‘Отечественныя Записки’, No 12, 1848
Путевые Записки. Святогорский Монастырь и сельцо Михайловское. Соч. Давида Мацкевича, Цейдлер Петр Михайлович, Год: 1848
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Путевыя Записки. Святогорскій Монастырь и сельцо Михайловское. Соч. Давида Мацкевича. Санктпетербургъ. 1848. Въ тип. Н. Греча. Въ 8-ю д. л. 21 стр.
Кто не знаетъ сельца Михайловскаго и святогорской обители съ ея мраморнымъ саркофагомъ?
Вотъ смиренный домикъ,
Гд жилъ я съ бдной нянею моей.
Уже старушки нтъ, ужь за стною
Не слышу я шаговъ тяжелыхъ,
Ни утреннихъ ея дозоровъ. Вотъ
И холмъ лсистый, надъ которымъ часто
Я сиживалъ недвижимъ, и глядлъ
На озеро, воспоминая съ грустью
Иные берега, иныя волны…
Межъ нивъ златыхъ и пажитей зеленыхъ
Оно, синя, стелется широко:
Черезъ его невдомыя воды
Плыветъ рыбакъ и тянетъ за собой
Убогій неводъ. По берегамъ отлогимъ
Разсяны деревни, тамъ за ними
Скрывалась мельница, насилу крылья
Ворочая при втр…
На границ
Владній ддовскихъ, на мст томъ,
Гд въ гору подымается дорога.
Изрытая дождями, три сосны
Стоятъ,— одна поодаль, другія дв
Другъ къ дружк близко, здсъ, когда ихъ мимо
Я прозжалъ при свт лунной ночи
Знакомымъ шумомъ втеръ съ ихъ вершинъ
Меня привтствовалъ. По той дорог
Теперь похалъ я, и предъ собою
Увидлъ ихъ опять, он все т же
Все тотъ же ихъ знакомый слуху шорохъ,
Но около корней ихъ устарлыхъ,
Гд нкогда все было пусто, голо,
Теперь младая роща разрослась,
Зеленою семьей кусты тснятся
Подъ снью ихъ, какъ дти. А вдали
Стоитъ одинъ угрюмый ихъ товарищъ,
Какъ старый холостякъ, я вкругъ него
По-прежнему все пусто.
Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! Не я
Увижу твой могучій поздній возрастъ,
Когда переростешь моихъ знакомцевъ
И старую главу ихъ заслонишь
Отъ глазъ прохожаго. Но пусть мой внукъ
Услышитъ твой привтный шумъ, когда
Съ пріятельской бесды: возвращаясь,
Веселыхъ и пріятныхъ: мыслей полный,
Пройдетъ онъ мимо васъ во мрак ночи
И обо мн вспомянетъ…
Такъ говорилъ Пушкинъ о сел Михайловскомъ незадолго предъ тмъ, когда трупъ его положили подъ мраморный саркофагъ въ Святогорскомъ Монастыр… И вотъ, въ 1848 году г. Давидъ Мацкевичь, съ какимъ-то г. Ни……чемъ, ‘образованнымъ молодымъ человкомъ, подъзжая къ селу на лихой почтовой тройк, впряженной въ легкую тележку, управляемой бойкимъ, осанистымъ ямщикомъ въ кафтан, въ шляп на бекрень.’ Г. Давидъ Мацкевичъ поддается вліянію какого-то восторженнаго, поэтическаго вдохновенія. Ему весело, душа его озарена такою ясностью и безпечностью, что онъ совершенно забываетъ городскую жизнь и переносится воображеніемъ въ новую сферу… Въ какую? ‘въ міръ разнообразія, движенія. дорожныхъ приключеній и разгула!’ Короче сказать: выхали они изъ Пскова посл обда, и пріхали въ Островъ вечеромъ. ‘Угодно вамъ знать, что такое Островъ?’ спрашиваетъ путешественникъ. ‘Это уздный городъ (первая путевая замтка). Подъзжаете: шлагбаумъ, деревянный домикъ, другой, третій, каменный домъ, соборъ, площадь, присутственныя мста, дв лавки съ разными разностями почтовая станція, опять шлагбаумъ, вотъ и все’ (вторая путевая замтка). Рчка Линенка, протекающая близь Острова, шумомъ своимъ’происходящимъ отъ мелководія, невольно напоминаетъ убогихъ талантомъ писакъ, провозглашающихъ о себ чуть не съ колокольнымъ звономъ’ (третья путевая замтка). Чуть — здсь, вроятно, означаетъ то, что ныньче прозжающимъ даютъ почтовую тройку безъ колокольчика.
