Разсказъ калифорнца.
Разсказъ калифорнца.
Марка Твэна.
Марка Твэна.
Перев. съ англійскаго М. Андреевой.
‘Міръ Божій’, No 12, 1902
Рассказ калифорнца, Твен Марк, Год: 1893
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Однажды, лтъ тридцать пять тому назадъ, я длалъ изысканія по теченію богатой золотыми розсыпями рки Станислаусъ. Я бродилъ цлые дни съ киркой, тазомъ и рогомъ и промывалъ песокъ то здсь, то тамъ, надясь каждый моментъ найти богатое золотомъ мсто и никогда не находя его. Это была прелестная мстность — прохладная, тнистая, благовонная и нкогда, много лтъ тому назадъ, заселенная, но затмъ люди оставили ее, и очаровательный рай превратился въ пустыню. Люди ушли, когда поверхностный слой розсыпей былъ выработанъ. И вотъ, на томъ мст, гд нкогда стоялъ маленькій дловой городокъ съ банками, редакціями газетъ и страховыми компаніями, съ меромъ и альдерменомъ, теперь разстилалась только широкая изумрудная поляна, на которой не осталось ни малйшихъ слдовъ ютившейся здсь человческой жизни. Это мсто находилось по дорог къ Тотлтауну. Неподалеку отъ него, можно было, отъ времени до времени, увидть вдоль пыльной дороги прехорошенькіе, маленькіе котэджи, кокетливые и уютные и до такой степени обвитые вьющимися розами, что окна и двери совершенно скрывались подъ ихъ густою, усянною цвтами листвой — знакъ того, что это были пустые дома, покинутые много лтъ тому назадъ разорившимися и обманутыми въ своихъ надеждахъ семьями, которыя не могли ни продать ихъ, ни даже передать ихъ кому-нибудь. Кое-гд можно было еще встртить одинокія бревенчатыя хижины, принадлежавшія къ самой ранней золотопромышленной эпох и построенныя первыми золотоискателями — предшественниками собственниковъ котэджей. Иногда, въ очень рдкихъ случаяхъ, эти хижины были еще обитаемы и въ такихъ случаяхъ вы могли быть уврены, что тотъ, кто жилъ въ ней, былъ тмъ самымъ піонеромъ, который нкогда построилъ ее, вы также могли быть уврены въ томъ, что онъ жилъ здсь только потому, что нкогда онъ имлъ возможность вернуться домой, въ свой штатъ, богатымъ, но не сдлалъ этого во-время, что впослдствіи онъ потерялъ все свое состояніе и въ своемъ уничиженіи ршилъ порвать вс связи съ родственниками и друзьями и стать для нихъ мертвымъ. Въ т времена по всей Калифорніи было разсяно множество такихъ живыхъ мертвецовъ — жалкихъ бднягъ съ разбитой гордостью, въ сорокъ лтъ уже старыхъ и сдыхъ, тайные помыслы которыхъ исключительно состояли изъ сожалній объ ихъ разбитой жизни и страстнаго желанія уйти какъ можно скорй отъ жизненной борьбы и успокоиться на вки.
Это была совершенно пустынная мстность! Ни одного звука не доносилось со всхъ этихъ мирныхъ изумрудныхъ полянъ и лсовъ, кром усыпляющаго жужжанія наскомыхъ, никакихъ слдовъ человка или звря не замчалось вокругъ, словомъ, ничто не могло поддержать бодрость вашего духа и вызвать у васъ радостное сознаніе, что вы живете. Такъ что когда я, наконецъ, замтилъ однажды въ послобденное время человческую фигуру, то я почувствовалъ большое облегченіе. Это былъ человкъ лтъ сорока пяти, который стоялъ въ воротахъ одного изъ тхъ хорошенькихъ, покрытыхъ розами, котеджей, о которыхъ я уже упоминалъ. Но этотъ послдній не имлъ вида покинутаго жилища, наоборотъ, у него былъ видъ жилого дома, о которомъ заботились и который берегли и украшали, такой же видъ имлъ и передній дворикъ, который былъ превращенъ въ цвтникъ, полный яркихъ, красивыхъ цвтовъ. Меня, конечно, пригласили войти и расположиться, какъ дома,— таковъ былъ обычай страны.
