Рассказ купца, Горбунов Орест Федорович, Год: 1867 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 6 минут(ы)

СЦЕНЫ ИЗЪ НАРОДНАГО БЫТА.

СОЧИНЕНІЕ ОР. ГОРБУНОВА.

ЧЕТВЕРТОЕ ДОБАВЛЕННОЕ ИЗДАНІЕ.

МОСКВА.
Изданіе Н. Шамова, Больш. Грузинская ул., свой домъ, въ Москв.
1900.

РАЗСКАЗЪ КУПЦА
ПРО ЗООЛОГИЧЕСКІЙ САДЪ И ГОЛИЦЫНСКІЕ КОНЦЕРТЫ.

То есть истинно я вамъ доложу, Кузьма Петровичъ, удивленія достойно этотъ самый таперича Зоологическій садъ. Изволите ли видть, собрались мы въ его съ однимъ благопріятелемъ, на Смоленскомъ торгуетъ, Иванъ Семеновъ прозывается, можетъ знаете, у него тутъ на стрлк погребокъ имется. Читаемъ этто въ газетахъ пропечатано: такъ и такъ, что вотъ дескать новые зври пріхали: Еноты, Агупи, другіе и при ихъ еще тюлень прибылъ, и окромя всего эфтаго сказано, господинъ князь Голицынъ будетъ начальствовать надъ тремя стами человкъ, и споетъ любимйшіе романсы русской публики, между которыми по первому разу: во всей деревни Катенька, и еще: внизъ по матушк по Волг.

Вотъ, сударь теб мой, наняли мы полукаляску за два двугривенныхъ, выпили для куража по два стаканчика рябиновки и шаркнули прямо въ этотъ самый Зоологическій садъ. Подъзжаемъ къ главному подъзду, какъ слдоваетъ, взяли съ насъ по двугривенному съ персоны, вошли. Прудища эдакой здоровенный, все едино какъ бы къ примру озеро какое, и по этому таперича пруду и лебеди, и гуси, и утки, и всякая домашняя и заграничная птица, и то есть, я вамъ доложу, только чорта съ рогами нтъ, то есть и есть нчто въ род похожее, полканъ прозывается, два аршина въ носу иметъ, ну все же скорй на птицу помахиваетъ. Ну вотъ ладно. Идемъ это мы, сударь теб мой, и самый первый зврь въ клтк тутъ по правую руку иметъ какое-то особенное тлосложеніе, ходитъ это, понимаете, на заднихъ ногахъ и хвостомъ подпирается, что думаю за чортъ такой. Кавалеръ, говорю, какъ этотъ зврь прозывается? Кинкара, говоритъ. А что, говорю, опасный? Очинно, говоритъ, опасный, этимъ, говоритъ, самымъ хвостомъ можетъ на смерть зашибить. А коли такъ пойдемъ, говорю, Иванъ Семеновъ отъ грха подальше, потому ужъ послднее дло, коли ежели хвостомъ да на смерть, да еще при публик. Идемъ, сударь теб мой, дальше, цвтовъ, я вамъ доложу — море, какъ есть море, и чортъ е знаетъ какого только фасону нтъ: и птушки, и гребешки, и фукцій, и то есть вся ботаника на ладони. Идемъ дальше, подошли къ попугаямъ, можешь вообразить: прекрасивйшая птица, но голосища непомрный, иной разъ такъ рявкнетъ, что съ человкомъ перемшаетъ. Пойдемъ, говорю, Иванъ Семеновъ, прямо въ звринецъ, нечего говорю, намъ тутъ птицъ-то разглядывать, потому какъ она какъ была птица, такъ и будетъ птица, ни чорта ей длать-то, прости Богъ грха, а вотъ говорю на слона полюбуемся, такъ тотъ — другое.

