Путешествия г-ж Мэккензи и Ирби в славянских землях Турции, Пыпин Александр Николаевич, Год: 1877 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 31 минут(ы)

ПУТЕШЕСТВЯ Г-ЖЪ МЭККЕНЗИ И ИРБИ ВЪ СЛАВЯНСКИХЪ ЗЕМЛЯХЪ ТУРЦИ.

Окончане.

IV.
Арнауты и сербы въ Старой-Серби.— Косово-поле.— Вучитернъ.— Боснйская граница.— Ипекъ и Дечаны.

Когда сербское населене, ухода отъ турецкаго ига, стало покидать Старую-Сербю, мсто его заняли албанцы, или скипетары (турки зовутъ ихъ арнаутами), спустившеся съ горъ сосдней Албани. Во времена древняго царства албанцы находились частью модъ властью сербовъ, княжество Зета, ныншняя Черногоря, соединяло сверныхъ скипетаровъ и южныхъ сербовъ, албанцы были православные и католики. Посл паденя сербскаго царства и зетскаго княжества, у албанцевъ оставались еще свои независимые князья, которые — какъ самъ знаменитый Скандербегъ — были родственники и союзники сербскихъ князей.

Большая частъ албанцевъ, жившихъ на прибрежь Адратическаго моря, были римске католики. Туркамъ выгодно было съ самаго начала внести раздоръ въ христанскя племена, и такъ какъ албанцы-католики въ сравнени съ православными сербами и болгарами составляли меньшинство, то имъ удобне было дать нкоторыя привилеги, которыя еще больше отдлили ихъ отъ православнаго населеня. Впослдстви, когда албанцы по* селились на сербскихъ равнинахъ, и стали ближе въ могаммеданскимъ господамъ, они не умли воспротивиться турецкой политик: настъ одного племени, называющагося клементинцами, ушла вмст съ сербами, но оставшеся въ Турци мало-по-малу приняли исламъ и цной отступничества получили разршене безчинствовать надъ остальнымъ населенемъ, т.-е. райей.

Теперь число албанцевъ-католиковъ въ Старой-Сербя не велико, оно поддерживается новыми поселенцами съ горъ, но они легко поддаются примру своихъ предшественниковъ и длаются мусульманами. Католическое духовенство ихъ, даже съ поддержкой иностранныхъ государствъ, съ трудомъ можетъ противодйствовать этимъ переходамъ въ мусульманство. Когда таке католики поселяются среди мусульманскаго большинства, имъ обыкновенно очень трудно сохранить свою вру,— ихъ соотечественники-мусульмане всячески притсняютъ ихъ, чтобы вынудить въ принятю могаммеданства, потому что для ренегатовъ, кажется, нтъ ничего непрятне, какъ присутстве людей, боле твердыхъ, чмъ они. Люди колеблющеся прибгаютъ къ средней мр — они принимаютъ мусульманскя имена и слывутъ за могаммеданъ, оставаясь дома католиками.

Албанцы длятся на два племенные отдла: на свер живетъ племя гегга (геги), которое питаетъ величайшее отвращене къ племени тосковъ, живущему на юг. Послдне нсколько отречены, по сосдству съ греками, гаги, напротивъ, имютъ сильную примсь славянской крови,— нкоторые роды ихъ дйствительно славянскаго происхожденя, потому что какъ скоро сербъ покинулъ свою религю, его называютъ арнаутомъ. По отзыву г-жи Мэккензи, южные албанцы, тоски, отличаются отъ сверныхъ и вншними свойствами, и характеромъ, они боле подвижны и развиты въ умственномъ отношени, геги — рослый, крпкй, храбрый и суровый народъ. По другимъ отзывамъ, я т и друге одинаково дики и свирпы, и тоски въ особенности доставляютъ турецкимъ армямъ контингентъ башибузуковъ. Г-жа Мэккензи также находить, впрочемъ, что смшене съ сербами не смягчило характера геговъ. Они считаютъ себя въ полномъ прав грабить райю, но вмст съ тмъ относятся съ пренебреженемъ къ турецкой власти. Презирая и осуждая ихъ дикое невжество и необузданность, сербы отдаютъ справедливость ихъ храбрости, и разсказываютъ, что много албанцевъ присоединилось къ нимъ въ войн за освобождене и съ тхъ поръ смшалось съ дунайскими сербами.

Въ какомъ же положени находятся немноге сербы, оставшеся въ Старой-Серби?

По языку, одежд, физическому сложеню старо-сербы совершенно похожи на жителей южной границы княжества, вообще, это — прекрасный, крпкй народъ. Ихъ воинственныя качества возбуждаютъ уважене даже между мусульманскими сосдями, но они тяжелы на подъемъ, и это нердко ставило ихъ невыгодно относительно турокъ и албанцевъ, когда нужно было смлое и ршительное дйстве. Но радикальное различе племенъ обнаруживается въ мирное время: у серба поняте о прав и порядк — не восточное, а европейское. Въ противоположность съ арнаутомъ, сербъ считается ‘хорошимъ работникомъ’, но это все-таки разныя степени лности, потому что сербъ никакъ не можетъ равняться съ болгариномъ въ любви въ земледльческому труду. Этотъ недостатокъ выдержки, вмст съ особеннымъ упрямствомъ, которое мшаетъ сербу сходиться съ другими, составляютъ большой его недостатокъ. Этого недостатка не искупаетъ тотъ духъ независимости, самоуваженя и сдержанности, которыя отличаютъ серба, и становятся особенно цнны, такъ какъ именно этими свойствами мало надлены другя христанскя племена Турци.

‘Правительство княжества — разсказываетъ г-жа Мэккензи — не поощряетъ старо-сербовъ переселяться къ ихъ братьямъ,— потому что, выселившись, они окончательно отдали бы страну мусульманамъ. Понятно, что близость свободнаго сербскаго государства сообщаетъ старо-сербамъ извстную самоувренность, и, кром того, въ Старой-Серби много славныхъ воспоминанй, которыя вс — христанскя. Азатскй турокъ, посл Косовской битвы, оставилъ здсь лишь немногя и рдкя поселеня, албанцы, представляютъ вдвойн покоренное племя: это — европейцы, потерявше не только свободу, но и религю, которыхъ прошедшее есть варварство, настоящее — отступничество, а будущее — или со стыдомъ сдланное возвращене въ прежней вр, или рабство подъ деспотическимъ правленемъ чужихъ чиновниковъ. Напротивъ, христане, собираясь въ праздники подъ стнами своихъ древнихъ величественныхъ храмовъ, считаютъ своими вс преданя стараго царства и старой цивилизаци, отличавшей Сербю, когда она еще принадлежала къ Европ. И если прошедшее принадлежитъ имъ, то имъ остается лишь съ увренностью ждать, что и будущее принадлежитъ также имъ, что рано или поздно они должны снова сдлаться частью христанской Европы. Ихъ единоплеменники — часто ихъ собственные близке родственники — живутъ, какъ европейске христане, въ Серби и Австри, поэтому они знаютъ, что такое свобода, и у нихъ нтъ недоумня и неувренности о судьб дтей, которыя воспитываются въ убждени, что они будутъ, наконецъ, свободны. Но при всей этой идеальной жизни (которую, правда, можно увидть только встрчаясь съ людьми, имющими нкоторое знане своего языка к истори) возможенъ бываетъ и безотрадный взглядъ на настоящее, и ршимость все бросить и уйти’.

Настоящее положене дйствительно можетъ доводить до отчаяня. Турця съумла уничтожить нацональную свободу Албани, привести множество албанцевъ въ отступничеству, но не съумла, да и не особенно старалась сдлать ихъ спокойными гражданами. Турецкая власть вмшивается только когда нужно набрать солдатъ, или поставить турецкаго правителя вмсто какого-нибудь наслдственнаго князька,— но никогда не вмшивается, чтобы обезпечить положене христанъ. ‘Управлене’ состоитъ вкратц въ слдующемъ.

Въ городахъ Старой-Серби губернаторъ есть турецкй чиновникъ, иногда османлисъ, не знающй мстнаго языка, иногда албанецъ, служившй въ регулярной арми. Этотъ чиновникъ поддерживаетъ свою власть при помощи нсколькихъ заптевъ или кавасовъ, и эти. полезныя лица оплачиваются главнымъ обратомъ тмъ, что могутъ награбить у народа. Мудиръ, каймакамъ или паша обыкновенно покупаетъ свое мсто, и, конечно, прежде всего старается скоре вернуть сдланныя на это издержки, и христане, и мусульмане это знаютъ, и когда нужно, пробртаютъ его благосклонность взятками. Но, кром собираня своихъ денегъ, чиновникъ собираетъ казенныя подати, и если мусульмане не платятъ, онъ долженъ вдвойн обирать христанъ, съ мусульманами шутить нельзя, потому что они могутъ подкупить еще боле высокую власть, и чиновникъ потеряетъ свое мсто. Г-жа Мэккензи видла такой примръ въ Приштин, чиновникъ, котораго она тамъ встртила, былъ уже второй, назначенный въ томъ году, но и онъ былъ смненъ, прежде чмъ она успла покинуть этотъ округъ. Но бываютъ случаи, когда правитель иметъ сильныхъ друзей въ Константинопол, и мусульмане, недовольные имъ, не могутъ добиться его удаленя: тогда прибгаютъ къ боле сильному средству. Въ Ипек каймакамъ ршился, несмотря на сопротивлене, собрать подати съ мусульманъ, ему прислана была для этого военная сила: это показалось защитой христанъ, и албанцы подстрлили его изъ-за угла.