Было необыкновенно пріятно очутиться въ подобномъ мст посл долгихъ недль тснаго общенія съ хижинами золотоискателей и со всмъ тмъ, что подъ этимъ подразумвается, т.-е. съ грязными полами, никогда не перестилавшимися постелями, съ оловянными тарелками и чашками и съ отсутствіемъ какихъ бы то ни было украшеній, кром вырзанныхъ изъ газетъ иллюстрацій, изображавшихъ военные эпизоды, прибитыхъ къ бревенчатымъ стнамъ. Тамъ была грубая, унылая запущенность, здсь же было гнздышко, видъ котораго давалъ отдыхъ усталымъ глазамъ и удовлетвореніе тому, присущему человческой натур, чувству, которое при взгляд на предметы искусства, какъ бы дешевы и скромны они ни были, начинаетъ сознавать, что оно голодало и что теперь только нашло себ пищу. Я бы никогда не поврилъ, чтобы сдланный изъ разноцвтныхъ лоскутьевъ коверъ могъ такъ обрадовать меня и доставить мн такое удовлетвореніе, или чтобы моя душа могла находить такое утшеніе въ обклеенныхъ обоями стнахъ, въ литографіяхъ въ рамкахъ, въ яркихъ покрышкахъ на спинкахъ креселъ, въ виндзорскихъ стульяхъ, въ полированной этажерк съ морскими раковинами, съ книгами и китайскими вазочками и во всхъ тхъ незамтныхъ пустяковинахъ, которыя создаетъ въ дом женская рука и которыхъ вы не замчаете, когда он у васъ постоянно на глазахъ, и только чувствуете, что чего-то недостаетъ, когда ихъ не видите. Удовольствіе, бывшее въ моей душ, отражалось на моемъ лиц, и хозяинъ дома видлъ это и былъ очень доволенъ, онъ видлъ это такъ ясно, что отвтилъ какъ бы на вопросъ:
— Все ея работа,— сказалъ онъ ласково,— она все это сдлала сама, каждую вещь,— и онъ обвелъ комнату полнымъ любви взглядомъ. Надъ одною изъ картинъ разстроились складки мягкой японской матеріи, которою женщины съ такою заботливою небрежностью драпируютъ ихъ. Онъ замтилъ это и осторожно поправилъ складки, нсколько разъ отступая назадъ, чтобы видть хорошо ли онъ сдлалъ. Затмъ, чтобы придать имъ окончательный видъ, онъ еще раза два прикоснулся къ нимъ легкимъ движеніемъ руки и сказалъ:— она всегда такъ длала. Иногда не можешь сказать, чего именно недостаетъ этимъ складкамъ, но чуть прикоснешься къ нимъ и он принимаютъ надлежащій видъ, но почему это такъ, я не знаю, я не могу найти правилъ. Это, знаете ли, то же, что окончательное прикосновеніе материнской руки къ волосамъ ребенка посл того, какъ она ихъ уже причесала. Я такъ часто видлъ, какъ она драпировала, что я могу сдлать точно также, хотя я не знаю правилъ. А она знаетъ правила. Она знаетъ и какъ, и почему,— я же не знаю, почему, я только знаю, какъ.
Онъ повелъ меня въ спальню, чтобы я вымылъ руки. Подобной спальни я не видлъ уже много лтъ: блое одяло, блыя наволочки, покрытый ковромъ полъ, обклеенныя обоями стны, картины, туалетный столъ съ зеркаломъ, съ подушечкой для булавокъ и съ хорошенькими туалетными вещицами, въ углу умывальный столикъ съ чашкой, кувшиномъ и приборомъ для мыла изъ настоящаго фарфора, а на станк возл столика около дюжины полотенецъ, такахъ чистыхъ и блыхъ, что трудно вытереть ими руки безъ того, чтобы въ душ не осталось смутнаго чувства профанаціи. Мое лицо опять краснорчиво говорило, и хозяинъ опять отвтилъ съ чувствомъ полнаго удовлетворенія: ‘Все ея работа, все это она сдлала сама, каждую вещицу. Здсь нтъ ничего, что бы не носило на себ прикосновенія ея руки. Вы бы подумали… Но я не долженъ такъ много говорить’.