‘Изъ Острова (продолжаетъ г. Мацкевичъ) мы повернули отъ шоссе налво, и по малому почтовому тракту пріхали на станцію Погорлки.— Благосклонному Вниманію Погорльскаго смотрителя, угостившаго насъ очень сытнымъ завтракомъ и вкуснымъ кофе, мы обязаны были снабженіемъ насъ превосходною тройкой для прозда прослочною дорогою въ Святыя Горы, отстоящія отъ Погорлокъ верстъ на тридцати. По пути намъ встрчались виды, составляющіе нероскошную сверную природу…’ (4-я путевая замтка. Благосклонное сниманіе смотрителя означаетъ, разумется, то, что для зды по проселочнымъ дорогамъ почтовыхъ лошадей не даютъ).
Настоятель святогорской обители повелъ постителей, пріхавшихъ на превосходной тройк, къ могил Пушкина…
‘Благоговйно склонилъ я (говоритъ г. Давидъ Мацкевичъ) колни надъ прахомъ славнаго поэта, сердцу стало грустно, рсницы оросились испольными слезами… И долго стояли мы (г. Давидъ Мацкевичъ съ ‘образованнымъ молодымъ человкомъ’) безмолвно, погруженные въ печальныя размышленія,’
О чемъ именно размышлялъ тогда ‘образованный молодой человкъ’— неизвстно, что касается до г. Давида Мацкевича, то онъ перенесся воспоминаніемъ къ годамъ первой своей молодости, когда всякій новый стихъ Пушкина былъ привтствуемъ восторгомъ, и еще вспомнилъ про то, какъ въ Кіев никто не хотлъ врить горестной всти о жестокой, невозвратимой утрат…
Такъ, съ слезами на ресницахъ размышлялъ путешественникъ, когда онъ долго, безмолвно стоялъ на колняхъ передъ могилой поэта и когда сердце его грустило, но посл, вроятно, при составленіи ‘Путевыхъ Замтокъ’, онъ вспомнилъ еще одно обстоятельство — что великіе поэты оказываютъ благодтельное вліяніе на людей, потому-что ‘въ годы свжей, впечатлительной молодости, идеи, возбуждаемыя чтеніемъ той или другой книги, напримръ, ‘Путевыхъ Замтфкъ.’ или ‘Мертвыхъ Душъ’, часто даютъ направленіе склонностямъ и характеру, содйствуютъ развитію умственныхъ способностей, имютъ ршительное вліяніе на судьбу цлой жизни, подобно тому, какъ идеи, овладвающія ребенкомъ еще въ колыбели (идеи въ колыбели?), окружающія ею ея играхъ (идеи?), вдыхаемыя въ него ласками матери (идеи?) и ея вид различныхъ чувствованій (идеи-то?) проникающія (идеи?) въ его существо вмсто съ воздухомъ, которымъ онъ дышитъ, образуютъ его нравственное бытіе еще до вступленія въ міръ (раньше колыбели?) и въ общество’!!! Любопытно бы узнать, когда именно и въ какомъ вид такія идеи проникли въ существо автора: въ колыбели въ вид игрушекъ, или еще до вступленія его въ міръ въ вид чего бы то ни было?.. Вроятне послднее предположеніе, потому-что между рожденными, до-сихъ-поръ, подобныхъ идей не замчено… Но какое намъ дло до идей Путешественника? Повторимъ, что говоритъ онъ о сельц Михайловскомъ.