Посл турецкаго губернатора, слдующая власть есть городской совтъ, или меджлисъ. Члены его (кром одного христанина) вс — мусульмане, и въ городахъ Старой-Серби это — самые влятельные люди изъ албанцевъ. Въ прежнее время, когда губернаторомъ бывалъ мстный уроженецъ, онъ имлъ обыкновенно въ совт сильную партю изъ своихъ родственниковъ, и достаточно, было давать взятки ему. Теперь, когда губернаторомъ присылается человкъ чужой, не имющй столько вляня въ меджлис, надо подкупать, кром его, и членовъ меджлиса,— такъ что дло стало еще хуже. Остается одно средство — перессорить губернатора съ меджлисомъ, но это игра опасная, потому что когда они примирятся, то это сдлается на счетъ райи.

Христане могли бы лучше устроивать свои дла, если бы имли хорошихъ представителей въ меджлис, но это бываетъ рдко. Въ Старой-Серби, какъ во всей европейской Турци, мусульманское населене собирается въ городахъ, а христане, чтобъ меньше встрчаться съ нимъ живутъ по деревнямъ и селамъ. Вслдстве того городскя христанскя общины не велики, и турки пользуются этимъ, чтобы дать имъ только одного представителя въ меджлис, или двухъ, когда христанское населене состоитъ изъ православныхъ и католиковъ. Но и это представительство христанъ есть недавняя уступка, и нкоторые турецке губернаторы, которые съ удовольствемъ помогли бы христанамъ противъ мусульманъ, разсказывали нашимъ путешественницамъ, что эти христанске представители обыкновенно играютъ въ меджлис самую жалкую роль. Во-первыхъ, они — меньшинство, во-вторыхъ, ихъ считаютъ слугами для подаваня трубокъ и кофе, въ-третьихъ, ихъ удаляютъ изъ комнаты, когда нужно переговорить о важныхъ вещахъ (—роль, похожая на ту, какую въ нашихъ земскихъ судахъ недавняго прошлаго играли ‘засдатели отъ крестьянъ’, подметавше ‘присутстве’, подававше шубы и т. д.). Поэтому между христанами не было охотниковъ для подобныхъ должностей, и представителями посылали людей, которые соглашались играть подобную роль, иногда же это была какая-нибудь креатура епископа или губернатора, и тогда такой человкъ былъ бичомъ общины. Въ Старой-Серби смлость христанъ обнаруживается тмъ, что боле порядочные люди являются представителями ихъ въ меджлис, и т, кто бывалъ въ свободной Серби, показываютъ такую твердость мннй и дйствй, которая иногда даетъ имъ возможность настоять на своемъ.

Собственно говоря, главнымъ представителемъ общины долженъ быть епископъ, поэтому, ничто такъ не обезкураживаетъ славянскихъ христанъ въ Турци, какъ передача этихъ важныхъ должностей грекамъ, которымъ нтъ никакого дла до славянскихъ интересовъ. Г-жа Мэккензи замчаетъ, что въ большей части мстъ Старой-Серби съ именемъ епископа соединялось поняте о человк, который отбираетъ послдня пары (мелкая монета), какя остались посл турка. Когда епископъ въ город, онъ можетъ иногда помшать туркамъ брать христанскихъ дтей и обращать ихъ въ могаммеданство, но епископъ слишкомъ часто узжаетъ Изъ города, такъ что безполезенъ и въ этомъ отношени. Конечно, и здсь бываютъ хорошя исключеня, какъ между турецкими губернаторами и христанскими представителями въ меджлис. Настоящимъ главой христанской община остается старшина, называемый по-турецки ходжа-баши и который, собственно говоря, долженъ выбираться общиной. Онъ не иметъ никакой политической власти, но можетъ длать много хорошаго или дурного въ гражданскомъ управлени, потому что онъ участвуетъ въ распредлени податей и вмст съ такъ-называемыми ‘кметами’ ршаетъ гражданскя дла общины. Уголовныя дла ршаются мудиромь, причемъ, какъ извстно, свидтельство христанъ не принимается.

Г-жа Мэккензи приводитъ затмъ отзывы самихъ жителей о порядк вещей въ стран. Они думали, что, быть можетъ, въ другихъ мстахъ Турци турецкое правлене способно къ улучшеню, но что здсь оно само есть корень всего зла. Бдствя, разоряющя Старую-Сербю, происходятъ изъ вражды племенъ и религй: всякое хорошее правительство заботилось бы о примирени этой вражды, турецкое правлене живетъ ею. Азатскаго завоевателя одинаково ненавидятъ и сербы и албанцы, но онъ съумлъ ослабить обояхъ, поселивши между ними раздоръ: если бы онъ когда-нибудь позволилъ имъ кончить ссору, первымъ дломъ ихъ было бы выгнать его изъ страны. Этого ждутъ об стороны, потому что албанцы держатся своего мусульманства только изъ разсчета: ‘вс они были нкогда христанами, и чтобы что-нибудь выиграть, они опять готовы стать христанами’. Въ послдне годы албанцы были очень недовольны попытками Порты ввести у нихъ конскрипцю и турецкихъ правителей, въ то время (1862) у черногорцевъ шла война съ турками, ожидали, что сербская армя будетъ дйствовать вмст съ своими единоплеменниками, и албанцы поговаривали, что они могли бы съ выгодой для себя присоединиться къ сербамъ.

‘Но сербская армя,— замчаетъ г-жа Мэккензи,— могла перейти границу только въ случа общаго возстаня въ Турци,— возстаня, которое, если бы даже имло успхъ, привело бы съ собой рзню и грабежъ. Неудивительно поэтому, что нкоторыя лица желали предотвратить эти крайности дипломатическими мрами. По ихъ мнню, мы должны были найти агента дли введшя цивилизаци въ эту часть Турци, не отдляя ея непремнно отъ турецкой импери, такого агента можно найти въ туземномъ христанскомъ правительств Серби. Это правительство заботится о порядк, и если бы южная граница княжества обняла и Старую-Сербю, мы скоро увидли бы разбойничество уничтоженнымъ и вс племена и классы равными передъ закономъ. Ныншнее населене рдко, лниво, разстроено, но какъ только жизнь и собственность будутъ обезпечены на плодоносныхъ равнинахъ Метохи и Косова, ихъ населене было бы подкрплено изъ-за Дуная любящими трудъ и порядокъ колонистами (т.-е. сербскими), способными вознаградить изгнане ихъ отцовъ и возвратить Европ Старую-Сербю’.

——

Дорога отъ Приштины въ Вучитерну проходятъ по самому полю Косовской битвы и перескаетъ рку Лабъ, которая раздляла во время этой битвы два враждебные лагеря. Направо лежатъ развалины старой Самодрежской церкви, въ которой много разъ сходились сербске соборы и гд въ послднй разъ молилось сербское войско. Мсто, гд былъ убитъ султанъ Амуратъ, покрыто небольшой мечетью, и вся сосдняя мстность между ней и Приштиной связана съ легендами о Милош Обилич, который умертвилъ султана при начал битвы. Сами турки показываютъ домъ, заключающй гробницы визиря и его товарищей, убитыхъ Милошемъ въ его смертной борьб. Они показываютъ и валъ, на верху котораго онъ сталъ, по ихъ словамъ, и убивалъ всхъ, кто пытался подойти къ нему. ‘Вс могилы здсь кругомъ — могилы турокъ, убитыхъ Милошемъ’. Но самый любопытный памятникъ погибъ — три больше камня, положенныхъ на равномъ разстояни, означали три скачка, которые сдлалъ Милошъ къ своему коню. Третй камень указывалъ мсто, гд онъ самъ былъ убитъ. Нсколько лтъ назадъ, когда перестраивалась мечеть Амурата, эти камни были сняты и употреблены на постройку.

Въ такъ-называемой могил Амурата не остается однако ничего историческаго: тло его было перенесено въ Бруссу, нкогда оставались здсь его одежды, но и он перевезены въ Константинополь и вмсто нихъ положены другя. Говорятъ, что здсь хранился и мечъ Милоша, но и того теперь нтъ. Оставивши мечеть, путешественницы прохали съ полчаса дальше, и заптй остановился, чтобы показать имъ мсто, гд стояла палатка Милоша. Он перехали потомъ рку Лабъ, но такъ какъ съ ними не было ни одного серба изъ сосдства, он не могли ничего узнать о боевомъ расположени сербскаго войска — он видли только ‘голешске’ холмы, гд, какъ говорятъ, стоялъ измнникъ Вукъ Бранковичъ,— изъ-ea него эти холмы подверглись прокляти* и остаются голы и безплодны.

Но если въ мстномъ предани изгладилась память о томъ, гд стояло сербское войско, народная поэзя до сихъ поръ хорошо знаетъ порядокъ битвы и какъ пали ея герои: старый Югъ-Богданъ, отецъ Юговичей и царицы Милицы, жены царя Лазаря, палъ въ начал дня, затмъ, по порядку, пали восемь братьевъ Юговичей, храбрый Банъ Страхиня палъ, ‘гд кровь была по колна’, послднй знаменоносецъ Бошко ‘гонялъ непрятеля толпами, какъ соколъ гоняетъ голубей, и загналъ ихъ въ рку Ситницу’, а тамъ, ‘гд всего больше набросано было сломанныхъ копй, и гд храбрйше воины лежали убитые’ — тамъ палъ царь Лазарь.