Я въ это время вытиралъ руки и разсматривалъ въ. метьчайшихъ подробностяхъ бывшія въ комнат вещи, какъ можетъ разсматривать человкъ, который находится въ новомъ мст, гд рсе, что онъ видитъ, доставляетъ удовольствіе его взорамъ и сердцу. Въ то же время я почувствовалъ, хотя не могу объяснить, какимъ образомъ, что въ комнат находится нчто, что мой хозяинъ желаетъ, чтобы я нашелъ самъ. Я зналъ также, что онъ старается помочь мн, указывая украдкой глазами, и я очень старался угадать, потому что мн хотлось доставить ему удовольствіе. Я нсколько разъ терпвъ неудачу, что я могъ видть, хотя мн и не говорили ни слова, но, наконецъ, я почувствовалъ, что мн нужно смотрть прямо на ту вещь, которая находится передо мной, чувствовалъ это, потому что меня обдавали невидимыя волны удовольствія, которыя исходили отъ него. Онъ вдругъ разразился счастливымъ смхомъ и, потирая руки, вскричалъ:
— Да, да, это самое! Вы нашли. Я зналъ, что вы найдете. Это ея портретъ.!
Я подошелъ къ маленькой орховой полочк и увидлъ на ней небольшой дагеротипъ, который раньше не замтилъ. Онъ изображалъ необыкновенно милое двичье лицо и, какъ мн показалось, самое красивое изъ всхъ, какія я когда-либо видлъ. Хозяинъ читалъ восхищеніе на моемъ лиц и былъ совершенно счастливъ.
— Ей исполнилось въ то время девятнадцать лтъ, сказалъ онъ. ставя портретъ на мсто, и въ тотъ же самый день мы повнчались. Когда вы ее увидите — ахъ, останьтесь до тхъ поръ, пока она вернется!
— Гд же она? Когда она придетъ?!
— О, ея теперь нтъ дома. Она похала навстить своихъ родныхъ. Они живутъ въ сорока или пятидесяти миляхъ отсюда. Сегодня ровно дв недли съ тхъ поръ, какъ она ухала.
— Когда же вы ее ждете обратно?
— Сегодня у насъ среда. Она прідетъ въ субботу вечеромъ, около девяти часовъ.
Я почувствовалъ сильное разочарованіе.
— Мн очень жаль, но я долженъ ухать раньше, сказалъ я съ, сожалніемъ.
— Ухать? Нтъ, зачмъ вамъ узжать? Не узжайте, она будетъ очень огорчена.
Она будетъ огорчена — это прекрасное созданіе! Если бы она мн это сказала сама, то врядъ ли я былъ бы боле счастливъ. Я почувствовалъ вдругъ такое глубокое, страстное желаніе видть ее — желаніе такое сильное и настойчивое, что самъ испугался и сказалъ себ: ‘я долженъ немедленно ухать отсюда ради собственнаго же своего спокойствія’.
— Видите ли, она любитъ, чтобы къ намъ прізжали и гостили у насъ люди, которые знаютъ свтъ и умютъ разсказывать, люди, подобные вамъ. Она очень любитъ это, потому что она сама знаетъ — о, она сама знаетъ почти все и уметъ говорить… какъ птичка, а какія книги она читаетъ — вы будете поражены, когда увидите. Не узжайте: вдь такъ немного вамъ нужно подождать, а она будетъ такъ огорчена!
Я слышалъ слова, но почти не понималъ ихъ смысла, до такой степени я былъ углубленъ въ свои собственныя размышленія. Онъ вышелъ изъ комнаты, но я не замтилъ этого. Черезъ минуту онъ возвратился съ портретомъ въ рук и поднеся его къ моему лицу сказалъ
— Теперь скажите ей самой, что вы можете остаться, чтобы увидть ее, и вы останетесь.
Второй взглядъ, брошенный мною на это лицо, разрушилъ вс мои хорошія намренія. Я ршилъ остаться не взирая ни на какія послдствія. Въ тотъ вечеръ мы спокойно курили и болтали допоздна о всевозможныхъ вещахъ, но главнымъ образомъ о ней, и конечно, я давно ужъ такъ пріятно не проводилъ время. Наступилъ четвергъ и прошелъ тихо и спокойно. Передъ вечеромъ пришелъ жившій въ трехъ миляхъ оттуда громаднаго роста золотоискатель — одинъ изъ посдвшихъ неудачниковъ піонеровъ, и тепло привтствовалъ насъ въ немногихъ и необычайно серьезныхъ словахъ. Затмъ онъ сказалъ:
— Я пришелъ только за тмъ, чтобы спросить о маленькой госпож и когда она прізжаетъ домой. Есть какія-нибудь извстія отъ нея?
— О, да, письмо. Вы хотите послушать, что она пишетъ, Томъ?
— Разумется, хочу, если это васъ не обезпокоитъ, Генри.