Приходимъ, сударь теб мой, мы въ самый этотъ звринецъ и видимъ на самомъ первомъ план стоитъ слонъ. Ну какъ есть слонъ въ натуральной величин, и самый этотъ при емъ услужающій при насъ, Кузьма Петровичъ, сей-часъ умереть, при насъ, сей часъ это ему скомандовалъ, тотъ его на хоботъ и на голову. Признаться сказать ороблъ я маленько, что думаю, если онъ ему подъ сердитый часъ попадетъ, да онъ его, вмсто того чтобъ на голову да чрезъ голову махнетъ, вдь пожалуй не токма что человческаго званія, а даже и мокраго мста не останется. Какъ, говорю, ты объ этомъ полагаешь, Иванъ Семеновъ? На счетъ чего? говоритъ, а на счетъ подъема-то! вдь дурно будетъ? да, говоритъ, будетъ не хорошо, еще, пожалуй, въ свидтели заберутъ. А коли, говоритъ, въ свидтели, пойдемъ, говорю, дальше. Прошли мы этто мимо львовъ и тигровъ и прямо къ обезьянамъ. Очинно я этихъ зврей люблю, Кузьма Петровичъ, ужъ больно занятны, то есть какъ это они во всемъ человку подражаютъ, удивленія достойно. Одно только, что для глазъ непріятно, это, доложу я вамъ, обезьяны эти ужъ очинно безчинствуютъ, то есть даже очинно много позволяютъ себ при глазахъ публики, и нтъ кажись безстыдне этого звря, таперича къ примру: стоятъ передъ ними барыни и они другъ на дружк блохъ ищутъ, даже хуже того — пустяками занимаются.

Ну вотъ-съ хорошо, оглядмши, сударь мой, все какъ слдоваетъ: медвдей, волковъ и прочее, отправились мы на другую половину, гд господинъ князь Голицынъ долженъ былъ дйствовать. Только, знаете ли, хотли мы, было, спускаться подъ мостъ, откуда не возмись кавалеръ въ полной форм, и разъ поперегъ дороги, непущаетъ значитъ. Билетъ, говоритъ, позвольте. Мы говоримъ, мы пропущены. Этто, говоритъ, особенно, а это говоритъ, особенно. Сколько же говорю теб капиталовъ желательно, да говоритъ по двугривенному съ особы. Получи, говорю, и стань къ сторонк, потому неравно подумаютъ, что за дебаширство насъ прижимаютъ.