‘Такъ при сгущающихся сумеркахъ мы прозжали этимъ роковымъ полемъ, гд нкогда, въ жаркое субботнее утро, вышла ‘косовская двушка’ съ водой, чтобы обмыть кровь раненыхъ, съ виномъ, чтобы освжить уста изнуренныхъ, а между тмъ среди сегодняшнихъ обезображенныхъ труповъ искала своего вчерашняго радостнаго жениха’.

——

Въ город Вучитерн путешественницы нашли настоящй ‘Арнаутлукъ’, потому что большинство жителей были албанцы-мусульмане. Турецкй начальникъ города, османлисъ, желавшй отличиться европейскими манерами, встртилъ путешественницъ очень любезно, и даже не отвчалъ отказомъ, когда он выразили желане видть женскую мусульманскую школу. Онъ принялъ это за простое женское любопытство и счелъ возможнымъ оказать ему снисхождене. До тхъ поръ путешественницамъ не удавалось проникнуть въ такую школу: подъ разными предлогами ихъ туда не пускали. Но передъ посщенемъ школы, мудиръ предложилъ путешественницамъ сдлать визитъ его ‘ханумъ’, т.-е. жен, гд между прочимъ он увидятъ и лучше въ город женске костюмы, которые интересовали путешественницъ. Въ назначенный часъ он отправились, въ сопровожденя жены сербскаго попа, въ дом котораго он остановились. Попадья оказалась живая, разумная женщина, которая притомъ прекрасно понимала плохой сербскй языкъ англичанокъ и могла служить переводчицей.

У ‘ханумъ’ собралась большая женская компаня, которая хотла и похвалиться костюмами и посмотрть на гяурскую женщину. Это албанское общество произвело на г-жу Мэккензи и ея спутницу не самое прятное впечатлне: сама ханумъ, уже не молодая, имла видъ упитанной хищной птицы, другя дамы были до того раскрашены, что были точно въ маскахъ: выражене лицъ свидтельствовало о крайней неразвитости, тривальности или необузданной страстности. Оказалось, что эти дамы были сами въ школ и однако не умли ни читать, ни писать — въ школ ихъ учили только турецкимъ (т.-е. мусульманскимъ) молитвамъ, хотя турецкй языкъвнала одна ‘ханумъ’, вроятно, природная турчанка, албанскя женщины этого языка не знали. Когда въ разговор путешественницы упомянули, что отсюда желали отправиться въ школу (какъ имъ общалъ мудиръ), это произвело страшное волнене: ‘ханумъ’ съ презрительнымъ смхомъ сказала что-то о ‘гяурахъ’, вроятно, что ихъ не слдуетъ пускать въ такя священныя мста. Тогда англичанки ршили настоять на своемъ и увидть школу. Он встали и ушли, сказавъ, что идутъ смотрть школу, которая помщалась въ сосднемъ дом. Мудиръ, повидимому, уже раньше отдалъ приказъ о допущени путешественницъ: тамъ ихъ впустили, но очень ясно давали понять, что вовсе не желали бы ихъ видть. Дамская компаня отъ ‘ханумъ’ выбжала смотрть, что будетъ. Англичанки вошли въ грязную и непривлекательную школу — главная учительница не вышла къ нимъ, о ней только посл спохватились сказать, что она ‘больна’ — ученицы, покачиваясь взадъ и впередъ, бормотали что-то, т.-е., вроятно, учили турецкя молитвы. Затмъ, путешественницы, въ сопровождени своихъ заптевъ и драгомана, отправились домой, но извсте о томъ, что он забрались въ мусульманскую шкоду, вроятно, облетло городъ, и на улицахъ ихъ встртила толпа съ самыми недружелюбными минами. Сынъ мудира, провожавшй ихъ, перепугался и повторялъ, что ‘вдь здсь — Арнаутлукъ’, при немъ дло шло еще спокойно, но когда онъ простился съ ними, уличные мальчишки повели противъ англичанокъ правильную осаду и, расположившись партями, принялись бомбардировать ихъ мелкими камнями. Бомбардировка кончилась только тогда, когда камень попалъ въ самого заптя, и тотъ, озлобившись, бросился на мальчишекъ съ ханджаромъ…

Какая перемна, когда изъ дикаго албанскаго общества у ‘ханумъ’ он постили христанскй домъ ходжа-баши, и нашли скромное, гостепримное семейство и занимательную бесду. То же он встртили и въ дом своего хозяина. Попъ Данчо былъ человкъ извстный во всей Старой-Серби. Не зная прежде объ его репутаци, путешественницы были поражены его умомъ, свднями и мужественной самостоятельностью. Въ присутстви губернатора онъ вовсе не показывалъ той робкой уклончивости, какая вообще отличаетъ турецкихъ христанъ, а въ отсутстви его воздерживался отъ охужденй, вполн признавая трудность его положеня: что онъ могъ сдлать съ полдюжиной заптевъ противъ цлаго необузданнаго населеня? Въ Вучитерн около 200 христанскихъ домовъ, а мусульманскихъ 400 или 500. Албанцы длаютъ что хотятъ, безнаказанно грабятъ и воруютъ, и ихъ невжественные и грабительске нравы оставляютъ всю страну въ состояни варварства. Христанамъ нтъ никакой поддержки и надежды изъ Константинополя, и они всего ждутъ отъ Серби — въ Старой-Серби они ищутъ одушевляющихъ воспоминанй, отъ княжества ждутъ ободреня и совта.

Нкогда Вучитернъ былъ, вроятно, значительнымъ городомъ, здсь была епископская каедра, развалины стараго замка служатъ конакомъ для губернатора, Вучитернъ упоминается въ историческомъ эпос сербовъ. Древняя его церковь разрушена, новая церковь иметъ самую простую вншность, и, кром того, чтобы не быть выше арнаутскихъ домовъ, она опущена на нсколько футовъ въ землю. Такую же церковь, но еще глубже опущенную и почти темную, путешественницы видли въ Ниш. Въ Вучитерн была небольшая школа для мальчиковъ, но женской школы не было, но при первой возможности устроили бы и ее,— жена попа Данчо, столько же умная и энергическая, какъ онъ самъ, употребила бы для этого вс усиля.

‘Я родомъ изъ Ипека’ (или Печи, столицы древней сербской патрархи),— говорила она съ гордостью,— ‘а въ Ипек есть женская школа’.— ‘Но вдь тамошне арнауты самые дике въ Турци?’ — ‘Да, но съ другой стороны христане Ипека самые мужественные люди въ Старой-Серби. У нихъ — патраршая церковь, которая такъ прекрасна и достопочтенна, потомъ у нихъ — Катерина, женщина, равной которой нтъ во всей стран. Она основала женскую школу’. Попъ прибавилъ съ гордостью: ‘моя жена — родственница Катерин’. Разсказы объ Ипек заинтересовали нашихъ путешественницъ, и он отдали попадь вс оставшяся у нихъ книги для пересылки туда, он сами ршили побывать въ Ипек.

Полъ Данчо взамнъ книгъ далъ имъ подробный списокъ всхъ церквей, монастырей и школъ въ сосдств Вучитерна. Он обдумывали уже планъ путешестви, но ихъ обстановка опять о себ напомнила: волнене въ город далеко не улеглось, и имъ не совтовали показываться у дверей дома,— отъ албанцевъ можно было ожидать всего противъ подозрительныхъ иноземокъ.

На другой день мудиръ снова постилъ путешественницъ. Он сказали ему о своемъ план хать въ Инекъ, но его оказалось чрезвычайно труднымъ. Въ Ипек убитъ каймакамъ, тамошнй край въ большомъ волнени, и путь опасенъ. Мудиръ однако собиралъ городской совть, и совтъ ршилъ, для исполненя султанскаго фирмана, дать имъ конвой, но конвой не могъ быть меньше ста человкъ — такъ велика опасность дороги, и такъ много враговъ у здшнихъ албанцевъ въ томъ краю, они не вернулись бы безъ сраженя, и въ конц — концовъ губернаторъ все-таки не совтовалъ этой поздки. Путешественницы выравняй сожалне, что владня султана находятся въ такомъ состояни, но сказали, что такъ какъ губернаторъ отвчаетъ за ихъ безопасность, то он должны послдовать его совту. На самомъ дл, он отказались на этотъ разъ отъ поздки потому, что, при посщени христанскихъ селъ, монастырей и т. д., имъ не доставилъ бы особеннаго удобства конвой изъ ста враговъ.

Путешественницы отправились не въ Ипекъ, а на сверъ къ босанской границ. Изъ Вучитерна нужно хать четыре часа къ сверному предлу Косова-поля, гд сходятся горные хребты, между которыми течетъ рка Ибаръ. Здсь стоить замокъ Звечанъ, имя котораго опять памятно въ сербской истори, и городокъ Митровица,— близъ него находится ‘ханъ’ и граница между Отарой-Сербей и Босней, обозначенная большимъ камнемъ, на которомъ мусульманске путники, переходяще границу, обыкновенно ржутъ барана, въ вид благодарственной жертвы за счастливое путешестве.