Генри вынулъ письмо изъ своего бумажника и сказалъ, что если мы ничего не будемъ имть противъ, то онъ пропуститъ нсколько лично къ нему относящихся фразъ, затмъ онъ сталъ читать необыкновенно милое письмо, полное любви и вмст съ тмъ изящества съ постскриптумомъ, наполненнымъ дружескими привтствіями Тому и Джо, и Чарли и другимъ близкимъ друзьямъ и сосдямъ.
Окончивъ читать, онъ взглянулъ на Тома и воскликнулъ:
— Ахъ, вы опять за старое! Примите руки и покажите мн ваши глаза. Вы всегда плачете, когда я читаю ея письмо. Я напишу ей объ этомъ.
— О, нтъ, не длайте этого, Генри. Вы знаете, я уже становлюсь старъ и малйшее огорченіе вызываетъ у меня слезы. Я думалъ, что она уже сама здсь, а оказывается, что только письмо отъ нея.
— Но съ чего же вы это взяли? Я думалъ, что вс знаютъ, что она прідетъ только въ субботу.
— Въ субботу! Да что же, я въ самомъ дл вдь зналъ это! Право я удивляюсь, что со мной длается въ послднее время? Конечно, я зналъ объ этомъ. Разв мы вс не собирались встрчать ее. Ну, ладно, теперь мн нужно идти, но я буду здсь, дружище, когда она прідетъ
Въ пятницу вечеромъ пришелъ другой сдой ветеранъ, жившій за полторы мили оттуда, и сказалъ, что его товарищи хотятъ повеселиться и пріятно провести время въ субботу вечеромъ, если только Генри не думаетъ,— что она будетъ чувствовать себя слишкомъ усталой посл дороги.
— Усталой? Она усталой! Послушайте только этого чудака! Джо, вы знаете, она готова бодрствовать хотя шесть недль, чтобы только кому-нибудь изъ васъ доставить удовольствіе!
Когда Джо узналъ, что есть письмо, онъ попросилъ, чтобы ему прочли его, и дружеское привтствіе, которое было прислано ему въ письм, совершенно растрогало старика, но онъ поспшилъ сказать, что онъ такая старая развалина, что это случается съ нимъ всякій разъ, какъ она упоминаетъ его имя.
— Боже мой, намъ такъ ее недостаетъ!— сказалъ онъ.
Въ субботу, посл обда, я замтилъ, что я слишкомъ часто смотрю на свои часы. Генри также замтилъ это и спросилъ съ тревогой:
— Выдумаете, что она можетъ быть здсь такъ скоро?
Я увидлъ, что попался, и мн стало неловко, но я разсмялся к сказалъ, что у меня привычка смотрть на часы, когда я чего-нибудь жду. Но это объясненіе, повидимому, его мало удовлетворило и съ этихъ поръ онъ началъ выказывать тревогу. Онъ водилъ меня четыре раза на поворотъ дороги, откуда мы могли видть на далекое разстояніе, и тамъ онъ каждый разъ долго стоялъ и смотрлъ вдаль, защитивъ отъ солнца глаза рукой. Нсколько разъ онъ мн говорилъ:
— Меня тревожитъ, страшно тревожитъ то, что ея нтъ, хотя я знаю, что она не можетъ пріхать раньше девяти часовъ, но у меня есть какое-то предчувствіе, что что-то случилось. Вы не думаете, что можетъ что-нибудь случиться?
Мн было просто стыдно за его ребячество, и когда, наконецъ, онъ опять повторилъ свой надодливый вопросъ, то я на минуту потерялъ терпніе и отвтилъ ему очень рзко. Это его такъ покоробило и какъ будто даже напугало, и онъ смотрлъ посл этого такимъ обиженнымъ и подавленнымъ, что я очень бранилъ себя за то, что совершилъ эту ненужную жестокость? Поэтому я былъ очень радъ, когда къ вечеру пришелъ Чарли, третій ветеранъ и сталъ просить Генри прочесть письмо, затмъ они стали совщаться о приготовленіяхъ къ встрч. Чарли истощилъ весь свой запасъ нжныхъ, сердечныхъ словъ, чтобы разсять опасенія и дурныя предчувствія своего друга.