Вышли мы этто изъ подъ моста и прямо значитъ пошли на скамечки, чтобы поспокойнй было, подходимъ не пущаютъ. А что, говорю, кавалеръ, посидть на эвтихъ мстахъ возможно? возможно говоритъ. Съ платой, говорю, аль даромъ? Съ платой, говоритъ. Цна? Три двугривенныхъ. То есть какъ же, въ одномъ мст и три раза деньги берутъ!… Ну, думаю, не спроста все это: у воротъ двугривенный, на мосту двугривенный, а коли ежели присядешь — три двугривенныхъ. Стало быть, говорю, коли ежели мы таперича потребуемъ рюмку очищенной, это тоже двугривенный означаетъ? Это говоритъ, за буфетомъ справьтесь. А пойдемъ, говорю, Иванъ Семеновъ наведемъ ревизію, какъ здсь, что и почемъ, — зло-то меня очинно взяло. Чкнули, сударь ты мой, мы по дв рюмочки въ апетитъ, взяли съ насъ честно и благородно, и пошли мы обратно слушать господина князя Голицына. Ну, я вамъ доложу, Кузьма Петровичъ, разодолжилъ, истинно говорю, разодолжилъ. Бесдка этто, знаете, гд он находятся, полуцыркулемъ выведена и съ возвышеніемъ, такъ что какъ ежели он таперича выстроются, всхъ до одного видно. Подошли этто мы какъ возможно ближе, навострили слухъ и зрніе, и какъ только изготовились сей-часъ этотъ самый князь Голицынъ палочкой своей скомандывалъ: разъ, два, три, и пошла писать. По началу, сударь, онъ все больше по итальянскимъ аріямъ прохаживался, ну псенки эти, доложу я вамъ, намъ не по чувству. И складно, кажись, и голоса вс въ подбор, да главная причина — за сердце не беретъ. Погодимъ думаю, что дальше будетъ, ну и дождались: шаркнулъ, сударь мой, военную псню ‘На Валдайскихъ на горахъ’, ну — всего капиталу ршишься, то есть это таперича голоса, трубы, барабанъ, это все вмст, звукъ я вамъ доложу, и чортъ е знаетъ, какъ можно выдумать. Погоди, говорю, Иванъ Семеновъ, въ другомъ No обозначено ‘Во всей деревни Катинька’, это тоже, надо полагать, отлично выйдетъ, потому наша, россійская. Эту самую псню я еще въ прикащикахъ пвалъ, знакомый романсикъ, а по этой, говорю, причин передъ Катинькой мы безпремнно кувырнемъ. Хорошо-съ, кувырнули мы, сударь мой, передъ Катинькой по бакальчику, и, признаться сказать, маленько вступило. Выслушали мы самую эту пснку, очинно она намъ понравилась, а голова, сударь теб мой, начала маленько побаливать. Прочитай, говорю Иванъ Семеновъ, кое мсто обозначенно ‘Внизъ по матушк’. При самомъ говоритъ, при конц. Пойдемъ, говорю, пройдемся маленько, а то меня ужъ больно разшибаетъ. Да, говоритъ, прокатимся на пароход. Идемъ мы, подошли къ пароходу, кавалеръ, говорю, пару билетовъ, — цна? Два двугривенныхъ, чтобъ ты, говорю, пусто было. легче было бы, еслибы полтину серебра спросилъ. Только у васъ и цна на все, что двугривенный, чисто за насмшку счелъ, обидлся, сударь мой, очинно обидлся, да и въ голов-то было. Пойдемъ, говорю, Иванъ Семеновъ, задаромъ не поду. Пойдемъ, говорю, лучше поправимся маненько, выпьемъ по единой, выслушаемъ ‘Внизъ по матушк’ и по домамъ. Выпили мы, сударь мой, еще по дв рюмочки и пошли опять на свое мсто, глядимъ — занято, стоитъ, должно изъ нашего купеческаго брата, тушный эдакой, и какъ есть весь видъ загородилъ. Позвольте, говорю, почтенный, мы дапрежъ васъ на этомъ мст стояли, стало, говорю, по закону, оно и сейчасъ намъ принадлежитъ. А что, говоритъ, али не видно? то-то, говорю, не видно. Посторонился — уважительный такой, ну вотъ хорошо-съ. Читаемъ по росписанію, что слдовать должно, обозначено, что вотъ дескать ‘Камаринской’ по желанію дамъ. Иванъ Семеновъ! чувствуешь, говорю, что это означаетъ? На счетъ чиво, говоритъ? Да на счетъ дамъ-то? Чтожъ, говоритъ? Эхъ ты, говорю, статуй, а еще московской обыватель… Понимаешь, для чего имъ это желательно? для того имъ желательно, что музыка эта имъ оченно по карахтеру, а коли ежели она барышнямъ по карахтеру, что же намто осталось длать, а по сей причин пойдемъ, говорю, и въ останный разъ кувырнемъ для восторгу. Вдь не вытерпли, сударь мой, кувырнули. Вышли оттедого и ужъ слышимъ — ‘Вдоль по матушк по Волг’. Ну, Кузьма Петровичъ, тутъ меня расшибло, такъ таки вотъ расшибло,— досконально расшибло. Слезы, сударь мой, чувство, за сердце перехватило — шабашъ!.. и пьянъ-то я, и оченно мн пріятно-то, то-есть, стою ровно статуй какой, самъ себя не понимаю, чисто оглашенный. Вдь не выдержалъ, сударь мой, на конц ура закричалъ, такъ таки вотъ во всю глотку и царапнулъ — ура!.. да и только, сейчасъ это къ намъ кавалеръ: пожалуйте, говоритъ, знакомые за вами дослали.

— Аткедо? говорю. Да вотъ, говоритъ, рядомъ. Довелъ насъ до забора. Вотъ тутъ, говоритъ, извольте, за калиткой дожидаютъ. Только этто мы за калитку, а онъ сейчасъ ее разъ на замокъ, счастливо, говоритъ, оставаться, а завтра охмлиться милости просимъ. Э думаю, вотъ что означаетъ ура-то! Иванъ Семеновъ, говорю, пьянъ я? Да есть, говоритъ, маненько. А что, говорю, задемъ? Нтъ, говоритъ, очинно поздно, жена дожидаетъ, до двора лучше. Ладно, думаю. Такъ вотъ, сударь мой, дла-то какія, опосля эвтаго разу три дня охмлялся. Стоитъ эта псня въ голов и шабашъ! Да вдь чего-съ, какъ за рюмку, такъ ‘Вдоль по матушк’. Одурлъ, совсмъ одурлъ, до зеленаго змя опился. Родительниц дай Богъ здоровья: странника одного призвала, такъ тотъ меня насилу отчиталъ, а то кричу ура и шабашъ! И мысли въ голов имю самыя гнусныя.

СЦЕНЫ ИЗЪ НАРОДНАГО БЫТА.

РАЗСКАЗЪ КУПЦАПРО ЗООЛОГИЧЕСКІЙ САДЪ И ГОЛИЦЫНСКІЕ КОНЦЕРТЫ.

Читайте также:

РАЗСКАЗЪ КУПЦА
ПРО ЗООЛОГИЧЕСКІЙ САДЪ И ГОЛИЦЫНСКІЕ КОНЦЕРТЫ.