Граница, указываемая этимъ камнемъ, не прилагается къ христанскому населеню, которое и до него и за нимъ остается сербское, называетъ страну Отарой-Сербей и утверждаетъ, что настоящая граница Босни лежитъ дальше къ сверо-западу. Но для мусульманъ это — дйствительная граница, такъ какъ въ Арнаутлух мусульмане — албанске пришельцы, а въ Босня — ренегаты, происходяще изъ стараго славянскаго боярства. Въ Босня землевладне старе, такъ какъ босанскй высшй классъ сохранилъ старыя земли, принявъ мусульманство еще въ конц XV-го вка, тогда какъ албанское переселене въ Старую-Сербю идетъ не дальше конца XVII-го столтя. Отношеня мусульманъ и христанъ въ Босни и Арнаутлук (Старой-Серби) также различны. Въ Старой-Серби т знатные роды, которые не погибли въ войн, постепенно смшались съ народомъ и одушевляли массу историческими воспоминанями, сообщали ей гордое упорство, воинственный духъ. Поэтому, хотя поздне албанцы получили верхъ, принявши религю побдителя, сербы продолжаютъ чувствовать свое превосходство надъ ними, и ненавидятъ ихъ не столько за ихъ могаммедансгво, сколько за то, что они варвары и разбойники. Въ Босни, напротивъ, христанами остались т, которые и до турецкаго завоеваня составляли низше классы, а высше, принявше мусульманство, издавна были землевладльцами и военными людьми, — оттого тамъ вражда больше основана на вр, чмъ въ Арнаутлук.

‘Любопытно замтить — говоритъ г-жа Мэккензи — что хорваты, и даже сербы княжества, уже не угнетаемые мусульманами-землевладльцами, смотрятъ на мусульманскихъ босняковъ съ большой философей и даже съ расположенемъ, какъ на братьевъ по племени, и какъ на остатокъ славянской аристократи. Они съ нкоторой гордостью указываютъ, что боснякъ былъ обыкновенно ‘левъ, оберегавшй Стамбулъ’, что нкоторые изъ величайшихъ турецкихъ визирей были босняки, мало того, они хвалятъ даже ихъ ростъ и осанку въ сравнени съ чиновниками османлисами. Для босанскихъ мусульманъ не трудно было бы получить хорошя условя въ политическомъ соглашени съ какимъ-нибудь изъ свободныхъ южно-славянскихъ владнй, но горе высокомрному и суровому землевладльцу, если онъ оставленъ будетъ на волю успшному возстаню его собственной райи’.

Г-жа Мэккензи замчаетъ (какъ это замчалъ и Гильферднигъ), что въ Босни, которой они прохали большую часть въ своемъ прежнемъ путешестви, он вообще встрчали отъ тамошнихъ мусульманскихъ помщиковъ и властей самый любезный премъ, который, казалось имъ, напоминалъ въ нихъ остатки старой аристократи. Такъ было и на этотъ разъ. Ихъ встрчали съ большою любезностью, съ угощенями и такъ дале,— но это имло и свои неудобства. Встрчаемыя и окружаемыя мусульманами, он не могли наблюдать райи и сближаться съ ней, какъ было до сихъ поръ: христане удалялись, потому что видли въ нихъ друзей своихъ враговъ.

Изъ Митровицы путешественницы отправились въ Новый-Базаръ. Путь лежалъ черезъ горный, лсной хребетъ, Зеленую Планину, съ вершины которой он въ послднй разъ увидли Звечанъ и Косово-поле. По дорог он не имя сербскаго чичероне, и потому не услышали историческихъ именъ и легендъ, но въ Новомъ-Базар он остановились въ христанскомъ дом, и имъ снова открылся запасъ историческихъ воспоминанй и разсказовъ о тяжеломъ, невыносимомъ настоящемъ. Христане составляютъ здсь меньшинство, и потому въ особенности подвержены всякому притсненю, обид и насилю. Новый-Базаръ находится не вдалек отъ мста древней Расы, которая была гнздомъ стараго сербскаго царства, городъ окруженъ историческими мстностями, тутъ одна дорога до сихъ поръ называется ‘Царской Улицей’, по ней, какъ говорятъ, былъ ‘дворъ’ или загородный домъ царя Стефана Душана, около находится деревня ‘Судско’, нкогда мсто, гд творилъ судъ сербскй царь, и т. д., невдалек отъ города стоить церковь ‘Джурджеви Ступови’ т.-е. Георгевы столбы, построенная въ двнадцатомъ вк первымъ королемъ сербскимъ изъ династи Немани — церковь, какъ обыкновенно, носящая слды мусульманскаго озлобленя и безчинства, съ полуистребленными фресками, и т. д. Отъ христанскихъ хозяевъ путешественницы услышали печальный разсказъ о подвигахъ баши-бузуковъ, присланныхъ въ этотъ городъ, шопотомъ говорили имъ о своемъ отчаяни, и единственной надежд, что когда-нибудь придетъ освобождене изъ Серби. Самъ турецкй провожатый говорилъ о дикости здшнихъ мусульманъ и объяснялъ беззащитность жителей: ‘здсь вдь нтъ консула’.

Путешественницы столько наслышались объ Ипек и Дечанскомъ монастыр, что опять стали думать о поздк въ эти мста. Власти Новаго-Базара, какъ оказалось, не знали, что случилось съ ипекскимъ каймакамомъ, но все-таки нашли, что путешестве возможно, что стоитъ дать имъ хорошй конвой, котораго вроятно не могли дать мелке губернаторы Митровици и Вучитерна. Итакъ, надо было вернуться почти назадъ, черезъ ту же Зеленую-Шанину. Это была опять страна съ новымъ этнографическомъ характеромъ: была близка Албаня, но также близка и Черногоря, мстное населене состояло изъ босансинъ мусульманъ и райи, первые относились очень недружелюбно въ стамбульскимъ правителямъ, и путешественницы замтили, что и къ нимъ также относились иногда недоврчиво: посл оказалось, что посл событй въ Ипек ихъ сочли за посланныхъ изъ Константинополя, за собиранемъ свднй.

Но изъ райи многе съ великимъ удовольствемъ видли вещь невиданную — что ‘гяурскихъ’ женщинъ съ такимъ почетомъ провожаютъ и встрчаютъ ихъ мусульманске господа. Въ числ провожаютъ нашелся сообщительный чаушъ, внявшй мст, и по дорог, очень рдко посщаемой путешественниками, г-жа Мэккензи могла слышать мстныя преданя, народную исторю и миологю. ‘Зеленая-Планина’, какъ сказано выше, горный хребетъ, покрытый лсами, отъ ели до оршника, съ прекрасными долинами, густымъ чернымъ лсомъ, рощами и страшными оврагами. Въ такихъ мстахъ — замчаетъ г-жа Мэккензи — можно понять т славянскя названя, которыя даже звуками какъ будто рисуютъ это разнообразе лсной и горной природы. Здсь есть шума, или густой лсъ, планима — горная цнъ, бердо — узелъ скалистыхъ горъ, черная гора — холмы, покрытые темнымъ лсомъ, и наконецъ верхъ — отдльная высота, которой громадная масса выдляется изъ голубовато-зеленыхъ лсовъ. Такой ‘верхъ’ есть Гала, возвышающаяся до 7000 футовъ и вершина которой до конца юля была покрыта снгомъ. Нсколько лтъ передъ тмъ, этотъ край былъ наполненъ разбойниками, такъ что прохать здсь можно было только въ большомъ отряд, и та ‘тысяча свадебныхъ гостей съ блестящимъ оружемъ’, которая прославляется въ сербской народной поэзи, была очень нелишнимъ конвоемъ въ этихъ мстахъ.— Запти, провожавше путешественницъ, или по обычаю или отъ удовольствя чувствовать себя въ безопасности, принялись кричать и стрлять изъ пистолетовъ — такъ что кавасъ и драгоманъ, хавше на плохихъ лошадяхъ и далеко отставше, страшно перепугались,— очевидно было, что разбойниковъ можно было бы ожидать и теперь.

Первая большая станця былъ Рожай, гд снова явился вопросъ, можно ли хать дальше, т.-е. было ли кому-нибудь въ Ипек исполнить султанскй фирманъ. По общему совту мудира съ его приближенными и самими путешественницами, ршено было сначала послать туда письмо съ вопросомъ объ этомъ предмет. Въ ожидани отвта, путешественницы должны были оставаться на мст, и по обыкновеню принялись за разспросы и собиране свднй. Здсь он нашли новое видоизмнене отношенй и новый типъ губернатора. Передъ тмъ, во время черногорской войны (1861) у мусульманъ, какъ подозрвали, составился заговоръ — забрать въ тюрьмы и истребить всхъ самыхъ энергическихъ людей сербской райи, заговоръ въ род того, какой въ начал столтя повелъ къ возстаню и освобожденю Серби. Затмъ произошло извстное бомбардироване Блграда, сербское населене итого края стадо держаться смле — въ ожидани, что сербская армя изъ княжества перейдетъ границу. Турецкое правительство не желаю доводить дла до крайности и отдало приказъ — оставить народъ въ поко. Между прочимъ приславъ былъ новый мудиръ, съ которымъ теперь и познакомились путешественницы. Онъ принадлежалъ по происхожденю къ одному изъ главныхъ внятныхъ родовъ Босни, въ роду Ризванъ-бега, этотъ родъ участвовалъ въ возстани босанскихъ мусульманъ противъ турецкаго правительства и, лишившись своихъ обширныхъ помстй въ Босни, долженъ былъ переселиться въ Константинополь, гд получалъ уже отъ правительства свое содержане. Ризванъ-беговичи (исторя которыхъ между прочимъ разсказана въ книг Гильфердинга о Босни) были однимъ изъ старйшихъ знатныхъ родовъ Босни, при турецкомъ завоевани они приняли исламъ, но другая ихъ часть предпочла выселиться въ Рагуву, об отрасли, мусульманская и латинская, поддерживали однако родовыя связи. Ныншнй мудиръ родился уже въ Константинопол, его мать была черкешенка, но отецъ держался родного языка, и научилъ ему сына. Но сынъ, гордившйся своими родовыми воспоминанями, не стремился однако на родину, ему гораздо больше нравилось въ Малой-Ази или въ Бухарест — тамъ можно очень весело проводить время. Что ему правится Бухарестъ, это должно было показывать, что онъ человкъ съ образованемъ: въ Константинопол онъ учился въ школ, впрочемъ только по-турецки, а братъ его учился и по-французски и по-гречески. Выросши въ Константинопол, онъ былъ равнодушенъ къ мстнымъ мусульманскимъ притязанямъ, и былъ совершенно способенъ исполнить данное ему поручене — относиться мягче къ христанскому населеню: какъ чиновникъ, онъ чувствовалъ за собой султанскй авторитетъ. Но это имло другое неудобство: это крайне раздражало мстныхъ мусульманъ, и убйство каймакама было именно слдствемъ такого раздраженя.

