Рассказ старого монаха
Рассказ старого монаха
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Рассказ старого монаха, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1930
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 1. ‘Моя жизнь’: Мемуары, Рассказы (1929-1935)
М., ‘Русский путь’, 2010.
Кубенское озеро большое. С одного берега не видно другого. И высится вдали, как бы выступая из вод, каменный монастырь.
В эпоху удельной Руси, в междоусобие, сюда ушел младший брат князя Вологодского и поселился на камнях маленького островка на озере Кубени. Пошла молва об отшельнике, стали почитать его и ездить к нему за советами. Слава его росла, все говорили о нем как о человеке праведном и кротком. Услышал об этом и старший его брат, князь Вологодский, и послал однажды к нему слуг с подарками и нарядами княжескими и просил его вернуться назад в Вологду. Тот благодарил, но не вернулся. Тогда в другой раз послал к нему слуг старший брат и приказал им ослепить его, и они ослепили его. А после на месте том, на маленьком острове, вырос большой каменный монастырь…
Вместе с В.А. Серовым мы взяли лодку на озере этом и поплыли на другую сторону. Плыли долго и убедились, что озеро Кубенское — мелкое озеро, вода светлая, все дно видно, песок, камушки, рыбешки бежали от лодки нашей, и как стрелы проносились крупные рыбы.
Остановились мы у берега, покрытого сочной травой и осокой. Утки стаями взлетали перед нами.
На берегу увидели мы жалкую нищенскую постройку — из бревен с одним окном и покосившимся крылечком.
Мы постучались, дверь отпер нам большого роста, с густыми волосами и седой бородой, старик-монах.
— Войдите, здравствуйте! — просто сказал он.
Убогая изба, и в ней стол, скамья, аналой с книгой в углу, образа. Перед образами лампада. Помню на столе тарелку с рыбками, похожими на кильки, хлеб, бутылку и рюмку.
Монах, предложив нам сесть, опустился на скамью. Тут я заметил огромный рост его и богатырские плечи. Он смотрел на нас черными глазами, отяжелевшим взором. Спросил — кто мы и откуда, и, когда узнал, что мы художники, как-то сразу повеселел и попросил выпить — ‘вот винцо!’ — и закусить рыбкой.
— Только вот солона не в меру,— сказал старик, угощая нас.
Я заметил:
— Какое хорошее у вас озеро, раздольное.
Он согласился:
— Чего же еще? Приволье здесь и радость, и берега ласковые. Летом рай земной. Красота Творца Всевышнего…
И через несколько минут он рассказывал нам:
— Вот по весне лед идет, из реки Кубино, а там треба, ну, и шествуешь… В челне нельзя — лед сшибет. Бывает вода во-о! — монах показал на шею,— Дары держишь и Евангелие над головою. Холод, вода холодная… Ведь вот, кажется, утонешь — ничего, мелкое озеро. И что бы тут? Ничего, не простужался. Сила во мне есть, а уж стар я… Голос был у меня. И посейчас вот… Вот рюмка налита, глядите-ка!
Монах уперся глазами в рюмку с водкой, раскрыл рот и громко густым басом вдруг возопил:
— Высокопреосвященнейшему господину нашему, митрополиту…
И под воздействием мощных звуков его голоса водка вся вылилась из рюмки на стол.
— Видите, голос-то у меня какой! Все знают. За голос-то и подносят… Ну, да слабость это. Живу я здесь в пустыни один. Кругом никого. Это вот вы зашли, редко кто завернет, а то деревни тут далече. Все по ту сторону. До Каменного-то монастыря верст пятнадцать есть. Хожу туда… Ну, дадут вот, что ли, рыбку соленую, а что скоромного — ни-ни, никогда…
— А давно это вы в монахи пошли, отец? — спросил я.
— Давно…— И, помолчав, он добавил: — Через женщину, соблазнился я женщиной… Теперь я монах, а ее благодарю и каждый день приношу молитву за нее, аз, грешный…
— А почему? — заинтересовался Серов.
— А потому, что она в том не виновата, красота… Я был семнадцати годов, служил в лавке купцов Зверевых. Дюж парень я был. Волосы, как у Самсона, кудрявые. Вот так я и соблазнился… И я так ее полюбил, что все бросил — и лавку, и отца, и мать. Только ею и жил. И дожидался ее по оврагам да загородам целыми днями и ночами… И наберу я, бывало, цветов, красоты земной, когда придет она, надену на нее цветы и невестой своей называл ее. Что бы она ни захотела, все делал… Воровал… Да ловко так! А она не была свободна, замужем. Я и не знал ничего долго — все лгала мне… И ее я тут, как узнал, чуть не убил за неправду… Очуялся и ушел в затвор, стал Писанию учиться и принял сан монашеский… Вот и все… И в Вологде не был с тех пор я. Не мог смотреть мест тех, где шаги ее шли… И слышал я, что стала она жизни блудной, красота ее сгубила ее… Вот и все… И слышал я, померла она. Долго я ее видел в сонном видении, глаза ее видел,— а как померла, то более не видел… Вот и все… Да соберу я цветов на лугу, посмотрю кругом — никого нет. И брошу я цветы в ту сторону, где Вологда и там могила ее, и молюсь я, и плачу. И так легко и радостно станет в душе моей. И жалко мне, так жалко чего-то.
Монах остановился, в глазах его блеснули слезы, но тотчас же, оправившись, он прибавил: ‘Ну, вот и все…’
— И верю я,— продолжал он,— что в смертный час придет она после вздоха последнего моего. Вся она, белая и красивая, вся в цветах, ясная. Но молчат уста ее и никогда не скажут ничего, ни хулы, ни греха… И аз, грешный монах, в вине тонущий, приемлю неведомо грех и грешу, бросаю по весне цветы туда, в ту сторону…
Старик махнул рукой в пространство и опять прибавил только свое: ‘Вот и все…’ Мы стали прощаться.
Взяв в свои руки медный крест, висевший на его груди на грязном подряснике, монах сказал:
— Да хранит вас светлая правда Господня и мир человеческий! Простите меня… Мы вышли. Озеро было тихое, и облака, большие, розовые, отражались в нем, и чайки, блестя крыльями, в вольном полете носились над водой.
Минули года, умер В.А. Серов, и жена его Ольга Федоровна рассказала мне, что последняя фраза Валентина Серова перед смертью была: ‘Вот и все’. И вспомнился мне старый монах на Кубенском озере, к которому зашли мы в годы юные, в годы надежд.
Рассказ старого монаха — Впервые: Возрождение. 1930.24 июня. Рассказ имеет подзаголовок: Из воспоминаний художника. Входит в издание ‘Константин Коровин вспоминает…’. Схожий сюжет повторяется в рассказе ‘Северный край’. Печатается по газетному тексту.