвила:
— Ужо, можетъ, наши двушки хороводъ сегодня соберутъ, приходите, коли не удете: станутъ вс псни пть, такъ и я не отстану.
— Вотъ за это благодаримъ покорно! Зачмъ узжать? Нарочито останемся: тоже и сами споемъ, коли не побрезгуете. До пріятнаго повиданія, Настасья Семеновна!
Андроха заплатилъ деньги, степенно поклонился и тотчасъ же вышелъ. Но подъ этой наружной степенностью парень уносилъ съ собой цлую внутреннюю бурю, никогда еще не испытывалъ онъ ничего подобнаго тому захватывающему впечатлнію, какое произвела на него минутная бесда съ развязной дочкой крестьянина Пряхина. ‘Ну, ужъ и королевна же!’ — резюмировалъ Малышевъ свое впечатлніе, разсянно шагая по направленію къ трактиру. Смло можно было сказать, что съ этой минуты у парня внезапно зародилась новая страсть, общавшая въ скоромъ времени поглотить дв остальныя. Въ трактир Андроха просидлъ часа полтора, сдалъ свой армякъ прежнему дворнику и, оставшись въ красной кумачной рубах поверхъ плисовыхъ шароваръ, пошелъ шататься по селу, чтобъ не пропустить хоровода. Малышевъ смотрлъ теперь настоящимъ деревенскимъ щеголемъ. Лихо заломивъ на бекрень поярковую шляпу съ перомъ, онъ съ нкоторымъ самоуваженіемъ посматривалъ на встрчныхъ сельскихъ обывателей и, отъ времени до времени, слегка похлестывалъ по земл новенькимъ бичомъ, висвшимъ у него на правой рук.
Солнце уже закатилось и начинались сумерки, когда Андроха различилъ вдали пеструю кучку народа…