Наконецъ, пришло письмо изъ Ипека. Оттуда извщали, что нишскй паша судитъ это дло въ Призрен, но въ Ипекъ назначенъ новый губернаторъ, который исполнитъ все, что повелвается фирманомъ. Путешественницы отправились съ конвоемъ въ двадцать человкъ, конныхъ и пшихъ, на полдорог къ нимъ присоединилось еще человкъ десять арнаутовъ, высланныхъ на встрчу изъ Ипека.

‘Какъ мы потомъ узнали,— говоритъ г-жа Мэккензи,— предводитель этихъ арнаутовъ былъ величайшй негодяй въ Арнаутлук, вроятно, поэтому его и сдлали отвтственнымъ за нашу безопасность. Его красная фигура, выдлявшаяся въ зеленой пустын лса, годилась бы для Самэля во ‘Фрейшюц’. Онъ былъ высокаго роста, съ багровымъ лицомъ, прямыми черными волосами, и черные глаза закрывались рсницами. Онъ былъ еще совсмъ молодъ, но свирпость и безжалостная алчность стерли съ его лица всякй слдъ юношеской свжести, носъ его былъ острый, нижняя губа выставилась впередъ, голосъ рзкй. Въ славянскомъ племени, между мусульманами и христанами, мы видли много людей, извстныхъ своей жестокостью, но ни одного’ — безъ какого-нибудь слда человческаго сердца, бекъ какой-нибудь черты обращеня, указывающей, что этотъ человкъ можетъ любить дтей, быть ласковъ въ семь и — если въ немъ не возбуждены подозрня — гостеприменъ. Но у этого арнаута, какъ и у другихъ его рода, улыбка была еще боле отвратительна, чмъ нахмуренныя брови, смхъ свирпе, чмъ угроза, весь инстинктъ его — хищность. Между зврями, боснякъ соотвтствовалъ бы медвдю, арнаутъ — волку или ген. Таковъ былъ человкъ, но его одежда была великолпна — мы вступали въ область албанскаго костюма племени геговъ’…

Это былъ, конечно, прямой кандидатъ въ предводители башибузуковъ.

Мстность была пустынна и дика: покрытые лсами хребты, голыя скалы, пропасти, дорога, собственно говоря, не существовала, подъемы и спуски бывали таковы, что даже привычные мстные жители сходили съ лошадей на этихъ крутизнахъ. Человческая жизнь была дива не меньше. Путешественницамъ говорили, что въ этихъ мстахъ были деревни, которыя (съ XV-го вка!) только нсколько лтъ тому назадъ покорились султану. Изъ pasговоровъ съ провожавшимъ ихъ узбаши, съ мстными жителями можно было замтить, что турецкая власть у самихъ мусульманъ вовсе не пользуется особымъ сочувствемъ, и ‘будь больше денегъ’ у черногорскаго князя, дла могли бы сильно перемниться. Черногорцамъ отдавали справедливость ихъ враги, что это настояще юнаки, герои.

Дорога шла сначала долиной рки Ибара, затмъ, посл перевала, берегомъ небольшой рки Быстрицы. Въ скалахъ по берегу рки путешественницы увидли значительное число пещеръ, довольно высоко надъ водой, съ небольшими четырехъ-угольными отверстями. Эти пещеры — ‘печи’ по-сербски,— вроятно дали имя самому городу Ипеву или ‘Печи’, какъ онъ называется по-сербски. Пещеры несомннно сдланы человческими руками. Ущелье въ концу все съуживается, дорога становится трудне, нсколько разъ пересваетъ рку, спускаясь и поднимаясь лстницей. Въ конц ущелья буквально виситъ на скал цлая маленькая крпость явь соединенныхъ между собою пещеръ. Кто были ея строителями, неизвстно. Арнауты называютъ ее, какъ многя другя сербскя развалины этого края — ‘градомъ’ Ирины, сербы — ‘градомъ’ Елены, разумя или жену царя Душена, или болгарскую царицу этого имени. Нкоторые говорятъ, что эту крпостцу построили ‘римляне’, по мнню другихъ, строителями были (столько же мало извстные, какъ и ‘римляне’) ‘дивы’, великаны Зеленой-Планины: ‘можетъ быть, дивы построили ее, чтобы не пустить римлянъ въ горы, можетъ быть, римляне построили ее, чтобъ не пустить дивовъ на равнины’.

‘Градъ’ завершаетъ ущелье, какъ ворота. Пройдя его, дорога спускается ровне и шире. Заслушавшись исторй и легендъ, путешественницы не замтили, когда очутились передъ блыми стнами монастыря. Арнаутъ остановился: ‘вотъ патрархатъ!’

Г-жа Мэккензи посвящаетъ особую главу истори сербской церкви, чтобы объяснить нацональное значене Печенаго патрархата. Сербская церковь пробрла свое патраршество во времена могущества сербскаго царства. Сербы, какъ болгары въ свое время, хотли быть независимы отъ константинопольскаго патрарха. Посл покореня сербскихъ земель, турки, еще не увренные въ своемъ господств, оставили нетронутыми свободу исповданя и церковныя учрежденя, но чмъ дальше, тмъ усиливались притсненя, они коснулись, наконецъ, и сербской патрархи, столицею которой была Печь или Ипекъ. Въ половин XVII-го вка дошло до того, что сербскй патрархъ былъ схваченъ, отвезенъ въ Бруссу и тамъ повшенъ. Положене становилось невыносимымъ, и въ конц этого столтя произошло уже упомянутое нами переселене десятковъ тысячъ сербскихъ семействъ въ Австрю, подъ предводительствомъ патрарха Арсеня Черноевича. Сербская патрархя основалась въ Австри, въ Карловц. Это было, конечно, страшное бдстве, оставившее свое впечатлне и въ послдующихъ поколняхъ. Сербы на новой родин возстановили память прежней, на Фрушкой-гор. За потерей свободы, нацональныя воспоминаня сосредоточились на преданяхъ церковныхъ, и Печь осталась однимъ изъ священныхъ мстъ, пробуждавшихъ сербскй нацональный патротизмъ.

Г-жа Мэккензи отмчаетъ многя трогательныя черты этой подавленной, но еще живой памяти о нацональной старин, въ этой памяти почерпается сила и для настоящаго сопротивленя игу, она, какъ извстно, создала и великолпнйшую народную поэзю, сохранившую до ХX-го вка живой слдъ героическихъ вковъ. По той дорог, гд теперь прозжали путешественницы, нтъ недостатка въ развалинахъ старыхъ ‘градовъ’ и церквей, одинъ священникъ разсказывалъ имъ, что недалеко отъ Рожая сохранились остатки фундамента древней церкви, и что въ больше праздники христане собираются здсь и отправляется церковная служба на этихъ заросшихъ травою камняхъ…

Сцена прзда нашихъ путешественницъ въ Печскую патрархю очень хорошо рисуетъ положене печскихъ сербовъ къ господствующимъ туркамъ и албанцамъ- мусульманамъ, и съ другой стороны наглядно указываетъ, какими господами умли поставить себя англичане въ Турци,— не теперь, а еще пятнадцать лтъ тому назадъ.

Вступивъ въ патрархатъ, путешественницы увидли, что дворъ наполненъ солдатами, арнауты шумли, монахи, выстроенные въ рядъ, съ своимъ игуменомъ во глав, приняли ихъ съ глубокими поклонами, но путешественницы напрасно отвчали имъ со всей возможной сердечностью — очевидно было, что монахи были перепуганы до смерти. Прежде всего монахи заявили, что для нихъ ничего не приготовлено, такъ какъ предполагалось, что он остановятся у ходжа-баши, въ самомъ город. Путешественницы, подумавши минуту, сообразили, что ходжа-баши вроятно также мало желаетъ ихъ визита, какъ монахи, и отвтили, что он очень утомлены и охотно остановились бы въ тхъ комнатахъ, какя обыкновенно назначаются для постителей.

Имъ показали комнату, съ окнами — безъ рамъ, но она была столь неудобна, что он не ршились остановиться въ ней, случайно он увидли на другой сторон двора окна со стеклами, и попросили показать имъ т комнаты. Монахи поморщились, но повели ихъ уда, тамъ оказались довольно удобныя комнаты, но игуменъ заявилъ, что это его собственныя комнаты, что онъ, еслибъ зналъ, могъ бы приготовить ихъ ране, но что теперь въ нихъ он найдутъ ‘слишкомъ много блохъ’.