— Что-нибудь съ ней случилось? Это чистйшій вздоръ, Генри. Съ ней ничего не можетъ случиться, просто не думайте объ этомъ. Она говоритъ въ письм, что она вполн здорова, неправда ли? И что она будетъ здсь въ девять часовъ? Разв вы можете сказать, что она югда-нибуда. измнила своему слову? Конечно, вы не можете этого сказать. Въ такомъ случа, не мучайтесь, она будетъ здсь, и это такъ же врно, какъ то, что вы существуете. Пойдемъ теперь соберемъ цвты — времени уже осталось немного.
Скоро явились Томъ и Джо, и вс вмст стали украшать домъ цвтами. Около девяти часовъ они сказали, что такъ какъ у нихъ съ собой есть инструменты, то они могутъ начать играть, потому что двушки и ихъ кавалеры скоро ужъ явятся, а они вс безъ ума отъ веселыхъ старинныхъ танцевъ. Инструменты эти были скрипка, банжо и кларнетъ. Вс трое услись рядышкомъ, другъ около друга и наши играть какой-то громкій танецъ, отбивая тактъ своими огромными сапожищами.
Оставалось нсколько минутъ до девяти часовъ. Генри стоялъ у двери и смотрлъ на дорогу, и вся его фигура была олицетвореніемъ тъгь мукъ, которыя переживала его душа. Онъ уже нсколько разъ пилъ за здоровье своей жены и за ея благополучное возвращеніе, но вотъ Томъ опять воскликнулъ:
— Вс сюда! Выпьемъ еще разъ, и она будетъ здсь!
Джо принесъ на поднос налитые стаканы и началъ всхъ обносить. Я взялъ одинъ изъ оставшихся стакановъ, но Джо испуганно зашепталъ мн:
— Поставьте этотъ! возьмите другой!
Я повиновался. Генри поднесли послднему. Едва онъ проглотилъ напитокъ, какъ часы стали бить девять. Онъ слушалъ ихъ бой, и лицо его становилось все блдне и блдне, затмъ онъ сказалъ:
— Товарищи, я боленъ отъ страху. Помогите мн, я хочу лечь.
Они помогли ему лечь на диванъ. Онъ улегся поудобнй и сталъ засыпать, но тотчасъ же заговорилъ, какъ во сн:— я, кажется, слышать лошадиный топотъ? они дутъ?
Одинъ ветеранъ наклонился къ его уху и сказалъ:
— Это Джимми Пэришъ прізжалъ сказать, что они немного запоздаютъ, но что они уже недалеко отсюда. Ея лошадь захромала, но черезъ полчаса она будетъ здсь.
— О, я такъ счастливъ, что ничего не случилось!
И онъ заснулъ прежде, чмъ усплъ договорить послднее слово. Тогда, не теряя ни минуты, они ловко сняли съ него платье и положили его на постель въ той комнат, гд я мылъ руки. Притворивъ дверь, они возвратились и стали какъ будто собираться уходить, но я сказалъ:
— Пожалуйста, джентльмены, не уходите. Она меня не знаетъ, я здсь въ первый разъ.
Они переглянулись, затмъ Джо сказалъ:
— Она? Бдняжка, она умерла девятнадцать лтъ тому назадъ!
— Умерла?
— Да, умерла или, можетъ быть, еще хуже. Она похала навстить своихъ родныхъ полгода спустя посл своей свадьбы и, когда она возвращалась обратно, въ субботу вечеромъ, индйцы напали на нее въ пяти миляхъ отсюда, и съ тхъ поръ мы о ней больше не слыхали.
— И онъ потерялъ разсудокъ вслдствіе этого?
— Съ тхъ поръ онъ не былъ здоровъ ни одной минуты. Но ему становится худо одинъ разъ въ годъ, около этого времени. Поэтому за три дня передъ годовщиной ея смерти мы начинаемъ собираться сюда, чтобы ободрить его и спросить, не слышалъ ли онъ что-нибудь о ней, а въ субботу приходимъ, убираемъ домъ цвтами и приготовляемъ все для танцевъ. Мы это длаемъ каждый годъ вотъ ужъ девятнадцать лтъ. Въ первую субботу насъ было двадцать семь человкъ, не считая двушекъ, теперь же насъ только трое, а двушекъ нтъ ни одной. Мы даемъ ему снотворное питье, иначе онъ становится буйнымъ. Впродолженіи года онъ чувствуетъ себя хорошо, думаетъ, что она съ нимъ, и только послдніе три или четыре дня до срока онъ начинаетъ искать ее, вынимаетъ ея милое старое письмо, и мы приходимъ и просимъ, чтобы онъ намъ его прочелъ. Боже мой, какая она была хорошая!