Напутствуемые благословеніями братіи (святогорской обители) мы отправились тзъ монастыря ихъ въ сельцо Михайловское, принадлежавшее Пушкину. Въ проводники намъ былъ данъ старикъ, монастырскій служитель. Онъ часто видлъ Пушкина въ дтств и въ юности, и разсказалъ о немъ нсколько случаевъ, хотя незначительныхъ, но въ которыхъ виднъ пылкій, благородный характера, поэта. (Увы! г. Мацкевичъ не заблагоразсудилъ передать намъ этихъ разсказовъ…) Слушая разсказы о немъ, мы въхали въ бывшія его владнія. Они начинаются огромнымъ сосновымъ паркомъ, прохавъ съ версту по опушк его, мы повернули налво въ широкую прямую аллею, ведущую къ дому, на пространств по-крайней-мир версты, въ сторон отъ дороги стоитъ уединенно забытая и опустошенная бесдка безъ оконъ… (мы пропускаемъ идеи путешественника и приводимые имъ стихи Пушкина), наружности деревяннаго, уже обветшалаго одноэтажнаго дома Пушкина, очень проста (?). Отъ дому тянутся на об стороны службы. Передъ домомъ, со стороны парка, есть небольшой скверъ. На звонъ нашего колокольчика (достали-таки колокольчикъ!) выбжалъ босой мальчикъ… Ключи были принесены, и мы вошли, съ главнаго средняго крыльца, въ довольно большую комнату.
‘Забытый въ зал
Тутъ на бильярд кій лежалъ’ (*).
(*) Въ ‘Евгеніи Онгин’ читается: ‘Кій на бильярд отдыхалъ.’ Искажать стиховъ Пушкина не слдуетъ!
Самый билліард, обветшалый, со сгнившимъ, оборваннымъ сукномъ, стоялъ печально въ углу. Единственное украшеніе этой комнаты дв посредственныя гравюры,— изображающія женскія головы. Отсель налво, дв комнаты, въ одной изъ нихъ дтскія кроватки, колыбели и т. п. (подобное ли?). Другою стороной домъ обращенъ къ рк Сороти. Здсь были спальня и кабинетъ Пушкина, теперь тутъ ветхость и запустніе: сгнившіе полы, отвалившаяся со стнъ штукатурка, потолки въ иныхъ комнатахъ провалившіеся, а въ другихъ угрожающіе ежеминутнымъ паденіемъ… везд геній разрушенья положилъ сокрушительный слдъ свой… я поспшилъ на дворъ…’
Вотъ и все, что замтилъ въ жилищ поэта талантливый путешественникъ… А оканчивая свои ‘Замтки’, онъ съ самоувренностью признается, что разсказомъ о своихъ странствованіяхъ ему хотлось доказать, что путешествія но Россіи ‘не только возможны, но въ высокой степени поучительны и пріятны’… Что путешествовать по Россіи возможно, поучительно и пріятно — это истина, не требующая доказательствъ, въ ней никто не усомнится даже прочитавъ ‘Путевыя Замтки’, въ которыхъ (ршительно нтъ ничего ни поучительнаго, ни пріятнаго — исключая,— разумется, тхъ цитатъ изъ Пушкина, Лермонтова и Языкова, которыя занимаютъ почти треть всей брошюры… Но г. Давидъ Мацкевичъ разсказомъ о своихъ странствованіяхъ доказалъ другую, къ несчастію, не столь общеизвстную истину, что если каждый желающій можетъ кататься, то, не всякій покатавшійся съуметъ заинтересовать другихъ разсказомъ о своей прогулк. Почему, напримръ, не прокатиться на лихой тройк на родину великаго поэта, гд очевидцы могутъ многое разсказать о немъ, гд каждая развалина, каждая оборванная, покрытая слоемъ пыли мбель такъ краснорчиво говорить о немъ, но не всякій разгадаетъ внутренній смыслъ нестройнаго, можетъ-быть, разсказа очевидца, не всякій пойметъ краснорчіе <испорчено> — и тогда… вы узнаете <испорчено> такой то здилъ туда-то, на почтовыхъ или на вольныхъ, безъ колокольчика, или съ колокольчикомъ. Впрочемъ, изъ ‘Путевыхъ Замтокъ’ можно еще узнать, что ‘Червень, Липецъ, Серпенъ, русскому слуху пріятне, нежели іюнь, іюль, августъ’ и многія тому подобныя идеи.