Путешественницы, притворивъ двери, чтобъ остаться на-един съ игуменомъ, сказали ему: ‘Мы — христане, и не хотимъ васъ стснять. Если вы захотите, мы уйдемъ сейчасъ, но мы чрезвычайно устали, и намъ бы не хотлось отправляться сегодня дальше. Если вы позволите намъ остаться, мы отошлемъ всхъ арнаутовъ и заплатимъ за все, что намъ понадобится’. Монахи очень успокоились и объясняли свое видимое негостепримство: они провели ужасный день, рано утромъ пришла къ нимъ толпа арнаутовъ и съла все, что 6могла найти, затмъ явился конвой. Монахи охотно помстили бы путешественницъ, но боялись, что подъ этимъ предлогомъ расположится въ монастыр и вся толпа албанцевъ.

Путешественницы заплатили однимъ изъ своего конвоя, чтобы они отправились въ обратный путь, а арнаута послали въ городъ, объяснивъ, что не нуждались больше въ его охран. Конвой удалился, это было уже поздно вечеромъ. Тогда монахи указали имъ комнаты, гд он могли расположиться удобне, но среди этихъ хлопотъ на монастырскомъ двор снова поднялся шумъ. Это губернаторъ прислалъ своего сына съ привтствями, путешественницы кое-какъ отдлались отъ него и могли, наконецъ, валяться устройствомъ своей комнаты. Она была удобна, но въ окнахъ недоставало рамъ! Когда турки, наконецъ, ушли, принесены были и рамы со стеклами,— невидимому, ихъ прятали, чтобы он не были утащены или не были перебиты стекла… ‘Посл всей этой кутерьмы,— разсказываетъ г-жа Мэккензи,— мы были утомлены до той степени, когда человкъ желаетъ провалиться сквозь землю. Послднее наше приказане драгоману было — что бы ни случилось: пожаръ, революця, землетрясене,— чтобы насъ ни подъ какимъ видомъ не будили’.

На другое утро ихъ уже дожидались три депутаци. Пришли привтствовать ихъ сербске старшины изъ города, явилась депутаця отъ католическихъ албанцевъ, наконецъ, пришли три женщины. Путешественницы прежде всего спросили ихъ — знаютъ ли он школьную учительницу Катерину Симичъ?— о которой они давно слышали самые сочувственные отзывы. Оказалось, что въ числ женщинъ была Катерина сама.

Г-жа Мэккензи говоритъ о Катерин Симичъ, что это — одно изъ замчательнйшихъ лицъ, какя он встрчали въ Турци, и самая энергическая женщина, какихъ он гд-либо видли. Въ то время, это была женщина среднихъ лтъ, выше средняго роста, съ блднымъ спокойнымъ лицомъ и удивительно тонкимъ выраженемъ. Въ ней не было ни малйшаго ханжества, еще меньше какого-нибудь искательства и лести, но полное самообладане и благородство, авторитетъ ея присутствя чувствовался самъ-собой. Она выучилась читать у попа — он не могли разобрать, ея мужа или мужа ея сестры. Она была замужемъ, овдовла и потеряла своего ребенка. Тогда, не имя кого воспитывать, она стада учить чужихъ дтей. Наконецъ, прхалъ однажды епископъ изъ Призрена (конечно, грекъ), случилось, что онъ зналъ по-сербски, и предложилъ ей пойти въ монахини,— потому что тогда ей еще удобне будетъ учить дтей. Она такъ и сдлала: монашество давало ей авторитетъ, къ ней посылали дтей, къ ней присоединились другя женщины. Потомъ былъ у нихъ Гильфердингъ, по возвращени въ Россю, онъ доставилъ имъ ежегодныя пособя отъ одного благотворительнаго общества, кром того, прислалъ имъ запасъ книгъ. Ученицамъ сначала трудно было проходить по улицамъ въ школу (г-жа Мэккензи по другимъ городамъ знала, что это бывало неодолимымъ препятствемъ для устройства женскихъ школъ — мусульмане никакъ не хотли этого допускать), но Катерина внушала, что лучше терпть оскорбленя, чмъ бросить дло, угодное Богу. Арнауты два раза врывались въ школу и уносили все, что стоило унести, но школа была, къ счастью, слишкомъ бдна, чтобы возбудить ихъ хищничество.

Катерина нарочно пришла въ монастырь, чтобы видть англйскихъ путешественницъ, въ город имъ было бы трудне имть съ ними спокойный разговоръ. Безчинства арнаутовъ доходятъ до послдней степени, напримръ, когда христане хоронятъ своихъ покойниковъ, арнауты бросаютъ въ мертвое тло камнями и грязью.

Одна изъ спутницъ Катерины пришла съ своимъ горемъ и просьбой. Исторя была довольно обыкновенная. Арнауты убили одного серба, и свалили убйство на другого серба, ничмъ неповиннаго, который не могъ оправдаться, потому что показаня христанъ не принимаются мусульманскимъ судомъ. Каймакамъ посадилъ серба въ тюрьму, гд онъ находится уже нсколько мсяцевъ, потомъ арнауты убили самого каймакама. Теперь, когда нишскй паша судитъ въ Призрен убйство каймакама, заключенныхъ перевезли также въ Призренъ. Женщина умоляла англичанокъ заступиться за несчастнаго серба. Путешественницы должны были объяснять, что къ сожалню не въ ихъ власти принудить турокъ въ справедливому ршеню…

На другой день он осматривали монастырь печской патрархи. Не будемъ останавливаться на описани его вншняго вида, внутренности церкви, такъ какъ русское описане ихъ есть въ книг Гильфердинга. Къ сожалню, присутстве арнаута, который все-таки явился, съ порученемъ отъ губернатора, помшало монахамъ показать имъ нкоторыя особенныя достопримчательности монастыря. Затмъ путешественницы отправились въ городъ — отъ монастыря это былъ часъ зды. Населене города уже знало о прзд двухъ путешественницъ, впослдстви он узнали, что о нихъ составились цлыя легенды — жители не хотли врить, чтобы он были какя-нибудь простыя обыкновенныя частныя лица, путешествующя для своего личнаго любопытства: въ огонь дивомъ захолусть иностранецъ былъ рдкостью, и тотъ почетъ, съ какимъ турецкя власти встрчали женщинъ гяурскихъ, заставлялъ и арнаутовъ, и несчастныхъ сербовъ думать, что здсь есть инкогнито, что это — какя нибудь очень важныя лица. Когда потомъ он отправились въ Дечанскй монастырь, арнауты допрашивали о нихъ монаховъ, кто он и что длаютъ — арнауты полагали, что одна Изъ нихъ — черногорская княгиня Даринва, а другая, вроятно, англйская королева: такъ какъ Турця должна была много денегъ Англи, то думали, что, не имя возможности заплатить долга, Турця отдаетъ Англи эту область, а путешественницы прхали осмотрть ее. Сербы, повидимому, тоже считали ихъ за важныхъ лицъ.

Такъ рдко проникалъ въ эту страну другой человкъ, кром арнаута, такъ рдко было слово участя и вниманя къ этому ужасному положеню вещей, что прздъ англйскихъ путешественницъ сталъ, здсь въ особенности, великимъ событемъ. Когда он хали отъ монастыря къ городу, дорога усяна была любопытными мальчуганами, забжавшими впередъ: предъ городомъ Катерина выставила всю свою школу, которая должна была ихъ привтствовать, въ дом сербскаго старшины, гд он остановились, уже былъ приготовленъ премъ. Въ дом была невста, она явилась въ своемъ лучшемъ праздничномъ костюм. Сербскя женщины, встртившя путешественницъ у ходжа-баши, произвели на нихъ очень прятное впечатлне, посл безобразй дикаго ‘Арнаутлука’, это былъ совсмъ другой мръ — спокойный, разумный, трудолюбивый. Ипевскя женщины — ‘сербкини’ удивляли путешественницъ своею свжестью въ тхъ лтахъ, когда турчанка уже увядаетъ, толстетъ и брюзгнетъ, и он справедливо приписиваютъ это трудолюбивой, правильной жизни, безъ восточной отупляющей лни гаремовъ. Но на каждомъ шагу для нихъ виденъ былъ безконечный гнетъ и притсненя, на которыя осуждены христанске жители этого края. То же впечатлне производила жизнь христанъ на Гильфердинга, который былъ тамъ за нсколько лтъ до г-жъ Мэккензи и Ирби.

По обыкновеню, он постили школы, церковь албанцевъ-католиковъ, получили визитъ отъ губернатора и т. д. Явились и монахи изъ Дечанскаго монастыря: они, конечно, узнали о предстоящемъ посщени ихъ монастыря, передали свои привтствя и просьбу — не братъ съ собой въ монастырь албанцевъ или турокъ…

Передъ отъздомъ, пришелъ къ нимъ самъ хозяинъ дома,ходжа-баши. Онъ выслалъ изъ комнаты всхъ женщинъ кром Катерины, слъ, и сказалъ имъ торжественно: ‘Я не знаю вашей страны и вашего рода. Я не знаю, друзья ли вы и можно ли вамъ довряться, и могу ли я безопасно говорить съ вами’. Онъ подождалъ,— но путешественницы думали, что могутъ не давать увренй, и онъ продолжалъ: ‘Я буду говорить. Мы страдаемъ такъ, что языкъ не можетъ сказать, чего тло и кровь не могутъ больше вынести, наша жизнь и собственность, жены и дти предоставлены на волю шайки разбойниковъ. Наши губернаторы и меджлисы, наши судьи и полиця — все это воры,негодяи и убйцы. Если кто-нибудь изъ нихъ захотлъ бы быть лучше, чмъ друге, если онъ попробовалъ бы оказать намъ хоть сколько-нибудь справедливости, остальные нападутъ на него и убьютъ его. Вы слышали, что они сдлали съ этимъ несчастнымъ каймакамомъ?

— Такъ этотъ каймакамъ былъ хорошй правитель?

— Хорошй и нехорошй. Какъ сказать? Не такъ хорошъ, какъ долженъ бы быть правитель, но слишкомъ хорошъ для нихъ. Они ршили покончить съ нимъ: вы слышали?

— Что за человкъ новый мудирь?

— Онъ здсь всего нсколько дней. Я еще не знаю его, и не хочу говорить ни за, ни противъ — кром того, что я знаю. Но я знаю одно, что онъ или долженъ походить на другихъ, или не можетъ остаться здсь.

— Каковъ человкъ — тотъ, который провожалъ насъ черезъ горы (т.-е. арнаутъ)? Мы слышали, что онъ сынъ очень сильнаго бея?

‘Ходжа-баши нахмурился.

— Вы хотите знать, кто онъ? Отецъ его дйствительно бей. Онъ и отецъ его самые худше негодяи, разбойники изъ разбойниковъ, плуты изъ плутовъ. Каждая пара (мелкая монета) въ ихъ карман — грабежъ, каждый клочокъ одежды на его плечахъ — грабежъ,— грабежъ у трудолюбивыхъ и бдныхъ… Госпожи, я не фанатикъ. Я былъ въ свободной Серби. Я слышалъ разговоры образованныхъ людей. Я знаю, что человкъ не бываетъ дуренъ потому, что онъ той или другой вры. Пусть мусульманинъ иметъ свою мечеть, пусть еврей иметъ свою… (какъ это называется, Катерина?). Но человкъ въ род того, о которомъ вы говорите, есть дурной человкъ, онъ попираетъ ногами, онъ плюетъ на то, что я считаю священнымъ. Чей это законъ, что я долженъ стоять подл беззащитнаго и смотрть?’

Путешественницы заговорили о томъ, что, какъ слышно, новый губернаторъ привелъ съ собой отрядъ низама (регулярнаго войска) для усмиреня арнаутовъ, что есть слухъ о назначени русскаго консула въ Призренъ.

‘Сербскй старшина всталъ съ дивана и сказалъ обдуманно и серьзно:— Низамъ лучше, чмъ баши-буауки — въ первое время, во въ такомъ мст, какъ здсь, онъ длается какъ вс,— я это всегда видлъ. Консулъ, который могъ бы заступаться за христанъ, сдлалъ бы намъ добро, но таке консулы, какихъ я зналъ въ Призрен, безсильны и не могутъ сдлать ничего. Д не говорю, что дла не могутъ улучшиться, но я говорю, что если они совершенно не измнятся, мы, печске сербы, должны сдлать, какъ сдлали наши отцы — мы должны уйти!’

‘Онъ отворилъ дверь, и оставилъ насъ.

‘Монахиня и мы посмотрли другъ на друга. Потомъ мы взяли ее за руки и сказали: ‘Катерина, вы вдь не отпустите ихъ? Выдержавши столько вковъ, неужели они оставятъ теперь патрархатъ на произволъ арнаутовъ? Катерина, вы имъ объясните, что лучшя времена должны придти’. Она спокойно отвчала: ‘посл прошлогодней войны {1862.} мы отрзаны отъ Серби, времена будутъ не лучше, а хуже’.

Въ несчастью, Катерина не ошиблась…

Гильфердингъ, разсказывая въ своемъ путешестви о печской патрархи, считалъ большимъ несчастемъ для сербскаго и христанскаго дла выселене сербовъ изъ этихъ мстъ въ Австрю съ патрархомъ Арсенемъ Черноевичемъ, въ 1690. Когда Старая-Сербя опустла отъ христанъ, это послужило въ большему усиленю мусульманства: оно усилилось въ Босни, гд прежде кучка ренегатовъ окружена была сплошнымъ христанскимъ населенемъ, оно усилилось въ самой Отарой-Серби, гд ему легко поддавались занявше этотъ край арнауты. Переселене сербовъ помогло разв только Австри, которую они не разъ спасали своимъ оружемъ въ критическя минуты… ‘Что же случилось?— говоритъ Гильфердингъ. Тамъ, гд православная стихя сербская осталась безъ примси мусульманъ {Это не совершенно точно, потому что мусульмане были и въ Серби.}, сербы возстали: Карагеоргй проникъ до Вышеграда и Новаго-Базара, но дальше не могъ идти, остановленный въ Босни сербами-мусульманами, въ Старой-Серби — арнаутами. Босняки и арнауты, а не османля сдлали освобождене сербскаго княжества столъ труднымъ и кровопролитнымъ. Чтобы было, еслибы Арсенй Черноевичъ остался въ своей древней патрархи и не вывелъ православнаго народа изъ Старой-Серби! Знамя Карагеоргя было бы тотчасъ поднято въ Приштин, Призрен, въ Сниц: онъ подалъ бы руку Черной-Гор, мусульмане боснйске были бы подавлены такъ, какъ подавлены были мусульманске жители въ городахъ сербскаго княжества. Было бы нын не маленькое княжество сербское, а большое сербское королевство. Вотъ (если позволено предполагать, что случилось бы, если бы…) послдстве шага, сдланнаго печскимъ патрархомъ въ 1690 году… Ревностнйшй поборникъ и служитель своей вры и своего народа, Арсенй Черноевичъ, у котораго сердце наболло при вид страданй сербовъ подъ игомъ мусульманъ, принялъ ршене, почти невиданное въ новой истори: перевести на чужбину народонаселене цлой области, и ршене это послужило въ уничиженю его народа и вры, и къ возвеличеню злйшаго противника славянства и православной церкви’.

Можетъ быть, но мы скажемъ: очень трудно судить о подобныхъ ршеняхъ, трудно судить, насколько другой могъ бы выносить тяжкя бдствя, когда мы не испытали сами подобнаго положеня, или по крайней мр не представили его себ во всемъ объем и ужас. Очень возможно, что бы Арсенй остался въ своей патрархи, турки повсили бы его такъ же, какъ повсили его предшественника, какъ въ XIX столти замучили константинопольскаго патрарха Григоря и т. п. Очень возможно, что судьба народа была бы столь тяжела, что не онъ, такъ другой возымлъ бы ту же мысль — уйти, какъ ага мысль пришла сербскому старшин, который бесдовалъ съ г-жами Мэккензи и Ирби.

Какъ финалъ этой истори и объяснене положеня, г-жа Ирби прибавила въ 1877 году:

‘Большая часть православныхъ христанскихъ жителей Старой-Серби находится теперь (1877) изгнанниками въ княжеств. Мы не знаемъ, что сталось съ Катериной’. къ этому г-жа Ирбя приводитъ выписку изъ газеты ‘Глас Црногорца’, гд помщена корреспонденця изъ Печи (Ипека) отъ 25-го декабри 1876 г. Сербская война привела и здсь турецкя репрессали. Сербовъ открыто убивали среди благо дня и сажали въ тюрьмы. Корреспондентъ разсказываетъ съ отчаянемъ страшную повсть: ‘Мы испытали отъ турокъ величайшя бдствя, о какихъ только было слыхано. Они заперли церковь нашего священнаго патрархата, которая никогда не запиралась со временъ Босова. Тюрьмы переполнены нашими людьми. Нами всякй помыкаетъ, и всякй, кто хочетъ, можетъ мстить на насъ за султанскя войска (т.-е. посл сербской войны)… Печская нахя (округъ) почти пуста. Вс наши лучше люди въ тюрьмахъ. Веревка виситъ надъ головой каждаго. Мы погибли, помощи нтъ ни откуда’.

Итакъ, сербы ушли — кром тхъ, которые остались въ турецкихъ тюрьмахъ. Не въ такихъ ли обстоятельствахъ ршилъ уйти и Арсенй Черноевичъ?

Въ нашихъ газетахъ мы не помнимъ извстй объ этомъ положени Старой-Серби и печскаго патрархата. Вроятно, ихъ и не было. Въ прошломъ году мы интересовались однимъ сербскимъ княжествомъ, въ ныншнемъ интересуемся одной Болгарей. Мы давно уже забыли о Босн и Герцеговин, не говоря о Старой-Серби…

——

Изъ Ипека путешественницы отправились въ Дечаны, чтобы внимательно осмотрть Дечанскй монастырь, ‘прекраснйшую и самую знаменитую обитель сербскую, лучшй памятникъ древняго сербскаго величя и благочестя’, по словамъ Гильфердинга, который въ своемъ путешестви подробно описываетъ этотъ историческй монастырь. Это была»задушбина’ царя Стефана Уроша, называемаго Дечанскимъ, по имени построеннаго имъ храма. Постройка относится къ 1335 году, но храмъ, потерпвшй отъ времени и отъ турокъ, досел поражаетъ путешественниковъ красотой — и вншняго вида, и внутренняго устройства. Народная псня до сихъ поръ помнитъ царя, строителя храма, и влагаетъ ему въ уста выражене гордости своей церковью:

Да ю нигде на свиjету нема

Нек се знадне царска задушбина

Нек се знадне: есмо царовали!

— т.-е.: ‘хочу, чтобы нигд на свт не было такой церкви, чтобы видна была царская ‘задушбина’, чтобы видно было, что мы царствовали!’

Дечанскй монастырь находится въ трехъ часахъ зды отъ Ипека. Дорога, по обыкновеню, небезопасна, и наши путешественницы выхали опять съ цлымъ конвоемъ — тотъ же арнаутъ съ баши-бузукамнь узбаши съ нсколькими солдатами низами, нсколько горожанъ верхомъ. Дорога шла у подножя хребта Копаоника, горы, съ причудливыми формами скалъ, были покрыты лсомъ, затмъ, по скату, тянулись рощи и поля, на вечернемъ солнц ландшафтъ былъ прекрасенъ. Эти горы ограничиваютъ долину Метохи, лежащей, какъ въ старину, между монастырями Печи, Дечанъ и Призрена и составлявшей тогда церковную землю, откуда и ея назване.

Теперешнее назване этой равнины — Дукадьинъ, имя, принесенное албанцами, и изъ всхъ разбойничьихъ гнздъ, откуда албанцы грабятъ и мстнаго жителя и путешественника, самое извстное — сверная часть Дукадьина.

Когда путешественницы прохали нсколько больше половины дороги, ихъ уже встртили монахи, высланные изъ монастыря. Первой заботой ихъ было напомнить постительницамъ, что он общали не брать съ собой турокъ въ монастырь. Но отослать конвой было не легко — ему очевидно хотлось побывать въ Дечанахъ, наконецъ, кое-какъ, съ помощью бакшиша, удалось отъ нихъ отдлаться, за безопасность путешественницъ ручались высланные монахи. Съ удаленемъ турокъ, монахи почувствовали себя свободно, главный изъ нихъ похалъ рядомъ съ путешественницами и объяснялъ имъ достопримчательности пути. Наконецъ, он въ первый разъ увидли Высоко-Дечанскй храмъ. Въ начал темной долины, при подошв лсистыхъ холмовъ, въ сумеркахъ, выдлились съ жемчужнымъ блескомъ ясныя очертаня его мраморныхъ стнъ. Путешественницы снова почувствовали себя въ христанской стран.

У главныхъ монастырскихъ воротъ ожидалъ ихъ сановитый игуменъ, ‘хаджи’ Серафимъ, и съ нимъ три священника съ хоругвями, одтые въ праздничныя одежды. Когда он поравнялись съ ними, эти монахи повернули и пошли передъ ними въ церковь, шуменъ сдлалъ имъ знакъ идти за процессей. Путешественницы вошли въ церковь и посл короткой молитвы игуменъ привтствовалъ ихъ въ Дечанахъ.

Путешественницы пробыли здсь десять дней, и хотя нездоровье отняло у нихъ нсколько времени, успли подробно осмотрть Дечаны и ихъ окрестность. Въ этой окрестности разсяны отдльныя кельи и пещеры, въ которыхъ нкогда спасались сербске пустынники и подвижники: въ нкоторыхъ изъ нихъ досел сохранились фресковыя изображеня святыхъ и т. п., но многое перепорчено албанскими пастухами, которые пользовались потомъ этими кельями…

——

Мы остановимся на этихъ извлеченяхъ изъ книги г-жъ Мэккензи и Ирби. Изъ Дечанъ он отправились въ Призренъ, ‘сербскй Царьградъ’,— такъ онъ, разумется, назывался очень давно, во времена сербскаго царства,— затмъ, изъ Призрена перехали въ Скутари, по-сербски Скадаръ, въ берегамъ Адратическаго моря. Этотъ послднй путь шелъ по самому дикому мсту всей Европейской Турци: съ кмъ ни говорили путешественницы, вс отсовтывали имъ этотъ путь, такъ говорили въ австрйскомъ консульств люди, знавше эту дорогу, Дечанскй игуменъ на вопросъ о томъ, гд удобне прохать изъ Призрена до Скутари (собственно говоря, это потребовало бы меньше одного дня),— отвчалъ, что всего удобне прохать черезъ Болгарю и Македоню въ Салоники и оттуда моремъ (кругомъ Греци!) къ берегамъ Адратики — такъ невозможенъ казался ему этотъ путь. Дло въ томъ, что здсь превращалась уже всякая безопасность и ‘сякая отвтственность турецкихъ властей: такъ и сказалъ имъ призренскй паша. Но англичанки торопились и, кром того, имъ нужно было видть ‘опасныя мста’. Дло въ томъ, что это была самая настоящая Албаня, гд разбой составлялъ обыкновенный образъ жизни, дорога была пустынна и на ней разсяно лишь нсколько ‘хановъ’, содержатели которыхъ и были атаманами. Призренскй паша далъ путешественницамъ заптя, и уврялъ, что дать одного или цлую толпу — все равно: если албанцы захотятъ обратить внимане на султанскй фирманъ, то одного заптя будетъ довольно, если нтъ,— то и цлый отрядъ заптевъ не въ состояни будетъ защитить отъ разбоя. Единственное, что могли сдлать, и сдлали, путешественницы — это добыть нчто въ род рекомендательныхъ писемъ къ ‘ханджямъ’, т.-е. содержателямъ хановъ, отъ ихъ родныхъ и знакомыхъ въ Призрен… Он отправились, несмотря на вс предостереженя и на вс крайня неудобства, какими ихъ пугали,— и увидли настоящую Албаню, увидли не безъ серьезнаго риска.

Упоминаемъ этотъ эпизодъ какъ черту, которая характеризуетъ путешественницъ, какъ англйскихъ женщинъ: столько энерги,— употребленной на дло истинной любви въ человчеству и внушающей глубокое уважене,— столько энерги даетъ свободное образоване, широкая общественная жизнь и сознане своей тсной связи съ обществомъ и государствомъ,— потому что въ ихъ смлости имло свою долю сознане англйскаго могущества, которое въ случа нужды — станетъ за нихъ. Скажутъ, что Англя особеннымъ образомъ влятельна въ Турци,— правда, но извстно и то, что англичанинъ также гордо и независимо чувствуетъ себя во всякой стран, и въ Турци, и въ Росси. Но мы видли примры, что эта нацональная гордость не мшала путешественницамъ очень строго относиться и въ англйскимъ дйствямъ въ Турци вообще, и въ частности въ дйствямъ отдльныхъ лицъ. Он не скрываютъ, какъ мало дйствя Англя отвчали требованямъ справедливости, какой странной является въ глазахъ балканскаго славянства (и въ ихъ собственныхъ глазахъ) дружба англйской королевы съ повелителемъ той Турци, въ которой он видли такя грубыя и свирпыя нарушеня всякаго человческаго права, он не скрываютъ того постыднаго факта, что англичанинъ Чорчилль, пользовавшйся гостепримствомъ черногорцевъ и внимательно изучившй мстность ихъ страны, сталъ потомъ (въ войн 1862 г.) проводникомъ турецкихъ войскъ въ эту самую страну.

Указанныя качества — энергя въ изысканяхъ и правдивость — составляютъ уже великое достоинство труда г-жъ Мэккензи и Ирби. Но самая привлекательная нравственная черта его есть теплое участе въ судьб бдствующихъ племенъ, всми забытыхъ и заброшенныхъ, желане помочь страшной бд. Это желане и руководило ихъ трудами, ради его он выносили тягости путешествя часто среди полудикихъ или совсмъ дикихъ населенй, это желане, вмст съ внимательнымъ изученемъ, помогло имъ — удивительно хорошо для иностранокъ, тогда еще плохо владвшихъ славянскимъ языкомъ — понять характеръ быта и людей, ясно увидть трагическую сторону жизни балканскаго славянства, его недостатки и достоинства, его прозу и поэзю. Наконецъ, путешестве г-жъ Мэккензи и Ирби — прекрасно написанная книга: это — не сухой сборъ свднй или безучастное изложене видннаго и слышаннаго, а живой разсказъ, легко читающйся, но веденный съ очень серьзною мыслью. Мы привели въ начал отзывъ Гладстона объ этой книг: она вполн его оправдываетъ {Можетъ случиться, что книга найдетъ, пожалуй, русскаго переводчика, по прежде бывшимъ опытамъ, надо желать, чтобы взялся за нее переводчикъ порядочный и добросовстный. Было бы постыдно, еслибъ книга явилась по-русски въ такомъ изуродованномъ вид, какъ, напр., Каницъ или ‘Влохити’.}.

Путешественницы не безъ тяжелыхъ испытанй, но благополучно добрались до Скутари. Оттуда он похали въ Черногорю: эту страну он посщали тогда уже въ третй разъ. Тамъ уже были у нихъ давнишне друзья.

По смерти г-жи Мэккензи, ея спутница продолжала дятельность, начатую ими вмст. Въ 1875 году началось боснйское возстане: г-жа Ирби отдала свое время и средства на помощь несчастнымъ боснйскимъ эмигрантамъ. Это было естественное практическое примнене той любви къ человчеству и свобод, которая много лтъ назадъ привела ихъ къ изученю балканскаго славянства. Какъ мы замтили прежде, въ настоящемъ издани г-жа Ирби прибавила три новыя главы о Босни въ послдне три года.

А. Пыпинъ.

‘Встникъ Европы’, No 11, 1877

ПУТЕШЕСТВЯ Г-ЖЪ МЭККЕНЗИ И ИРБИ ВЪ СЛАВЯНСКИХЪ ЗЕМЛЯХЪ ТУРЦИ.

Читайте также: